Страница:
машины. Цель -- сохранить все части целыми и невредимыми. Повтор сообщения:
сохранить целыми и невредимыми".
- Ну, держись, поганец! Сейчас получишь! -- зарычал Райн, вновь
замахнувшись спинкой кресла.
Внезапно перед ним появилась приятная пожилая дама. Это его мать,
Надежда Демпси. Именно в ее честь Райн и назвал звездолет. Она с осуждением
покачала головой и недовольно проговорила:
- Откуда ты набрался таких словечек? И такой грубый тон! А манеры!
В ответ он совсем по-детски пожаловался на обидчика:
- Да-а, он дразнится! Скажи ему, чтобы не дразнился!
Она повернулась к экрану и строго сказала:
- Да как ты смеешь обижать ребенка, пустоголовый железный болван?
Сейчас - же прекрати это безобразие!
Но тот в ответ исполосовал экран совершенно непотребными
словосочетаниями.
Возмущенный Райн перенес гнев на мать:
Ты даже этого не хочешь для меня сделать! Ты и прежде никогда не была
милой и доброй!
И тут респектабельная дама внезапно превратилась в безобразную старуху
из его кошмаров...
От невероятного ужаса он зашелся в крике...
Райн открыл глаза и увидел возле постели Джозефину с зажатой в руке
пустой ампулой из-под пролитола. Она ласково коснулась его плеча:
- Скоро полегчает, милый. Ты так кричал... Услышав родной голос, Райн
облегченно улыбнулся:
Мне уже гораздо лучше, любимая, и думаю - не только от лекарства. А
почему не пришли мальчики?
Она села на край постели и взяла Райна за руку:
- Дети еще не совсем проснулись: это довольно длительный процесс. Но
скоро ты увидишь их. -- Она немного помолчала, потом смущенно заметила: Джон
рассказал, каким он нашел тебя. В своем желании любой ценой оградить нас от
тяжести полета ты несколько перестарался. Следовало раньше разбудить хоть
кого-нибудь.
Вот уж теперь-то я это понимаю, честное слово, -- рассмеялся Райн.
Губы Джозефины сложились в знакомую слабую улыбку. Она поднялась, еще
раз коснувшись его плеча, и заботливо напомнила Райну:
- Не спеши приниматься за работу. Иначе все лечение пойдет насмарку. --
Джозефина сделала шаг к двери, и тут ей на глаза попался уголок красного
фолианта, выглядывавший из-под подушки. -- А это что там?
-- Всего-навсего бортовой журнал. А ты подумала, что я развлекаюсь
каким-нибудь старозаветным романом? - И когда она смущенно затрясла головой,
добавил: -- В нем, правда, больше личных записей, чем официальных. - О-о!..
- Видишь ли, все это время он был для меня единственным собеседником,
и, пожалуй, в первую очередь именно ему я обязан тем, что не сошел с ума. Не
знаю, оставлю ли я его в таком виде? Надо будет перечитать записи -- вот
только окрепну немного. -- Поступай, как захочешь, милый.
Все еще лежа в постели, Райн продолжал свой дневник.
"Меня удивило, как изменились -- по сравнению с прежним состоянием --
все мои спутники. Я не говорю об Александре и Руперте: они, как все дети, и
прежде были заметно веселее взрослых. Хотя и их коснулся некий дух
возрождения. Остальные неузнаваемо преобразились! Кажется, от исчезновения
связи с Землей лопнули оковы, тяготившие дух: вернулась былая
предупредительность, забыты изматывающие ссоры, а от склок первых месяцев
полета не осталось и следа. Помнится, даже дядя Сидней не остался в стороне
от свар по поводу возможного кандидата на командира корабля. Да что говорить
о нем, если даже Джеймс Генри ведет себя как истинный джентльмен! Эта легкая
атмосфера дружественности повлияла и на меня: нет, например, и следа былого
увлечения красоткой Джанет. Теперь я удивляюсь, как мог поддаться этому
болезненному влечению к жене брата, что по существу явилось нравственной
катастрофой. Скорее всего, мои греховные чувства были отражением общей
агонии морали. Если все останутся такими, как сейчас, на новой планете
поселится счастливое племя свободных людей!
И еще я бесконечно благодарен творцам этого корабля, предусмотревшим,
кажется, все возможные ситуации -- в частности, за продитол. Теперь я смотрю
на свои поступки как бы со стороны -- и мне не очень-то симпатичен господин
Райн. Но, хвала Создателю, это все позади. Для нас, во всяком случае.
В отношении себя я могу точно назвать то событие, которое чуть не
раздавило мой разум: это бомбежка Лондона по распоряжению нашего же
командования. Гибель обезумевшего народа по воле безумного правителя. Эта
трагедия отразила начало конца.
Однако хватит оглядываться назад -- там смерть и тлен. Зато взгляд
вперед предрекает удачу. Радостно, что после всех неприятностей наш полет
начал напоминать увеселительную прогулку. Чем дольше сохранится радостный
настрой, тем короче покажется путь к нашей планете".
Раин устал от длительного писания лежа и, поставив под последней
строчкой росчерк, закрыл журнал и сунул его под подушку. С удовольствием
вытянув поверх одеяла натруженные руки, Райн закрыл глаза и погрузился в
легкий сон. Ему приснился волшебный остров Скай, куда приземлился их
корабль. Путешественники покинули его металлическую капсулу и с радостными
криками устремились к морю. Они поплыли прочь от берега - все дальше и
дальше в лазурную даль, - и их радостные голоса постепенно замерли вдали.
Это были Джеймс Генри, Джанет Райн, Джозефина Райн, Руперт Райн, Сидней
Райн, Фред Мастерсон, Александр Райн, Ида и Фелисити Генри, Трейси
Мастерсон, Изабель Райн...
Всю последующую неделю Райн почти не прикасался к красному фолианту, а
большую часть суток спал. Этой расслабленности способствовало то, что Джон
по-видимому хорошо справлялся с новыми для него обязанностями -- во всяком
случае, у него не возникало никаких вопросов.
Но как-то ночью Райн проснулся от голода: в животе урчало, внутренности
скручивали спазмы. Он не мог припомнить, приходилось ли ему когда-либо
испытывать подобные ощущения. В голову полезли мысли об обитателях лагерей
для иностранцев: от них избавлялись самым примитивным и дешевым способом,
просто не давая еды.
Немного поразмышляв, Райн понял, что днем его ни разу не разбудили,
заставляя поесть -- чем, к его неудовольствию, обычно досаждали, -- и
выбрался из постели.
Безлюдным коридором он поплелся в кладовую, вынул из морозильной камеры
готовый завтрак и, вернувшись к себе, разогрел его в микроволновой печи и
съел.
