Мутценбахер Жозефина. История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

   С этими словами он опять удалился через сад. А женщина поглядела ему вслед и промолвила:
   – Он опять боится, что одной мне с Альбертом не справиться.
   Затем она проводила меня в дом, прямо в ателье, которое произвело на меня сильное впечатление стеклянным потолком и высокими окнами. Она отворила потайную дверь, скрытую обоями, после чего отодвинула в сторону спрятанный за ней шкаф. И через образовавшийся проход мы попали в небольшую комнатку, свет в которую проникал сквозь единственное окно.
   – Раздевайтесь, пожалуйста, – сказала она мне.
   К моему удивлению сама она тоже начала снимать домашний халат.
   – Вам следует раздеться почти полностью, – заявила она, – вы можете оставить только чулки и туфли.
   Она стояла передо мной в рубашке и ждала, пока я не оголилась. Затем подошла вплотную и придирчиво меня оглядела.
   – Сколько же тебе лет? – Она вдруг заговорила со мною на «ты». – Четырнадцать?..
   – Ещё нет, – сообщила я.
   – Мой муж уже рассказал тебе, что он собирается с тобой делать?
   – Да.
   – Ну, хорошо, – произнесла она и сняла рубашку. – А остальное ты увидишь позднее.
   – Вас он тоже будет фотографировать? – удивлённо спросила я.
   Она рассмеялась:
   – Естественно… до сих пор он вообще только меня одну и фотографировал, потому что мы сюда ещё ни одну другую бабу не приводили. Во-первых, это крайне рискованно, а, во-вторых, все они слишком дороги…
   – Сколько же мне заплатят? – полюбопытствовала я.
   – Не беспокойся… – обнадёжила она меня, – ты останешься довольна.
   Её добродушно-приветливый тон пришёлся мне по душе.
   – Я вовсе не беспокоюсь, – с улыбкой сказала я.
   – Он наверняка предпочёл бы подобрать себе какую-нибудь другую, – словоохотливо продолжала она рассказывать, – но у него есть заказ, для выполнения которого ему нужна молодая девица, как ты…
   – Но ведь и вы ещё тоже молоды…
   Я намеренно сделала ей этот комплимент.
   – О, да… – засмеялась она, – вот смотри… такая большая грудь, да и стоит ещё достаточно туго, что скажешь?
   Она взяла свои груди и покачала их на ладонях. Они были широкими и крепкими, и так сильно расходились в стороны, что казалось возможным увидеть обе малины с двух сторон со спины, если конечно кому-нибудь пришло бы в голову разглядывать их оттуда.
   – Очень красивые… – с похвалой отозвалась я.
   – Ты только потрогай… – пригласила она меня.
   Мне пришлось взять её грудь в руку, и та действительно оказалась твёрдой и эластичной.
   – Вот только живот несколько толстоват… – с сожалением сказала она.
   – Совсем нет, – успокоила я её.
   – И ляжки… – Она шлёпнула себя ладонью по телесам и расхохоталась. – Когда меня видит Альберт, – продолжала она, – его сразу охватывает похоть.
   – Охотно этому верю…
   – Однако мой муж из-за этого сердится… – засмеялась она. – Конечно, но что было бы, если бы он не пожелал у него стоять? В таком случае ему вообще невозможно было бы нас фотографировать?
   После этих слов я начала смутно подозревать, что здесь, вероятно, происходило. Вскоре после этого фотограф вернулся и вызвал нас наружу. Мы вошли в ателье, и там оказался ещё один парень лет приблизительно восемнадцати. Это, должно быть, был рассыльной, конюх или нечто тому подобное. Потому что лицо у него было загорелое и обветренное, с красным, довольно крупным носом, и маленькие толстые ушки. Несмотря на стройность, в нём чувствовалась сила, и одет он был в целом неплохо. Мне, по крайней мере, он очень понравился.
   Господин Капуцци, так звали фотографа, тотчас же послал паренька, в котором я распознала вызванного Альберта, в комнату для переодевания.
