(C) Весина, перевод, 2001
Космос безграничен.
Он неприветлив и угрюм.
Это необъятная пустота, пронизанная холодом.
Угольно-черное пространство кое-где украшено россыпью светящихся
пылинок. Это звезды. Они -- словно в испуге перед безбрежностью космоса --
сбились в сообщества, именуемые галактиками.
Но океан мрака равнодушен к проявлению чувств.
Космос не стремится к устрашению, но и не успокаивает.
В нем нет ничего -- ни грез, ни любви, ни ненависти. Это эмоциональный
вакуум, лишенный страха, надежд и привязанностей. Ему чужды любые проявления
страстей.
Безмерность космоса подавляет. Этого гиганта невозможно ни
обескуражить, ни ублажить. Ни предугадать.
Космос существует -- и это непреложный факт.
Человеческий разум не в силах оценить его величину и примириться с тем,
что всегда была, есть и останется вовеки эта великая тайна, которая открыта
всем и не доступна никому.
С трудом укладывается в сознание само понятие вселенной, оставаясь для
большинства некой абстракцией -- без смысла и содержания.
И еще: космические глубины не имеют времени...
Сторонний наблюдатель - если бы такой нашелся -- заметил бы в этом
устрашающе равнодушном пространстве какое-то едва уловимое движение: это
летел небольшой космический корабль. Он уже преодолел огромное -- по земным
меркам - расстояние от родной планеты и продолжал путь к одному ему ведомой
цели.
Его полированный корпус слегка светился, отражая слабые лучи мерцающих
звезд. За ним тянулся шлейф отработанных газов, свидетельствуя о том, что
внутри металлической сигары -- вопреки безжизненности космоса -- теплилась
жизнь.
Об этом свидетельствовали и сопровождающие его -- словно хвост комету
-- не переработанные системой регенерации отходы: какие-то банки, обертки и
другой мусор. Отторгнутым предметам жизнедеятельности человека теперь
предстояло навсегда "украшать" космическое пространство.
Вел корабль человек по имени Райн. Седой и бледный, облаченный в
форменный серый комбинезон, он
казался элементом оборудования рубки, окрашенного в тусклые тона
серо-зеленой гаммы.
Даже цвет глаз и бровей не нарушал общего серого фона. Однако плотно
сжатые губы и сильное тренированное тело говорили о твердом характере и
решительности пилота.
Направляясь в главный отсек управления, Раин шел по центральному
коридору. Следовало уточнить координаты корабля и показания датчиков
регенерации и расходомера топлива, чтобы сверить их с данными бортового
компьютера.
Как и следовало ожидать, все оказалось в полном порядке -- Райн не
обнаружил никаких отклонений в параметрах.
Прекрасно.
Теперь надлежало заняться бортовым журналом -- этого требовала не
только многолетняя традиция, но и программа, заложенная в компьютер.
Устроившись в кресле перед огромным, слабо мерцающим экраном, Раин надавил
на пульте управления кнопку записи и произнес давно ставшую привычной фразу:
"Отчет.
Тысяча четыреста шестьдесят третий день полета. Борт „Надежды
Демпси". Курс -- Мюнхен 15040. Скорость - девять десятых „С". Все
системы функционируют без отклонений от расчетных параметров. Показания в
норме.
Командир корабля Раин.
Конец связи".
Голос звучал четко, размеренно и бесцветно -- так мог бы говорить и
робот. Никаких эмоций: сообщение, отныне зафиксированное в корабельном
архиве, уже автоматически передано в центр полетов, на Землю.
А теперь -- не менее традиционная -- запись в личном бортовом журнале.
Это уже не для постороннего глаза. Райн выдвинул один из ящиков обширного
пульта, извлек фолиант в красной обложке и открыл его на странице,
заложенной закладкой. Достав из нагрудного кармана комбинезона многоцветную
шариковую ручку и немного подумав, он проставил на верхней строке чистого
листа дату -- 24 декабря 2005 г. н.э. Сменив стержни, подчеркнул написанное
красным и вновь перешел на фиолетовый цвет. Под его пальцами появились
слова:
"Меня ужасает окружающее безмолвие".
Подчеркнув красным эту фразу и вздохнув, Раин продолжил свою исповедь:
"Я безмерно страдаю от одиночества и постоянно борюсь с почти
непреодолимым желанием... Но я не имею права... и поэтому мечтаю о
какой-нибудь экстремальной ситуации, чтобы вернуть к жизни хотя бы одного из
спящих".
Еще раз глубоко вздохнув, Раин заставил себя успокоиться и закончил
запись в фолианте-дневнике сухим изложением бедного на события бытия
одинокого скитальца, волею судьбы заброшенного в космос. Этот дневник был
его единственным собеседником каждые восемь часов неразличимых друг от друга
суток.
Затем Раин вновь спрятал красный журнал, сунул в карман ручку и
приступил к проверке настройки приборов пульта управления. Убедившись, что и
здесь все в норме, удовлетворенно кивнул своему отражению в экране и покинул
главный отсек.
Спустившись по короткому трапу на жилую палубу корабля, он вошел в свою
каюту и закрыл дверь. Это небольшое помещение мало чем отличалось от
безликой и стерильной больничной палаты, разве что вместо телевизионного
приемника на стене находился пульт, на экране которого виднелся только что
оставленный Райном командный пункт.
Замедленными движениями смертельно уставшего человека седой космонавт
освободился от комбинезона, подошел к укрепленной на кронштейнах койке,
принял заранее приготовленное снотворное и, удовлетворенно растянувшись на
постели, закрыл глаза. Он уснул, его хрипловатое дыхание спокойно и
размеренно.
...Раин оказался в тускло освещенном обширном помещении. Кажется, это
танцевальный зал. За высокими окнами, выходящими в сад, уже сгустились
сумерки. Звучала негромкая мелодия, и словно в такт ей загадочно мерцал и
переливался навощенный паркет.
Бал в разгаре. Дамы -- в вечерних туалетах, мужчины - во фраках.
Несколько пар медленно кружились в центре зала, кое-кто устроился в креслах.
Райн подумал, что это карнавал: лица прикрывали черные полумаски.
Приглядевшись, он понял, что это очки -- черные круглые очки в пол-лица.
Музыка постепенно становилась все тише, темп ее замедлился -- танцующие
почти перестали двигаться.
Наступила минута затишья, а затем послышался постепенно нарастающий
звук торжественного хорала.
Сидящие поднялись со своих мест, все как-то насторожились - настроение
в зале резко изменилось: от лирического ощущения не осталось и следа.
А между тем поющие голоса заполнили все пространство зала, накатываясь
одновременно со всех сторон и возбуждая в людях непроизвольную агрессию.
