Страница:
изыскивают возможность сбежать из этого бедлама. Кажется, с человеческой
расой покончено...
Потрясенная Сара заглянула в лицо Райна:
- А где были вы? Предыдущие поколения уже видели первые ростки паранойи
и ксенофобии, но подлое осторожничанье и чудовищный эгоизм заставили их - и
вас! - закрыть на это глаза. А тогда еще можно было как-то выправить
положение, чтобы спасти Землю, и мы жили бы сейчас в счастливом обществе, в
веке осуществленной Утопии. Но нет - вы и ваши пращуры безответственно
создали на Земле ад, а не рай.
Он как-то нерешительно промямлил:
Ну что теперь говорить: тогда никто не мог... Неожиданно успокоившись,
Сара проговорила:
Не стоит прятать голову под крыло, дорогой: все произошло именно так.
-- В ее тоне появилась безнадежность. -- А теперь удираете, оставляя нас
пропадать в оставленном вами дерьме. Он пожал плечами.
Ты даже худший дезертир, чем сошедший с ума старик, мой отец. Потому
что еще можно что-то сделать. Всем вместе.
Машина ехала уже по Стоквеллу. Солнечный свет почти исчез, но фонари на
улице так и не зажглись.
- Это ты так расшумелась потому, что решила бросить меня, верно? --
неожиданно спросил Райн.
-- Нет, просто к слову пришлось. Ты, конечно, хорош в постели, но твой
внутренний мир никогда не интересовал меня.
Что ж, хоть и за это спасибо. Правда, хорошие партнеры на дороге не
валяются -- придется тебе поискать.
Она опять усмехнулась:
-- Какой ты циник, однако.
-- Уж не хочет ли леди здесь выйти? -- ледяным тоном проговорил Райн и
остановил машину.
Девушка попыталась хоть что-то разглядеть во мраке, а затем повернулась
к Райну:
-- А где мы?
-- Это Бэлхэм.
-- Не стоит так шутить, дорогой. Ты же обещал отвезти меня в Кройдон.
-- Меня утомила твоя болтовня, дорогуша. Вновь откинувшись на спинку
сиденья, Сара улыбнулась:
Ты больше не услышишь ни слова -- только изъявление благодарности на
прощанье. В Кройдоне, разумеется.
Но в его мозгу решение уже получило точную формулировку. В сущности,
некое движение мысли началось с того самого момента, когда Сара мельком
упомянула о его тайне. Он не считал то, что хотел выполнить, преступлением:
это был единственно возможный выход из безвыходного положения.
-- Выходи из машины, Сара.
-- Нет! Ты отвезешь меня домой! Ты же обещал!
-- Немедленно оставь машину.
Сара попыталась поймать его ускользавший взгляд.
- Райн, ты... Боже мой, Райн...
Чтобы не смотреть на девушку, он потянулся к дверце с ее стороны,
повернув лицо в сторону ветрового стекла, и нажал на ручку.
- Поторопись, Сара. Скоро ночь. Выходи.
Так это всерьез?.. Дева Мария! Ты хоть понимаешь, что творишь? - И, не
получив ответа, взяла сумочку и вышла из машины. -Мне не выбраться отсюда
живой, Райн. Здесь царит преступная секта... изверги...
- Это твоя проблема, -- возразил Райн.
Она сделала еще одну попытку как-то задобрить этого человека,
говорившего о ее смерти таким безразличным тоном:
Клянусь, Райн, я никому не расскажу о космическом корабле. Я правильно
поняла? Ты именно этого боишься?
Все тем же бесцветным голосом бывший любовник произнес:
-- Моя семья и друзья верят мне, и я не имею права рисковать.
Сара отшатнулась от машины, словно ее ударили, а потом хрипло
рассмеялась и проговорила:
- Арифметика ясная: тринадцать больше единицы. Будь ты проклят,
подонок! - И шагнула в темноту.
По-видимому, за то время, пока пара в машине препиралась, ее окружили
неразличимые во мраке ночи безмолвные черные фигуры, И стоило девушке
сделать лишь шаг в сторону, как она оказалась во власти людей, сделавших
ненависть к женщине своей религией.
Сара страшно закричала, но тут же крик прервался, сменившись
душераздирающим хрипом. Не услышав больше ни единого звука, Райн захлопнул
дверцу и запустил двигатель. Прорезавший тьму свет фар осветил лицо Сары...
Голова несчастной девушки была насажена на шест, словно бы выраставший
из черного кургана, вершиной которого служили окровавленные руки, сжимавшие
основание шеста. У подножия живого постамента лежало ее прекрасное тело.
Мертвые руки в последнем усилии сжимали сумочку.
Уже минуло двое суток с тех пор, как Райн очнулся на полу главного
отсека. С тех пор он, практически не вставая, лежал в постели. Единственной
заботой Райна стали его записки: он либо что-то торопливо писал в красном
фолианте, либо спал, засунув его под подушку. Временами в каюту заглядывал
Джон, чтобы спросить, не нужно ли что-нибудь больному, не настаивая на
соблюдении корабельного режима даже для приема пищи. Это послабление больше
всего нравилось Раину, поскольку теперь он был спокоен за судьбу корабля.
Прежде чем начать новую запись, Райн перечитал то, что написал прежде -
как только смог держать ручку.
"Случившееся с Сарой искупается тем обстоятельством, что наш полет стал
свершившимся фактом. Моя неосторожность и ее патологическое любопытство чуть
не сгубили наш план: стоило этой бесценной информации просочиться за круг
заинтересованных лиц - и можно было бы ставить точку. Так что я не
раскаиваюсь в содеянном. В затее и так участвовало излишне много людей -- и
у нас, и в России. Это был своего рода интеллектуальный мост между двумя
островками разума среди океана безумия.
Я часто задавал себе вопрос, поступил бы я с ней подобным образом, если
бы она не разорвала нашу связь, -- и не находил ответа. Хотя именно
благодаря скандалу я и узнал, что она овладела нашей тайной. Значит, нет
худа без добра. И еще -- меня утешает то, что и Джозефина, и дети, и все
остальные оказались вне всей этой грязи".
И все же, несмотря на "оправдательный приговор", тяжесть не желала
проходить, и Райн тяжело вздохнул. Вероятно, на этот вздох и прореагировал
бесшумно вошедший Джон.
-- С тобой все в порядке? - с тревогой в голосе спросил он.
Быстро захлопнув журнал, Райн бодро ответил:
- У меня-то все нормально, а вот ты выглядишь усталым. Достается с
непривычки? Джон слабо улыбнулся:
- Слишком долго спал. А так справляюсь. Если что случится, немедленно
сообщу.
