Страница:
Косте стало нехорошо.
– А шишка откуда? – Он ткнул пальцем в собственный лоб.
– Так от ворот. – Девушка отломила дольку апельсина и сделала перерыв в повествовании, чтобы облизать пальцы, покрытые соком. – Ты заявил, что все добрые христиане должны помочь тебе выкинуть нечестивцев из города. Ну, все, кто тебя слушал, за тобой и пошли. Старый Томаззо поднял штандарт над гильдией, по дороге присоединились красильщики и ткачи – все вместе и шли. А как до палаццо архиепископа дошли, ты призвал гром Господний на головы еретиков, и все.
Костя не понял:
– Как призвал? Кого?
Красавица возмущенно стрельнула глазками:
– Как кого? Как крикнул: «Да падет гром гнева Господня на дом предавшего Его!» И рукой махнул. – Она дернула ручкой, повторяя виденный вчера жест. – Ну, и гром пал… Так бабахнуло!
Она по-детски улыбнулась.
– Где? – Не понял Малышев.
Видно было, что хозяйке уже надоело объяснять, но она сдерживалась.
– У ворот бабахнуло! Гвардия сейчас вся на войне. Охраняет палаццо только стража из городских, но они на рожон, знамо дело, не лезли. А когда громом небесным ворота сорвало, то и вообще разбежались. Слуги с самим Барбизаном, наверное, через тайный ход ушли, а горожане на радостях палаццо и погромили, раз ты добро на то дал.
– А я где был? – уточнил осторожно Костя, для которого перечисленные события были большим открытием, чем описания Столетней войны.
– А тебя же воротами шарахнуло. Потом я тебя к себе забрала, не валяться же. – Хозяйка дома еще раз оценивающим взглядом скользнула по фигуре Кости, отчего тот инстинктивно подтянул живот. – Ты мне на свадьбе такие знаки внимания оказывал, думаю, кто же, как не я, об этом славном рыцаре позаботится?
Красавица потянулась и резко встала, копна волос скользнула вдоль гибкой спины, молодое симпатичное личико с озорными глазками залучилось весельем.
– А ты ночью ничего был, – откровенно протянула она. Потом спохватилась: – Так ты правда ничего-ничего не помнишь?
Костя замялся. Потом стукнул себя по лбу, отчего взвыл от боли, метнулся к валявшемуся в углу собственному мешку – самодельной бомбы, прихваченной из Ги, не было. По крайней мере, это объясняло гром Божий.
– Ну, не так чтобы совсем, – замялся Малышев, отвечая на последний вопрос. – Но практически ничего.
Незнакомка улыбнулась и протянула руку:
– Тогда давай опять знакомиться, рыцарь. Меня зовут Алессандра…
Днем в лагере миланцев начался переполох. Д'Кобос, готовясь к очередному штурму, согнал на стены города всех способных носить оружие, но атаки не было. Не было ее утром, не было днем, а к вечеру лагерь противника опустел. Только обрывки впопыхах собранных шатров да заляпанные кровью тряпки, оставленные костоправами, напоминали о недавней осаде. Пока осторожный испанец посылал конные разъезды, пока ждал их обратно, город оставался начеку. Но вернувшиеся разведчики подтвердили, что миланское войско уже на полпути к дому.
Ги ликовал. Причин, из-за которых осада была снята, никто не знал, но искать их и не пытались. Хватало самого осознания, что война закончилась. К вечеру на главной площади закатили пир, на котором гуляли все жители города, члены дружины и вассалы баронетства.
А к утру кавалькада с юной баронессой во главе заявилась к замку. Встречали хозяйку торжественно: сразу за опущенным мостом выстроились в начищенных кирасах, кожаных лориках и просто в подбитых конским волосом жакетах лучники. Далее стояла на новом лафете «Ева» с обслугой в лице Бернавоззо и кузнеца, у входа в донжон приветствовали вернувшуюся госпожу сам рыцарь Тимо и ученый человек Улугбек.
Хозяйка замка грациозно соскользнула со спины кобылки и широко улыбнулась, после чего милостиво кивнула Тимофею Михайловичу, ручкой помахала оравшим здравицы и приветствия стрелкам и проследовала в донжон в сопровождении старого испанца, рыцаря, конюшего и ученого. Следом двинулись дружинники, приехавшие из Ги, но Улугбек жестом попросил их остаться во дворе, указав на открытые бочки с вином и поставленные во дворе столы с угощениями. Захар также остался снаружи. В течение последних дней он практически не спал и сейчас чувствовал себя неважно.
– Мне бы следовало наградить вас, доблестный рыцарь, – начала юная баронесса, как только все участники импровизированного совещания заняли свои места за столом в главной зале замка. – Но боюсь, моя благодарность – это единственная награда, которую я могу себе сейчас позволить.
Тимофей Михайлович поклонился. Неожиданно сбоку поднялся Сомохов. Улугбек Карлович в последнее время много пропадал в подсобных помещениях замка, опрашивая слуг и крепостных. По словам археолога, сейчас он был уже близок к тому, чтобы приоткрыть завесу тайны над исчезновением казначея со всеми сбережениями маленького государства. Теперь, после победы над миланцами, по его мнению, было самое время расставить все точки над «i».
Пока баронесса с блуждающей улыбкой осматривала стены залы, увешанные доспехами предков и гобеленами на религиозные темы, а д'Кобос обсуждал с Тимофеем потери со стороны гарнизона и дружины в уже прошедшей кампании, ученый и попросил у госпожи слова. Кроме хранителя замка, конюшего, «полочан» и баронессы, в зале находились и несколько менее заметных персон: священник замковой церквушки аскетичный отец Франческо, пара заслуженных ветеранов – Марко Бона и Джевьязо Колли, прибившийся к сиятельной компании Бернавоззо и начальник лучников Салваторе Бокетти, престарелый отец которого так помог при защите замковых стен во время приступа.
Иоланта де Ги милостиво кивнула. Сейчас она была настроена сверх всякой меры доброжелательно: какие-то улыбки нет-нет да и мелькали на ее старавшемся быть серьезным личике, а пальчики, лежавшие на столешнице, блуждали по ее поверхности, изредка начиная отбивать лишь хозяйке ведомый мотив.
Получив разрешение высказаться, Сомохов сразу взял быка за рога:
– Уважаемая баронесса, да простит мне Бог, если я ошибаюсь, но, кажется, я знаю, кто виновен в исчезновении вашего казначея и всего вашего золота.
Иоланта заинтересованно притихла, испанец и казак оторвались от интересной беседы – для Горового заявление было такой нее неожиданностью, как и для остальных.
