Страница:
Коль скоро подруге короля требовалось пристойное имя — ведь звать «язычницей Маго» или просто «Маго» ее не могли, — королева подарила ей небольшой замок в деревушке Аркей. С тех пор она и стала именоваться Маго д'Аркей.
Пока женщина говорила, Франсуа де Вивре внимательно слушал ее рассказ, но это не мешало ему любоваться ее внешностью. Только теперь он как следует мог рассмотреть ее и должен был признаться, что никогда еще не видел красоты столь совершенной. Высокая, прекрасно сложенная, Маго д'Аркей была ослепительна и великолепна.
Когда она замолчала, Франсуа попытался было выразить ей свою признательность, но она решительно остановила его.
— Что вы теперь собираетесь делать?
— Вновь приступить к своим обязанностям при дворе.
— Вы пойдете сегодня вечером на бал?
— Если найду в себе силы.
— Я прошу вас, сделайте это ради меня. Мне хотелось бы, чтобы мы пошли туда вместе.
Франсуа не смог сдержать удивления.
— Я полагал, вы не хотите, чтобы вас видели при дворе.
— Пока не встретила вас. Есть нечто, что нас связывает…
Она сняла с шеи цепочку и протянула ему перстень с волком.
— Вы забываете вот это… Знаете ли вы, что именно ему обязаны жизнью? Я увидела его сияние, когда горели люди, и поэтому бросилась к вам.
— Но почему?
— Все ненавидят волков. А я провела с ними первые годы жизни.
— Вы их любите?
— Больше всего на свете.
После этих слов Маго вышла из комнаты и оставила его одного, потрясенного до самой глубины души. Физически он чувствовал себя еще очень слабым, а разум отказывался воспринимать услышанное. Что хотела от него Маго д'Аркей? Почему она спасла его из пламени? Почему ухаживала за ним днем и ночью, целомудренно разделяя с ним комнату и являя доказательства безграничной преданности? И почему теперь она пожелала идти на бал вместе с ним, выставляя себя напоказ перед всем двором?
Ответ был достаточно ясен, хотя причины по-прежнему оставались непонятны: Маго д'Аркей остановила свой выбор на нем, на Франсуа де Вивре, она хочет быть с ним. Дело не ограничится одним балом. Ведь не ради того, чтобы потанцевать с ним, Маго отказывалась от жизни затворницы во дворце! Ей требовалась эта связь, а может, и нечто больше… Так что же ему делать? Уступить?
Но ведь это было бы безумием! Язычница, волки, черная женщина — все сходилось на предсказании, все просто кричало о том, что опасность близка. Даже нежность и предупредительность Маго служили еще одним доказательством: разве дьявол не является самым искусным лжецом?
Весь день Франсуа де Вивре лихорадочно думал, что же ему делать, а вечером понял, что выбора у него нет. Да, эта женщина была тем испытанием, о котором его предупреждали. Ради этого испытания он был вторично посвящен в рыцари во сне, но именно поэтому он не должен был избегать искушения. Бегство от опасности стало бы проявлением слабости и трусости. Такова его судьба, и нужно следовать своему предназначению.
И все-таки, желая быть искренним с самим собой, Франсуа вынужден был признать: у него имелась еще одна причина действовать именно так. Маго д'Аркей — двадцать шесть лет, на тридцать меньше, чем ему; она так красива, что перехватывает дыхание… И, похоже, она по-настоящему увлечена им, даже более того — очарована. Подобного чуда больше не повторится! Женщины всегда были его слабостью. Так что ж, в последний раз, пока старость не сделала плотские радости навсегда невозможными…
И потом, Роза… Франсуа не мог, не хотел допустить, чтобы его любовная жизнь завершилась такой трагедией. Приключение с Маго оставит ему несколько чудесных воспоминаний. Да и что ему опасаться ее? Женщина есть женщина, пусть она и дьяволица.
Франсуа явился в покои королевы, где, как он знал, непременно должна была присутствовать Маго, и рука об руку они вошли в зал дворца Сен-Поль.
Их появление не осталось незамеченным. Все толкались, спеша разглядеть таинственную подругу королевы. Франсуа был взволнован. Сейчас, при ярком свете, Маго казалась совершенно ослепительной. Черное платье, которое она надела, выглядело великолепно. Не оставалось сомнений, это была самая красивая женщина при дворе. И при этом именно его, самого старшего из всей королевской гвардии, выбрала она себе в спутники. Франсуа примечал обращенные на него завистливые взгляды мужчин, восхищенные взоры женщин, и голова сладко кружилась.
Чуть позже в зале появился король и даже соблаговолил обратиться к своему стражу со словами утешения и поддержки. Франсуа взволнованно поблагодарил его величество, но тут за спиной короля возник Петух Энселен и, как только разговор закончился, принялся вопить во всю глотку:
— Бал Пылающих Головешек продолжается!
Намек на несчастье показался присутствующим столь неуместным, что в зале поднялся недовольный ропот, но король засмеялся, и присутствующим ничего не оставалось, как разделить это веселье.
Петух Энселен показал пальцем на Франсуа.
— Рука-то зажила, но сердце в огне. Он горит! Быстрее! Быстрее! Надо что-то делать!
Он схватил кувшин с водой и выплеснул на камзол Франсуа. Перевязь намокла, и с нее закапала вода. Карл VI согнулся от хохота, остальные последовали его примеру. Франсуа заставил себя улыбнуться.
А Петух Энселен все не унимался. Теперь он показывал на низ его живота:
— А здесь! Вот здесь! Здесь горит еще больше! Быстрее, надо что-то делать!
Петух Энселен повторил свою сомнительную шутку, и Франсуа оказался обрызган водой от пояса до башмаков. Ему пришлось прикладывать невероятные усилия, чтобы продолжать смеяться.
Но королевский шут не угомонился и на этом. Похоже, он разошелся всерьез. С пронзительным визгом он закружился вокруг короля.
— Это он — Пылающая Головешка! Он горит сам по себе! Он устраивает Бал Пылающих Головешек для себя одного! Он сам с собою играет в волка!
На этот раз смеялся один Карл VI. На лицах придворных проступило смущение, и даже страх. Казалось, королева Изабо вот-вот упадет в обморок. Именно это обстоятельство и заставило герцога Бургундского вмешаться.
— Прошу вас, государь, заставьте его замолчать. Ради ее величества…
С нескрываемым сожалением король сделал своему шуту знак прекратить, но когда он попросил у слуги воды, то, не в силах сразу остановиться, еще сотрясался от беззвучного смеха.
