Мун Элизабет. Герой поневоле

   Еще один быстрый взгляд. Барин побледнел почти так же, как она.
   — Эсмей… лейтенант… я не знал…
   — Нет, конечно. Я об этом никому не рассказывала. Мои родственники говорили мне, что это все кошмары, навеянные лихорадкой. Я долго болела. Той же болезнью, от которой умерла мама. Они говорили мне, что я сбежала, добралась до линии фронта, была ранена… Но что все остальное это просто кошмары. Так они говорили мне.
   — А дальше?
   В горле у нее словно сидели кинжалы. Даже хуже.
   — Этот человек… он… я его знала. Раньше. Он служил в милиции отца. Та же форма…
   — И они тебя обманывали? — Теперь в глазах Барина был гнев. — Они тебе ничего не рассказали?
   Эсмей помахала рукой. Родственники бы поняли этот ее жест.
   — Они думали, так будет лучше. Они думали, что этим помогут мне.
   — Это был не… не родственник?
   — Нет. — Она сказала это очень твердо, хотя не могла до конца быть уверенной. Был ли он один? Она ведь сама была совсем маленькой девочкой, а в этой армии у нее было много дядьев и двоюродных братьев, кое-кто из них погиб. В семейной летописи сказано «погиб в бою», но теперь она уже знает, что записи в таких книгах могут сильно отличаться от действительности.
   — Но ты… выжила. — Барин смотрел ей прямо в глаза. — Ты сильная, ты не…
   — Я плакала. — Она еле выдавила это из себя. — Я плакала каждую ночь. Кошмары… Меня поселили на самом верху дома. Моя комната была в дальнем конце огромного коридора. Потому что иначе я всех будила по ночам. Я боялась всего, а еще больше боялась этого самого страха. Если бы они узнали, как мне страшно, они бы стали меня презирать… Все они были героями, понимаешь. Отец, дядья, двоюродные братья, даже моя тетка Санни. Папаша Стефан терпеть не мог рыдающих младенцев, перед ним я вообще не могла плакать. Забудь, говорили мне. Что было, то было.
   — Но они ведь должны были знать, даже я это знаю, что дети никогда просто так ничего не забывают.
   — На Альтиплано все по-другому. Надо забыть или уезжать. — Эсмей глубоко вздохнула, попробовала немного успокоиться и продолжала: — Я уехала. Им от этого стало легче, потому что я все время все делала не так, как надо.
   — Не могу в это поверить. Ты…
   — Ну да. Женщина из семейства Суиза, которая не ездит верхом. И не хочет заниматься коневодством. Не кокетничает и не собирает вокруг себя молодых людей определенного круга Бедная мачеха тратила на меня столько времени, стараясь сделать меня нормальной. Но ничто не помогало.
   — Но… ты поступила в подготовительную школу Флота. Ты, должно быть, быстро оправилась. А что говорили психоняни? Ты прошла дополнительную терапию?
   Эсмей не обратила внимания на его вопрос.
   — Я сама читала тексты по психологии, еще на Альтиплано. Там нет специальной терапии. И потом сдала экзамены, вот и все.
   — Не могу поверить.
   — Я сдала их, и все, — резко ответила она. Он вздрогнул, и она вдруг поняла, что он может неправильно интерпретировать ее тон. — С тобой все по-другому.
   — Нет… Я взрослый мужчина или должен таковым быть по крайней мере. — Снова в его голосе звучала горечь.
   — Да, ты взрослый мужчина. Ты сделал все, что мог. Ты ни в чем не виноват.
   — Но Серрано должен…
   — Ты был заложником. У тебя не было выбора, ты мог только выжить или умереть. Неужели ты думаешь, я никогда не мучила себя такой же фразой — «Суиза должна…»? Еще как мучила. Но это не помогает. И совершенно неважно, что ты делал, даже если тебя все время тошнило…
   — Меня тошнило, — тихо сказал Барин.