– Ну и? – Иоланта подалась вперед, но Улугбек выдерживал паузу.
Он медленно обвел всех взглядом и не спеша начал рассказ:
– Я с самого начала подозревал, что тут нечисто. – Все заинтригованно молчали, и только старый испанец тихо постукивал каблуком о ножку стола. – Не смог бы никто в одиночку провернуть такое: украсть под носом у дружины всю казну, вынести ее и увезти… Это невозможно сделать одному человеку, особенно если речь идет о шести тысячах солидов.
Улугбек Карлович продолжил:
– Кто-то помогал изменнику в замке. Тот, кто закрыл глаза на то, что из сокровищницы выносят деньги, кто помог их вывезти из донжона и спрятать… Именно спрятать, потому что транспортировать такое богатство по стране, кишащей разбойниками, без серьезной охраны не решился б никто.
Сомохов опять замолчал. Пауза затягивалась. Чтобы подчеркнуть важность момента, ученый поднял руку:
– Я опросил всех, кто был в замке в дни, предшествовавшие исчезновению казначея, всех, от поварят до стрелков, стоявших в то время на страже… И я знаю теперь, кто виновен в краже! – Улугбек, увлекшись, потряс кулаком в воздухе. – Метод дедукции – это самый прогрессивный метод для распутывания таких дел… И он мне очень помог!
При упоминании незнакомого слова лица слушателей начали меняться: вытянулось лицо конюшего, баронесса прищурила глазки, окидывая взглядом окружавших ее людей, испанец слегка побледнел и нервно сжал эфес кинжала, а ветераны-дружинники недовольно поглядывали на командира и друг на друга.
Сомохов опять выдержал паузу.
– Он сейчас сидит в этой зале, здесь… среди нас! Это…
Улугбек Карлович драматичным жестом поднял руку, готовясь ткнуть перстом в грабителя. Баронесса приподнялась с кресла, закусив нижнюю губку. Все присутствовавшие на собрании отвернулись от ученого, настороженно осматривая друг друга и надеясь, что сосед не окажется вором.
Внезапно что-то глухо ударилось о грудь Сомохова и, звякнув, отскочило в угол. Спустя долю секунды в зале царил настоящий кавардак: старый испанец яростно рубился с пытавшимся утихомирить его Тимофеем, а один из ветеранов, по имени Марко Бона, и старик Бокетти с помощью Бернавоззо, смело размахивавшего табуреткой, вязали Колли.
Д'Кобос, чертыхаясь и брызгая слюной, пытался прорубить себе дорогу к выходу, но опытный подъесаул ловко отбивал атаки невысокого старика, каждый раз преграждая своей саблей ему дорогу к выходу. Баронесса кинулась в безопасный угол у единственного окна и тут нее начала помогать Улугбеку остановить кровотечение из только что полученной раны.
На поясе хранителя замка болтались пустые ножны. Именно отсюда был вынут кинжал, послуживший началом короткой, но яростной схватки в зале замка.
– Проклятые колдуны, – хрипел испанец, раз за разом отбрасываемый от спасительного проема дверей. Бросившийся ему на помощь Колли уже лежал связанный по рукам и ногам. К баронессе, пытавшейся соорудить повязку из праздничного шарфа, присоединились конюший и священник, сразу отстранившие девушку от раненого.
– Надо было сразу вас на костер… Сразу! – бессильно рычал бывший хранитель, перемежая удары сочными испанскими и итальянскими ругательствами.
Тимофей подловил момент, когда меч старого рыцаря ушел в слишком далекий выпад, и, отведя острие чужого клинка, нанес мощнейший удар кулаком с зажатой саблей. Металл гарды глухо чавкнул, лицо старика располосовала кровавая рваная рана, седая голова бессильно дернулась, и испанец полетел в угол. Оттуда бывшего хранителя замка подняли через десять минут уже всего перевязанного крепкими кожаными путами. Очнувшись, он хрипел и продолжал сквернословить, поливая грязью заезжих колдунов.
Зато Колли сознался и покаялся сразу. Именно он был тем человеком, который помогал казначею и хранителю замка в ночь перед приездом новой госпожи выносить и прятать мешки с серебром. Денег за годы, которые юная наследница провела у двора императора, в баронетстве накопилось изрядно, поэтому провозились они почти половину ночи. Серебро благородный Артуро самолично закопал в глубине сада, под корнями вишневого дерева. Колли после успеха была обещана пятая доля.
– А казначею? – спросила Иоланта.
Ветеран пожал плечами:
– А казначею ничего… Патрон не любил выскочку-венецианца. После всего я прирезал его, отвез на лигу от Ги и спустил тело в реку.
Лицо ветерана перекосила судорога:
– Как только эти колдуны узнали об этом? – Он сплюнул и попытался перекреститься связанными руками. – Не иначе как черт им ворожит!
Все обернулись к Улугбеку. Тот выглядел слегка смущенным, но старался казаться уверенным. Чтобы пресечь кривотолки, он демонстративно перекрестился на католический манер и достал нательный крестик.
– В Бога верую и в том ему благодарен, что помог мне указать на врага скрытого!
Солдата передернуло…
…Испанец, когда очнулся, дал более развернутое описание картины хищения.
Старый рыцарь сидел связанным в углу. С него сорвали пояс, сапоги, перевязь и все доспехи. Впопыхах срезали рукава пелиссона, наделали прорех в нижней рубахе, сорвали цепь и поснимали кольца с рук. Пока его крутили, высокопоставленному вору изрядно досталось, но он старательно не выказывал ни боли, ни сожаления. Прямой взгляд, вздернутый подбородок… Маленький всколоченный седой воробей с согнутой годами спиной, но несломленным характером – таким показался в эти минуты стоявшему за спиной баронессы Сомохову благородный Артуро. Старика было жаль…
Иоланта вершила суд.
– Как же ты мог? – Она не понимала. – Рыцарь… Наперсник отца… Ты же мне как дядя был! Как же так?
Испанец усмехнулся. Разбитые губы сложились в подобие усмешки.
– Да. Это так. Я смог.
Он попробовал поправить сбившийся набок пелиссон, подтянул колени, выпрямил спину.
– Я – рыцарь! Я всю жизнь жил мечом. – Артуро подыскивал слова. Видно было, что ему и самому хотелось объяснить свои мотивы, но нужные слова давались ему с трудом. – Я обещал твоему отцу сберечь для тебя все владения, и я пятнадцать лет, пока ты росла при дворе Матильды, а потом и Генриха, держал слово. Я оборонял твои владения с мечом в руках: бился с генуэзцами, миланцами, ломбардцами, бургундцами, савойцами, германцами. Уничтожал разбойников, отстраивал замок и собирал налоги. Но годы шли…
Он перевел дыхание.
