Страница:
Не преступленье его; ибо в чем преступленье ошибки?
Было же то на горе, зверей оскверненной убийством.
Полдень как раз наступил, сокращающий тени предметов;
145 Солнце стояло равно от обоих далеко пределов;
И гиантийский юнец без дороги бродящих по логам
Голосом ласковым звал соучастников псовой охоты.
"Влажны тенета, друзья, и железо от крови звериной!
День благодатный судьбой нам дарован. Лишь только Аврора
150 Новый рассвет приведет, в колеснице взмывая багряной,
Сызнова дело начнем. Теперь в расстоянии равном
Феб от обеих земель, и от зноя растрескалось поле.
Так завершайте труды, унесите плетеные сети!"
Те исполняют приказ и работу свою прерывают.
155 Был там дол, что сосной и острым порос кипарисом,
Звался Гаргафией он, — подпоясанной роща Дианы;
В самой его глубине скрывалась лесная пещера, —
Не достиженье искусств, но в ней подражала искусству
Дивно природа сама. Из турфов легких и пемзы,
160 Там находимой, она возвела этот свод первозданный,
Справа рокочет ручей, неглубокий, с прозрачной водою,
Свежей травой окаймлен по просторным краям водоема.
Там-то богиня лесов, утомясь от охоты, обычно
Девичье тело свое обливала текучею влагой.
165 Только в пещеру пришла, одной отдала она нимфе —
Оруженосице — дрот и колчан с ненатянутым луком;
Руки другая из них подставила снятой одежде,
Две разували ее; а, всех искусней, Крокала,
Дочь Исмена-реки, ей волосы, павшие вольно,
170 Вновь собирала узлом, — хоть сама волоса распустила.
Черпают воду меж тем Нефела, Гиала, Ранида,
Псека, Фиала и льют в большие и емкие урны.
Стала себя обливать привычной Титания134 влагой,
Кадма же внук между тем, труды вполовину покончив,
175 Шагом бесцельным бредя по ему незнакомой дубраве,
В кущу богини пришел: так судьбы его направляли.
Только вошел он под свод орошенной ручьями пещеры,
Нимфы, лишь их увидал мужчина, — как были нагими, —
Бить себя начали в грудь и своим неожиданным воплем
180 Рощу наполнили всю и, кругом столпившись, Диану
Телом прикрыли своим. Однако же ростом богиня
Выше сопутниц была и меж них главой выступала, —
Отсвет бывает какой у облака, если, ударив,
Солнце окрасит его, какой у Авроры румянец, —
185 Цвет лица у застигнутой был без одежды Дианы.
Но хоть и тесно кругом ее нимф толпа обступала,
Боком, однако ж, она обратилась, назад отвернула
Лик; хотела сперва схватить свои быстрые стрелы,
Но почерпнула воды, что была под рукой, и мужское
190 Ею лицо обдала и, кропя ему влагой возмездья
Кудри, добавила так, предрекая грядущее горе:
"Ныне рассказывай, как ты меня без покрова увидел,
Ежели сможешь о том рассказать!" Ему окропила
Лоб и рога придала живущего долго оленя;135
195 Шею вширь раздала, ушей заострила верхушки,
Кисти в копыта ему превратила, а руки — в оленьи
Длинные ноги, всего же покрыла пятнистою шерстью,
В нем возбудила и страх. Убегает герой Автоноин136
И удивляется сам своему столь резвому бегу.
200 Только, однако, себя в отраженье с рогами увидел, —
«Горе мне!» — молвить хотел, но его не послушался голос.
Он застонал. Был голос как стон. Не его покатились
Слезы из глаз. Лишь одна оставалась душа его прежней!
Что было делать? Домой возвратиться под царскую кровлю?
205 Или скрываться в лесу? Там стыд, тут ужас помехой.
Он колебался, а псы увидали: Меламп поначалу,
Чуткий с ним Ихнобат знак первый подали лаем, —
Кносский пес Ихнобат и Меламп породы спартанской, —
Тотчас бросаются все, быстрей, чем порывистый ветер;
210 Памфаг, за ним Орибаз и Доркей, из Аркадии трое,
С ними силач Неброфон, и лютый с Лалапою Терон,
Резвостью ценный Петрел и чутьем своим ценная Агра,
Также свирепый Гилей, недавно пораненным вепрем,
Напа, от волка приплод; за стадами идущая следом
215 Пемена; Гарпия, двух имея щенят в провожатых,
И сикионский Ладон, у которого втянуто брюхо,
Тигрид с Алкеей, Дромад, Канакея еще и Стиктея,
И белоснежный Левкон и Асбол с черною шерстью,
И многосильный Лакон и Аэлл, отличавшийся бегом:
220 Фей и рядом, резва, с ее кипрским братом Ликиска,
И посредине, на лбу отмеченный белою меткой,
Гарпал и с ним Меланей; косматая с ними Лахнея,
Также два пса, чья лаконянка мать, отец же — диктеец;
Лабр с Артиодом, потом с пронзительным лаем Гилактор, —
225 Долго других исчислять. До добычи жадная стая
Через утесы, скалы и камней недоступные глыбы,
Путь хоть и труден, пути хоть и нет, преследуют зверя.
Он же бежит по местам, где сам преследовал часто,
Сам от своих же бежит прислужников! Крикнуть хотел он:
230 «Я Актеон! Своего признайте во мне господина!» —
Выразить мысли — нет слов. Оглашается лаяньем воздух.
Первый из псов Меланхет ему спину терзает, за ним же
Тотчас и Теридамад; висит на плече Орезитроф.
