Мякшев Антон. Тринадцатое Поле

   – Как? – закидывая ногу на ногу, осведомился Костя.
   – Блеск, – выразительно сморщился Славик. – А глазки накрасить забыл?
   – Какие еще глазки?
   – Ты же вроде просто подстричься собирался?
   – Ну, – подтвердил Костя. Изогнувшись, он достал из заднего кармана коротенькую сигару и зашуршал целлофановой оберткой. – Собирался. А потом подумал – какого хрена? Новая жизнь – новый имидж. Дай-ка, подумал, самовыражусь. Чего ты кривишься-то, Слав? Завидно?
   Славик только хмыкнул. Тогда Костя вопросительно посмотрел на меня.
   – Нормально, – осторожно ответил я, почему-то боясь встретиться с ним взглядом.
   Волосы Костыля, еще пару часов назад темно-русые и уложенные на классический «офицерский» пробор, сейчас были обесцвечены до легкой синевы, заметно укорочены и тщательно растрепаны. В левом, припухшем и покрасневшем ухе поблескивало тонкое серебряное колечко. Рубашка, расстегнутая и широко распахнутая на груди, сияла белизной. Голубые джинсы подвернуты так, чтобы выглядывали из белых кроссовок белые носки.
   С утра он и одет был не так. Джинсы помню, а вот рубашка… Рубашка, кажется, была другая.
   – Ты и гардероб обновил? – спросил я.
   – Гардероб? Да нет… Я домой забежал, куртку скинул. Жарко.
   Куртка. Ага, правда, на нем с утра была джинсовая черная куртка. А сейчас…
   Да что это, в самом деле, я? Обычная прическа, обычная одежда. Серьга? Подумаешь, серьга! Это же Костя. Костыль. Костя-Костыль. Мы вместе с ним вступительные экзамены сдавали. Вместе отмечали поступление. Я у него дома бывал. С родителями его общался. Он человек простой и понятный. Есть такие люди, которых с первого взгляда насквозь видно. Он марки собирает. Учится играть на банджо. Мечтает стать международным журналистом, чтобы путешествовать по миру бесплатно. И фамилия у него смешная, из анекдота – Рабинович.
   «Ты не в Игре, Никита, – сказал я себе. – Ты в общем мире. Успокойся…»
   – Имидж… – проворчал Славик и пристукнул ладонями по коленям. – Так мы идем или нет? Здесь через дорогу напротив остановки бар есть недорогой. Там живое пиво бывает. Идем? Имидж – ничто, а жажда… сами знаете. Никита, ты что?
   Я поднялся и еще раз посмотрел на Костыля. Костя, зажмурившись, раскуривал свою сигарку.
   – В сортир забегу на дорожку, – придумал я. – На клапан давит.
   – Давай, только быстро.
   – А мы что – втроем идем? – открыл глаза Костыль.
   – А кто еще? – удивился Славик.
   Костя выдул толстую струю дыма по направлению к девчачьей скамейке. Типа с трубочкой там уже не было.
   – Ну… Валяй, – разрешил Славик. – Проверь имидж на убойность.
   – Я один, что ли? – возмутился Костя.
   – Куда уж нам уж! – хмыкнул Славик. – Нам с нашими колхозными рылами и соваться не стоит, правда, Никита? А тебе, Константин, флаг в руки. Главное, не забывай сигарой попыхивать и рубашку расстегни еще на две пуговицы – как раз до пуза. Действуй. Имей в виду – мне бы желательно вон ту… которая в центре. А Никите – рыжую.
   – Рыжая мне самому нравится, – проворчал Костыль, вставая. – Смотрите, убогие, и учитесь.
   Он перекинул сигару в угол рта, сжал ее зубами, с размаху воткнул руки в карманы и, раскачиваясь, направился к соседней скамейке.
   – Походочка, ё-моё… – прыснул Славик. – Никита, ты куда? Цирк пропустишь! Впервые на арене дрессированный таракан-соблазнитель по кличке Костыль. Никита!