Урчание в животе исчезло, но головная боль не прошла. Райн решил, что
это, по-видимому, результат действия лекарства, тем более что ближе к концу
цикла доза постоянно увеличивалась. Он снова лег в постель и вскоре заснул.
В журнале появилась новая запись:
"Я бездельничаю уже две недели. Как ни странно, ухитрился довольно
значительно похудеть, хотя вел себя как типичный лежебока -- вероятно, это
побочное действие лекарства. Оно же отлично прочистило мозги, и я смог
трезво оценить свои поступки во время одинокой вахты. Результат удовлетворил
меня. На днях смогу вернуться в главный отсек -- за капитанский пульт".
Дверь каюты отворилась, и вошла Джозефина с ампулой продитола в руке.
Она улыбнулась:
- Готовься, дорогой, сейчас тебе будет немного больно.
Райн удивленно взглянул на нее.
-- Ты ошиблась в счете, женушка. Вчера минул четырнадцатый день, так
что можешь унести эту гадость.
У нее даже вытянулось лицо, и она обиженно проговорила:
Ты же так хорошо пошел на поправку, и, я думаю, еще один укол только
улучшит самочувствие.
- Вот это номер! Не иначе, тут что-то кроется. Вероятно, кому-то
нежелательно, чтобы я выходил из каюты. -- Говоря это, Райн встал с постели
и достал из шкафа рабочий комбинезон.
Джозефина молча следила за его приготовлениями. Райн, не дождавшись
ответа, продолжил перечислять то, что собирался сделать:
- Вот только приму душ, а потом отправлюсь посмотреть, как там
управляются без меня.
Джозефина наконец обрела дар речи:
- Как ты можешь так говорить? Я вижу, что ты еще недостаточно окреп,
чтобы снова впрячься в работу. Отдыхай, дорогой, прошу тебя.
- Сыт по горло этим отдыхом, -- хмуро возразил Райн. Позабытые было
подозрения вновь овладели им: почему Джозефина хотела вколоть лишнюю дозу
продитола, хотя прекрасно знала о предельном сроке лечения и последствиях
передозировки?
Конечно, его состояние еще далеко от совершенства. Возможно, даже
требуются дополнительные средства, чтобы поддерживать ясность восприятия. Но
только не продитол.
Чтобы как-то смягчить свой резкий отказ, он улыбнулся жене и пояснил
свои намерения:
Так долго валяться без дела тоже вредно. Хотя мне и в самом деле
приятнее нежиться в постели, но пора приниматься за дело. Ты уж не обижайся
на меня, ладно?
Когда, приняв душ, он вернулся в каюту, Джозефина уже ушла. Выйдя в
коридор, чтобы направиться в главный отсек, он внезапно вспомнил, что
оставил журнал по-прежнему под подушкой. Не дай бог, если кто-то заглянет в
него: это чтение не для слабонервных. Раин поспешно вернулся назад и убрал
красный фолиант в стенной шкаф -- под замок.
Тело, отвыкшее от физических нагрузок, потребовало немедленного отдыха,
и Райн опустился на край кровати, ощущая неприятный звон в ушах. Как
все-таки он еще слаб!
Однако то, что он принял за звон в ушах, постепенно выросло до
пронзительного воя сирены. Это же сигнал тревоги! Райн выскочил в коридор и
помчался в рубку управления.
Когда он стремительно отворил дверь главного отсека, вой оглушил его.
На экране компьютера мигали слова:
"Внимание! Тревога!"
Возле пульта управления стоял Джеймс Генри. Обернувшись на хлопок
двери, он нажал кнопку сброса, чтобы прекратить завывания, и спросил Раина:
Что ты так всполошился? На тебе лица нет. Как ты себя чувствуешь?
Запыхавшийся Райн в изнеможении прислонился к стене.
- Я услышал сигнал тревоги. Что случилось?
- Небольшой сбой в системе контроля за температурным режимом
питательной жидкости. Я уже нашел неисправность. Сейчас все отрегулирую.
Снова повернувшись к пульту, Генри некоторое время покопался в нем,
затем вновь повернулся к Райну:
- Хорошо, что ты поправился, Райн. Однако и без тебя мы тут довольно
сносно управлялись с делами. - Явно покровительственный и даже небрежный тон
Джеймса рассердил Райна.
Внимательно оглядев рубку, он не нашел никаких явных изменений, но
все-таки что-то чуждое словно витало в воздухе.
- А куда все подевались? По пути сюда я никого не увидел, --
поинтересовался Райн.
Генри пожал плечами.
- Кто где. Обычные работы в соответствии с регламентом: учеба, отдых,
кое-какой контроль...
- Даже удивительно, что нет никаких споров и выяснения отношений, --
заметил Райн.
- Мы куда лучше ладим, чем прежде. Общность взглядов всегда
способствует взаимопониманию.
Некая двусмысленность, прозвучавшая в словах Генри, ударила Райна
словно разряд тока. Да еще этот снисходительный, почти насмешливый взгляд.
- О каком взаимопонимании ты говоришь? Генри снова пожал плечами.
- Просто все поняли, что важнее всего наша общая цель.
И опять двусмысленность. Что он имел в виду? То, что они наконец-то
избавились от прежнего капитана и именно это их объединило? "Чем я им
мешал?" -- недоуменно спрашивал себя Райн.
Он с трудом сдержался, чтобы тут же не кинуть все эти вопросы прямо в
самодовольное лицо Джеймса. Но не стоило выставлять себя недоумком: весьма
вероятно, что его подозрения беспочвенны.
Скорее всего, Джозефина права - он просто еще слишком слаб, чтобы снова
взять в руки бразды правления. Поэтому, прежде чем покинуть рубку, спокойно
обратился к Генри:
- Пожелаю тебе удачи, Джеймс. Если нужно чем-нибудь помочь, я к твоим
услугам.
Думаю, что стоило бы еще раз и более тщательно проверить эту систему,
из-за которой сегодня загорелся сыр-бор, -- ответил Генри.
-- Хорошо. Это срочно?
-- Не очень. Ты же видел, что я снова запустил ее. Так что просто для
профилактики - тем более что сейчас в боксах никого нет.
Тогда я лучше сейчас прилягу - с непривычки как-то знобит.
Судя по твоему виду, весьма разумное решение. - Еще пара дней отдыха, и
я приду в норму.
-- Конечно, конечно, -- согласился Генри, словно разговаривая с
неразумным малышом. -- Отдыхай. Если понадоблюсь, я здесь, капитан!
Кивнув на прощание, Райн вышел в коридор.
Последние реплики Генри показали, что тот действительно издевался над
ним. Но Райн чувствовал себя опустошенным: у него, казалось, не осталось сил
даже на то, чтобы добраться до постели, не говоря уж о том, чтобы указать
наглецу его место.
Чуть не падая, Райн доплелся до каюты и немедленно лег. Закрыв глаза,
он тут же погрузился в сон.