Позже пустились они, но дорогу себе сократили;
235 Мча по горе напрямик. И пока господина держали,
Стая другая собралась и в тело зубы вонзает.
Нет уже места для ран. Несчастный стонет, и если
Не человеческий крик издает — то все ж не олений,
Жалобным воплем своим наполняя знакомые горы.
240 И на колени склонясь, как будто моля о пощаде,
Молча вращает лицо, простирая как будто бы руки.
Порском обычным меж тем натравляют злобную стаю
Спутники; им невдомек, Актеона всё ищут глазами,
Наперебой, будто нет его там, Актеона все кличут.
245 Вот обернулся на зов, они же скорбят, что не с ними
Он и не хочет следить за успешной поимкой добычи.
Здесь не присутствовать он бы желал, но присутствует; видеть,
Но не испытывать сам расправы своих же свирепых
Псов. Обступили кругом и, в тело зубами вгрызаясь,
250 В клочья хозяина рвут под обманным обличьем оленя.
И лишь когда его жизнь от ран столь многих пресеклась,
Молвят, — насыщен был гнев колчан носящей Дианы.
Разно судили о том; одни почитали богиню
Слишком жестокой, а кто и хвалил, почитая достойным
255 Девственной так поступать; по-своему все были правы.
Лишь Громовержца жена не столько ее защищала
Или винила ее, сколь рада была, что постигла
Дом Агеноров беда, и гнев свой с соперницы Тирской137
Перенесла на весь род. Но тут подоспела причина
260 Новая горести ей: тяжела от Юпитера стала
Дева Семела138. Дала языку она волю браниться.
"Много ли бранью своей я достигла? — сказала богиня, —
Надо настичь мне ее самое! — коль не тщетно Юноной
Я превеликой зовусь — погублю, если я самоцветный
265 Скиптр достойна держать, коль царствую, коль Громовержцу
Я и сестра и жена, — сестра-то наверно! Но срама,
Думаю, ей уж не скрыть: мой позор не замедлит сказаться.
Плод понесла! Одного не хватало! Открыто во чреве
Носит свой грех и матерью стать от Юпитера только
270 Хочет, что мне-то едва удалось, — в красу свою верит!
Ну так обманется в ней! Будь я не Сатурния, если
Деву любезник ее не потопит в хлябях стигийских!"
Молвив, с престола встает и, покрытая облаком бурым,
Входит в Семелин покой; облака удалила не раньше,
275 Нежель старушечий вид приняла, виски посребрила,
Коже глубоких морщин придала и дрожащей походкой
С телом согбенным пошла; старушечьим сделала голос,
Ей Бероеей представ, эпидаврской кормилицей девы;
Речь завела, и лишь только дошли, пробеседовав долго,
280 И до Юпитера, вздох издала и молвит: "Желала б,
Чтоб он Юпитером был, да всего опасаюсь; иные,
Имя присвоив богов, проникали в стыдливые спальни.
Мало Юпитером быть. Пускай он докажет любовью,
Что он Юпитер и впрямь. Проси: чтобы, в полном величье
285 Как он Юноной бывал в небесах обнимаем, таким же
Пусть обнимает тебя, предпослав и величия знаки".
Речью Юнона такой дочь Кадма, не знавшую сути,
Учит, — и просит уж та, чтобы дар он любой обещал ей.
Бог, — "Выбирай! — говорит, — ни в чем не получишь отказа,
290 И чтоб уверилась ты, божеств подземного Стикса
Я призываю, — а он и богам божество и острастка".
Рада своей же беде, от милого горя не чая,
Дерзостно так говорит Семела: "Каким обнимает
В небе Юнона тебя, приступая к союзу Венеры,
295 Мне ты отдайся таким!" Хотел он уста говорящей
Сжать, но успело уже торопливое вылететь слово.
Он застонал, но вернуть нельзя уже было желанья,
Ни заклинаний его; потому-то печальнейшим с неба
Высшего бог низошел, за ликом своим увлекая,
300 Скопища туч грозовых, к ним добавил он молнии, ливни,
С ветром в смешенье, и гром, и Перун, неизбежно разящий.
Сколько возможно, свою он уменьшить пытается силу:
Вооружился огнем не тем, которым Тифея139
Сбросил сторукого: в том уж слишком лютости много!
305 Легче молния есть, которой десница Циклопов
Меньше огня придала, свирепости меньше и гнева;
Боги «оружьем вторым» ее называют; лишь с ней он
Входит в Агенора дом; но тело земное небесных
Бурь снести не могло и сгорело от брачного дара,
310 А недоношенный плод, из лона матери вырван,
Был в отцовскую вшит — коль это достойно доверья —
Ляжку, и должный там срок, как во чреве у матери, пробыл.
Ино тайно с пелен воспитывать стала младенца, —
Тетка, Семелы сестра: потом нисейские140 нимфы
315 Приняли и молоком, в пещерах укрыв, воспоили.
Волей судьбы на земле так дело и шло, безопасно
Скрыта была колыбель два раза рожденного Вакха.
Нектаром, — память гласит, — меж тем Юпитер упившись,
Бремя забот отложив, со своею Юноною праздной
320 Тешился вольно и ей говорил: "Наслаждение ваше,
Женское, слаще того, что нам, мужам, достается".
Та отрицает. И вот захотели, чтоб мудрый Тиресий
Высказал мненье свое: он любовь знал и ту и другую.
Ибо в зеленом лесу однажды он тело огромных
325 Совокупившихся змей поразил ударом дубины.