   – Поторапливайся, – крикнул он ему вдогонку, а потом принялся рассматривать меня.
   – Она совсем неплоха… – обратился он к своей жене, – как ты находишь?
   – Да, – серьёзно ответила та ему, – это как раз то, что тебе нужно.
   – Как, однако, ещё соски высоко расположены, – заметил он.
   – Они ещё не до конца проявились… – объяснила жена.
   – И еще совершенно нет бёдер, – констатировал Капуцци.
   – К тому же несколько маловато волос… – подсказала ему жена, указывая на мою раковину.
   Впрочем, они остались мною весьма довольны, и Капуцци пообещал, что я не останусь внакладе. Он установил фотографический аппарат, сунул голову под чёрное сукно, а я с напряжённым любопытством наблюдала за его манипуляциями.
   Тем временем из комнаты появился уже голый Альберт. Он улыбнулся мне, поскольку я точно заворожённая уставилась на его штык, который он нёс перед собой уже в полной боевой готовности.
   Госпожа Капуцци громко рассмеялась и воскликнула:
   – Он и вправду у него уже снова стоит.
   Капуцци проворчал:
   – Угомонись.
   Альберт был прекрасного телосложения. Я залюбовалась выпуклостями его груди, подтянутым животом, сплетёнными из сплошных мускулов руками и бёдрами, и, прежде всего его толстым и прямым детородным солистом, величаво поднимавшимся вверх прямо из подбрюшных волос.
   Кацуцци провозгласил:
   – Итак, приступаем.
   Он пододвинул на авансцену небольшую, обтянутую ковром скамью без спинки и заявил:
   – Стало быть, сначала ты, Мелани, Альберт и ты – как тебя зовут? – добавил он, обратившись ко мне.
   – Пеперль, – сказала я.
   – Стало быть, Пеперль… вот и славненько… Альберт, ты садись в центре.
   Тот сел, как ему было предложено.
   – Так… теперь Мелани располагается справа от него, а Пепи помещается слева.
   Мы поспешили исполнить указание.
   – Так, а теперь каждая берётся рукой за член.
   Мы ухватились.
   – Альберт, – воскликнул Капуцци, – не сидите сиднем, вы тоже должны что-нибудь предпринять. Положите-ка обе руки каждой на плечи… замерли… один момент…
   Он исчез под чёрным сукном:
   – Так, – раздался из-под сукна его голос, – не шевелиться. Мелани, смотри на Альберта… ты, Пепи, тоже… а ты, Альберт, смотри вверх… возведи глаза.
   Мы последовали его приказанию. От стержня Альберта, с двух сторон обхваченного нашими руками, наружу глядел только самый кончик.
   – Один… два… три… четыре… пять… шесть… – отсчитывал Капуцци. – Готово.
   Мы вскочили на ноги.
   – Занимаем новую позицию, – приказал он.
   – Какую же? – спросила жена.
   – Ложись на спину, Альберт!
   Альберт улёгся на узкую скамью, его ноги ниже колен свисали вниз.
   – Мелани… ты встань над ним…
   Жена подложила на пол справа и слева по мягкому валику, на которые и взобралась, чтобы казаться выше.
   – Согнись над ним… – крикнул Капуцци.
   – Мы ведь такое уже не раз делали, – заартачилась, было, Мелани.
   – Делали, да не так… сейчас сама увидишь… – возразил маэстро.
   Она наклонилась вперёд, опершись на руки, и её груди повисли прямо над лицом Альберта.
   – Альберт, возьми груди в руки… – сказал Капуцци.
   Альберт ухватил обе округлые штуковины и начал поигрывать сосками.
   – Он меня опять возбуждает… – пожаловалась госпожа Капуцци.
   – Альберт… – заорал фотограф, – держи руки на привязи, иначе я тебе помогу.
   После этого тот спокойно держал в руках груди, однако на сей раз расшалилась Мелани, которая, покачивая телом, тёрлась сиськами о ладони Альберта.