Но постепенно не осталось ни малейшего сомнения в том, что гнев
присутствующих направлен на вполне определенного человека. Пение внезапно
сменилось барабанным боем -- яростным и оглушительным.
Людей охватило безумие...
Спящий проснулся, прижимая руку к бешено колотящемуся сердцу: на него
обрушились воспоминания.
Волоча за собой видавший виды громадный чемодан, в дверь квартиры
нерешительно протиснулась чета Райнов. Их утомленные руки тут же в прихожей
с облегчением избавились от кожаного мастодонта, и тот, качнувшись
раз-другой, передумал падать на бок и покорно замер.
Взгляд Раина, избавившись от лицезрения чемодана, ткнулся в небольшое
апельсиновое деревце, посаженное в лакированную кадку. Проследив за взглядом
мужа, миссис Райн едва слышно произнесла:
- Кажется, мама хорошо следила за ним. -- Райн кивнул, соглашаясь, и
она продолжила: -- Мама прекрасно разбиралась в комнатных растениях.
Ты права, дорогая, -- ответил Райн.
В его голосе звучали сочувствие и нежность. Он бережно обнял ее за
плечи и притянул к себе. Жена ответила на порыв сдержанным объятием -- она
словно стеснялась и мужа, и стен их нового жилища, да, пожалуй, и растения в
кадке.
Понимая ее неловкость, Райн улыбнулся и, едва касаясь гладкой щеки
обращенного к нему лица, погладил упругую кожу. В ответ миссис Райн смущенно
улыбнулась.
- А теперь самое время осмотреть семейные владения, -- нарочито
легкомысленно предложил он.
Словно заблудившиеся в лесу дети, они взялись за руки и, покинув
наконец прихожую, отправились в глубь квартиры, песочного цвета ковры и
темная дубовая мебель которой поддерживали иллюзию лесного приключения. У
высоких окон гостиной они остановились - открывшийся вид на город
удовлетворил их.
-- Как приятно, что ближайшие дома расположены довольно далеко, -- с
удовольствием сказал Райн. -- Вспомни, как у Бенедиктов, -- окна в окна.
Полное впечатление, что они с соседями живут в одной квартире.
Хуже не придумаешь, -- кивнула жена. -- Словно на сцене -- никуда не
спрятаться от любопытствующих взглядов.
Продолжая путешествие по квартире, они заглянули в спальни для гостей
-- и вновь остались довольны видом из окон. Включая по дороге лампы, нажимая
на кнопки и с удовольствием разглядывая полученный эффект, они, наконец,
оказались на кухне. И здесь -- словно резвящаяся детвора -- дали волю своему
любопытству, выдвигали и убирали в стены холодильник, стиральную машину и
инфракрасную печь, открывали встроенные шкафы, чтобы полюбоваться их
содержимым, поразвлеклись с видеотелефоном и перетрогали все выключатели
дистанционного управления кухонной утварью.
Взбудораженные и веселые, они, в конце концов, ввалились в спальню,
предназначенную хозяевам. Солнечные лучи освещали широкую кровать с огромным
выпуклым зеркалом напротив нее. Охотничий азарт заставил их и здесь открыть
створки шкафов, где - в идеальном порядке -- уже размещались белье и одежда
новых владельцев.
Повернувшись к зеркалу, миссис Райн - подобно всем женщинам мира --
принялась поправлять прическу, а затем нерешительно взглянула на окно.
Надавив кнопку на подоконнике, Райн заставил шторы сомкнуться, и тогда
- в полумраке - проявился удивительный эффект освещения: на плоских
поверхностях стен заиграли, переливаясь, разноцветные огоньки. Женщина в
восхищении всплеснула руками.
Какая прелесть! - воскликнула она. - Я не могу любоваться чем-то
другим, когда передо мной такое чудо, как ты! -- пылко отозвался Райн.
Резко обернувшись на голос, она оказалась в крепких объятиях шагнувшего
к ней мужа. Его ласкающие руки коснулись плеч приникшей к нему женщины,
скользнули вдоль спины -- к талии.
Взглянув в сторону окна, словно желая убедиться в отсутствии
свидетелей, миссис Райн блаженно прошептала:
Ты не представляешь, как я счастлива.
В ответ послышалось утвердительное гудение, и его руки продолжили путь
вниз -- к ягодицам. Райн еще сильнее прижал к себе женщину и охватил ртом ее
губы. Замерев на мгновение, он решительным движением скомкал ткань ее юбки,
обнажив бедро.
Едва не задохнувшаяся от поцелуя, миссис Райн обмякла в его руках, и он
уложил ее на супружеское ложе. Лицо женщины порозовело, рот приоткрылся, и,
призывно вздохнув, она сомкнула руки на затылке мужа.
Когда пальцы Раина коснулись обнаженного живота, тело женщины
затрепетало.
Внезапно за стеной оглушительно загрохотала музыка. Пара на постели,
застигнутая врасплох, окаменела в неловкой позе неожиданно прерванного
наслаждения. Казалось, сами искрящиеся стены издавали эти скрежещущие, лишь
отдаленно напоминавшие некую мелодию, звуки -- настолько отчетливо и ясно
прослушивался каждый инструмент сумасшедшего оркестра.
Мужчина и женщина бессильно разомкнули руки и поднялись. Женщина
машинально оправила юбку и провела рукой по волосам.
- Это не лезет ни в какие рамки! - сжав кулаки, возмущенно проговорил
Райн. -- Даже в голову не могло прийти, что у твоей мамы такие соседи!
Безумие какое-то.
- А ты не мог бы... -- Миссис Райн нерешительно запнулась, не договорив
фразу. Муж вопросительно
обернулся к ней, и тогда она смущенно продолжила:
- Ты не мог бы заглянуть к ним и сказать, что квартира больше не
пустует... как-то договориться... этот шум... -- Ее голос окончательно угас.
Хмуро взглянув в сторону источника неприятности, Раин кивнул.
- Для начала я, пожалуй, постучу в стену, а там посмотрим.
Сняв ботинок, он - словно дятел -- подолбил по светящейся панели
каблуком и отступил в ожидании результата. От внезапно наступившей тишины
слегка закололо в ушах.
- Ну, кажется, сработало, -- удовлетворенно проговорил Райн.
Облегченно вздохнув, его жена вспомнила об обязанностях хозяйки дома:
-- Надо распаковать багаж. -- И она решительно направилась к двери.
- Не беспокойся, я сейчас приволоку это чудище, -- засмеялся Райн и
через некоторое время вновь оказался в спальне -- уже в обществе их
неподъемного чемодана.
Из-под откинутой крышки стали появляться на свет свидетели недавнего
медового месяца четы Райн: косметика для загара и от солнечных ожогов, яркие
разноцветные предметы туалета, купальные принадлежности, от которых еще
исходил аромат моря, небольшие сувениры друзьям и прочие мелочи.