Райну приснилось, что он вновь очутился в рубке. Джеймс Генри
по-прежнему копался в панели управления, стоя спиной к двери. К этому
моменту Райн уже совершенно отчетливо понял -- Генри хочет стать
единовластным командиром корабля. Он знал его амбиции: они, к несчастью,
значительно превышали действительные возможности этого человека. Райн ни
минуты не сомневался в том, что в угоду своему самолюбию Генри способен
погубить экспедицию. Единственный аргумент, которым можно было остановить
упрямца, приятно холодил ладонь Райна.
Он поднял автоматический пистолет, -- тот самый, что был у него еще в
"Альбионе", -- прицелился в спину Генри и сделал глубокий вдох, готовый
нажать на спусковой крючок.
В этот момент завыл сигнал аварии, и на экране компьютера сполошно
замигали слова: "Внимание! Тревога!"
Опасаясь появления нежелательных свидетелей, Райн торопливо спрятал
пистолет -- и как раз вовремя: человек у пульта обернулся к нему. Скривив
презрительно губы, он жестом предложил Раину взглянуть на экран. Там стало
появляться какое-то сообщение. Раин прочел:
"Состояние здоровья капитана ниже нормы. Необходимо провести курс
лечения с одновременным отстранением от управления кораблем. Режим лечения:
по одной дозе продитола в течение четырнадцати дней. Следует немедленно
приступить к исполнению данной инструкции. Немедленно приступить к
исполнению данной инструкции".
Райн перевел взгляд с экрана на лицо Генри и процедил сквозь зубы:
-Так вот значит как? Сумел даже вступить в сговор с компьютером?
-Ты бредишь, Райн, -- спокойно ответил Генри. - Почему бы тебе и в
самом деле...
Пуля Райна прервала его слова. Тело Генри медленно сползло на пол возле
пульта: кровавое пятно на лбу свидетельствовало о том, что Райн не
промахнулся и на этот раз.
Райн угрожающе повел дулом в сторону экрана:
- Учти, следующая пуля -- тебе. Она сможет вышибить и твои электронные
мозги.
А между тем, то пропадая, то появляясь снова, на экране компьютера
пульсирует все тот же текст:
"Состояние здоровья капитана ниже нормы. Необходимо провести курс
лечения с одновременным отстранением от управления кораблем. Режим лечения:
по одной дозе продитола в течение четырнадцати дней. Следует немедленно
приступить к исполнению данной инструкции... Данной инструкции"...
Райн чувствовал, как сполохи на экране, словно иглы, впивались в мозг,
вызывая нестерпимую боль, и подумал, что по-видимому Генри в свой последний
миг испытал нечто подобное.
Потом предписание о замене капитана сменили слова запроса:
"В чем точная природа катастрофы?"
Райн проснулся от холода: промокшая от пота одежда облепила тело
ледяным компрессом. Он выбрался из постели и встал под горячие струи душа.
Потом, когда омерзительная дрожь пошла на убыль, вернулся в каюту, сменил
влажные простыни и надел свежее белье. Похоже, подумал он, одного курса
продитола маловато, а продолжение инъекций - смертельно.
И снова тупик. Он так надеялся на помощь продитола! И первые часы после
инъекции определенно дали положительный результат. Но почему же потом
кошмары возобновились? А что, если...
Нет, этого не может быть! И все-таки... Если принять версию, что его
намеренно отравляли чем-то под видом продитола, все становится на свои
места. Но как поверить, что он стал жертвой друзей... семьи... Его семья!
Он подумал, что сейчас у него разорвется сердце, и невольно застонав,
рухнул ничком на постель.
Сочувственный голос Джона оторвал его от тягостных размышлений:
-- Тебе плохо, старина?
Райн сел, недовольный тем, что брат застал его в минуту слабости. Чтобы
успокоиться, он глубоко вздохнул. Ему очень хотелось поделиться с этим
бесхитростным человеком своей бедой, но останавливала мысль о возможном
предательстве. Однако не в силах более в одиночку сражаться со своими
галлюцинациями, он решился:
-Представляешь, Джон, даже продитол не избавил меня от кошмаров.
Пожалуй, стало еще хуже.
Ладонь Джона рубанула воздух.
- Прежде всего, не нервничай. Я, правда, не знаю, как действует этот
наркотик, но, возможно, ему свойственно последействие. Накопится в организме
определенное количество -- и лишь тогда появится результат. Подождем. Тем
более что незачем торопиться: команда успешно втянулась в работу. Прав был
покойный Шонберг -- с управлением может справиться даже ребенок.
Райн вытер глаза.
-- Это верно. И главное, вы все вместе. Я прежде думал, что для вас
лучше, если вы спите. Я так старался, чтобы было лучше!
-- Вот и поднадорвался.
-- Ты осуждаешь меня?
-- Нет, конечно, и мы очень благодарны тебе.
-- Я стал убийцей, братишка... -- продолжал истязать себя Райн.
-- Вспомни свои же слова: самозащита - это не убийство. Просто ты
берешь на себя слишком много, вот и мучаешься... Лекарство одно -- отдых.
-- Я так и сделаю. Спасибо, Джон.
Райн снова услышал протяжную мелодию. Потом ее несколько оживили удары
барабанов. Однако на этот раз танцоры "веселились" в главном отсеке корабля.
Все те же примелькавшиеся сытые буржуа. Но нет: среди них появился
новенький. Это Джеймс Генри -- ему даже нашлась пара. Но вместо непременных
черных очков у него кровавая дыра в центре лба.
Вздрогнув, Райн проснулся.
Сказав Джону, что кошмары стали хуже, Райн ничуть не преувеличивал.
Прежде вызывал страх лишь вид отвратительных или непонятных персонажей, их
загадочные действия. Теперь же сны видоизменились: появились сцены убийства,
и, самое главное, они словно стали эпизодом реальной жизни -- и от этого еще
ужаснее. Во всяком случае, он не дал бы голову на отсечение, утверждая, что
не убивал Генри, настолько силен был эффект присутствия. Однако скорее всего
с Джеймсом ничего не произошло, иначе об этом упомянул бы Джон.
Не в силах больше находиться в каюте, Райн снова направился в главный
отсек. Он решил проверить свои подозрения.
В рубке никого нет. Нет и следов борьбы... нет трупа. Только тихое
гудение приборов.
Райн успокоился, но, вернувшись к себе, подивился, странной пустоте
главного отсека: казалось бы, там должен находиться дежурный.
Спустя мгновение он уже корил себя за неуместную подозрительность: он
сам, в конце концов, не жил постоянно в главном отсеке!
Ну что ж. Похоже, психика приходит в норму. Он порадовался, но тут же
отругал себя и за излишний оптимизм: все-таки нельзя излишне расслабляться.