   – Вот видите, – сказал Альберт, – теперь она же сама играет…
   – Мелани! – Фотограф произнёс это укоризненным голосом.
   – Ну, конечно… – надулась та, – а если я теперь уже возбудилась.
   – Пеперль… – обратился он ко мне, – возьми хвост Альберта и вставь его ей… только не отпускай руку.
   Я схватилась за флагшток Альберта и подняла его вертикально. Другой рукой я нащупывала входное отверстие Мелани. Однако она опередила меня и, схватив затычку, сама сунула её в предназначенную для этих целей скважину.
   – Ах… – вздохнула она при этом, – ах… опять сплошные мучения начинаются.
   – Не так глубоко, Мелани, – предостерёг её муж, – должна быть видна рука Пеперль…
   – Может быть, так? – спросила она и высоко приподняла попу, чтобы почти весь стебель Альберта, за исключением жёлудя, оказался снаружи.
   – Вот так правильно, – согласился он.
   – Просто беда какая-то, – воскликнула она, – так он у меня сразу выскальзывает, – и снова нахлобучила свой шлем на эту голову.
   – Нет, так не пойдёт! – зарычал её муж. – Надо выше… чёрт побери…
   Она нехотя приподнялась снова и сказала:
   – Как изволите… однако я думаю, что так было бы просто изумительно… – и с этими словами опять нанизалась.
   Муж подскочил к ней и отвесил по заднице такой шлепок, что в ушах зазвенело.
   – Да ты же сношаешься, стерва… – закричал он на неё, – но меня тебе не провести…
   – Это ведь тоже сношение… – ответила она раздражённо, – как только он оказывается внутри… это уже половое сношение!..
   – Нет, – горячился он, – сколько раз я уже тебе втолковывал… что мы только позы снимаем… это называется «обозначить». Обозначать позволительно… но я никогда не допущу, чтобы мою жену сношал кто-нибудь посторонний.
   В ту пору эта идиотская разница была очевидна и мне и всем прочим. Сегодня же, вспоминая об этом странном супруге, я не могу удержаться от улыбки.
   Я сжимала гвоздь Альберта, чувствовала, как он пульсирует, и моя рука медленно скользила вдоль него вверх, пока не коснулась краёв раковины Мелани, и тогда я почувствовала, что она ежесекундно сокращает свой клапан, вследствие чего Альберт, естественно, не мог не прийти в крайнее возбуждение.
   – Долго ещё это будет продолжаться? – спросила Мелани.
   – Нет… смотри в объектив аппарата… улыбнись… Пепи, ты тоже… так… один… два… три… четыре… пять… готово!
   Мелани соскочила с Альберта.
   – Слава богу, – воскликнула она, – никаких сил нет, такое выдерживать.
   Альберт продолжал неподвижно лежать на скамье.
   – Теперь наоборот… Пепи наверх… – приказал фотограф.
   Я заняла позицию, оставленную Мелани.
   – Мелани… сейчас ты вставляешь его Пепи… – приказал муж.
   – Нужно ли мне взять её за грудь?.. – спросил Альберт.
   – Разумеется… ты ещё спрашиваешь? – подбодрил его фотограф.
   Альберт положил мне ладони на груди. Мы улыбнулись друг другу, и он принялся поигрывать ими.
   Это господина Капуцци совершенно не беспокоило.
   Теперь его жена ввела мне шип.
   Мы с Альбертом понимающе переглянулись друг с другом, потом он начал наносить толчки, а я покачивалась вверх-вниз, так что Мелани пришлось отодвинуть руку. Однако она не дала нам долго предаваться этому, а сразу же завистливо закричала:
   – Теперь ты ничего не говоришь… почему? Сейчас тебе это не мешает? Они могут делать всё, что им вздумается…
   – Спокойно, дети… – попросил нас Капуцци и принялся снова отсчитывать: – Один, два, три, четыре.
   Мы вели себя смирно. Мелани снова держалась за балун Альберта, и всё в целом выглядело так, будто она оказывает нам содействие.
