Муратова Ника. Прогулки по радуге

   Эрика почувствовала запах кофе, распространяющийся по всему дому. Запах этого напитка никогда не мог оставить ее равнодушной, а местный кофе был особенный по аромату и вкусу, пожалуй, лучший, который она пробовала за всю свою жизнь, и она никогда не могла отказать себе в удовольствии выпить лишнюю чашечку. Особенно по утрам. Она встала, подумав с улыбкой, что Данила, наверное, уже давно на ногах, раз успел заварить кофе, ожидая, когда она проснется. Она тихонько вышла на балкон и остановилась в дверном проеме, заглядевшись на его профиль. Когда он о чем-нибудь напряженно думал, на лбу его всегда собиралась глубокая вертикальная складка. В такие минуты он совершенно отвлекался от внешнего мира и ничего вокруг не замечал. Она завидовала этому качеству — даже при жутком шуме он мог сосредоточиться на своей работе, не отвлекаясь на окружающих.
   Данила сидел, одной рукой поддерживая кружку с кофе на подлокотнике кресла, а другой сосредоточенно делая какие-то пометки в своем блокноте. Лицо его было озабоченным, погруженный в свои мысли, он и не заметил ее, притихшую в дверях. Еще утро не успело набрать свои обороты, а он уже продумывал свой рабочий день. В этом был весь Данила, не умевший отвлекаться от проблемы, пока она не была решена. И Эрика понимала, почему он был таким. Этому было простое объяснение — она была точно такая же!
   — Доброе утро ранним пташкам! — весело воскликнула Эрика, отвлекая его от записей.
   — Ты что-то рано. — Данила поднял голову и притянул ее к себе свободной рукой для поцелуя. При этом он придерживал блокнот открытым, не отрывая ручки от бумаги. — Я думал, ты еще поспишь, еще нет и половины седьмого. Отдохнула бы, понежилась в кроватке. Может, и я бы к тебе присоединился. Не соблазняет? — Но по смеющемуся лицу Эрики было понятно, что в его утреннее «присоединение» к ней в кровать она не поверила. Слишком уж озабоченный вид был у ее мужа, чтобы можно было поверить в то, что он способен вернуться мыслями к занятиям любовью. — Кофе?
   Данила наконец отложил блокнот и привстал налить кофе из планшера.
   — Конечно, и побольше! — Эрика опустилась в кресло напротив, с наслаждением делая обжигающий глоток своего любимого напитка. — Мне сегодня надо бы пораньше появиться на работе, до сих пор не оформлен запрос на поставки для госпиталя, а снабженцы без описи того, что в наличии, ничего не выдадут, ты же знаешь. А что ты строчишь с утра пораньше?
   — Да так… Делаю пометки для одной сегодняшней встречи, приезжают потенциальные доноры, надо подготовить для них побольше информации, может, дадут денег еще на проект. Они думают, что если стрелять стали меньше, то люди здесь сразу стали жить лучше. Вот и покажу им, насколько хорошо они живут. А ты, значит, опять собралась работать допоздна? Не пора ли сбавить ритм, дорогая? Как врач ты-то уж должна лучше всех знать, что в твоем положении…
   — В моем положении женщины занимаются и более тяжелым трудом до последнего, и ничего, — прервала его Эрика.
   Они возвращались к этому разговору не первый раз, но она упрямо не хотела уменьшать объем своей работы. Она считала, что раз беременность переносится ею нормально, то и нет никаких поводов для беспокойства.
   — Единственное, что меня беспокоит, так это то, что иногда приходится работать без перчаток. Мало ли какая зараза прицепится, никогда не знаешь, — задумчиво проговорила она, положив руку на свой округлившийся животик. — Не хотелось бы подцепить инфекцию в такое время. Именно поэтому мне надо бежать и оформлять запрос, иначе опять останемся без нужных материалов!
   Эрика допила кофе и удалилась принимать душ. Через пятнадцать минут она уже садилась за руль своего старенького джипа, помахав на прощание Даниле и послав ему воздушный поцелуй. Ей не требовалось много времени для того, чтобы собраться. Одевалась она просто, свободные брючки и рубашка стали ее незаменимыми друзьями, о косметике она забыла уже давно. Было бы смешно и неуместно краситься в такой обстановке, где ни на одном лице не было и следов макияжа и где у людей были совсем другие проблемы в жизни. Порой она с насмешкой вспоминала времена, когда для выхода из дома ей требовалось не меньше часа, чтобы уложить волосы, подкраситься, выбрать наряд, подходящую сумочку, обувь. Боже, как давно и нелепо все это было. И как людям могут казаться важными такие незначительные вещи? Она не осуждала тех, кто жил такими ценностями, но сама бы она ни за что не хотела вернуться к тому образу жизни.
