Страница:
Любовь и псевдолюбовь
Опять вспомнились эти самые игроки в «золотую лихорадку», рисующие сюжеты жизни, и мне сразу представилось, что они, будучи тоже божьими созданиями, хотят главного — любви, но, по причине своей духовной неразвитости, не знают, что это такое — любовь-то. Они с дурости путают любовь, как таковую, с желанием, чтобы все до одного влюблялись в нее (или в него). У них, «золотых сюжетчиков», конечно же, не всегда это получается, поскольку романтичных дураков слишком мало по жизни. И каждый романтичный дурак, способный влюбиться в «сюжет», ценится на вес золота. Эх, если бы основная масса населения состояла из романтичных дураков! Влюбляй в себя одного за другим и ходи королевой — Королевой Любви! Вот где счастье-то!И надо прямо сказать, что символ королевы (или короля) Любви очень привлекателен. Он более сладок, чем, например, символы «Мистера-Деньги» или «Мисс-Популярность», так как здесь задействуется главное, идущее от самого Бога, — Любовь. А все божьи создания хотят быть ближе к Богу!
Любви хотят все: и умные, и глупые, и красивые, и некрасивые, и молодые, и старые. Люди готовы отдать все — и деньги, и положение и многое другое — за Любовь. В сравнении с Любовью меркнут даже Жадность и Зависть, так что даже какой-нибудь законченный жмот способен отдать все «злато, над которым чахнет», за Любовь. Это непонятное чувство, называемое Любовью, может творить чудеса.
Но Любовь, будучи беспредельно заманчивой, может подмениться псевдолюбовью, главным вариантом которой является хорошо нам известная «всенародная любовь» к вождю, товарищу генеральному секретарю, дуче, фюреру, любимому руководителю и тому подобным лидерам. Но тоталитарный лидер, «славный путь» которого озарен лучами безграничной власти, в руках которого сосредоточены все деньги, весь интеллектуальный потенциал и все достижения науки, все равно чего-то хочет. Хочет, хочет и еще раз хочет! Он не спит ночь, вторую, третью… ворочая на сверкающей белизной постели свое рыхлое тело с кратерообразным пупком, и думает — «Чего же я хочу?». Наконец к нему приходит «гениальная» догадка, что он хочет любви. Он, вождь (или дуче) намекает об этом своим слугам в ранге, например, премьер-министра, и… вскоре к нему, под вечер, приводят объект любви в виде прожженной б…. бабы, которая технично начинает ласкать его «отработанным способом». Вождь, конечно же, слушается, и даже от волнения начинает ковыряться в своем кратерообраз-ном пупке, но элегантно (пусть даже тяп-ляп) совершает то, что положено не просто настоящему мужчине, а «сверхна-стоящему» мужчине, как волшебную музыку слушая при этом душераздирающие крики, свидетельствующие, конечно же, о ее «беспредельном возбуждении».
Потом ему, вождю (или дуче) приводят еще одну такую «влюбленную» в него, потом — третью, четвертую… и… у него возникает желание, чтобы его любили (вернее, были влюблены) все женщины страны. А потом, когда вождь (или дуче) полностью утверждается во мнении, что все женщины от него без ума, то у него возникает желание охватить вторую половину общества — мужскую… возможно даже и не в «голубом варианте», а просто так, чтобы любили, да и все. Так и возникает «всенародная любовь», сладость которой беспредельно высока и не идет ни в какое сравнение с сексом.
Но «всенародной любви» хочется все больше и больше, хочется, чтобы все люди думали только о нем, любимом… что вождь, наконец, кивает, когда ему предлагают при жизни поставить памятник до неба, естественно, скрыв всякие там недостатки типа… кратерообразного пупка.
Люди, когда думают о Любви, почему-то напрочь забывают о том, что надо, прежде всего, любить самому, а уж потом желать любви к самому себе. Люди боятся любить сами, катастрофически боятся дарить Любовь! Почему?!
Да потому, что настоящая Любовь в Душе обязательно требует Чистоты. А Чистота — вещь сложная — с жадностью, стервозностью и завистливостью Чистым не стать.
А как стать Чистым? Как? Да очень просто — надо чисто мыслить, потому что именно в мысли заложена чистота человека. Человек с грязными мыслями чистым не станет.
В каждом из нас сидит и превалирует Человек-Пространство, который так хочет, так хочет стать тоже «Сыном Бога», как и его вечный собрат — Человек-Время, но… для достижения этого нужно пройти много-много испытаний и нужно много-много времени, а самое главное — нужно осознать то, что важнейшим критерием прогресса является Чистота Помыслов. Если это произойдет, то Создатель, наверное, скажет: «Да, Мир Пространств освоен… по-божески!».
А пока… пока мы рисуем, рисуем жизнь. И еще много-много времени пройдет, пока мы станем просто жить, а не «рисовать жизнь». А чтобы перестать «рисовать жизнь», надо, прежде всего, перестать путать настоящую Любовь с любовью к себе. Ведь в основе настоящей Любви лежит Чистота, а в основе любви к самому себе — самый страшный грех — считать себя Богом. Настоящая Любовь — от Бога, а эгоистичная любовь — от Дьявола.
В моей голове опять пронеслись всевозможные люди в малиновых рубашках и черных кальсонах, «золотые женщины» разного пошиба, и я… как-то сразу понял, что люди не виноваты в том, что они рисуют жизнь и рисуют любовь.