   — Ну и что? Это же просто тело… Если тебя тошнит, это простая физиологическая реакция. Так же как когда ты хочешь в туалет. Ты ничего с этим поделать не сможешь. — Она знала, что убеждает не только Барина, но и саму себя. Ей давным-давно должны были все это сказать.
   — Если бы я оказался смелее… — еще тише начал Барин.
   — И что, смелость спасла бы тебе жизнь? Кости бы не ломались, кровь остановилась бы и не текла из ран?
   — Не то.
   — А что то? Рвота? — Она обрела способность двигаться и подошла к его постели, — Ты ведь знаешь, что можно вызвать рвоту у любого человека, нужны только определенные препараты. Тело вырабатывает такие же вещества, и тебя тошнит. Из А вытекает Б, вот и все.
   Он заерзал в постели и отвел взгляд в сторону.
   — Никак не могу представить, чтобы моя бабушка-адмирал залила бы рвотой накаченного командос Кровавой Орды только потому, что речь зашла о битвах на арене.
   — Тебя били по голове, так?
   Он дернулся, как если бы его ударили по переломанным ребрам.
   — Не очень сильно.
   Эсмей подавила приступ гнева. Она так старалась. Она рассказала ему то, что еще никому никогда не рассказывала, а он тут собирается погрязнуть в собственных угрызениях совести и жалости к самому себе.
   — Я не уверен, что смогу жить с этим дальше. — Барин сказал это так тихо, что из-за шума вентилятора голоса его почти не было слышно.
   — Жить с чем? — переспросила Эсмей.
   — Они… захотят, чтобы я все рассказывал.
   — Кто?
   — Психоняни, конечно же. Как и с тобой. Я… я не хочу никому ничего рассказывать.
   — Естественно, — ответила Эсмей. Она сжалась при мысли, что и сама могла бы оказаться в руках психонянь.
   — Как это вообще происходит? Что они говорят? — Пауза. Вздох— Что пишут потом в личном деле?
   — Все не… не так уж страшно. — Эсмей судорожно вспоминала, что читала в книгах по психологии, но ничего конкретного не вспоминалось. Она отвела взгляд, но чувствовала, что Барин смотрит прямо на нее. — У тебя все будет хорошо, — быстро сказала она ему и пошла к двери. Барин поднял руку, на ней еще остались следы регенерирующих мазей.
   — Лейтенант… пожалуйста.
   Эсмей заставила себя сделать глубокий вдох и только после этого обернулась.
   — Да?
   Глаза его округлились, он что-то понял из выражения ее лица.
   — Ты… ты никогда не была у психонянь? Ей снова не хватало воздуха.
   — Я… я… — Она хотела соврать, но не могла. Не ему, не сейчас.
   — Ты просто… никому ничего не сказала. Так? Справилась со всем сама?
   Она снова глубоко вдохнула, потом так же судорожно выдохнула. Горло опять свело железными обручами.
   — Да. У меня не было выхода. — Еще один вдох. — И… так лучше. Мне сейчас легче.
   Барин смотрел на нее.
   — Ты очень похожа на меня.
   — Нет. — Еще вдох. — Я старше. Прошло больше времени. Я знаю, каково тебе сейчас, но потом будет легче.
   — Вот что не могли понять все, — сказал Барин, словно говорил сам с собой. Эта фраза, которая не имела, казалось, никакой связи с их прежним разговором, привлекла внимание Эсмей.
   — Что значит «не могли понять»?
   — Дело не в отличии социальных обычаев на Аль-типлано от обычаев Флота… Все дело в твоей тайне. Поэтому ты и прятала все свои таланты, держала их под замком. Понадобилась критическая ситуация, настоящее сражение, чтобы эти таланты проявились.
   — Я тебя совершенно не понимаю, — промолвила Эсмей. Внутри у нее все дрожало, как дрожит трясина, когда по ней идет человек.
   — Нет… Но помощь тебе нужна не меньше, чем мне. Паника. Она почувствовала, как на лицо наползает маска, неподвижная маска спокойствия.
   — Нет. Мне ничего не надо. Я в полном порядке. Ты ведь сам сказал, я со всем справилась. И могу жить и работать.