   – Готово, – сообщил Капуцци.
   Теперь мы снова взялись за старое, то есть пустились сношаться. Однако Мелани это разозлило:
   – Альберт… – закричала она на него, – прекрати немедленно…
   – Прекрати немедленно… – проворчал Капуцци, обращаясь ко мне. И когда это не произвело должного эффекта, сдёрнул меня вниз с насиженного места.
   – Я это запрещаю, – сказал он, – вы можете заняться этим позднее… если желаете.
   Он принялся компоновать новую, как он выразился, скульптурную группу.
   Альберт остался лежать на скамье. Мелани опустилась перед ним на колени и взяла в рот его хвост.
   – Только самую малость… – предупредил её Капуцци, – только обозначить…
   Я расположилась у Альберта над головой и поднесла к его губам свою чашу наслаждений. Альберт тут же исполнил языком на моём клиторе настоящую трель, которая недвусмысленно дала мне понять, что он большой мастак в этом деле, и заставила заёрзать туда-сюда от блаженства. Но, едва отыграв короткую увертюру, он успокоился и далее только «обозначал».
   Мелани составляла мне конкуренцию. По её щекам и по конвульсивному подрагиванию Альбертова стержня я видела, что она тайком ласкает языком маленькую порцию сладкого кочана, разрешённую ей мужем. Она сосредоточенно сопела и, щуря глаза, с опаской поглядывала в сторону мужа. Когда он спрятался под чёрным сукном, она мгновенно воспользовалась удобным случаем, чтобы заглотить шишку до самого основания.
   Сразу после этого снова прозвучало: «Один… два…» и так далее, а затем:
   – Снято!
   Альберт попрощался со мной языковой трелью.
   – Поменялись местами! – приказал Капуцци.
   Теперь я перешла к хвосту Альберта и взяла его в рот, что называется, по самую рукоятку. Я намеренно доставила ему такую приятность, чтобы он понял, что искусством фехтования языком я владею нисколько не хуже него.
   Мелани на полусогнутых ногах присела над его ртом, и по движениям Альберта я могла видеть, что он не просто «обозначает». Мелани с трудом удавалось сохранять внешнее спокойствие и не двигаться. Тем не менее, от моего внимания не ускользнуло, как сотрясались её бока, как дико она вращала глазами и как всё плотнее и плотнее опускалась на Альберта.
   – Мелани, – крикнул её муж, – ты могла бы поиграть своими титьками… сделай так, будто ты собираешься поцеловать соски.
   Она приподняла груди, наклонила голову и не преминула воспользоваться удобным случаем, чтобы ещё немного поёрзать туда-сюда. При этом манёвре её клитор, должно быть, выскользнул у Альберта изо рта, поскольку вдруг отчётливо раздался чмокающий звук.
   Последний не ускользнул от слуха Капуцци. Он тут же подскочил к нам и раздражённо спросил:
   – Альберт, мне это кажется или ты лижешь на самом деле?..
   – Да нет же… – пробулькал Альберт из-под своей ноши.
   – Я тебе этого не советую… – повторил Капуцци и, наклонившись, постарался разглядеть, как ведёт себя Альберт.
   – Но он ничего особенного не делает, – неприветливо отреагировала Мелани.
   Капуцци посмотрел ей в лицо:
   – Да ты же вся трясёшься от возбуждения… – с угрозой проговорил он.
   – Естественно, – согласилась она, – я всегда возбуждаюсь при этом… я же не деревянная. Побеспокойся лучше, чтобы мы поскорее закончили.
   Но когда Капуцци возвращался к аппарату и прятался под чёрное покрывало, Мелани совершила несколько быстрых ёрзаний, пошушукавшись при этом со мной, и Альберт принялся отбивать языком дробь по её влагалищному барабану.
   Капуцци, однако, закончил приготовления гораздо быстрее, чем она ожидала. «Один, два», – прозвучало от аппарата, и его «Снято!» отпугнуло нас друг от друга.
