Мутценбахер Жозефина. История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

   Он наслаждался моим бессилием и ещё больше терзал меня:
   – Вас обоих посадят за решётку… тебя и твоего бравого папашу!
   – Нет! – вырвалось у меня.
   – Нет? – переспросил он. – Нет? А вот мы это вскоре узнаем, если потребуется, то я ведь и под присягой могу подтвердить то, что видел.
   С этими словами он направился, было, к выходу:
   – А теперь я пойду…
   Я бросилась между ним и дверью.
   – Прошу вас, – смущённо пролепетала я.
   – Здесь вообще и просить больше не о чем. – Он собрался взяться за дверную ручку.
   Я широко раскинула руки, преграждая ему дорогу:
   – Прошу вас.
   – О чём просишь-то? – язвительно откликнулся он.
   Я прошептала:
   – Я прошу вас… господин Рудольф, извинить меня за то… что я была дерзка с вами…
   – Ага, – торжествуя, вскричал он, – что это теперь вдруг, а?
   Я продолжала настойчивей:
   – Пожалуйста, господин Рудольф, не ходите в полицию, прошу вас.
   – Ну, нет уж, – пригрозил он, – я непременно пойду в полицию, как пить дать!
   Я залилась слезами.
   – Прошу вас, господин Рудольф, не ходите, я же ни в чём не виновата.
   – В чём ты не виновата?
   – В том… что отец меня…
   – Неужели? – сказал он и вплотную наклонился ко мне. – А разве ты не виновата в том, что оттолкнула меня в тот день, когда я хотел тебя немножко потрогать?
   Он слегка коснулся моей груди.
   – Я никогда больше так не сделаю, – плакала я.
   – В таком случае, ты позволишь мне сейчас поиграть титьками, а?
   – Да, господин Рудольф.
   Он сдёрнул с меня рубашку, взял мои груди в руки и указательными пальцами поиграл сосками.
   – Теперь я имею право делать это, а? – насмешливо спросил он.
   – Да, да, – сказала я, покорно предоставив себя обстоятельствам.
   Он стоя потёрся ширинкой о мою плюшку:
   – А эту там… – выжидательным тоном поинтересовался он, – её я теперь тоже имею право… а?
   – Да, господин Рудольф.
   Я утратила всякую волю.
   – Неужели? – осклабился он. – Так, может, ты ещё хотела бы, чтобы я тебя посношал?
   Для меня это было единственным спасением:
   – Да, господин Рудольф.
   – А я вовсе не желаю тебя сношать, – со смехом воскликнул он, – я желаю только пойти в полицию.
   Я заплакала навзрыд. А он продолжал:
   – Разве что ты сама меня хорошенько попросишь тебя отпудрить, а?
   – Я очень прошу, господин Рудольф.
   – Погоди-ка.
   Он быстрее заиграл моей грудью.
   – Прошу вас… – повторила я.
   – Ну, продолжай же, – крикнул он и ткнул меня под живот.
   – Я прошу… господина Рудольфа… меня отпудрить… – послушно произнесла я.
   – Тогда пойдём.
   Он отпустил меня и направился к кровати.
   Я безвольно последовала за ним.
   – Ложись! – приказал он.
   Я сделала это.
   – Подними одежду!
   Я повиновалась.
   Он рассматривал, как я укладывалась перед ним.
   Потом скомандовал дальше:
   – Расстегни мне ширинку!
   Это я тоже выполнила. Наружу выпрыгнул его хвост. Он представлял собой тонкую белую макаронину, косо поднимавшуюся кверху.
   Теперь он забрался в кровать, лёг на меня и сказал:
   – Так, а вставлять внутрь ты тоже должна сама.
   Я схватила его хвост и ввела в себя. От приятности, которую я невольно испытала при этом, и, освободившись, наконец, от страха перед полицией, я облегчённо вздохнула.
   Рудольф вошёл в ножны почти по самую рукоятку, однако лежал неподвижно.
   – Теперь тебе нужно ещё сказать: «Господин Рудольф, долбите меня, пожалуйста».