Маго д'Аркей потянула Франсуа за руку.
— Вы не устраиваете бал для себя одного и не играете в волка. Идемте же танцевать!
В течение какого-то времени их пара приковывала к себе всеобщие взгляды, а потом на них перестали обращать внимание. Они были всего лишь четой танцующих, ничем не отличающихся от прочих, на этом балу, единственной целью которого было развлечь короля.
И все же они не были похожи на других. Каждое па, каждый шаг сближал их друг с другом. Танец делал из них чету в буквальном смысле слова, физически. Они понимали, что сейчас проживают последние минуты отчужденности, условности, вежливой холодности, стыдливости. Очень скоро все это исчезнет, и они сольются в страстном единении.
***
И оно наступило, это единение, но не так, как представлял себе Франсуа. Едва лишь завершился бал, Маго д'Аркей привела партнера в спальню и тотчас же ушла. Она вернулась с какой-то шкатулкой черного дерева, поставила ее на кровать и открыла. Поначалу Франсуа не разглядел ничего, кроме какой-то непонятной серой массы.
— Что это такое?
Маго ответила вопросом на вопрос.
— Вы знаете историю этой африканской королевы, которой дали воловью шкуру, чтобы определить размеры ее королевства? Она же разрезала эту шкуру на такие тонкие ремешки, что королевство, чьи границы были обозначены этими полосками, стало самым большим на свете. Потребовалась бы не одна неделя, чтобы объехать его на лошади. Я тоже сделала такие ремешки. Только это волчья шкура, а не воловья, и нужна она мне не для этого.
Женщина опустила руку в шкатулку и вытащила оттуда длинные ремешки. Она теребила их в руках, погрузившись в какие-то свои воспоминания.
— Эта шкура — все, что у меня осталось от моей родной Пруссии. Когда я была ребенком, она служила мне одеждой. У меня отняли ее, чтобы одеть так, как полагалось, как одевали других, но когда мои воспитатели хотели выбросить ее, я так кричала и плакала, что мне ее оставили. Даже монахини потом прощали мне этот каприз. Я спала с ней все свое детство и отрочество. А когда мне пришлось отправиться вместе с Изабо ко двору, я разрезала ее на ремешки и положила в шкатулку.
Франсуа зачарованно смотрел на изящную руку, которая перебирала и ласкала длинные серые ленты.
— Но почему?
Маго приблизила к нему лицо. Ее губы слегка коснулись его губ.
— Королева хотела подарить мне королевство, я ведь так властолюбива! Я поклялась, что этими узами я свяжу свою любовь.
— Я и есть ваша любовь?
— Вы сомневаетесь в этом? Вы человек волка. Тот, кого я всегда ждала.
Франсуа резко выпрямился.
— Я не только человек волка, я еще человек льва!
И неожиданно даже для себя самого, в этой самой комнате, в ту самую минуту, которая должна была стать началом их любви, он принялся рассказывать. Он говорил Маго о своем предке Эде, возведенном в дворянство Людовиком Святым, и о своих собственных подвигах…
На что он надеялся? На то, что она откажется от него? Подобная надежда была тщетной, ибо, чем больше он говорил, тем сильнее полыхали фиолетовым цветом ее глаза. Она восклицала:
— Это великолепно! Это неслыханно!
Наконец он замолчал. Она улыбнулась.
— Идемте, я возьму вас в плен.
— Вы собираетесь привязать меня?
— Конечно, но сначала вы должны раздеться.
Это было сказано так, словно речь шла о самых естественных вещах на свете. И, тем не менее, это было неслыханно, просто чудовищно! Франсуа не спускал с нее глаз, а она все улыбалась. Все сомнения надлежало отбросить: перед ним стояла женщина из преисподней. И все-таки было еще не поздно бежать… Но он бежать не стал.
Когда он разделся донага, Маго завладела им. Он почувствовал шершавое прикосновение меха на левой руке, затем на правой. Он растянулся на кровати под балдахином, который поддерживали четыре колонны, и вскоре оказался прочно привязанным, словно приговоренный к смерти, которого собираются четвертовать. Его подруга, еще одетая, какое-то время разглядывала его, прежде чем раздеться самой.
И вот началась любовная игра, в которой Маго, разумеется, сразу взяла инициативу. Она длила игры бесконечно, повторяя и умножая ласки и останавливая их в самый последний момент. Наслаждение, которое, наконец, испытал Франсуа, было почти нестерпимым.
Изнуренный, он попросил женщину отвязать его, но она только покачала головой.
— Никогда! Волк должен оставаться связанным всю ночь. Я развяжу вас только на заре, никак не раньше.
— А в следующий раз?
Она приблизила к нему лицо. Запястья и лодыжки, связанные ремнями из волчьей шкуры, болели так, словно вновь получили сильный ожог.
— А кто сказал, что будет следующий раз?
***
После первой ночи Маго д'Аркей изменилась до неузнаваемости. Она вела себя с Франсуа, как посторонний человек, держалась на расстоянии, демонстрировала полное безразличие. Разумеется, каждый вечер она являлась на бал и танцевала с ним, но, казалось, совершенно забыла о том, что произошло между ними. Они разговаривали о пустяках, посмеивались над глупостями, которые слышали вокруг. Ее глаза все время оставались черными и ни разу не переменили цвет.
Только через десять дней Маго вновь пригласила Франсуа в свою комнату. Он же поклялся себе, что больше никогда не согласится на ремешки из волчьей шерсти. Впрочем, на сей раз дьявольская женщина даже не доставала шкатулку из черного дерева. Словно установив раз и навсегда, каковы должны быть их отношения, кто будет подчиняться и кто повелевать, в дальнейшем она вела себя с ним как все прочие женщины, была и нежной, и страстной.
Так продолжалось и в дальнейшем… Время от времени с выражением лица холодным и рассеянным, словно вспомнив о какой-то досадной обязанности, Маго приглашала Франсуа в свою постель и там вдруг превращалась в самую пылкую любовницу. Глаза ее во время таких свиданий были фиолетовыми.
Франсуа не знал, что и думать. Хотя и был он на тридцать лет старше своей подруги, рядом с ней он чувствовал себя настоящим ребенком. Она одна брала на себя право решать все, она одна знала, к чему все это должно привести.
