Назаров Вячеслав Алексеевич. Вечные паруса

   Потом они палили костры на берегу и жарили рыбу, варили уху, и не было ничего на свете вкуснее! Правда, Свистун не любил огонь. Он предпочитал в это время держаться подальше и хрюкал весьма неодобрительно, когда ему предлагали жареное или вареное. Однако ребята не обижались на своего морского приятеля - каждому свое.
   Но самое интересное начиналось, когда все трое отдыхали, отяжелев от еды - Юрка с Джеймсом в моторке, Свистун на волне, положив крутолобую голову на борт. Они рассказывали друг другу замечательные истории о море и о суше, о людях и о дельфинах, о себе и о своих товарищах. Ребятам было многое непонятно в рассказах дельфина, дельфин не всегда понимал ребят - но все-таки им было хорошо вместе.
   В тот день все шло, как обычно. Они вернулись с хорошим уловом. Джеймс начал разжигать костер, а Юрка - чистить рыбу. Свистун крутился в бухточке и недовольно фыркнул. Вдруг он замер.
   - Мама...
   Юрка от неожиданности чуть не порезал палец, а Джеймс выронил в тлеющую кучу высохших водорослей целую пачку пироксина. Пламя ухнуло вверх огненным деревом. Свистун шарахнулся из бухты, да и сами ребята испугались не меньше.
   А за волноломом, метрах в ста мористее, разыгралась "семейная драма". Мать Свистуна, большая светло-серая дельфинка, взволнованно трещала, стараясь увести сына в море. Сын пытался что-то доказать, выводя еще более оглушительные рулады, и порывался вернуться. Наконец рассерженная мамаша ухватила сына за ласт крепкими зубами и бесцеремонно потащила за собой. Свистун обиженно взвизгнул, но покорился.
   - Это ты виноват, - сказал Юрка, когда дельфины скрылись. - Зачем такой фейерверк устроил? Они не любят огня, а ты... Свистуну теперь попадет...
   - Я же не нарочно, - всхлипнул Джеймс. - Уронилась пачка... Я чуть сам не стал загораться... Фух-фух!
   Свистун не появился на следующий день, не появился и на последующий. Ребята сидели на берегу грустные, ловить рыбу не хотелось, моторка бесцельно покачивалась на ленивой зыби. Потом на целую неделю зарядил дождь, и стало ясно, что Свистун больше не вернется.
   А теперь улетает Джеймс.
   Закинув голову, Юрка смотрел в небо адлерского аэропорта, отыскивая среди толчеи летательных аппаратов китообразный корпус межконтинентального реалета. Когда долго смотришь, начинает казаться, что ты - на дне колоссального аквариума и над тобой гоняются друг за другом пестрые экзотические рыбки: вот золотым вуалехвостом всплыл пузатый гравилет, вот стайкой испуганных групп срезало вираж звено спортивных авиеток, вот степенно опускаются два туристских дископлана - чем не семейство скалярий?
   А вот и Джеймс. Трехсотместный реалет поднимается медленно, словно боится передавить ненароком всю снующую вокруг мелочь. Синие с красным лопасти едва подрагивают, и вид у реалета какой-то обиженный.
   Юрка помахал рукой, хотя отлично понимал, что Джеймс даже в бинокль не разглядит его.
   Хороший парень Джеймс. Настоящий друг. Хотя и любит читать нотации не хуже взрослого. Зато он честный и преданный. Юрка подарил ему на память лучший камень из своей космической коллекции - кусок лабира, который папа привез с Прометея. Лабир передразнивает окружающее: положишь на синее его он становится красным, положишь на красное - становится синим, на черном он прозрачен, как горный хрусталь, а в темноте светится желтым, как маленький осколок солнца. Такой уж упрямый наоборотный минерал. Интересно, как поведет себя лабир в лондонском тумане?
   Реалет тем временем выбрался из толчеи и замер, уткнувшись тупым носом в небо. В следующую секунду у него выросли четыре плазменных хвоста, ослепительных даже на такой высоте. Словно проснувшись, реалет вздрогнул и исчез в стратосфере.
   Вот и все.
   Почему хорошее так быстро кончается?
   Вместе с потоком провожающих, улетающих, прилетающих, встречающих и просто скучающих Юрка вышел из аэровокзала на площадь. В центре зеленой подковы поблескивала зеркальная спина селеноидного метропоезда. Но лезть под землю не хотелось, да и спешить было некуда.