   – Прошу вас, господин Рудольф, долбите, пожалуйста, – это я произнесла охотно.
   Грудь у меня была обнажена. Он схватил её, играл ею и возил внизу туда и обратно своим червяком. Я презирала его, я его ненавидела, но я ничего не могла с собой поделать, меня обуяла похоть. Ибо теперь он сношал, при каждом ударе полностью извлекая кайло, чтобы затем снова медленно до конца им всверлиться.
   После десятого или одиннадцатого удара его кинжала я начала подмахивать попкой и отказывалась уже понимать, почему я так отчаянно противилась этому приключению.
   – А-а… а-а… – вскрикивал он, – теперь я часто буду сношать Пеперль, так?
   И я отвечала:
   – Крепче… быстрее… у меня подкатывает… ах… да… будете сношать часто?
   – Вот так-то правильно… – кивнул он, – так мы с тобой поладим…
   – Ах, – пролепетала я, – на меня накатывает… брызгайте, пожалуйста, господин Рудольф.
   – Не торопись… – возразил он, – … у меня достаточно времени.
   Он неизменно сохранял один и тот же темп.
   Вдруг он, не приостанавливаясь, спросил:
   – Ты часто сношаешься с отцом?
   Я солгала:
   – Никогда… сегодня он в первый раз захотел.
   Он как раз снова всверлил мне свой хобот:
   – Не ври, – прошипел он при этом.
   – Ах… на меня опять накатывает… – воскликнула я.
   – Говори правду, – приказал он мне.
   – Да… хорошо… – ответила я.
   – Итак, ты часто сношаешься с отцом?
   – Да… часто… у меня подкатывает… крепче…
   – И когда же обычно?
   – Преимущественно по ночам…
   – С каких пор?
   – Уже с полгода будет…
   – Каждую ночь?
   – Нет…
   – Он хорошо трахает?
   – Да…
   – Лучше, чем я?
   – Нет… нет… – льстиво заверила я, – … у меня уже снова подкатывает.
   – Ты берёшь его в рот? – продолжал он свой инквизиторский допрос.
   – Да…
   – И мой возьмешь?
   – Да… – пообещала я.
   – А он вылизывает тебе плюшку?
   – Да…
   – Это приятно?
   – Да…
   – Мне тоже сделать это?
   – Да…
   Он обрабатывал меня, вероятно, добрые полчаса, и я плавала в собственном соку.
   Наконец он запыхтел:
   – Я брызгаю! Я брызгаю! Сейчас! Сейчас!
   И с этими словами он выдал мне такой заряд, что отчётливо послышалось бульканье, с которым из моего тела стремительно потекло.
   Когда мы оба кончили, он, поигрывая моими грудями, ещё немного поболтал со мною.
   – Я сразу понял, что рано или поздно буду сношать тебя.
   – Почему? – спросила я его.
   – Потому что сразу сообразил, что к чему, когда услышал историю с преподавателем катехизиса и когда увидел, что ты спишь с отцом в одной постели.
   – Я в этом не виновата, – защищалась я, – отец велел.
   – Так я и думал, – засмеялся он.
   – Вы никому не скажете? – поинтересовалась я.
   – Зачем бы. Если ты мне и дальше позволишь сношать тебя.
   – Да… я позволяю всегда меня сношать… – поклялась я.
   – И потом… я давно уже про всё знаю, – улыбнулся он.
   – Про что именно?
   – Ну, про дела с папашей.
   – Откуда же?
   – Потому что я уже несколько раз подглядел.
   Я опять перетрусила.
   – Когда, когда это вы подглядели?
   – Несколько раз… например, в воскресенье утром.
   – Неужели?
   – Тебе нужны доказательства? В минувшее воскресенье ты лежала сверху, а он снизу, и потом ты ещё в рот брала. А во второй раз ты снизу лежала… что скажешь, разве не так?
   – Да. – Я вспомнила. Это происходило, когда только начало светать.
   Он поднялся:
   – Ну, тогда с сегодняшнего дня ты моя любовница. Теперь у меня будет две.
   Я сдержала любопытства:
   – Две?
