Ей не удавалось довести себя до изнеможения днем, чтобы спокойно уснуть ночью. Время занятий в спортивном зале было ограничено. Поэтому каждую ночь ее одолевали кошмары, и утром она просыпалась промокшая от пота, а глаза от недосыпания были словно засыпаны песком. Те кошмары, которые она понимала — сцены мятежа и сражения у Ксавье, со всеми звуками и запахами, — сами по себе были ужасными. Другие же, похоже, вобрали в себя все, что она помнила из учебных фильмов и жутких военных историй, которые когда-либо слышала… Все соединилось в одну картину, как яркие черепки разбитой вазы.
   Она поднимала глаза и натыкалась на лицо убийцы, опускала взгляд и видела свои собственные окровавленные руки… Вот она смотрит прямо в дуло «пирсксочина 382», а оно становится все шире и шире, и она уже может в него поместиться вся, целиком… Вот она слышит, как высоким голосом умоляет кого-то остановиться… НЕТ. На этот раз, проснувшись, она поняла, что запуталась в пропотевших в простынях. Кто-то стучал в дверь и звал ее по имени. Она откашлялась и только после этого смогла ответить.
   Это была не дверь, а люк каюты, и она, оказывается, не дома, а на корабле, который на самом деле намного лучше дома. Она уговорила себя несколько раз глубоко вдохнуть и объяснила стоявшему за дверью, что видела плохой сон. Снаружи заворчали: нам-то тоже неплохо бы выспаться. Она извинилась, и вдруг ее обуял приступ неожиданного, необъяснимого гнева: она захотела распахнуть дверь… нет, люк… и задушить говорившего. Вот так ситуация! У всех сдавали нервы, а ведь она должна подавать пример. Наконец ворчавший ушел, а она прислонилась к переборке и задумалась.
   Она уже много лет не видела подобных кошмаров, с тех пор как уехала из дома и поступила в подготовительную школу Флота. Даже дома с годами она видела их все реже и реже, хотя родственники ее проявляли определенное беспокойство. И мачеха, и отец заунывно объясняли ей, откуда они взялись. Однажды, после смерти матери, она сбежала из дома — глупый и безответственный поступок маленькой девочки, которая к тому же заразилась той же лихорадкой, что погубила ее мать. Тогда ей пришлось стать свидетельницей небольшого сражения. Это происходило во время бунта, ставшего впоследствии известным под названием Восстания Калифера. Войска отца разыскали и спасли ее, но она чуть не умерла от лихорадки. Каким-то странным образом за те дни, что она пребывала в состоянии комы, все, что она видела и слышала, все переплелось с болезненными ощущениями, и именно это странное сплетение событий, никогда с ней не происходивших, и видела она в ночных кошмарах.
   Вполне логично, что участие в настоящем сражении вызвало к жизни потускневшие образы. Она действительно знала запах выпотрошенных внутренностей: запахи особенно запоминаются… Об этом она тайком читала в книгах по психологии в библиотеке папаши Стефана. Тогда она была уверена, что ленива, труслива, глупа да к тому же ненормальна. А теперь она поняла, почему снова появились кошмары: это была попытка связать ее прошлый опыт с опытом настоящим, и теперь, она поняла, что может осознанно с этим работать. Ей снились кошмары, потому что было нужно установить связь, а теперь, когда связь эта установлена, кошмары ей ни к чему.
   Внезапно она заснула и ничего не видела до самого утреннего гонга. Днем она поздравила себя с тем, что ей удалось найти причину кошмаров, и запретила себе видеть их в дальнейшем. Перед отходом ко сну она чувствовала некоторое напряжение, но уговорила себя расслабиться. Если ей что-то и снилось, она ничего не запомнила, и никто не жаловался на шум в ее каюте. Только еще раз до того, как они прибыли в сектор ГШ, она видела кошмарный сон, и понять его оказалось очень просто. Ей приснилось, что она попадает на военный трибунал, и только когда берет слово председательствующий офицер, обнаруживает, что абсолютно нага. Она пробует убежать, но не может сдвинуться с места. Все смотрят на нее, смеются, а потом уходят, оставляя ее в одиночестве.
   Она почти почувствовала облегчение оттого, что может видеть нормальные кошмары.