   Он взял в автомате двойную порцию ананасного мороженого и побрел к полосе кинетропа. Погода хмурилась, иногда даже накрапывало, и поэтому влажные тротуары бежали по аллеям почти пустыми. Только на крытых лавочках сидели кое-где редкие попутчики - в основном, бабушки с младенцами.
   Юрка тоже уселся на лавочку и принялся за пломбир.
   Чем все-таки заняться до маминого приезда?
   Когда он вчера говорил с ней по "видику", она улыбалась, а глаза у нее были заплаканные. Папа ее успокаивал, а она ругала этого толстого академика и повторяла про нерешенные проблемы. И про то, что профессор Панфилов заболел.
   А на самом деле, ей, наверное, просто жалко Уисса. Он был такой сильный и добрый.
   Хотя то, что мама приезжает раньше срока, совеем неплохо. С ней веселее. Особенно, когда остаешься без друзей. Папе сейчас совсем некогда. Он работает. Скоро будет большой международный конгресс, на котором папа сделает самый главный доклад. У него такой вид сейчас, словно он еще не совсем вернулся с Прометея или что-то забыл там.
   У папы тоже нерешенные проблемы. Он говорит, что его подопытная планета взбесилась. Там почему-то растения стали ходить и летать, а животные цветут, как растения. Когда они попали туда с Земли - а это было еще до Юркиного рождения, - то сначала вели себя нормально, а потом совсем отбились от рук, и превратились в какие-то ужасные создания.
   Иногда просто удивительно, до чего недогадливы взрослые. Ведь все ясно. Прометей - наоборотная планета. Там все наоборот, как в куске лабира. Лабир ведь тоже с Прометея. Вот и все. И голову ломать нечего...
   И тут Юрке послышался знакомый свист.
   Мальчик недоуменно оглянулся, но бабушки и младенцы сидели, как ни в чем не бывало. Значит, он ослышался. Конечно, ослышался. Отсюда до моря добрый километр, а то и больше. Да и кто мог так свистеть...
   Надо ехать домой. Одному на улице холодно и скучно. В такую погоду лучше всего забраться с ногами в кресло и читать про какие-нибудь необыкновенные приключения. Или фантастику. Про будущее.
   Мальчик снова принялся за пломбир, но смутное беспокойство уже тикало у виска.
   Может, завернуть еще раз на старое место, к морю?
   А что там делать, оборвал он себя. Только расстраиваться. Моторка и снасти со вчерашнего дня в бюро проката, даже кострище смыло, наверное, дождем и прибоем.
   Но Юрка все-таки встал и перешел на нижнюю ленту.
   Глупости, говорил он себе. Как маленький. Ничего на таком расстоянии нельзя услышать. К тому же море изрядно штормит, а в шторм дельфины уходят от побережья, чтобы не угодить на скалы. Незачем туда ходить...
   Но какая-то неодолимая сила заставляла его все быстрее перескакивать с ленты на ленту, а когда кинетроп кончился, описав круг над обрывом, он бросился бегом в самую гущу колючек, к распадку.
   Распадок ревел громоподобно, усиливая грохот волн. Он тупо толкнул в лицо смрадом гниющих водорослей, но Юрка задержался лишь на минуту, чтобы снять ботинки - подошвы предательски скользили на мокром камне.
   Он вскочил на галечную полосу уже уверенный, что Свистун здесь.
   Дельфин стоял в бухточке, прижавшись к волнолому, и заметно вздрагивал, когда прибой с грохотом перехлестывал через валуны.
   - Что... Что ты здесь делаешь? - только и смог выдохнуть Юрка.
   - Жду тебя, - ответил дельфин.
   - Но я же... Тебя давно не было... Мы решили, что ты уже не придешь...
   - Я пришел. Плохо, что нет Джеймса.
   - Да... Джеймс улетел в свою страну. Только сейчас. А я совсем не собирался сюда. Я пришел случайно...
   - Я звал тебя. Я знал, что ты придешь.
   - Почему тебя не было так долго?
   - Меня не пускали... Был шторм.
   - Но сегодня ведь тоже шторм!
   Дельфин промолчал. Юрка огляделся, не зная, плакать или смеяться, радоваться встрече или укорять верного друга за безрассудство: даже в бухте вода нервно ходила вверх и вниз, а в горле прохода все хрипело и клокотало. Море час от часу дышало неспокойнее, и белые шапки волн становились все курчавей и выше.
   - Ты давно здесь?
   - С утра. Утром было тише.