В этом их слабость — в желании рисовать в угоду вездесущему греху — считать себя Богом, ведь грех этот очень силен, очень, и по силе даже сравним с силой Любви, поэтому люди и… носят золото. Но надо с ним бороться, с этим грехом, сильно и упорно бороться и… бороться, прежде всего, с Самим Собой Великим. Тогда не будут появляться мужчины в малиновых рубашках, женщины в «золотом обрамлении», вожди (или дуче) и многое тому подобное, исходящее от величайшего греха.
От этих мыслей мне стало даже весело. Я шагал по Тибету, весело шагал. В голове всплыло четверостишье из моего стихотворения о женщинах:
Нарисованной быть хочет, А с картины, кто захочет, Может копию отснять И другую мисс обнять…
Мне страстно захотелось быстрее оказаться в моем родном городе Уфе и взглянуть в глаза женщинам. Мне почудилось, что по всей улице идут люди, освещая ее влюбленными друг в друга глазами. Я представил влюбленные глаза и… мне показалось, что все-таки таких глаз становится все больше и больше. Что же, Человек-Пространство совершенствуется.
А еще мне показалось, что люди Шамбалы давно уже научились по-настоящему любить.
Мы дошли до места, где когда-то стояла наша палатка и откуда мы уходили в загадочный Город Богов. Я оглянулся — Башни Шамбалы уже не было видно.
Мы поставили палатки. Сварили нехитрый ужин. Выпили по чуть-чуть спирта. Желудок почти не болел.
— Ребята! Завтра я пойду к Месту Голодного Черта… один, — сказал я.
Глава 20. К Месту Голодного Черта
Утром следующего дня я проснулся раньше обычного, что со мной бывает редко. Обычно меня надо будить громким криком в ухо «Подъем!» или (что очень противно) щекотанием. Когда я все-таки встаю (а это случается каждый день), я минимум час хожу как зомби, ничего не соображая, — куда уж тут сделать зарядку или умыться, окропив водой хотя бы кончик носа, в туалет сходить — и то лень, — приходится терпеть.
Но рано или поздно я просыпаюсь, и тогда, вспомнив, что я все-таки шеф экспедиции, я начинаю бурную деятельность, поругиваясь на тему о том, что мы опять поздно выйдем на маршрут, забывая о том, что главной причиной позднего выхода являюсь, все же, я сам. А когда все уже готово к выходу, я достаю свой умывальный набор в полиэтиленовом мешке с вечно сырым полотенцем, от которого несет половой тряпкой, и начинаю процедуру умывания, в которой особое место уделяю чистке зубов, порой даже не вспомнив про лицо, не говоря уже о шее. Иногда я достаю замызганное зеркальце и, пытаясь разглядеть себя сквозь разводы грязи, бреюсь, помазав лицо (конечно же, без горячей воды) раскисшим куском мыла с приставшими к нему кусочками гальки и не уставая приговаривать — «Ну и рожа, а?!».
Я всегда завидую моему брату Альберту, который, будучи «жаворонком», легко встает утром, готовит на костре для всех завтрак и, в конце концов, начинает громко орать — «Подъем! Подъем!», порой даже исполняя какой-либо куплет из серии советских песен типа «Вставай, проклятьем заклейменный…». Мы, спящие, конечно же, долго не сдаемся и даже иногда применяем хитрость, похлопывая изнутри по палатке рукой, что должно, вроде бы как, свидетельствовать о том, что мы уже встаем. Но Альберт тоже не сдается и продолжает орать — «Завершающая стадия подъема! Финальная стадия подъема!», барабаня, к тому же, по чашке ложкой. Наконец, из палаток появляются, на радость Альберту, наши заспанные… рожи.
Заспанная физиономия, конечно же, отличается от всех состояний лица человека самой высокой степенью неприглядности, когда понятие «мятое лицо» приобретает натуральный смысл. Когда я вижу заспанные… лица и мои руки невольно начинают совершать мнущие движения, я всегда вспоминаю рассказ моего друга Юрия Ивановича Васильева о красоте женщины, в котором он смачно подчеркивает то, что «реальную» красоту женщины можно увидеть только утром, сразу же после сна, когда она свободна от… «штукатурки».
Мне вспомнилось, как Бонпо-лама рассказывал, что в районе Кайласа до VII-VIII века нашей эры существовало Королевство Йогов, называемое Шанг-Жонг, где жили адепты или йоги, которые знали мантры и через них могли пользоваться тантрической силой Кайласа. Столица этого королевства была построена с помощью тантрических сил Кайласа и называлась Тунь-Лонг-Вали (что означает Вавилон). Это место, уже покрытое барханами песка, заколдовано и сейчас называется Местом Голодного Черта.
В голове всплыли также наши беседы с Бонпо-ламой о том, что, вполне возможно, именно здесь шли эксперименты (говоря современным языком) по клонированию постпотопного человека, то есть человека, адаптированного к суровым условиям Земли после Всемирного Потопа. Большие люди (предположительно, атланты подземной Шамбалы) вели эти эксперименты, используя «семена» допотопного человека арийской расы, сохраненные в Варе — генных хранилищах Шамбалы. Эксперименты шли один за другим, но вскоре Большие люди поняли, что зарожденный постпотопный человек требует опеки, поскольку клонированные тибетцы имели склонность входить в грех и никак не могли нормально пользоваться психическими технологиями, как это обычно делали Большие Люди. Поэтому недалеко от Кайласа был создан город (тибетский Вавилон или Тунь-Лонг-Вали), в котором Большие Люди учили маленького роста тибетцев… жизни. Так продолжалось очень долго, пока тибетцы не расселились по земному шару, теряя при этом, к сожалению, способности к психическим технологиям. Но на Земле уже стали жить люди. Шамбала выполнила свою миссию. А Большие Люди стали уходить под землю — в родную Шамбалу, оставляя тибетцев без опеки. Тибетцы, оставшиеся на «Вечном Материке», уже и забыли, что их предки, давно расселившиеся по Земле и создавшие разные народы и нации, есть их братья, — они и не вспоминали о них, они ждали возвращения Больших Людей. А Большие Люди все не возвращались и не возвращались. Тибетцы все звали и звали их, но Больших Людей уже не было на поверхности Земли. Тибетцы тосковали и очень быстро полностью утратили остатки психических технологий, которым их когда-то научили Большие Люди.