И из мужчины вдруг став — удивительно! — женщиной, целых
Семь так прожил он лет; на восьмое же, снова увидев
Змей тех самых, сказал: "Коль ваши так мощны укусы,
Что пострадавший от них превращается в новую форму,
330 Вас я опять поражу!" И лишь их он ударил, как прежний
Вид возвращен был ему, и принял он образ врожденный.
Этот Тиресий, судьей привлеченный к шутливому спору,
Дал подтвержденье словам Юпитера. Дочь же Сатурна,
Как говорят, огорчилась сильней, чем стоило дело,
335 И наказала судью — очей нескончаемой ночью.
А всемогущий отец, — затем, что свершенного богом
Не уничтожит и бог, — ему за лишение света
Ведать грядущее дал, облегчив наказанье почетом.
После, прославлен молвой широко, в городах аонийских
340 Безукоризненно он отвечал на вопросы народу.
Опыт доверья и слов пророческих первой случилось
Лириопее узнать голубой, которую обнял
Гибким теченьем Кефис и, замкнув ее в воды, насилье
Ей учинил. Понесла красавица и разродилась
345 Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин;
Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили,
Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,
Молвил правдивый пророк: «Коль сам он себя не увидит».
Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила
350 Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти.
Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефисий,
Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться.
Юноши часто его и девушки часто желали.
Гордость большая была, однако, под внешностью нежной, —
355 Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе.
Видела, как загонял он трепетных в сети оленей,
Звонкая нимфа, — она на слова не могла не ответить,
Но не умела начать, — отраженно звучащая Эхо.
Плотью Эхо была, не голосом только; однако
360 Так же болтливой уста служили, как служат и ныне, —
Крайние только слова повторять из многих умела,
То была месть Юноны: едва лишь богиня пыталась
Нимф застигнуть, в горах с Юпитером часто лежавших,
Бдительна, Эхо ее отвлекала предлинною речью, —
365 Те ж успевали бежать. Сатурния, это постигнув, —
"Твой, — сказала, — язык, которым меня ты проводишь,
Власть потеряет свою, и голос твой станет короток".
Делом скрепила слова: теперь она только и может,
Что удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит.
370 Вот Нарцисса она, бродящего в чаще пустынной,
Видит, и вот уж зажглась, и за юношей следует тайно,
Следует тайно за ним и пылает, к огню приближаясь, —
Так бывает, когда, горячею облиты серой,
Факелов смольных концы принимают огонь поднесенный.
375 О, как желала не раз приступить к нему с ласковой речью!
Нежных прибавить и просьб! Но препятствием стала природа,
Не позволяет начать; но — это дано ей! — готова
Звуков сама ожидать, чтоб словом на слово ответить.
Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных,
380 Крикнул: «Здесь кто-нибудь есть?» И, — «Есть!» — ответила Эхо.
Он изумился, кругом глазами обводит и громким
Голосом кличет: «Сюда!» И зовет зовущего нимфа;
Он огляделся и вновь, никого не приметя, — "Зачем ты, —
Молвит, — бежишь?" И в ответ сам столько же слов получает.
385 Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов, —
«Здесь мы сойдемся!» — кричит, и, охотней всего откликаясь
Этому зову его, — «Сойдемся!» — ответствует Эхо.
Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса,
Вот уж руками обнять стремится желанную шею.
390 Он убегает, кричит: "От объятий удерживай руки!
Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!"
Та же в ответ лишь одно: «Тебе на утеху достанусь!»
После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвою
Скрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко.
395 Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды.
От постоянных забот истощается бедное тело;
Кожу стянула у ней худоба, телесные соки
В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.
Голос живет: говорят, что кости каменьями стали.
400 Скрылась в лесу, и никто на горах уж ее не встречает,
Слышат же все; лишь звук живым у нее сохранился.
Так он ее и других, водой и горами рожденных
Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.
Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:
405 «Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!»
Молвили все, — и вняла справедливым Рамнузия141 просьбам.
Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею, —
Не прикасались к нему пастухи, ни козы с нагорных
Пастбищ, ни скот никакой, никакая его не смущала
410 Птица лесная, ни зверь, ни упавшая с дерева ветка.
Вкруг зеленела трава, соседней вспоенная влагой;
Лес же густой не давал водоему от солнца нагреться.
Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный
Мальчик, места красой и потоком туда привлеченный;
415 Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!
Воду он пьет, а меж тем — захвачен лица красотою.
Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.
Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен,
Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский.
420 Лежа, глядит он на очи свои, — созвездье двойное, —
Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри;
Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой,
Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец.
Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно.
425 Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий,
Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет.
Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!
Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,
Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!
430 Что увидал — не поймет, но к тому, что увидел, пылает;
Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку.
О легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий?
Жаждешь того, чего нет; отвернись — и любимое сгинет.
Тень, которую зришь, — отраженный лишь образ, и только.
435 В ней — ничего своего; с тобою пришла, пребывает,
Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.
Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут
С места его оторвать: на густой мураве распростершись,
Взором несытым смотреть продолжает на лживый он образ,
440 Сам от своих погибает очей. И, слегка приподнявшись,
Руки с мольбой протянув к окружающим темным дубравам, —
"Кто, о дубравы, — сказал, — увы, так жестоко влюблялся?
Вам то известно; не раз любви вы служили приютом.
Ежели столько веков бытие продолжается ваше, —
445 В жизни припомните ль вы, чтоб чах так сильно влюбленный?
Вижу я то, что люблю; но то, что люблю я и вижу, —
Тем обладать не могу: заблужденье владеет влюбленным.