 
   В секторе Главного штаба им всем уже приготовили новые мундиры. Специальный конвой доставил их прямо в карантин на борту. Всем своим видом конвойные показывали, что это, конечно, было ниже их достоинства. Новая форма была жесткой и стесняла движения, словно тело изменилось, а мерки не передали все эти изменения. Даже находясь в карантине, она ежедневно занималась в спортивном зале, поэтому вряд ли дело было в дряблости. Изменения скорее были психологическими, чем физическими. Пели и Лайэм эффектно застонали, увидев счета от своих портных. Эсмей ничего не сказала. Потом только она догадалась, что, видимо, они считают, что никаких других источников дохода, кроме жалованья, у нее нет.
   Наконец всех молодых офицеров вызвали к адмиралу. Эсмей надела новую форму, все остальные тоже. Их провожал вооруженный эскорт — один солдат спереди, другой сзади. Эсмей старалась дышать как обычно, но не могла не волноваться. Что-нибудь еще случилось? Что же?
   Пока они по одному входили в каюту, адмирал стояла с абсолютно бесстрастным лицом. Вошедшие встали так близко друг от друга, что Эсмей чувствовала запах новой формы. Входя, все отдали честь адмиралу, а она ответила кивком каждому.
   — Я обязана сообщить вам, что все вы предстанете перед судом, чтобы объяснить, если сможете, события, приведшие к мятежу на борту «Деспайта», и последующее участие корабля в сражении у Ксавье.
   Эсмей не слышала никаких звуков за спиной, но чувствовала реакцию своих товарищей. Хотя они знали, что должно произойти, формальное заявление адмирала Флота вызвало у всех страх и ужас. Военный трибунал. Некоторым офицерам выпадала завидная доля прослужить всю жизнь от призыва до отставки без следствий, слушания дел перед комиссиями, не говоря уже о военном трибунале. Военный трибунал был тягчайшим позором, если офицера признавали виновным, но даже если его оправдывали, карьера была уже безвозвратно запятнана.
   — Учитывая запутанность данного дела, — продолжала адмирал, — генеральный судья и адвокат решил вести его с предельным вниманием. Конкретные обвинения вам еще не предъявлены, но, в общих чертах, младших лейтенантов ожидает обвинение в предательстве и мятеже, причем генеральный судья-адвокат не считает их взаимоисключающими. Это означает, что, если вас признают виновными в измене, с вас не будет снято обвинение в мятеже и наоборот.
   Яркие черные глаза адмирала прямо-таки впивались в Эсмей. Она что-то хочет ей сказать? Эсмей хотелось закричать, что она никогда не была предательницей и никогда ею не будет, но дисциплина заставила ее промолчать.
   Адмирал тихо кашлянула, скорей для паузы.
   — Я уполномочена сообщить вам, что делается это все из-за того, что в офицерской среде усилилось влияние Доброты, и мы этим крайне обеспокоены. Вам все объяснят ваши адвокаты. Энсинам будут предъявлены обвинения только в мятеже, кроме одного случая. В этом случае следствие еще не закрыто.
   — Но мы даже не видели своих защитников! — из задних рядов послышался жалобный голос Арфана. Эсмей готова была ударить его. Идиот, кто позволил ему открыть рот!
   — Энсин… Арфан, не так ли? Разве вам кто-нибудь разрешал задавать вопросы, энсин? — Адмиралу не нужна была помощь джига, чтобы поставить на место безрассудного младшего офицера.
   — Нет, сэр, но…
   — Тогда молчите. — Адмирал снова взглянула на Эсмей, и та почувствовала себя виноватой в том, что Арфан оказался таким выскочкой. Но во взгляде адмирала не было и тени упрека. — Младший лейтенант Суиза! Вы старшая по званию из оставшихся в живых офицеров и экс-капитан мятежного корабля, вступившего в бой, поэтому ваш процесс будет вестись отдельно от остальных младших офицеров, и с особым пристрастием. Хотя вы будете давать показания в их случае, а они в вашем. Кроме того, вам придется предстать перед Следственной комиссией капитанов, которая рассмотрит ваше поведение в качестве капитана корабля «Деспайт» во время сражения.
   Эсмей, с одной стороны, ждала этого, а с другой — надеялась, что одно расследование и процесс покроют другой.
   — Вследствие особой сложности данной ситуации, в том числе и учитывая действия капитана Серрано, было решено препроводить вас на военный трибунал в Главный штаб Флота на другом судне.
   Эсмей закрыла глаза. Они не доверяют адмиралу Серрано из-за ее племянницы? И вдруг она вспомнила все, что слышала, когда Херис Серрано ушла из Флота. Теперь эти сплетни представлялись полной чушью.
   — Капитан Серрано, конечно же, тоже предстанет перед Следственной комиссией, а трое из вас будут давать показания по ее делу. — (Эсмей даже не могла представить, кто из них сможет это сделать.) — Вам позволят связаться с родственниками, письменно или, по возможности, даже лично, но ни с кем, кроме родственников, общаться вам не разрешается. В особенности под угрозой сурового наказания вам приказано избегать любых обсуждений вашего дела с кем бы то ни было кроме ваших защитников и сотоварищей. Я со своей стороны не советую вам обсуждать это дело друг с другом сверх того, что уже было обсуждено. За вами будут пристально наблюдать, и наблюдатели не всегда будут вашими сторонниками. В Главном штабе Флота вас встретят назначенные вам адвокаты. Вас подготовят к суду в соответствии с установленными правилами. — Адмирал осмотрела их всех по очереди.
   Эсмей оставалось лишь надеяться, что больше никто не будет задавать глупых вопросов. Все молчали.
   — Все свободны,—сказала адмирал,—кроме младшего лейтенанта Суизы.
   Сердце Эсмей ушло в пятки. Пока все остальные выходили из каюты, она пыталась по выражению лица адмирала разгадать, что ее ожидает. Когда все наконец вышли, адмирал вздохнула:
   — Присядьте, лейтенант Суиза. — (Эсмей села.) — Вам предстоит нелегкое испытание, и надо убедиться в том, что вы все правильно понимаете. Но я вовсе не хотела бы, чтобы вы впадали в панику. К сожалению, я действительно плохо вас знаю и не уверена в том, что вам следует говорить. Ваше личное дело не дает каких-либо подсказок. Может, вы сами поможете мне?
   Эсмей едва не разинула рот от удивления. Она понятия не имела, что нужно говорить в таких случаях. Тут не обойдешься ответом «Да, сэр». Адмирал продолжала, на этот раз медленнее, словно давала ей время поразмыслить:
   — Вы очень хорошо себя проявили в подготовительной школе Академии, во время учебы в самой Академии вы тоже получали хоть и не блестящие, но достаточно высокие оценки. Думаю, что вы не из тех, кто просматривает свои характеристики, не так ли?
   — Да, сэр.
   — М-м-м-м. Значит, вы скорее всего не знаете, что там написано: что вы «трудолюбивы, имеете желание работать, но не являетесь лидером», «устойчивы, компетентны, всегда справляетесь со всеми поручениями, проявляете инициативу при выполнении заданий, но не при общении с людьми, имеете средний лидерский потенциал». — Адмирал сделала паузу, но в голове у Эсмей было совершенно пусто. Она и сама примерно так же думала о себе. — Кое-кто писал, что вы скромны, другие — что просто не требовательны и умеете себя вести… но за все время, проведенное во Флоте, лейтенант Суиза, могу вас уверить, я никогда не видела, чтобы человек с подобными, достаточно однообразными средними характеристиками проявил бы себя в решительной ситуации, как сделали вы на борту «Деспайта». Я знала спокойных, скромных и непритязательных офицеров, которые прекрасно демонстрировали себя в бою, но их скрытые алмазы всегда блистали где-то в отдалении.
   — Произошло случайное совпадение, — не думая, ответила Эсмей. — И вообще, экипаж все делал сам.
   — Совпадения, — возразила адмирал, — не бывают случайными. Они готовятся всеми предыдущими событиями. Как вы думаете, какое совпадение произошло бы, если старшим на борту оказался бы младший лейтенант Ливадхи?
   Эсмей и сама после битвы не раз задумывалась над этим. Пели и Ливадхи, конечно, не сомневались, что уж они-то бы выбрали правильную скорость прыжка и вектор приложения, но она ведь помнила выражения их лиц, когда объявила всем, что они возвращаются.
   — Вам не обязательно отвечать, — сказала адмирал. — Я сама знаю ответ из его интервью. Он бы послал то же сообщение, что и вы, а потом вернулся бы в сектор Главного штаба в надежде найти кого-либо в помощь. Он бы не повел «Деспайт» назад, и, хотя он имеет право критиковать вашу тактику входа в систему, сам бы он запоздал с решением и не смог бы спасти ситуацию.
   — Я… я не уверена. Он смел…
   — Здесь дело не только в смелости, и вы это знаете. Благоразумие и храбрость прекрасно могут идти рука об руку, трусость тоже бывает решительной. — Адмирал улыбнулась, а Эсмей почувствовала, что замерзает. — Лейтенант, уверяю вас, что если уж я озадачена вашим делом, то других представителей Флота оно озадачит еще больше. Дело не в том, что они имеют что-то против ваших действий, но они их не понимают. Если вам удавалось столько лет скрывать такой высокий уровень способностей, что еще вы можете скрывать? Кое-кто даже высказывал предположение, что вы агент Доброты наивысшего класса, что вы каким-то образом подставили капитана Хирн и спровоцировали мятеж, чтобы выставить себя героиней.
   — Но это неправда! — опять не раздумывая, выпалила Эсмей.
   — Я сама так не думаю. Но в данный момент в Правящих Династиях наблюдается острый кризис доверия, и он не обошел регулярные космические войска. Достаточно было того, что Лепеску, как оказалось, специально убивал личный состав Флота. А то, что в такое место, как Ксавье, могли отправить троих капитанов-предателей, полностью обезоружило разведку флота. По правде говоря, вас должны как можно быстрее оправдать, а затем оказать все почести как настоящей героине. И не спорьте, вы действительно вели себя как герой. К сожалению, обстоятельства против вас, и боюсь, что вас и вашего защитника ожидают несколько бурных недель. И я ничего не могу для вас сделать, в данной ситуации моя помощь может вам только помешать.
   — Ничего страшного, — ответила Эсмей.
   На самом деле все было хуже некуда, если она, конечно, правильно поняла намеки адмирала Серра-но, но она прекрасно знала, почему адмирал была не в состоянии ей помочь. Эсмей сама была дочерью старшего офицера и поэтому догадывалась, в каком положении оказалась адмирал. У власти всегда есть границы, и, когда врезаешься в них на полном скаку, бывает очень больно.
   Адмирал все еще смотрела на нее пристальным взглядом своих темных глаз.
   — Хотела бы я получше знать вас и вашу жизнь. Я даже не могу сказать, довольны ли вы, в меру осторожны или напуганы до смерти. Может, вы сами просветите меня на этот счет?
   — Я словно оцепенела, — честно призналась Эсмей. — Я вовсе не довольна и не была довольна до того, как вы мне все это рассказали. Я знаю, что молодые офицеры, на долю которых выпадает участие в мятеже, пусть и не преднамеренное, так на всю жизнь и несут тяготы запятнанной репутации. Но не знаю, в меру ли я осторожна или напугана до смерти.
   — Где же вы научились такому самоконтролю, смею вас спросить? Обычно наших рекрутов с колониальных планет бывает так легко просчитать и понять.
   Прозвучало это с искренней заинтересованностью. Эсмей не знала, насколько это соответствует действительности, но решилась ответить правду.
   — Адмирал знает о моем отце?..
   — Одном из четырех командующих секторами на Альтиплано… полагаю, это значит, что вы выросли в военном семействе. Но большей частью милиция на далеких планетах не соблюдает формальности так, как мы делаем это здесь.
   — Все началось с папаши Стефана, — продолжала объяснять Эсмей. Она сама не очень-то была уверена, что началось все именно с него, потому что как же папаше Стефану удалось накопить такой опыт, который он потом и передавал по наследству? — Это не похоже на Флот, но существует наследственная преемственность в военных семьях, по крайней мере в выдающихся.
   — Но в вашем личном деле говорится, что выросли вы на какой-то ферме.
   — На Эстансии, — ответила Эсмей. — Это не простая ферма. И очень большая к тому же. — «Очень большая» — вряд ли это подходило для Эстансии. Эсмей не знала даже, сколько гектаров земли на главной усадьбе. — Но папаша Стефан настаивал, что все дети должны получить военное образование в той или иной форме.
   — Не все военные традиции отдают должное умению держать себя и контролировать собственные эмоции, — заметила адмирал. — По-видимому, в вашей семье было по-другому.
   — В основном, да, — ответила Эсмей. Она не смогла бы объяснить, как ей самой противно ненужное проявление эмоций, даже если не говорить о всех семейных склоках, о Санни, Бертоле и других. Бесспорно, и папаша Стефан, и ее собственный отец ценили самоконтроль, но она превзошла их в этом умении.
   — Я… я хотела, чтобы вы знали, что я желаю вам всего наилучшего, — сказала адмирал. Улыбка ее была искренней и теплой. — В конце концов, вы спасли мою любимую племянницу… извините, капитана Серрано. И, несмотря ни на что, я этого никогда не забуду. Я стану следить за вашей карьерой, лейтенант. Думаю, вы обладаете большим потенциалом, чем можете себе представить.

Глава 3

   У Эсмей было время обдумать слова адмирала, потому что, по правилам Флотской юрисдикции, ее изолировали от остальных младших офицеров. На борту быстроходного караульного корабля Эсмей доставили в Главный штаб Флота на восемь дней раньше остальных. Она встретилась со своим адвокатом, лысеющим майором, который больше походил на бюрократа, чем на офицера. Эдакий жизнелюб с намечающимся брюшком, как у всех, кто обычно пренебрегал занятиями спортом и вспоминал о них лишь за несколько недель до ежегодной проверки на физическую тренированность и выносливость.
   — И почему только не вести все дела параллельно, — ворчал майор Чапин, просматривая бумаги Эсмей. Если начинать с конца, вы герой Ксавье, вы спасли планету, систему и племянницу самой адмиральши. К несчастью…
   — Мне уже все объяснили, — прервала его Эсмей.
   — Хорошо. По крайней мере не потеряли никаких бумаг. Будем отдельно готовиться к Следственной комиссии и по каждому обвинению военного трибунала. Надеюсь, вы умеете действовать разумно.
   — По-моему, да, — ответила Эсмей.
   — Хорошо. На время, если можете, оставим военный протокол. Я буду звать вас Эсмей, а вы меня Фредом, у нас слишком много работы, чтобы отвлекаться на формальности. Понятно?
   — Да, сэр… Фред.
   — Хорошо. Теперь расскажите мне все, что вы говорили следователям, а потом все, что вы им не сказали. История вашей жизни не займет так уж много времени. Вы не успеете наскучить мне, а я смогу определить, что может иметь значение, что нет, только когда все услышу.
   В течение последующих дней Эсмей убедилась, что майор Чапин был абсолютно прав. Сама она в разговоре с ним находила все больше утешения, и это даже нервировало ее: ведь она взрослая женщина, а не ребенок, который бросается в объятия дружелюбно настроенного взрослого, чтобы тот успокоил ее. Зачем она рассказала ему о кошмарах, о тех, что касались Ксавье?
   — Вам стоит подумать о сеансе психотерапии, — сказал тогда он. — Если это вас так беспокоит.
   — Теперь уже нет, — ответила она. — Беспокоило в первые дни после…
   — По-моему, вполне нормальное явление. Если вы теперь спите спокойно, то нет и нужды просить о проверке психики прямо сейчас, а то нас могут заподозрить в желании свалить все на психические проблемы.
   — Пожалуй что так…
   — Но если вы хотите…
   — Не хочу, — твердо сказала Эсмей.
   — Хорошо… а теперь вернемся к мелкому воровству, которое, по вашим словам, процветало на корабле. Что же пропадало из шкафчиков личного состава?
   Обстоятельства сложились таким образом, что военный трибунал должен был заседать позднее Капитанской комиссии. Майор Чапин поворчал и на этот счет.
   — На заседание Следственной комиссии адвокаты не допускаются, так что вам придется помнить все, о чем мы говорили. Вы всегда можете попросить небольшого перерыва и посоветоваться со мной, но лучше этого не делать — о вас сложится дурное мнение. И, черт подери, я хотел, чтобы вы поднабрались опыта и только после этого действовали в одиночку.
   — Ничего не поделаешь, — ответила Эсмей. Вид у него был слегка удивленный, а ее это почти раздражало. Что же, он ждал? Что она начнет жаловаться, когда никакой пользы это все равно не принесет?
   — Я рад, что у вас столько выдержки. И вот что… Если они не поднимут вопрос о повреждении навигационного компьютера, у вас будет два пути…
   Эта их встреча тянулась бесконечно, но в конце концов Эсмей вошла во все тонкости советов Чапина.
   В то утро, когда Комиссия приступила к рассмотрению дела, Чапин прошел с ней в здание суда и далее в приемную, на случай если она попросит перерыва в слушании для совета с ним. «Не вешайте носа, лейтенант, — сказал он, когда двери открылись. — Помните, что вы выиграли бой и спасли корабль».
   Следственная комиссия даже не брала в расчет экстремальные обстоятельства, вынудившие ее принять командование «Деспайтом». По крайней мере так следовало из их вопросов. Если джиг командовала кораблем во время боя, то ей лучше досконально знать все свои действия, и они припоминали ошибки, которые она допустила, даже самые небольшие промахи.
   Почему она не приготовилась принять командование кораблем еще до того, как последний старший офицер умер от ран, тогда ведь удалось бы намного быстрее навести порядок на мостике? Эсмей вспомнила, в каком почти паническом состоянии все тогда были: нужно было отвоевывать каждый маленький отсек, каждую каюту, нужно было проверять каждого члена экипажа, и, уж конечно, это было намного важнее, чем наведение порядка на мостике. Залитое кровью капитанское кресло могло и подождать. Она не сказала этого вслух, но перечислила другие важные дела, которые нужно было делать в первую очередь. Председатель Комиссии — адмирал с суровым лицом и большой звездой на погонах — слушал ее объяснения с непроницаемым видом и плотно сжатым ртом. Она никогда ничего не слышала об этом человеке, ни плохого, ни хорошего.
   Ну ладно, а потом, когда она уже приняла командование, почему она решила вернуться в систему, хотя, все согласны, это было правильным решением. Она на всей скорости ринулась назад в Ксавье, где ее уже ждали превосходящие силы противника, а она, естественно, должна была об этом знать. Разве она не отдавала себе отчета в том, что более компетентное минирование точки выхода из скоростного коридора превратило бы эту ее попытку в самоубийство? Эсмей не собиралась отстаивать свое решение, она повиновалась инстинкту, а вовсе не каким-то рациональным расчетам, но инстинкты чаще приводят к гибели, чем к победе.
   И почему она не подумала о том, чтобы совершить микропрыжок, это загасило бы инерцию намного раньше, и ей удалось бы спасти не один корабль, а оба. Эсмей рассказала о навигационном компьютере, о том, как надо было чинить одну из систем ракетного контроля. И так далее, час за часом. Их, похоже, совсем не интересовало, как удалось «Деспайту» взорвать вражеский флагман. Интересовали их только лишь ее ошибки. Комиссия просмотрела и прослушала материалы видео и аудионаблюдений, указала ей на расхождения, а когда все наконец закончилось, Эсмей не покидало ощущение, что ее просто выпотрошили.
   Майор Чапин ждал ее в приемной, наблюдая за всем происходящим по видеосвязи. Он сразу протянул ей стакан воды:
   — Вы, наверное, не поверите, но, учитывая обстоятельства, вы сделали все, что было в ваших силах.
   — Не думаю. — Она медленно пила воду. Майор Чапин наблюдал за ней.
   — Лейтенант, я знаю, что вы устали и, возможно, ощущение у вас такое, словно из вас все жилы вытянули, но вы должны услышать то, что я скажу. Следственные комиссии всегда выматывают. Это часть их работы. Вы говорили правду, без суеты и волнений, без лишнего трепа, без ненужных извинений и оправданий. Вы прекрасно разъяснили ситуацию с вышедшим из строя навигационным компьютером, вы изложили все факты и при этом не сказали ничего лишнего. Вы позволили Тимми Варнстадту разжевать вас сначала с одной стороны, потом с другой, и после всего этого вы так же спокойно и вежливо отвечали на все их глупые вопросы. Я работал со старшими офицерами, капитанами, которые не могли выдержать и толики того, что удалось вам.
   — Правда? — Она не понимала своих ощущений. Что это? Надежда или просто удивление тому, что кто-то одобрительно отзывается о ее поступках.
   — Правда. И не только это. Помните, что я сказал в самом начале: вы спасли свой корабль и вы решили исход боя. Они не могут закрыть на это глаза, даже если думают, что все произошло случайно. А после ваших показаний они поймут, что все это не простая случайность. Было бы лучше, если бы они больше расспрашивали о деталях. Хотя вы правильно сделали, когда не стали сами рассказывать все, что знаете, но… Меня раздражает, когда они игнорируют мое резюме с изложением деталей и фактов. Я все досконально описываю. По крайней мере, могли бы хоть прочитать, чтобы задавать нужные вопросы. Конечно, будут и негативные отзывы, они всегда бывают, когда дело доходит до Следственной комиссии. Но они прекрасно понимают, хотят они признать это или нет, что вы, младший офицер, прекрасно проявили себя в первом в вашей жизни сражении.