Каждый извлеченный из бездонных недр предмет напоминал о трех
беззаботных солнечных неделях -- о днях, полных абсолютной свободы от забот
и людского общества. Радостные воспоминания заставляли их смеяться -- и
одновременно грустить об этой, уже навсегда минувшей поре счастья.
Последними на свет появились видеокассеты, извлеченные Райном из
потайного отделения чемодана. Прихватив их с собой, молодожены отправились в
гостиную, чтобы просмотреть запись на находящемся там телевизионном
комбайне.
Одно нажатие кнопки -- и они вновь оказались в оставленном ими мире. На
экране, сменяя друг друга, появлялись то горные пики, то безбрежная морская
гладь, то вересковые пустоши - под аккомпанемент плеска набегавших волн и
шелеста прибрежного ветра.
Они почти не снимали друг друга -- объектом съемок всегда оставался
принявший их оазис тишины с его безмолвными скалами, ослепительно голубой
водой и яркой зеленью трав: мир пустынного острова -- их Эдем.
Тишину прорезал птичий крик - камера тут же показала облачное небо, как
бы перечеркнутое стремительным полетом пернатого обитателя прибрежных скал.
И вновь пустынное море, горы, пригнутые ветром травы...
Пленка кончилась.
Миссис Райн подняла на мужа полные слез глаза.
Я хочу вернуться туда.
Он понимающе кивнул.
Конечно, дорогая...
Его дальнейшие слова потонули в неистовых звуках возобновившейся
музыкальной пытки.
Контраст между только что пережитой тишиной и грохочущим безумием
потряс их.
На щеках Раина заходили желваки.
- Этих поганцев убить мало! - рассерженно воскликнул он. -- Но я найду
на них управу, существуют же законы, в конце концов. Сейчас же пойду и
скажу, что немедленно звоню в полицию.
Мягкая ладонь жены успокаивающе погладила его по плечу.
- Знаешь, ни к чему общаться с подонками. Сунь им под дверь записку.
Есть Указ о борьбе с шумом, вот и напомни о нем. Вряд ли они захотят платить
штраф. Конечно, в полицию тоже стоит написать.
Райн постепенно взял себя в руки.
- Может быть, ты и права. Так и быть -- ограничусь пока запиской, но
если это безобразие не прекратится, то в следующий раз набью морду.
Райн принялся сочинять записку, а его жена занялась приготовлением чая.
Музыка продолжала греметь, и, словно в такт рваному ритму, из-под руки
Раина выходили короткие рубленые фразы: "...Считаю необходимым предупредить,
что обращусь в полицию. Своим поведением вы нарушаете Указ о борьбе с шумом
от 1978 года. Статья VII предусматривает крупный штраф или выселение. Об
имеющем место инциденте сообщаю администрации дома..."
Добавив еще несколько устрашающих фраз, Райн перечитал свое творение.
Оно не удовлетворило его, но думать под аккомпанемент камнепада было
невероятно трудно, и он решил оставить все, как есть. Изготовив копию, Райн
запечатал оба послания в конверты, и как раз в этот момент его жена
приказала чайному столику подавать чай.
Стоило бесшумным колесикам пересечь порог гостиной, как музыка
неожиданно смолкла. Райн рассмеялся и, подмигнув жене, проговорил:
Не кажется ли тебе, что весь этот шум затеяли обалдевшие от безделья
роботы? Возможно, таков стиль их забастовок?
Оценив юмор, миссис Райн улыбнулась и взялась за чайник, но муж
задержал ее руку.
Пожалуй, я начну разливать чай, а ты -- пока мы не передумали - сунь
эти конверты в ящик для внутренней почты. Он сразу возле двери.
Да, я помню, -- кивнула она, но тут же обеспокоено спросила: -- А как
поступить, если внезапно появятся наши шумные соседи?
Никак -- ты можешь просто не замечать их. Да и они, на мой взгляд, вряд
ли станут навязывать нам свое общество. Кстати, не стоит устанавливать
контакты ни с кем -- иначе прощай уединение. Так ведь?
Ты говоришь совсем как моя мама, -- заметила она и взяла со стола
конверты.
- Она была мудрая женщина, -- отозвался Райн.
Разливая по чашкам чай и раскладывая бутерброды, Райн услышал, как жена
открыла входную дверь, -- и тут же послышался посторонний женский голос.
Судя по интонациям, незнакомка сказала нечто веселое. Миссис Райн коротко
ответила, замок входной двери тут же защелкнулся, и по коридору торопливо
зацокали каблучки.
Он встретил вошедшую в гостиную жену обеспокоенным взглядом.
-- Что случилось? Какая-то неприятность?
Миссис Райн махнула рукой.
Это соседка из квартиры напротив. Она поздравила меня с приездом -- вот
и все. Я, разумеется, поблагодарила и поскорее заперла дверь.
Может быть, она, не дай Бог, нацелилась контактировать с нами? Вот уж
некстати!
- Вряд ли. Это совпадение: судя по количеству пакетов, она просто
возвращалась из магазина, а тут -- я. От неожиданности она и заговорила,
хотя ей явно было неловко.
Чета Райнов спокойно попила чаю, и молодая хозяйка отправила столик с
использованной посудой и остатками еды в сияющие просторы кухни.
Райн поставил очередную кассету, и, усевшись возле телевизора, они
вновь с удовольствием погрузились в созерцание недавнего отдыха. Когда на
экране появилось изображение высокого утеса с пещерой, миссис Райн
рассмеялась и потрясла мужа за плечо.
- Взгляни-ка! Помнишь, как я ужасно напугалась, когда мы наткнулись на
обитавшего в этой пещере старого рыбака? Ты еще сказал...
Ее слова прервал размеренный стук.
Раин резко оглянулся на звук, но в комнате никого не было.
-- Эй, я здесь -- за окном, -- послышался приглушенный голос.
Одним прыжком Райн оказался у окна: за стеклом покачивался на каком-то
хлипком сооружении краснолицый парень в комбинезоне. Рыжие волосы нечесаными
прядями торчали во все стороны, рот широко улыбался, обнажая частокол желтых
неровных зубов.
Ошарашенная миссис Райн в испуге прикрыла ладонью рот. Ее обозленный до
предела муж сначала даже лишился дара речи, а потом гневно вопросил:
- Как ты смеешь таращиться в наше окно? Ты что, никогда не слышал о
праве граждан на частную жизнь? Подумать только -- в собственном доме нет ни
минуты покоя!
Парень перестал улыбаться - его лицо отразило растерянность и
недоумение.
- Вот это да! Я думал, мне будут благодарны, а тут такое... Старая леди
всегда просила держать окна чистыми -- я так и делал, кстати, совершенно
бесплатно. А вы вместо того, чтобы заплатить за работу, возмущаетесь. Я же
не знал, что вы вернулись, и хотел, как лучше...