Только величественный Кайлас напоминал об этом. С утерей психических технологий пришли дикость и примитивизм. Пророки, изредка появляющиеся невесть откуда, создали много религий и повелели тибетцам создать теософическое (религиозное) государство и… вспоминать, вспоминать… о своем прошлом, которое является главным для всей Земли. Страной Воспоминаний стали называть Тибет.
Очень часто тибетцы приходили к тому месту, где находились уже… развалины их древнего великого города — тибетского Вавилона, где когда-то вместе с ними жили Большие Люди, и… вспоминали, вспоминали и вспоминали… о своем былом величии. А развалины города все заносились и заносились песком. Тибетцы шли к священному Кайласу, совершали священную парикраму (обход горы по священной тропе) и просили Кайлас вернуть Больших Людей, без которых им было так одиноко. Но Кайлас молчал.
Вскоре тибетцы стали замечать, что на месте их великого города, уже занесенного песками, поселилась какая-то черная сила. Люди, приходящие сюда, стали убивать друг друга безо всяких причин. Говорили, что Кайлас заколдовал это место, и там поселилось бестелесное существо, которое питается злыми мыслями людей. Существо это было всегда голодным и всегда требовало, чтобы от людей исходили злые мысли. И люди поддавались ему. Даже друг мог убить друга. Люди стали говорить, что Кайлас не зря создал такое место, где воочию можно увидеть, чего стоят злые мысли людей… ведь здесь злые мысли нельзя скрыть, ведь здесь они реализуются. Люди перестали ходить в это место, а если и ходили, то ходили поодиночке. Но даже те, кто ходил туда поодиночке, часто не выдерживали влияния тех злых мыслей, которые исходили от них самих, и сходили с ума или просили Бога, чтобы их тело… окаменело.
Тибетцы прозвали это место Местом Голодного Черта. Они всегда рассказывали другим людям страшные истории об этом ужасном месте, поскольку знали, что там притупляется страх. Они были глубоко убеждены в том, что страх — это святое чувство, предостерегающее людей от злых мыслей и злых деяний. А там, в Месте Голодного Черта, страх не защищает человека, и человек делает все, что хочет.
Рафаэль Юсупов резко всхрапнул. Я даже вздрогнул. Потом он поднял голову, посмотрел на меня туманным взглядом и спросил:
— Ты чо, не спишь что ли?
— Да так, не спится что-то… — ответил я.
— Да! Воздуха мало… — проговорил Юсупов и снова мелодично захрапел, «выдувая» низкие ноты.
Слушая храп, я думал о том, что сегодня, перед тем как пойти к Месту Голодного Черта, хорошо было бы вновь встретиться с монахом Тленнурпу, келья которого (монастырь Чу-Гомпа) располагалась совсем недалеко от нас и с которым мне не дал обстоятельно поговорить «водитель» Лан-Винь-Е, выполнявший указание китайских спецслужб препятствовать длительным контактам иностранцев с монахами Тибета.
Я вспомнил короткий рассказ монаха о том, что когда-то Тибетом управлял Бог Демонов, «сидевший» на Кайласе, и что жена его «сидела» на… Месте Голодного Черта. А также я вспомнил его рассказ, что когда 28 Добрых Богов победили Бога Демонов, Кайлас светился, и еще светилось… Место Голодного Черта. А светиться мог, как нам говорили, только камень Шантамани.
— Вполне возможно, что один из фрагментов легендарного камня Шантамани (по-тибетски — Норбу-Ринпоче) находится там — в Месте Голодного Черта, — подумал я. — А почему бы нет? Фрагмент этого чудесного камня тоже должен иметь защиту, такую же защиту, как и основной камень Шантамани, расположенный, по нашему мнению, внутри совершенно недоступной пирамиды Малого Кайласа. Вполне возможно, что Голодный Черт послан Кайласом для того, чтобы защищать фрагмент камня Шантамани.
Я тихонько вылез из палатки, достал за — мызганный умывальный набор в полиэтиленовом мешке с полотенцем, похожим на половую тряпку, и с удовольствием, побрившись, умылся в ручейке, напоследок даже отмыв давно не мытое зеркальце и поморщившись от прикосновения к лицу «половой тряпки».
Потом я разжег примус, вскипятил воду для приготовления каши и громко, вспомнив Альберта, заорал:
— Подъем! Подъем! Финальная стадия подъема! Вставайте, е-к-л-м-н!
Ребята выползали из палаток. Я любовался их заспанными лицами, ощущая свежесть своего умытого и даже побритого лица.
— Нет, нет, нет! — вскричал проводник Тату. — Этого нельзя делать! Лан-Винь-Е видит все! От него трудно скрыться! Лучше поговорить с Лань-Винь-Е.
Мы с Тату и Равилем угрюмо побрели по ровному полю в сторону монастыря Чу-Гомпа.
Лань-Винь-Е встретил нас первым. Его восточное лицо не выражало никаких эмоций. Я, вложив всю свою психическую энергию во взгляд, попросил его разрешения вновь поговорить с монахом Тленнурпу. Лань-Винь-Е на удивление легко разрешил мне это, но в его присутствии.