От новых волнений его опять клонит в сон. В этот раз обошлось без
сновидений. Открыв глаза, он с удовольствием увидел улыбку на лице Джозефины
- последнее время она часто улыбалась. - Ну как самочувствие, дорогой?
-- К сожалению, не могу похвастаться. Страшно надоело лежать, хочу
работать, но -- как говорится - рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты
оказалась права.
-- О-о, всему свое время. Скоро опять станешь здоровым. -- За показной
бодростью ответа он уловил нотку сомнения. -- Главное, не беспокойся...
Он заглянул ей в глаза и доверительно прошептал:
- Мне всюду видятся козни. Я подозреваю даже тебя. По-моему, это
признак болезни, значит, они не оставят меня.
Повторив еще раз свое безликое "не беспокойся", она направилась к
двери, но у порога остановилась: Тебя хочет навестить Мастерсон. Ты не
возражаешь? Конечно нет. Передай ему, что всегда рад его видеть.
Похлопав ладонью по постели, Райн предложил Фреду присесть поближе. Тот
примостился на краешке койки, в его глазах перемешались и радость, и
жалость.
- Идешь на поправку? Говорят, правда, довольно медленно, к сожалению.
Все еще мучает мания преследования?
Райн кивнул.
- Знаешь, это довольно неприятная штука. Однажды я слышал, как кто-то
сказал, что если у вас ощущение, как будто вас преследуют, то это обычно
означает, что вас преследуют. Хотя не тот, кого вы подозреваете. Я запомнил
это высказывание из-за его парадоксальности.
Фред рассмеялся:
- Подобные экивоки не для простодушного Фреда. Один вид уравновешенного
флегматика Фреда подействовал на Райна умиротворяюще. Легкая улыбка
коснулась его губ. А Фред между тем продолжил:
- Я очень хорошо понимаю твое состояние, потому что сам однажды чуть не
лишился разума. Помнишь тот ужас с Трейси?
Райн отрицательно покачал головой.
Вспомни! Это случилось через месяц после старта. Мне тогда показалась,
что Трейси изменила мне с Джеймсом Генри.
- Ничего не помню. Абсолютно вылетело из памяти, -- признался Райн.
Брови на мгновение сошлись к переносице, глаза приняли отсутствующее
выражение. Затем он потряс головой и решительно сказал: - Не помню, хоть
убей!
Вот... ты сам сказал это слово... Значит, вспомнил... И как спас меня,
тоже?
Райн по-прежнему удивленно таращился на друга. Ты тогда помог мне
погрузить ее в анабиоз.
- Вот это я точно помню. Она к тому времени слишком чрезмерно устала, и
это угрожало ее здоровью.
- Мы все к тому времени чрезвычайно устали. Не столько от работы,
сколько друг от друга. Вот тогда и пришла мысль поместить ее в бокс
несколько раньше намеченного, чтобы как-то разрядить обстановку.
Райн удивленно посмотрел на него.
И что в этом удивительного? Вполне естественное решение, -- сказал он.
В том-то и дело, что все было неестественным. - Последнее слово
Мастерсон произнес замедленно, словно по слогам.
В душе Райна поднялась тревога -- что это с Фредом?
Ты так шутишь, да? -- с опаской спросил он. -- Почему ты так решил? --
в свою очередь удивился Мастерсон.
- Знаешь, мне все время что-то мерещится, -- поспешно принялся
придумывать Райн, стараясь добиться ухода Мастерсона. -- Вот и сейчас...
Наверное, от того, что устал...
Прием сработал, Мастерсон поспешно начал прощаться:
- Извини, Райн, что утомил тебя. Как-нибудь заскочу еще.
Райн слабо взмахнул рукой, и Мастерсон скрылся за дверью.
Райн проводил его задумчивым взглядом. Он действительно не понял, на
что намекал Мастерсон. Его взволновало другое. Где гарантия, что и все
остальные -- подобно ему самому -- не вынуждены бороться с собственными
галлюцинациями?
Может быть, из-за длительного одиночества он проявил свою болезнь в
более острой, следовательно, более заметной для окружающих форме. Теперь же
он достаточно спокоен, но ведь кошмары не прекратились. Значит, судить по
внешнему виду о состоянии человека не следовало.
Он решил при случае внимательно присмотреться к Мастерсону. И как можно
быстрее оказаться в гуще событий: не ведавшие о своей болезни пассажиры
могли натворить бед.
Даже последствия кратковременного стресса предсказать было бы
невозможно, а здесь... Похоже, Джеймс Генри уже отравлен паранойей.
Надо будет намекнуть Джону вернуть Джеймса в анабиоз: так будет
безопаснее и кораблю, и окружающим, подумал Райн.
Теперь декорацией снам Райна чаще всего служил главный отсек. Вот и в
этом видении он оказался там. Стоя возле огромного экрана-иллюминатора, он
смотрел в черноту космоса, где появлялись то танцоры в черных очках, то
пассажиры "Надежды Демпси", то размалеванная старуха.
В короткие минуты бодрствования он понимал, что буквально напичкан
какими-то успокоительными препаратами, но никак не мог преодолеть их
действия. Снадобье, скорее всего, вводили в минуты беспамятства.
В ушах постоянно звучала невыносимая музыка, та музыка, и она -- даже
более надежно, чем снотворное, -- давила слабые ростки разумных мыслей.
Однако теперь он знал точно, что стал жертвой некого плана, разработанного
если не на Земле, то уж во всяком случае в самом начале полета.
Однако цель заговора оставалась для Райна тайной за семью печатями. Ему
всегда казалась, что спасенные им люди были благодарны ему...
Он смутно припомнил о каком-то событии в начале полета... Может быть,
из-за него он настоял на анабиозе для всех. Но почему они согласились на
это? Вероятно, это был один из пунктов плана.
Они однако не могли предположить, что Райн заболеет, а аварийная
система разбудит Джона. Но после того как Джон поднял их всех, они стали
полными хозяевами корабля. Но, с другой стороны, они могли бодрствовать с
самого начала!
В размышлениях Райна все как-то расползалось, не давая общей картины.
А может, чей-то злой умысел состоял в том, чтобы возбудить в нем
ненависть к друзьям и родным? Поверить в их злодейские планы? Он припомнил
давний митинг Патриотов с их бредовыми указаниями, как разоблачить
пришельцев.
Этого еще не хватало!
Правда, если бы он поверил в козни пришельцев, это прояснило бы
многое...
Он пытался рассмотреть все факты, поворачивая их так и сяк, принимая за
истину то одно, то другое. Но в конечном результате убедился, что уверен
лишь в одном -- он до крайности вымотан нечеловеческим перенапряжением,
одиночеством и чудовищной ответственностью.