   – Что теперь? – поинтересовалась Мелани, стоя возле скамьи с колыхающимися грудями. Она тяжело и учащённо дышала.
   – Ложись ты на скамью… – сказал ей муж.
   Она с готовностью исполнила указание.
   – Так, – произнёс он. – Сейчас Пеперль должна сесть тебе на рот, а Альберт пусть уляжется на тебя.
   – Нет, – запротестовала она, – я не желаю лизать её мохнатку.
   – Тебе это совершенно незачем делать… – возразил он, – ты ведь только должна обозначить это.
   – Ах, как бы там ни было… но я не хочу иметь её возле своего рта… – ответила она.
   – Ну, тогда пусть Пепи ляжет на скамью… – предложил он, – а ты садись на ее рот.
   Однако Мелани не хотела упустить шанс получить в себя хобот Альберта.
   – Знаешь, что? – сказала она. – Пеперль могла бы поиграть моей грудью, это выглядит гораздо невиннее.
   Он согласился.
   Я опустилась рядом с ней на колени, взяла её грудь в обе руки и приложилась губами к малине. Я сделала то, что умела, и даже помогла ей получить маленькое удовольствие. Возбуждённая моим поцелуем, она начала подёргивать задницей вверх, и таким образом несколько раз вогнала глубоко в себя станину Альберта.
   Одним прыжком Капуцци оказался возле неё и закатил ей звонкую оплеуху:
   – Ты никак не можешь обойтись без сношения? Стерва ты эдакая… – заорал он на неё.
   – Да я ничего ведь такого не делаю… – заверещала она.
   – Ну, конечно, рассказывай, – в ярости проговорил он, – ты всегда этим занимаешься.
   – Ты грубиян, ты… – жалобно всхлипнула она, – Пепи сосёт мне грудь, и поэтому я не могла так не подпрыгнуть.
   – Прекрати сейчас же сосать, – приказал он мне, и, повернувшись к своей жене, продолжил ругать её дальше: – Это всё пустые отговорки… ты всегда пытаешься воспользоваться случаем, чтобы попудриться с Альбертом… уж я-то знаю…
   – Отстань от меня… – забранилась она, – ничего удивительного в том, что женщина шевелится, когда ей всаживают такой толстый стержень.
   – Ну-ну, – проговорил он, – ты у меня ещё попляшешь, я твой темперамент позднее быстро подровняю…
   С этими словами он скрылся под своим покрывалом у аппарата. Раз-два, и сцена была снята.
   – Так, – заявил он, – сейчас мне нужно в проявочную мастерскую… но обещаю тебе, если ты только посмеешь в моё отсутствие предпринять что-нибудь… я пришибу тебя.
   И он удалился в соседнюю комнату.
   – Господи Ииусусе, – вздохнула Мелани, – это для меня всегда какая-то пытка.
   Альберт с улыбкой заметил:
   – Я ничего не имел бы против, если бы мне уже сейчас позволили уйти.
   – Мой милый, мой сладкий Альберт, – прошептала она, – и тебе не хотелось бы разок отпудрить меня?
   – Ну, конечно, – ответил он, – я с превеликим рвением совершил бы сей подвиг… однако из этого ничего не выйдет…
   – Боже мой, боже мой, – жалобно воскликнула она, обратившись ко мне, – ты представить себе не можешь, с каким удовольствием я приняла бы парня… ты не поверишь, как мне хочется, чтобы он хоть раз, один-единственный раз смог отсношать меня.
   – И почему бы вам, в таком случае, этого не сделать? – удивлённо спросила я.
   – Так ведь ничего не получится, – посетовала она.
   – Сейчас, – предложила я, – сделайте это быстренько сейчас, пока его нет.
   – Ах, господи, – отрицательно покачала она головой, – он же всё сразу увидит.
   – Каким образом?
   Она указала на дверь, за которой скрылся Капуцци.
   – Через глазок, он оттуда всё видит.
   Я только теперь заметила маленький кружок желтого стекла, вставленного в дверь.