 
   Удачно проскользнув мимо коменданта, увлеченно беседующего о чем-то с вахтером, я прошел по длинному пустому коридору. Удушающе пахло свежей краской и сладко-терпко – густым лаком. Университет переехал сюда совсем недавно – с нового учебного года; а до этого помещался в типичном детище передовой советской архитектуры, четырехугольной стеклянно-стальной махине, где всегда «светло и просторно». Новое здание отгрохали ничего себе – в псевдоготическом стиле: сужающиеся кверху этажи, декоративные балконы, даже башенки со шпилеобразными крышами и огромные, похожие на колесо от комбайна часы над входом. Старшекурсники тут же окрестили новое обиталище «рейхстагом». Двери в аудитории здесь были двустворчатыми и тяжелыми, а сводчатые коридоры, несмотря на обильное освещение, из-за непомерной высоты потолков казались мрачноватыми – стук моих шагов отдавался далеко вокруг, как я ни пытался передвигаться потише. Не хватало еще, чтобы меня застукал здесь кто-нибудь из преподавательского состава.
   Оказавшись в туалете, я перевел дыхание.
   Успокоиться. Успокоиться – и все. Я же не в Игре, чего я волнуюсь? В груди до сих пор шевелится брезгливый испуг, будто я случайно наступил на здоровенного мохнатого паука. Черт, даже вспотел. Это все из-за Макса! Макс тоску нагоняет своим карканьем. «Берегись, Никита! Сейчас ты в таком положении, что тебе на каждом шагу надо оглядываться – даже тогда, когда оглядываться никак нельзя. Ты обещал три кафа для народа гхимеши. Слова назад не воротишь. Место, где находится первый каф, уже известно. И известно не только нам. Но никто не может знать того часа, когда ты пойдешь за кафом. А с этой операцией спешить не следует. Надо осмотреться. Как можно более полно разобраться в ситуации. Неделю надо подождать хотя бы. По меньшей мере – неделю. А там видно будет. Теперь дальше… Получив кафы, гхимеши обретут могущество, равного которому не имел еще ни один народ в Поле. Поле Руин полностью подчинится гхимеши, и где уверенность в том, что пустынники не возжелают владычества над соседними Полями? Даже если они не осмелятся нарушить Правило, запрещающее созданиям Полей нарушать границы своего Поля, думаешь, положение, в котором окажутся пустынники благодаря обретенной силе, понравится детям Лесного Поля, Поля Кладбища и Ледяного Поля? Ни хрена это им не понравится. Свод Правил Игры никогда не нарушался, но ведь еще никогда ни один из народов не получал могущество трех кафов. Трех! Это невообразимая сила. Если дети Поля обретут такую силу, несомненно, нарушится равновесие в Полях. А нарушение равновесия всегда чревато… А тут еще эти донесения дурацкие…»
   Донесения, да. Информация. От лазутчиков.
   Это Макс придумал – посылать в Поля ратников, скрывающих оружие и цвета клана под серыми плащами. Придумать-то нетрудно, гораздо сложнее было убедить ратников в том, что досужие разговоры низших созданий – детей Поля – имеют определенную ценность.
   «Положение изменилось, – втолковывал Макс Драконам. – Нас мало, нас всего восемнадцать человек, а Поля становятся сильнее с каждым днем. Вовсе не Мертвый Дом наш основной противник, наш противник – это Поля. Создаия Полей развиваются небывалыми темпами; у них не было своей истории, их история начинается сейчас – когда, прогремев, стихла Битва, когда от расы Создателей остались жалкие недобитки, когда дети Полей вдруг осознали, что они принадлежат лишь себе и больше не обязаны служить воителям из общего мира. Поймите наконец, если вовремя не овладеть ситуацией, создания Полей уничтожат нас – они и сейчас могут сделать это с легкостью, – а потом будут искать пути в общий мир. В наш мир».