– За годы я не стал моложе… И все чаще думал о том, что будет, когда ты вернешься в свои владения, Иоланта… Вернешься, выйдешь замуж, приведешь нового хозяина, которому не нужен будет старый приживала, однощитовой рыцарь без собственного копья. – Он ухмыльнулся: – Я никогда не думал, что смогу умереть от старости – только в бою! С маврами ли, с другими врагами… А тут? Тут пришлось задуматься…
Иоланта хмурила брови, но не перебивала монолог, и рыцарь продолжил:
– Пару лет назад до меня дошли слухи о том, что император подыскал тебе жениха из своих приближенных… Мало ли, что купцы заезжие брякнут… Мало ли? Но я задумался… – Он поднял связанные руки. – Рука у меня уже не та, что раньше. Кто помоложе, легко сделает старого беззубого волка… а я… я и есть старый…
Рыцарь нехорошо усмехнулся и скривился от боли в разбитом рту.
– И я решил взять себе то, что могла дать мне старость. Взять как залог… как поручительство того, что я буду обеспечен, если что… Ну, если сбудутся самые плохие предположения… Если мне, как старому псу, укажут на ворота, то мне будет что прихватить в дорожную котомку… И когда вы, баронесса, появились здесь в сопровождении рыцаря, то мне показалось, что я все сделал правильно… Я уходил, меня уходили – все одно!
Баронесса покачала головой:
– А что же не ушел во время войны? Мог бы взять деньги и…
Д'Кобос, за время исповеди сгорбившийся и постаревший на глазах, сверкнул очами:
– Не надо! Я – хранитель! Я бы бился до последнего! – Он осуждающе посмотрел на зардевшуюся девушку. – Я ушел бы с деньгами только тогда, когда МЕНЯ бы выгнали. И никак иначе.
Он вздохнул.
– Все деньги – под корнями второй справа вишни в третьем от конюшни ряду. – Подумав, он добавил: – А Колли отпустите… Он только выполнял то, что я ему говорил.
После этих слов старый рыцарь отвернулся к стене.
Иоланта думала минуту.
– Встань, славный рыцарь!
После этих слов все в зале удивленно поглядели на юную баронессу, но она сама не отрывала взгляда от повернувшегося на ее голос испанца.
– Встань! – Она повернулась к Тимофею: – Развяжите ему руки, синьор рыцарь.
Казак хмыкнул, пожал плечами и, под недоуменными взглядами собравшихся в комнате, выполнил приказ.
Испанец изумленно посматривал на свою бывшую госпожу, растирая старческие, покрытые венами кисти. Он все так же задирал нос, но видно было, что это дается ему с огромным трудом – при задержании его изрядно помяли.
Иоланта де Ги поднялась перед все так же сидевшим на полу бывшим хранителем замка, маленькая ладошка легка на седую голову, склонившуюся покаянно перед своей госпожой. Баронесса приняла решение и старалась донести его до присутствовавших.
– Я мало знала вас, синьор рыцарь, – громко сказала она, подавая связанному Артуро руку. – Но надеюсь, еще узнаю вас. То, что случилось, я оставляю между вами, мной и Богом, под милостивым взглядом Которого мы ходим по этой полной грехов земле и Который учил нас прощать заблудших ближних наших…
Старик порывисто бросился к протянутой руке и облобызал ее. По изрезанному морщинами и шрамами лицу катились крупные слезы, рыдания душили грудь убеленного сединами воина.
Баронесса не отнимала руку, второй поглаживая по волосам коленопреклоненного хранителя:
– Ваша должность хранителя замка останется у вас пожизненно. Вместе с дарованными нами тысячей солидов из тех, которые, надеюсь, я найду у вишни, указанной вами, и на которые вы купите себе дом в городе, надеюсь…
Артуро Оскар Убейдо д'Кобос кивнул, душившие его слова признательности не находили выхода. Смотревший на все это Улугбек Карлович только покачал головой.
– Что же касается вашего проступка… – Иоланта сделала паузу. – То оставить его без последствий я не имею права.
Все насторожились.
– Поэтому повелеваю… – Баронесса задумалась. – Я отправляю вас в отставку с должности капитана дружины с тем, чтобы вы смогли остаток дней провести в покое и отдыхе, который вы заслужили долгой службой нашей семье.
Испанец попробовал что-то возразить, но юная госпожа только шевельнула ручкой, и старик притих.
– Ваша должность позволяет вам находиться в замке с тем, чтобы помогать мне в минуты опасности и давать советы, но от командования вы отстраняетесь… – Иоланта де Ги посмотрела на осунувшегося рыцаря и добавила уже менее официальным тоном: – Это наименьшее наказание, которое вы заслужили.
Д'Кобос кивнул.
– Что же касается командования нашим войском, то… – Она сделала паузу. – Я предлагаю этот пост рыцарю Тимо, оказавшему нам неоценимую помощь в недавней кампании.
Горовой попробовал открыть рот, но властная ручка хозяйки окрестных земель прервала высказывание казака.
– И дарую ему и его верным друзьям Улугбеку, Константину и Захарию, – баронесса слегка запнулась, произнося сложное для восприятия европейца имя, – тысячу солидов из тех же средств за помощь при обороне замка и отыскание казны.
Иоланта перевела взгляд на подъесаула, застывшего после ее слов, и его ученого товарища и сделала жест, призывая их к ответным словам. Но время шло, а оба «полочанина» так и не раскрывали ртов. После нескольких секунд молчания, во время которых Тимофей Михайлович переваривал свалившееся на него предложение работы, а Улугбек обдумывал дипломатичный ответ, Иоланта негодующе сдвинула брови – от звания коннетабля, то есть главы военных сил, даже такого маленького государства, редко отказываются однощитовые рыцари без гроша за душой, да еще и недавно положенные.
Сомохов шагнул вперед. Первым делом он поклонился и речисто поблагодарил за высокую оценку их труда по защите замка и поиску виновников хищения казны. Он решил не называть вором того, кто, по-видимому, останется приближенным. Кроме того, он напомнил баронессе, что все они находятся в квесте, путешествии, от которого зависит их честь, следуя на край цивилизованного мира на поиски потерянного артефакта важного, но тайного для непосвященных значения. Напустив тумана, он от имени Горового отклонил предложение остаться в замке, но еще раз любезно поблагодарил за деньги, дарованные им из возвращенного хозяйке сокровища.