- Уж постарайся, чтобы ничего не случилось, старина, -- шутливо
возразил Райн уже отворившему дверь брату. Тот в ответ что-то пробурчал и
покинул каюту, а Раин вновь открыл журнал.
"Я понял, почему мне снились дурные сны - из-за того, что на моих руках
кровь. Прежде я как-то не задумывался об этом, считая происходившее чем-то
вроде неизбежных издержек производства. Однако последствия оказались весьма
тяжким грузом. Утешает лишь то, что ни на ком нет клейма соучастника.
Это правило я соблюдал и при захвате транспортного самолета
„Альбион". Правда, изначально я считал, что все обойдется без
эксцессов, но не сделал поправки на национальную принадлежность пилота. К
сожалению, он оказался ирландцем, то есть весьма возбудимым субъектом.
Поэтому пришлось принять меры, когда этот головорез попытался силой отобрать
у меня оружие. Кстати, о национальности. Я не расист, но всему миру
известно, что чистокровные англичане выгодно отличаются от представителей
других наций. Осознание этого никак нельзя считать расизмом. Во всяком
случае, я всегда остро переживал, когда слышал об умирающих от голода людях
в этих многочисленных лагерях для иностранцев. Возможно, что был путь что-то
изменить, здесь претензии Сары вполне уместны, -- но, скорее всего, болезнь
зашла слишком далеко. Может быть, виноват и мой эгоизм, а ведь я, по словам
окружающих, довольно прогрессивно настроенный человек. Так что же говорить о
других?"
Райн немного подумал, помассировал пальцами виски и вновь склонился над
журналом.
"Я не могу вспомнить, как все началось. Если судить по сведениям,
которые просачивались в прессу, микробы разложения проникли в общество
задолго до моего рождения. Казалось бы не связанные между собой локальные
явления -- повышенная радиация в каком-то регионе, атомные бомбы где-то еще,
демографический взрыв в малоразвитых странах, да вдобавок неумелое
руководство, а подчас и преступная халатность -- создали, объединившись, ту
горючую смесь, которая взорвала общество.
И незачем теперь махать кулаками после драки. Дело сделано. Страусовая
политика принесла свои плоды. Вместо того чтобы ждать некого избавителя --
героя, мессию или просто чудо -- необходимо было честно взглянуть правде в
глаза. Для этого нужна добрая воля и отвага. А их-то и не хватило.
В результате - разрушение, неразбериха и, как следствие - хаос. На этот
раз человечество раз и навсегда покончило с собой. А как известно: нет
человека -- нет проблемы.
Что ж, мы улетели вовремя: атомные бомбардировки приняли глобальный
характер. Лично мне -- землянину -- жаль, что я никогда не узнаю, как
завершилась трагедия планеты, а дети даже и не вспомнят об этом.
Да, я прекрасно рассчитал время и ни о чем не жалею".
Военный джип, в котором находилась группа Райна, въехал на взлетную
полосу лондонского аэропорта, где большой транспортный самолет "Альбион" уже
был готов вылететь на бомбежку Дублина.
Никто не рискнул задержать машину с людьми в камуфляжной униформе -
военная истерия уже внесла свои коррективы в человеческое сознание, -- и
"джип" остановился возле самого трапа самолета.
Прежде чем экипаж самолета понял, что это захват, вся группа оказалась
внутри "Альбиона".
Угрожая оружием, Райн приказал пилоту взлетать. И спустя считанные
минуты "Альбион" уже повернул нос в сторону России...
Почти в самом конце пути, когда стали видны указатели посадочной
полосы, взыграла ирландская кровь пилота <<Альбиона>>. (В голове
Райна неотвязно вертелся не находящий ответа вопрос: как случилось, что
ирландец согласился нести смертоносный груз бомб, предназначенный для
разрушения Дублина? Невероятно!)
Райн рассчитал, что они должны оказаться на месте примерно через два
часа, и все это время просидел в кресле второго пилота, направив на
сидевшего за штурвалом человека свой автоматический пистолет. Он не боялся
нападения из салона: за остальными членами экипажа надежно присматривали
Генри и Мастерсон, а в обязанности Джона Райна и дяди Сиднея входила защита
-- от любых напастей -- детей и женщин. Чуть ли не умиравший от
чрезвычайного напряжения Райн испытывал и физические муки от невозможности
вымыть хотя бы вспотевшие липкие руки, не говоря уже о теле. Приближаясь к
цели полета, "Альбион" стал постепенно снижаться, и когда он пробил облачную
пелену, Райн увидел под собой огромный космический корабль, возвышавшийся на
стартовой площадке. Он напомнил Райну какое-то гигантское насекомое, готовое
выбраться из кокона, образованного сверкающей паутиной металлических ферм.
Вот этим-то моментом и воспользовался пилот, резким броском прыгнув в
сторону Райна, намереваясь завладеть его оружием.
Мягкий мощный прыжок ирландца едва не достиг цели, но Райн, откинувшись
назад, успел нажать на спусковой крючок. Пули буквально изрешетили тело
пилота, и мертвый ирландец всей тяжестью рухнул на Раина, заливая его своей
кровью.
Устремленный к земле большой транспортный самолет оказался
неуправляемым. Райн с трудом дотянулся до пульта и передвинул рычажок выбора
в положение "Автоматический режим". Резкий толчок самолета подтвердил
правильность операции: это включились резервные двигатели аварийной посадки.
Тогда Райн сбросил с себя труп пилота и привстал, чтобы посмотреть, что
происходит снаружи. Взлетно-посадочная полоса виднелась несколько севернее
стартовой площадки, к ней-то и устремился самолет, выполнив резкий вираж.
Дверь кабины приоткрылась, и в нее просунулась голова Джона.
- Что происходит? Я услышал выстрелы и... Райн устало махнул рукой в
сторону тела.
- Этот безумец бросился на меня. Сейчас самолет на автопилоте.
Проследи, чтобы все пристегнули ремни: возможны любые неожиданности...
Голова Джона мгновенно скрылась. Райн вжался в спинку кресла и
защелкнул ремень безопасности. Внезапно наступила тишина - это выключились
двигатели. Еще миг - и самолет тяжело ударил колесами шасси о бетонное
покрытие полосы, пару раз подпрыгнул и наконец остановился.
С трудом выбравшись из кресла, Райн поплелся в салон. К счастью, Джон
успел передать его инструкцию, и никто из пассажиров не пострадал. Правда,
плакал Алекс -- испугался, наверное, да с Трейси случилась небольшая
истерика.
Понимая, что нельзя терять времени, Райн заторопил Джона:
- Немедленно выводи всех из самолета! Кажется, сели нормально, дыма
нет, но лучше не мешкать!