   Драконы – тринадцати-пятнадцатилетние пацаны – недоуменно фыркали. В полной мере прониклись услышанным лишь старшие: Виталик-Аскол, Рогатый, Однорукий, Га-рун – ратник трех колец, владеющий техникой боя двухлезвийным мечом, Саул-лучник, еще один новообращенный, не имеющий имени Дракона, Антон; и еще трое. Они и стали первыми лазутчиками.
   И информация, вынесенная ими из Лесного Поля и Поля Руин, поразила всех. Как выяснилось, Дворец Магистра в Итта давно уже не пустует. Он занят Правителем Унгу из народа лесных охотников. Знак Золотого Дракона сбит с главной башни, теперь там красуются несуразные пиктограммы, намалеванные углем и черной смолой железного дерева. Правитель Унгу объявил себя полноправным властелином Лесного Поля. В его подчинении личная гвардия из семисот охотников. Семьсот взрослых мужчин, вооруженных луками, копьями и длинными ножами. Бангу из народа рыбарей, занявших город Симху, собрал армию из пяти сотен воинов. Это на юге. А из северных лесов долетают известия о некоем Танге, чья орда насчитывает более двух тысяч мужчин, каждый из которых с малолетства ходил на пещерных медведей с каменным топором и сбивал тяжелыми дротиками рысей с древесных ветвей. Излишне говорить, что и Бангу, и Танг также объявили себя полноправными, единственными и неповторимыми властелинами Лесного Поля. А друг друга – самозванцами и подонками, достойными в лучшем случае колесования, а в худшем – медленного опускания в заросли чиримту…
   В Поле Руин Дворец Магистра полностью разрушен. Крошенину камней и осколки плит заметает рыжим песком, а из заваленных подвалов воют и свистят сшиас. Зато претендентов на владычество над Полем сразу шестеро – по числу наиболее крупных племен. Шесть претендентов, не считая народа гхимеши, который предпочитает не ввязываться в межплеменные свары, а спокойно дожидаться своих кафов в подземных убежищах.
   В Ледяном Поле сейчас сезон таяния, поэтому жизнь там замерла до первых заморозков.
   На Поле Кладбища не решился проникнуть даже Однорукий, получивший недавно очередное, пятое кольцо и именовавшийся мастером. В дрожащую тишину погрузилось Кладбище. Народы хуму-хуву, ково-кобо и ли-ши покинули физические слои пространства, уйдя в астральные сферы, где давними традициями было положено им решать конфликты. Вечные сумерки Поля переполнены воинственным ревом сражающихся призраков, и существа из плоти и крови не могут появляться там без опасения за собственный рассудок.
   На Поле Солнца только что захлебнулась и угасла короткая резня, и сейчас на Поле относительно спокойно. Скромный очажок цивилизации растоптан ордой серокожих дикарей сарафи с востока. Орда пришла и схлынула. По опустевшим улицам города Ан разгуливают ягуары, пантеры и семиглавые змеи чиу, на побуревших от крови стенах домов замерли пожирающие солнечный жар желтые саламандры. Дворец Магистра на холме атакован джунглями – лианы оплели колонны и балконы, из окон и дверей торчат пурпурные колючки, в залах орут попугаи и говорящие обезьяны.
   В Поля, принадлежащие Мертвому Дому, лазутчики не входили, но слухи говорят, что и там царят хаос и смерть, расчищая дорогу новой жизни; как змеи, убивающие все живое в том месте, где готовятся выводить из гроздьев кожистых яиц своих детенышей.
   Все эти новости были настолько неожиданны, что поверить в их правдоподобность было трудно. Макс, как обычно, несколькими фразами расставил все по местам.
   Когда последний раз Драконы прислушивались к тому, чем дышат и живут дети Поля? Когда Драконы последний раз появлялись в городах? Казалось, что Поля, оглушенные Битвой Десяти Полей, долго еще будут приходить в себя. Теперь выяснилось, что это не так. Скинув владычество расы Создателей, Поля заторопились жить и развиваться, осваивая неосвоенное, выращивая зарожденное. Когда начались изменения? Этого никто сказать не может.