И все же он не испытывал никакого желания прерывать их отношения. Он повиновался всем ее повелениям, и нельзя сказать, что это было ему неприятно. Так почему бы и не воспользоваться случаем?.. Тем более что никакого беспокойства он не чувствовал. Если дело примет неприятный для него оборот, он всегда успеет оставить свою любовницу.
Ибо головы он не терял и прекрасно владел собой. Маго нравилась ему, он желал ее, но не любил.
Франсуа размышлял обо всем этом, когда внезапно произошло трагическое событие и все его любовные переживания отступили на второй план.
15 июня Карл VI, как и всегда по воскресеньям, отправился во дворцовую церковь, чтобы присутствовать на девятичасовой мессе. Франсуа старался держаться позади короля, рядом с несколькими другими рыцарями почетной гвардии. Вошел священник со служками, и слуга подал королю часослов. И тогда король вдруг испустил ужасный возглас, подбросил книгу в воздух и принялся колотить слугу обеими руками. Потом, растолкав всех, схватил тяжелый подсвечник и кинулся к стоявшему неподалеку брату с криками:
— Убить, убить его!
Это произошло столь внезапно, что священник и его помощники застыли, словно окаменев. Лишь Франсуа отреагировал немедленно. «Не позволить королю пролить кровь, чужую или собственную». Одним прыжком он оказался возле обезумевшего государя и, перехватив его руку, не дал подсвечнику опуститься на голову жертвы.
Это позволило Людовику Орлеанскому, сбросив оцепенение, спастись бегством. Король не стал преследовать брата, опустил импровизированное оружие и тоже торопливо покинул церковь.
В сопровождении других стражников Франсуа следовал за ним неподалеку, готовый, согласно инструкции, вмешаться при первых признаках сумасшествия, но в остальном не ограничивая его свободы.
В данный момент, когда опасность еще не миновала окончательно, они были слишком напряжены и сосредоточены, чтобы в полной мере осознать весь ужас произошедшего. Но этот рецидив показывал, что приступ в лесу Мана был не случаен и король действительно безумен, окончательно и бесповоротно. И даже если, как и в первый раз, Карл вновь через несколько месяцев обретет рассудок, в конце концов, его ждет неминуемое слабоумие. Во Франции начиналась страшная эпоха великих несчастий.
Карл VI вступил в зал дворца Сент-Поль. Господа, дамы и слуги, уже находившиеся там, в ужасе отступили; только лишь гвардия продолжала следовать за королем на подобающем приличию расстоянии.
Посреди зала стояли столы, а на них — множество тарелок с инициалами короля и королевы по-латыни: «Е. К.» — «Elisabeta — Karolus».
Вид этих букв почему-то привел безумца в еще большую ярость. Он стал хватать стопки тарелок и швырять их на землю с воплями:
— Карл!.. Изабо!..
На витражах зала тоже были изображены вензели из переплетенных букв «Е. К.». Заметив их, Карл оставил в покое тарелки. Вновь вооружившись подсвечником, он стал разбивать витражи один за другим тяжелыми ударами, достойными любого дровосека.
Затем взор короля упал на обивку, отмеченную этими же знаками, и он стал срывать ее со стен, раздирать в клочья и, громко хохоча, делал вид, будто подтирает обрывками зад.
После расправы над мебелью взор короля вновь обратился к тарелкам. Те, что были сделаны из фарфора, уже валялись на полу, но на столе оставались еще оловянные, золотые и серебряные приборы. Безумный повелитель скинул со стола и их. В остервенении он набросился на несчастную посуду, яростно топча ее и выкрикивая в бешенстве:
— Карл!.. Изабо!..
В этот момент в зал вошли другие придворные и вместе с ними сама Изабо. При виде мужа королева смертельно побледнела. Она была уже на седьмом месяце беременности и едва не потеряла сознание. Она обратила на Карла отчаянный взгляд.
— Государь, зачем разбивать то, что нас связывает? Разве вы не видите, что я жду ребенка от вас?
Король тотчас же прекратил беситься. Он замер и долго смотрел на свою супругу, а затем, ни к кому не обращаясь, произнес голосом кротким и усталым:
— Кто эта женщина, которая постоянно преследует меня? Узнайте, что ей нужно, и потрудитесь избавить меня от ее назойливых преследований.
Изабо Баварская горько зарыдала и удалилась в сопровождении Маго и немки Катрин.
После ее ухода король вновь впал в исступление. Он уже добрался до главного герба с лилиями, который находился в зале на возвышении, и, бросив его на землю, принялся топтать, как незадолго до этого — тарелки. Вид короля Франции, попирающего ногами герб своей страны, был невыносим. Людовик Орлеанский не мог не вмешаться:
— Государь! Государь! Что вы делаете? Это же ваш герб!
Карл VI обернулся к нему. У него был вид одержимого.
— Мое имя — Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!
— Но святой Георгий — это покровитель Англии, и лев — его эмблема!
Однако король, казалось, даже не слышал. Он повторил торжественно:
— Мое имя — Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!
В эту минуту появилась Валентина Орлеанская. Карл бросился к ней.
— Моя дорогая сестра!
Он заключил ее в объятия и прижался головой к ее груди.
— Любимая сестра!
Взяв Валентину за руку, Карл вместе с нею вышел из зала. Войдя в маленькую комнату, что располагалась рядом, король затворил за собой дверь. Франсуа тоже хотел было проникнуть туда, но герцог Орлеанский остановил его:
— Останьтесь здесь. Откроете дверь только в том случае, если услышите крики и шум борьбы.
В течение нескольких дней король находился во власти жесточайшего приступа безумия, приходя в особенную ярость при виде жены и брата и успокаиваясь лишь в присутствии невестки Валентины.
На исходе недели на смену возбуждению и беспокойству пришел полный упадок сил. Карл уединился в своей спальне, целыми днями лежал на постели не раздеваясь, отказываясь подниматься, мыться и бриться. Если приходил слуга с кувшином воды или брадобрей, король мгновенно выходил из оцепенения и бросался на слуг, точно дикий зверь. Он беспрестанно требовал к себе Валентину, и герцогиня вынуждена была все время находиться у его изголовья.
И речи не было о том, чтобы оставить короля одного, днем или ночью. Тем более что наступали краткие периоды, когда исступление вдруг возвращалась. Четверо стражников постоянно дежурили в его спальне, и еще двое топтались возле двери.
Что касается Франсуа, то случившееся внесло значительные изменения в его существование. Он почти совсем не виделся с Маго д'Аркей: балов больше не устраивали, не было и праздников, где любовники могли бы встречаться. Кроме того, она не покидала королеву, пытаясь, как могла, смягчить ее безмерное горе.