Чтобы страдал я сильней, меж нами нет страшного моря,
Нет ни дороги, ни гор, ни стен с запертыми вратами.
450 Струйка препятствует нам — и сам он отдаться желает!
Сколько бы раз я уста ни протягивал к водам прозрачным,
Столько же раз он ко мне с поцелуем стремится ответным.
Словно коснешься сейчас… Препятствует любящим малость.
Кто бы ты ни был, — ко мне! Что мучаешь, мальчик бесценный?
455 Милый, уходишь куда? Не таков я красой и годами,
Чтобы меня избегать, и в меня ведь влюбляются нимфы.
Некую ты мне надежду сулишь лицом дружелюбным,
Руки к тебе протяну, и твои — протянуты тоже.
Я улыбаюсь, — и ты; не раз примечал я и слезы,
460 Ежели плакал я сам; на поклон отвечал ты поклоном
И, как могу я судить по движениям этих прелестных
Губ, произносишь слова, но до слуха они не доходят.
Он — это я! Понимаю. Меня обмануло обличье!
Страстью горю я к себе, поощряю пылать — и пылаю.
465 Что же? Мне зова ли ждать? Иль звать? Но звать мне кого же?
Все, чего жажду, — со мной. От богатства я стал неимущим.
О, если только бы мог я с собственным телом расстаться!
Странная воля любви, — чтоб любимое было далеко!
Силы страданье уже отнимает, немного осталось
470 Времени жизни моей, погасаю я в возрасте раннем.
Не тяжела мне и смерть: умерев, от страданий избавлюсь.
Тот же, кого я избрал, да будет меня долговечней!
Ныне слиянны в одно, с душой умрем мы единой".
Молвил и к образу вновь безрассудный вернулся тому же.
475 И замутил слезами струю, и образ неясен
Стал в колебанье волны. И увидев, что тот исчезает, —
"Ты убегаешь? Постой! Жестокий! Влюбленного друга
Не покидай! — он вскричал. До чего не дано мне касаться,
Стану хотя б созерцать, свой пыл несчастный питая!"
480 Так горевал и, одежду раскрыв у верхнего края,
Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками.
И под ударами грудь подернулась алостью тонкой.
Словно у яблок, когда с одной стороны они белы,
Но заалели с другой, или как на кистях разноцветных
485 У виноградин, еще не созрелых, с багряным оттенком.
Только увидел он грудь, отраженную влагой текучей,
Дольше не мог утерпеть; как тает на пламени легком
Желтый воск иль туман поутру под действием солнца
Знойного, так же и он, истощаем своею любовью,
490 Чахнет и тайным огнем сжигается мало-помалу.
Красок в нем более нет, уж нет с белизною румянца,
Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло.
Тела не стало его, которого Эхо любила,
Видя все это, она, хоть и будучи в гневе и помня,
495 Сжалилась; лишь говорил несчастный мальчик: «Увы мне!» —
Вторила тотчас она, на слова отзываясь: «Увы мне!»
Если же он начинал ломать в отчаянье руки,
Звуком таким же она отвечала унылому звуку.
Вот что молвил в конце неизменно глядевшийся в воду:
500 «Мальчик, напрасно, увы, мне желанный!» И слов возвратила
Столько же; и на «прости!» — «прости!» ответила Эхо.
Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой;
Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.
Даже и после — уже в обиталище принят Аида —
505 В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды
С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату.
Плакали нимфы дерев — и плачущим вторила Эхо.
И уж носилки, костер и факелы приготовляли, —
Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный
510 Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.
Весть о том принесла пророку в градах ахейских
Должную славу; греметь прорицателя начало имя.
Сын Эхиона142 один меж всеми его отвергает —
Вышних презритель, Пенфей — и смеется над вещею речью
515 Старца, корит темнотой, злополучным лишением света;
Он же, тряхнув головой, на которой белели седины, —
"Сколь бы счастливым ты был, когда бы от этого зренья
Был отрешен, — говорит, — и не видел вакхических таинств!
Ибо наступит тот день, — и пророчу, что он недалеко, —
520 День, когда юный придет — потомство Семелино — Либер143.
Если его ты почтить храмовым не захочешь служеньем,
В тысяче будешь ты мест разбросан, растерзанный; кровью
Ты осквернишь и леса, и мать, и сестер материнских.
Сбудется! Ты божеству не окажешь почета, меня же
525 В этих потемках моих поистине зрячим признаешь".
Но говорившего так вон выгнал сын Эхиона.
Подтверждены словеса, исполняются речи пророка.
Либер пришел, и шумят ликованием праздничным села.
Толпы бегут, собрались мужчины, матери, жены,
530 Весь поспешает народ к неведомым таинствам бога.
"Змеерожденные! Что за безумье, о Марсово племя,144
Вам устрашило умы? — Пенфей закричал. — Неужели
Меди удары о медь, дуда роговая, — волшебный
Этот столь мощен обман, что вас, которым не страшны
535 Меч боевой, ни труба, ни строи, сомкнувшие копья,
Женские возгласы вдруг и безумие толп непристойных
И возбужденных вином, и тимпан пустозвонный осилят?
Старцы, как вам не дивиться? Приплыв по широкому морю,
В этих местах вы восставили Тир и бежавших пенатов,145 —
540 Сдаться ль готовы теперь без боя? Вам, возрастом крепче,
Юноши, ровни мои, которым не тирс146, а оружье
Должно держать и щитом, не листвой, прикрываться пристало?
Не забывайте, молю, от какого вы созданы корня!