   Да, и главное… То, чего никогда не было за всю историю Игры. Нарушался основной закон, незыблемый со времен сотворения Полей: «Дитя Поля не должен покидать мест, где он родился. Увидишь чужого на своем Поле – убей; войдешь в другое Поле – погибнешь». И это были не опасения, не мрачные прогнозы относительно поведения гхимеши с силой их кафов. Это было реальностью. Закон уже нарушался. Прямо сейчас. Создания Полей свято чтили этот закон – ведь он был гарантией их безопасности от враждебных соседей. Правда, закон нарушали не прямо – его довольно остроумно обходили. Кто?
   Старейшие и Всевидящие. Дети Полей, изначально выделенные Создателями из основной массы сотворенных тварей. Одаренные Создателями могуществом видеть то, чего не видят другие, понимать то, что не может понять никто. Старейшие и Всевидящие, немощные телом, но сильные разумом и непостижимым ни для кого духом. Да, Старейшие и Всевидящие теперь отказываются говорить с людьми из общего мира. Раса Создателей теперь не властна над Старейшими и Всевидящими. Они, Старейшие с каждого Поля, пользуются способностью посылать свой разум на чудовищные расстояния для того, чтобы говорить друг с другом, не пересекая границы Полей. И эти встречи, незримые и неощутимые для остальных детей Поля (да и для людей из общего мира тоже), проходят с пугающей периодичностью.
   Те из Старейших, что, не убоясь табу, говорят с соседскими чужаками, называют себя Советом. Аскол случайно услышал об этом от двух торговцев в Итта. Торговцы говорили шепотом, помахивая вокруг себя пучками травы забвения – по преданию эти серо-зеленые былинки, растущие у каждого городского забора, обладали способностью не допускать слова к случайным ушам. На деле выходило, что именно к такому разговору, когда в руках у собеседников появляется трава забвения, и прислушивались. Кому ж не интересно узнать чужие секреты?..
   И еще одно. Тот же Аскол принес из подслушанного разговора странную и оттого страшную весть: будто бы Совет постановил считать народ гхимеши из Поля Руин отступниками. Изменниками, повинными смерти.
   Этого я никак не мог осмыслить. Отступники – от чего? Изменники – чему? Повинны смерти – за что? Гхимеши хоть обманули меня, новообращенного, непомерно вздув цену за свои услуги, но они действовали строго по Правилам. Они бросили вызов, назначили плату, а я согласился платить. Дракон делает ход…
   Получается, Свод Правил, составленный Создателями, Свод, которому подчинялись и Драконы, и Мертвые, и дети Полей, потерял силу? Но Игра не бывает без Правил. Значит, Правила не уничтожили, их просто изменили. И каковы будут новые Правила?
   И кто возьмет на себя право устанавливать их?
 
   Покосившись на табличку «Не курить», я вытащил сигареты. Медленно двинул к окну, по пути рассеянно скользя взглядом по разноцветным граффити на свеженькой настенной плитке. Ну, абитура, блин! Когда успели-то ново-приобретенную альма-матер оформачить? Впрочем, ничего удивительного. Что в первую очередь разрисовывать, как не сортир?
   Усмехнувшись, я щелкнул зажигалкой – и вот тут-то меня тряхануло. Среди горделивых разномастных автографов, музыкальных брендов, схематичных картинок на неизбывную тему об отношениях полов с подписями, что, как и где у кого называется, светилось нанесенное несмываемым маркером изображение дракона. То есть – изображение Знака Дракона. Обвивающий себя хвостом крылатый змей на стене был точной копией золотого кулона на моей груди. Откуда это здесь?! Впрочем, этот вопрос, не успев должным образом оформиться в сознании, сразу сменился другим.