Иоланта, поняв, что ей отказали, недовольно сверкнула глазками, сжала кулачки, но настаивать не стала. Только процедила, что от таких возможностей не отворачиваются, но Бог им судья. После чего милостиво разрешила всем покинуть ее, ибо она устала после всего пережитого и хочет побыть одна, но добавила, чтобы копать в саду начинали немедленно. Она спустится через полчаса посмотреть.
Все присутствовавшие откланялись и быстро вышли из зала. Впечатлений за час было больше, чем можно переварить.
Через неделю на постоялом дворе у перекрестка южной Миланской и старой Венецианской дороги встретились две необычные компании. В первой ехал здоровенный, по местным понятиям, однощитовой рыцарь на рослом германском жеребце. За ним следовали оруженосец, оседлавший более дешевого андалузца, и две телеги, одной из которых правил восточного вида рослый купец в алеманской шапочке, а второй – молодой итальянец в стеганом жакете лучника или дешевого мерсенария[167]. Вместо товаров или разборного шатра на телегах были сложены короба и завернутый в тряпье продолговатый тюк, на многочисленных ухабах и ямах издававший металлический звон. Такой груз возить положено скорее купцам да коробейникам, нежели благородному сословию, но сказать слова упрека или насмешки в глаза компании решился бы только последний идиот – уж больно сурово выглядели высоченные рыцарь и его оруженосец. Еще бы больше удивились встречные, если б узнали, что в коробах хранятся не пряности и не ткани, а перегонные реторты и мешки с какими-то порошками, забранными из лаборатории старого Бернавоззо, а в тюке завернут не отрез полотна, а ствол кованой пищали с романтичным именем Ева.
Вторая компания выглядела более обыденно для путников на дороге: двуколка со съемным верхом, влекомая двумя смирными лошадками, внутри которой сидела миловидная синьора со своим ухажером. Правда, внимательный наблюдатель и тут бы заметил несуразности: вокруг скромной повозки на меринах скакали четверо вооруженных до зубов слуг, а у синьора, ростом не уступавшего варягам византийского кесаря, на поясе висел не выходной ножик для чистки апельсинов или кинжал для разделки мяса на пикнике, а боевой меч и странного вида металлическая рогулька в кожаном футляре.
Встреча их не была запланирована, но тем больше было изумление и радость узнавших друг друга путников в придорожном трактире с обыденным названием «Кубок и Колесо».
Когда повозка с Малышевым подъехала к заведению, на стол Горового и остальных русичей уже подали горячее. За чавканьем они даже пропустили момент появления в зале того, на чьи розыски компания и выехала из гостеприимного Ги два дня назад.
В проводники рыцарь взял паренька из молодой дружины, который и вел Костю в путь по тайному ходу. От него и от Захара казак и ученый узнали о том, что фотограф захватил богатого пленного и собирался получить за него выкуп в Милане. Раз Костя не появился ни в замке, ни в городе, значит, его следы необходимо искать в пределах этого итальянского города, правильно рассудили русичи. После недолгих проводов они пустились в путь. Баронесса не настаивала на том, чтобы кто-нибудь из них остался. После того как они получили причитавшуюся им долю найденной казны, Иоланта де Ги демонстративно старалась не обращаться ни к рыцарю, ни к его свите, которые пренебрегли высокой честью, оказанной ею. «Полочанам» это было даже на руку.
– Вот уж кого не ждал встретить?! – радостно заорал Малышев, едва только узнал знакомые лица.
– О! Цэ ж Костик! – заворчал Горовой. – А мы тебя шукать до Милану збирались. А ты тута. О, цэ!
Улугбек Карлович и Захар молча обняли потерявшегося товарища. Последнее время у всех невольно мелькали мысли о том, что Малышева они уже могут и не увидеть в живых. Похожее испытывал и сам фотограф, впервые оказавшись один вдали от своих обретенных собратьев по несчастью. Теперь же все сомнения рассеялись, и у каждого из присутствующих товарищей будто камень с души свалился.
– Хозяин! Вина! – первым заревел Костя. Его спутница дипломатично присела за соседний столик, но Малышев подхватил ее на руки и тут же представил остальным:
– Алессандра Кевольяри, моя спутница. – Лицо Кости светилось от счастья.
Услышав это, Захар и Тимофей Михайлович только изумленно переглянулись, а Улугбек Карлович понимающе улыбнулся. Ученый, по его собственному мнению, уже давно прошел тот возраст, когда одна пассия может заменить другую в сердце за какую-то неделю. По крайней мере, он сам так думал.
Алессандра происходила из купеческого флорентийского рода Деколлини, делавшего деньги на поставках оливкового масла и южных сортов вина на более богатый север. В четырнадцать лет отец сосватал за нее своего делового партнера из Милана, купца Рубио Кевольяри, которому на тот момент было без малого шестьдесят. В этих местах это считался почтенный, но еще вполне зрелый возраст, и отец невесты с чистым сердцем пристроил третью из своих пяти дочек за богатого и одинокого ломбардца. Супружеское счастье Алессандры длилось всего три года и закончилось в тот момент, когда шхуна, груженная бочками с оливковым маслом, пошла на дно от рук марокканских пиратов, унося с собой и нелюбимого мужа. Свидетелей смерти было предостаточно из числа спасшихся, и в права наследства молодая вдова вступила сразу. В отличие от большинства итальянок, которые оказывались в такой же ситуации, она не отдала капитал в рост венецианским или генуэзским торговым домам, не отправилась домой к отцу (к его радости) и отшила все притязания на имущество многочисленной набежавшей родни покойного. Мужнина торговля в маленьких ручках синьоры Кевольяри не только не потерпела убытков, а, благодаря природным качествам новой хозяйки, даже получила новый толчок и начала развиваться.
Сама новоиспеченная вдова вела первые полгода обретенной свободы довольно замкнутый образ жизни, но по мере становления на новом поприще начала появляться в свет, шокируя матрон и кумушек своими фривольными отношениями с мужчинами и свободным поведением.
Это было то, что сумел разузнать о своей новой знакомой Малышев за пару дней, которые он отходил от «удара воротами». И ничего из услышанного ему не мешало проводить со своей пассией все больше времени, тратя на ее прихоти и шалости солиды из тех, что остались после загула на свадьбе. Впрочем, Алессандра, как вполне обеспеченная дама, могла себе позволить значительно больше своего ухажера, но, как и все влюбленные, с удовольствием принимала знаки внимания, будь то новые серьги, зеркало в серебряной оправе или платье византийского шелка. И когда новый любовник изъявил желание съездить в Ги узнать о своих друзьях, красавица-вдова заявила, что поедет с ним. Костя с радостью согласился.