И да исполнит вас дух родителя змея, который
545 Многих один погубил! Он за озеро только вступился
И за источник, а вы победите для собственной славы!
Храбрых тот умертвил, вы неженок прочь прогоните!
Честь удержите отцов! Но если судьба воспретила
Долее Фивам стоять, так воины пусть и тараны
550 Стены разрушат у них под грохот огня и железа!
Были б несчастными мы без вины; оплакивать жребий
Мы бы могли — не скрывать; не постыдными были бы слезы.
Ныне под власть подпадут безоружного мальчика Фивы,
Кто на войне не бывал, не знаком ни с мечом, ни с боями,
555 Сила которого вся в волосах, пропитанных миррой,
В гибких венках, в багреце да в узорах одежд златотканных,
Если отступитесь вы, его я заставлю признаться
Вмиг, что себе он отца сочинил и что таинства ложны.
Духа достало ж царю Акризию а Аргосе — бога
560 Ложного не признавать и замкнуть перед Вакхом ворота!
Или пришлец устрашит Пенфея и целые Фивы?
Живо ступайте, — велит он рабам, — ступайте, в оковах
Приволоките вождя! Приказ мой исполнить немедля!"
Дед, Атамант147 и толпа остальных домочадцев напрасно
565 Увещевают его, воспрепятствовать делу стараясь.
Он от советов лишь злей; раздражается, будучи сдержан,
Бешеный пыл растет; во вред ему были препоны.
Видывал я, как поток, которого путь беспрепятствен,
Вниз по наклону бежит спокойно, с умеренным шумом.
570 Если ж завалами скал иль стволами бывал он задержан,
Пенился он и кипел и сильней свирепел от преграды.
Вот возвратились в крови, на вопрос же: «Где Вакх?» — господину
Дали посланцы ответ, что они и не видели Вакха.
"Все же прислужник один, — сказали, — и таинств участник
575 Пойман". При этих словах выводят — за спину руки —
Мужа, — что к Вакху ушел вослед из Тирренского края.148
Глянул Пенфей на него очами, которые страшны
Стали от гнева; меж тем отложить не желал он расправы, —
"Ты, что погибнешь сейчас, — сказал, — и другим назиданье
580 Гибелью дашь, — объяви мне свое и родителей имя,
Родину и почему соучаствуешь в таинствах новых?"
Он же, ничуть не страшась, — "Акетом, — сказал, — именуюсь,
Я из Меонии сам; а родители — званья простого.
Мне не оставил отец полей, где паслись бы телята,
585 Или стада шерстоносных овец, иль иная скотина.
Был мой отец бедняком; всю жизнь крючком да лесою
Рыб вводил он в обман и удою тянул, трепетавших.
Этим искусством он жил и его мне передал, молвив:
Было же то на горе, зверей оскверненной убийством.
Полдень как раз наступил, сокращающий тени предметов;
145 Солнце стояло равно от обоих далеко пределов;
И гиантийский юнец без дороги бродящих по логам
Голосом ласковым звал соучастников псовой охоты.
"Влажны тенета, друзья, и железо от крови звериной!
День благодатный судьбой нам дарован. Лишь только Аврора
150 Новый рассвет приведет, в колеснице взмывая багряной,
Сызнова дело начнем. Теперь в расстоянии равном
Феб от обеих земель, и от зноя растрескалось поле.
Так завершайте труды, унесите плетеные сети!"
Те исполняют приказ и работу свою прерывают.
155 Был там дол, что сосной и острым порос кипарисом,
Звался Гаргафией он, — подпоясанной роща Дианы;
В самой его глубине скрывалась лесная пещера, —
Не достиженье искусств, но в ней подражала искусству
Дивно природа сама. Из турфов легких и пемзы,
160 Там находимой, она возвела этот свод первозданный,
Справа рокочет ручей, неглубокий, с прозрачной водою,
Свежей травой окаймлен по просторным краям водоема.
Там-то богиня лесов, утомясь от охоты, обычно
Девичье тело свое обливала текучею влагой.
165 Только в пещеру пришла, одной отдала она нимфе —
Оруженосице — дрот и колчан с ненатянутым луком;
Руки другая из них подставила снятой одежде,
Две разували ее; а, всех искусней, Крокала,
Дочь Исмена-реки, ей волосы, павшие вольно,
170 Вновь собирала узлом, — хоть сама волоса распустила.
Черпают воду меж тем Нефела, Гиала, Ранида,
Псека, Фиала и льют в большие и емкие урны.
Стала себя обливать привычной Титания134 влагой,
Кадма же внук между тем, труды вполовину покончив,
175 Шагом бесцельным бредя по ему незнакомой дубраве,
В кущу богини пришел: так судьбы его направляли.
Только вошел он под свод орошенной ручьями пещеры,
Нимфы, лишь их увидал мужчина, — как были нагими, —
Бить себя начали в грудь и своим неожиданным воплем
180 Рощу наполнили всю и, кругом столпившись, Диану
Телом прикрыли своим. Однако же ростом богиня
Выше сопутниц была и меж них главой выступала, —
Отсвет бывает какой у облака, если, ударив,
Солнце окрасит его, какой у Авроры румянец, —
185 Цвет лица у застигнутой был без одежды Дианы.