В итоге он остановился на двух версиях: либо пассажиры звездолета сошли
сохранить целыми и невредимыми".
- Ну, держись, поганец! Сейчас получишь! -- зарычал Райн, вновь
замахнувшись спинкой кресла.
Внезапно перед ним появилась приятная пожилая дама. Это его мать,
Надежда Демпси. Именно в ее честь Райн и назвал звездолет. Она с осуждением
покачала головой и недовольно проговорила:
- Откуда ты набрался таких словечек? И такой грубый тон! А манеры!
В ответ он совсем по-детски пожаловался на обидчика:
- Да-а, он дразнится! Скажи ему, чтобы не дразнился!
Она повернулась к экрану и строго сказала:
- Да как ты смеешь обижать ребенка, пустоголовый железный болван?
Сейчас - же прекрати это безобразие!
Но тот в ответ исполосовал экран совершенно непотребными
словосочетаниями.
Возмущенный Райн перенес гнев на мать:
Ты даже этого не хочешь для меня сделать! Ты и прежде никогда не была
милой и доброй!
И тут респектабельная дама внезапно превратилась в безобразную старуху
из его кошмаров...
От невероятного ужаса он зашелся в крике...
Райн открыл глаза и увидел возле постели Джозефину с зажатой в руке
пустой ампулой из-под пролитола. Она ласково коснулась его плеча:
- Скоро полегчает, милый. Ты так кричал... Услышав родной голос, Райн
облегченно улыбнулся:
Мне уже гораздо лучше, любимая, и думаю - не только от лекарства. А
почему не пришли мальчики?
Она села на край постели и взяла Райна за руку:
- Дети еще не совсем проснулись: это довольно длительный процесс. Но
скоро ты увидишь их. -- Она немного помолчала, потом смущенно заметила: Джон
рассказал, каким он нашел тебя. В своем желании любой ценой оградить нас от
тяжести полета ты несколько перестарался. Следовало раньше разбудить хоть
кого-нибудь.
Вот уж теперь-то я это понимаю, честное слово, -- рассмеялся Райн.
Губы Джозефины сложились в знакомую слабую улыбку. Она поднялась, еще
раз коснувшись его плеча, и заботливо напомнила Райну:
- Не спеши приниматься за работу. Иначе все лечение пойдет насмарку. --
Джозефина сделала шаг к двери, и тут ей на глаза попался уголок красного
фолианта, выглядывавший из-под подушки. -- А это что там?
-- Всего-навсего бортовой журнал. А ты подумала, что я развлекаюсь
каким-нибудь старозаветным романом? - И когда она смущенно затрясла головой,
добавил: -- В нем, правда, больше личных записей, чем официальных. - О-о!..
- Видишь ли, все это время он был для меня единственным собеседником,
и, пожалуй, в первую очередь именно ему я обязан тем, что не сошел с ума. Не
знаю, оставлю ли я его в таком виде? Надо будет перечитать записи -- вот
только окрепну немного. -- Поступай, как захочешь, милый.
Все еще лежа в постели, Райн продолжал свой дневник.
"Меня удивило, как изменились -- по сравнению с прежним состоянием --
все мои спутники. Я не говорю об Александре и Руперте: они, как все дети, и
прежде были заметно веселее взрослых. Хотя и их коснулся некий дух
возрождения. Остальные неузнаваемо преобразились! Кажется, от исчезновения
связи с Землей лопнули оковы, тяготившие дух: вернулась былая
предупредительность, забыты изматывающие ссоры, а от склок первых месяцев
полета не осталось и следа. Помнится, даже дядя Сидней не остался в стороне
от свар по поводу возможного кандидата на командира корабля. Да что говорить
о нем, если даже Джеймс Генри ведет себя как истинный джентльмен! Эта легкая
атмосфера дружественности повлияла и на меня: нет, например, и следа былого
увлечения красоткой Джанет. Теперь я удивляюсь, как мог поддаться этому
болезненному влечению к жене брата, что по существу явилось нравственной
катастрофой. Скорее всего, мои греховные чувства были отражением общей
агонии морали. Если все останутся такими, как сейчас, на новой планете
поселится счастливое племя свободных людей!
И еще я бесконечно благодарен творцам этого корабля, предусмотревшим,
кажется, все возможные ситуации -- в частности, за продитол. Теперь я смотрю
на свои поступки как бы со стороны -- и мне не очень-то симпатичен господин
Райн. Но, хвала Создателю, это все позади. Для нас, во всяком случае.
В отношении себя я могу точно назвать то событие, которое чуть не
раздавило мой разум: это бомбежка Лондона по распоряжению нашего же
командования. Гибель обезумевшего народа по воле безумного правителя. Эта
трагедия отразила начало конца.
Однако хватит оглядываться назад -- там смерть и тлен. Зато взгляд
вперед предрекает удачу. Радостно, что после всех неприятностей наш полет
начал напоминать увеселительную прогулку. Чем дольше сохранится радостный
настрой, тем короче покажется путь к нашей планете".
Раин устал от длительного писания лежа и, поставив под последней
строчкой росчерк, закрыл журнал и сунул его под подушку. С удовольствием
вытянув поверх одеяла натруженные руки, Райн закрыл глаза и погрузился в
легкий сон. Ему приснился волшебный остров Скай, куда приземлился их
корабль. Путешественники покинули его металлическую капсулу и с радостными
криками устремились к морю. Они поплыли прочь от берега - все дальше и
дальше в лазурную даль, - и их радостные голоса постепенно замерли вдали.
Это были Джеймс Генри, Джанет Райн, Джозефина Райн, Руперт Райн, Сидней
Райн, Фред Мастерсон, Александр Райн, Ида и Фелисити Генри, Трейси
Мастерсон, Изабель Райн...
Всю последующую неделю Райн почти не прикасался к красному фолианту, а
большую часть суток спал. Этой расслабленности способствовало то, что Джон
по-видимому хорошо справлялся с новыми для него обязанностями -- во всяком
случае, у него не возникало никаких вопросов.
Но как-то ночью Райн проснулся от голода: в животе урчало, внутренности
скручивали спазмы. Он не мог припомнить, приходилось ли ему когда-либо
испытывать подобные ощущения. В голову полезли мысли об обитателях лагерей
для иностранцев: от них избавлялись самым примитивным и дешевым способом,
просто не давая еды.
Немного поразмышляв, Райн понял, что днем его ни разу не разбудили,
заставляя поесть -- чем, к его неудовольствию, обычно досаждали, -- и
выбрался из постели.
Безлюдным коридором он поплелся в кладовую, вынул из морозильной камеры
готовый завтрак и, вернувшись к себе, разогрел его в микроволновой печи и
съел.
Урчание в животе исчезло, но головная боль не прошла. Райн решил, что
это, по-видимому, результат действия лекарства, тем более что ближе к концу
цикла доза постоянно увеличивалась. Он снова лег в постель и вскоре заснул.