Когда мы встретились с монахом, я обратился к нему:
— Дорогой монах! Я бы хотел продолжить наш разговор о Месте Голодного Черта. Сегодня я хочу пойти туда… — сказал я.
— Туда? — монах Тленнурпу поднял брови, а глаза его расширились.
— Да.
— Не ходите туда. Это заколдованное место.
— Вы были там?
— Да, я был там… один. Вдвоем туда ходить нельзя. Я понимаю…
— Динь, динь, динь, динь, — вставился в разговор Лан-Винь-Е, толкнув в плечо «переводчика» Тату, знавшего, кроме родного тибетского языка, еще и английский и китайский.
— Дуау, дуау, дуау…. — стал отвечать ему Тату, из чего я «понял», что Тату поведал о моем желании пойти к Месту Голодного Черта.
— Бя, бя, бя, бя, — стал говорить Лан-Винь-Е, из чего я «понял», что он против моего желания.
— Позвольте мне продолжить мой разговор с монахом! — попросил я.
— Please, — первым ответил Тату.
— Как Вы себя чувствовали там, в Месте Голодного Черта, дорогой монах?
Тленнурпу поднял на меня темно-карие глаза и ответил:
— Плохо.
Ну… — монах замешкался, — ну… злым становишься там.
— Сильно злым?
— Сильно.
— Хочется убить кого-нибудь?
— Ну… Злишься там сильно все плохим кажется. Плохие мысли в голову лезут, короче, — ответил монах.
— А если бы рядом был друг? — я пристально посмотрел на монаха.
Монах посмотрел на меня и уклончиво сказал:
— Туда можно ходить только в одиночку и… только…
— Только…?
Только после того, как человек совершит священную па-рикраму вокруг Кайласа. Кайлас очищает человека, сильно очищает, поэтому, став более чистым, там можно выжить.
— А не «очищенные» люди там выживают?
— Нет.
— Никогда?
— Никогда! — монах опустил глаза и исподлобья зыркнул на Лан-Винь-Е.
Я знал, что уже совершил парикраму, поэтому я тоже мог… выжить.
— «Неочищенные» люди туда ходят? — продолжал я.
— Нет… Они боятся смерти. Кто же хочет умереть?
— Совсем не ходят?
— Ну… если только не знают.
— А как умирают люди в Месте Голодного Черта?
Они обычно… просят Бога, чтобы их тело… окаменело, — монах как бы виновато посмотрел на меня, видимо, понимая, что для европейца понятие «окаменеть» кажется глупым и фантастичным.
— Ну и… окаменел кто-нибудь? — усмехнулся я.
— Окаменеть — это счастье, — с напором сказал монах. — Он, Бог, только избранным давал такое счастье — окаменеть. А простым людям он не дает этого счастья. Простые люди там просто умирают, а их кости растаскивают грифы и орлы. — Окаменеть, значит… — только и проговорил я.
— Это очень хорошо — окаменеть, — простодушно добавил монах.
В тот момент я уже знал про феномен Сомати, то есть про феномен самоконсервации человеческого тела, когда высочайшего уровня йог за счет медитации мог перевести воду своего организма (как я думаю!) в воду 4-го состояния, после чего обменные процессы останавливались и тело переходило в так называемое «ка-менно-неподвижное состояние», способное сохраняться тысячи и даже миллионы лет при температуре +4°С. Я сам, не совсем понимая почему, интерпретировал гипотетическую воду 4-го состояния как воду, похожую на ту, которая содержится в… хрящах. А хрящи, как известно, имеют склонность к минерализации, то есть к накоплению в них минеральных веществ, в частности, солей кальция. Из этого можно было сделать вывод, что тело человека в Сомати может… подвергнуться минерализации или… окаменеть.
Неужели состояние Сомати не вечно? Неужели существует опасность окаменения? — подумал я.
Рассуждая про себя на эту тему, я предположил, что, наверное, «сверху видно все»: или, может быть, такое количество тел в Сомати и не нужно для Генофонда Человечества; или, возможно, Дух этого тела, живущий на Том Свете, совершил грех, и тело должно быть ликвидировано; или люди вошли в состояние Сомати в неподходящих условиях (нет стабильной температуры +4°С, как в пещерах), в связи с чем тело должно деградировать или… окаменеть.
— Дун вяо као? — послышался голос Лан-Винь-Е.
— Лан-Винь-Е спрашивает меня, о чем Вы сейчас думаете, — сконфузился Тату, обращаясь ко мне.
— Ну… ответьте, что не знаете, — проговорил я. — Вы же, Тату, не можете знать, о чем я думаю.
— Дань мэ, — ответил Тату. Наступила минутная пауза.
— Скажите, монах, а в Месте Голодного Черта есть окаменелые люди? — первым прервал я паузу.
— Есть, есть, — ответил монах. — Их восемь.
— Какие они?
— Большие.
— Сидят или стоят?
— Сидят, конечно.
— Как они сидят?
— В виде треугольников или… треугольных каменных глыб.
— Не понял.
— Медитирующий человек (в позе Будды — прим. автора) всегда напоминает треугольник.
— А-а-а… И где они там?
— Давайте я нарисую.
Монах взял мою полевую тетрадь и стал рисовать. Я сразу понял, что художественных способностей Бог ему не дал, но терпел, без конца, правда, встревая с уточняющими вопросами.
Выяснилось, что это место находится недалеко от небольшой речки. Там есть площадка между скал, где и расположены восемь «тел окаменелых людей». Эти «тела» напоминают треугольники, но каждый треугольник имеет индивидуальные черты. Высота каждой треугольной «статуи» составляет то ли два, то ли… пять метров, а может быть, и больше (видимо, монах Тленнурпу не обращал внимания на это!). «Тела окаменелых людей» расположены в ряд с северо-запада на юго-восток. Рядом расположен горячий источник, в котором много круглых камней, а также есть три родника со святой водой разного вкуса. В двух местах есть песчаные барханы со святым песком, который может использоваться в лечебных целях.