   — До вечера, если не увидимся в обед! — крикнула она, заводя мотор джипа. В голове ее уже вертелись тысячи забот, связанных с работой. Еще не доехав до госпиталя, мысленно она уже была там.
   — Не задерживайся, — послал ответный поцелуй Данила, обеспокоенно провожая ее взглядом. Она была уже на пятом месяце беременности, но это мало отражалось на ее энергии и подвижности. Наоборот, это, казалось, придает ей какой-то дополнительный стимул к жизни, и она бралась за все дела с еще большим энтузиазмом. Единственное, чего он смог добиться от нее на период беременности, так это отказа от сигарет и уменьшения количества потребляемого кофе. Все остальное в ее жизни оставалось по-прежнему, включая даже ночные дежурства в госпитале и перелеты на вертолете во время медицинской эвакуации. По негласному соглашению коллеги старались не беспокоить ее, когда это было возможно, и избавлять от слишком тяжелых случаев, но это плохо удавалось, так как она сама брала на себя максимум всего, что было возможно, не пропуская мимо себя ни легкую, ни тяжелую работу.
   Он не мог не беспокоиться за нее из-за этого, но не мог и не гордиться тем, что его жена такая, какая есть. Вслух он постоянно журил ее за слишком большое усердие в работе и преданность своему делу, про себя же — отлично понимал ее и знал, что на ее месте он поступил бы так же. При этом он не мог не признать, что от Эрики он получал такое же встречное понимание. Работа требовала от него частых командировок, задержек до позднего вечера, часто возникали стрессовые ситуации, но она никогда не жаловалась, а лишь поддерживала его во всем и сопереживала ему.
   — Трудоголики несчастные, — любил поговаривать Тони, верный друг семьи, который время от времени вытаскивал их на прогулки и на пикники на соседние, более спокойные острова, где можно было поплавать и даже полюбоваться на плескающихся дельфинов и касаток. — Ну как можно так работать! Вы же — молодая семья, я бы на вашем месте из постели не вылезал!
   — Ну, Тони, ты преувеличиваешь. Ты за нас не волнуйся, мы все успеваем, — улыбались в ответ молодожены.
   — А я вот волнуюсь, представьте себе! Я вообще не представляю, когда вы успели ребенка сотворить? А? Наверное, родится и тоже сразу на работу поползет. — Тони укоризненно покачал головой. Что-то у этих людей не в порядке с головой.
   — Нет, Тони, мы его тебе на воспитание отдадим, — отозвалась Эрика, — раз ты у нас имеешь так много свободного времени!
   — А я что, я не против! Уж я его научу, как правильно жить! Не сомневайтесь! — Тони, причмокивая от удовольствия, забулькал холодным пивом из банки.
   — И попивание пивка на берегу океана будет одним и приоритетов в его программе воспитания, не так ли, Тони?
   — А как же!
   Эрика с Данилой только смеялись в ответ, они обожали Тони с его шутками и поддразниваниями, он разнообразил их порой слишком серьезную жизнь своим легким отношением ко всему вокруг. Правда, в последнее время он все чаще на полном серьезе укорял Данилу, что тот не отправляет Эрику на Большую землю, чтобы там спокойно доносить и родить ребенка.
   — Ты что, мало насмотрелся жизни в этих краях? — ругал он Данилу. — Ведь если возникнут осложнения, вы можете даже не успеть доехать до нормального госпиталя?
   Данила и сам это понимал. Он считал Эрику очень сильной и выносливой и не раз имел возможность в этом убедиться, но, когда она забеременела, он по-настоящему стал бояться за нее. Бояться, что с ней случится что-нибудь ужасное — выкидыш, кровотечение, что угодно — и он не успеет отвезти ее в Кернс. Кернс был ближайшим городом в Австралии, где находился достаточно крупный госпиталь. Они ездили туда несколько раз на регулярные осмотры, где и познакомились с доктором Керри, который обещал принять роды и наблюдать ее, когда она будет приезжать в Кернс. Ребенок развивался нормально, и Эрика уверяла, что нет никаких поводов для беспокойства и что она ни за что не бросит госпиталь до тех пор, пока это не станет действительно необходимо. После долгих споров договорились о том, что она поедет в Кернс на седьмом месяце беременности, а к предполагаемому сроку родов подъедет и Данила. Но, несмотря на это, страх Данилы за жену не проходил.