Раин сунул руку в карман и достал бумажник.
- Сколько? -- коротко спросил он.
- Три фунта семь шиллингов, -- прозвучал не менее краткий ответ.
Приоткрыв створку, Райн выложил на карниз четыре фунтовые банкноты.
- Получи расчет, сдачи не надо. И больше можешь не появляться -- я сам
справлюсь с мойкой окон.
Парень сунул деньги в карман, и на его лице снова появилась желтозубая
улыбка.
- Надеюсь, у вас голова от высоты не кружится. Мне многие говорили, что
станут сами мыть окна, а в результате -- такая грязища, просто срам! Сквозь
этот слой грязи они и солнышка-то в своих квартирах не видят. Ну просто как
в той черной яме в Калькутте! Снаружи очень даже видно, где неряхи живут.
Впрочем, это не мое дело.
- Вот именно -- не твое. А ты суешь свой любопытный нос, куда не
следует.
Улыбка снова исчезла с лица мойщика, и он нахмурился.
- А вот это уже оскорбление...
- Чтобы я тебя больше не видел! -- взвился Райн. - Сгинь!
Пожав плечами, парень насмешливо отсалютовал, вскинув руку к рыжей
шевелюре.
- Рад стараться, господин начальник!
Избавившись от докучливого соглядатая, Раин обернулся к жене, однако
перед телевизором ее уже не было. Он настороженно прислушался - из спальни
раздавались судорожные всхлипы. Райн стремительно бросился туда.
Лежа поперек супружеского ложа, женщина судорожно рыдала. Он присел
рядом и нежно погладил сотрясающиеся плечи.
- Я прогнал этого типа. Успокойся, пожалуйста. Все позади.
Стряхнув его руку, она заговорила сквозь всхлипы:
Я люблю уединение... Тебе не понять, как ужасно, когда за тобой
подглядывают в окна... У тебя другое воспитание... Зачем ты лишил меня покоя
и привез сюда?.. Как я несчастна!..
Поверь, любимая, мне тоже это не нравится. Но нужно время, чтобы
постепенно привести все в норму. В конце концов, мы сумеем убедить всех, что
больше всего на свете ценим общество друг друга. Не волнуйся -- все так и
будет.
Но слезы все не унимались. Райн схватился за голову, резким движением
взъерошив волосы.
- Я не знаю, как тебя убедить. Не плачь, ну, пожалуйста, не плачь!
Никаких новых знакомств -- обещаю!
Женщина тяжело повернулась к нему.
- Извини меня за истерику... Просто так все сцепилось одно с другим...
Я не думала, что нервы не выдержат...
-- Уже все прошло, дорогая. -- Он погладил ее по волосам. -- Пойдем,
посмотрим что-нибудь веселое. А потом...
Но стоило только женщине успокоиться, как снова грянула музыка. Она
звучала несколько тише, но не настолько, чтобы не беспокоить несчастных
Райнов.
Беспомощно застонав, миссис Раин сунула голову под подушку, стараясь
спастись от ударов вибрирующих низких звуков, сотрясавших тело от макушки до
пяток.
Беспомощно опустив руки, Райн смотрел на рыдающую жену, а потом яростно
кинулся к стене и принялся неистово колотить кулаками по ее сияющей
поверхности, пока не исчезли разноцветные огоньки -- все до одного.
А музыка все гремела и гремела...
Очередной день бесконечного космического полета. Райн выполнил
несколько гимнастических упражнений, принял душ и позавтракал.
Теперь работа. Затворив за собой дверь каюты, он отправился в главный
отсек, чтобы проверить показания приборов и уточнить курс звездолета. Как и
всегда -- все в норме.
Официальная часть окончена. Удовлетворенно окинув взглядом слабо
светящийся пустой экран и многочисленные шкалы со стрелками-указателями, он
устроился в кресле пилота и достал из ящика свой личный бортовой журнал в
красной обложке.
Каждый раз, почувствовав под пальцами гладкую поверхность тяжелого
фолианта, он, казалось, вновь обретал почти утраченную связь с Землей --
некую причастность к ее истории, к легендарным первопроходцам космоса.
Раскрыв журнал, он, прежде всего, указал дату "25 декабря 2005 г. от Р.
X." и провел под ней красную черту. Слегка помедлив -- то ли собираясь с
мыслями, то ли от предвкушения радости общения, пусть и с журналом -- сделал
очередную запись:
"Тысяча четыреста шестьдесят четвертый день полета. Борт „Надежды
Демпси". Курс -- Мюнхен 15040. Скорость -- девять десятых „С". Все
системы функционируют без отклонений от расчетных параметров. Показатели в
норме. Капитан и пассажиры здоровы.
Капитан корабля Райн".
Подчеркнув и эту запись красной линией, Райн нажал кнопку на пульте
управления и повторил в микрофон написанное в журнале, предварив сообщение
словом "отчет". Затем, проговорив условную фразу "конец связи", отключился
от машины.
Та превратила отчет капитана в радиоволны, и они тут же устремились к
Земле.
Райн всегда любил разнообразие. Поэтому даже рутинную процедуру отчета
старался каждый раз выполнить как-то иначе: во всяком случае, в следующий
раз он сначала наговорит его в микрофон, а только потом запишет в журнал.
Еще раз взглянув на показания стрелок, Райн убедился, что они
по-прежнему замерли на средних значениях шкал -- ни одна не приблизилась к
красным рискам опасности.
Райн не лукавил, сообщая о хорошем здоровье капитана: оно действительно
отменно для человека, прожившего уже три года при пониженной гравитации. С
момента старта он существенно потерял в весе, а замкнутое пространство
космического корабля высосало живые краски со щек: его лицо, несмотря на
регулярное облучение под искусственным солнцем, выглядело неестественно
бледным. Физическую форму Райн поддерживал, занимаясь на тренажерах; питание
было калорийным и насыщенном витаминами. Однако окажись он на Земле, вряд ли
смог бы, например, передвинуть мебель или пробежать хотя бы стометровку:
невостребованные мышцы постепенно атрофировались. Жаль, если такая участь
постигнет и мозг -- компьютеризованный корабль не требовал усиленной работы
мысли.
Однако космос не может лишить Райна силы воли -он твердо верил в это,
-- поскольку только от нее зависит, приведет ли капитан свой корабль в
намеченную точку пространства. А впереди еще три года полета...
Между тем Райн снова склонился над дневником-журналом - его шариковая
ручка принялась заполнять фиолетовыми буквами белую гладь листа.
"Сегодня Алексу исполнилось десять лет - и он уже в третий раз
пропустил свой праздник. Это очень печально, но, к счастью, он не знает об
Космос безграничен.