22 августа 1393 года королева Изабо разрешилась от бремени девочкой. Она назвала младенца Марией и решила, чтобы добиться милости Господа, сделать ее монахиней. Когда ребенка показали королю, он проявил полное равнодушие; когда ему предложили пойти навестить жену, он пришел в ярость.
***
Не было крещения более печального, чем то, что состоялось 24 августа, на День святого апостола Варфоломея. Но для Франсуа оно не сотрется из памяти никогда. Ибо в конце церемонии Маго отвела его в сторону, чтобы сообщить новость: она беременна.
Он был так потрясен, что не мог произнести ни слова. В его мыслях была совершенная пустота. После долгого молчания Маго заговорила вновь:
— Если родится девочка, я назову ее Мелани.
Франсуа машинально спросил:
— Почему Мелани?
— Потому что Мелани означает по-гречески «Черная», а черный — это мой цвет.
Постепенно он приходил в себя. С этой злополучной болезнью короля то, что произошло между Франсуа и Маго, словно отошло на второй план; он-то полагал, что дело ограничится несколькими волнующими воспоминаниями. Но оказалось, что их связь нашла свое воплощение в маленьком существе. Эта реальная, телесная связь объединила их навеки.
Франсуа захотел сказать своей любовнице что-нибудь важное.
— Я попытаюсь добиться того, чтобы Людовик и Валентина стали крестными родителями нашего ребенка.
Маго д'Аркей, казалось, не расслышала. Она продолжала:
— А если появится мальчик, я назову его Адам.
В голове у Франсуа все перемешалось. «А если мальчик…» Быть может, Маго носит под сердцем его наследника! Франсуа вспомнил об отказе Луи, когда отец велел ему жениться. Но причины отказа были вполне объяснимы, и Франсуа не мог настаивать. А с другой стороны, имя Вивре не должно исчезнуть. На Франсуа лежит властный долг — он обязан передать будущему де Вивре оба кольца.
Маго смотрела на любовника с видом удивленным и даже растроганным.
— Что с вами? Вы больны?
Нет, Франсуа не был болен. Жениться на Маго — вот вопрос, который занимал его в эту минуту. Жениться на ней, на черной женщине, на женщине из преисподней, несмотря на клятву, которую он дал себе после смерти Ариетты. Сдаться на милость Маго, вручить ей свое состояние, свои замки, свое имя… Такое решение казалось безумием, и, тем не менее, в нем виделась единственная возможность обеспечить продолжение рода.
Франсуа резко прервал размышления:
— Выходите за меня замуж!
Разумеется, он не мог предвидеть, что Маго так отреагирует на его предложение: она рассмеялась. Франсуа показалось, что он понимает причину ее веселости.
— Вы полагаете, что я слишком стар?
Маго сделалась серьезной.
— Возраст здесь ни при чем. Я смеялась потому, что вы сказали это так, как бросаются в воду.
Она была права. Франсуа не знал что ответить.
Маго заговорила вновь:
— Не беспокойтесь за моего ребенка, я способна воспитать его одна. Ибо, как я полагаю, именно ради ребенка вы и сделали мне предложение. Не думаю, что за столь короткое время я успела занять важное место в вашей жизни.
Франсуа решил не лгать:
— Я хотел жениться на вас, чтобы продолжить мой род.
Не переставая улыбаться, Маго д'Аркей медленно покачала головой.
— Возможно, когда-нибудь вы женитесь на мне, и мой ребенок станет вашим, но не теперь!
— Почему?
— Сначала нужно, чтобы вы меня полюбили.
В тот же вечер, словно желая смягчить жестокость своего отказа и, несмотря на болезнь короля, Маго попросила Франсуа прийти к ней в спальню. Никогда еще за всю их связь не была она такой нежной и пылкой…
Поздно ночью, когда она уснула, Франсуа погрузился в мучительные размышления. Только теперь он стал понимать, насколько серьезно его положение. Одаряя его наследником, Маго д'Аркей приобретала над ним ужасную власть. Он не был более свободен покинуть ее, когда пожелает. Франсуа полагал, что, предлагая этой женщине свою руку, отдает ей все… Да это просто смешно! Она хотела не его золота, не его замков и даже не его титула, ей нужна была его любовь, то есть душа, и Франсуа де Вивре отнюдь не был уверен в том, что однажды не отдаст дьявольской женщине и собственную душу.
***
В течение многих недель другой ночи у них не было — и все из-за безумия Карла VI. Осенью 1393 года король начал покидать свою спальню, но по-прежнему отказывался мыться. Он слонялся по залам дворца Сен-Поль, испуская чудовищную вонь и не признавая никого, кроме своей невестки Валентины.
Чтобы обозначить состояние короля, нашли официальный термин: «абсанс» [29]. И это слово как нельзя лучше отражало реальное положение дел. Карл проходил мимо людей и вещей, ничего не замечая, находясь где-то очень далеко, в собственном замкнутом внутреннем мире, куда никто не имел доступа.
Однажды ноябрьским днем, когда Франсуа стоял в карауле возле спальни короля, к нему приблизился Петух Энселен. Он шел вразвалочку в своем шутовском наряде, с петушиным гребнем и хвостом сзади.
— Добрый день, сир де Вивре.
— Чего тебе надо? Убирайся!
— Хочу поговорить, сир де Вивре.
— О чем?
— О ней, конечно!.. Такая красавица с таким стариком!
Король крепко спал. Франсуа поднял руку.
Петух Энселен поспешно отскочил.
— Осторожно! Безумцев бить нельзя, это приносит несчастье!
Франсуа и сам знал это. Он сдержался.
— А еще их следует выслушивать. Уверяю вас, Маго д'Аркей мне подошла бы больше, чем вам.
Франсуа чувствовал нестерпимое желание прикончить шута на месте, пронзить его мечом. Однако придворному гвардейцу приходилось держать себя в руках. Этот шут, как и другие, ему подобные, был неприкасаем. Он мог говорить и делать все, что угодно, ничем не рискуя.
Прекрасно зная об этом, Энселен продолжал:
— Ну-ка, сделайте над собой усилие, сир де Вивре! Представьте, что мы с вами лежим сейчас голые в одной постели. Вы увидите, что я лучше сложен, к тому же моложе. Так кто из нас двоих лучше подойдет даме?
Франсуа отвернулся и ничего не говорил. Не обращать внимания на выходки злоречивца — это все, что оставалось, если только Франсуа не хочет совершить непоправимое.