– А шишка откуда? – Он ткнул пальцем в собственный лоб.
– Так от ворот. – Девушка отломила дольку апельсина и сделала перерыв в повествовании, чтобы облизать пальцы, покрытые соком. – Ты заявил, что все добрые христиане должны помочь тебе выкинуть нечестивцев из города. Ну, все, кто тебя слушал, за тобой и пошли. Старый Томаззо поднял штандарт над гильдией, по дороге присоединились красильщики и ткачи – все вместе и шли. А как до палаццо архиепископа дошли, ты призвал гром Господний на головы еретиков, и все.
Костя не понял:
– Как призвал? Кого?
Красавица возмущенно стрельнула глазками:
– Как кого? Как крикнул: «Да падет гром гнева Господня на дом предавшего Его!» И рукой махнул. – Она дернула ручкой, повторяя виденный вчера жест. – Ну, и гром пал… Так бабахнуло!
Она по-детски улыбнулась.
– Где? – Не понял Малышев.
Видно было, что хозяйке уже надоело объяснять, но она сдерживалась.
– У ворот бабахнуло! Гвардия сейчас вся на войне. Охраняет палаццо только стража из городских, но они на рожон, знамо дело, не лезли. А когда громом небесным ворота сорвало, то и вообще разбежались. Слуги с самим Барбизаном, наверное, через тайный ход ушли, а горожане на радостях палаццо и погромили, раз ты добро на то дал.
– А я где был? – уточнил осторожно Костя, для которого перечисленные события были большим открытием, чем описания Столетней войны.
– А тебя же воротами шарахнуло. Потом я тебя к себе забрала, не валяться же. – Хозяйка дома еще раз оценивающим взглядом скользнула по фигуре Кости, отчего тот инстинктивно подтянул живот. – Ты мне на свадьбе такие знаки внимания оказывал, думаю, кто же, как не я, об этом славном рыцаре позаботится?
Красавица потянулась и резко встала, копна волос скользнула вдоль гибкой спины, молодое симпатичное личико с озорными глазками залучилось весельем.
– А ты ночью ничего был, – откровенно протянула она. Потом спохватилась: – Так ты правда ничего-ничего не помнишь?
Костя замялся. Потом стукнул себя по лбу, отчего взвыл от боли, метнулся к валявшемуся в углу собственному мешку – самодельной бомбы, прихваченной из Ги, не было. По крайней мере, это объясняло гром Божий.
– Ну, не так чтобы совсем, – замялся Малышев, отвечая на последний вопрос. – Но практически ничего.
Незнакомка улыбнулась и протянула руку:
– Тогда давай опять знакомиться, рыцарь. Меня зовут Алессандра…
6
Днем в лагере миланцев начался переполох. Д'Кобос, готовясь к очередному штурму, согнал на стены города всех способных носить оружие, но атаки не было. Не было ее утром, не было днем, а к вечеру лагерь противника опустел. Только обрывки впопыхах собранных шатров да заляпанные кровью тряпки, оставленные костоправами, напоминали о недавней осаде. Пока осторожный испанец посылал конные разъезды, пока ждал их обратно, город оставался начеку. Но вернувшиеся разведчики подтвердили, что миланское войско уже на полпути к дому.
Ги ликовал. Причин, из-за которых осада была снята, никто не знал, но искать их и не пытались. Хватало самого осознания, что война закончилась. К вечеру на главной площади закатили пир, на котором гуляли все жители города, члены дружины и вассалы баронетства.
А к утру кавалькада с юной баронессой во главе заявилась к замку. Встречали хозяйку торжественно: сразу за опущенным мостом выстроились в начищенных кирасах, кожаных лориках и просто в подбитых конским волосом жакетах лучники. Далее стояла на новом лафете «Ева» с обслугой в лице Бернавоззо и кузнеца, у входа в донжон приветствовали вернувшуюся госпожу сам рыцарь Тимо и ученый человек Улугбек.
Хозяйка замка грациозно соскользнула со спины кобылки и широко улыбнулась, после чего милостиво кивнула Тимофею Михайловичу, ручкой помахала оравшим здравицы и приветствия стрелкам и проследовала в донжон в сопровождении старого испанца, рыцаря, конюшего и ученого. Следом двинулись дружинники, приехавшие из Ги, но Улугбек жестом попросил их остаться во дворе, указав на открытые бочки с вином и поставленные во дворе столы с угощениями. Захар также остался снаружи. В течение последних дней он практически не спал и сейчас чувствовал себя неважно.
– Мне бы следовало наградить вас, доблестный рыцарь, – начала юная баронесса, как только все участники импровизированного совещания заняли свои места за столом в главной зале замка. – Но боюсь, моя благодарность – это единственная награда, которую я могу себе сейчас позволить.
Тимофей Михайлович поклонился. Неожиданно сбоку поднялся Сомохов. Улугбек Карлович в последнее время много пропадал в подсобных помещениях замка, опрашивая слуг и крепостных. По словам археолога, сейчас он был уже близок к тому, чтобы приоткрыть завесу тайны над исчезновением казначея со всеми сбережениями маленького государства. Теперь, после победы над миланцами, по его мнению, было самое время расставить все точки над «i».
Пока баронесса с блуждающей улыбкой осматривала стены залы, увешанные доспехами предков и гобеленами на религиозные темы, а д'Кобос обсуждал с Тимофеем потери со стороны гарнизона и дружины в уже прошедшей кампании, ученый и попросил у госпожи слова. Кроме хранителя замка, конюшего, «полочан» и баронессы, в зале находились и несколько менее заметных персон: священник замковой церквушки аскетичный отец Франческо, пара заслуженных ветеранов – Марко Бона и Джевьязо Колли, прибившийся к сиятельной компании Бернавоззо и начальник лучников Салваторе Бокетти, престарелый отец которого так помог при защите замковых стен во время приступа.
Иоланта де Ги милостиво кивнула. Сейчас она была настроена сверх всякой меры доброжелательно: какие-то улыбки нет-нет да и мелькали на ее старавшемся быть серьезным личике, а пальчики, лежавшие на столешнице, блуждали по ее поверхности, изредка начиная отбивать лишь хозяйке ведомый мотив.
Получив разрешение высказаться, Сомохов сразу взял быка за рога:
– Уважаемая баронесса, да простит мне Бог, если я ошибаюсь, но, кажется, я знаю, кто виновен в исчезновении вашего казначея и всего вашего золота.
Иоланта заинтересованно притихла, испанец и казак оторвались от интересной беседы – для Горового заявление было такой нее неожиданностью, как и для остальных.