   – Да.
   – И кто же вторая?
   – Ты ещё увидишь её.
   С этими словами он удалился.
   Утром каждого дня, как только отец уходил из дому, он являлся в комнату и спрашивал:
   – Ну, сегодня ночью что-нибудь происходило?
   И я должна была рассказывать ему, сношалась ли я или нет. Кроме того, он хотел знать, имею ли я сношения с другими мужчинами. Однако я предусмотрительно умолчала об этом и ни словом не обмолвилась о моём священнослужителе. Рудольф никоим образом не употреблял меня, иногда только играл моими грудями или прохаживался внизу пальцами, а иногда без обиняков говорил:
   – Сегодня ничего не получится… вчера я пудрил другую свою любовницу.
   Я по-прежнему не испытывала к нему никакой симпатии, если только он непосредственно не находился во мне, однако и ненавидеть его я тоже больше не ненавидела, а считала чрезвычайно рассудительным, вследствие чего питала к нему огромное уважение.
   К помощнику священника я наведывалась приблизительно каждые две недели. Но теперь речь уже не шла о сожалении или о покаянии, об исповеди или об очищении. В один прекрасный день, едва только я вошла в комнату, он без лишних разговоров раздел меня, вылизал и отсношал, позволил снова полизать себя и затем исполнил мне номер на бис, произнося при этом лишь сплошную похабщину. С тех пор я вступала с ним в половые отношения как с всякими прочими мужчинами, и когда он лежал на мне или я на нём, я даже обращалась к нему на «ты».
   Рудольф же с тех пор неизменно обходился со мной хорошо, мой отец тоже, а о большем я и не мечтала.
   Если теперь, одеваясь поутру, отец брал меня за грудь или давал мне поиграть своим хоботом, я уже не испытывала робости, поскольку отныне знала, что Рудольф не сидит в засаде, а мирно спит. Пару раз я даже заметила ему в шутку по этому поводу:
   – Сегодня вы тоже могли бы опять нас застукать, отца и меня…
   Он осведомлялся:
   – Сношались?
   – Нет… однако… он снова играл со мной.
   Рудольф добродушно замечал:
   – Пусть себе играет, я больше не наблюдаю…
   Он повторял это столь часто, и повторял как само собой разумеющееся, пока я в это не поверила и, когда во время наших утренних развлечений отец внезапно останавливался со словами: «Тсс… неровен час, Рудольф войдёт…», сама не успокаивала его, замечая:
   – Ах, да ничего не будет… он спит как сурок.
   Так вот, однажды утром отец, как бывало, принялся заигрывать со мной и стянул мне рубашку, так что грудь у меня обнажилась. Он поцеловал её и затеял игру с сосками, что, надо признать, меня и по сей день ещё наполняет мгновенным желанием.
   Поскольку сам он тоже ещё был в рубашке и не успел надеть даже подштанников, вся его амуниция быстро оказалась в моих руках, и я обрабатывала его точильный ремень, пока тот не принял молодцеватую выправку и не начал пульсировать.
   Тогда он забрался мне под юбки и притиснул меня к кровати. Однако мне, не знаю уж почему, подумалось о Рудольфе, и я воспротивилась:
   – Нет… он может что-то услышать…
   – Да ерунда какая, он же спит, – возразил мне отец моими же собственными постоянными словами и от себя добавил: – Мне, во всяком случае, наплевать.
   Я стала ещё быстрее растирать ему черенок и предложила компромисс:
   – Пусть на вас так накатит.
   Ибо я всё ещё не рисковала ложиться.
   – Но в таком случае ты ничего не получишь, – добродушно заметил он.
   – Мне не требуется, – ответила я, прикидывая в голове как позднее возместить свой убыток за счёт Рудольфа.
   Но ничего не помогло.
   – Нет, нет… иди сюда… – настаивал отец.
   И поскольку я и без того уже наполовину была готова совершить сей акт, то позволила бросить себя на постель, да ещё собственноручно, лишь бы только поскорее покончить с этим делом, вставила поршень в машину.
   – А-а… а-а… – начал толочь отец.