— А почему Вы, дорогой монах, считаете, что треугольные глыбы есть тела окаменелых людей? — спросил я.
— Как так? — удивился он. — Человек в позе медитации (позе Будды) всегда образует треугольник. Он стремится к этому. В этом смысл медитации.
— Это не маленькие пирамиды?
— Вы что! Прирамида — это, например, Малый Кайлас.
— Ну ладно тогда.
— Окаменевших людей мы называем иногда статуями, хотя это неправильно, — добавил монах. — Кстати, каждая из этих «статуй» имеет свое название.
— Вы их знаете?
— Так, так… — стал вспоминать монах. — Пишите!
Я достал блокнот и записал следующее:
1. Пема-Самбоа
2. Согэ-торче-чань
3. Пема-Кяльбао
4. Санго-таго
5. Лонден-чази
6. Чанья-санги
7. Торче-толи
8. Пема-джуньгни
Монах победно взглянул на меня.
— Интересно? — спросил он.
— Ну… да, — ответил я. — А что это означает?
— Это означает разные проявления одного человека.
— Как понять?
— Ну… человек ведь по-разному проявляется, — монах недоуменно посмотрел на меня.
— В чем проявляется-то?
— Как в чем? В теле. А как же еще?!
— Не понял. Это как — один и тот же человек каменел восемь раз, что ли? — удивился я.
— Да, каменел восемь раз и каждый раз оставлял после себя статую, — с невозмутимым лицом ответил монах.
— Такого не может быть!
— Как не может быть?! — монах искренне удивился. — Такое как раз и бывает.
— Я понимаю, что если человек вошел в состояние Сомати, то его тело в неподходящих условиях может минерализоваться, то есть окаменеть, — заметил я. — Тело ведь не может восемь раз минерализовываться и каждый раз оставлять… каменный слепок.
— Может, — утвердительно сказал монах.
— И… как это происходит?
— Очень просто. Человек, если Вы понимаете, есть, прежде всего, Дух. А Дух может войти в одно тело, потом в другое, потом в третье и, если захочет, может входить в тела по очереди. Так ведь?
— Ну…
— Так вот, один человек, то есть Дух, решил когда-то давным-давно окаменеть восемь раз. Ясно? — монах посмотрел на меня.
— Нет.
— И вот он, Дух этот, вошел в одно тело, пришел в Место Голодного Черта, начал медитацию и вскоре окаменел. Ясно?
Видимо, он вошел в состояние Сомати, и из-за неподходящих условий (не было главного — стабильной температуры +4°С) его тело окаменело, — пробурчал я себе под нос.
Увидев, что его тело окаменело, человек (то есть Дух) покидал «каменное тело» и вселялся в новое тело во время беременности какой-нибудь женщины.
Когда его новое тело рождалось и вырастало, он опять шел к Месту Голодного Черта, опять садился там и входил в состояние медитации, после чего его тело опять каменело! Тогда он опять покидал окаменевшее тело, опять вселялся в новое… и так продолжалось восемь раз. Восемь названий статуй, которые я Вам перечислил, есть имена этого человека во время восьми его жизней. Ясно?
Но рано или поздно я просыпаюсь, и тогда, вспомнив, что я все-таки шеф экспедиции, я начинаю бурную деятельность, поругиваясь на тему о том, что мы опять поздно выйдем на маршрут, забывая о том, что главной причиной позднего выхода являюсь, все же, я сам. А когда все уже готово к выходу, я достаю свой умывальный набор в полиэтиленовом мешке с вечно сырым полотенцем, от которого несет половой тряпкой, и начинаю процедуру умывания, в которой особое место уделяю чистке зубов, порой даже не вспомнив про лицо, не говоря уже о шее. Иногда я достаю замызганное зеркальце и, пытаясь разглядеть себя сквозь разводы грязи, бреюсь, помазав лицо (конечно же, без горячей воды) раскисшим куском мыла с приставшими к нему кусочками гальки и не уставая приговаривать — «Ну и рожа, а?!».
Я всегда завидую моему брату Альберту, который, будучи «жаворонком», легко встает утром, готовит на костре для всех завтрак и, в конце концов, начинает громко орать — «Подъем! Подъем!», порой даже исполняя какой-либо куплет из серии советских песен типа «Вставай, проклятьем заклейменный…». Мы, спящие, конечно же, долго не сдаемся и даже иногда применяем хитрость, похлопывая изнутри по палатке рукой, что должно, вроде бы как, свидетельствовать о том, что мы уже встаем. Но Альберт тоже не сдается и продолжает орать — «Завершающая стадия подъема! Финальная стадия подъема!», барабаня, к тому же, по чашке ложкой. Наконец, из палаток появляются, на радость Альберту, наши заспанные… рожи.
Заспанная физиономия, конечно же, отличается от всех состояний лица человека самой высокой степенью неприглядности, когда понятие «мятое лицо» приобретает натуральный смысл. Когда я вижу заспанные… лица и мои руки невольно начинают совершать мнущие движения, я всегда вспоминаю рассказ моего друга Юрия Ивановича Васильева о красоте женщины, в котором он смачно подчеркивает то, что «реальную» красоту женщины можно увидеть только утром, сразу же после сна, когда она свободна от… «штукатурки».