Но Энселен принялся кружить вокруг него, хлопая воображаемыми крыльями.
Пока женщина говорила, Франсуа де Вивре внимательно слушал ее рассказ, но это не мешало ему любоваться ее внешностью. Только теперь он как следует мог рассмотреть ее и должен был признаться, что никогда еще не видел красоты столь совершенной. Высокая, прекрасно сложенная, Маго д'Аркей была ослепительна и великолепна.
Когда она замолчала, Франсуа попытался было выразить ей свою признательность, но она решительно остановила его.
— Что вы теперь собираетесь делать?
— Вновь приступить к своим обязанностям при дворе.
— Вы пойдете сегодня вечером на бал?
— Если найду в себе силы.
— Я прошу вас, сделайте это ради меня. Мне хотелось бы, чтобы мы пошли туда вместе.
Франсуа не смог сдержать удивления.
— Я полагал, вы не хотите, чтобы вас видели при дворе.
— Пока не встретила вас. Есть нечто, что нас связывает…
Она сняла с шеи цепочку и протянула ему перстень с волком.
— Вы забываете вот это… Знаете ли вы, что именно ему обязаны жизнью? Я увидела его сияние, когда горели люди, и поэтому бросилась к вам.
— Но почему?
— Все ненавидят волков. А я провела с ними первые годы жизни.
— Вы их любите?
— Больше всего на свете.
После этих слов Маго вышла из комнаты и оставила его одного, потрясенного до самой глубины души. Физически он чувствовал себя еще очень слабым, а разум отказывался воспринимать услышанное. Что хотела от него Маго д'Аркей? Почему она спасла его из пламени? Почему ухаживала за ним днем и ночью, целомудренно разделяя с ним комнату и являя доказательства безграничной преданности? И почему теперь она пожелала идти на бал вместе с ним, выставляя себя напоказ перед всем двором?
Ответ был достаточно ясен, хотя причины по-прежнему оставались непонятны: Маго д'Аркей остановила свой выбор на нем, на Франсуа де Вивре, она хочет быть с ним. Дело не ограничится одним балом. Ведь не ради того, чтобы потанцевать с ним, Маго отказывалась от жизни затворницы во дворце! Ей требовалась эта связь, а может, и нечто больше… Так что же ему делать? Уступить?
Но ведь это было бы безумием! Язычница, волки, черная женщина — все сходилось на предсказании, все просто кричало о том, что опасность близка. Даже нежность и предупредительность Маго служили еще одним доказательством: разве дьявол не является самым искусным лжецом?
Весь день Франсуа де Вивре лихорадочно думал, что же ему делать, а вечером понял, что выбора у него нет. Да, эта женщина была тем испытанием, о котором его предупреждали. Ради этого испытания он был вторично посвящен в рыцари во сне, но именно поэтому он не должен был избегать искушения. Бегство от опасности стало бы проявлением слабости и трусости. Такова его судьба, и нужно следовать своему предназначению.
И все-таки, желая быть искренним с самим собой, Франсуа вынужден был признать: у него имелась еще одна причина действовать именно так. Маго д'Аркей — двадцать шесть лет, на тридцать меньше, чем ему; она так красива, что перехватывает дыхание… И, похоже, она по-настоящему увлечена им, даже более того — очарована. Подобного чуда больше не повторится! Женщины всегда были его слабостью. Так что ж, в последний раз, пока старость не сделала плотские радости навсегда невозможными…
И потом, Роза… Франсуа не мог, не хотел допустить, чтобы его любовная жизнь завершилась такой трагедией. Приключение с Маго оставит ему несколько чудесных воспоминаний. Да и что ему опасаться ее? Женщина есть женщина, пусть она и дьяволица.
Франсуа явился в покои королевы, где, как он знал, непременно должна была присутствовать Маго, и рука об руку они вошли в зал дворца Сен-Поль.
Их появление не осталось незамеченным. Все толкались, спеша разглядеть таинственную подругу королевы. Франсуа был взволнован. Сейчас, при ярком свете, Маго казалась совершенно ослепительной. Черное платье, которое она надела, выглядело великолепно. Не оставалось сомнений, это была самая красивая женщина при дворе. И при этом именно его, самого старшего из всей королевской гвардии, выбрала она себе в спутники. Франсуа примечал обращенные на него завистливые взгляды мужчин, восхищенные взоры женщин, и голова сладко кружилась.
Чуть позже в зале появился король и даже соблаговолил обратиться к своему стражу со словами утешения и поддержки. Франсуа взволнованно поблагодарил его величество, но тут за спиной короля возник Петух Энселен и, как только разговор закончился, принялся вопить во всю глотку:
— Бал Пылающих Головешек продолжается!
Намек на несчастье показался присутствующим столь неуместным, что в зале поднялся недовольный ропот, но король засмеялся, и присутствующим ничего не оставалось, как разделить это веселье.
Петух Энселен показал пальцем на Франсуа.
— Рука-то зажила, но сердце в огне. Он горит! Быстрее! Быстрее! Надо что-то делать!
Он схватил кувшин с водой и выплеснул на камзол Франсуа. Перевязь намокла, и с нее закапала вода. Карл VI согнулся от хохота, остальные последовали его примеру. Франсуа заставил себя улыбнуться.
А Петух Энселен все не унимался. Теперь он показывал на низ его живота:
— А здесь! Вот здесь! Здесь горит еще больше! Быстрее, надо что-то делать!
Петух Энселен повторил свою сомнительную шутку, и Франсуа оказался обрызган водой от пояса до башмаков. Ему пришлось прикладывать невероятные усилия, чтобы продолжать смеяться.
Но королевский шут не угомонился и на этом. Похоже, он разошелся всерьез. С пронзительным визгом он закружился вокруг короля.
— Это он — Пылающая Головешка! Он горит сам по себе! Он устраивает Бал Пылающих Головешек для себя одного! Он сам с собою играет в волка!
На этот раз смеялся один Карл VI. На лицах придворных проступило смущение, и даже страх. Казалось, королева Изабо вот-вот упадет в обморок. Именно это обстоятельство и заставило герцога Бургундского вмешаться.
— Прошу вас, государь, заставьте его замолчать. Ради ее величества…
С нескрываемым сожалением король сделал своему шуту знак прекратить, но когда он попросил у слуги воды, то, не в силах сразу остановиться, еще сотрясался от беззвучного смеха.
Маго д'Аркей потянула Франсуа за руку.
— Вы не устраиваете бал для себя одного и не играете в волка. Идемте же танцевать!
В течение какого-то времени их пара приковывала к себе всеобщие взгляды, а потом на них перестали обращать внимание. Они были всего лишь четой танцующих, ничем не отличающихся от прочих, на этом балу, единственной целью которого было развлечь короля.
И все же они не были похожи на других. Каждое па, каждый шаг сближал их друг с другом. Танец делал из них чету в буквальном смысле слова, физически. Они понимали, что сейчас проживают последние минуты отчужденности, условности, вежливой холодности, стыдливости. Очень скоро все это исчезнет, и они сольются в страстном единении.
***
И оно наступило, это единение, но не так, как представлял себе Франсуа. Едва лишь завершился бал, Маго д'Аркей привела партнера в спальню и тотчас же ушла. Она вернулась с какой-то шкатулкой черного дерева, поставила ее на кровать и открыла. Поначалу Франсуа не разглядел ничего, кроме какой-то непонятной серой массы.
— Что это такое?
Маго ответила вопросом на вопрос.
— Вы знаете историю этой африканской королевы, которой дали воловью шкуру, чтобы определить размеры ее королевства? Она же разрезала эту шкуру на такие тонкие ремешки, что королевство, чьи границы были обозначены этими полосками, стало самым большим на свете. Потребовалась бы не одна неделя, чтобы объехать его на лошади. Я тоже сделала такие ремешки. Только это волчья шкура, а не воловья, и нужна она мне не для этого.
Женщина опустила руку в шкатулку и вытащила оттуда длинные ремешки. Она теребила их в руках, погрузившись в какие-то свои воспоминания.
— Эта шкура — все, что у меня осталось от моей родной Пруссии. Когда я была ребенком, она служила мне одеждой. У меня отняли ее, чтобы одеть так, как полагалось, как одевали других, но когда мои воспитатели хотели выбросить ее, я так кричала и плакала, что мне ее оставили. Даже монахини потом прощали мне этот каприз. Я спала с ней все свое детство и отрочество. А когда мне пришлось отправиться вместе с Изабо ко двору, я разрезала ее на ремешки и положила в шкатулку.
Франсуа зачарованно смотрел на изящную руку, которая перебирала и ласкала длинные серые ленты.
— Но почему?
Маго приблизила к нему лицо. Ее губы слегка коснулись его губ.
— Королева хотела подарить мне королевство, я ведь так властолюбива! Я поклялась, что этими узами я свяжу свою любовь.
— Я и есть ваша любовь?
— Вы сомневаетесь в этом? Вы человек волка. Тот, кого я всегда ждала.
Франсуа резко выпрямился.
— Я не только человек волка, я еще человек льва!
И неожиданно даже для себя самого, в этой самой комнате, в ту самую минуту, которая должна была стать началом их любви, он принялся рассказывать. Он говорил Маго о своем предке Эде, возведенном в дворянство Людовиком Святым, и о своих собственных подвигах…
На что он надеялся? На то, что она откажется от него? Подобная надежда была тщетной, ибо, чем больше он говорил, тем сильнее полыхали фиолетовым цветом ее глаза. Она восклицала:
— Это великолепно! Это неслыханно!
Наконец он замолчал. Она улыбнулась.
— Идемте, я возьму вас в плен.
— Вы собираетесь привязать меня?
— Конечно, но сначала вы должны раздеться.
Это было сказано так, словно речь шла о самых естественных вещах на свете. И, тем не менее, это было неслыханно, просто чудовищно! Франсуа не спускал с нее глаз, а она все улыбалась. Все сомнения надлежало отбросить: перед ним стояла женщина из преисподней. И все-таки было еще не поздно бежать… Но он бежать не стал.
Когда он разделся донага, Маго завладела им. Он почувствовал шершавое прикосновение меха на левой руке, затем на правой. Он растянулся на кровати под балдахином, который поддерживали четыре колонны, и вскоре оказался прочно привязанным, словно приговоренный к смерти, которого собираются четвертовать. Его подруга, еще одетая, какое-то время разглядывала его, прежде чем раздеться самой.
И вот началась любовная игра, в которой Маго, разумеется, сразу взяла инициативу. Она длила игры бесконечно, повторяя и умножая ласки и останавливая их в самый последний момент. Наслаждение, которое, наконец, испытал Франсуа, было почти нестерпимым.
Изнуренный, он попросил женщину отвязать его, но она только покачала головой.
— Никогда! Волк должен оставаться связанным всю ночь. Я развяжу вас только на заре, никак не раньше.
— А в следующий раз?
Она приблизила к нему лицо. Запястья и лодыжки, связанные ремнями из волчьей шкуры, болели так, словно вновь получили сильный ожог.
— А кто сказал, что будет следующий раз?
***
После первой ночи Маго д'Аркей изменилась до неузнаваемости. Она вела себя с Франсуа, как посторонний человек, держалась на расстоянии, демонстрировала полное безразличие. Разумеется, каждый вечер она являлась на бал и танцевала с ним, но, казалось, совершенно забыла о том, что произошло между ними. Они разговаривали о пустяках, посмеивались над глупостями, которые слышали вокруг. Ее глаза все время оставались черными и ни разу не переменили цвет.
Только через десять дней Маго вновь пригласила Франсуа в свою комнату. Он же поклялся себе, что больше никогда не согласится на ремешки из волчьей шерсти. Впрочем, на сей раз дьявольская женщина даже не доставала шкатулку из черного дерева. Словно установив раз и навсегда, каковы должны быть их отношения, кто будет подчиняться и кто повелевать, в дальнейшем она вела себя с ним как все прочие женщины, была и нежной, и страстной.
Так продолжалось и в дальнейшем… Время от времени с выражением лица холодным и рассеянным, словно вспомнив о какой-то досадной обязанности, Маго приглашала Франсуа в свою постель и там вдруг превращалась в самую пылкую любовницу. Глаза ее во время таких свиданий были фиолетовыми.
Франсуа не знал, что и думать. Хотя и был он на тридцать лет старше своей подруги, рядом с ней он чувствовал себя настоящим ребенком. Она одна брала на себя право решать все, она одна знала, к чему все это должно привести.
И все же он не испытывал никакого желания прерывать их отношения. Он повиновался всем ее повелениям, и нельзя сказать, что это было ему неприятно. Так почему бы и не воспользоваться случаем?.. Тем более что никакого беспокойства он не чувствовал. Если дело примет неприятный для него оборот, он всегда успеет оставить свою любовницу.
Ибо головы он не терял и прекрасно владел собой. Маго нравилась ему, он желал ее, но не любил.
Франсуа размышлял обо всем этом, когда внезапно произошло трагическое событие и все его любовные переживания отступили на второй план.
15 июня Карл VI, как и всегда по воскресеньям, отправился во дворцовую церковь, чтобы присутствовать на девятичасовой мессе. Франсуа старался держаться позади короля, рядом с несколькими другими рыцарями почетной гвардии. Вошел священник со служками, и слуга подал королю часослов. И тогда король вдруг испустил ужасный возглас, подбросил книгу в воздух и принялся колотить слугу обеими руками. Потом, растолкав всех, схватил тяжелый подсвечник и кинулся к стоявшему неподалеку брату с криками:
— Убить, убить его!
Это произошло столь внезапно, что священник и его помощники застыли, словно окаменев. Лишь Франсуа отреагировал немедленно. «Не позволить королю пролить кровь, чужую или собственную». Одним прыжком он оказался возле обезумевшего государя и, перехватив его руку, не дал подсвечнику опуститься на голову жертвы.
Это позволило Людовику Орлеанскому, сбросив оцепенение, спастись бегством. Король не стал преследовать брата, опустил импровизированное оружие и тоже торопливо покинул церковь.
В сопровождении других стражников Франсуа следовал за ним неподалеку, готовый, согласно инструкции, вмешаться при первых признаках сумасшествия, но в остальном не ограничивая его свободы.
В данный момент, когда опасность еще не миновала окончательно, они были слишком напряжены и сосредоточены, чтобы в полной мере осознать весь ужас произошедшего. Но этот рецидив показывал, что приступ в лесу Мана был не случаен и король действительно безумен, окончательно и бесповоротно. И даже если, как и в первый раз, Карл вновь через несколько месяцев обретет рассудок, в конце концов, его ждет неминуемое слабоумие. Во Франции начиналась страшная эпоха великих несчастий.
Карл VI вступил в зал дворца Сент-Поль. Господа, дамы и слуги, уже находившиеся там, в ужасе отступили; только лишь гвардия продолжала следовать за королем на подобающем приличию расстоянии.
Посреди зала стояли столы, а на них — множество тарелок с инициалами короля и королевы по-латыни: «Е. К.» — «Elisabeta — Karolus».
Вид этих букв почему-то привел безумца в еще большую ярость. Он стал хватать стопки тарелок и швырять их на землю с воплями:
— Карл!.. Изабо!..
На витражах зала тоже были изображены вензели из переплетенных букв «Е. К.». Заметив их, Карл оставил в покое тарелки. Вновь вооружившись подсвечником, он стал разбивать витражи один за другим тяжелыми ударами, достойными любого дровосека.
Затем взор короля упал на обивку, отмеченную этими же знаками, и он стал срывать ее со стен, раздирать в клочья и, громко хохоча, делал вид, будто подтирает обрывками зад.
После расправы над мебелью взор короля вновь обратился к тарелкам. Те, что были сделаны из фарфора, уже валялись на полу, но на столе оставались еще оловянные, золотые и серебряные приборы. Безумный повелитель скинул со стола и их. В остервенении он набросился на несчастную посуду, яростно топча ее и выкрикивая в бешенстве:
— Карл!.. Изабо!..
В этот момент в зал вошли другие придворные и вместе с ними сама Изабо. При виде мужа королева смертельно побледнела. Она была уже на седьмом месяце беременности и едва не потеряла сознание. Она обратила на Карла отчаянный взгляд.
— Государь, зачем разбивать то, что нас связывает? Разве вы не видите, что я жду ребенка от вас?
Король тотчас же прекратил беситься. Он замер и долго смотрел на свою супругу, а затем, ни к кому не обращаясь, произнес голосом кротким и усталым:
— Кто эта женщина, которая постоянно преследует меня? Узнайте, что ей нужно, и потрудитесь избавить меня от ее назойливых преследований.
Изабо Баварская горько зарыдала и удалилась в сопровождении Маго и немки Катрин.
После ее ухода король вновь впал в исступление. Он уже добрался до главного герба с лилиями, который находился в зале на возвышении, и, бросив его на землю, принялся топтать, как незадолго до этого — тарелки. Вид короля Франции, попирающего ногами герб своей страны, был невыносим. Людовик Орлеанский не мог не вмешаться:
— Государь! Государь! Что вы делаете? Это же ваш герб!
Карл VI обернулся к нему. У него был вид одержимого.
— Мое имя — Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!
— Но святой Георгий — это покровитель Англии, и лев — его эмблема!
Однако король, казалось, даже не слышал. Он повторил торжественно:
— Мое имя — Георг! Мой герб — лев, пронзенный мечом!
В эту минуту появилась Валентина Орлеанская. Карл бросился к ней.
— Моя дорогая сестра!
Он заключил ее в объятия и прижался головой к ее груди.
— Любимая сестра!
Взяв Валентину за руку, Карл вместе с нею вышел из зала. Войдя в маленькую комнату, что располагалась рядом, король затворил за собой дверь. Франсуа тоже хотел было проникнуть туда, но герцог Орлеанский остановил его:
— Останьтесь здесь. Откроете дверь только в том случае, если услышите крики и шум борьбы.
В течение нескольких дней король находился во власти жесточайшего приступа безумия, приходя в особенную ярость при виде жены и брата и успокаиваясь лишь в присутствии невестки Валентины.
На исходе недели на смену возбуждению и беспокойству пришел полный упадок сил. Карл уединился в своей спальне, целыми днями лежал на постели не раздеваясь, отказываясь подниматься, мыться и бриться. Если приходил слуга с кувшином воды или брадобрей, король мгновенно выходил из оцепенения и бросался на слуг, точно дикий зверь. Он беспрестанно требовал к себе Валентину, и герцогиня вынуждена была все время находиться у его изголовья.
И речи не было о том, чтобы оставить короля одного, днем или ночью. Тем более что наступали краткие периоды, когда исступление вдруг возвращалась. Четверо стражников постоянно дежурили в его спальне, и еще двое топтались возле двери.
Что касается Франсуа, то случившееся внесло значительные изменения в его существование. Он почти совсем не виделся с Маго д'Аркей: балов больше не устраивали, не было и праздников, где любовники могли бы встречаться. Кроме того, она не покидала королеву, пытаясь, как могла, смягчить ее безмерное горе.
22 августа 1393 года королева Изабо разрешилась от бремени девочкой. Она назвала младенца Марией и решила, чтобы добиться милости Господа, сделать ее монахиней. Когда ребенка показали королю, он проявил полное равнодушие; когда ему предложили пойти навестить жену, он пришел в ярость.
***
Не было крещения более печального, чем то, что состоялось 24 августа, на День святого апостола Варфоломея. Но для Франсуа оно не сотрется из памяти никогда. Ибо в конце церемонии Маго отвела его в сторону, чтобы сообщить новость: она беременна.
Он был так потрясен, что не мог произнести ни слова. В его мыслях была совершенная пустота. После долгого молчания Маго заговорила вновь:
— Если родится девочка, я назову ее Мелани.
Франсуа машинально спросил:
— Почему Мелани?
— Потому что Мелани означает по-гречески «Черная», а черный — это мой цвет.
Постепенно он приходил в себя. С этой злополучной болезнью короля то, что произошло между Франсуа и Маго, словно отошло на второй план; он-то полагал, что дело ограничится несколькими волнующими воспоминаниями. Но оказалось, что их связь нашла свое воплощение в маленьком существе. Эта реальная, телесная связь объединила их навеки.
Франсуа захотел сказать своей любовнице что-нибудь важное.
— Я попытаюсь добиться того, чтобы Людовик и Валентина стали крестными родителями нашего ребенка.
Маго д'Аркей, казалось, не расслышала. Она продолжала:
— А если появится мальчик, я назову его Адам.
В голове у Франсуа все перемешалось. «А если мальчик…» Быть может, Маго носит под сердцем его наследника! Франсуа вспомнил об отказе Луи, когда отец велел ему жениться. Но причины отказа были вполне объяснимы, и Франсуа не мог настаивать. А с другой стороны, имя Вивре не должно исчезнуть. На Франсуа лежит властный долг — он обязан передать будущему де Вивре оба кольца.
Маго смотрела на любовника с видом удивленным и даже растроганным.
— Что с вами? Вы больны?
Нет, Франсуа не был болен. Жениться на Маго — вот вопрос, который занимал его в эту минуту. Жениться на ней, на черной женщине, на женщине из преисподней, несмотря на клятву, которую он дал себе после смерти Ариетты. Сдаться на милость Маго, вручить ей свое состояние, свои замки, свое имя… Такое решение казалось безумием, и, тем не менее, в нем виделась единственная возможность обеспечить продолжение рода.
Франсуа резко прервал размышления:
— Выходите за меня замуж!
Разумеется, он не мог предвидеть, что Маго так отреагирует на его предложение: она рассмеялась. Франсуа показалось, что он понимает причину ее веселости.
— Вы полагаете, что я слишком стар?
Маго сделалась серьезной.
— Возраст здесь ни при чем. Я смеялась потому, что вы сказали это так, как бросаются в воду.
Она была права. Франсуа не знал что ответить.
Маго заговорила вновь:
— Не беспокойтесь за моего ребенка, я способна воспитать его одна. Ибо, как я полагаю, именно ради ребенка вы и сделали мне предложение. Не думаю, что за столь короткое время я успела занять важное место в вашей жизни.
Франсуа решил не лгать:
— Я хотел жениться на вас, чтобы продолжить мой род.
Не переставая улыбаться, Маго д'Аркей медленно покачала головой.
— Возможно, когда-нибудь вы женитесь на мне, и мой ребенок станет вашим, но не теперь!
— Почему?
— Сначала нужно, чтобы вы меня полюбили.
В тот же вечер, словно желая смягчить жестокость своего отказа и, несмотря на болезнь короля, Маго попросила Франсуа прийти к ней в спальню. Никогда еще за всю их связь не была она такой нежной и пылкой…
Поздно ночью, когда она уснула, Франсуа погрузился в мучительные размышления. Только теперь он стал понимать, насколько серьезно его положение. Одаряя его наследником, Маго д'Аркей приобретала над ним ужасную власть. Он не был более свободен покинуть ее, когда пожелает. Франсуа полагал, что, предлагая этой женщине свою руку, отдает ей все… Да это просто смешно! Она хотела не его золота, не его замков и даже не его титула, ей нужна была его любовь, то есть душа, и Франсуа де Вивре отнюдь не был уверен в том, что однажды не отдаст дьявольской женщине и собственную душу.
***
В течение многих недель другой ночи у них не было — и все из-за безумия Карла VI. Осенью 1393 года король начал покидать свою спальню, но по-прежнему отказывался мыться. Он слонялся по залам дворца Сен-Поль, испуская чудовищную вонь и не признавая никого, кроме своей невестки Валентины.
Чтобы обозначить состояние короля, нашли официальный термин: «абсанс» [29]. И это слово как нельзя лучше отражало реальное положение дел. Карл проходил мимо людей и вещей, ничего не замечая, находясь где-то очень далеко, в собственном замкнутом внутреннем мире, куда никто не имел доступа.
Однажды ноябрьским днем, когда Франсуа стоял в карауле возле спальни короля, к нему приблизился Петух Энселен. Он шел вразвалочку в своем шутовском наряде, с петушиным гребнем и хвостом сзади.
— Добрый день, сир де Вивре.
— Чего тебе надо? Убирайся!
— Хочу поговорить, сир де Вивре.
— О чем?
— О ней, конечно!.. Такая красавица с таким стариком!
Король крепко спал. Франсуа поднял руку.
Петух Энселен поспешно отскочил.
— Осторожно! Безумцев бить нельзя, это приносит несчастье!
Франсуа и сам знал это. Он сдержался.
— А еще их следует выслушивать. Уверяю вас, Маго д'Аркей мне подошла бы больше, чем вам.
Франсуа чувствовал нестерпимое желание прикончить шута на месте, пронзить его мечом. Однако придворному гвардейцу приходилось держать себя в руках. Этот шут, как и другие, ему подобные, был неприкасаем. Он мог говорить и делать все, что угодно, ничем не рискуя.
Прекрасно зная об этом, Энселен продолжал:
— Ну-ка, сделайте над собой усилие, сир де Вивре! Представьте, что мы с вами лежим сейчас голые в одной постели. Вы увидите, что я лучше сложен, к тому же моложе. Так кто из нас двоих лучше подойдет даме?
Франсуа отвернулся и ничего не говорил. Не обращать внимания на выходки злоречивца — это все, что оставалось, если только Франсуа не хочет совершить непоправимое.
Но Энселен принялся кружить вокруг него, хлопая воображаемыми крыльями.