   – А-а… сильнее… сильнее… – отвечала ему я.
   – Ах… именно сегодня так здорово… – пыхтел он.
   – У меня уже подкатывает… сейчас, – призналась я.
   – Ещё парочку ударов… так… я брызгаю… теперь я брызгаю.
   И в это мгновение волна его спермы ударила в меня, но в тот же миг распахнулась дверь, на пороге вырос Рудольф и невозмутимо спросил:
   – Чем это вы тут занимаетесь, господин сосед?
   Мой отец настолько оторопел от неожиданности, что наскоро сделал ещё три-четыре толчка, чтобы как можно основательнее выплеснуть семя.
   – Не торопитесь, пожалуйста… – насмешливо обронил Рудольф.
   Теперь мой отец подскочил как ужаленный и, продолжая учащённо дышать, с бледным видом встал перед Рудольфом. Тот пристально смотрел на него.
   Я, как была, так и осталась лежать на постели, поскольку не знала, что мне делать и как поступить.
   – Давайте для начала прикроем девчонку, – насмешливо произнёс Рудольф и опустил мне юбки. Потом, увидев мою обнажённую грудь, он кинул на неё подушку и сказал:
   – Прикройтесь, пожалуйста, этим, титьки меня возбуждают.
   Отец был ещё не в состоянии и слова промолвить.
   Рудольф обернулся к нему:
   – Ну-с, господин сосед, что это вы тут с девчонкой делали?
   Отец смущённо пробормотал:
   – Господин Рудольф… вы же не станете навлекать несчастье на мою голову…
   Рудольф засмеялся:
   – Это почему же? Ни один человек не стал бы сквозь пальцы смотреть на то, что вы свою дочь дрючите. Вы ведь как-никак девочку использовали…
   – Господин Рудольф, – пролепетал отец, заикаясь, – я вдовец… я ещё не так стар… Денег у меня, сами знаете, кот наплакал… Не могу же я рукой себя облегчать…
   – Однако… однако… оно верно, конечно…
   – Господин Рудольф, – взмолился отец, – вы мне должны всеми святыми поклясться, что не предадите это дело огласке.
   – Не могу обещать… но вы, впрочем, накиньте на себя что-нибудь и приходите на кухню, там мы с вами малость и потолкуем.
   Отец в страшном волнении оделся. Но когда он вышел на кухню, Рудольфа уже след простыл.
   Мы были крайне теперь озадачены. Отец отправился на работу, я как обычно слонялась без дела по дому, и вечером мы в подавленном настроении легли спать, не разговаривая друг с другом. Однако мы и без разговоров знали, что именно нас приводит в уныние.
   Один раз отец обронил только:
   – Если он на меня донесёт… гусь этот… я его прикончу.
   Но и я твёрдо решила на случай подобного разворота событий со своей стороны тоже посадить господина Рудольфа в лужу.
   Мы заснули, снова проснулись, снова некоторое время поспали. Мы оба ждали Рудольфа и надеялись поговорить с ним, когда он вернётся домой.
   Наконец мы услышали звук открывающейся двери.
   – Вот, он уже здесь, – сказал отец. Он совершенно не сомневался, что я бодрствую, и я действительно не спала. Было, вероятно, три часа ночи.
   На кухне раздевался Рудольф, и мы слышали, как он возится.
   – Может, мне сейчас к нему выйти? – спросил отец.
   – Попробуйте, – посоветовала я ему.
   Однако прежде, чем он успел подняться с постели, дверь отворилась.
   Мы услышали это, потому что в кромешной темноте ничего не могли разглядеть.
   Очень тихо Рудольф сказал с порога, не заходя в комнату:
   – Вы спите, господин сосед?
   – Нет, нет – живо отозвался отец, – имею честь кланяться, господин Рудольф…
   Не ответив на приветствие, Рудольф так же тихо произнес:
   – Позвольте, пожалуйста, Пеперль выйти ко мне.
   – Чего вы хотите? – Мой отец сел в постели.
   Рудольф невозмутимо повторил:
   – Позвольте Пеперль выйти ко мне, – и добавил, – вы же ничего не имеете против, господин сосед?