Но хоть и тесно кругом ее нимф толпа обступала,
Боком, однако ж, она обратилась, назад отвернула
Лик; хотела сперва схватить свои быстрые стрелы,
Но почерпнула воды, что была под рукой, и мужское
190 Ею лицо обдала и, кропя ему влагой возмездья
Кудри, добавила так, предрекая грядущее горе:
"Ныне рассказывай, как ты меня без покрова увидел,
Ежели сможешь о том рассказать!" Ему окропила
Лоб и рога придала живущего долго оленя;135
195 Шею вширь раздала, ушей заострила верхушки,
Кисти в копыта ему превратила, а руки — в оленьи
Длинные ноги, всего же покрыла пятнистою шерстью,
В нем возбудила и страх. Убегает герой Автоноин136
И удивляется сам своему столь резвому бегу.
200 Только, однако, себя в отраженье с рогами увидел, —
«Горе мне!» — молвить хотел, но его не послушался голос.
Он застонал. Был голос как стон. Не его покатились
Слезы из глаз. Лишь одна оставалась душа его прежней!
Что было делать? Домой возвратиться под царскую кровлю?
205 Или скрываться в лесу? Там стыд, тут ужас помехой.
Он колебался, а псы увидали: Меламп поначалу,
Чуткий с ним Ихнобат знак первый подали лаем, —
Кносский пес Ихнобат и Меламп породы спартанской, —
Тотчас бросаются все, быстрей, чем порывистый ветер;
210 Памфаг, за ним Орибаз и Доркей, из Аркадии трое,
С ними силач Неброфон, и лютый с Лалапою Терон,
Резвостью ценный Петрел и чутьем своим ценная Агра,
Также свирепый Гилей, недавно пораненным вепрем,
Напа, от волка приплод; за стадами идущая следом
215 Пемена; Гарпия, двух имея щенят в провожатых,
И сикионский Ладон, у которого втянуто брюхо,
Тигрид с Алкеей, Дромад, Канакея еще и Стиктея,
И белоснежный Левкон и Асбол с черною шерстью,
И многосильный Лакон и Аэлл, отличавшийся бегом:
220 Фей и рядом, резва, с ее кипрским братом Ликиска,
И посредине, на лбу отмеченный белою меткой,
Гарпал и с ним Меланей; косматая с ними Лахнея,
Также два пса, чья лаконянка мать, отец же — диктеец;
Лабр с Артиодом, потом с пронзительным лаем Гилактор, —
225 Долго других исчислять. До добычи жадная стая
Через утесы, скалы и камней недоступные глыбы,
Путь хоть и труден, пути хоть и нет, преследуют зверя.
Он же бежит по местам, где сам преследовал часто,
Сам от своих же бежит прислужников! Крикнуть хотел он:
230 «Я Актеон! Своего признайте во мне господина!» —
Выразить мысли — нет слов. Оглашается лаяньем воздух.
Первый из псов Меланхет ему спину терзает, за ним же
Тотчас и Теридамад; висит на плече Орезитроф.
Позже пустились они, но дорогу себе сократили;
235 Мча по горе напрямик. И пока господина держали,
Стая другая собралась и в тело зубы вонзает.
Нет уже места для ран. Несчастный стонет, и если
Не человеческий крик издает — то все ж не олений,
Жалобным воплем своим наполняя знакомые горы.
240 И на колени склонясь, как будто моля о пощаде,
Молча вращает лицо, простирая как будто бы руки.
Порском обычным меж тем натравляют злобную стаю
Спутники; им невдомек, Актеона всё ищут глазами,
Наперебой, будто нет его там, Актеона все кличут.
245 Вот обернулся на зов, они же скорбят, что не с ними
Он и не хочет следить за успешной поимкой добычи.
Здесь не присутствовать он бы желал, но присутствует; видеть,
Но не испытывать сам расправы своих же свирепых
Псов. Обступили кругом и, в тело зубами вгрызаясь,
250 В клочья хозяина рвут под обманным обличьем оленя.
И лишь когда его жизнь от ран столь многих пресеклась,
Молвят, — насыщен был гнев колчан носящей Дианы.
Разно судили о том; одни почитали богиню
Слишком жестокой, а кто и хвалил, почитая достойным
255 Девственной так поступать; по-своему все были правы.
Лишь Громовержца жена не столько ее защищала
Или винила ее, сколь рада была, что постигла
Дом Агеноров беда, и гнев свой с соперницы Тирской137
Перенесла на весь род. Но тут подоспела причина
260 Новая горести ей: тяжела от Юпитера стала
Дева Семела138. Дала языку она волю браниться.
"Много ли бранью своей я достигла? — сказала богиня, —
Надо настичь мне ее самое! — коль не тщетно Юноной
Я превеликой зовусь — погублю, если я самоцветный
265 Скиптр достойна держать, коль царствую, коль Громовержцу
Я и сестра и жена, — сестра-то наверно! Но срама,
Думаю, ей уж не скрыть: мой позор не замедлит сказаться.
Плод понесла! Одного не хватало! Открыто во чреве
Носит свой грех и матерью стать от Юпитера только
270 Хочет, что мне-то едва удалось, — в красу свою верит!
Ну так обманется в ней! Будь я не Сатурния, если
Деву любезник ее не потопит в хлябях стигийских!"
Молвив, с престола встает и, покрытая облаком бурым,
Входит в Семелин покой; облака удалила не раньше,
275 Нежель старушечий вид приняла, виски посребрила,
Коже глубоких морщин придала и дрожащей походкой
С телом согбенным пошла; старушечьим сделала голос,
Ей Бероеей представ, эпидаврской кормилицей девы;
Речь завела, и лишь только дошли, пробеседовав долго,
280 И до Юпитера, вздох издала и молвит: "Желала б,
Чтоб он Юпитером был, да всего опасаюсь; иные,
Имя присвоив богов, проникали в стыдливые спальни.