– Ну и? – Иоланта подалась вперед, но Улугбек выдерживал паузу.
Он медленно обвел всех взглядом и не спеша начал рассказ:
– Я с самого начала подозревал, что тут нечисто. – Все заинтригованно молчали, и только старый испанец тихо постукивал каблуком о ножку стола. – Не смог бы никто в одиночку провернуть такое: украсть под носом у дружины всю казну, вынести ее и увезти… Это невозможно сделать одному человеку, особенно если речь идет о шести тысячах солидов.
Улугбек Карлович продолжил:
– Кто-то помогал изменнику в замке. Тот, кто закрыл глаза на то, что из сокровищницы выносят деньги, кто помог их вывезти из донжона и спрятать… Именно спрятать, потому что транспортировать такое богатство по стране, кишащей разбойниками, без серьезной охраны не решился б никто.
Сомохов опять замолчал. Пауза затягивалась. Чтобы подчеркнуть важность момента, ученый поднял руку:
– Я опросил всех, кто был в замке в дни, предшествовавшие исчезновению казначея, всех, от поварят до стрелков, стоявших в то время на страже… И я знаю теперь, кто виновен в краже! – Улугбек, увлекшись, потряс кулаком в воздухе. – Метод дедукции – это самый прогрессивный метод для распутывания таких дел… И он мне очень помог!
При упоминании незнакомого слова лица слушателей начали меняться: вытянулось лицо конюшего, баронесса прищурила глазки, окидывая взглядом окружавших ее людей, испанец слегка побледнел и нервно сжал эфес кинжала, а ветераны-дружинники недовольно поглядывали на командира и друг на друга.
Сомохов опять выдержал паузу.
– Он сейчас сидит в этой зале, здесь… среди нас! Это…
Улугбек Карлович драматичным жестом поднял руку, готовясь ткнуть перстом в грабителя. Баронесса приподнялась с кресла, закусив нижнюю губку. Все присутствовавшие на собрании отвернулись от ученого, настороженно осматривая друг друга и надеясь, что сосед не окажется вором.
Внезапно что-то глухо ударилось о грудь Сомохова и, звякнув, отскочило в угол. Спустя долю секунды в зале царил настоящий кавардак: старый испанец яростно рубился с пытавшимся утихомирить его Тимофеем, а один из ветеранов, по имени Марко Бона, и старик Бокетти с помощью Бернавоззо, смело размахивавшего табуреткой, вязали Колли.
Д'Кобос, чертыхаясь и брызгая слюной, пытался прорубить себе дорогу к выходу, но опытный подъесаул ловко отбивал атаки невысокого старика, каждый раз преграждая своей саблей ему дорогу к выходу. Баронесса кинулась в безопасный угол у единственного окна и тут нее начала помогать Улугбеку остановить кровотечение из только что полученной раны.
На поясе хранителя замка болтались пустые ножны. Именно отсюда был вынут кинжал, послуживший началом короткой, но яростной схватки в зале замка.
– Проклятые колдуны, – хрипел испанец, раз за разом отбрасываемый от спасительного проема дверей. Бросившийся ему на помощь Колли уже лежал связанный по рукам и ногам. К баронессе, пытавшейся соорудить повязку из праздничного шарфа, присоединились конюший и священник, сразу отстранившие девушку от раненого.
– Надо было сразу вас на костер… Сразу! – бессильно рычал бывший хранитель, перемежая удары сочными испанскими и итальянскими ругательствами.
Тимофей подловил момент, когда меч старого рыцаря ушел в слишком далекий выпад, и, отведя острие чужого клинка, нанес мощнейший удар кулаком с зажатой саблей. Металл гарды глухо чавкнул, лицо старика располосовала кровавая рваная рана, седая голова бессильно дернулась, и испанец полетел в угол. Оттуда бывшего хранителя замка подняли через десять минут уже всего перевязанного крепкими кожаными путами. Очнувшись, он хрипел и продолжал сквернословить, поливая грязью заезжих колдунов.
Зато Колли сознался и покаялся сразу. Именно он был тем человеком, который помогал казначею и хранителю замка в ночь перед приездом новой госпожи выносить и прятать мешки с серебром. Денег за годы, которые юная наследница провела у двора императора, в баронетстве накопилось изрядно, поэтому провозились они почти половину ночи. Серебро благородный Артуро самолично закопал в глубине сада, под корнями вишневого дерева. Колли после успеха была обещана пятая доля.
– А казначею? – спросила Иоланта.
Ветеран пожал плечами:
– А казначею ничего… Патрон не любил выскочку-венецианца. После всего я прирезал его, отвез на лигу от Ги и спустил тело в реку.
Лицо ветерана перекосила судорога:
– Как только эти колдуны узнали об этом? – Он сплюнул и попытался перекреститься связанными руками. – Не иначе как черт им ворожит!
Все обернулись к Улугбеку. Тот выглядел слегка смущенным, но старался казаться уверенным. Чтобы пресечь кривотолки, он демонстративно перекрестился на католический манер и достал нательный крестик.
– В Бога верую и в том ему благодарен, что помог мне указать на врага скрытого!
Солдата передернуло…
…Испанец, когда очнулся, дал более развернутое описание картины хищения.
Старый рыцарь сидел связанным в углу. С него сорвали пояс, сапоги, перевязь и все доспехи. Впопыхах срезали рукава пелиссона, наделали прорех в нижней рубахе, сорвали цепь и поснимали кольца с рук. Пока его крутили, высокопоставленному вору изрядно досталось, но он старательно не выказывал ни боли, ни сожаления. Прямой взгляд, вздернутый подбородок… Маленький всколоченный седой воробей с согнутой годами спиной, но несломленным характером – таким показался в эти минуты стоявшему за спиной баронессы Сомохову благородный Артуро. Старика было жаль…
Иоланта вершила суд.
– Как же ты мог? – Она не понимала. – Рыцарь… Наперсник отца… Ты же мне как дядя был! Как же так?
Испанец усмехнулся. Разбитые губы сложились в подобие усмешки.
– Да. Это так. Я смог.
Он попробовал поправить сбившийся набок пелиссон, подтянул колени, выпрямил спину.
– Я – рыцарь! Я всю жизнь жил мечом. – Артуро подыскивал слова. Видно было, что ему и самому хотелось объяснить свои мотивы, но нужные слова давались ему с трудом. – Я обещал твоему отцу сберечь для тебя все владения, и я пятнадцать лет, пока ты росла при дворе Матильды, а потом и Генриха, держал слово. Я оборонял твои владения с мечом в руках: бился с генуэзцами, миланцами, ломбардцами, бургундцами, савойцами, германцами. Уничтожал разбойников, отстраивал замок и собирал налоги. Но годы шли…
Он перевел дыхание.