   В этом дополнении таилась угроза.
   Мой отец отлично её расслышал и ничего не сказал.
   Рудольф ждал в дверях.
   В конце концов, отец робким тоном прошептал мне:
   – Ладно, иди к нему… тут уж ничего не поделаешь… иди, Пеперль…
   Это прозвучало с печальной безнадёжностью.
   Я соскочила с кровати, устремилась к двери, Рудольф поймал меня, затянул в кухню и закрыл дверь.
   – Марш в постель… – сказал он мне.
   Мы улеглись.
   – Так, – он удовлетворённо хихикнул и прижался ко мне, – теперь ты с полчаса побудешь здесь, а когда снова вернёшься в комнату, скажешь, что я тебя отсношал.
   – Я не решусь на такое, – заявила я.
   – Да пустяки, он не посмеет ничего тебе сделать, – втолковал он мне. – Он же сам направил тебя ко мне.
   Мы спокойно лежали рядом друг с другом. Я ждала.
   – Итак, если он тебя спросит, отпудрил ли я тебя, ты отвечай утвердительно, – произнёс он снова.
   Я удивлённо спросила:
   – А разве вы не будете меня сношать?
   – Нет, – отмахнулся он, – я только что перед этим любовницу отсношал, дважды… у меня сил больше нет.
   – Только и всего-то… – Я ухватила его за иссякший шланг. – Эта беда поправимая…
   – Так ты действительно хочешь?
   Он взял меня за грудь.
   – Я, во всяком случае, была бы не против, – молвила я в ответ.
   – Ну что ж, я не уверен, однако попробую.
   – Может, мне его в рот взять? – предложила я.
   – Погоди, – я покажу тебе кое-что такое, что не оставит тебя равнодушной.
   Мне пришлось лечь на него, однако, головой к ногам. В такой позиции мне представилась возможность вплотную заняться попытками, реанимировать его безжизненный стебель, в то время как он прижал губы и язык к моим срамным губам.
   Эта парная работа была ещё для меня в новинку, но она показалась мне исключительно выгодной. В то время как я безуспешно трудилась над его утратившим прежнюю силу жезлом, он вылизывал меня так, что на меня каждое мгновение накатывало. И я тем более охотно держала во рту этот кляп, поскольку он не позволял мне кричать и стонать во весь голос, что я бы от блаженства наверняка делала, но из-за отца делать не могла.
   Мои усилия дали свои результаты. Рудольф тоже пришёл в возбуждение. И как только я заметила, что на его руинах вновь начинает расцветать жизнь, я развернулась и, поскольку он находился уже подо мной, по-кавалерийски оседлала его.
   Мы оба сдерживали громкое сопение. Он оттягивал ударами во всю силу, и когда, в конце концов, брызнул, то так высоко подбросил меня, что я чуть не свалилась с кровати.
   – А сейчас возвращайся обратно, – сказал он, когда всё было позади.
   Мне было страшно, и я объяснила Рудольфу:
   – Я боюсь…
   – Не смеши меня, – заявил он, – пусть только попробует предпринять что-нибудь. Скажи ему, что он тебя сам послал.
   Я на цыпочках проскользнула в комнату. Отец не пошевелился. Но когда я забралась в постель, он спросил:
   – Ну, что там?
   – Ничего, – чуть слышно сказала я.
   – Что же там было? – продолжал он.
   – Ничего, – откликнулась я.
   – Так чего же он, собственно, от тебя хотел?
   – Вы ведь, отец, сами догадываетесь… – ответила я.
   – Он тебя сношал? – допытывался он.
   – Да… но вы ведь меня сами послали.
   – Он сношал тебя?
   – Моей вины в этом нет… – утихомирила я его.
   – Сейчас же иди сюда… – прикрикнул он на меня.
   Я послушно переползла к нему в постель, под его одеяло.
   – Что вы надумали, отец?
   Он стремительно набросился на меня и разжал мне ноги. Я приняла его кол, который никогда ещё не был таким твёрдым.