Он неприветлив и угрюм.
Это необъятная пустота, пронизанная холодом.
Угольно-черное пространство кое-где украшено россыпью светящихся
пылинок. Это звезды. Они -- словно в испуге перед безбрежностью космоса --
сбились в сообщества, именуемые галактиками.
Но океан мрака равнодушен к проявлению чувств.
Космос не стремится к устрашению, но и не успокаивает.
В нем нет ничего -- ни грез, ни любви, ни ненависти. Это эмоциональный
вакуум, лишенный страха, надежд и привязанностей. Ему чужды любые проявления
страстей.
Безмерность космоса подавляет. Этого гиганта невозможно ни
обескуражить, ни ублажить. Ни предугадать.
Космос существует -- и это непреложный факт.
Человеческий разум не в силах оценить его величину и примириться с тем,
что всегда была, есть и останется вовеки эта великая тайна, которая открыта
всем и не доступна никому.
С трудом укладывается в сознание само понятие вселенной, оставаясь для
большинства некой абстракцией -- без смысла и содержания.
И еще: космические глубины не имеют времени...
Сторонний наблюдатель - если бы такой нашелся -- заметил бы в этом
устрашающе равнодушном пространстве какое-то едва уловимое движение: это
летел небольшой космический корабль. Он уже преодолел огромное -- по земным
меркам - расстояние от родной планеты и продолжал путь к одному ему ведомой
цели.
Его полированный корпус слегка светился, отражая слабые лучи мерцающих
звезд. За ним тянулся шлейф отработанных газов, свидетельствуя о том, что
внутри металлической сигары -- вопреки безжизненности космоса -- теплилась
жизнь.
Об этом свидетельствовали и сопровождающие его -- словно хвост комету
-- не переработанные системой регенерации отходы: какие-то банки, обертки и
другой мусор. Отторгнутым предметам жизнедеятельности человека теперь
предстояло навсегда "украшать" космическое пространство.
Вел корабль человек по имени Райн. Седой и бледный, облаченный в
форменный серый комбинезон, он
казался элементом оборудования рубки, окрашенного в тусклые тона
серо-зеленой гаммы.
Даже цвет глаз и бровей не нарушал общего серого фона. Однако плотно
сжатые губы и сильное тренированное тело говорили о твердом характере и
решительности пилота.
Направляясь в главный отсек управления, Раин шел по центральному
коридору. Следовало уточнить координаты корабля и показания датчиков
регенерации и расходомера топлива, чтобы сверить их с данными бортового
компьютера.
Как и следовало ожидать, все оказалось в полном порядке -- Райн не
обнаружил никаких отклонений в параметрах.
Прекрасно.
Теперь надлежало заняться бортовым журналом -- этого требовала не
только многолетняя традиция, но и программа, заложенная в компьютер.
Устроившись в кресле перед огромным, слабо мерцающим экраном, Раин надавил
на пульте управления кнопку записи и произнес давно ставшую привычной фразу:
"Отчет.
Тысяча четыреста шестьдесят третий день полета. Борт „Надежды
Демпси". Курс -- Мюнхен 15040. Скорость - девять десятых „С". Все
системы функционируют без отклонений от расчетных параметров. Показания в
норме.
Командир корабля Раин.
Конец связи".
Голос звучал четко, размеренно и бесцветно -- так мог бы говорить и
робот. Никаких эмоций: сообщение, отныне зафиксированное в корабельном
архиве, уже автоматически передано в центр полетов, на Землю.
А теперь -- не менее традиционная -- запись в личном бортовом журнале.
Это уже не для постороннего глаза. Райн выдвинул один из ящиков обширного
пульта, извлек фолиант в красной обложке и открыл его на странице,
заложенной закладкой. Достав из нагрудного кармана комбинезона многоцветную
шариковую ручку и немного подумав, он проставил на верхней строке чистого
листа дату -- 24 декабря 2005 г. н.э. Сменив стержни, подчеркнул написанное
красным и вновь перешел на фиолетовый цвет. Под его пальцами появились
слова:
"Меня ужасает окружающее безмолвие".
Подчеркнув красным эту фразу и вздохнув, Раин продолжил свою исповедь:
"Я безмерно страдаю от одиночества и постоянно борюсь с почти
непреодолимым желанием... Но я не имею права... и поэтому мечтаю о
какой-нибудь экстремальной ситуации, чтобы вернуть к жизни хотя бы одного из
спящих".
Еще раз глубоко вздохнув, Раин заставил себя успокоиться и закончил
запись в фолианте-дневнике сухим изложением бедного на события бытия
одинокого скитальца, волею судьбы заброшенного в космос. Этот дневник был
его единственным собеседником каждые восемь часов неразличимых друг от друга
суток.
Затем Раин вновь спрятал красный журнал, сунул в карман ручку и
приступил к проверке настройки приборов пульта управления. Убедившись, что и
здесь все в норме, удовлетворенно кивнул своему отражению в экране и покинул
главный отсек.
Спустившись по короткому трапу на жилую палубу корабля, он вошел в свою
каюту и закрыл дверь. Это небольшое помещение мало чем отличалось от
безликой и стерильной больничной палаты, разве что вместо телевизионного
приемника на стене находился пульт, на экране которого виднелся только что
оставленный Райном командный пункт.
Замедленными движениями смертельно уставшего человека седой космонавт
освободился от комбинезона, подошел к укрепленной на кронштейнах койке,
принял заранее приготовленное снотворное и, удовлетворенно растянувшись на
постели, закрыл глаза. Он уснул, его хрипловатое дыхание спокойно и
размеренно.
...Раин оказался в тускло освещенном обширном помещении. Кажется, это
танцевальный зал. За высокими окнами, выходящими в сад, уже сгустились
сумерки. Звучала негромкая мелодия, и словно в такт ей загадочно мерцал и
переливался навощенный паркет.
Бал в разгаре. Дамы -- в вечерних туалетах, мужчины - во фраках.
Несколько пар медленно кружились в центре зала, кое-кто устроился в креслах.
Райн подумал, что это карнавал: лица прикрывали черные полумаски.
Приглядевшись, он понял, что это очки -- черные круглые очки в пол-лица.
Музыка постепенно становилась все тише, темп ее замедлился -- танцующие
почти перестали двигаться.
Наступила минута затишья, а затем послышался постепенно нарастающий
звук торжественного хорала.
Сидящие поднялись со своих мест, все как-то насторожились - настроение
в зале резко изменилось: от лирического ощущения не осталось и следа.
А между тем поющие голоса заполнили все пространство зала, накатываясь
одновременно со всех сторон и возбуждая в людях непроизвольную агрессию.