   — Но ты себя полностью не проявляешь. Я слышал о том, что ты действительно можешь. Бабушка говорила, что анализ боя превзошел все ожидания…
   На секунду она почувствовала, что ей становится смешно.
   — Но твоя бабушка даже не была членом Комиссии. Он сделал не очень вежливый жест рукой:
   — Комиссии существуют для того, чтобы навести страх на капитанов, которые потом страдают язвами и сердечной недостаточностью. Мои родственники рассказывали, как все восприняли настоящие боевые ко-мандиры.
   Эсмей пожала плечами. Ничего утешительного.
   — И никто, в том числе и бабушка, никак не мог понять, каким образом тебе это удалось… Бабушка говорила, что они просмотрели все твои личные дела, но ничто не указывало на такие таланты.
   — Мой отец неплохой тактик, — сухо ответила Эсмей. Она понимала, что не должна испытывать раздражение.
   — Могу себе представить. Но не все дети наследуют таланты своих родителей, и обычно проявляются эти таланты в гораздо более раннем возрасте. А ты даже не стала специализироваться на командира.
   — Мне дали совет, — ответила Эсмей. — Сказали, что людям со стороны очень трудно добиться успеха на командных постах во Флоте.
   — Можешь спорить сколько угодно, — сказал Барин, усаживаясь в постели. На этот раз он даже не заметил, что ему может быть больно. — Я повторяю то, что говорила бабушка: ты прятала свою тайну и именно это не давало тебе проявиться.
   — Ну, теперь прятать нечего, — ответила Эсмей. — Я командовала кораблем, на самом деле уже двумя.
   — Я не про это, — продолжал он.
   — Я ведь сказала тебе, — отрезала Эсмей. — Теперь и это известно.
   — Я не психоняня. Неужели, ты думаешь, будет достаточно, если я расскажу тебе обо всем, что пришлось пережить мне?
   Она услышала его тайную просьбу. Он надеялся, что больше никому ничего не надо будет рассказывать.
   — Нет, — быстро ответила она. — Они ведь уже знают. Тебе придется беседовать с ними. И я уверена, что они тебе помогут.
   — Хм. Так уверена, что готова побеседовать с ними сама?
   — Я?
   — Не надо. — Он снова откинулся на подушки. — Не пытайся меня обмануть. Ты ведь знаешь, что до конца ты с этим не справилась. И тебе нужна помощь.
   — Я… меня просто вышвырнут… мятежница, которая к тому же скрывала психические срывы… меня отправят назад…— Она вдруг обратила внимание, что, говоря об Альтиплано, сказала не «домой», а «назад».
   — Не отправят. Бабушка не позволит.
   Она чуть не задохнулась от такой самоуверенности. Только Серрано мог так говорить. Она рассмеялась:
   — Но твоя бабушка ведь не весь Флот!
   — Нет, конечно нет. Но ничего плохого в том, что она на твоей стороне, нет. А она ни за что не расстанется с офицером, которого считает талантливым. И еще… если ты обсудишь с ними свои проблемы… видишь ли, я никогда не встречал никого другого… кто…
   — Тебе нужен товарищ, ты это хочешь сказать?
   Он кивнул, но ничего не ответил. Она поняла, каких усилий стоило ему преодолеть собственную боль, чтобы достучаться до нее.
   Сердце бешено билось, дыхание перехватило. Может ли она?
   — Ты уже все рассказала мне, — сказал он. — Теперь тебе будет легче.
   Папаша Стефан всегда говорил, что если упал с лошади на землю, то уже поздно бояться того, что можешь удариться. Самое страшное уже позади… Остается поймать лошадь и снова сесть в седло.
   — Я поймала лошадь. — И она чуть не рассмеялась над его замешательством. — Ну ладно, — продолжала она, хотя и знала, что паника еще вернется. Но сейчас она смело смотрела в глаза своей лошади. — Я поговорю с ними. Но и ты тоже. Я хочу, чтобы у меня был сторонник в клане Серрано ближе мне по возрасту, чем твоя многоуважаемая бабушка или твоя устрашающая кузина. Согласен?