Джон сверился с указателями на стене и устремился к аварийному трапу, а
Райн, все еще сжимая в руках автоматический пистолет, направился в хвостовую
часть салона, где Мастерсон и Генри сторожили остальных членов экипажа.
Джеймс Генри настороженно взглянул на него и с опаской спросил:
Что значит весь этот цирк? Почему на тебе кровь? Что тебе взбрело в
голову? Райн нехотя объяснил:
- Пришлось садиться с помощью автопилота, потому что летчик рехнулся.
Райн остановился напротив экипажа "Альбиона", за его спиной застыли
Генри и Мастерсон. Перед ним стояли четверо молодых людей -- почти мальчишек
-и женщина-стюардесса примерно лет тридцати. Он обвел их взглядом и
требовательно спросил:
- Вам были известны намерения вашего командира ирландца посадить
самолет в Дублине? - не дождавшись ответа, Райн продолжил: -- Он предатель и
получил по заслугам. А вы его сообщники.
В ответ прозвучал голос стюардессы -- не вопрос, а горестное понимание:
Вы убили его...
Взглянув через плечо на Мастерсона и Генри, Райн распорядился:
- Ступайте к Джону, помогите всем выбраться наружу. -- Затем посмотрел
на женщину и жестко сказал: -- Вам должно быть известно, что самооборона -
не убийство.
А женщина продолжала, словно не слыша его:
- ...и он не был ирландцем, но, думаю, это не имело никакого
значения...
Оскорбление, нанесенное ему этим явным нежеланием вступать в
переговоры, предопределило участь экипажа "Альбиона": когда в самолете
никого не осталось, Райн расстрелял их -- и юношей, и женщину.
Оставшись в живых, они несомненно могли бы причинить определенный вред,
попытавшись, например, повредить ракету или настроить русских против
англичан... Во всяком случае, так было гораздо безопаснее.
Возле трапа Райна ожидал мужчина лет пятидесяти. Это был Тищенко,
познакомиться с которым Райну помог старый школьный товарищ, некто Оллард.
Кстати, судьба самого Олларда оказалась довольно печальной: Патриоты бросили
его в лагерь, а это означало лишь одно -- смерть.
Тищенко крепко пожал руку Райну и повел прибывших к унылым зданиям
неподалеку от стартовой площадки. Там размещались Центр управления полетами
и жилые блоки. Ледяной пронизывающий ветер Сибири подгонял гостей, словно
гигантской метлой отметая их от места недавней трагедии: за их спинами
остался их "Альбион" -- по сравнению с гигантским звездолетом он казался
крошечной стрекозой.
Когда они наконец оказались в здании -- холодном и неприветливом, как и
все вокруг, -- Тищенко заговорил: Вы даже не представляете, как радостно
сознавать, что среди разгула мракобесия сохранился - пусть и небольшой -
интернациональный контингент разумных людей, которые изъявили желание
поработать над таким архиважным проектом, как наш. -- Он сделал полупоклон в
сторону женщин и, улыбнувшись, добавил: - Я счастлив, что и дамы не
погнушались разделить с нами заботы.
Райн вспомнил, что Тищенко и прежде особенно настаивал на том, чтобы в
экспедиции приняли участие женщины. Стараясь разогнать чудовищную усталость,
он помассировал виски.
Заметив это, Тищенко повел их на второй этаж и показал, где находятся
помещения для отдыха. Им отвели три комнаты с расставленными вдоль стен
раскладушками. Понимая, что это далеко не отель-люкс, Тищенко объяснил вновь
прибывшим, что все средства поглотило оборудование звездолета, и с гордостью
приподнял край одеяла, заменявшего в комнате оконную штору.
Вот наш красавец, -- торжественно сказал он.
Все невольно залюбовались гармоничной огромностью сверкающего корабля
-- под холодными порывами ветра им было не до красот.
Довольный произведенным эффектом, Тищенко продолжил:
Два года ушло на оснащение его всем необходимым -- от сложнейшего
оборудования до продуктов питания, рассчитанных на очень длительный срок. И
он уже тогда был полностью готов к своей миссии, но все застопорилось
сначала из-за гражданской войны, а затем все планы спутало вторжение
китайских войск.
- Здесь, в Центре управления, только русские? - поинтересовался Райн.
Нет, что вы. Я же говорил об интернациональном составе. Русских здесь
только двое -- я и Липшин. А кроме того, два американца, трое немцев, пара
итальянцев и по одному представителю Франции и Китая.
Стараясь вникнуть в слова русского, Райн вдруг ощутил, что утратил
чувство реальности -- слушал, но не слышал, смотрел, но не видел. Словно все
происходящее не имело к нему никакого отношения. Он подумал, что это
результат потрясения после убийства экипажа "Альбиона".
А тем временем Тищенко все еще говорил:
-- ...и я отведу вас в столовую, чтобы вы могли пообедать.
Раин уловил последние слова и удивленно спросил:
- Куда?
- Я имею в виду столовую, ну-у... обеденный зал. Комната, где мы все
собираемся для совместного приема пищи.
Райн кивнул, удовлетворенный объяснением слова "столовая", и только
задумал отказаться, как это за него сделала Джозефина:
- Ни в коем случае! Я не смогу! Да растолкуйте же ему кто-нибудь...
Первым в неловкую ситуацию вмешался Генри, объяснив нежелание дамы
проследовать в столовую обычаями английского образа жизни.
Растерявшийся Тищенко только кивал головой:
- Вам, конечно, виднее. Это не проблема - доставлять еду сюда. А
встречаться мы сможем и после обеда. Я понимаю -- вы многое пережили, а мы
тут в глуши...
Райн порадовался, что конфликта не произошло, и незаметно для Тищенко
подмигнул Джеймсу. Затем обратился к русскому:
- Вы извините нас, мы действительно вышли из ада. Со временем все
наладится -- просто люди придут в норму, привыкнут к новым условиям. Не
беспокойтесь, пожалуйста.
Тищенко еще несколько раз сочувственно покивал и наконец оставил их.
Райна внезапно охватило сомнение. А вдруг это показное гостеприимство
лишь скрывает коварный замысел? Судя по публикациям в прессе, русские не
заслуживали полного доверия. Он опять вспомнил давний разговор об участии в
полете женщин, и -- словно получил удар в сердце. Его внутреннему взору
явилась картина набега кочевников на чье-то поселение, причем самой ценной
добычей там были угнанные в неволю женщины.
Это кровавое видение Раин тоже объяснил недавними неприятностями полета
и решил, что с наступлением утра все исчезнет, как дым.
Спустя несколько дней группа, состоявшая из тринадцати англичан и
одиннадцати местных ученых, обходила помещения корабля. В спокойной - без
войны -- обстановке англичане пришли в себя, отдохнули и выглядели если и не
счастливыми, то вполне довольными. Нелюдимость исчезла без следа, и даже
Джеймс Генри утратил свою агрессивность.