   Эрика же, напротив, была энергична и весела. Когда она узнала, что беременна, то не могла поверить в это чудо. Повидав столько беременностей и родов, она впала в состояние радостного шока, когда сама ощутила, что носит в себе чью-то жизнь. Она не могла дождаться встречи, чтобы сообщить об этом Даниле, и прокричала новость прямо по рации, так что об этом в то же мгновение узнали все сотрудники проекта. Следующие полчаса эфирного времени были посвящены поздравлениям и бурным возгласам восторга и одобрения их друзей.
   Но больше всех радовалась Рабдина. Вместо того чтобы, как опасались Данила с Эрикой, почувствовать ревность к будущему младенцу, она приняла эту новость как самое радостное событие в мире.
   — Ура! У меня будет сестренка! Наконец-то! — кричала она на весь лагерь. — Как мне надоело сидеть дома с няней, теперь-то я буду не одна, у меня будет собственная сестренка, и я буду ее нянчить!
   — Но это может оказаться братишка, ты не будешь возражать? — спрашивала Эрика, радуясь такой реакции.
   — Нет, это будет сестренка, уж я-то знаю. И нянчить ее буду я, а ты можешь работать.
   Они смеялись, представляя непоседу Рабдину за таким серьезным делом.
   — Да тебе же надоест! Тебе придется бросить свои прогулки и игры и только и делать, что заботиться о малышке? Не сбежишь?
   — А малышка будет со мной играть и гулять, для чего же еще сестренки рождаются?
   — Ну, конечно, для чего еще, как не составить тебе компанию в твоих играх!
   Беременность протекала удивительно легко и не доставляла Эрике никаких хлопот, кроме разве постоянного желания что-нибудь пожевать. Она все время носила с собой пакетики с едой, и даже в кармане ее белого халата всегда можно было найти какие-нибудь печенья или сухофрукты. Данила с улыбкой называл ее «маленькая обжора», за что в него не раз летели огрызки от яблок в знак протеста.
   — Ты знаешь, Данила, — сказала она, когда в первый раз ощутила шевеление ребенка, — я просто не могу поверить в это чудо! Даже сейчас, когда его ножки стучат так, как будто бабочки порхают в моем животе, я все еще не могу поверить в реальность существования нашего малыша. После тридцати лет практически пустого существования моя жизнь наполняется смыслом. Я наконец знаю, ради чего я живу. Ради чего мне стараться в этой жизни. После всех моих грехов судьба, кажется, поворачивается ко мне своей благосклонной стороной, прощая меня, или, по крайней мере, дает мне шанс. Может, если я дам жизнь этому маленькому существу, я искуплю свое прошлое…
   — Знаешь, любимая, — осторожно ответил Данила, тщательно подбирая слова, — я никогда не копался в том, что случилось в том страшном прошлом, о котором ты вспоминаешь с такой болью, но, что бы там ни было, ты уже помогла стольким людям, спасла столько жизней здесь, на этом острове, практически бескорыстно, что, на мой взгляд, тебе пора давно уже перестать корить себя за прошлые ошибки. Оставь прошлое прошлому. — Он гладил ее волосы, стараясь не взволновать ее слишком сильно, зная, что эта тема до сих пор очень болезненна для нее. Он знал частично, что произошло, в основном даже не от самой Эрики, а от ее мамы. Он знал, как это выглядело со стороны, но не знал, что же на самом деле перенесла Эрика. Если бы он заставил ее рассказать о своих тогдашних ощущениях, то этим он заставил бы ее пережить все это заново, а этого он хотел меньше всего на свете.
   — Да, наверное, ты прав, — вздохнула она, — пора мне посвятить все свои мысли ему. — Она с нежностью тронула свой живот.
   — Или ей. Учти — Рабдина уверяет, что это девочка! — весело добавил Данила, прикладываясь щекой к животику в надежде почувствовать хоть какое-то шевеление.
   — Еще рано, милый, вот подожди еще с месяцок, и будет тебе такой футбол, мало не покажется! А потом так вообще — праздник, который всегда с тобой!