Утренние мысли
А в то утро, когда я проснулся на удивление рано, я просто лежал в палатке с совершенно ясными мыслями. Я вспоминал рассказы лам, и прежде всего лам Кетсуна-Зангпо, Бонпо-ламы и монаха Тленнурпу, о Месте Голодного Черта, куца я собрался пойти сегодня.Мне вспомнилось, как Бонпо-лама рассказывал, что в районе Кайласа до VII-VIII века нашей эры существовало Королевство Йогов, называемое Шанг-Жонг, где жили адепты или йоги, которые знали мантры и через них могли пользоваться тантрической силой Кайласа. Столица этого королевства была построена с помощью тантрических сил Кайласа и называлась Тунь-Лонг-Вали (что означает Вавилон). Это место, уже покрытое барханами песка, заколдовано и сейчас называется Местом Голодного Черта.
В голове всплыли также наши беседы с Бонпо-ламой о том, что, вполне возможно, именно здесь шли эксперименты (говоря современным языком) по клонированию постпотопного человека, то есть человека, адаптированного к суровым условиям Земли после Всемирного Потопа. Большие люди (предположительно, атланты подземной Шамбалы) вели эти эксперименты, используя «семена» допотопного человека арийской расы, сохраненные в Варе — генных хранилищах Шамбалы. Эксперименты шли один за другим, но вскоре Большие люди поняли, что зарожденный постпотопный человек требует опеки, поскольку клонированные тибетцы имели склонность входить в грех и никак не могли нормально пользоваться психическими технологиями, как это обычно делали Большие Люди. Поэтому недалеко от Кайласа был создан город (тибетский Вавилон или Тунь-Лонг-Вали), в котором Большие Люди учили маленького роста тибетцев… жизни. Так продолжалось очень долго, пока тибетцы не расселились по земному шару, теряя при этом, к сожалению, способности к психическим технологиям. Но на Земле уже стали жить люди. Шамбала выполнила свою миссию. А Большие Люди стали уходить под землю — в родную Шамбалу, оставляя тибетцев без опеки. Тибетцы, оставшиеся на «Вечном Материке», уже и забыли, что их предки, давно расселившиеся по Земле и создавшие разные народы и нации, есть их братья, — они и не вспоминали о них, они ждали возвращения Больших Людей. А Большие Люди все не возвращались и не возвращались. Тибетцы все звали и звали их, но Больших Людей уже не было на поверхности Земли. Тибетцы тосковали и очень быстро полностью утратили остатки психических технологий, которым их когда-то научили Большие Люди.
Только величественный Кайлас напоминал об этом. С утерей психических технологий пришли дикость и примитивизм. Пророки, изредка появляющиеся невесть откуда, создали много религий и повелели тибетцам создать теософическое (религиозное) государство и… вспоминать, вспоминать… о своем прошлом, которое является главным для всей Земли. Страной Воспоминаний стали называть Тибет.
Очень часто тибетцы приходили к тому месту, где находились уже… развалины их древнего великого города — тибетского Вавилона, где когда-то вместе с ними жили Большие Люди, и… вспоминали, вспоминали и вспоминали… о своем былом величии. А развалины города все заносились и заносились песком. Тибетцы шли к священному Кайласу, совершали священную парикраму (обход горы по священной тропе) и просили Кайлас вернуть Больших Людей, без которых им было так одиноко. Но Кайлас молчал.
Вскоре тибетцы стали замечать, что на месте их великого города, уже занесенного песками, поселилась какая-то черная сила. Люди, приходящие сюда, стали убивать друг друга безо всяких причин. Говорили, что Кайлас заколдовал это место, и там поселилось бестелесное существо, которое питается злыми мыслями людей. Существо это было всегда голодным и всегда требовало, чтобы от людей исходили злые мысли. И люди поддавались ему. Даже друг мог убить друга. Люди стали говорить, что Кайлас не зря создал такое место, где воочию можно увидеть, чего стоят злые мысли людей… ведь здесь злые мысли нельзя скрыть, ведь здесь они реализуются. Люди перестали ходить в это место, а если и ходили, то ходили поодиночке. Но даже те, кто ходил туда поодиночке, часто не выдерживали влияния тех злых мыслей, которые исходили от них самих, и сходили с ума или просили Бога, чтобы их тело… окаменело.
Тибетцы прозвали это место Местом Голодного Черта. Они всегда рассказывали другим людям страшные истории об этом ужасном месте, поскольку знали, что там притупляется страх. Они были глубоко убеждены в том, что страх — это святое чувство, предостерегающее людей от злых мыслей и злых деяний. А там, в Месте Голодного Черта, страх не защищает человека, и человек делает все, что хочет.
Рафаэль Юсупов резко всхрапнул. Я даже вздрогнул. Потом он поднял голову, посмотрел на меня туманным взглядом и спросил:
— Ты чо, не спишь что ли?
— Да так, не спится что-то… — ответил я.
— Да! Воздуха мало… — проговорил Юсупов и снова мелодично захрапел, «выдувая» низкие ноты.
Слушая храп, я думал о том, что сегодня, перед тем как пойти к Месту Голодного Черта, хорошо было бы вновь встретиться с монахом Тленнурпу, келья которого (монастырь Чу-Гомпа) располагалась совсем недалеко от нас и с которым мне не дал обстоятельно поговорить «водитель» Лан-Винь-Е, выполнявший указание китайских спецслужб препятствовать длительным контактам иностранцев с монахами Тибета.
Я вспомнил короткий рассказ монаха о том, что когда-то Тибетом управлял Бог Демонов, «сидевший» на Кайласе, и что жена его «сидела» на… Месте Голодного Черта. А также я вспомнил его рассказ, что когда 28 Добрых Богов победили Бога Демонов, Кайлас светился, и еще светилось… Место Голодного Черта. А светиться мог, как нам говорили, только камень Шантамани.