   …Почти точная копия. Все же что-то в этом рисунке неприятно царапало взгляд. Что-то было не так. Что?
   Я застыл у стены с отвисшей изо рта незажженной сигаретой, пытаясь углядеть чужеродность.
   Устремленные сквозь меня полуприкрытые глаза… перепончатые крылья… длинная пасть, из которой, казалось, вот-вот вырвется сноп пламени… шипастый, с бесчисленными извивами хвост… Поворот головы… Поворот головы!
   С потолка неслышно слетело что-то… кажется, чешуйка отставшей штукатурки, легко коснулась моих волос на затылке. Тонкий укол, разлившийся холодом по коже головы, и внезапную мысль: «Зеркало!» я ощутил одновременно.
   Изображение Дракона на стене университетского сортира было развернуто по зеркальному принципу. Как я сразу этого не понял? Чувство, которое я испытал тотчас, было сродни тому, что испытывает истовый христианин при виде богохульно перевернутого креста. Я непроизвольно выругался и отшатнулся.
   А с потолка все сыпалось на мою макушку. Я вскинул голову – но потолок оказался чист. Мазнул рукой по голове: взъерошил волосы – и только. На ладони ничего нет.
   Внезапно горячо забилось сердце. Затылок опять кольнуло. Что это за дрянь происходит здесь, в конце концов?! Осязательные галлюцинации?
   Но я еще не испугался. По-настоящему я испугался тогда, когда мне почему-то перестало хватать воздуха. Пол под ногами вдруг превратился в воду. Я потерял чувство реальности – как бывает при сильном кислородном голодании. Дракон кувыркнулся перед глазами и исчез. Я вдруг полетел на пол – словно кто-то с белой слепой маской вместо лица схватил меня на плечи и сильно толкнул назад. Эта полумысль-полуобраз была последней, что я ощутил перед тем, как потерял сознание.
 
   – Молодой человек… – Этими словами ознаменовалось мое возвращение из небытия. – Молодой человек! Хочу заметить, что регулярный прием наркотических средств может пагубно отразиться на вашем здоровье.
   Я подтянул под себя ноги и поднялся. Меня шатнуло. Пришлось ухватиться за подоконник, чтобы не упасть снова.
   Обморок, ё-моё! Весело живем. Скоро до инфарктов докатимся. С чего меня так долбануло?
   Я глубоко вдохнул. Наваждение прошло, но пальцы еще дрожали. И голова болела. Наверняка при падении я приложился затылком обо что-то. Ощупав шишку под волосами, я провел руками по лицу. Под носом было липко. Взглянул на пальцы – кровь. Хорошо упал, прицельно, с размаху… Как бы сотрясением дело не закончилось. Хотя, конечно, спасибо и за то, что вовсе башку не разбил…
   У двери туалета, разглядывая меня с веселым интересом, стоял, трубочкой поигрывал, давешний гологоловый тип. Позади него торчал еще один парень, одетый попроще, но тоже – черт возьми – с коротенькой кривой трубочкой в руках. И с желтым шейным платком, повязанным на манер пионерского галстука. Что за мода такая идиотская?
   – О правилах пользования туалетом можно справиться у коменданта, – изрек еще тип. – Предварительно могу сообщить, что отдых на полу там не оговаривается. А колотиться черепушкой о писсуар – и вовсе недопустимо.
   – Ничего себе! – высказался и тип попроще. – Вторую неделю учится, а уже обдолбался до невменяемости! Во молодежь пошла!
   – Употребление наркотических веществ, – поддержал гологоловый, – требует соблюдений… э-э… определенных норм. Не умеете, молодой человек, – не беритесь. А уж если терпежу нет, справьтесь у старших товарищей, они подскажут.
   – Делиться надо со старшими товарищами! – перевел его приятель.
   Дракон на стене притягивал взгляд. Я даже прикрыл глаза ладонью, когда двинулся к выходу. Старшие товарищи неохотно посторонились. Оказавшись в коридоре, я первым делом вытащил телефон.