Рассказывая об управлении кораблем, немец Шонберг заметил:
- Управление корабля полностью автоматизировано. При желании с ним
справится даже ребенок.
И он с улыбкой провел ладонью по голове Александра. -- Вот ты,
например.
Джеймс Генри обратился к Буле, единственному среди ученых французу:
-- Вы говорили, что зонды обнаружили две планеты, пригодные для
обеспечения жизни человека, так ведь?
Во всяком случае, одна из них вполне могла бы стать Землей, если бы
наши эволюционные процессы начались там. Мы всегда надеялись, что Земля не
уникальна, - где-то должны вращаться ее двойники, - но не рассчитывали найти
один из них так быстро, -обстоятельно ответил француз.
А тем временем итальянец Бучелла что-то объяснял красавице Джанет, изо
всех сил стараясь произвести на нее благоприятное впечатление.
"Что взять с итальянца -- все они одинаковы", -подумал, глядя на
темпераментного Бучеллу, Райн.
А Джон между тем старался вникнуть в тонкости устройства системы
регенерации, о которой ему рассказывал китаец Шон, не очень свободно
владеющий английским. Поглощенный техникой, муж Джанет не смотрел по
сторонам.
Оставшись вдвоем, Райн спросил брата:
Ты обратил внимание, как этот Бучелла увивался вокруг Джанет? Они все
время были вместе.
- "Вместе"? Да бог с тобой, Райн. Тебе вечно что-то мерещится, --
усмехнулся Джон.
Что ж, тебе виднее... -- задумчиво проговорил Райн.
Вся многонациональная команда дружно взялась за подготовку к старту.
После того как стало известно, что воюющие стороны усилили применение
ядерного оружия, они перешли на круглосуточную работу, сменяя друг друга
после короткого отдыха.
И вот наконец предстартовая горячка закончилась. На общем совете
участников был решено, что Бучелла, Шон и Буле отправятся в космос вместе с
английскими колонистами, а оставшиеся обеспечат взлет космического корабля.
Наступил день старта.
Пользуясь часами отдыха, Райн заполнял в журнале одну страницу за
другой.
"Сейчас такое время, что надо держать свои чувства в узде. Не знаю,
сможем ли мы позволить себе роскошь расслабиться даже на новой планете. А
как хотелось бы почувствовать себя такими же беззаботными, как в детстве".
Услышав рядом какое-то движение, Райн отрывается от письма.
- О, кого я вижу! Как ты здесь оказалась, Джанет?
Это и вправду она. Ее лицо сияет прежней улыбкой.
-- Джон разбудил нас всех. Он решил, что так будет лучше.
Райн почувствовал досаду, сменившую короткую радость от появления
Джанет.
-- Вероятно, он понимает, что делает, но в первоначальный план это не
входило.
- Мы же всегда успеем заснуть снова, если понадобится. А пока он хочет
посмотреть, что из этого получится. Я могу чем-нибудь помочь тебе?
- Да вроде нет. Я успокаиваю нервы продитолом. И кажется, он прекрасно
действует - я даже сейчас не расстроился, а надо бы... А вообще-то использую
отдых для кое-каких размышлений.
- Джон сказал нам, ты несколько... расстроил свое здоровье...
- Можно сформулировать и так, не употребляя более конкретных
обозначений моему нездоровью. Например, чуть не сошел с ума или еще
как-то... Но теперь я в норме.
Тогда ты скоро снова возьмешь в руки вожжи! -- засмеялась Джанет.
-- Непременно!
После ухода Джанет Райн вновь открыл журнал.
"Ко мне сейчас заходила Джанет. Оказалось, что Джон разбудил всех
пассажиров. Вероятно, после неприятности со мной он решил, что чем больше
бодрствующих людей, тем лучше. С нетерпением жду, когда Джозефина приведет
мальчиков. Джанет, как всегда, очаровательна. Неудивительно, что пылкий
итальянец увлекся ею. Но все-таки не стоило ему заходить так далеко:
наткнувшись на них в каюте Джона, я понял, что следует действовать без
промедления. Кстати, я уже и прежде замечал повышенный интерес его товарищей
к нашим дамам. И когда они даже не осудили Бучеллу, стало очевидным, что
здесь пахнет заговором. Бунт в замкнутом пространстве звездолета невероятно
страшен -- любая конфронтация могла бы погубить всех, А когда они задумали
разоружить меня, я убил их...
До сих пор помню, как они, плечом к плечу, надвигались на меня, сжимая
кулаки. Их могли остановить только пули. Сначала я выстрелил в итальянца, а
потом покончил и с остальными... Все согласились, что я поступил правильно.
Мы избавились от тел, выкинув их через шлюзовую камеру... и иногда я с
ужасом думаю, что они до сих пор неподалеку от корабля..."
Райн захлопнул журнал и судорожно вздохнул.
Очнувшись от тягостных воспоминаний, он подумал, что пора бы и
Джозефине появиться здесь. Джон по-видимому не стал будить всех
одновременно, опасаясь сбоев.
Райн спрятал журнал под подушку и снова лег. Он представил себе, как к
нему врываются повзрослевшие сыновья, и незаметно для себя уснул, убаюканный
радостной картиной.
Запрос: "Почему введены ложные сведения?" "У меня были слуховые
галлюцинации".
Райн увидел себя за пультом управления. Предусмотренные регламентом
процедуры он уже провел, но его гложет мысль, что в своих действиях он
допустил какую-то неточность. Он сделал запрос, но на экране компьютера
стали появляться отрывочные фразы с неуклюжими потугами на юмор. Райн еще
раз проверил показания приборов, чтобы выявить источник помех, затем
повторил запрос. Бессмысленность ответов взбесила Райна, и, не сумев
избавиться от кошмара даже обнулением, он принялся колотить по пульту чем-то
тяжелым -- кажется, он выломал спинку кресла.
На экране возникли слова:
"Это уничтожение".
В гневе Райн отвернулся от экрана. Его взгляд упал на иллюминатор -- за
ним опять маячили лица танцоров, плоские и круглые, как недопеченные
лепешки.
Он в ярости повернулся к компьютеру и, ударив кулаком по наборной
панели, проорал прямо в экран:
- Это ты, мерзкая железяка, позвал их, чтобы поиздеваться надо мной! Ты
с ними заодно!
"Научный прибор не может быть на чьей-то стороне. Он объективен и
прагматичен".
Ответ компьютера окончательно взбесил Райна.
-- Ты нарочно тиранишь меня и намеренно выводишь из равновесия!
"Тонкая техника предусматривает автоматическую диагностику всех частей
и обладает способностью к самовосстановлению. Люди на корабле -- часть
расой покончено...