Мало Юпитером быть. Пускай он докажет любовью,
Что он Юпитер и впрямь. Проси: чтобы, в полном величье
285 Как он Юноной бывал в небесах обнимаем, таким же
Пусть обнимает тебя, предпослав и величия знаки".
Речью Юнона такой дочь Кадма, не знавшую сути,
Учит, — и просит уж та, чтобы дар он любой обещал ей.
Бог, — "Выбирай! — говорит, — ни в чем не получишь отказа,
290 И чтоб уверилась ты, божеств подземного Стикса
Я призываю, — а он и богам божество и острастка".
Рада своей же беде, от милого горя не чая,
Дерзостно так говорит Семела: "Каким обнимает
В небе Юнона тебя, приступая к союзу Венеры,
295 Мне ты отдайся таким!" Хотел он уста говорящей
Сжать, но успело уже торопливое вылететь слово.
Он застонал, но вернуть нельзя уже было желанья,
Ни заклинаний его; потому-то печальнейшим с неба
Высшего бог низошел, за ликом своим увлекая,
300 Скопища туч грозовых, к ним добавил он молнии, ливни,
С ветром в смешенье, и гром, и Перун, неизбежно разящий.
Сколько возможно, свою он уменьшить пытается силу:
Вооружился огнем не тем, которым Тифея139
Сбросил сторукого: в том уж слишком лютости много!
305 Легче молния есть, которой десница Циклопов
Меньше огня придала, свирепости меньше и гнева;
Боги «оружьем вторым» ее называют; лишь с ней он
Входит в Агенора дом; но тело земное небесных
Бурь снести не могло и сгорело от брачного дара,
310 А недоношенный плод, из лона матери вырван,
Был в отцовскую вшит — коль это достойно доверья —
Ляжку, и должный там срок, как во чреве у матери, пробыл.
Ино тайно с пелен воспитывать стала младенца, —
Тетка, Семелы сестра: потом нисейские140 нимфы
315 Приняли и молоком, в пещерах укрыв, воспоили.
Волей судьбы на земле так дело и шло, безопасно
Скрыта была колыбель два раза рожденного Вакха.
Нектаром, — память гласит, — меж тем Юпитер упившись,
Бремя забот отложив, со своею Юноною праздной
320 Тешился вольно и ей говорил: "Наслаждение ваше,
Женское, слаще того, что нам, мужам, достается".
Та отрицает. И вот захотели, чтоб мудрый Тиресий
Высказал мненье свое: он любовь знал и ту и другую.
Ибо в зеленом лесу однажды он тело огромных
325 Совокупившихся змей поразил ударом дубины.
И из мужчины вдруг став — удивительно! — женщиной, целых
Семь так прожил он лет; на восьмое же, снова увидев
Змей тех самых, сказал: "Коль ваши так мощны укусы,
Что пострадавший от них превращается в новую форму,
330 Вас я опять поражу!" И лишь их он ударил, как прежний
Вид возвращен был ему, и принял он образ врожденный.
Этот Тиресий, судьей привлеченный к шутливому спору,
Дал подтвержденье словам Юпитера. Дочь же Сатурна,
Как говорят, огорчилась сильней, чем стоило дело,
335 И наказала судью — очей нескончаемой ночью.
А всемогущий отец, — затем, что свершенного богом
Не уничтожит и бог, — ему за лишение света
Ведать грядущее дал, облегчив наказанье почетом.
После, прославлен молвой широко, в городах аонийских
340 Безукоризненно он отвечал на вопросы народу.
Опыт доверья и слов пророческих первой случилось
Лириопее узнать голубой, которую обнял
Гибким теченьем Кефис и, замкнув ее в воды, насилье
Ей учинил. Понесла красавица и разродилась
345 Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин;
Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили,
Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,
Молвил правдивый пророк: «Коль сам он себя не увидит».
Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила
350 Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти.
Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефисий,
Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться.
Юноши часто его и девушки часто желали.
Гордость большая была, однако, под внешностью нежной, —
355 Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе.
Видела, как загонял он трепетных в сети оленей,
Звонкая нимфа, — она на слова не могла не ответить,
Но не умела начать, — отраженно звучащая Эхо.
Плотью Эхо была, не голосом только; однако
360 Так же болтливой уста служили, как служат и ныне, —
Крайние только слова повторять из многих умела,
То была месть Юноны: едва лишь богиня пыталась
Нимф застигнуть, в горах с Юпитером часто лежавших,
Бдительна, Эхо ее отвлекала предлинною речью, —
365 Те ж успевали бежать. Сатурния, это постигнув, —
"Твой, — сказала, — язык, которым меня ты проводишь,
Власть потеряет свою, и голос твой станет короток".
Делом скрепила слова: теперь она только и может,
Что удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит.
370 Вот Нарцисса она, бродящего в чаще пустынной,
Видит, и вот уж зажглась, и за юношей следует тайно,
Следует тайно за ним и пылает, к огню приближаясь, —
Так бывает, когда, горячею облиты серой,
Факелов смольных концы принимают огонь поднесенный.
375 О, как желала не раз приступить к нему с ласковой речью!
Нежных прибавить и просьб! Но препятствием стала природа,
Не позволяет начать; но — это дано ей! — готова
Звуков сама ожидать, чтоб словом на слово ответить.
Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных,
380 Крикнул: «Здесь кто-нибудь есть?» И, — «Есть!» — ответила Эхо.