Но постепенно не осталось ни малейшего сомнения в том, что гнев
присутствующих направлен на вполне определенного человека. Пение внезапно
сменилось барабанным боем -- яростным и оглушительным.
Людей охватило безумие...
Спящий проснулся, прижимая руку к бешено колотящемуся сердцу: на него
обрушились воспоминания.
Волоча за собой видавший виды громадный чемодан, в дверь квартиры
нерешительно протиснулась чета Райнов. Их утомленные руки тут же в прихожей
с облегчением избавились от кожаного мастодонта, и тот, качнувшись
раз-другой, передумал падать на бок и покорно замер.
Взгляд Раина, избавившись от лицезрения чемодана, ткнулся в небольшое
апельсиновое деревце, посаженное в лакированную кадку. Проследив за взглядом
мужа, миссис Райн едва слышно произнесла:
- Кажется, мама хорошо следила за ним. -- Райн кивнул, соглашаясь, и
она продолжила: -- Мама прекрасно разбиралась в комнатных растениях.
Ты права, дорогая, -- ответил Райн.
В его голосе звучали сочувствие и нежность. Он бережно обнял ее за
плечи и притянул к себе. Жена ответила на порыв сдержанным объятием -- она
словно стеснялась и мужа, и стен их нового жилища, да, пожалуй, и растения в
кадке.
Понимая ее неловкость, Райн улыбнулся и, едва касаясь гладкой щеки
обращенного к нему лица, погладил упругую кожу. В ответ миссис Райн смущенно
улыбнулась.
- А теперь самое время осмотреть семейные владения, -- нарочито
легкомысленно предложил он.
Словно заблудившиеся в лесу дети, они взялись за руки и, покинув
наконец прихожую, отправились в глубь квартиры, песочного цвета ковры и
темная дубовая мебель которой поддерживали иллюзию лесного приключения. У
высоких окон гостиной они остановились - открывшийся вид на город
удовлетворил их.
-- Как приятно, что ближайшие дома расположены довольно далеко, -- с
удовольствием сказал Райн. -- Вспомни, как у Бенедиктов, -- окна в окна.
Полное впечатление, что они с соседями живут в одной квартире.
Хуже не придумаешь, -- кивнула жена. -- Словно на сцене -- никуда не
спрятаться от любопытствующих взглядов.
Продолжая путешествие по квартире, они заглянули в спальни для гостей
-- и вновь остались довольны видом из окон. Включая по дороге лампы, нажимая
на кнопки и с удовольствием разглядывая полученный эффект, они, наконец,
оказались на кухне. И здесь -- словно резвящаяся детвора -- дали волю своему
любопытству, выдвигали и убирали в стены холодильник, стиральную машину и
инфракрасную печь, открывали встроенные шкафы, чтобы полюбоваться их
содержимым, поразвлеклись с видеотелефоном и перетрогали все выключатели
дистанционного управления кухонной утварью.
Взбудораженные и веселые, они, в конце концов, ввалились в спальню,
предназначенную хозяевам. Солнечные лучи освещали широкую кровать с огромным
выпуклым зеркалом напротив нее. Охотничий азарт заставил их и здесь открыть
створки шкафов, где - в идеальном порядке -- уже размещались белье и одежда
новых владельцев.
Повернувшись к зеркалу, миссис Райн - подобно всем женщинам мира --
принялась поправлять прическу, а затем нерешительно взглянула на окно.
Надавив кнопку на подоконнике, Райн заставил шторы сомкнуться, и тогда
- в полумраке - проявился удивительный эффект освещения: на плоских
поверхностях стен заиграли, переливаясь, разноцветные огоньки. Женщина в
восхищении всплеснула руками.
Какая прелесть! - воскликнула она. - Я не могу любоваться чем-то
другим, когда передо мной такое чудо, как ты! -- пылко отозвался Райн.
Резко обернувшись на голос, она оказалась в крепких объятиях шагнувшего
к ней мужа. Его ласкающие руки коснулись плеч приникшей к нему женщины,
скользнули вдоль спины -- к талии.
Взглянув в сторону окна, словно желая убедиться в отсутствии
свидетелей, миссис Райн блаженно прошептала:
Ты не представляешь, как я счастлива.
В ответ послышалось утвердительное гудение, и его руки продолжили путь
вниз -- к ягодицам. Райн еще сильнее прижал к себе женщину и охватил ртом ее
губы. Замерев на мгновение, он решительным движением скомкал ткань ее юбки,
обнажив бедро.
Едва не задохнувшаяся от поцелуя, миссис Райн обмякла в его руках, и он
уложил ее на супружеское ложе. Лицо женщины порозовело, рот приоткрылся, и,
призывно вздохнув, она сомкнула руки на затылке мужа.
Когда пальцы Раина коснулись обнаженного живота, тело женщины
затрепетало.
Внезапно за стеной оглушительно загрохотала музыка. Пара на постели,
застигнутая врасплох, окаменела в неловкой позе неожиданно прерванного
наслаждения. Казалось, сами искрящиеся стены издавали эти скрежещущие, лишь
отдаленно напоминавшие некую мелодию, звуки -- настолько отчетливо и ясно
прослушивался каждый инструмент сумасшедшего оркестра.
Мужчина и женщина бессильно разомкнули руки и поднялись. Женщина
машинально оправила юбку и провела рукой по волосам.
- Это не лезет ни в какие рамки! - сжав кулаки, возмущенно проговорил
Райн. -- Даже в голову не могло прийти, что у твоей мамы такие соседи!
Безумие какое-то.
- А ты не мог бы... -- Миссис Райн нерешительно запнулась, не договорив
фразу. Муж вопросительно
обернулся к ней, и тогда она смущенно продолжила:
- Ты не мог бы заглянуть к ним и сказать, что квартира больше не
пустует... как-то договориться... этот шум... -- Ее голос окончательно угас.
Хмуро взглянув в сторону источника неприятности, Раин кивнул.
- Для начала я, пожалуй, постучу в стену, а там посмотрим.
Сняв ботинок, он - словно дятел -- подолбил по светящейся панели
каблуком и отступил в ожидании результата. От внезапно наступившей тишины
слегка закололо в ушах.
- Ну, кажется, сработало, -- удовлетворенно проговорил Райн.
Облегченно вздохнув, его жена вспомнила об обязанностях хозяйки дома:
-- Надо распаковать багаж. -- И она решительно направилась к двери.
- Не беспокойся, я сейчас приволоку это чудище, -- засмеялся Райн и
через некоторое время вновь оказался в спальне -- уже в обществе их
неподъемного чемодана.
Из-под откинутой крышки стали появляться на свет свидетели недавнего
медового месяца четы Райн: косметика для загара и от солнечных ожогов, яркие
разноцветные предметы туалета, купальные принадлежности, от которых еще
исходил аромат моря, небольшие сувениры друзьям и прочие мелочи.