   — У меня уже есть праздник, который всегда со мной. — Данила с нежностью посмотрел Эрике в глаза. — Я серьезно, Эрика, ты и есть мой праздник, мое счастье, моя душа, мое сердце. Я так счастлив, что ты у меня есть. Но иметь два, а вернее, три, вместе с Рабдиной, праздника — это будет просто невероятно! И если это будет действительно девочка, то я вообще потеряюсь в вашем девчачьем цветнике!
   Эрика, улыбаясь, смотрела на него, с любовью разглядывая мелкие морщинки, казавшиеся лучиками вокруг его карих глаз.
   — Я тоже счастлива, Данила, счастлива от всего, что меня сейчас окружает, я просто схожу с ума по моему мужу, я довольна тем, что я делаю, я без ума от мысли, что у нас будет ребенок, я самая безумная и счастливая женщина на свете!
   Эрика не лукавила. Она именно так и ощущала себя — как самую счастливую женщину на свете.

Глава 11

   — У тебя все просто отлично, Эрика, малыш в полном порядке, твои показатели тоже, так что, я думаю, больших сложностей нам ожидать не стоит. — Доктор Керри водил ультразвуковым датчиком по ее животу, внимательно разглядывая на мониторе изображение плода.
   Эрика улыбалась, глядя, как ребенок сосет кулачок, болтая ножками. Сколько раз она видела подобную картину, когда работала на ультразвуковой диагностике дома, но никогда это не вызывало у нее такого восторга и умиления. Ведь на этот раз это был ее собственный ребенок! И еще не родившись, он уже мог общаться с мамой через монитор. «Жалко, что Данила не мог увидеть сейчас эту картину, он был бы в восторге», — думала Эрика.
   — Хочешь знать пол ребенка или оставим это сюрпризом?
   — Доктор Керри, — рассмеялась Эрика, — вы забываете, что я сама работала на ультразвуковой диагностике! Я уже и так увидела, что девчушка очень спокойная и любит сосать свои кулачки!
   — Ах ну да, — улыбнулся в ответ доктор Керри. Ему часто приходилось видеть эти счастливые лица будущих матерей, когда они получали возможность лицезреть своих малышей еще в утробе. И ему всегда становилось светло на сердце от счастья, излучаемого материнскими улыбками. — Тогда мне добавить больше нечего, Эрика, кроме того, что следовало бы тебя отругать за то, что тянула до последнего и прилетела не на семи месяцах, как обещала, а за три недели до родов! А если бы начала рожать в самолете?
   — Не начала бы. И даже если бы начала, с моими первыми родами я бы успела дважды приземлиться и доехать до вашего госпиталя.
   На самом деле доктор Керри был прав. Она достаточно самонадеянно дотянула практически до последнего, несмотря на бесчисленные уговоры Данилы, Фила и всех остальных окружающих ее в Бугенвиле друзей и коллег. Она уверяла их, что сможет распознать, когда срок родов приблизится, и пока она не видит никаких признаков и не хочет бросать госпиталь и пациентов. Работы было по горло, а врачей оставалось все меньше и меньше — только Эрика, Фил и Джонатан, врач, приехавший последним из волонтеров. А средний медицинский персонал состоял из местных или миссионеров. И хотя Эрика уже не дежурила по ночам, днем она проводила в госпитале долгие часы, и никогда ей не приходилось сидеть без дела.
   Программа уже сворачивалась, и представительство «Милосердия» должны быть закрыть в течение ближайших месяцев. Ситуация в Бугенвиле более или менее успокоилась, хотя по-прежнему остались нерешенными многие вопросы, послужившие началу конфликта, но туда прислали наблюдателей и миротворцев ООН, и правительство пошло на некоторые уступки. Время от времени то там, то тут все еще звучали короткие перестрелки, и некоторые из сепаратистов до сих пор скрывались в горах, не желая идти на мирные переговоры.
   Пациентов в госпитале меньше не становилось, так как за отсутствием других госпиталей в округе люди из близлежащих деревень шли к ним за помощью, и они не отказывали им, пока была возможность хоть как-то облегчить их жизнь.
   — Вот уедем мы, и что с ними станет? — Данила не представлял себе, как они закроют госпиталь и оставят людей без медицинской помощи. — Они ужинали в один из вечеров, собравшись вместе уже совсем небольшой командой. — Ведь никто не отстроит им заново все разрушенное на этом острове, никто не возобновит завтра же поставки всего необходимого… Эти люди будут выживать своими силами, другого выхода у них просто нет.