В журнале появилась новая запись:
"Я бездельничаю уже две недели. Как ни странно, ухитрился довольно
значительно похудеть, хотя вел себя как типичный лежебока -- вероятно, это
побочное действие лекарства. Оно же отлично прочистило мозги, и я смог
трезво оценить свои поступки во время одинокой вахты. Результат удовлетворил
меня. На днях смогу вернуться в главный отсек -- за капитанский пульт".
Дверь каюты отворилась, и вошла Джозефина с ампулой продитола в руке.
Она улыбнулась:
- Готовься, дорогой, сейчас тебе будет немного больно.
Райн удивленно взглянул на нее.
-- Ты ошиблась в счете, женушка. Вчера минул четырнадцатый день, так
что можешь унести эту гадость.
У нее даже вытянулось лицо, и она обиженно проговорила:
Ты же так хорошо пошел на поправку, и, я думаю, еще один укол только
улучшит самочувствие.
- Вот это номер! Не иначе, тут что-то кроется. Вероятно, кому-то
нежелательно, чтобы я выходил из каюты. -- Говоря это, Райн встал с постели
и достал из шкафа рабочий комбинезон.
Джозефина молча следила за его приготовлениями. Райн, не дождавшись
ответа, продолжил перечислять то, что собирался сделать:
- Вот только приму душ, а потом отправлюсь посмотреть, как там
управляются без меня.
Джозефина наконец обрела дар речи:
- Как ты можешь так говорить? Я вижу, что ты еще недостаточно окреп,
чтобы снова впрячься в работу. Отдыхай, дорогой, прошу тебя.
- Сыт по горло этим отдыхом, -- хмуро возразил Райн. Позабытые было
подозрения вновь овладели им: почему Джозефина хотела вколоть лишнюю дозу
продитола, хотя прекрасно знала о предельном сроке лечения и последствиях
передозировки?
Конечно, его состояние еще далеко от совершенства. Возможно, даже
требуются дополнительные средства, чтобы поддерживать ясность восприятия. Но
только не продитол.
Чтобы как-то смягчить свой резкий отказ, он улыбнулся жене и пояснил
свои намерения:
Так долго валяться без дела тоже вредно. Хотя мне и в самом деле
приятнее нежиться в постели, но пора приниматься за дело. Ты уж не обижайся
на меня, ладно?
Когда, приняв душ, он вернулся в каюту, Джозефина уже ушла. Выйдя в
коридор, чтобы направиться в главный отсек, он внезапно вспомнил, что
оставил журнал по-прежнему под подушкой. Не дай бог, если кто-то заглянет в
него: это чтение не для слабонервных. Раин поспешно вернулся назад и убрал
красный фолиант в стенной шкаф -- под замок.
Тело, отвыкшее от физических нагрузок, потребовало немедленного отдыха,
и Райн опустился на край кровати, ощущая неприятный звон в ушах. Как
все-таки он еще слаб!
Однако то, что он принял за звон в ушах, постепенно выросло до
пронзительного воя сирены. Это же сигнал тревоги! Райн выскочил в коридор и
помчался в рубку управления.
Когда он стремительно отворил дверь главного отсека, вой оглушил его.
На экране компьютера мигали слова:
"Внимание! Тревога!"
Возле пульта управления стоял Джеймс Генри. Обернувшись на хлопок
двери, он нажал кнопку сброса, чтобы прекратить завывания, и спросил Раина:
Что ты так всполошился? На тебе лица нет. Как ты себя чувствуешь?
Запыхавшийся Райн в изнеможении прислонился к стене.
- Я услышал сигнал тревоги. Что случилось?
- Небольшой сбой в системе контроля за температурным режимом
питательной жидкости. Я уже нашел неисправность. Сейчас все отрегулирую.
Снова повернувшись к пульту, Генри некоторое время покопался в нем,
затем вновь повернулся к Райну:
- Хорошо, что ты поправился, Райн. Однако и без тебя мы тут довольно
сносно управлялись с делами. - Явно покровительственный и даже небрежный тон
Джеймса рассердил Райна.
Внимательно оглядев рубку, он не нашел никаких явных изменений, но
все-таки что-то чуждое словно витало в воздухе.
- А куда все подевались? По пути сюда я никого не увидел, --
поинтересовался Райн.
Генри пожал плечами.
- Кто где. Обычные работы в соответствии с регламентом: учеба, отдых,
кое-какой контроль...
- Даже удивительно, что нет никаких споров и выяснения отношений, --
заметил Райн.
- Мы куда лучше ладим, чем прежде. Общность взглядов всегда
способствует взаимопониманию.
Некая двусмысленность, прозвучавшая в словах Генри, ударила Райна
словно разряд тока. Да еще этот снисходительный, почти насмешливый взгляд.
- О каком взаимопонимании ты говоришь? Генри снова пожал плечами.
- Просто все поняли, что важнее всего наша общая цель.
И опять двусмысленность. Что он имел в виду? То, что они наконец-то
избавились от прежнего капитана и именно это их объединило? "Чем я им
мешал?" -- недоуменно спрашивал себя Райн.
Он с трудом сдержался, чтобы тут же не кинуть все эти вопросы прямо в
самодовольное лицо Джеймса. Но не стоило выставлять себя недоумком: весьма
вероятно, что его подозрения беспочвенны.
Скорее всего, Джозефина права - он просто еще слишком слаб, чтобы снова
взять в руки бразды правления. Поэтому, прежде чем покинуть рубку, спокойно
обратился к Генри:
- Пожелаю тебе удачи, Джеймс. Если нужно чем-нибудь помочь, я к твоим
услугам.
Думаю, что стоило бы еще раз и более тщательно проверить эту систему,
из-за которой сегодня загорелся сыр-бор, -- ответил Генри.
-- Хорошо. Это срочно?
-- Не очень. Ты же видел, что я снова запустил ее. Так что просто для
профилактики - тем более что сейчас в боксах никого нет.
Тогда я лучше сейчас прилягу - с непривычки как-то знобит.
Судя по твоему виду, весьма разумное решение. - Еще пара дней отдыха, и
я приду в норму.
-- Конечно, конечно, -- согласился Генри, словно разговаривая с
неразумным малышом. -- Отдыхай. Если понадоблюсь, я здесь, капитан!
Кивнув на прощание, Райн вышел в коридор.
Последние реплики Генри показали, что тот действительно издевался над
ним. Но Райн чувствовал себя опустошенным: у него, казалось, не осталось сил
даже на то, чтобы добраться до постели, не говоря уж о том, чтобы указать
наглецу его место.
Чуть не падая, Райн доплелся до каюты и немедленно лег. Закрыв глаза,
он тут же погрузился в сон.