– За годы я не стал моложе… И все чаще думал о том, что будет, когда ты вернешься в свои владения, Иоланта… Вернешься, выйдешь замуж, приведешь нового хозяина, которому не нужен будет старый приживала, однощитовой рыцарь без собственного копья. – Он ухмыльнулся: – Я никогда не думал, что смогу умереть от старости – только в бою! С маврами ли, с другими врагами… А тут? Тут пришлось задуматься…
Иоланта хмурила брови, но не перебивала монолог, и рыцарь продолжил:
– Пару лет назад до меня дошли слухи о том, что император подыскал тебе жениха из своих приближенных… Мало ли, что купцы заезжие брякнут… Мало ли? Но я задумался… – Он поднял связанные руки. – Рука у меня уже не та, что раньше. Кто помоложе, легко сделает старого беззубого волка… а я… я и есть старый…
Рыцарь нехорошо усмехнулся и скривился от боли в разбитом рту.
– И я решил взять себе то, что могла дать мне старость. Взять как залог… как поручительство того, что я буду обеспечен, если что… Ну, если сбудутся самые плохие предположения… Если мне, как старому псу, укажут на ворота, то мне будет что прихватить в дорожную котомку… И когда вы, баронесса, появились здесь в сопровождении рыцаря, то мне показалось, что я все сделал правильно… Я уходил, меня уходили – все одно!
Баронесса покачала головой:
– А что же не ушел во время войны? Мог бы взять деньги и…
Д'Кобос, за время исповеди сгорбившийся и постаревший на глазах, сверкнул очами:
– Не надо! Я – хранитель! Я бы бился до последнего! – Он осуждающе посмотрел на зардевшуюся девушку. – Я ушел бы с деньгами только тогда, когда МЕНЯ бы выгнали. И никак иначе.
Он вздохнул.
– Все деньги – под корнями второй справа вишни в третьем от конюшни ряду. – Подумав, он добавил: – А Колли отпустите… Он только выполнял то, что я ему говорил.
После этих слов старый рыцарь отвернулся к стене.
Иоланта думала минуту.
– Встань, славный рыцарь!
После этих слов все в зале удивленно поглядели на юную баронессу, но она сама не отрывала взгляда от повернувшегося на ее голос испанца.
– Встань! – Она повернулась к Тимофею: – Развяжите ему руки, синьор рыцарь.
Казак хмыкнул, пожал плечами и, под недоуменными взглядами собравшихся в комнате, выполнил приказ.
Испанец изумленно посматривал на свою бывшую госпожу, растирая старческие, покрытые венами кисти. Он все так же задирал нос, но видно было, что это дается ему с огромным трудом – при задержании его изрядно помяли.
Иоланта де Ги поднялась перед все так же сидевшим на полу бывшим хранителем замка, маленькая ладошка легка на седую голову, склонившуюся покаянно перед своей госпожой. Баронесса приняла решение и старалась донести его до присутствовавших.
– Я мало знала вас, синьор рыцарь, – громко сказала она, подавая связанному Артуро руку. – Но надеюсь, еще узнаю вас. То, что случилось, я оставляю между вами, мной и Богом, под милостивым взглядом Которого мы ходим по этой полной грехов земле и Который учил нас прощать заблудших ближних наших…
Старик порывисто бросился к протянутой руке и облобызал ее. По изрезанному морщинами и шрамами лицу катились крупные слезы, рыдания душили грудь убеленного сединами воина.
Баронесса не отнимала руку, второй поглаживая по волосам коленопреклоненного хранителя:
– Ваша должность хранителя замка останется у вас пожизненно. Вместе с дарованными нами тысячей солидов из тех, которые, надеюсь, я найду у вишни, указанной вами, и на которые вы купите себе дом в городе, надеюсь…
Артуро Оскар Убейдо д'Кобос кивнул, душившие его слова признательности не находили выхода. Смотревший на все это Улугбек Карлович только покачал головой.
– Что же касается вашего проступка… – Иоланта сделала паузу. – То оставить его без последствий я не имею права.
Все насторожились.
– Поэтому повелеваю… – Баронесса задумалась. – Я отправляю вас в отставку с должности капитана дружины с тем, чтобы вы смогли остаток дней провести в покое и отдыхе, который вы заслужили долгой службой нашей семье.
Испанец попробовал что-то возразить, но юная госпожа только шевельнула ручкой, и старик притих.
– Ваша должность позволяет вам находиться в замке с тем, чтобы помогать мне в минуты опасности и давать советы, но от командования вы отстраняетесь… – Иоланта де Ги посмотрела на осунувшегося рыцаря и добавила уже менее официальным тоном: – Это наименьшее наказание, которое вы заслужили.
Д'Кобос кивнул.
– Что же касается командования нашим войском, то… – Она сделала паузу. – Я предлагаю этот пост рыцарю Тимо, оказавшему нам неоценимую помощь в недавней кампании.
Горовой попробовал открыть рот, но властная ручка хозяйки окрестных земель прервала высказывание казака.
– И дарую ему и его верным друзьям Улугбеку, Константину и Захарию, – баронесса слегка запнулась, произнося сложное для восприятия европейца имя, – тысячу солидов из тех же средств за помощь при обороне замка и отыскание казны.
Иоланта перевела взгляд на подъесаула, застывшего после ее слов, и его ученого товарища и сделала жест, призывая их к ответным словам. Но время шло, а оба «полочанина» так и не раскрывали ртов. После нескольких секунд молчания, во время которых Тимофей Михайлович переваривал свалившееся на него предложение работы, а Улугбек обдумывал дипломатичный ответ, Иоланта негодующе сдвинула брови – от звания коннетабля, то есть главы военных сил, даже такого маленького государства, редко отказываются однощитовые рыцари без гроша за душой, да еще и недавно положенные.
Сомохов шагнул вперед. Первым делом он поклонился и речисто поблагодарил за высокую оценку их труда по защите замка и поиску виновников хищения казны. Он решил не называть вором того, кто, по-видимому, останется приближенным. Кроме того, он напомнил баронессе, что все они находятся в квесте, путешествии, от которого зависит их честь, следуя на край цивилизованного мира на поиски потерянного артефакта важного, но тайного для непосвященных значения. Напустив тумана, он от имени Горового отклонил предложение остаться в замке, но еще раз любезно поблагодарил за деньги, дарованные им из возвращенного хозяйке сокровища.