   — Но ведь они сами разрушили то, что у них было, — возразил Фил, — я никого не осуждаю и не оправдываю, но я не понимаю, зачем было все сжигать, ведь могли завоевать свою независимость и пользоваться потом всеми оставшимися благами. Столько оборудования, стоящего миллионы, столько хороших зданий, все пропало, все сожжено и разрушено. Ведь столько денег улетело на ветер вместе с пеплом! — У Фила были личные причины для подобной горечи. Его отношениям с Мирьям грозила настоящая опасность из-за местных традиций и отношения к ним ее семьи. И так как они до сих пор не были в состоянии разрешить эти проблемы, Мирьям все чаще с грустью говорила ему, что им придется расстаться, как только проект закроют.
   — Трудно сказать. Может быть, для них это было олицетворением колонизации, не знаю. Факт тот, что теперь им придется совсем тяжко. — Данилу это заботило тем больше, чем ближе приближался день отъезда из Бугенвиля.
   — С другой стороны, невозможно постоянно жить и надеяться на чью-то помощь извне, — вставила Эрика, — пока они сами не научаться быть ответственными за свою жизнь, никто не сможет им помочь.
   Такие разговоры они вели очень часто, приближаясь к моменту расставания. Хотя была и надежда встретиться где-нибудь в другом месте, если все решат продолжить свою деятельность в «Милосердии».
   — Но вы то, ребята, наверное, решите уже осесть где-нибудь? — спросил Фил, — С ребятенком-то не очень поездишь по горячим точкам.
   — Посмотрим, — уклончиво ответила Эрика, глядя на мужа.
   — На первое время, конечно, придется пожить в более спокойном месте, даже если все пройдет нормально, новорожденному здесь не место, — выразительно посмотрел он на Эрику, которая уже заявляла ему, что сразу после родов собирается вернуться сюда, в Бугенвиль, чтобы побыть с Данилой, пока он закроет программу. — Но через несколько месяцев можно попробовать поработать в других местах, менее тревожных, в странах третьего мира. Помощь нужна не только на войне, сам знаешь. — Данила решил так после долгих раздумий и обсуждений с Эрикой их будущих планов. Он был бы не против, если бы Эрика сказала, что хочет вернуться домой после проекта в Бугенвиле и начать оседлую жизнь «как у людей», он бы отлично понял ее в этом случае и даже продумал варианты, где он сможет работать, если они поедут жить в Росиию, но в то же время он очень обрадовался, когда Эрика сказала ему, что вовсе не мечтает пока об уютном оседлом быте и еще достаточно молода, чтобы посмотреть мир и помочь Даниле продолжать работать в том же направлении. Он лишний раз убедился, насколько совпадают их взгляды, и это не могло не радовать.
   Единственное, что огорчало его в последние дни, так это необъяснимое упрямство Эрики в отношении отъезда в Австралию на роды. Она никак не хотела слушать ни его, ни Фила, ни других, кто твердил ей, что не стоит так рисковать своим здоровьем и здоровьем малыша, откладывая поездку до последнего. Ей было уже тяжело ходить, живот стал огромным, особенно для ее не очень высокого роста, она часто задыхалась, болела спина, но она все так же упорно продолжала работать. Правда, теперь все чаще приходилось делать перерывы, чтобы посидеть и отдохнуть, выпить воды, перебороть слабость и переждать сильную жару. Медсестры перешептывались между собой, что доктор Эрика очень неосмотрительна, раз ходит в таком положении на работу, у их народа было не принято, чтобы женщина на сносях работала в общественных местах. Фил уже не находил слов, чтобы убедить Эрику оставить все и ехать в Австралию. Хотя он видел, что беременность протекает нормально, все же тянуть дальше становилось все опаснее и опаснее.
   — Ты хочешь бугенвильца родить, я смотрю? Еще немного, и роды будем принимать здесь! — В душе Фил и в самом деле был готов сам принять роды у Эрики, так как они могли случиться уже в любой момент. — Если не будет осложнений, то это не составит большого труда, но ведь никогда не знаешь!
   Эрика же каждый раз придумывала миллион дел и причин, чтобы не ехать, до тех пор, пока уже не перешагнула восьмимесячный рубеж. Только тогда она стала собираться и продумывать их дальнейшие планы.
   — Эрика, тебя не пустят на борт самолета! — предупреждал ее Фил. — Кто захочет перевозить женщину, которая вот-вот родит, кому нужен такой риск!