   - А теперь ты сможешь выйти в море?
   - Не знаю. Выход узкий и мелкий. Там бурно. А дальше не так опасно. Надо сразу уйти в глубину. В глубине тихо.
   Юрка сердито стукнул кулаком по колену.
   - Так почему же ты раньше не ушел? Когда было тихо?
   - Я ждал тебя.
   - Ждал! Ты что, разбиться хочешь? Можно было встретиться завтра или послезавтра, в конце концов!
   Дельфин медленно отошел от стенки и подплыл к самым ногам мальчика. Юрка сел на шаткий галечный гребень, намытый водой, и взял голову Свистуна на колени, защищая от случайных ушибов.
   - Глупый! Я бы приходил сюда и завтра и послезавтра, потому что я тебя люблю. Мы бы все равно встретились...
   - Нет. Мы бы уже не встретились. Сегодня мы уходим. Все дельфины. Все. Насовсем.
   Рука мальчика, гладившая округлую гладкую голову товарища, вздрогнула и обмякла.
   - Как насовсем? Почему?
   - Чтобы быть дальше от людей. Так сказал Вечный Совет, и все взрослые согласились.
   - Но почему?
   - Люди зажигают огонь и отравляют воду. Они делают зло. Они опасны для дельфинов, даже когда хотят добра.
   - Это неправда!
   - Я не знаю. Так говорят взрослые.
   - Неправда! Есть плохие люди, но их меньше, чем хороших, честное пионерское!
   - А почему тогда хорошие не лечат плохих?
   - Как - лечат?
   - Если дельфин родится плохим, его лечат, и он становится хорошим. Почему так не делают люди?
   - Люди... Мы еще не умеем... А это было бы здорово! Раз - и в больницу! А как вы их лечите?
   - Не знаю. Это делают взрослые.
   - А почему ваши взрослые не научат наших.
   - Говорят, люди неразумны...
   Юрка обиделся не на шутку, но, поразмыслив, пробурчал сердито:
   - Это все взрослые неразумны. И ваши, и наши. Они вечно задирают нос и никого, кроме себя, не хотят понимать.
   - Да, - эхом отозвался дельфин. - Они умеют только запрещать.
   - И ссориться со всеми, - добавил мальчик.
   Он сидел, мокрый насквозь, накат шатал его то в одну, то в другую сторону, выскребая снизу гальку и лишая опоры. Он порядком продрог, но крепко держал обеими руками голову Свистуна, потому что боялся, что того стукнет о камни.
   - Мы будем не такими, когда вырастем. Правда?
   - Правда. Не такими.
   - Мы будем дружить. Правда?
   - Правда. Будем дружить.
   - Договор?
   - Договор!
   Откуда-то издалека, сквозь хриплые вздохи прибоя, донесся высокий вибрирующий звук. Он был едва слышен, но от него начинало зудеть в ушах и ломить виски.
   - Это ищут меня. Мне надо уходить.
   - Но мы еще встретимся, правда?
   - Встретимся. Обязательно. Когда у меня будет имя.
   - Но у тебя есть имя!
   - Нет. Это матрица. Имя получают, когда становятся взрослыми. Я хочу выбрать имя Уисс.
   - Уисс? Странно... Почему Уисс?
   - Так зовут моего отца. Я хочу быть, как он.
   - Уисс - твой отец?! Постой... Моя мама... Уисс...
   Юркины мысли завертелись колесом, руки выпустили дельфинью голову. А вибрирующий звук тем временем вырос до свиста, смолк и повторился где-то в стороне, значительно тише.
   - Мне надо в море. Иначе уйдут без меня. Прощай.
   - Постой... Это просто удивительно! Ведь моя мама...
   Но дельфин уже не слушал. Он несколько раз примерился, то подплывая к опасному проходу, то отходя к стене волнолома. И вдруг, сжавшись и враз распрямившись, он бросил свое тело длинным прыжком над клокочущим выгибом выхода.
   Всего на долю секунды повис он над клыкастой пеной, но именно в эту долю секунды встречная волна сшибла его на лету.
   Перекувыркнувшись, он отлетел чуть ли не в центр бухты. Юрка вскочил, и все вопросы разом вылетели из головы. Вторая попытка тоже не удалась.
   Где-то далеко и уже едва слышно проверещал и затих вибрирующий призыв.
   И когда после третьей попытки дельфина едва не бросило на валуны, мальчик отчаянно закричал:
   - Стой, Свистун, стой же! Не надо! Нельзя так! Нужно вдвоем!