   – Такая вот ситуация, – с вздохом глубокого сожаления проговорила она, – мы уже два месяца так работаем… да, Альберт? Уже два месяца кряду я чувствую его член в руке, во рту, между грудями, во влагалище и в анальном отверстии… одним словом, повсюду… но всегда только самый кончик… всегда лишь начало… с ума можно свихнуться от этого.
   Альберт согласно кивнул:
   – Это неправильно… если он не хочет, чтобы я его жене что-то делал, тогда ему не следует меня и подкладывать к ней.
   – Естественно, – согласилась я, – это нелепо и подло.
   – Не правда ли, – заметил он. – Он позволяет разглядывать меня голышом. Он разрешает мне брать её за титьки… и её мохнатку я уже знаю так, будто шестьдесят раз её оттрахал, но я никогда не имел права до конца воспользоваться близостью… так дела не делаются.
   – А как тебя вообще угораздило оказаться в этой компании? – поинтересовалась я.
   Он густо покраснел и промолчал.
   – Ты, верно, сам напросился на это?
   – Ах, нет… – сконфуженно проговорил он.
   – Ну, тогда как? – продолжала я допытываться.
   – По-итальянски, – смеясь, сказала Мелани.
   – То есть как это? – с любопытством спросила я.
   – Придёт время, увидишь, – посулила она, – вероятно, мой муж ещё будет его фотографировать за этим занятием.
   Из проявочной вышел Капуцци:
   – Одна позиция оказалась испорченной, – сказал он, – её придётся повторить заново.
   – Какая же?
   – Последняя, это ты виновата, – проворчал он на жену, – потому что всё время дёргалась.
   Она ещё раз улеглась на скамейку. Альберт ещё раз вставил ей вершок своего хвоста. Я ещё раз взяла её грудь. После того, как Капуцци крикнул «Готово!», Альберт начал без стеснения трахать Мелани. Он, правда, успел нанести только три-четыре удара, но они были настолько ожесточёнными, что Мелани под ним только взвизгнула:
   – Иисус, Мария…
   Подскочив к скамье, Капуцци с такой силой отшвырнул его прочь, что тот едва устоял на ногах. Однако Альберт лишь лукаво рассмеялся на это.
   – Когда-нибудь я её всё-таки отсношаю, – пообещал он.
   – Никогда! – в бешенстве проорал Капуцци.
   Но Мелани пронзительно заверещала:
   – В таком случае хотя бы сам займись… я этого больше не вынесу.
   Капуцци вскипел:
   – Мы здесь собрались работать… я должен кое-что подготовить… так что не сейчас… не сейчас… наберись терпения…
   Мелани стала пальцами раздвигать себе щель:
   – Входи… входи сейчас же… или я приглашу Альберта…
   – Что глаза вылупили, пошли прочь отсюда, – властно приказал Капуцци нам с Альбертом.
   Мы не заставили его повторять дважды и шмыгнули в комнату для переодевания, где, не теряя ни секунды, бросились на пол.
   – Ах… – сказал Альберт, – как я рад, что ты здесь… как я рад… теперь я, по крайней мере, один раз могу потрахаться по всем правилам… ах… иди-ка сюда… теперь меня не нужно для этого приглашать… как обычно… ах… у тебя такая славная маленькая плюшечка… как это здорово… только двигайся… погоди… погоди… давай титьки… так… я поцелую твои сосочки… крепко поцелую… да…
   – Я всё время с нетерпением ждала этой минуты, – воскликнула я, – это наполняет меня таким сладострастием… какие там пробы… сильнее… ах… замечательный у тебя эклер… такой длинный… и такой тёплый… крепче… да… вот так… брызгай… брызгай же… ах… как хорошо… ещё? Ах… на меня уже дважды накатило.
   Закончив, мы услышали, как снаружи Капуцци с женой всё ещё продолжают обрабатывать друг друга.
   – Нет… нет… – шептала она, – пока не брызгай… ещё не сейчас… я ещё не насытилась… ещё больше… дай мне больше…
   Он басил:
   – Ну что… ты по-прежнему хочешь своего милого Альберта… а?..