   – Примиритесь со случившимся, – сказала я, – мы с вами делаем это всякий раз, когда вам хочется, а этого субъекта я больше к себе не подпущу.
   – Затки пасть, потаскуха! – прошептал он мне. – Ты же всего лишь потаскуха!
   И с этими словами чуть не до самого горла бесцеремонно вогнал в моё тело свой хобот.
   – Теперь он тебя тоже сношает… он тоже… – пропыхтел он при этом. – Может, он и в рот тебе вставлял?
   – У меня подкатывает… отец… у меня подкатывает… у меня с вами подкатывает… – воскликнула я.
   – Так он тебе в рот тоже вставлял?..
   – Да… он мне всюду вставлял… – говорила я то, что он хотел слышать, – он мне и плюшку вылизал… ой, у меня подкатывает… быстрее… быстрее!
   – С ним у тебя тоже подкатывало?
   – Да… – я больше не стеснялась, – да… на меня несколько раз накатило.
   И не успела я договорить эти слова, как он выстрелил мне заряд в матку.
   Потом мы оба изнурённо заснули. На следующее утро речь о проишедшем больше не заходила.
   Несколько дней спустя был праздник. Мой отец и Рудольф больше друг с другом не заговаривали. Рудольф спал, когда отец уходил на работу, а отец спал, когда Рудольф возвращался домой.
   Так вот в этот праздник, когда мы только что отужинали, и отец ещё курил трубку, Рудольф вдруг появился дома. Была половина девятого, час, стало быть, для этого непривычный.
   Он вошёл в комнату, приветливо поздоровался и поставил на стол две бутылки вина.
   – Мир вам, господин сосед, – воскликнул он, – не выпить ли нам вместе вина?
   Отец, который всегда охотно пропускал рюмочку, улыбнулся и сказал:
   – Не возражаю.
   А Рудольф многозначительно продолжал:
   – Впредь никакой вражды между нами, так?
   – Нет, – засмеялся отец, – никакой вражды… Вы имеете в виду из-за Пеперль?..
   – Господин сосед, – воскликнул Рудольф, – вы лихой парень. Давайте повеселимся. С сегодняшнего дня я свободен от служебных обязанностей, устроим хороший вечер… Хотите?
   – Согласен, – крикнул отец, и я подумала, было, о том, что предложение Рудольфа сводится к тому, что теперь меня собираются сношать оба.
   Однако на уме у Рудольфа было совершенно иное.
   – Вы позволите, господин сосед, представить вам мою, присутствующую здесь любовницу? – спросил он.
   – Какую любовницу? – изумлённо спросил отец.
   – Он дожидается сейчас в коридоре, – объяснил Рудольф.
   – Ну, так пригласите её, пожалуйста… пусть войдёт, пусть войдёт.
   Рудольф исчез и через минуту возвратился в комнату со своей любовницей. Её было на вид лет пятнадцать. Она была худенькой, с вздёрнутым носом, дерзкими глазами и широким ртом. Моё внимание привлекла только её грудь. При её худощавости она была на удивление большой и выдавалась далеко вперёд, упруго и крепко. И девица намеренно двигалась так, чтобы она подрагивала при каждом шаге.
   Вечеринка началась. Рудольф был очень оживлён, и Ценци, как звали его любовницу, смеялась каждому его слову.
   Отец тоже смеялся тем больше, чем больше пил, и все мы вскоре захмелели.
   Вино подошло к концу, и тогда Рудольф обнял Ценци и взял её грудь в руку.
   – Вот это грудочка, господин сосед, тверда как камень, – сказал он.
   Ценци громко расхохоталась, а отец косо взглянул на грудь, которую Рудольф держал в руке.
   – Да вы сами потрогайте, – подбодрил его Рудольф, – если нравится… я нисколечко не ревную, потрогайте же.
   Отец не двигался. Рудольф оставил Ценци и подошёл ко мне.
   – Конечно, у Пеперль, – сказал он, – тоже красивые твёрдые титьки… очень даже красивые… совсем такие же крепкие как у Ценци… – он, не стесняясь отца, взял меня за грудь. – Но они поменьше грудей Ценци и не такие остренькие… скорее округлые…
   Ценци громко расхохоталась.