   У мальчика не было определенного плана, просто он видел, что дельфину не выбраться одному, просто он верил, что вдвоем легче, что вдвоем ничего не страшно.
   Дельфин остановился и доверчиво повернулся к Юрке. И столько надежды было в этом повороте, столько веры в человеческую помощь, что отступать было нельзя.
   Надо было что-то делать.
   И тут Юрке на глаза попалась длинная дюралевая штанга. Еще вчера эта штанга была флагштоком и одновременно маяком их "флибустьерской республики", а сегодня валялась на берегу, потому что вывезти ее не удалось: она не влезала в лодку ни вдоль, ни поперек - заклинивалась в проходе... Штанга заклинивалась в проходе!
   Мальчик перекинул штангу наискось через изгиб коварной горловины, стараясь зажать оба дюралевых конца в щелях между валунами. Это удалось не сразу, потому что рычащие волны шарахались взад и вперед, норовя выбить мачту из рук. Но Юрка, пряча лицо от холодных брызг и йодистой вони, все-таки сумел попасть противоположным концом шеста в замшелую трещину камня. Штанга заклинилась наглухо, соединив по диагонали начало и конец коридора.
   Дельфин терпеливо поскрипывал за спиной, но ничего не понимал: техника была не по его части.
   - Я пойду по проходу вброд, понимаешь? Он мелкий. Буду держаться за штангу, понимаешь? А ты держись за меня зубами. Изо всех сил. Я буду твоим буксиром, понимаешь?
   - Понимаю, - неуверенно сказал дельфин. - А если тебя собьет?
   - Не собьет. У меня пятерка по физкультуре. Ты только держись за меня крепче. Вдвоем мы, брат, пройдем.
   Юрка снял мокрую рубашку и, скрутив ее жгутом, крепко-накрепко завязал на животе. Получился надежный нейлоновый пояс.
   Он влез в воду у самого начала хода, под покрытием облупленной бетонной плиты. Здесь только покачивало, но впереди бесился настоящий водоворот.
   Дельфин уцепился за пояс и, выгнувшись, прижался крепко к Юрке.
   - Готов?
   - Готов.
   - Поехали!
   Ухватившись поудобнее за дюралевый поручень, мальчик сделал первый шаг из-за прикрытия.
   Волна сразу накрыла их с головой, стараясь оторвать от поручня, переломить, оглушить, отбросить, разбить о камни. Шипучая пена лезла в рот и нос, хлестала по глазам. Босые ноги разъехались на скользком полированном монолите дна, дыхание перехватило, пальцы свело на дюрале мертвой хваткой, и не было сил перехватить штангу подальше.
   Закусив губу до крови, мальчик заставил себя сделать еще один шаг. И еще один. И еще.
   Плавно выгибаясь, дельфин помогал мальчику делать эти трудные, невероятно долгие шаги. Если бы не он, Юрку переломила бы, наверное, тугая сила водоворота.
   Шаг. И еще шаг. Десять сантиметров. И еще десять.
   Сердце билось неровными толчками где-то у самого горла.
   Волна ударила в спину, стальная пружина распрямилась, Юрка совершенно непонятным образом взлетел в воздух и очутился верхом на валуне.
   Полуоглушенный, он тер окоченевшими ладонями разъеденные солью глаза, кашлял и никак не мог опомниться.
   И вдруг понял... Они прошли!
   Дельфин теперь на свободе...
   Море гремело, сотрясая сушу, и горы вздрагивали от ударов прибоя, и белая пена изменчивой пограничной полосой металась между двумя великими мирами жизни.
   Двое из двух миров взглянули в лицо друг другу, прежде чем разойтись по своим непохожим дорогам.
   Дельфин сразу нашел своим локатором крошечную фигурку на далеком камне и ощутил, что маленькому телу холодно, а сердцу одиноко.
   Сородичи звали его за собой, и он уходил все дальше, но прежде чем горб моря, взбухая, закрыл черты суши, дельфин взлетел на острый гребень волны и крикнул земле:
   - До встречи! Я приду!
   Мальчик не мог видеть так далеко, но он слышал далекий свист и понял его смысл, и прошептал морю белыми от холода и соли губами:
   - До встречи... Я жду...
   Качалось море, и качалась суша, и качались маятники часов - а он все стоял, опустив руки, не вытирая мокрых щек.
   Он плакал откровенно и светло, как плачут только в детстве.