Каждый извлеченный из бездонных недр предмет напоминал о трех
беззаботных солнечных неделях -- о днях, полных абсолютной свободы от забот
и людского общества. Радостные воспоминания заставляли их смеяться -- и
одновременно грустить об этой, уже навсегда минувшей поре счастья.
Последними на свет появились видеокассеты, извлеченные Райном из
потайного отделения чемодана. Прихватив их с собой, молодожены отправились в
гостиную, чтобы просмотреть запись на находящемся там телевизионном
комбайне.
Одно нажатие кнопки -- и они вновь оказались в оставленном ими мире. На
экране, сменяя друг друга, появлялись то горные пики, то безбрежная морская
гладь, то вересковые пустоши - под аккомпанемент плеска набегавших волн и
шелеста прибрежного ветра.
Они почти не снимали друг друга -- объектом съемок всегда оставался
принявший их оазис тишины с его безмолвными скалами, ослепительно голубой
водой и яркой зеленью трав: мир пустынного острова -- их Эдем.
Тишину прорезал птичий крик - камера тут же показала облачное небо, как
бы перечеркнутое стремительным полетом пернатого обитателя прибрежных скал.
И вновь пустынное море, горы, пригнутые ветром травы...
Пленка кончилась.
Миссис Райн подняла на мужа полные слез глаза.
Я хочу вернуться туда.
Он понимающе кивнул.
Конечно, дорогая...
Его дальнейшие слова потонули в неистовых звуках возобновившейся
музыкальной пытки.
Контраст между только что пережитой тишиной и грохочущим безумием
потряс их.
На щеках Раина заходили желваки.
- Этих поганцев убить мало! - рассерженно воскликнул он. -- Но я найду
на них управу, существуют же законы, в конце концов. Сейчас же пойду и
скажу, что немедленно звоню в полицию.
Мягкая ладонь жены успокаивающе погладила его по плечу.
- Знаешь, ни к чему общаться с подонками. Сунь им под дверь записку.
Есть Указ о борьбе с шумом, вот и напомни о нем. Вряд ли они захотят платить
штраф. Конечно, в полицию тоже стоит написать.
Райн постепенно взял себя в руки.
- Может быть, ты и права. Так и быть -- ограничусь пока запиской, но
если это безобразие не прекратится, то в следующий раз набью морду.
Райн принялся сочинять записку, а его жена занялась приготовлением чая.
Музыка продолжала греметь, и, словно в такт рваному ритму, из-под руки
Раина выходили короткие рубленые фразы: "...Считаю необходимым предупредить,
что обращусь в полицию. Своим поведением вы нарушаете Указ о борьбе с шумом
от 1978 года. Статья VII предусматривает крупный штраф или выселение. Об
имеющем место инциденте сообщаю администрации дома..."
Добавив еще несколько устрашающих фраз, Райн перечитал свое творение.
Оно не удовлетворило его, но думать под аккомпанемент камнепада было
невероятно трудно, и он решил оставить все, как есть. Изготовив копию, Райн
запечатал оба послания в конверты, и как раз в этот момент его жена
приказала чайному столику подавать чай.
Стоило бесшумным колесикам пересечь порог гостиной, как музыка
неожиданно смолкла. Райн рассмеялся и, подмигнув жене, проговорил:
Не кажется ли тебе, что весь этот шум затеяли обалдевшие от безделья
роботы? Возможно, таков стиль их забастовок?
Оценив юмор, миссис Райн улыбнулась и взялась за чайник, но муж
задержал ее руку.
Пожалуй, я начну разливать чай, а ты -- пока мы не передумали - сунь
эти конверты в ящик для внутренней почты. Он сразу возле двери.
Да, я помню, -- кивнула она, но тут же обеспокоено спросила: -- А как
поступить, если внезапно появятся наши шумные соседи?
Никак -- ты можешь просто не замечать их. Да и они, на мой взгляд, вряд
ли станут навязывать нам свое общество. Кстати, не стоит устанавливать
контакты ни с кем -- иначе прощай уединение. Так ведь?
Ты говоришь совсем как моя мама, -- заметила она и взяла со стола
конверты.
- Она была мудрая женщина, -- отозвался Райн.
Разливая по чашкам чай и раскладывая бутерброды, Райн услышал, как жена
открыла входную дверь, -- и тут же послышался посторонний женский голос.
Судя по интонациям, незнакомка сказала нечто веселое. Миссис Райн коротко
ответила, замок входной двери тут же защелкнулся, и по коридору торопливо
зацокали каблучки.
Он встретил вошедшую в гостиную жену обеспокоенным взглядом.
-- Что случилось? Какая-то неприятность?
Миссис Райн махнула рукой.
Это соседка из квартиры напротив. Она поздравила меня с приездом -- вот
и все. Я, разумеется, поблагодарила и поскорее заперла дверь.
Может быть, она, не дай Бог, нацелилась контактировать с нами? Вот уж
некстати!
- Вряд ли. Это совпадение: судя по количеству пакетов, она просто
возвращалась из магазина, а тут -- я. От неожиданности она и заговорила,
хотя ей явно было неловко.
Чета Райнов спокойно попила чаю, и молодая хозяйка отправила столик с
использованной посудой и остатками еды в сияющие просторы кухни.
Райн поставил очередную кассету, и, усевшись возле телевизора, они
вновь с удовольствием погрузились в созерцание недавнего отдыха. Когда на
экране появилось изображение высокого утеса с пещерой, миссис Райн
рассмеялась и потрясла мужа за плечо.
- Взгляни-ка! Помнишь, как я ужасно напугалась, когда мы наткнулись на
обитавшего в этой пещере старого рыбака? Ты еще сказал...
Ее слова прервал размеренный стук.
Раин резко оглянулся на звук, но в комнате никого не было.
-- Эй, я здесь -- за окном, -- послышался приглушенный голос.
Одним прыжком Райн оказался у окна: за стеклом покачивался на каком-то
хлипком сооружении краснолицый парень в комбинезоне. Рыжие волосы нечесаными
прядями торчали во все стороны, рот широко улыбался, обнажая частокол желтых
неровных зубов.
Ошарашенная миссис Райн в испуге прикрыла ладонью рот. Ее обозленный до
предела муж сначала даже лишился дара речи, а потом гневно вопросил:
- Как ты смеешь таращиться в наше окно? Ты что, никогда не слышал о
праве граждан на частную жизнь? Подумать только -- в собственном доме нет ни
минуты покоя!
Парень перестал улыбаться - его лицо отразило растерянность и
недоумение.
- Вот это да! Я думал, мне будут благодарны, а тут такое... Старая леди
всегда просила держать окна чистыми -- я так и делал, кстати, совершенно
бесплатно. А вы вместо того, чтобы заплатить за работу, возмущаетесь. Я же
не знал, что вы вернулись, и хотел, как лучше...