— Вполне возможно, что один из фрагментов легендарного камня Шантамани (по-тибетски — Норбу-Ринпоче) находится там — в Месте Голодного Черта, — подумал я. — А почему бы нет? Фрагмент этого чудесного камня тоже должен иметь защиту, такую же защиту, как и основной камень Шантамани, расположенный, по нашему мнению, внутри совершенно недоступной пирамиды Малого Кайласа. Вполне возможно, что Голодный Черт послан Кайласом для того, чтобы защищать фрагмент камня Шантамани.
Я тихонько вылез из палатки, достал за — мызганный умывальный набор в полиэтиленовом мешке с полотенцем, похожим на половую тряпку, и с удовольствием, побрившись, умылся в ручейке, напоследок даже отмыв давно не мытое зеркальце и поморщившись от прикосновения к лицу «половой тряпки».
Потом я разжег примус, вскипятил воду для приготовления каши и громко, вспомнив Альберта, заорал:
— Подъем! Подъем! Финальная стадия подъема! Вставайте, е-к-л-м-н!
Ребята выползали из палаток. Я любовался их заспанными лицами, ощущая свежесть своего умытого и даже побритого лица.
Разговор с монахом Тленнурпу
Когда мы позавтракали, я подошел к проводнику Тату и стал уговаривать его устроить мне встречу с монахом Тленнурпу втихаря, без разрешения «водителя» Лан-Винь-Е, который должен был ждать нас там же, в монастыре Чу-Гомпа.— Нет, нет, нет! — вскричал проводник Тату. — Этого нельзя делать! Лан-Винь-Е видит все! От него трудно скрыться! Лучше поговорить с Лань-Винь-Е.
Мы с Тату и Равилем угрюмо побрели по ровному полю в сторону монастыря Чу-Гомпа.
Лань-Винь-Е встретил нас первым. Его восточное лицо не выражало никаких эмоций. Я, вложив всю свою психическую энергию во взгляд, попросил его разрешения вновь поговорить с монахом Тленнурпу. Лань-Винь-Е на удивление легко разрешил мне это, но в его присутствии.
Когда мы встретились с монахом, я обратился к нему:
— Дорогой монах! Я бы хотел продолжить наш разговор о Месте Голодного Черта. Сегодня я хочу пойти туда… — сказал я.
— Туда? — монах Тленнурпу поднял брови, а глаза его расширились.
— Да.
— Не ходите туда. Это заколдованное место.
— Вы были там?
— Да, я был там… один. Вдвоем туда ходить нельзя. Я понимаю…
— Динь, динь, динь, динь, — вставился в разговор Лан-Винь-Е, толкнув в плечо «переводчика» Тату, знавшего, кроме родного тибетского языка, еще и английский и китайский.
— Дуау, дуау, дуау…. — стал отвечать ему Тату, из чего я «понял», что Тату поведал о моем желании пойти к Месту Голодного Черта.
— Бя, бя, бя, бя, — стал говорить Лан-Винь-Е, из чего я «понял», что он против моего желания.
— Позвольте мне продолжить мой разговор с монахом! — попросил я.
— Please, — первым ответил Тату.
— Как Вы себя чувствовали там, в Месте Голодного Черта, дорогой монах?
Тленнурпу поднял на меня темно-карие глаза и ответил:
— Плохо.
Ну… — монах замешкался, — ну… злым становишься там.
— Сильно злым?
— Сильно.
— Хочется убить кого-нибудь?
— Ну… Злишься там сильно все плохим кажется. Плохие мысли в голову лезут, короче, — ответил монах.
— А если бы рядом был друг? — я пристально посмотрел на монаха.
Монах посмотрел на меня и уклончиво сказал:
— Туда можно ходить только в одиночку и… только…
— Только…?
Только после того, как человек совершит священную па-рикраму вокруг Кайласа. Кайлас очищает человека, сильно очищает, поэтому, став более чистым, там можно выжить.
— А не «очищенные» люди там выживают?
— Нет.
— Никогда?
— Никогда! — монах опустил глаза и исподлобья зыркнул на Лан-Винь-Е.
Я знал, что уже совершил парикраму, поэтому я тоже мог… выжить.
— «Неочищенные» люди туда ходят? — продолжал я.
— Нет… Они боятся смерти. Кто же хочет умереть?
— Совсем не ходят?
— Ну… если только не знают.
— А как умирают люди в Месте Голодного Черта?
Они обычно… просят Бога, чтобы их тело… окаменело, — монах как бы виновато посмотрел на меня, видимо, понимая, что для европейца понятие «окаменеть» кажется глупым и фантастичным.
— Ну и… окаменел кто-нибудь? — усмехнулся я.
— Окаменеть — это счастье, — с напором сказал монах. — Он, Бог, только избранным давал такое счастье — окаменеть. А простым людям он не дает этого счастья. Простые люди там просто умирают, а их кости растаскивают грифы и орлы. — Окаменеть, значит… — только и проговорил я.
— Это очень хорошо — окаменеть, — простодушно добавил монах.
В тот момент я уже знал про феномен Сомати, то есть про феномен самоконсервации человеческого тела, когда высочайшего уровня йог за счет медитации мог перевести воду своего организма (как я думаю!) в воду 4-го состояния, после чего обменные процессы останавливались и тело переходило в так называемое «ка-менно-неподвижное состояние», способное сохраняться тысячи и даже миллионы лет при температуре +4°С. Я сам, не совсем понимая почему, интерпретировал гипотетическую воду 4-го состояния как воду, похожую на ту, которая содержится в… хрящах. А хрящи, как известно, имеют склонность к минерализации, то есть к накоплению в них минеральных веществ, в частности, солей кальция. Из этого можно было сделать вывод, что тело человека в Сомати может… подвергнуться минерализации или… окаменеть.