   Мобильник Макса не отвечал. Позвонил на домашний – длинные гудки: один, другой, третий… На пятом соединилось.
   – Слушаю… – услышан я хриплый, какой-то придавленный голос оружейника.
   – Макс, я… Ас тобой что случилось?
   – Что значит – «а с тобой»? Сам как?
   – Хреново, – признался я.
   – Приезжай, – после короткой паузы сказал Макс. – Давай поскорее, ладно?
   Сунув телефон в карман, я побежал. Только на проходной подумал – как буду отмазываться у Славика? Пиво же пить собирались. Ладно, придумаю что-нибудь… Про Костыля вспоминать не хотелось. Пока. Ни вспоминать, ни видеть его. Поговорить с Максом надо, а потом уже принимать решение.
   Ничего придумывать не пришлось. Двор был пуст. Только на одной скамейке стояли в ряд одинаковые баночки тоника. Из-за угла, где стена корпуса соединялась с оградой, встревоженно гудело в несколько голосов. Над оградой показался Славик, увидел меня и, выпучив глаза, призывно помахал руками. Я оглянулся: низенький коротконогий ректор – виновник переполоха – выбирался из массивного «форда». Из-под седых усов его торчала длинная трубка. Хлопнув дверцей, он огляделся и со степенностью местного законодателя мод двумя пальцами поправил аккуратный шарфик, заколотый на пухлой груди матовой черной брошью.
   Я припустил в сторону ворот.
 
   У Макса еще и Виталик сидел. Оба Дракона выглядели, прямо скажем, неважно. Голова Макса была перебинтована, а у Виталика нос распух на пол-лица.
   – Ё-п-р-с-т! – вырвалось у меня вместо приветствия. – На вас что – каток наехал?
   – Присядем, – угрюмо кивнул Макс в сторону кухни. – Не каток, – продолжил он уже за столом, – джип.
   – «Мерседес», между прочим, – добавил Виталик.
   – Сам виноват, – вздохнул Макс. – В смысле – он, а не я. Боднул в зад на светофоре, я еле успел вывернуть на тротуар. А то бы швырнуло под встречные – и привет. А на тротуаре – столб. Короче говоря – кирдык моей «девятке». Менты так и сказали: сдавай в утиль.
   – А «мерс», гадина, укатил, – прошипел Виталик. – И еще погудел на прощание, паскуда. Тот козел даже выходить не стал. Стекло опустил, с ментами побазарил через губу… На нас один раз только и посмотрел. Руку соизволил выпростать из салона.
   На столе шелестели, медленно разворачиваясь, несколько бумажных шариков. Тысячные купюры. Штук пять.
   – Ну а ты? – спросил Макс. – Почему кровь под носом?
   Я послюнил палец, стер кровь. Потом наклонил голову и продемонстрировал шишку. Макс присвистнул, а Виталик нервно хмыкнул:
   – Шапку удобно носить будет. Ни за что не свалится.
   – Помолчи, – поморщился Макс и сказал мне: – Выкладывай.
   Закурив, я начал говорить. Подробно. Услышав о неожиданном перевоплощении моего однокурсника Костыля, Макс с Виталиком переглянулись.
   – Вот сволочи! – воскликнул Виталик-Аскол. – Ничего не боятся! Это даже не наглость, это… я не знаю что… Даже не верится. Мертвые никогда не играли в открытую.
   – Совпадение, – сказал на это Макс. – Ух, как я ненавижу это слово. Совпадение. Но на этот раз, похоже, действительно… Мало ли людей, особенно молодых, экспериментируют со своим внешним видом. Если каждого подозревать… Говоришь, хорошо знаешь этого парня?
   – По крайней мере твоего Костыля надо взять на заметку, – сказал Виталик. – Скорее он и не догадывается ни о какой Игре; может, его просто развели втемную, кинув тебе, чтобы тебя запутать. А может… Короче, берем на заметку. Я скажу ребятам, они за этим Костей малость походят. Последят.