Раин сунул руку в карман и достал бумажник.
- Сколько? -- коротко спросил он.
- Три фунта семь шиллингов, -- прозвучал не менее краткий ответ.
Приоткрыв створку, Райн выложил на карниз четыре фунтовые банкноты.
- Получи расчет, сдачи не надо. И больше можешь не появляться -- я сам
справлюсь с мойкой окон.
Парень сунул деньги в карман, и на его лице снова появилась желтозубая
улыбка.
- Надеюсь, у вас голова от высоты не кружится. Мне многие говорили, что
станут сами мыть окна, а в результате -- такая грязища, просто срам! Сквозь
этот слой грязи они и солнышка-то в своих квартирах не видят. Ну просто как
в той черной яме в Калькутте! Снаружи очень даже видно, где неряхи живут.
Впрочем, это не мое дело.
- Вот именно -- не твое. А ты суешь свой любопытный нос, куда не
следует.
Улыбка снова исчезла с лица мойщика, и он нахмурился.
- А вот это уже оскорбление...
- Чтобы я тебя больше не видел! -- взвился Райн. - Сгинь!
Пожав плечами, парень насмешливо отсалютовал, вскинув руку к рыжей
шевелюре.
- Рад стараться, господин начальник!
Избавившись от докучливого соглядатая, Раин обернулся к жене, однако
перед телевизором ее уже не было. Он настороженно прислушался - из спальни
раздавались судорожные всхлипы. Райн стремительно бросился туда.
Лежа поперек супружеского ложа, женщина судорожно рыдала. Он присел
рядом и нежно погладил сотрясающиеся плечи.
- Я прогнал этого типа. Успокойся, пожалуйста. Все позади.
Стряхнув его руку, она заговорила сквозь всхлипы:
Я люблю уединение... Тебе не понять, как ужасно, когда за тобой
подглядывают в окна... У тебя другое воспитание... Зачем ты лишил меня покоя
и привез сюда?.. Как я несчастна!..
Поверь, любимая, мне тоже это не нравится. Но нужно время, чтобы
постепенно привести все в норму. В конце концов, мы сумеем убедить всех, что
больше всего на свете ценим общество друг друга. Не волнуйся -- все так и
будет.
Но слезы все не унимались. Райн схватился за голову, резким движением
взъерошив волосы.
- Я не знаю, как тебя убедить. Не плачь, ну, пожалуйста, не плачь!
Никаких новых знакомств -- обещаю!
Женщина тяжело повернулась к нему.
- Извини меня за истерику... Просто так все сцепилось одно с другим...
Я не думала, что нервы не выдержат...
-- Уже все прошло, дорогая. -- Он погладил ее по волосам. -- Пойдем,
посмотрим что-нибудь веселое. А потом...
Но стоило только женщине успокоиться, как снова грянула музыка. Она
звучала несколько тише, но не настолько, чтобы не беспокоить несчастных
Райнов.
Беспомощно застонав, миссис Раин сунула голову под подушку, стараясь
спастись от ударов вибрирующих низких звуков, сотрясавших тело от макушки до
пяток.
Беспомощно опустив руки, Райн смотрел на рыдающую жену, а потом яростно
кинулся к стене и принялся неистово колотить кулаками по ее сияющей
поверхности, пока не исчезли разноцветные огоньки -- все до одного.
А музыка все гремела и гремела...
Очередной день бесконечного космического полета. Райн выполнил
несколько гимнастических упражнений, принял душ и позавтракал.
Теперь работа. Затворив за собой дверь каюты, он отправился в главный
отсек, чтобы проверить показания приборов и уточнить курс звездолета. Как и
всегда -- все в норме.
Официальная часть окончена. Удовлетворенно окинув взглядом слабо
светящийся пустой экран и многочисленные шкалы со стрелками-указателями, он
устроился в кресле пилота и достал из ящика свой личный бортовой журнал в
красной обложке.
Каждый раз, почувствовав под пальцами гладкую поверхность тяжелого
фолианта, он, казалось, вновь обретал почти утраченную связь с Землей --
некую причастность к ее истории, к легендарным первопроходцам космоса.
Раскрыв журнал, он, прежде всего, указал дату "25 декабря 2005 г. от Р.
X." и провел под ней красную черту. Слегка помедлив -- то ли собираясь с
мыслями, то ли от предвкушения радости общения, пусть и с журналом -- сделал
очередную запись:
"Тысяча четыреста шестьдесят четвертый день полета. Борт „Надежды
Демпси". Курс -- Мюнхен 15040. Скорость -- девять десятых „С". Все
системы функционируют без отклонений от расчетных параметров. Показатели в
норме. Капитан и пассажиры здоровы.
Капитан корабля Райн".
Подчеркнув и эту запись красной линией, Райн нажал кнопку на пульте
управления и повторил в микрофон написанное в журнале, предварив сообщение
словом "отчет". Затем, проговорив условную фразу "конец связи", отключился
от машины.
Та превратила отчет капитана в радиоволны, и они тут же устремились к
Земле.
Райн всегда любил разнообразие. Поэтому даже рутинную процедуру отчета
старался каждый раз выполнить как-то иначе: во всяком случае, в следующий
раз он сначала наговорит его в микрофон, а только потом запишет в журнал.
Еще раз взглянув на показания стрелок, Райн убедился, что они
по-прежнему замерли на средних значениях шкал -- ни одна не приблизилась к
красным рискам опасности.
Райн не лукавил, сообщая о хорошем здоровье капитана: оно действительно
отменно для человека, прожившего уже три года при пониженной гравитации. С
момента старта он существенно потерял в весе, а замкнутое пространство
космического корабля высосало живые краски со щек: его лицо, несмотря на
регулярное облучение под искусственным солнцем, выглядело неестественно
бледным. Физическую форму Райн поддерживал, занимаясь на тренажерах; питание
было калорийным и насыщенном витаминами. Однако окажись он на Земле, вряд ли
смог бы, например, передвинуть мебель или пробежать хотя бы стометровку:
невостребованные мышцы постепенно атрофировались. Жаль, если такая участь
постигнет и мозг -- компьютеризованный корабль не требовал усиленной работы
мысли.
Однако космос не может лишить Райна силы воли -он твердо верил в это,
-- поскольку только от нее зависит, приведет ли капитан свой корабль в
намеченную точку пространства. А впереди еще три года полета...
Между тем Райн снова склонился над дневником-журналом - его шариковая
ручка принялась заполнять фиолетовыми буквами белую гладь листа.
"Сегодня Алексу исполнилось десять лет - и он уже в третий раз
пропустил свой праздник. Это очень печально, но, к счастью, он не знает об