Потрясенная Сара заглянула в лицо Райна:
- А где были вы? Предыдущие поколения уже видели первые ростки паранойи
и ксенофобии, но подлое осторожничанье и чудовищный эгоизм заставили их - и
вас! - закрыть на это глаза. А тогда еще можно было как-то выправить
положение, чтобы спасти Землю, и мы жили бы сейчас в счастливом обществе, в
веке осуществленной Утопии. Но нет - вы и ваши пращуры безответственно
создали на Земле ад, а не рай.
Он как-то нерешительно промямлил:
Ну что теперь говорить: тогда никто не мог... Неожиданно успокоившись,
Сара проговорила:
Не стоит прятать голову под крыло, дорогой: все произошло именно так.
-- В ее тоне появилась безнадежность. -- А теперь удираете, оставляя нас
пропадать в оставленном вами дерьме. Он пожал плечами.
Ты даже худший дезертир, чем сошедший с ума старик, мой отец. Потому
что еще можно что-то сделать. Всем вместе.
Машина ехала уже по Стоквеллу. Солнечный свет почти исчез, но фонари на
улице так и не зажглись.
- Это ты так расшумелась потому, что решила бросить меня, верно? --
неожиданно спросил Райн.
-- Нет, просто к слову пришлось. Ты, конечно, хорош в постели, но твой
внутренний мир никогда не интересовал меня.
Что ж, хоть и за это спасибо. Правда, хорошие партнеры на дороге не
валяются -- придется тебе поискать.
Она опять усмехнулась:
-- Какой ты циник, однако.
-- Уж не хочет ли леди здесь выйти? -- ледяным тоном проговорил Райн и
остановил машину.
Девушка попыталась хоть что-то разглядеть во мраке, а затем повернулась
к Райну:
-- А где мы?
-- Это Бэлхэм.
-- Не стоит так шутить, дорогой. Ты же обещал отвезти меня в Кройдон.
-- Меня утомила твоя болтовня, дорогуша. Вновь откинувшись на спинку
сиденья, Сара улыбнулась:
Ты больше не услышишь ни слова -- только изъявление благодарности на
прощанье. В Кройдоне, разумеется.
Но в его мозгу решение уже получило точную формулировку. В сущности,
некое движение мысли началось с того самого момента, когда Сара мельком
упомянула о его тайне. Он не считал то, что хотел выполнить, преступлением:
это был единственно возможный выход из безвыходного положения.
-- Выходи из машины, Сара.
-- Нет! Ты отвезешь меня домой! Ты же обещал!
-- Немедленно оставь машину.
Сара попыталась поймать его ускользавший взгляд.
- Райн, ты... Боже мой, Райн...
Чтобы не смотреть на девушку, он потянулся к дверце с ее стороны,
повернув лицо в сторону ветрового стекла, и нажал на ручку.
- Поторопись, Сара. Скоро ночь. Выходи.
Так это всерьез?.. Дева Мария! Ты хоть понимаешь, что творишь? - И, не
получив ответа, взяла сумочку и вышла из машины. -Мне не выбраться отсюда
живой, Райн. Здесь царит преступная секта... изверги...
- Это твоя проблема, -- возразил Райн.
Она сделала еще одну попытку как-то задобрить этого человека,
говорившего о ее смерти таким безразличным тоном:
Клянусь, Райн, я никому не расскажу о космическом корабле. Я правильно
поняла? Ты именно этого боишься?
Все тем же бесцветным голосом бывший любовник произнес:
-- Моя семья и друзья верят мне, и я не имею права рисковать.
Сара отшатнулась от машины, словно ее ударили, а потом хрипло
рассмеялась и проговорила:
- Арифметика ясная: тринадцать больше единицы. Будь ты проклят,
подонок! - И шагнула в темноту.
По-видимому, за то время, пока пара в машине препиралась, ее окружили
неразличимые во мраке ночи безмолвные черные фигуры, И стоило девушке
сделать лишь шаг в сторону, как она оказалась во власти людей, сделавших
ненависть к женщине своей религией.
Сара страшно закричала, но тут же крик прервался, сменившись
душераздирающим хрипом. Не услышав больше ни единого звука, Райн захлопнул
дверцу и запустил двигатель. Прорезавший тьму свет фар осветил лицо Сары...
Голова несчастной девушки была насажена на шест, словно бы выраставший
из черного кургана, вершиной которого служили окровавленные руки, сжимавшие
основание шеста. У подножия живого постамента лежало ее прекрасное тело.
Мертвые руки в последнем усилии сжимали сумочку.
Уже минуло двое суток с тех пор, как Райн очнулся на полу главного
отсека. С тех пор он, практически не вставая, лежал в постели. Единственной
заботой Райна стали его записки: он либо что-то торопливо писал в красном
фолианте, либо спал, засунув его под подушку. Временами в каюту заглядывал
Джон, чтобы спросить, не нужно ли что-нибудь больному, не настаивая на
соблюдении корабельного режима даже для приема пищи. Это послабление больше
всего нравилось Раину, поскольку теперь он был спокоен за судьбу корабля.
Прежде чем начать новую запись, Райн перечитал то, что написал прежде -
как только смог держать ручку.
"Случившееся с Сарой искупается тем обстоятельством, что наш полет стал
свершившимся фактом. Моя неосторожность и ее патологическое любопытство чуть
не сгубили наш план: стоило этой бесценной информации просочиться за круг
заинтересованных лиц - и можно было бы ставить точку. Так что я не
раскаиваюсь в содеянном. В затее и так участвовало излишне много людей -- и
у нас, и в России. Это был своего рода интеллектуальный мост между двумя
островками разума среди океана безумия.
Я часто задавал себе вопрос, поступил бы я с ней подобным образом, если
бы она не разорвала нашу связь, -- и не находил ответа. Хотя именно
благодаря скандалу я и узнал, что она овладела нашей тайной. Значит, нет
худа без добра. И еще -- меня утешает то, что и Джозефина, и дети, и все
остальные оказались вне всей этой грязи".
И все же, несмотря на "оправдательный приговор", тяжесть не желала
проходить, и Райн тяжело вздохнул. Вероятно, на этот вздох и прореагировал
бесшумно вошедший Джон.
-- С тобой все в порядке? - с тревогой в голосе спросил он.
Быстро захлопнув журнал, Райн бодро ответил:
- У меня-то все нормально, а вот ты выглядишь усталым. Достается с
непривычки? Джон слабо улыбнулся:
- Слишком долго спал. А так справляюсь. Если что случится, немедленно
сообщу.
- Уж постарайся, чтобы ничего не случилось, старина, -- шутливо
возразил Райн уже отворившему дверь брату. Тот в ответ что-то пробурчал и
покинул каюту, а Раин вновь открыл журнал.
"Я понял, почему мне снились дурные сны - из-за того, что на моих руках
кровь. Прежде я как-то не задумывался об этом, считая происходившее чем-то
вроде неизбежных издержек производства. Однако последствия оказались весьма
тяжким грузом. Утешает лишь то, что ни на ком нет клейма соучастника.
Это правило я соблюдал и при захвате транспортного самолета
„Альбион". Правда, изначально я считал, что все обойдется без
эксцессов, но не сделал поправки на национальную принадлежность пилота. К
сожалению, он оказался ирландцем, то есть весьма возбудимым субъектом.
Поэтому пришлось принять меры, когда этот головорез попытался силой отобрать
у меня оружие. Кстати, о национальности. Я не расист, но всему миру
известно, что чистокровные англичане выгодно отличаются от представителей
других наций. Осознание этого никак нельзя считать расизмом. Во всяком
случае, я всегда остро переживал, когда слышал об умирающих от голода людях
в этих многочисленных лагерях для иностранцев. Возможно, что был путь что-то
изменить, здесь претензии Сары вполне уместны, -- но, скорее всего, болезнь
зашла слишком далеко. Может быть, виноват и мой эгоизм, а ведь я, по словам
окружающих, довольно прогрессивно настроенный человек. Так что же говорить о
других?"
Райн немного подумал, помассировал пальцами виски и вновь склонился над
журналом.
"Я не могу вспомнить, как все началось. Если судить по сведениям,
которые просачивались в прессу, микробы разложения проникли в общество
задолго до моего рождения. Казалось бы не связанные между собой локальные
явления -- повышенная радиация в каком-то регионе, атомные бомбы где-то еще,
демографический взрыв в малоразвитых странах, да вдобавок неумелое
руководство, а подчас и преступная халатность -- создали, объединившись, ту
горючую смесь, которая взорвала общество.
И незачем теперь махать кулаками после драки. Дело сделано. Страусовая
политика принесла свои плоды. Вместо того чтобы ждать некого избавителя --
героя, мессию или просто чудо -- необходимо было честно взглянуть правде в
глаза. Для этого нужна добрая воля и отвага. А их-то и не хватило.
В результате - разрушение, неразбериха и, как следствие - хаос. На этот
раз человечество раз и навсегда покончило с собой. А как известно: нет
человека -- нет проблемы.
Что ж, мы улетели вовремя: атомные бомбардировки приняли глобальный
характер. Лично мне -- землянину -- жаль, что я никогда не узнаю, как
завершилась трагедия планеты, а дети даже и не вспомнят об этом.
Да, я прекрасно рассчитал время и ни о чем не жалею".
Военный джип, в котором находилась группа Райна, въехал на взлетную
полосу лондонского аэропорта, где большой транспортный самолет "Альбион" уже
был готов вылететь на бомбежку Дублина.
Никто не рискнул задержать машину с людьми в камуфляжной униформе -
военная истерия уже внесла свои коррективы в человеческое сознание, -- и
"джип" остановился возле самого трапа самолета.
Прежде чем экипаж самолета понял, что это захват, вся группа оказалась
внутри "Альбиона".
Угрожая оружием, Райн приказал пилоту взлетать. И спустя считанные
минуты "Альбион" уже повернул нос в сторону России...
Почти в самом конце пути, когда стали видны указатели посадочной
полосы, взыграла ирландская кровь пилота <<Альбиона>>. (В голове
Райна неотвязно вертелся не находящий ответа вопрос: как случилось, что
ирландец согласился нести смертоносный груз бомб, предназначенный для
разрушения Дублина? Невероятно!)
Райн рассчитал, что они должны оказаться на месте примерно через два
часа, и все это время просидел в кресле второго пилота, направив на
сидевшего за штурвалом человека свой автоматический пистолет. Он не боялся
нападения из салона: за остальными членами экипажа надежно присматривали
Генри и Мастерсон, а в обязанности Джона Райна и дяди Сиднея входила защита
-- от любых напастей -- детей и женщин. Чуть ли не умиравший от
чрезвычайного напряжения Райн испытывал и физические муки от невозможности
вымыть хотя бы вспотевшие липкие руки, не говоря уже о теле. Приближаясь к
цели полета, "Альбион" стал постепенно снижаться, и когда он пробил облачную
пелену, Райн увидел под собой огромный космический корабль, возвышавшийся на
стартовой площадке. Он напомнил Райну какое-то гигантское насекомое, готовое
выбраться из кокона, образованного сверкающей паутиной металлических ферм.
Вот этим-то моментом и воспользовался пилот, резким броском прыгнув в
сторону Райна, намереваясь завладеть его оружием.
Мягкий мощный прыжок ирландца едва не достиг цели, но Райн, откинувшись
назад, успел нажать на спусковой крючок. Пули буквально изрешетили тело
пилота, и мертвый ирландец всей тяжестью рухнул на Раина, заливая его своей
кровью.
Устремленный к земле большой транспортный самолет оказался
неуправляемым. Райн с трудом дотянулся до пульта и передвинул рычажок выбора
в положение "Автоматический режим". Резкий толчок самолета подтвердил
правильность операции: это включились резервные двигатели аварийной посадки.
Тогда Райн сбросил с себя труп пилота и привстал, чтобы посмотреть, что
происходит снаружи. Взлетно-посадочная полоса виднелась несколько севернее
стартовой площадки, к ней-то и устремился самолет, выполнив резкий вираж.
Дверь кабины приоткрылась, и в нее просунулась голова Джона.
- Что происходит? Я услышал выстрелы и... Райн устало махнул рукой в
сторону тела.
- Этот безумец бросился на меня. Сейчас самолет на автопилоте.
Проследи, чтобы все пристегнули ремни: возможны любые неожиданности...
Голова Джона мгновенно скрылась. Райн вжался в спинку кресла и
защелкнул ремень безопасности. Внезапно наступила тишина - это выключились
двигатели. Еще миг - и самолет тяжело ударил колесами шасси о бетонное
покрытие полосы, пару раз подпрыгнул и наконец остановился.
С трудом выбравшись из кресла, Райн поплелся в салон. К счастью, Джон
успел передать его инструкцию, и никто из пассажиров не пострадал. Правда,
плакал Алекс -- испугался, наверное, да с Трейси случилась небольшая
истерика.
Понимая, что нельзя терять времени, Райн заторопил Джона:
- Немедленно выводи всех из самолета! Кажется, сели нормально, дыма
нет, но лучше не мешкать!
Джон сверился с указателями на стене и устремился к аварийному трапу, а
Райн, все еще сжимая в руках автоматический пистолет, направился в хвостовую
часть салона, где Мастерсон и Генри сторожили остальных членов экипажа.
Джеймс Генри настороженно взглянул на него и с опаской спросил:
Что значит весь этот цирк? Почему на тебе кровь? Что тебе взбрело в
голову? Райн нехотя объяснил:
- Пришлось садиться с помощью автопилота, потому что летчик рехнулся.
Райн остановился напротив экипажа "Альбиона", за его спиной застыли
Генри и Мастерсон. Перед ним стояли четверо молодых людей -- почти мальчишек
-и женщина-стюардесса примерно лет тридцати. Он обвел их взглядом и
требовательно спросил:
- Вам были известны намерения вашего командира ирландца посадить
самолет в Дублине? - не дождавшись ответа, Райн продолжил: -- Он предатель и
получил по заслугам. А вы его сообщники.
В ответ прозвучал голос стюардессы -- не вопрос, а горестное понимание:
Вы убили его...
Взглянув через плечо на Мастерсона и Генри, Райн распорядился:
- Ступайте к Джону, помогите всем выбраться наружу. -- Затем посмотрел
на женщину и жестко сказал: -- Вам должно быть известно, что самооборона -
не убийство.
А женщина продолжала, словно не слыша его:
- ...и он не был ирландцем, но, думаю, это не имело никакого
значения...
Оскорбление, нанесенное ему этим явным нежеланием вступать в
переговоры, предопределило участь экипажа "Альбиона": когда в самолете
никого не осталось, Райн расстрелял их -- и юношей, и женщину.
Оставшись в живых, они несомненно могли бы причинить определенный вред,
попытавшись, например, повредить ракету или настроить русских против
англичан... Во всяком случае, так было гораздо безопаснее.
Возле трапа Райна ожидал мужчина лет пятидесяти. Это был Тищенко,
познакомиться с которым Райну помог старый школьный товарищ, некто Оллард.
Кстати, судьба самого Олларда оказалась довольно печальной: Патриоты бросили
его в лагерь, а это означало лишь одно -- смерть.
Тищенко крепко пожал руку Райну и повел прибывших к унылым зданиям
неподалеку от стартовой площадки. Там размещались Центр управления полетами
и жилые блоки. Ледяной пронизывающий ветер Сибири подгонял гостей, словно
гигантской метлой отметая их от места недавней трагедии: за их спинами
остался их "Альбион" -- по сравнению с гигантским звездолетом он казался
крошечной стрекозой.
Когда они наконец оказались в здании -- холодном и неприветливом, как и
все вокруг, -- Тищенко заговорил: Вы даже не представляете, как радостно
сознавать, что среди разгула мракобесия сохранился - пусть и небольшой -
интернациональный контингент разумных людей, которые изъявили желание
поработать над таким архиважным проектом, как наш. -- Он сделал полупоклон в
сторону женщин и, улыбнувшись, добавил: - Я счастлив, что и дамы не
погнушались разделить с нами заботы.
Райн вспомнил, что Тищенко и прежде особенно настаивал на том, чтобы в
экспедиции приняли участие женщины. Стараясь разогнать чудовищную усталость,
он помассировал виски.
Заметив это, Тищенко повел их на второй этаж и показал, где находятся
помещения для отдыха. Им отвели три комнаты с расставленными вдоль стен
раскладушками. Понимая, что это далеко не отель-люкс, Тищенко объяснил вновь
прибывшим, что все средства поглотило оборудование звездолета, и с гордостью
приподнял край одеяла, заменявшего в комнате оконную штору.
Вот наш красавец, -- торжественно сказал он.
Все невольно залюбовались гармоничной огромностью сверкающего корабля
-- под холодными порывами ветра им было не до красот.
Довольный произведенным эффектом, Тищенко продолжил:
Два года ушло на оснащение его всем необходимым -- от сложнейшего
оборудования до продуктов питания, рассчитанных на очень длительный срок. И
он уже тогда был полностью готов к своей миссии, но все застопорилось
сначала из-за гражданской войны, а затем все планы спутало вторжение
китайских войск.
- Здесь, в Центре управления, только русские? - поинтересовался Райн.
Нет, что вы. Я же говорил об интернациональном составе. Русских здесь
только двое -- я и Липшин. А кроме того, два американца, трое немцев, пара
итальянцев и по одному представителю Франции и Китая.
Стараясь вникнуть в слова русского, Райн вдруг ощутил, что утратил
чувство реальности -- слушал, но не слышал, смотрел, но не видел. Словно все
происходящее не имело к нему никакого отношения. Он подумал, что это
результат потрясения после убийства экипажа "Альбиона".
А тем временем Тищенко все еще говорил:
-- ...и я отведу вас в столовую, чтобы вы могли пообедать.
Раин уловил последние слова и удивленно спросил:
- Куда?
- Я имею в виду столовую, ну-у... обеденный зал. Комната, где мы все
собираемся для совместного приема пищи.
Райн кивнул, удовлетворенный объяснением слова "столовая", и только
задумал отказаться, как это за него сделала Джозефина:
- Ни в коем случае! Я не смогу! Да растолкуйте же ему кто-нибудь...
Первым в неловкую ситуацию вмешался Генри, объяснив нежелание дамы
проследовать в столовую обычаями английского образа жизни.
Растерявшийся Тищенко только кивал головой:
- Вам, конечно, виднее. Это не проблема - доставлять еду сюда. А
встречаться мы сможем и после обеда. Я понимаю -- вы многое пережили, а мы
тут в глуши...
Райн порадовался, что конфликта не произошло, и незаметно для Тищенко
подмигнул Джеймсу. Затем обратился к русскому:
- Вы извините нас, мы действительно вышли из ада. Со временем все
наладится -- просто люди придут в норму, привыкнут к новым условиям. Не
беспокойтесь, пожалуйста.
Тищенко еще несколько раз сочувственно покивал и наконец оставил их.
Райна внезапно охватило сомнение. А вдруг это показное гостеприимство
лишь скрывает коварный замысел? Судя по публикациям в прессе, русские не
заслуживали полного доверия. Он опять вспомнил давний разговор об участии в
полете женщин, и -- словно получил удар в сердце. Его внутреннему взору
явилась картина набега кочевников на чье-то поселение, причем самой ценной
добычей там были угнанные в неволю женщины.
Это кровавое видение Раин тоже объяснил недавними неприятностями полета
и решил, что с наступлением утра все исчезнет, как дым.
Спустя несколько дней группа, состоявшая из тринадцати англичан и
одиннадцати местных ученых, обходила помещения корабля. В спокойной - без
войны -- обстановке англичане пришли в себя, отдохнули и выглядели если и не
счастливыми, то вполне довольными. Нелюдимость исчезла без следа, и даже
Джеймс Генри утратил свою агрессивность.