   – Насрать мне на него, – изрекла она довольно отчётливо, – ты мне гораздо милее… только трахай… дай мне свой рот… свой язык, ах, ах…
   Всё остальное было сплошным хрипением.
   Потом господин Капуцци снова спросил:
   – Ты позволишь мне теперь брызнуть? Ты меня просто доконала… ах… твои груди… мне можно сейчас?
   А она:
   – Да… брызгай же… сейчас… так… а теперь Альберт может ёрзать и вертеться сколько ему угодно… теперь он меня больше не волнует… ах… ах… как это сладко…
   – Почему же он тебя больше не волнует? – с ревностью в голосе спросил Капуцци.
   Они оба закончили и продолжали беседовать.
   – Да он меня никогда и не волновал, – успокоила его жена, – когда он со своей макарониной здесь, или когда я беру её в рот, или когда он меня лижет, тогда ведь я думаю только о тебе… сам Альберт мне до жопы.
   Альберт рассмеялся, услышав такое:
   – Вот сучка, – сказал он, – она просто морочит ему голову… ты же собственными ушами слышала, какая похоть её от меня разбирает… она же сама это говорила.
   – Конечно, – заверила я его. – Но почему же ты ни разу так и не отодрал её… это, наверно, уже давно можно было сделать?
   – Нет, невозможно, – возразил Альберт.
   – Почему?
   – Потому что этот субъект глаз с неё не спускает.
   – А когда его нет дома? – заметила я.
   – Да нет, куда там, – Альберт отрицательно покачал головой. – Он такой хитрющий, никогда нельзя знать, где он в данный момент находиться, и он может объявиться в любую секунду.
   – Ну и что из того, в конце-то концов, – засмеялась я.
   Альберт стал серьёзным:
   – Тут не всё так просто… он в два счёта прикончит меня и её… он на такое способен… этот итальяшка! У него больше силы, чем у меня.
   – Скажешь тоже, – с сомнением произнесла я.
   – Подожди, – сказал Альберт, – ты ещё как-нибудь голышом его увидишь.
   – Каким образом?
   – Ну, видишь ли, – объяснил он мне, – иногда он позволяет жене себя фотографировать.
   – Так? Ну, тогда сейчас он непременно должен сделать это со мной, – высказала я пожелание.
   – Ты знаешь, – спросил Альберт, – сколько раз в день он сношает свою жену?
   – Ну, и сколько же?
   – Приблизительно семь-восемь палок ставит, моя дорогая.
   – В таком случае она должна быть сыта по горло, – предположила я.
   – Разумеется, – согласился Альберт, – однако он утратил для неё всякую пикантность и уже до чёртиков ей надоел.
   В этот момент нас снова вызвали в ателье.
   – Так, теперь новая композиция… – объявил Капуцци. Он расхаживал в рубашке и подштанниках, лицо у него выглядело разгорячённым. У Мелани были красные пятна на груди, уши изрядно покраснели, однако она удовлетворённо смеялась, и глаза у неё блестели.
   – Гляди-ка, – засмеялась она, – эта парочка тоже уже успела всё провернуть.
   С этими словами она схватилась за обвисшее кропило Альберта и продемонстрировала его мужу.
   Затем она подошла ко мне и шёпотом спросила:
   – Хорошо было?
   – Сказочно, – промолвила я в ответ, чтобы вызвать в ней зависть, – он это умеет.
   – Да, и что же нам в таком случае прикажете делать, – заметил Капуцци, – если он у Альберта больше не стоит?..
   – Придётся тебе показать своё мастерство, – посоветовала ему Мелани, – а я тебя пофотографирую.
   Капуцци сбросил с себя одежду, и я залюбовалась его богатырской грудью, густо поросшей волосами, его могучими руками и исполинским корнеплодом совершенно тёмного цвета, который, покачиваясь, вырастал из-под его живота.
   Он направился, было, ко мне, однако Мелани крикнула: