Страница:
Впоследствии он насиловал ее ежедневно, и Лилит, хотя отныне ей доставался не весь мужской пыл Адама, даже не думала жаловаться. Она испытывала несказанную радость, слыша стоны и рыдания Евы, так удачно окрещенной в монастыре Евой де ля Сент-Агони.
Через три месяца подобного существования супружеская пара решила сообщить жертве о своих намерениях. Ева даст им ребенка, которого они не могут иметь. Если родится девочка, ее назовут Маго. Имя мальчику они еще не выбрали. Адам будет продолжать насиловать Еву, пока мальчик не родится, потому что ему необходим наследник, тот, кто станет носить имя сир де Сомбреном.
Что касается Лилит, для нее эти сцены в подвале стали изысканным дополнением к ее новой жизни хозяйки замка. Она чувствовала возбуждение, подобное тому, какое испытывала, убивая своих любовников. Она была госпожой де Сомбреном, «дамой слез», любимой, как никакая другая женщина на свете, — и при этом по-прежнему оставалась колдуньей Лилит.
Адам видел и понимал ситуацию по-иному. Для него Лилит являлась неким знаком столкновения с самим собой.
Да, он приказал ради собственного удовольствия повесить невинного человека; да, он с наслаждением мучил Еву; да, он был чудовищем… Но он был не только чудовищем. Он был еще и рыцарем, который мечтал покрыть себя славой ради своей прекрасной дамы, любителем героических романов и любовных песен.
Теперь Адам понимал, почему в первый раз вид замка так поразил его. На самом деле существовало два замка Сомбреном, равно как существовало и два Адама. Один был зимний, другой — летний, один — ночной, второй — дневной. И Адам, почтенный титулом сира де Сомбренома, являл собой совершенное подобие своему поместью: в нем заключалась двойственность, и он сам не знал, какая часть его является истинной…
***
Наступила весна 1419 года, а Ева все еще не понесла…
Адам был приглашен ко двору герцога Бургундского на празднование дней святого Иакова. Молчание английского короля начинало уже беспокоить Адама. После Азенкура он не имел никаких известий из Англии. Быть может, Генрих V лишил его своего доверия? Это казалось невероятным. Разве что…
Разве что королю каким-то образом стало известно о том, что произошло после сражения, в Эдене. Это вовсе не казалось таким уже невероятным. Адам, как никто другой, знал богатейшие возможности «Интеллидженс сервис».
Чем больше Адам размышлял, тем больше убеждался в верности своей догадки: Генрих V не простил своему шпиону того, что тот спас от костра колдунью и теперь живет с ней, как с женой…
Тотчас же по приезде в Дижон Адама позвали к Иоанну Бесстрашному. Герцог поинтересовался, имеется ли у того послание от английского короля. Сир де Сомбреном довольно сухо ответил: нет, не имеется. Его собеседник принял ответ с нескрываемой досадой, но, полагая, будто Адам по-прежнему облечен доверием Генриха V, попросил его остаться с ним — на случай, если сообщение от монарха все-таки придет.
В течение последующих дней Адам смог убедиться, до какой степени изменилась ситуация. В военном отношении все обострилось до предела. Франция была поделена на три сферы влияния: англичане завоевали Нормандию, бургундцы, помимо собственных земель, отныне владели столицей и парижским регионом, но наибольших успехов достиг дофин Карл, который захватил всю территорию южнее Луары. И влияние дофина беспрестанно усиливалось.
Таким образом, было похоже, что Иоанн Бесстрашный всерьез подумывает о том, чтобы поменять союзника. Посланники дофина ежедневно прибывали ко двору с целью договориться о возможной встрече между главами двух партий.
В начале июля все съехались в Пюи-ле-Фор возле Мелена, где в конечном итоге была назначена встреча с дофином. Адам впервые получил возможность увидеть последнего сына Карла VI.
Это был еще подросток, ему только исполнилось шестнадцать. Он был одет в широкий плащ цветов его герба: белосине-золотой. Эта веселая расцветка странно контрастировала со строгой черной шляпой. Дофина нельзя было назвать красивым: маленькие глазки, длинный острый нос, тонкие губы… Но более всего поражало горестное выражение его лица, что, впрочем, вполне объяснялось условиями, в которых протекало детство наследника.
Встреча дофина с герцогом Бургундским состоялась 7 июля в деревянном домике лесорубов, построенном на земляной насыпи. Они сблизились, подали друг другу руки и уединились на целых пять часов.
Когда они вышли, соглашение было достигнуто: Иоанн Бесстрашный отказывается от союза с англичанами, за это дофин прощает ему убийство Людовика Орлеанского. Под радостные восклицания присутствующих они поцеловались в знак примирения и обменялись подарками. Вдали торжественно звонили колокола Мелена.
К несчастью, когда настало время разъехаться, возникло разногласие. Герцог счел, что у дофина более нет причин оставаться вдали от столицы, и предложил двинуться вместе с ним на Париж. Но, несмотря на свой юный возраст, дофин был недоверчив. Он ответил, что в данный момент об этом не может быть и речи, и повернул на юг, к Луаре.
Спустя несколько дней Иоанн Бесстрашный уже находился в Труа, убежденный в том, что придется все начинать сначала.
Обе стороны обменялись посланниками; Карл спешно отправил в Труа Танги дю Шателя, своего доверенного человека, и согласие, в конце концов, было достигнуто. Новую встречу назначили на воскресенье, 10 сентября 1419 года, в Монтеро — городе, принадлежащем арманьякам.
Утром в воскресенье, 10 сентября 1419 года, Иоанн Бесстрашный присутствовал на мессе в Бре, а затем отправился в Монтеро, где и остановился в замке. Дофин и его люди находились в городе, на другом берегу Ионны. Через реку был перекинут мост, именно там и должна была состояться встреча.
Вид этого моста не внушал никакого доверия: вдоль перил были установлены частоколы, а на обоих въездах — деревянные будки. Что там происходит, никто видеть не мог. Место представляло явную опасность.
В десять часов герцог Бургундский покинул замок Монтеро и направился к берегу. Его сопровождали три сотни человек, однако, согласно договоренности с дофином, на огороженном пространстве моста их должно было остаться по десять с каждой стороны.
Адам де Сомбреном входил в число этих трехсот. Все они были бургундскими дворянами, как и он сам. Адам не упустил ни единого эпизода этой сцены, которая, без сомнения, надолго останется в памяти тех, кто стал ее свидетелем. В том, что это западня, не оставалось никаких сомнений.
Очевидно, герцог тоже понимал это, потому что смертельно побледнел. Но то ли решив положиться на судьбу, то ли из гордости, Иоанн Бесстрашный быстрыми шагами направился к деревянной конструкции, переброшенной через реку.
Он шествовал в окружении эскорта из десяти человек, и Адам только теперь обратил внимание на то, какой он маленький, этот бургундский герцог: остальные были выше его почти на целую голову.
Погода стояла чудесная. На противоположном берегу виднелся город Монтеро, окутанный легким туманом. Деревянная будка открылась, и Иоанн Бесстрашный ступил на мост в сопровождении своих людей.
Тотчас же за частоколом раздались крики:
— Смерть ему! Смерть!..
Адам не ошибся: это была самая настоящая западня. Вместе с другими бургундскими дворянами он устремился вперед, но уже через несколько мгновений им вернули страшно обезображенный труп их господина. Двое его товарищей, де Навай и де Вержи, также были убиты в стычке. Что до людей дофина, они, выполнив свою задачу, бесследно исчезли.
Ничего не оставалось, как вернуться обратно в Труа. К вечеру новость о гибели Иоанна Бесстрашного распространилась повсеместно, и первой реакцией, которую она вызвала, стало изумление: как такой хитрый человек позволил заманить себя в столь грубую ловушку? Но очень скоро возобладало негодование. Даже самые сдержанные люди были несказанно возмущены подобным вероломством.
Именно Жану де Туази, епископу Турне, выпала тяжелая задача сообщить эту новость единственному сыну и наследнику герцога Бургундского, Филиппу Доброму.
Двадцатичетырехлетний Филипп ни внешне, ни по характеру не походил на своего отца. Высокого роста, красивый мужчина с роскошными темными волосами, правильными чертами лица и твердым взглядом, он мгновенно внушал симпатию. Но главной чертой его характера была доброта. Именно благодаря этому качеству он и получил свое имя.
Впрочем, это не мешало ему вести чрезвычайно свободную личную жизнь. Будучи весьма выгодно женат на Мишель Французской, дочери Карла VI и Изабо, он имел по меньшей мере тридцать любовниц и семнадцать бастардов, из коих узаконил Корнеля и Антуана.
Страшная весть была передана герцогу, когда тот находился в Ганде вместе с женой. Сцена, последовавшая за этим, была поистине невыносимой. Мишель Французская, женщина робкая и болезненная, потеряла сознание и находилась на волосок от смерти; сам Филипп пришел в неописуемую ярость; гнев и боль почти лишили его рассудка.
Во всяком случае, дофин совершил не только вероломный поступок, но и серьезную политическую ошибку, приведшую к тяжелым последствиям. Убийство Иоанна Бесстрашного бросило Филиппа Доброго в объятия англичан. На семейном совете, который собрался в Мехелене в начале октября, все недвусмысленно и безоговорочно высказались за союз Бургундии и Англии. Этот договор обещал дать бургундцам еще больше силы.
***
По причине всех этих событий Адаму нечего больше было делать при дворе, и он вернулся в Сомбреном. Встреча с Лилит была очень трогательной. Они расставались впервые, и теперь, после разлуки, смогли в полной мере осознать, до какой степени привязаны друг к другу.
Когда миновали минуты первых сердечных излияний, Лилит спрыгнула с постели прямо на пол.
— Пока тебя здесь не было, я приготовила уютное гнездышко для Евы, куда она переселится после рождения нашего сына… Посмотри!
Плита, на которой стояла Лилит, была снабжена рукояткой; она приподняла ее, и открылась дыра около пяти метров глубиной, такая узкая, что там можно было находиться лишь стоя.
Лилит улыбнулась, показывая свои ослепительные зубы.
— Так мы сможем слышать, как она рыдает и стонет. Мы не упустим ни мгновения агонии нашей дорогой Сент-Агони. Что ты об этом думаешь?
Адам заверил подругу в том, что ее идея кажется ему великолепной. Но он лгал. Подземная тюрьма, в которой должна будет умереть их жертва, находилась как раз там, где ставила свою палаточку Золотая Госпожа, и это было ему очень неприятно.
Зато когда наступила ночь, он ощутил истинное удовольствие, оставшись с Евой. Она хныкала и плакала больше обычного, и, насилуя ее, Адам испытывал жестокое наслаждение. Когда он закончил, Лилит объяснила ему причину мрачного настроения их пленницы.
— Я рассказала ей про подземелье. Представь себе: она, похоже, не оценила…
Проходили месяцы, а Ева все никак не могла забеременеть. Господин и госпожа Сомбреном начали уже было беспокоиться, не бесплодна ли и Ева тоже, но в конце февраля 1420 года стало очевидно, что она беременна. Роды ожидались ко Дню всех святых.
Тем временем великанша Олимпа произвела на свет младенца. Это был ребенок Мышонка! Но плод двух чудовищ оказался самым обыкновенным младенцем. Ребенок — мальчик — не был ни великаном, как его мать, ни карликом, как отец.
Родители назвали его Филиппом в честь нового герцога и попросили своих хозяев оказать им огромную честь — стать крестными их сына. Несмотря на отвращение, которое господа де Сомбреном испытывали к религии, Адам и Лилит были искренне тронуты этой просьбой. Они согласились.
Когда они несли ребенка к купели, им в голову пришла дерзкая мысль: если Ева родит им мальчика, они тоже назовут его Филиппом в честь герцога и тоже попросят собственных господ, Филиппа Доброго и Мишель Французскую, стать крестными. Это будет наилучший способ сойтись с ними.
Церемония уже подходила к концу, когда Лилит вдруг вскрикнула и потеряла сознание. Все засуетились вокруг нее, и она с улыбкой объявила, что ничего страшного не происходит, просто-напросто она скоро тоже станет матерью. Начиная с этого дня Лилит стала частенько оставаться в комнате днем, и все жаловалась на постоянную усталость.
Вскоре превосходная новость стала известна всем. В Сомбреноме ожидали радостного события.
Именно в эти дни им нанес визит королевский посланник. Согласно полученному предписанию, он переходил из деревни в деревню, из замка в замок и везде торжественно оглашал новый декрет короля:
— «Мы, Карл, король, объявляем дофина, совершившего чудовищное злодеяние в Монтеро, государственным преступником, виновным в оскорблении величества, и нарушителем законов Моисея. Дофин Карл недостоин быть нашим наследником».
Король сообщал также, что в скором времени Генрих V Английский женится на его последней дочери, достигшей брачного возраста, — Катрин.
Обрадованные этим известием, Адам и Лилит предложили посланнику выпить, а затем провели вместе восхитительную ночь. Ведь с тех пор, как в том отпала необходимость, Адам больше не приближался к Еве и весь свой пыл вновь стал дарить одной Лилит.
***
Адам покинул Сомбреном в начале мая. Он был вызван в Труа, чтобы присутствовать при событии, которое должно было состояться при дворе, — подписании договора между Францией и Англией. Условия этого договора уже ни для кого не были тайной: он означал не просто разгром, но самый настоящий конец Франции!
Чтобы убедиться в этом, достаточно было лишь зачитать список статей договора: «Статья первая: Король Генрих Английский объявляется сыном Карла и Изабо. Статья вторая: Карл VI и Изабо остаются пожизненно королем и королевой Франции, но после смерти Карла королевство и корона перейдут к Генриху V. Статья седьмая: Генрих становится отныне регентом королевства…»
Что касается дофина Карла, он был лишен всех прав из-за убийства в Монтеро. Однако англичане позаботились о том, чтобы стали циркулировать и другие слухи: например, будто бы он был сыном не короля, а Людовика Орлеанского, любовника королевы…
Суверены, английский и французский, прибыли в Труа 20 мая 1420 года, и на следующий день, во вторник 21 мая, договор был подписан, после чего в соборе Святых Петра и Павла был отслужен благодарственный молебен.
Входя в собор, Адам де Сомбреном почувствовал странное волнение. Впервые после своего посвящения в рыцари он оказался в этом месте. Он вспомнил ту ночь перед посвящением, когда бродил один по огромному пустому пространству, вновь услышал звук своих одиноких шагов, гулко раздающихся под высокими сводами, когда столько мыслей теснилось в его голове.
Теперь здесь находились два суверена и два двора. Толпа была столь плотной, что наводила на мысль о поле битвы при Азенкуре. Торжественные песнопения и сигналы труб звучали оглушительно.
«Высшее зло именуется хаосом, а хаос — это союз Бургундии и Англии». Адам не забыл, о чем он думал в ту самую ночь. То, чего он так страстно желал, за что столько сражался, наконец, свершилось. Этот день, вторник 21 мая 1420 года, был днем его триумфа. Адама должна была бы переполнять радость, а между тем мысли его витали где-то очень далеко. Он не переставал думать о том, что произошло двумя годами раньше в этом же самом соборе Святых Петра и Павла, о своем посвящении в рыцари, потому что речь шла о его судьбе, а его собственная судьба гораздо важнее судеб Франции и Англии.
Бракосочетание дочери Карла VI Катрин и Генриха V состоялось в том же соборе через полторы недели, 2 июня 1420 года, в воскресенье на Троицу.
Сразу же по окончании церемонии Генрих V продемонстрировал всем, до какой степени ситуация изменилась и кто теперь является истинным хозяином положения.
На главной площади Труа должны были быть организованы состязания на копьях, чтобы торжественно отметить радостное событие, и французские рыцари, большие любители подобного рода развлечений, прибыли отовсюду, желая принять участие в турнире.
Но Генрих V, как и почти все его соотечественники, не любил турниров. Строгим голосом он запретил состязания, заявив, что война — вот наилучший способ для рыцаря продемонстрировать свое воинское искусство. Кое-кто стал бурно возмущаться отменой турнира. Однако английский король напомнил, что отныне он, Генрих V, является регентом королевства. Тот, кто станет оспаривать приказы регента, будет арестован и осужден. Теперь, когда власть принадлежала ему, Генрих не скрывал присущей ему твердости и даже жестокости; его правление обещало стать безжалостным.
Адам де Сомбреном как раз принадлежал к числу тех, кто пытался протестовать. Он желал покрыть себя славой ради Лилит, стать рыцарем из легенды. Он мечтал об этом так давно — и вот теперь ему было отказано!
Но Адам тотчас пожалел о том, что предпринял свой демарш. Взгляд, который бросил на него король, был поистине ледяным. На сей раз у Адама не оставалось сомнений в том, что король его возненавидел. Он вернулся в Сомбреном, крайне взволнованный…
***
У Евы уже заметно округлился живот. Полностью обнаженная, с одной лишь монашеской накидкой, она выглядела чрезвычайно непристойно. Осознавая это, она плакала еще больше, чем невероятно веселила Лилит.
Прошло несколько месяцев… В октябре живот Евы стал огромным, роды могли случиться со дня на день. Господин и госпожа де Сомбреном не покидали свою жертву ни на минуту. Все свое время они проводили с ней в подвале. Наверху тщательно караулили Полыхай и его люди, внимательно следя за тем, чтобы туда не проникли посторонние.
Схватки начались накануне Дня всех святых. Как и всегда в день большого христианского праздника, Адам соблюдал строжайший пост. Именно это обыкновение некогда сохранило ему жизнь в Шатонёфе; именно потому, что Маго не стала тогда поститься, она умерла от отравления спорыньей.
Лилит сама принимала ребенка. Она обладала кое-какими познаниями в этой области и действовала весьма уверенно. На одной из стен замка висели часы, и только что пробил двенадцатый удар, оповещая о наступлении следующего дня, второго ноября, когда на свет появился младенец. Лилит и Адам дружно закричали от радости: мальчик!
Лилит быстро перерезала пуповину и омыла новорожденного, после чего они с Адамом приступили к церемонии, которую давно продумали. Перед официальным крещением следовало отпраздновать истинное «крещение» и посвятить Филиппа силам зла, которые будут защищать его с этого самого мгновения и до конца дней его.
Лилит закутала ребенка в длинное черное покрывало, затем куском угля начертала на его лбу перевернутую пентаграмму, в то время как Адам читал свою молитву:
— Да изменит солнце свой извечный ход! Да последует за осенью лето, а за весной — зима. Да превратятся люди в диких зверей…
До сих пор Ева безмолвно переносила свои мучения. Она осталась равнодушной, когда увидела, что новорожденный — мальчик, хотя появление наследника сира де Сомбренома означало для нее смертный приговор. Но тех ужасных манипуляций, которые похитители проделывали с ее сыном, она вынести не могла. Ева страшно закричала, однако гораздо громче звучал смех ее мучителей. И в эту самую минуту маленький Филипп тоже издал свой первый крик…
Утром на следующий день Адам и Лилит пригласили к себе Олимпу и Мышонка. Счастливым родителям, разумеется, требовалась хорошая кормилица, а кто мог подойти лучше, чем великанша, которая кормила грудью своего девятимесячного отпрыска? Учитывая ее природу, ей было чем выкормить двух младенцев!
Лилит лежала на кровати в своей комнате, с измученным, но радостным видом; ребенок, завернутый в белые пеленки, находился у нее на руках; рядом стоял гордый Адам. Олимпа и Мышонок очень обрадовались, когда узнали, что роды прошли благополучно и что родился мальчик. Великанша очень осторожно взяла младенца на руки, чтобы дать ему грудь.
Затем Адам отправил посланника в Дижон. Он сообщал герцогу о рождении ребенка и просил оказать ему честь вместе с герцогиней стать крестными родителями. Человек вернулся в тот же день с положительным ответом. Герцог и герцогиня обещали прибыть в Сомбреном зимой на День святого Мартина.
Одиннадцатого ноября Филипп Добрый и Мишель Французская действительно прибыли в Сомбреном. Адам и Лилит приняли всевозможные меры предосторожности, чтобы Еву никто не увидел. Полыхай запер ее в покинутом здании на отшибе и получил приказ оставаться там вплоть до отъезда гостей. Ему было поручено следить, чтобы пленница не попыталась позвать на помощь криками.
Филиппа Доброго сопровождали два его узаконенных бастарда, Корнель и Антуан, которым было соответственно четыре года и пять. Адам удивился: герцог так охотно выставляет напоказ свои внебрачные связи, нисколько не опасаясь оскорбить супругу!.. Но стоило увидеть эту самую супругу, чтобы понять все. Мишель Французская казалась боязливой, покорной и безропотной. Несмотря на свое благородное происхождение, в браке с Филиппом она не имела права голоса.
Церемония крещения была очень пышной и торжественной, но настоящее празднество началось позже. Чтобы заслужить милость своего сюзерена, Адам опустошил все сундуки Сомбренома, а Сомбреном был поместьем весьма богатым.
Пир был почти таким же роскошным, как и тот, что был задан при бургундском дворе на День святого Андрея — самый первый пир, на который был приглашен Адам Безотцовщина. Самые изысканные и дорогие блюда сменяли друг друга, из заветного погреба достали редчайшие вина.
Сидя рядом с герцогом, Адам с удовлетворением наблюдал довольное выражение его лица. Однако к концу пиршества Филипп Добрый позволил себе немного критики:
— Примите мои поздравления, дорогой сир де Сомбреном. Но я вижу здесь лишь гастрономические радости. Неужели вы забыли о простых сельских удовольствиях?
Хотя Адам был прекрасно осведомлен о распутстве Филиппа Доброго, он не осмеливался ничего предложить ему — из-за присутствия супруги. Но когда он увидел, что бледная герцогиня лишь вздохнула, делая вид, будто ничего не расслышала, он понял, что церемониться не стоит.
— Разумеется, я подумал об этом, монсеньор. Велите позвать?
— Настоятельно прошу вас… Уверен, вы припасли для меня нечто необыкновенное!
Адам задумался. «Нечто необыкновенное»… Если бы ему удалось поразить своего гостя, ослепить его, он бы столько всего добился… И внезапно Адам нашел решение. Он хлопнул в ладоши:
— Приведите Олимпу!
Через несколько минут великанша была на месте. Она робко остановилась прямо перед герцогом. Филипп Добрый поднялся. Его лицо оказалось как раз на уровне великанского бюста.
Груди Олимпы всегда были необъятными, но теперь, когда она стала кормящей матерью, их размеры превосходили любое воображение.
Филипп пробормотал:
— Невероятно! Потрясающе!
Затем он дружески хлопнул Адама по спине.
— Этого я никогда не забуду, сир де Сомбреном!
И с громким смехом удалился в сопровождении Олимпы в комнату, которая была приготовлена специально для них.
На следующий день герцог и герцогиня Бургундские вернулись в Дижон; Филипп Добрый осыпал Олимпу и Мышонка золотом и заверил Адама, что тот всегда может рассчитывать на него.
Как только герцог отбыл, Полыхай вернулся со своей пленницей. Адам и Лилит схватили ее и привели в свою спальню. Адам открыл люк, Лилит втолкнула туда Еву, и началось то, что они цинично называли «святой агонией» своей жертвы.
Еве давали пить, но лишили ее еды: ей предстояло умереть от голода. Днем яма была закрыта тяжелой плитой, чтобы оттуда не доносились крики; вечером камень поднимали, чтобы проветрить тюрьму, и парочка мучителей могла вдоволь насладиться жалобами пленницы.
Ева де ля Сент-Агони прилагала все усилия, чтобы сохранить достоинство. Превозмогая слабость, она беспрерывно молилась. Тем не менее, она не могла сдержать мучительных стонов, когда Лилит подносила к яме ее сына, чтобы мать услышала детский плач; мучительница проделывала это довольно часто, испытывая дикую, первобытную радость. В эти минуты крик пленницы, доносившийся из ямы, звучал поистине страшно.
Будучи свидетелем этих пыток, физических и душевных, Адам не испытывал такой радости, как его подруга. Он нисколько не сочувствовал Еве, которая давно была ему противна с ее жертвенным видом, но он думал о ребенке. Кто знает, действительно ли такая крошка совсем не понимает происходящего? А вдруг в каком-нибудь из тайных закоулков своей младенческой души ребенок сохранит воспоминания о муках, которым подвергалась его родная мать? Предположение было, конечно, абсурдным, но Адам все равно не мог не думать об этом…
Накануне Рождества 1420 года стало очевидно, что Ева находится при последнем издыхании. Лилит, несмотря на пост, который она вместе с Адамом строго соблюдала в тот день, была в прекрасном настроении и почти всю ночь издевалась над пленницей, показывая ей Филиппа через дыру в полу. Демоница громко хохотала при виде отчаяния матери. Лилит не замечала, что Адам отворачивается, чтобы только не видеть этого зрелища…
Ева умерла в первый день нового, 1421 года, после двух месяцев «святой агонии». Последними ее словами была мольба: она просила у Господа быстрой смерти для своего сына, ибо лучше умереть, чем быть воспитанным такими чудовищами.
Через три месяца подобного существования супружеская пара решила сообщить жертве о своих намерениях. Ева даст им ребенка, которого они не могут иметь. Если родится девочка, ее назовут Маго. Имя мальчику они еще не выбрали. Адам будет продолжать насиловать Еву, пока мальчик не родится, потому что ему необходим наследник, тот, кто станет носить имя сир де Сомбреном.
Что касается Лилит, для нее эти сцены в подвале стали изысканным дополнением к ее новой жизни хозяйки замка. Она чувствовала возбуждение, подобное тому, какое испытывала, убивая своих любовников. Она была госпожой де Сомбреном, «дамой слез», любимой, как никакая другая женщина на свете, — и при этом по-прежнему оставалась колдуньей Лилит.
Адам видел и понимал ситуацию по-иному. Для него Лилит являлась неким знаком столкновения с самим собой.
Да, он приказал ради собственного удовольствия повесить невинного человека; да, он с наслаждением мучил Еву; да, он был чудовищем… Но он был не только чудовищем. Он был еще и рыцарем, который мечтал покрыть себя славой ради своей прекрасной дамы, любителем героических романов и любовных песен.
Теперь Адам понимал, почему в первый раз вид замка так поразил его. На самом деле существовало два замка Сомбреном, равно как существовало и два Адама. Один был зимний, другой — летний, один — ночной, второй — дневной. И Адам, почтенный титулом сира де Сомбренома, являл собой совершенное подобие своему поместью: в нем заключалась двойственность, и он сам не знал, какая часть его является истинной…
***
Наступила весна 1419 года, а Ева все еще не понесла…
Адам был приглашен ко двору герцога Бургундского на празднование дней святого Иакова. Молчание английского короля начинало уже беспокоить Адама. После Азенкура он не имел никаких известий из Англии. Быть может, Генрих V лишил его своего доверия? Это казалось невероятным. Разве что…
Разве что королю каким-то образом стало известно о том, что произошло после сражения, в Эдене. Это вовсе не казалось таким уже невероятным. Адам, как никто другой, знал богатейшие возможности «Интеллидженс сервис».
Чем больше Адам размышлял, тем больше убеждался в верности своей догадки: Генрих V не простил своему шпиону того, что тот спас от костра колдунью и теперь живет с ней, как с женой…
Тотчас же по приезде в Дижон Адама позвали к Иоанну Бесстрашному. Герцог поинтересовался, имеется ли у того послание от английского короля. Сир де Сомбреном довольно сухо ответил: нет, не имеется. Его собеседник принял ответ с нескрываемой досадой, но, полагая, будто Адам по-прежнему облечен доверием Генриха V, попросил его остаться с ним — на случай, если сообщение от монарха все-таки придет.
В течение последующих дней Адам смог убедиться, до какой степени изменилась ситуация. В военном отношении все обострилось до предела. Франция была поделена на три сферы влияния: англичане завоевали Нормандию, бургундцы, помимо собственных земель, отныне владели столицей и парижским регионом, но наибольших успехов достиг дофин Карл, который захватил всю территорию южнее Луары. И влияние дофина беспрестанно усиливалось.
Таким образом, было похоже, что Иоанн Бесстрашный всерьез подумывает о том, чтобы поменять союзника. Посланники дофина ежедневно прибывали ко двору с целью договориться о возможной встрече между главами двух партий.
В начале июля все съехались в Пюи-ле-Фор возле Мелена, где в конечном итоге была назначена встреча с дофином. Адам впервые получил возможность увидеть последнего сына Карла VI.
Это был еще подросток, ему только исполнилось шестнадцать. Он был одет в широкий плащ цветов его герба: белосине-золотой. Эта веселая расцветка странно контрастировала со строгой черной шляпой. Дофина нельзя было назвать красивым: маленькие глазки, длинный острый нос, тонкие губы… Но более всего поражало горестное выражение его лица, что, впрочем, вполне объяснялось условиями, в которых протекало детство наследника.
Встреча дофина с герцогом Бургундским состоялась 7 июля в деревянном домике лесорубов, построенном на земляной насыпи. Они сблизились, подали друг другу руки и уединились на целых пять часов.
Когда они вышли, соглашение было достигнуто: Иоанн Бесстрашный отказывается от союза с англичанами, за это дофин прощает ему убийство Людовика Орлеанского. Под радостные восклицания присутствующих они поцеловались в знак примирения и обменялись подарками. Вдали торжественно звонили колокола Мелена.
К несчастью, когда настало время разъехаться, возникло разногласие. Герцог счел, что у дофина более нет причин оставаться вдали от столицы, и предложил двинуться вместе с ним на Париж. Но, несмотря на свой юный возраст, дофин был недоверчив. Он ответил, что в данный момент об этом не может быть и речи, и повернул на юг, к Луаре.
Спустя несколько дней Иоанн Бесстрашный уже находился в Труа, убежденный в том, что придется все начинать сначала.
Обе стороны обменялись посланниками; Карл спешно отправил в Труа Танги дю Шателя, своего доверенного человека, и согласие, в конце концов, было достигнуто. Новую встречу назначили на воскресенье, 10 сентября 1419 года, в Монтеро — городе, принадлежащем арманьякам.
Утром в воскресенье, 10 сентября 1419 года, Иоанн Бесстрашный присутствовал на мессе в Бре, а затем отправился в Монтеро, где и остановился в замке. Дофин и его люди находились в городе, на другом берегу Ионны. Через реку был перекинут мост, именно там и должна была состояться встреча.
Вид этого моста не внушал никакого доверия: вдоль перил были установлены частоколы, а на обоих въездах — деревянные будки. Что там происходит, никто видеть не мог. Место представляло явную опасность.
В десять часов герцог Бургундский покинул замок Монтеро и направился к берегу. Его сопровождали три сотни человек, однако, согласно договоренности с дофином, на огороженном пространстве моста их должно было остаться по десять с каждой стороны.
Адам де Сомбреном входил в число этих трехсот. Все они были бургундскими дворянами, как и он сам. Адам не упустил ни единого эпизода этой сцены, которая, без сомнения, надолго останется в памяти тех, кто стал ее свидетелем. В том, что это западня, не оставалось никаких сомнений.
Очевидно, герцог тоже понимал это, потому что смертельно побледнел. Но то ли решив положиться на судьбу, то ли из гордости, Иоанн Бесстрашный быстрыми шагами направился к деревянной конструкции, переброшенной через реку.
Он шествовал в окружении эскорта из десяти человек, и Адам только теперь обратил внимание на то, какой он маленький, этот бургундский герцог: остальные были выше его почти на целую голову.
Погода стояла чудесная. На противоположном берегу виднелся город Монтеро, окутанный легким туманом. Деревянная будка открылась, и Иоанн Бесстрашный ступил на мост в сопровождении своих людей.
Тотчас же за частоколом раздались крики:
— Смерть ему! Смерть!..
Адам не ошибся: это была самая настоящая западня. Вместе с другими бургундскими дворянами он устремился вперед, но уже через несколько мгновений им вернули страшно обезображенный труп их господина. Двое его товарищей, де Навай и де Вержи, также были убиты в стычке. Что до людей дофина, они, выполнив свою задачу, бесследно исчезли.
Ничего не оставалось, как вернуться обратно в Труа. К вечеру новость о гибели Иоанна Бесстрашного распространилась повсеместно, и первой реакцией, которую она вызвала, стало изумление: как такой хитрый человек позволил заманить себя в столь грубую ловушку? Но очень скоро возобладало негодование. Даже самые сдержанные люди были несказанно возмущены подобным вероломством.
Именно Жану де Туази, епископу Турне, выпала тяжелая задача сообщить эту новость единственному сыну и наследнику герцога Бургундского, Филиппу Доброму.
Двадцатичетырехлетний Филипп ни внешне, ни по характеру не походил на своего отца. Высокого роста, красивый мужчина с роскошными темными волосами, правильными чертами лица и твердым взглядом, он мгновенно внушал симпатию. Но главной чертой его характера была доброта. Именно благодаря этому качеству он и получил свое имя.
Впрочем, это не мешало ему вести чрезвычайно свободную личную жизнь. Будучи весьма выгодно женат на Мишель Французской, дочери Карла VI и Изабо, он имел по меньшей мере тридцать любовниц и семнадцать бастардов, из коих узаконил Корнеля и Антуана.
Страшная весть была передана герцогу, когда тот находился в Ганде вместе с женой. Сцена, последовавшая за этим, была поистине невыносимой. Мишель Французская, женщина робкая и болезненная, потеряла сознание и находилась на волосок от смерти; сам Филипп пришел в неописуемую ярость; гнев и боль почти лишили его рассудка.
Во всяком случае, дофин совершил не только вероломный поступок, но и серьезную политическую ошибку, приведшую к тяжелым последствиям. Убийство Иоанна Бесстрашного бросило Филиппа Доброго в объятия англичан. На семейном совете, который собрался в Мехелене в начале октября, все недвусмысленно и безоговорочно высказались за союз Бургундии и Англии. Этот договор обещал дать бургундцам еще больше силы.
***
По причине всех этих событий Адаму нечего больше было делать при дворе, и он вернулся в Сомбреном. Встреча с Лилит была очень трогательной. Они расставались впервые, и теперь, после разлуки, смогли в полной мере осознать, до какой степени привязаны друг к другу.
Когда миновали минуты первых сердечных излияний, Лилит спрыгнула с постели прямо на пол.
— Пока тебя здесь не было, я приготовила уютное гнездышко для Евы, куда она переселится после рождения нашего сына… Посмотри!
Плита, на которой стояла Лилит, была снабжена рукояткой; она приподняла ее, и открылась дыра около пяти метров глубиной, такая узкая, что там можно было находиться лишь стоя.
Лилит улыбнулась, показывая свои ослепительные зубы.
— Так мы сможем слышать, как она рыдает и стонет. Мы не упустим ни мгновения агонии нашей дорогой Сент-Агони. Что ты об этом думаешь?
Адам заверил подругу в том, что ее идея кажется ему великолепной. Но он лгал. Подземная тюрьма, в которой должна будет умереть их жертва, находилась как раз там, где ставила свою палаточку Золотая Госпожа, и это было ему очень неприятно.
Зато когда наступила ночь, он ощутил истинное удовольствие, оставшись с Евой. Она хныкала и плакала больше обычного, и, насилуя ее, Адам испытывал жестокое наслаждение. Когда он закончил, Лилит объяснила ему причину мрачного настроения их пленницы.
— Я рассказала ей про подземелье. Представь себе: она, похоже, не оценила…
Проходили месяцы, а Ева все никак не могла забеременеть. Господин и госпожа Сомбреном начали уже было беспокоиться, не бесплодна ли и Ева тоже, но в конце февраля 1420 года стало очевидно, что она беременна. Роды ожидались ко Дню всех святых.
Тем временем великанша Олимпа произвела на свет младенца. Это был ребенок Мышонка! Но плод двух чудовищ оказался самым обыкновенным младенцем. Ребенок — мальчик — не был ни великаном, как его мать, ни карликом, как отец.
Родители назвали его Филиппом в честь нового герцога и попросили своих хозяев оказать им огромную честь — стать крестными их сына. Несмотря на отвращение, которое господа де Сомбреном испытывали к религии, Адам и Лилит были искренне тронуты этой просьбой. Они согласились.
Когда они несли ребенка к купели, им в голову пришла дерзкая мысль: если Ева родит им мальчика, они тоже назовут его Филиппом в честь герцога и тоже попросят собственных господ, Филиппа Доброго и Мишель Французскую, стать крестными. Это будет наилучший способ сойтись с ними.
Церемония уже подходила к концу, когда Лилит вдруг вскрикнула и потеряла сознание. Все засуетились вокруг нее, и она с улыбкой объявила, что ничего страшного не происходит, просто-напросто она скоро тоже станет матерью. Начиная с этого дня Лилит стала частенько оставаться в комнате днем, и все жаловалась на постоянную усталость.
Вскоре превосходная новость стала известна всем. В Сомбреноме ожидали радостного события.
Именно в эти дни им нанес визит королевский посланник. Согласно полученному предписанию, он переходил из деревни в деревню, из замка в замок и везде торжественно оглашал новый декрет короля:
— «Мы, Карл, король, объявляем дофина, совершившего чудовищное злодеяние в Монтеро, государственным преступником, виновным в оскорблении величества, и нарушителем законов Моисея. Дофин Карл недостоин быть нашим наследником».
Король сообщал также, что в скором времени Генрих V Английский женится на его последней дочери, достигшей брачного возраста, — Катрин.
Обрадованные этим известием, Адам и Лилит предложили посланнику выпить, а затем провели вместе восхитительную ночь. Ведь с тех пор, как в том отпала необходимость, Адам больше не приближался к Еве и весь свой пыл вновь стал дарить одной Лилит.
***
Адам покинул Сомбреном в начале мая. Он был вызван в Труа, чтобы присутствовать при событии, которое должно было состояться при дворе, — подписании договора между Францией и Англией. Условия этого договора уже ни для кого не были тайной: он означал не просто разгром, но самый настоящий конец Франции!
Чтобы убедиться в этом, достаточно было лишь зачитать список статей договора: «Статья первая: Король Генрих Английский объявляется сыном Карла и Изабо. Статья вторая: Карл VI и Изабо остаются пожизненно королем и королевой Франции, но после смерти Карла королевство и корона перейдут к Генриху V. Статья седьмая: Генрих становится отныне регентом королевства…»
Что касается дофина Карла, он был лишен всех прав из-за убийства в Монтеро. Однако англичане позаботились о том, чтобы стали циркулировать и другие слухи: например, будто бы он был сыном не короля, а Людовика Орлеанского, любовника королевы…
Суверены, английский и французский, прибыли в Труа 20 мая 1420 года, и на следующий день, во вторник 21 мая, договор был подписан, после чего в соборе Святых Петра и Павла был отслужен благодарственный молебен.
Входя в собор, Адам де Сомбреном почувствовал странное волнение. Впервые после своего посвящения в рыцари он оказался в этом месте. Он вспомнил ту ночь перед посвящением, когда бродил один по огромному пустому пространству, вновь услышал звук своих одиноких шагов, гулко раздающихся под высокими сводами, когда столько мыслей теснилось в его голове.
Теперь здесь находились два суверена и два двора. Толпа была столь плотной, что наводила на мысль о поле битвы при Азенкуре. Торжественные песнопения и сигналы труб звучали оглушительно.
«Высшее зло именуется хаосом, а хаос — это союз Бургундии и Англии». Адам не забыл, о чем он думал в ту самую ночь. То, чего он так страстно желал, за что столько сражался, наконец, свершилось. Этот день, вторник 21 мая 1420 года, был днем его триумфа. Адама должна была бы переполнять радость, а между тем мысли его витали где-то очень далеко. Он не переставал думать о том, что произошло двумя годами раньше в этом же самом соборе Святых Петра и Павла, о своем посвящении в рыцари, потому что речь шла о его судьбе, а его собственная судьба гораздо важнее судеб Франции и Англии.
Бракосочетание дочери Карла VI Катрин и Генриха V состоялось в том же соборе через полторы недели, 2 июня 1420 года, в воскресенье на Троицу.
Сразу же по окончании церемонии Генрих V продемонстрировал всем, до какой степени ситуация изменилась и кто теперь является истинным хозяином положения.
На главной площади Труа должны были быть организованы состязания на копьях, чтобы торжественно отметить радостное событие, и французские рыцари, большие любители подобного рода развлечений, прибыли отовсюду, желая принять участие в турнире.
Но Генрих V, как и почти все его соотечественники, не любил турниров. Строгим голосом он запретил состязания, заявив, что война — вот наилучший способ для рыцаря продемонстрировать свое воинское искусство. Кое-кто стал бурно возмущаться отменой турнира. Однако английский король напомнил, что отныне он, Генрих V, является регентом королевства. Тот, кто станет оспаривать приказы регента, будет арестован и осужден. Теперь, когда власть принадлежала ему, Генрих не скрывал присущей ему твердости и даже жестокости; его правление обещало стать безжалостным.
Адам де Сомбреном как раз принадлежал к числу тех, кто пытался протестовать. Он желал покрыть себя славой ради Лилит, стать рыцарем из легенды. Он мечтал об этом так давно — и вот теперь ему было отказано!
Но Адам тотчас пожалел о том, что предпринял свой демарш. Взгляд, который бросил на него король, был поистине ледяным. На сей раз у Адама не оставалось сомнений в том, что король его возненавидел. Он вернулся в Сомбреном, крайне взволнованный…
***
У Евы уже заметно округлился живот. Полностью обнаженная, с одной лишь монашеской накидкой, она выглядела чрезвычайно непристойно. Осознавая это, она плакала еще больше, чем невероятно веселила Лилит.
Прошло несколько месяцев… В октябре живот Евы стал огромным, роды могли случиться со дня на день. Господин и госпожа де Сомбреном не покидали свою жертву ни на минуту. Все свое время они проводили с ней в подвале. Наверху тщательно караулили Полыхай и его люди, внимательно следя за тем, чтобы туда не проникли посторонние.
Схватки начались накануне Дня всех святых. Как и всегда в день большого христианского праздника, Адам соблюдал строжайший пост. Именно это обыкновение некогда сохранило ему жизнь в Шатонёфе; именно потому, что Маго не стала тогда поститься, она умерла от отравления спорыньей.
Лилит сама принимала ребенка. Она обладала кое-какими познаниями в этой области и действовала весьма уверенно. На одной из стен замка висели часы, и только что пробил двенадцатый удар, оповещая о наступлении следующего дня, второго ноября, когда на свет появился младенец. Лилит и Адам дружно закричали от радости: мальчик!
Лилит быстро перерезала пуповину и омыла новорожденного, после чего они с Адамом приступили к церемонии, которую давно продумали. Перед официальным крещением следовало отпраздновать истинное «крещение» и посвятить Филиппа силам зла, которые будут защищать его с этого самого мгновения и до конца дней его.
Лилит закутала ребенка в длинное черное покрывало, затем куском угля начертала на его лбу перевернутую пентаграмму, в то время как Адам читал свою молитву:
— Да изменит солнце свой извечный ход! Да последует за осенью лето, а за весной — зима. Да превратятся люди в диких зверей…
До сих пор Ева безмолвно переносила свои мучения. Она осталась равнодушной, когда увидела, что новорожденный — мальчик, хотя появление наследника сира де Сомбренома означало для нее смертный приговор. Но тех ужасных манипуляций, которые похитители проделывали с ее сыном, она вынести не могла. Ева страшно закричала, однако гораздо громче звучал смех ее мучителей. И в эту самую минуту маленький Филипп тоже издал свой первый крик…
Утром на следующий день Адам и Лилит пригласили к себе Олимпу и Мышонка. Счастливым родителям, разумеется, требовалась хорошая кормилица, а кто мог подойти лучше, чем великанша, которая кормила грудью своего девятимесячного отпрыска? Учитывая ее природу, ей было чем выкормить двух младенцев!
Лилит лежала на кровати в своей комнате, с измученным, но радостным видом; ребенок, завернутый в белые пеленки, находился у нее на руках; рядом стоял гордый Адам. Олимпа и Мышонок очень обрадовались, когда узнали, что роды прошли благополучно и что родился мальчик. Великанша очень осторожно взяла младенца на руки, чтобы дать ему грудь.
Затем Адам отправил посланника в Дижон. Он сообщал герцогу о рождении ребенка и просил оказать ему честь вместе с герцогиней стать крестными родителями. Человек вернулся в тот же день с положительным ответом. Герцог и герцогиня обещали прибыть в Сомбреном зимой на День святого Мартина.
Одиннадцатого ноября Филипп Добрый и Мишель Французская действительно прибыли в Сомбреном. Адам и Лилит приняли всевозможные меры предосторожности, чтобы Еву никто не увидел. Полыхай запер ее в покинутом здании на отшибе и получил приказ оставаться там вплоть до отъезда гостей. Ему было поручено следить, чтобы пленница не попыталась позвать на помощь криками.
Филиппа Доброго сопровождали два его узаконенных бастарда, Корнель и Антуан, которым было соответственно четыре года и пять. Адам удивился: герцог так охотно выставляет напоказ свои внебрачные связи, нисколько не опасаясь оскорбить супругу!.. Но стоило увидеть эту самую супругу, чтобы понять все. Мишель Французская казалась боязливой, покорной и безропотной. Несмотря на свое благородное происхождение, в браке с Филиппом она не имела права голоса.
Церемония крещения была очень пышной и торжественной, но настоящее празднество началось позже. Чтобы заслужить милость своего сюзерена, Адам опустошил все сундуки Сомбренома, а Сомбреном был поместьем весьма богатым.
Пир был почти таким же роскошным, как и тот, что был задан при бургундском дворе на День святого Андрея — самый первый пир, на который был приглашен Адам Безотцовщина. Самые изысканные и дорогие блюда сменяли друг друга, из заветного погреба достали редчайшие вина.
Сидя рядом с герцогом, Адам с удовлетворением наблюдал довольное выражение его лица. Однако к концу пиршества Филипп Добрый позволил себе немного критики:
— Примите мои поздравления, дорогой сир де Сомбреном. Но я вижу здесь лишь гастрономические радости. Неужели вы забыли о простых сельских удовольствиях?
Хотя Адам был прекрасно осведомлен о распутстве Филиппа Доброго, он не осмеливался ничего предложить ему — из-за присутствия супруги. Но когда он увидел, что бледная герцогиня лишь вздохнула, делая вид, будто ничего не расслышала, он понял, что церемониться не стоит.
— Разумеется, я подумал об этом, монсеньор. Велите позвать?
— Настоятельно прошу вас… Уверен, вы припасли для меня нечто необыкновенное!
Адам задумался. «Нечто необыкновенное»… Если бы ему удалось поразить своего гостя, ослепить его, он бы столько всего добился… И внезапно Адам нашел решение. Он хлопнул в ладоши:
— Приведите Олимпу!
Через несколько минут великанша была на месте. Она робко остановилась прямо перед герцогом. Филипп Добрый поднялся. Его лицо оказалось как раз на уровне великанского бюста.
Груди Олимпы всегда были необъятными, но теперь, когда она стала кормящей матерью, их размеры превосходили любое воображение.
Филипп пробормотал:
— Невероятно! Потрясающе!
Затем он дружески хлопнул Адама по спине.
— Этого я никогда не забуду, сир де Сомбреном!
И с громким смехом удалился в сопровождении Олимпы в комнату, которая была приготовлена специально для них.
На следующий день герцог и герцогиня Бургундские вернулись в Дижон; Филипп Добрый осыпал Олимпу и Мышонка золотом и заверил Адама, что тот всегда может рассчитывать на него.
Как только герцог отбыл, Полыхай вернулся со своей пленницей. Адам и Лилит схватили ее и привели в свою спальню. Адам открыл люк, Лилит втолкнула туда Еву, и началось то, что они цинично называли «святой агонией» своей жертвы.
Еве давали пить, но лишили ее еды: ей предстояло умереть от голода. Днем яма была закрыта тяжелой плитой, чтобы оттуда не доносились крики; вечером камень поднимали, чтобы проветрить тюрьму, и парочка мучителей могла вдоволь насладиться жалобами пленницы.
Ева де ля Сент-Агони прилагала все усилия, чтобы сохранить достоинство. Превозмогая слабость, она беспрерывно молилась. Тем не менее, она не могла сдержать мучительных стонов, когда Лилит подносила к яме ее сына, чтобы мать услышала детский плач; мучительница проделывала это довольно часто, испытывая дикую, первобытную радость. В эти минуты крик пленницы, доносившийся из ямы, звучал поистине страшно.
Будучи свидетелем этих пыток, физических и душевных, Адам не испытывал такой радости, как его подруга. Он нисколько не сочувствовал Еве, которая давно была ему противна с ее жертвенным видом, но он думал о ребенке. Кто знает, действительно ли такая крошка совсем не понимает происходящего? А вдруг в каком-нибудь из тайных закоулков своей младенческой души ребенок сохранит воспоминания о муках, которым подвергалась его родная мать? Предположение было, конечно, абсурдным, но Адам все равно не мог не думать об этом…
Накануне Рождества 1420 года стало очевидно, что Ева находится при последнем издыхании. Лилит, несмотря на пост, который она вместе с Адамом строго соблюдала в тот день, была в прекрасном настроении и почти всю ночь издевалась над пленницей, показывая ей Филиппа через дыру в полу. Демоница громко хохотала при виде отчаяния матери. Лилит не замечала, что Адам отворачивается, чтобы только не видеть этого зрелища…
Ева умерла в первый день нового, 1421 года, после двух месяцев «святой агонии». Последними ее словами была мольба: она просила у Господа быстрой смерти для своего сына, ибо лучше умереть, чем быть воспитанным такими чудовищами.