Рассказывая об управлении кораблем, немец Шонберг заметил:
- Управление корабля полностью автоматизировано. При желании с ним
справится даже ребенок.
И он с улыбкой провел ладонью по голове Александра. -- Вот ты,
например.
Джеймс Генри обратился к Буле, единственному среди ученых французу:
-- Вы говорили, что зонды обнаружили две планеты, пригодные для
обеспечения жизни человека, так ведь?
Во всяком случае, одна из них вполне могла бы стать Землей, если бы
наши эволюционные процессы начались там. Мы всегда надеялись, что Земля не
уникальна, - где-то должны вращаться ее двойники, - но не рассчитывали найти
один из них так быстро, -обстоятельно ответил француз.
А тем временем итальянец Бучелла что-то объяснял красавице Джанет, изо
всех сил стараясь произвести на нее благоприятное впечатление.
"Что взять с итальянца -- все они одинаковы", -подумал, глядя на
темпераментного Бучеллу, Райн.
А Джон между тем старался вникнуть в тонкости устройства системы
регенерации, о которой ему рассказывал китаец Шон, не очень свободно
владеющий английским. Поглощенный техникой, муж Джанет не смотрел по
сторонам.
Оставшись вдвоем, Райн спросил брата:
Ты обратил внимание, как этот Бучелла увивался вокруг Джанет? Они все
время были вместе.
- "Вместе"? Да бог с тобой, Райн. Тебе вечно что-то мерещится, --
усмехнулся Джон.
Что ж, тебе виднее... -- задумчиво проговорил Райн.
Вся многонациональная команда дружно взялась за подготовку к старту.
После того как стало известно, что воюющие стороны усилили применение
ядерного оружия, они перешли на круглосуточную работу, сменяя друг друга
после короткого отдыха.
И вот наконец предстартовая горячка закончилась. На общем совете
участников был решено, что Бучелла, Шон и Буле отправятся в космос вместе с
английскими колонистами, а оставшиеся обеспечат взлет космического корабля.
Наступил день старта.
Пользуясь часами отдыха, Райн заполнял в журнале одну страницу за
другой.
"Сейчас такое время, что надо держать свои чувства в узде. Не знаю,
сможем ли мы позволить себе роскошь расслабиться даже на новой планете. А
как хотелось бы почувствовать себя такими же беззаботными, как в детстве".
Услышав рядом какое-то движение, Райн отрывается от письма.
- О, кого я вижу! Как ты здесь оказалась, Джанет?
Это и вправду она. Ее лицо сияет прежней улыбкой.
-- Джон разбудил нас всех. Он решил, что так будет лучше.
Райн почувствовал досаду, сменившую короткую радость от появления
Джанет.
-- Вероятно, он понимает, что делает, но в первоначальный план это не
входило.
- Мы же всегда успеем заснуть снова, если понадобится. А пока он хочет
посмотреть, что из этого получится. Я могу чем-нибудь помочь тебе?
- Да вроде нет. Я успокаиваю нервы продитолом. И кажется, он прекрасно
действует - я даже сейчас не расстроился, а надо бы... А вообще-то использую
отдых для кое-каких размышлений.
- Джон сказал нам, ты несколько... расстроил свое здоровье...
- Можно сформулировать и так, не употребляя более конкретных
обозначений моему нездоровью. Например, чуть не сошел с ума или еще
как-то... Но теперь я в норме.
Тогда ты скоро снова возьмешь в руки вожжи! -- засмеялась Джанет.
-- Непременно!
После ухода Джанет Райн вновь открыл журнал.
"Ко мне сейчас заходила Джанет. Оказалось, что Джон разбудил всех
пассажиров. Вероятно, после неприятности со мной он решил, что чем больше
бодрствующих людей, тем лучше. С нетерпением жду, когда Джозефина приведет
мальчиков. Джанет, как всегда, очаровательна. Неудивительно, что пылкий
итальянец увлекся ею. Но все-таки не стоило ему заходить так далеко:
наткнувшись на них в каюте Джона, я понял, что следует действовать без
промедления. Кстати, я уже и прежде замечал повышенный интерес его товарищей
к нашим дамам. И когда они даже не осудили Бучеллу, стало очевидным, что
здесь пахнет заговором. Бунт в замкнутом пространстве звездолета невероятно
страшен -- любая конфронтация могла бы погубить всех, А когда они задумали
разоружить меня, я убил их...
До сих пор помню, как они, плечом к плечу, надвигались на меня, сжимая
кулаки. Их могли остановить только пули. Сначала я выстрелил в итальянца, а
потом покончил и с остальными... Все согласились, что я поступил правильно.
Мы избавились от тел, выкинув их через шлюзовую камеру... и иногда я с
ужасом думаю, что они до сих пор неподалеку от корабля..."
Райн захлопнул журнал и судорожно вздохнул.
Очнувшись от тягостных воспоминаний, он подумал, что пора бы и
Джозефине появиться здесь. Джон по-видимому не стал будить всех
одновременно, опасаясь сбоев.
Райн спрятал журнал под подушку и снова лег. Он представил себе, как к
нему врываются повзрослевшие сыновья, и незаметно для себя уснул, убаюканный
радостной картиной.
Запрос: "Почему введены ложные сведения?" "У меня были слуховые
галлюцинации".
Райн увидел себя за пультом управления. Предусмотренные регламентом
процедуры он уже провел, но его гложет мысль, что в своих действиях он
допустил какую-то неточность. Он сделал запрос, но на экране компьютера
стали появляться отрывочные фразы с неуклюжими потугами на юмор. Райн еще
раз проверил показания приборов, чтобы выявить источник помех, затем
повторил запрос. Бессмысленность ответов взбесила Райна, и, не сумев
избавиться от кошмара даже обнулением, он принялся колотить по пульту чем-то
тяжелым -- кажется, он выломал спинку кресла.
На экране возникли слова:
"Это уничтожение".
В гневе Райн отвернулся от экрана. Его взгляд упал на иллюминатор -- за
ним опять маячили лица танцоров, плоские и круглые, как недопеченные
лепешки.
Он в ярости повернулся к компьютеру и, ударив кулаком по наборной
панели, проорал прямо в экран:
- Это ты, мерзкая железяка, позвал их, чтобы поиздеваться надо мной! Ты
с ними заодно!
"Научный прибор не может быть на чьей-то стороне. Он объективен и
прагматичен".
Ответ компьютера окончательно взбесил Райна.
-- Ты нарочно тиранишь меня и намеренно выводишь из равновесия!
"Тонкая техника предусматривает автоматическую диагностику всех частей
и обладает способностью к самовосстановлению. Люди на корабле -- часть