Райну приснилось, что он вновь очутился в рубке. Джеймс Генри
по-прежнему копался в панели управления, стоя спиной к двери. К этому
моменту Райн уже совершенно отчетливо понял -- Генри хочет стать
единовластным командиром корабля. Он знал его амбиции: они, к несчастью,
значительно превышали действительные возможности этого человека. Райн ни
минуты не сомневался в том, что в угоду своему самолюбию Генри способен
погубить экспедицию. Единственный аргумент, которым можно было остановить
упрямца, приятно холодил ладонь Райна.
Он поднял автоматический пистолет, -- тот самый, что был у него еще в
"Альбионе", -- прицелился в спину Генри и сделал глубокий вдох, готовый
нажать на спусковой крючок.
В этот момент завыл сигнал аварии, и на экране компьютера сполошно
замигали слова: "Внимание! Тревога!"
Опасаясь появления нежелательных свидетелей, Райн торопливо спрятал
пистолет -- и как раз вовремя: человек у пульта обернулся к нему. Скривив
презрительно губы, он жестом предложил Раину взглянуть на экран. Там стало
появляться какое-то сообщение. Раин прочел:
"Состояние здоровья капитана ниже нормы. Необходимо провести курс
лечения с одновременным отстранением от управления кораблем. Режим лечения:
по одной дозе продитола в течение четырнадцати дней. Следует немедленно
приступить к исполнению данной инструкции. Немедленно приступить к
исполнению данной инструкции".
Райн перевел взгляд с экрана на лицо Генри и процедил сквозь зубы:
-Так вот значит как? Сумел даже вступить в сговор с компьютером?
-Ты бредишь, Райн, -- спокойно ответил Генри. - Почему бы тебе и в
самом деле...
Пуля Райна прервала его слова. Тело Генри медленно сползло на пол возле
пульта: кровавое пятно на лбу свидетельствовало о том, что Райн не
промахнулся и на этот раз.
Райн угрожающе повел дулом в сторону экрана:
- Учти, следующая пуля -- тебе. Она сможет вышибить и твои электронные
мозги.
А между тем, то пропадая, то появляясь снова, на экране компьютера
пульсирует все тот же текст:
"Состояние здоровья капитана ниже нормы. Необходимо провести курс
лечения с одновременным отстранением от управления кораблем. Режим лечения:
по одной дозе продитола в течение четырнадцати дней. Следует немедленно
приступить к исполнению данной инструкции... Данной инструкции"...
Райн чувствовал, как сполохи на экране, словно иглы, впивались в мозг,
вызывая нестерпимую боль, и подумал, что по-видимому Генри в свой последний
миг испытал нечто подобное.
Потом предписание о замене капитана сменили слова запроса:
"В чем точная природа катастрофы?"
Райн проснулся от холода: промокшая от пота одежда облепила тело
ледяным компрессом. Он выбрался из постели и встал под горячие струи душа.
Потом, когда омерзительная дрожь пошла на убыль, вернулся в каюту, сменил
влажные простыни и надел свежее белье. Похоже, подумал он, одного курса
продитола маловато, а продолжение инъекций - смертельно.
И снова тупик. Он так надеялся на помощь продитола! И первые часы после
инъекции определенно дали положительный результат. Но почему же потом
кошмары возобновились? А что, если...
Нет, этого не может быть! И все-таки... Если принять версию, что его
намеренно отравляли чем-то под видом продитола, все становится на свои
места. Но как поверить, что он стал жертвой друзей... семьи... Его семья!
Он подумал, что сейчас у него разорвется сердце, и невольно застонав,
рухнул ничком на постель.
Сочувственный голос Джона оторвал его от тягостных размышлений:
-- Тебе плохо, старина?
Райн сел, недовольный тем, что брат застал его в минуту слабости. Чтобы
успокоиться, он глубоко вздохнул. Ему очень хотелось поделиться с этим
бесхитростным человеком своей бедой, но останавливала мысль о возможном
предательстве. Однако не в силах более в одиночку сражаться со своими
галлюцинациями, он решился:
-Представляешь, Джон, даже продитол не избавил меня от кошмаров.
Пожалуй, стало еще хуже.
Ладонь Джона рубанула воздух.
- Прежде всего, не нервничай. Я, правда, не знаю, как действует этот
наркотик, но, возможно, ему свойственно последействие. Накопится в организме
определенное количество -- и лишь тогда появится результат. Подождем. Тем
более что незачем торопиться: команда успешно втянулась в работу. Прав был
покойный Шонберг -- с управлением может справиться даже ребенок.
Райн вытер глаза.
-- Это верно. И главное, вы все вместе. Я прежде думал, что для вас
лучше, если вы спите. Я так старался, чтобы было лучше!
-- Вот и поднадорвался.
-- Ты осуждаешь меня?
-- Нет, конечно, и мы очень благодарны тебе.
-- Я стал убийцей, братишка... -- продолжал истязать себя Райн.
-- Вспомни свои же слова: самозащита - это не убийство. Просто ты
берешь на себя слишком много, вот и мучаешься... Лекарство одно -- отдых.
-- Я так и сделаю. Спасибо, Джон.
Райн снова услышал протяжную мелодию. Потом ее несколько оживили удары
барабанов. Однако на этот раз танцоры "веселились" в главном отсеке корабля.
Все те же примелькавшиеся сытые буржуа. Но нет: среди них появился
новенький. Это Джеймс Генри -- ему даже нашлась пара. Но вместо непременных
черных очков у него кровавая дыра в центре лба.
Вздрогнув, Райн проснулся.
Сказав Джону, что кошмары стали хуже, Райн ничуть не преувеличивал.
Прежде вызывал страх лишь вид отвратительных или непонятных персонажей, их
загадочные действия. Теперь же сны видоизменились: появились сцены убийства,
и, самое главное, они словно стали эпизодом реальной жизни -- и от этого еще
ужаснее. Во всяком случае, он не дал бы голову на отсечение, утверждая, что
не убивал Генри, настолько силен был эффект присутствия. Однако скорее всего
с Джеймсом ничего не произошло, иначе об этом упомянул бы Джон.
Не в силах больше находиться в каюте, Райн снова направился в главный
отсек. Он решил проверить свои подозрения.
В рубке никого нет. Нет и следов борьбы... нет трупа. Только тихое
гудение приборов.
Райн успокоился, но, вернувшись к себе, подивился, странной пустоте
главного отсека: казалось бы, там должен находиться дежурный.
Спустя мгновение он уже корил себя за неуместную подозрительность: он
сам, в конце концов, не жил постоянно в главном отсеке!
Ну что ж. Похоже, психика приходит в норму. Он порадовался, но тут же
отругал себя и за излишний оптимизм: все-таки нельзя излишне расслабляться.