   — Согласен. Хотя не уверен, что ты правильно охарактеризовала моих родственниц.
 
   Майор Питак внимательно посмотрела на нее, когда Эсмей вернулась из медчасти:
   — Ну, как наш мальчик?
   — Ему прилично досталось, но он на пути к выздоровлению. Говорит, ему нужно пообщаться с психонянями.
   — Естественно, — ответила Питак. — Переживает из-за этого?
   — Так же как и любой другой на его месте. — Эсмей собрала все свое мужество. Из облака дыма снова показалась знакомая лошадь, она отфыркивалась и выпускала из ноздрей огненные струи. — Майор… до того, как все произошло, вы говорили, что мне тоже неплохо бы побывать у психотерапевта… насчет того, что произошло на «Деспайте».
   — Вас это все еще беспокоит?
   — Дело не только в этом. Я знаю, что вам не хватает людей, но мне хотелось бы пройти эту терапию сейчас.
   Питак долго смотрела ей прямо в глаза.
   — Хорошо. Идите выясните, сколько времени это займет. Потом скажете мне. Вы всех расположили к себе, так что никто возражать не будет. Хотите, я свяжусь с медчастью и узнаю, когда они смогут заняться вами?
   — Я… спасибо, майор, но я сама.
   — Не надо самой все время пробиваться сквозь тернии, Суиза, — сказала Питак, но сказано это было очень мягко.
   Договориться о приеме оказалось так просто. Когда она попросила медсестру в регистратуре медчасти записать ее на прием к психотерапевту, та не стала спрашивать никаких подробностей. Только узнала, насколько это срочно. Разве срочно? Если она скажет «нет», все опять отложится… Но она уже столько времени откладывала это на потом.
   — Не то чтобы срочно, — наконец сказала она. — Но лучше быстрее.
   — Одну секундочку.
   Конечно, они заняты. В связи с недавними боевыми действиями срочная помощь нужна не одному только Барину. Всем, кого нарушители взяли в заложники, и тем, кто видел слишком много смертей и боли.
   В наушниках раздался другой голос:
   — Лейтенант Суиза… я Анни Меринга. Мне кое-что нужно у вас спросить, чтобы определить, какой терапевт подойдет вам лучше всего.
   Горло опять оцепенело. Она ничего не могла сказать, только ждала вопросов, словно ударов.
   — Это связано с последними событиями или это что-то другое?
   — Что-то другое, — еле ответила Эсмей.
   — Я вижу, что вы до этого оказались в тяжелой ситуации на борту «Деспайта». И после этого с вами не работал терапевт. Вы хотите сейчас обсудить ту ситуацию?
   Она могла ответить «да», и сказала бы правду… Но не всю правду. Конечно, она может рассказать остальное потом, но все это началось со лжи, а ей хочется положить лжи конец.
   — Частично, да, — ответила она. — Но… все так запутано… есть еще кое-что.
   — И это мешает вашей работе в Регулярной Космической службе?
   — Да.
   — В вашем деле нет ни слова…
   — Нет, я… пожалуйста, я не могу сейчас ничего объяснить…
   — Конечно. — Пауза. Эсмей уже представила целый список психических заболеваний. Ей наверняка их все припишут, и путь ко всему, чего она желала добиться, будет закрыт навсегда. — Я смогу встретиться с вами в четырнадцать часов сегодня. Сектор Т-5, палуба № 7, пойдете по указателям в отдел психотерапии. Дальше спросите дежурного. Вы записаны. Хорошо?
   Совсем не хорошо. Ей нужно больше времени, чтобы подготовиться к такой встрече… Но не могла же она сердиться на то, что ей стараются помочь как можно быстрее.
   — Прекрасно, — ответила она. — Спасибо.
   — Освободите часа два времени. А остальные сеансы мы назначим после.
   — Спасибо, — снова сказала Эсмей.