   — А мы сделаем справочку, что у меня всего лишь семь месяцев, и, глядя на мой аккуратненький животик, никто не засомневается. Тем более ты знаешь аэропорт в Порту-Морсби, там же всем все равно, хоть уже со схватками езжай.
   — Животик у тебя как раз не очень-то аккуратненький! Так что не надейся, что никто не распознает подлог.
   — Ну и что они сделают? Замерят объем живота и ультразвук? Да у них даже аппарата сканирования багажа нет, а ты говоришь, меня заподозрят. Если я покажу удостоверение, что я врач, никто и слова не скажет. А в Австралии уже будет поздно. Скажу, местные врачи ошиблись, если что! На тебя все свалю!
   — Ну спасибо. Да я буду первым, кто тебя заложит за твое глупое упрямство. Вот уж не ожидал от тебя такой безответственности, доктор Эрика.
   Но слова Фила не достигали своей цели, как и слова всех остальных, пытавшихся вразумить ее. К тому же Фил тоже отчасти являлся виновником ее задержки. Дело было даже не в Филе, а в его невесте Мирьям. Девушка давно уже неофициально жила с Филом, и это как ни странно, считалось нормальным в здешних краях. Но когда они решили зарегистрироваться, начались проблемы, которых все так боялись. Родственники Мирьям поставили условием, что Фил может жениться на Мирьям, только если не будет вывозить ее из страны. Мирьям была наследницей влиятельного и богатого клана, и в условиях матриархата ее потеря для семьи могла означать полный передел земельного управления. Несмотря на обещания, что Фил обеспечит ей более безопасную и лучшую жизнь, если вывезет ее из неспокойного Бугенвиля, и что детям ее уготовано лучшее будущее, семья Мирьям стояла на своем и даже запретила ей ходить на работу и видеться с Филом.
   Для Фила это явилось настоящей катастрофой. Он так переживал, что вместе с ним переживал весь персонал проекта и госпиталя. Некоторые местные коллеги даже пытались помочь, используя свои связи, но перешагнуть через местные традиции было просто невозможно. Эрика тоже участвовала в переговорах и была вроде посредника между Филом и родней Мирьям. Со своим большим животом она, словно колобок, появлялась то в деревне Мирьям, то у Фила, передавая в обе стороны послания. Она все еще наделась на удачный исход, потому и задерживалась, однако вскоре стало ясно, что дело это позитивно не решится. Мирьям выпускать из семьи отказались, оставив Фила с разбитым сердцем и потерянной верой в силу любви.
   Эрике пришлось оставить свою миссию посредника и собираться в дорогу. Откладывать больше было некуда. Шестое чувство подсказывало Эрике, что роды пройдут гладко. И поэтому она считала, что у нее в запасе еще достаточно времени. Данила очень хотел поехать с ней, чтобы наверняка не пропустить момент родов, но к тому времени, когда Эрика должна была ехать, оказалось столько неотложных дел, что он никак не мог разорваться между поездкой с женой и ответственностью за программу. В конце концов Эрика успокоила его, сказав, что у них в запасе еще две-три недели, и он наверняка успеет к тому времени.
   — Первый ребенок обычно не торопится, дорогой, — утешала она его, — так что ты успеешь все закончить и приехать ко мне как раз в нужный момент. Не волнуйся, я договорюсь с малышкой, чтобы она дождалась папочку!
   — Но как ты поедешь одна, я же голову потеряю от беспокойства. — Данила действительно не знал, как отпустить ее без сопровождения, и сердился, что она не поехала тогда, когда это было проще для всех. Но возмущаться было уже поздно, и они решили в итоге, что с Эрикой поедет одна из сестер госпиталя, сестра Стефани, которая и так собиралась лететь через Кернс в отпуск домой, в Канаду. К тому же Эрика настояла, что Рабдина тоже полетит с ней.
   — Зачем ей здесь оставаться? Ты будешь занят, а там она будет со мной вплоть до родов, а потом уже и ты приедешь.
   — А если я не успею приехать, куда ты ее денешь?
   — Неужели в Кернсе я не найду сиделку на один день, пока буду рожать, Данила? Не беспокойся, пусть лучше побудет со мной, чем здесь, а потом и ты приедешь и привезешь все наши оставшиеся вещи. Все равно я там буду снимать квартиру, так что места будет достаточно, да и нам с ней вдвоем веселее.