Иоланта, поняв, что ей отказали, недовольно сверкнула глазками, сжала кулачки, но настаивать не стала. Только процедила, что от таких возможностей не отворачиваются, но Бог им судья. После чего милостиво разрешила всем покинуть ее, ибо она устала после всего пережитого и хочет побыть одна, но добавила, чтобы копать в саду начинали немедленно. Она спустится через полчаса посмотреть.
Все присутствовавшие откланялись и быстро вышли из зала. Впечатлений за час было больше, чем можно переварить.
7
Через неделю на постоялом дворе у перекрестка южной Миланской и старой Венецианской дороги встретились две необычные компании. В первой ехал здоровенный, по местным понятиям, однощитовой рыцарь на рослом германском жеребце. За ним следовали оруженосец, оседлавший более дешевого андалузца, и две телеги, одной из которых правил восточного вида рослый купец в алеманской шапочке, а второй – молодой итальянец в стеганом жакете лучника или дешевого мерсенария[167]. Вместо товаров или разборного шатра на телегах были сложены короба и завернутый в тряпье продолговатый тюк, на многочисленных ухабах и ямах издававший металлический звон. Такой груз возить положено скорее купцам да коробейникам, нежели благородному сословию, но сказать слова упрека или насмешки в глаза компании решился бы только последний идиот – уж больно сурово выглядели высоченные рыцарь и его оруженосец. Еще бы больше удивились встречные, если б узнали, что в коробах хранятся не пряности и не ткани, а перегонные реторты и мешки с какими-то порошками, забранными из лаборатории старого Бернавоззо, а в тюке завернут не отрез полотна, а ствол кованой пищали с романтичным именем Ева.
Вторая компания выглядела более обыденно для путников на дороге: двуколка со съемным верхом, влекомая двумя смирными лошадками, внутри которой сидела миловидная синьора со своим ухажером. Правда, внимательный наблюдатель и тут бы заметил несуразности: вокруг скромной повозки на меринах скакали четверо вооруженных до зубов слуг, а у синьора, ростом не уступавшего варягам византийского кесаря, на поясе висел не выходной ножик для чистки апельсинов или кинжал для разделки мяса на пикнике, а боевой меч и странного вида металлическая рогулька в кожаном футляре.
Встреча их не была запланирована, но тем больше было изумление и радость узнавших друг друга путников в придорожном трактире с обыденным названием «Кубок и Колесо».
Когда повозка с Малышевым подъехала к заведению, на стол Горового и остальных русичей уже подали горячее. За чавканьем они даже пропустили момент появления в зале того, на чьи розыски компания и выехала из гостеприимного Ги два дня назад.
В проводники рыцарь взял паренька из молодой дружины, который и вел Костю в путь по тайному ходу. От него и от Захара казак и ученый узнали о том, что фотограф захватил богатого пленного и собирался получить за него выкуп в Милане. Раз Костя не появился ни в замке, ни в городе, значит, его следы необходимо искать в пределах этого итальянского города, правильно рассудили русичи. После недолгих проводов они пустились в путь. Баронесса не настаивала на том, чтобы кто-нибудь из них остался. После того как они получили причитавшуюся им долю найденной казны, Иоланта де Ги демонстративно старалась не обращаться ни к рыцарю, ни к его свите, которые пренебрегли высокой честью, оказанной ею. «Полочанам» это было даже на руку.
– Вот уж кого не ждал встретить?! – радостно заорал Малышев, едва только узнал знакомые лица.
– О! Цэ ж Костик! – заворчал Горовой. – А мы тебя шукать до Милану збирались. А ты тута. О, цэ!
Улугбек Карлович и Захар молча обняли потерявшегося товарища. Последнее время у всех невольно мелькали мысли о том, что Малышева они уже могут и не увидеть в живых. Похожее испытывал и сам фотограф, впервые оказавшись один вдали от своих обретенных собратьев по несчастью. Теперь же все сомнения рассеялись, и у каждого из присутствующих товарищей будто камень с души свалился.
– Хозяин! Вина! – первым заревел Костя. Его спутница дипломатично присела за соседний столик, но Малышев подхватил ее на руки и тут же представил остальным:
– Алессандра Кевольяри, моя спутница. – Лицо Кости светилось от счастья.
Услышав это, Захар и Тимофей Михайлович только изумленно переглянулись, а Улугбек Карлович понимающе улыбнулся. Ученый, по его собственному мнению, уже давно прошел тот возраст, когда одна пассия может заменить другую в сердце за какую-то неделю. По крайней мере, он сам так думал.
Алессандра происходила из купеческого флорентийского рода Деколлини, делавшего деньги на поставках оливкового масла и южных сортов вина на более богатый север. В четырнадцать лет отец сосватал за нее своего делового партнера из Милана, купца Рубио Кевольяри, которому на тот момент было без малого шестьдесят. В этих местах это считался почтенный, но еще вполне зрелый возраст, и отец невесты с чистым сердцем пристроил третью из своих пяти дочек за богатого и одинокого ломбардца. Супружеское счастье Алессандры длилось всего три года и закончилось в тот момент, когда шхуна, груженная бочками с оливковым маслом, пошла на дно от рук марокканских пиратов, унося с собой и нелюбимого мужа. Свидетелей смерти было предостаточно из числа спасшихся, и в права наследства молодая вдова вступила сразу. В отличие от большинства итальянок, которые оказывались в такой же ситуации, она не отдала капитал в рост венецианским или генуэзским торговым домам, не отправилась домой к отцу (к его радости) и отшила все притязания на имущество многочисленной набежавшей родни покойного. Мужнина торговля в маленьких ручках синьоры Кевольяри не только не потерпела убытков, а, благодаря природным качествам новой хозяйки, даже получила новый толчок и начала развиваться.
Сама новоиспеченная вдова вела первые полгода обретенной свободы довольно замкнутый образ жизни, но по мере становления на новом поприще начала появляться в свет, шокируя матрон и кумушек своими фривольными отношениями с мужчинами и свободным поведением.
Это было то, что сумел разузнать о своей новой знакомой Малышев за пару дней, которые он отходил от «удара воротами». И ничего из услышанного ему не мешало проводить со своей пассией все больше времени, тратя на ее прихоти и шалости солиды из тех, что остались после загула на свадьбе. Впрочем, Алессандра, как вполне обеспеченная дама, могла себе позволить значительно больше своего ухажера, но, как и все влюбленные, с удовольствием принимала знаки внимания, будь то новые серьги, зеркало в серебряной оправе или платье византийского шелка. И когда новый любовник изъявил желание съездить в Ги узнать о своих друзьях, красавица-вдова заявила, что поедет с ним. Костя с радостью согласился.