От новых волнений его опять клонит в сон. В этот раз обошлось без
сновидений. Открыв глаза, он с удовольствием увидел улыбку на лице Джозефины
- последнее время она часто улыбалась. - Ну как самочувствие, дорогой?
-- К сожалению, не могу похвастаться. Страшно надоело лежать, хочу
работать, но -- как говорится - рад бы в рай, да грехи не пускают. Ты
оказалась права.
-- О-о, всему свое время. Скоро опять станешь здоровым. -- За показной
бодростью ответа он уловил нотку сомнения. -- Главное, не беспокойся...
Он заглянул ей в глаза и доверительно прошептал:
- Мне всюду видятся козни. Я подозреваю даже тебя. По-моему, это
признак болезни, значит, они не оставят меня.
Повторив еще раз свое безликое "не беспокойся", она направилась к
двери, но у порога остановилась: Тебя хочет навестить Мастерсон. Ты не
возражаешь? Конечно нет. Передай ему, что всегда рад его видеть.
Похлопав ладонью по постели, Райн предложил Фреду присесть поближе. Тот
примостился на краешке койки, в его глазах перемешались и радость, и
жалость.
- Идешь на поправку? Говорят, правда, довольно медленно, к сожалению.
Все еще мучает мания преследования?
Райн кивнул.
- Знаешь, это довольно неприятная штука. Однажды я слышал, как кто-то
сказал, что если у вас ощущение, как будто вас преследуют, то это обычно
означает, что вас преследуют. Хотя не тот, кого вы подозреваете. Я запомнил
это высказывание из-за его парадоксальности.
Фред рассмеялся:
- Подобные экивоки не для простодушного Фреда. Один вид уравновешенного
флегматика Фреда подействовал на Райна умиротворяюще. Легкая улыбка
коснулась его губ. А Фред между тем продолжил:
- Я очень хорошо понимаю твое состояние, потому что сам однажды чуть не
лишился разума. Помнишь тот ужас с Трейси?
Райн отрицательно покачал головой.
Вспомни! Это случилось через месяц после старта. Мне тогда показалась,
что Трейси изменила мне с Джеймсом Генри.
- Ничего не помню. Абсолютно вылетело из памяти, -- признался Райн.
Брови на мгновение сошлись к переносице, глаза приняли отсутствующее
выражение. Затем он потряс головой и решительно сказал: - Не помню, хоть
убей!
Вот... ты сам сказал это слово... Значит, вспомнил... И как спас меня,
тоже?
Райн по-прежнему удивленно таращился на друга. Ты тогда помог мне
погрузить ее в анабиоз.
- Вот это я точно помню. Она к тому времени слишком чрезмерно устала, и
это угрожало ее здоровью.
- Мы все к тому времени чрезвычайно устали. Не столько от работы,
сколько друг от друга. Вот тогда и пришла мысль поместить ее в бокс
несколько раньше намеченного, чтобы как-то разрядить обстановку.
Райн удивленно посмотрел на него.
И что в этом удивительного? Вполне естественное решение, -- сказал он.
В том-то и дело, что все было неестественным. - Последнее слово
Мастерсон произнес замедленно, словно по слогам.
В душе Райна поднялась тревога -- что это с Фредом?
Ты так шутишь, да? -- с опаской спросил он. -- Почему ты так решил? --
в свою очередь удивился Мастерсон.
- Знаешь, мне все время что-то мерещится, -- поспешно принялся
придумывать Райн, стараясь добиться ухода Мастерсона. -- Вот и сейчас...
Наверное, от того, что устал...
Прием сработал, Мастерсон поспешно начал прощаться:
- Извини, Райн, что утомил тебя. Как-нибудь заскочу еще.
Райн слабо взмахнул рукой, и Мастерсон скрылся за дверью.
Райн проводил его задумчивым взглядом. Он действительно не понял, на
что намекал Мастерсон. Его взволновало другое. Где гарантия, что и все
остальные -- подобно ему самому -- не вынуждены бороться с собственными
галлюцинациями?
Может быть, из-за длительного одиночества он проявил свою болезнь в
более острой, следовательно, более заметной для окружающих форме. Теперь же
он достаточно спокоен, но ведь кошмары не прекратились. Значит, судить по
внешнему виду о состоянии человека не следовало.
Он решил при случае внимательно присмотреться к Мастерсону. И как можно
быстрее оказаться в гуще событий: не ведавшие о своей болезни пассажиры
могли натворить бед.
Даже последствия кратковременного стресса предсказать было бы
невозможно, а здесь... Похоже, Джеймс Генри уже отравлен паранойей.
Надо будет намекнуть Джону вернуть Джеймса в анабиоз: так будет
безопаснее и кораблю, и окружающим, подумал Райн.
Теперь декорацией снам Райна чаще всего служил главный отсек. Вот и в
этом видении он оказался там. Стоя возле огромного экрана-иллюминатора, он
смотрел в черноту космоса, где появлялись то танцоры в черных очках, то
пассажиры "Надежды Демпси", то размалеванная старуха.
В короткие минуты бодрствования он понимал, что буквально напичкан
какими-то успокоительными препаратами, но никак не мог преодолеть их
действия. Снадобье, скорее всего, вводили в минуты беспамятства.
В ушах постоянно звучала невыносимая музыка, та музыка, и она -- даже
более надежно, чем снотворное, -- давила слабые ростки разумных мыслей.
Однако теперь он знал точно, что стал жертвой некого плана, разработанного
если не на Земле, то уж во всяком случае в самом начале полета.
Однако цель заговора оставалась для Райна тайной за семью печатями. Ему
всегда казалась, что спасенные им люди были благодарны ему...
Он смутно припомнил о каком-то событии в начале полета... Может быть,
из-за него он настоял на анабиозе для всех. Но почему они согласились на
это? Вероятно, это был один из пунктов плана.
Они однако не могли предположить, что Райн заболеет, а аварийная
система разбудит Джона. Но после того как Джон поднял их всех, они стали
полными хозяевами корабля. Но, с другой стороны, они могли бодрствовать с
самого начала!
В размышлениях Райна все как-то расползалось, не давая общей картины.
А может, чей-то злой умысел состоял в том, чтобы возбудить в нем
ненависть к друзьям и родным? Поверить в их злодейские планы? Он припомнил
давний митинг Патриотов с их бредовыми указаниями, как разоблачить
пришельцев.
Этого еще не хватало!
Правда, если бы он поверил в козни пришельцев, это прояснило бы
многое...
Он пытался рассмотреть все факты, поворачивая их так и сяк, принимая за
истину то одно, то другое. Но в конечном результате убедился, что уверен
лишь в одном -- он до крайности вымотан нечеловеческим перенапряжением,
одиночеством и чудовищной ответственностью.
В итоге он остановился на двух версиях: либо пассажиры звездолета сошли