   – Ценци, – предложил Рудольф, – покажи-ка хозяину свои титьки.
   Она послушно расстегнула корсет, ослабила бретельку рубашки, так что та соскользнула вниз и обнажила одну из её грудей. Она засмеялась и подошла к моему отцу.
   Было и в самом деле поразительно, насколько остро и крепко стояла её грудь, и сосок сам был похож на новую, маленькую, недавно распустившуюся грудь. Я с восхищением рассматривала это чудо, не обращая внимания на то, что Рудольф забрался мне под рубашку и зажал в руке мою грудь.
   – Ну, что скажете? – спросил Рудольф, обращаясь к отцу.
   – Очень красивая… очень красивая…
   Отец не в силах был больше сдерживаться. Он протянул руку и заставил колыхаться грудь Ценци вверх и вниз. А она только смеялась.
   – Ответный подарок… господин сосед… – рассмеялся Рудольф.
   Тогда отец взял в руку грудь целиком. Ценци подступила к нему ближе и продолжала смеяться.
   – Ценци, – скомандовал Рудольф, – поиграй немного с хозяином.
   Она послушно расстегнула моему отцу брюки, и я увидела, как ловко она выловила лосося и как поглаживала его, затем добавила к этому ещё и яйца и нежно потёрла их. При этом она смотрела отцу прямо в лицо и смеялась.
   – Если вы желаете отсношать Ценци, прошу вас… с удовольствием вам позволяю… – воскликнул Рудольф, – это всего лишь ответный подарок, господин сосед.
   Мой отец предоставил Ценци и дальше начищать себе штык и ничего не ответил.
   – Ценци, – приказал Рудольф, – хозяин может тебя отпудрить, понятно?
   Ценци по-своему истолковала эти слова и, подняв юбки, собралась, было, устроиться на коленях моего отца.
   – Ценци, – строго прикрикнул Рудольф, – что делают в первую очередь?
   Она проворно опустилась на колени, и длинная сосиска, торчавшая из штанов, в мгновение ока полностью исчезла у неё во рту.
   Рудольф поднялся из-за стола:
   – В таком случае я оставляю её вам, господин сосед, – проговорил он, – а Пеперль забираю с собой, вы не против?
   Мой отец только утвердительно кивнул головой.
   Однако Рудольф ещё раз подошёл к нему.
   – Прекрати-ка пока лизать, Ценци, – сказал он.
   Она остановилась и посмотрела на него.
   – Слушайте внимательно, господин сосед, – повторил Рудольф. – Я оставляю вам Ценци, и вы сношаете Ценци, а я увожу с собой Пеперль и сношаю Пеперль.
   – Да идите же, наконец, – пропыхтел отец, поднялся на ноги и грубо швырнул Ценци на кровать. Она громко расхохоталась. Но он бросился на неё, и она с юркостью угря мгновенно наставила его на правильный путь. Мы видели, как он принялся наносить удары, и услышали, как Ценци при этом нашёптывала:
   – Только хорошенько сношай… только хорошенько отпудри… как следует… сде-ла-ешь, да-а?
   Рудольф внезапно пришёл в возбуждение и я тоже.
   – Ага, коль так, – сказал он, – тогда и нам тоже стесняться особенно нечего.
   С этими словами он бросил меня на другую кровать, сам лёг сверху, и я приняла его удары.
   Получился великолепный квартет.
   Отец басил, тяжело дыша:
   – Давай сюда титьки… так… старательней жопой подмахивай… вот так хорошо…
   Рудольф пыхтел:
   – Едрёна вошь… вот это здорово… такое мне нравится… только не торопись, у нас море времени.
   Я визжала:
   – У меня подкатывает… у меня подкатывает… отец… Рудольф… у меня подкатывает.
   А Ценци шепеляво присюсюкивала:
   – Ах… трахай меня… сделай мне ребёнка… трахай меня… да… откуси мне титьку… откуси мне титьку… Рудольф… он меня сношает… он сношает меня…