Неужели состояние Сомати не вечно? Неужели существует опасность окаменения? — подумал я.
Рассуждая про себя на эту тему, я предположил, что, наверное, «сверху видно все»: или, может быть, такое количество тел в Сомати и не нужно для Генофонда Человечества; или, возможно, Дух этого тела, живущий на Том Свете, совершил грех, и тело должно быть ликвидировано; или люди вошли в состояние Сомати в неподходящих условиях (нет стабильной температуры +4°С, как в пещерах), в связи с чем тело должно деградировать или… окаменеть.
— Дун вяо као? — послышался голос Лан-Винь-Е.
— Лан-Винь-Е спрашивает меня, о чем Вы сейчас думаете, — сконфузился Тату, обращаясь ко мне.
— Ну… ответьте, что не знаете, — проговорил я. — Вы же, Тату, не можете знать, о чем я думаю.
— Дань мэ, — ответил Тату. Наступила минутная пауза.
— Скажите, монах, а в Месте Голодного Черта есть окаменелые люди? — первым прервал я паузу.
— Есть, есть, — ответил монах. — Их восемь.
— Какие они?
— Большие.
— Сидят или стоят?
— Сидят, конечно.
— Как они сидят?
— В виде треугольников или… треугольных каменных глыб.
— Не понял.
— Медитирующий человек (в позе Будды — прим. автора) всегда напоминает треугольник.
— А-а-а… И где они там?
— Давайте я нарисую.
Монах взял мою полевую тетрадь и стал рисовать. Я сразу понял, что художественных способностей Бог ему не дал, но терпел, без конца, правда, встревая с уточняющими вопросами.
Выяснилось, что это место находится недалеко от небольшой речки. Там есть площадка между скал, где и расположены восемь «тел окаменелых людей». Эти «тела» напоминают треугольники, но каждый треугольник имеет индивидуальные черты. Высота каждой треугольной «статуи» составляет то ли два, то ли… пять метров, а может быть, и больше (видимо, монах Тленнурпу не обращал внимания на это!). «Тела окаменелых людей» расположены в ряд с северо-запада на юго-восток. Рядом расположен горячий источник, в котором много круглых камней, а также есть три родника со святой водой разного вкуса. В двух местах есть песчаные барханы со святым песком, который может использоваться в лечебных целях.
— А почему Вы, дорогой монах, считаете, что треугольные глыбы есть тела окаменелых людей? — спросил я.
— Как так? — удивился он. — Человек в позе медитации (позе Будды) всегда образует треугольник. Он стремится к этому. В этом смысл медитации.
— Это не маленькие пирамиды?
— Вы что! Прирамида — это, например, Малый Кайлас.
— Ну ладно тогда.
— Окаменевших людей мы называем иногда статуями, хотя это неправильно, — добавил монах. — Кстати, каждая из этих «статуй» имеет свое название.
— Вы их знаете?
— Так, так… — стал вспоминать монах. — Пишите!
Я достал блокнот и записал следующее:
1. Пема-Самбоа
2. Согэ-торче-чань
3. Пема-Кяльбао
4. Санго-таго
5. Лонден-чази
6. Чанья-санги
7. Торче-толи
8. Пема-джуньгни
Монах победно взглянул на меня.
— Интересно? — спросил он.
— Ну… да, — ответил я. — А что это означает?
— Это означает разные проявления одного человека.
— Как понять?
— Ну… человек ведь по-разному проявляется, — монах недоуменно посмотрел на меня.
— В чем проявляется-то?
— Как в чем? В теле. А как же еще?!
— Не понял. Это как — один и тот же человек каменел восемь раз, что ли? — удивился я.
— Да, каменел восемь раз и каждый раз оставлял после себя статую, — с невозмутимым лицом ответил монах.
— Такого не может быть!
— Как не может быть?! — монах искренне удивился. — Такое как раз и бывает.
— Я понимаю, что если человек вошел в состояние Сомати, то его тело в неподходящих условиях может минерализоваться, то есть окаменеть, — заметил я. — Тело ведь не может восемь раз минерализовываться и каждый раз оставлять… каменный слепок.
— Может, — утвердительно сказал монах.
— И… как это происходит?
— Очень просто. Человек, если Вы понимаете, есть, прежде всего, Дух. А Дух может войти в одно тело, потом в другое, потом в третье и, если захочет, может входить в тела по очереди. Так ведь?
— Ну…
— Так вот, один человек, то есть Дух, решил когда-то давным-давно окаменеть восемь раз. Ясно? — монах посмотрел на меня.
— Нет.
— И вот он, Дух этот, вошел в одно тело, пришел в Место Голодного Черта, начал медитацию и вскоре окаменел. Ясно?
Видимо, он вошел в состояние Сомати, и из-за неподходящих условий (не было главного — стабильной температуры +4°С) его тело окаменело, — пробурчал я себе под нос.
Увидев, что его тело окаменело, человек (то есть Дух) покидал «каменное тело» и вселялся в новое тело во время беременности какой-нибудь женщины.
Когда его новое тело рождалось и вырастало, он опять шел к Месту Голодного Черта, опять садился там и входил в состояние медитации, после чего его тело опять каменело! Тогда он опять покидал окаменевшее тело, опять вселялся в новое… и так продолжалось восемь раз. Восемь названий статуй, которые я Вам перечислил, есть имена этого человека во время восьми его жизней. Ясно?