   На этом и сошлись. Я продолжал говорить. Но рассказать все до конца я так и не успел. Меня что-то снова начало потрясывать. Накатывала какая-то непонятная дурнота. Я даже курить толком не мог – тошнило от дыма. Перед глазами темнело, и нить рассказа то и дело ускользала от меня, как намыленная. Примерно на том месте, где я описывал роковой рисунок на стене университетского сортира, Макс, напряженно хмурившийся, вдруг вскочил и схватил меня за плечи.
   – Нож давай! – заорал он Виталику-Асколу. – Водку из холодильника! Пинцет в ванной! Быстро!
   Виталик, грохоча ногами, рванул из кухни, а я почему-то ощутил себя лежащим на полу. Я ведь только что сидел за столом? Опять обморок?..
 
   Литровка «Столичной» вытянутым колоколом блестела на столе в желтом пятне от солнечного луча. Виталик, кажется, порядком окосевший, мутно покачивался у холодильника. Макс усадил меня на стул, еще раз осмотрел бинтовую повязку на моей голове.
   – Сойдет, – буркнул он и кивнул на бутылку. – Прими в порядке анестезии.
   Я потянулся к стакану, но он тут же хлопнул меня по руке:
   – Ослеп, что ли?
   Тьфу ты… То ли в мозгах моих помутилось от всего произошедшего, то ли и правда сотрясение у меня. Ничего не понимаю. Сначала выпей, а потом по руке – бац! Я осторожно ощупал голову. Такое ощущение, что она разбухла вдвое против обыкновенного размера. Может, так оно и есть?
   – Что это? – спросил я, имея в виду все сразу. Что происходит? Как это понимать?
   – Идеальная ловушка, – сказал Макс. – Знак Золотого Дракона на стене, зеркально развернутый. Пока ты соображал, что же не так с хорошо знакомым тебе изображением, ты оставался неподвижным. Минуту или больше. А это много. Заггу достаточно и нескольких секунд.
   – Чего? Кому достаточно?
   – Заггу. Загг. Я тебе рассказывал про них. Не помнишь?
   – А-а… Сейчас. Башка болит… Загги… Эти твари из Поля Руин, да? Такие паразиты, которые проникают в черепную коробку крупных животных и… Типа наших клещей, ага?
   – И живут, питаясь околомозговой тканью и оболочкой мозга, – договорил за меня Макс. – Как и всякие паразиты, они не убивают донора. Просто животное лишается возможности мыслить и действовать самостоятельно и способно только выполнять четко оформленные приказы. Такой уж вторичный эффект жизнедеятельности заггов. Гхимеши, например, специально заражают ими диких ушшуа, чтобы потом использовать птичек в качестве безотказного и мощного транспорта. Зараженный этим паразитом ушшуа дрессируется в течение месяца – всего лишь. И функционирует год или два, в зависимости от соотношения массы собственного тела и тела вживленного в башку загга. Потом паразит вгрызается глубже в мозг, и птичка становится негодной даже к выполнению приказов. Превращается в овощ. И идет на корм более удачливым товаркам.
   – А меня что… – выговорил я, – хотели как и… ушшуа?
   – Если б ты не шлепнулся на спину, не ударился затылком о писсуар и не раздавил паразита, почти пробуравившего твой череп, так бы оно все и было.
   – Слушай, но кто же мог?.. Гхимеши? Зачем им это надо? Нет, нет, не они. Просто кто-то хочет, чтобы мы думали на гхимеши, правильно? То есть… я бы лично, в том случае, если б во мне поселился загг, думать бы больше уже не мог. Нет, постой… здесь есть что-то еще… Постой…
   Я замолчал, встретившись взглядом с Максом.
   – Дошло? – очень серьезно спросил он.
   Я кивнул.
   – А-а… – вдруг раскрыл рот Виталик. – А-а-а… о чем вы говорите?