   Она посмотрела на часы: 10:30. Ей осталось жить совсем ничего. Словно на нее обрушивается Судный день. Она решила сказать майору Питак, что ее не будет в течение нескольких часов.
   — Ну и хорошо. А пока пойдемте вместе пообедаем. В животе все перевернулось.
   — Майор… я совсем не голодна.
   — Да, но вы прямо как в узел завязаны. Теперь, когда вы определенно получите квалифицированную помощь, я ни о чем вас не расспрашиваю, но и не собираюсь оставлять одну в таком состоянии. Все равно вам надо что-нибудь перекусить перед тем, как пойдете туда. Суп и салат. Там вас вымотают.
   Во время еды Питак рассказывала анекдоты, отвечать на которые было не обязательно. Эсмей ела мало, но она по достоинству оценила участие Питак.
   — Лейтенант Суиза! — Медбрат улыбнулся ей. — Вы меня не знаете, но мы все хотим поблагодарить вас за то, что вы сделали. Я большую часть времени проспал, мне снились ужасные сны. Я даже точно не помню что. Если бы не вы…
   — И многие другие, — ответила Эсмей и взяла карточку, которую он ей протягивал.
   — Конечно, но всем известно, что это вы захватили корабль Кровавой Орды и потом дали им отпор. Вы должны быть капитаном боевого крейсера. — Он взглянул на свой экран и продолжал: — Сейчас кабинет будет готов. Мы обычно проветриваем между…. Хотите что-нибудь выпить?
   Во рту снова пересохло, но пить она ничего не сможет. Желудок опять стянуло в узел.
   — Нет, спасибо.
   — Вы первый раз у нас?
   Эсмей кивнула. Она терпеть не могла такие разговоры.
   — Обычно все боятся вначале, — сказал медбрат. — Но мы еще никого не убивали.
   Эсмей выжала жалкое подобие улыбки, хотя ей было совсем не до смеха.
 
   Мягкий коричневый ковер прикрывал стены ровно наполовину. Сверху они были выкрашены в кремовый цвет. Кушетка с мягкими подушками и большим шерстяным платком, пара мягких стульев — все это придавало небольшой каюте вид уютной гостиной. Было тихо, в воздухе чувствовался запах мяты. Эсмей остановилась в дверях, подобно настороженному жеребенку. Она заставила себя войти.
   — Меня зовут Анни Меринга, — сказала женщина. Она была высокого роста, густые светлые волосы заплетены в толстую косу, на висках заметна седина. Одета в мягкие коричневые штаны и голубую рубашку. На левом рукаве приколота идентификационная табличка. — Здесь мы не называем друг друга по званиям… так что я буду звать вас Эсмей, если у вас нет другого, более привычного имени.
   — Нет. — Язык еле ворочался в пересохшем рту.
   — Хорошо. Возможно, вы не в курсе, что если человек запрашивает психотерапевтическую помощь, это дает нам право доступа к его личному делу, в том числе и ко всем личностным характеристикам. Если вы возражаете, скажите мне об этом сейчас.
   — Нет, не возражаю, — ответила Эсмей.
   — Хорошо. Я уже подняла ваши медицинские карты, но пока больше ничего. Перед началом я должна сказать вам еше несколько слов о том, как проходят терапевтические сеансы.
   Эсмей постаралась сосредоточиться. Она думала раньше, что ей придется сразу рассказывать. На деле все было гораздо скучнее, хотя, может, и мягче.
   — На флотском жаргоне нас называют психонянями, и вы, конечно, это знаете. В общем, это не так далеко от истины, потому что большинство из нас выполняет роль настоящих нянь. Не медицинского персонала и не психиатров, а нянь. Вы родом с Аль-типлано, у вас там до сих пор много нянь?
   — Да, — ответила Эсмей.
   — У вас могут быть какие-либо культурные или социальные предрассудки относительно общения с психоняней? Может, вы предпочитаете разговаривать с врачом?
   — Нет.
   Анни что-то проверила.
   — Вот. Вы должны знать, что хотя наши с вами сеансы считаются конфиденциальными, но у этой конфиденциальности есть свои границы. Если я сочту, что вы представляете опасность для себя или для других людей, я должна буду доложить об этом куда следует. Это включает и участие в политической или религиозной деятельности, которая может быть опасна для товарищей по кораблю, а также употребление незаконных веществ. Хотя вы можете скрыть такие факты, я должна со всей ответственностью заявить вам, что прекрасно умею распознать, когда человек говорит неправду. В любом случае неискренность с вашей стороны сильно повлияет на исход лечения. Хотите продолжать?
   — Да, — ответила Эсмей. — Ничем подобным я не занимаюсь.
   — Хорошо. А теперь самое главное. Вы сказали, что у вас появились проблемы, связанные с тем, что произошло на борту «Деспайта» и когда-то до вашего поступления во Флот. Странно, что с теми прежними проблемами не разобрались еще при поступлении. — Она остановилась. Эсмей не сразу сообразила, что ей задавали таким образам вопрос.
   — Я… никому ничего не рассказала.
   — Вы скрыли что-то, что могло быть…
   — Я не знала… в то время… что это такое было. В голове стучало: «Всего лишь кошмары, всего лишь кошмары, всего лишь кошмары».
   — Мм. Можете рассказать поподробнее?
   — Я думала, что это всего лишь кошмары, — ответила Эсмей.
   — В анкете при поступлении есть вопрос о том, не снятся ли часто по ночам кошмарные сны, — спокойно заметила Анни.
   — Да… мне надо было что-то сказать, но я не была уверена, что считается часто, а что нет. И потом мне так хотелось уехать, хотелось поступить в подготовительную школу…
   — Сколько вам было тогда лет?
   — Четырнадцать. Они принимают только с четырнадцати. Они сказали мне тогда, что все в порядке, но мне нужно подождать год или около того, потому что уже набора не было. А кроме того, они хотели, чтобы я прошла некоторые курсы. Что я и сделала. А потом….
   — Вы поступили в подготовительную школу. А кошмары?
   — В тот момент было легче. Я считала, что все позади.
   — Вы не знали, что именно?
   — Нет… мне говорили, что это просто кошмары.
   — А теперь вы знаете?
   — Да. — Ужас. Она встретилась взглядом с Анни. — Я обнаружила, когда ездила домой. После военного трибунала. Оказалось, что все было на самом деле, все было правдой, а они меня обманывали!
   Анни сидела спокойно и ждала, когда Эсмей успокоится. Потом сказала:
   — Насколько я понимаю, что-то с вами произошло такое, когда вы были еще ребенком. До того, как вы поступили во Флот. Ваши родственники обманули вас, сказали вам, что ничего такого не было, что все это вам приснилось. Так?
   — Да!
   Анни вздохнула:
   — Еще одна неблагополучная семья. Эсмей посмотрела на нее:
   — Вовсе нет, они…
   — Эсмей, послушайте. Ведь вам было очень больно. Вы же думали, что сходите с ума, потому что вам снятся ненормальные, жуткие, страшные сны.
   Она содрогнулась:
   — Да.
   — И это повторялось изо дня в день?
   — Да… кроме тех дней, когда я сильно уставала и уже ни о чем не могла думать.
   Анни кивнула:
   — Если бы вы изо дня в день мучили кого-нибудь, пугали бы, внушали бы человеку, что он плохой и ненормальный, разве вас можно было бы назвать благополучной?
   — Конечно… — Она увидела ловушку и постаралась обойти ее. — Но мои родственники не… они не знали…
   — Мы еще поговорим об этом. Значит, первая ваша проблема — это кошмары, которые оказались не просто кошмарами. Что-то случилось с вами в детстве. Сколько вам было тогда лет?
   — Почти шесть, — ответила Эсмей. Она приготовилась к следующим вопросам. Но вовсе не была уверена, что так легко сможет на них ответить.
   — А теперь, когда вы знаете все точно, вас преследуют те кошмары?
   — Да, иногда… и я продолжаю об этом думать. Переживать.
   — А вторая ваша проблема связана с тем, что произошло на борту «Деспайта»?
   — Да. Мятеж… Мне опять снились кошмары. Иногда все перемешивалось. То, что было раньше, и то, что произошло на «Деспайте».
   — Ничего удивительного. Хотя вы мне еще не рассказали, что там с вами произошло в детстве. Но параллели прослеживаются. В обоих случаях вы были под чьей-то защитой, и защита эта оказалась ненадежной, а тот человек, которому вы доверяли, оказался вашим врагом.
   Эсмей удивилась, что сама до этого не додумалась. Это ведь так просто и так очевидно. Стоило только Анни произнести это вслух.
   — Наверное, во время мятежа на «Деспайте» было много кровавых стычек на борту корабля?
   — Да…
   — Значит, последние события должны были всколыхнуть прежние воспоминания.
   — На этот раз я уже не так боялась, — ответила Эсмей. — По крайней мере, в начале гораздо меньше.
   — Это хорошо. А про ту детскую травму вы кому-нибудь рассказывали?
   Эсмей почувствовала, что вся сжалась.
   — Мои… мои родственники знают.
   — Я не об этом. Вы рассказывали кому-нибудь, когда выросли?
   — Одному человеку… Барину Серрано… потому что ему самому было так плохо. Я говорила ему, что ему надо пообщаться с вами… А потом рассказала.
   — Барин Серрано? Ну да. Энсин, который лежит в лазарете. С ним работает другой терапевт. Интересно. Вы что, друзья?
   — Да.
   — Вам, наверное, было нелегко рассказать ему… А как он отреагировал?
   Эсмей пожала плечами:
   — Я не знаю, что можно назвать нормальной реакцией. Он рассердился на моего отца,
   — Прекрасно, — сказала Анни. — Это и есть нормальная реакция. А теперь.. Может, расскажете мне?
   Эсмей набрала воздуха и начала рассказывать все сначала. Ни капли не легче… Но и не тяжелее, несмотря на то что Анни совершенно незнакомый ей человек. Когда Эсмей запиналась, Анни быстро задавала какой-нибудь вопрос, и Эсмей продолжала рассказывать. Ей казалось, что прошло много часов, когда она подошла к концу.
   — Я думала… что сошла с ума. От лихорадки или еще от чего-нибудь.
   Анни покачала головой:
   — Вот об этом можешь не беспокоиться, Эсмей. Ты абсолютно здорова и нормальна. И всегда такой была. Ты пережила большую травму, физическую и эмоциональную, и хотя это пагубно отразилось на твоем развитии, но не остановило тебя. Все твои реакции вполне нормальные. Вот поведение твоих родственников, если бы мы рассматривали их как отдельного индивида, можно назвать ненормальным.
   — Но они были в своем уме… Это же не они просыпались с криками по ночам, не они будили весь дом…— (Нельзя считать родственников больными. Они нормальные люди. Они живут нормальной жизнью, носят нормальные одежды.)
   — Эсмей, кошмары еще не есть признак безумия. С тобой произошло нечто страшное, поэтому тебе снились кошмары. Вполне нормальная реакция. Но твои родственники пытались сделать вид, что ничего не произошло, пытались представить в виде проблемы твои вполне естественные кошмарные сны. В этом проявилась их неспособность взглянуть в лицо реальности. А одним из симптомов психического расстройства считается разрыв связи с реальностью. И не важно, происходит это с одним индивидом или с группой, с группой родственников например.
   — Но…
   — Очень трудно связать нормальных людей, которые живут нормальной обычной жизнью, с твоим представлением о безумии? Ничего удивительного. Мы еще договорим об этом. И о других проблемах тоже. Но успокойся, ты совершенно здорова, а все симптомы, которые у тебя были, поддаются обычной терапии. Мы с тобой кое-что обсудим здесь, а потом я дам тебе задания для самостоятельной работы. Встречаться мы будем через каждые пять дней, и два часа самостоятельных занятий в промежутках между сеансами. Все понятно?