Он изумился, кругом глазами обводит и громким
Голосом кличет: «Сюда!» И зовет зовущего нимфа;
Он огляделся и вновь, никого не приметя, — "Зачем ты, —
Молвит, — бежишь?" И в ответ сам столько же слов получает.
385 Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов, —
«Здесь мы сойдемся!» — кричит, и, охотней всего откликаясь
Этому зову его, — «Сойдемся!» — ответствует Эхо.
Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса,
Вот уж руками обнять стремится желанную шею.
390 Он убегает, кричит: "От объятий удерживай руки!
Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!"
Та же в ответ лишь одно: «Тебе на утеху достанусь!»
После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвою
Скрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко.
395 Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды.
От постоянных забот истощается бедное тело;
Кожу стянула у ней худоба, телесные соки
В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.
Голос живет: говорят, что кости каменьями стали.
400 Скрылась в лесу, и никто на горах уж ее не встречает,
Слышат же все; лишь звук живым у нее сохранился.
Так он ее и других, водой и горами рожденных
Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.
Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:
405 «Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!»
Молвили все, — и вняла справедливым Рамнузия141 просьбам.
Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею, —
Не прикасались к нему пастухи, ни козы с нагорных
Пастбищ, ни скот никакой, никакая его не смущала
410 Птица лесная, ни зверь, ни упавшая с дерева ветка.
Вкруг зеленела трава, соседней вспоенная влагой;
Лес же густой не давал водоему от солнца нагреться.
Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный
Мальчик, места красой и потоком туда привлеченный;
415 Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!
Воду он пьет, а меж тем — захвачен лица красотою.
Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.
Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен,
Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский.
420 Лежа, глядит он на очи свои, — созвездье двойное, —
Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри;
Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой,
Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец.
Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно.
425 Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий,
Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет.
Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!
Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,
Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!
430 Что увидал — не поймет, но к тому, что увидел, пылает;
Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку.
О легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий?
Жаждешь того, чего нет; отвернись — и любимое сгинет.
Тень, которую зришь, — отраженный лишь образ, и только.
435 В ней — ничего своего; с тобою пришла, пребывает,
Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.
Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут
С места его оторвать: на густой мураве распростершись,
Взором несытым смотреть продолжает на лживый он образ,
440 Сам от своих погибает очей. И, слегка приподнявшись,
Руки с мольбой протянув к окружающим темным дубравам, —
"Кто, о дубравы, — сказал, — увы, так жестоко влюблялся?
Вам то известно; не раз любви вы служили приютом.
Ежели столько веков бытие продолжается ваше, —
445 В жизни припомните ль вы, чтоб чах так сильно влюбленный?
Вижу я то, что люблю; но то, что люблю я и вижу, —
Тем обладать не могу: заблужденье владеет влюбленным.
Чтобы страдал я сильней, меж нами нет страшного моря,
Нет ни дороги, ни гор, ни стен с запертыми вратами.
450 Струйка препятствует нам — и сам он отдаться желает!
Сколько бы раз я уста ни протягивал к водам прозрачным,
Столько же раз он ко мне с поцелуем стремится ответным.
Словно коснешься сейчас… Препятствует любящим малость.
Кто бы ты ни был, — ко мне! Что мучаешь, мальчик бесценный?
455 Милый, уходишь куда? Не таков я красой и годами,
Чтобы меня избегать, и в меня ведь влюбляются нимфы.
Некую ты мне надежду сулишь лицом дружелюбным,
Руки к тебе протяну, и твои — протянуты тоже.
Я улыбаюсь, — и ты; не раз примечал я и слезы,
460 Ежели плакал я сам; на поклон отвечал ты поклоном
И, как могу я судить по движениям этих прелестных
Губ, произносишь слова, но до слуха они не доходят.
Он — это я! Понимаю. Меня обмануло обличье!
Страстью горю я к себе, поощряю пылать — и пылаю.
465 Что же? Мне зова ли ждать? Иль звать? Но звать мне кого же?
Все, чего жажду, — со мной. От богатства я стал неимущим.
О, если только бы мог я с собственным телом расстаться!
Странная воля любви, — чтоб любимое было далеко!
Силы страданье уже отнимает, немного осталось
470 Времени жизни моей, погасаю я в возрасте раннем.
Не тяжела мне и смерть: умерев, от страданий избавлюсь.
Тот же, кого я избрал, да будет меня долговечней!
Ныне слиянны в одно, с душой умрем мы единой".
Молвил и к образу вновь безрассудный вернулся тому же.
475 И замутил слезами струю, и образ неясен
Стал в колебанье волны. И увидев, что тот исчезает, —
"Ты убегаешь? Постой! Жестокий! Влюбленного друга
Не покидай! — он вскричал. До чего не дано мне касаться,
Стану хотя б созерцать, свой пыл несчастный питая!"
480 Так горевал и, одежду раскрыв у верхнего края,
Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками.
И под ударами грудь подернулась алостью тонкой.
Словно у яблок, когда с одной стороны они белы,
Но заалели с другой, или как на кистях разноцветных
485 У виноградин, еще не созрелых, с багряным оттенком.
Только увидел он грудь, отраженную влагой текучей,
Дольше не мог утерпеть; как тает на пламени легком
Желтый воск иль туман поутру под действием солнца
Знойного, так же и он, истощаем своею любовью,
490 Чахнет и тайным огнем сжигается мало-помалу.
Красок в нем более нет, уж нет с белизною румянца,
Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало, пленяло.
Тела не стало его, которого Эхо любила,
Видя все это, она, хоть и будучи в гневе и помня,
495 Сжалилась; лишь говорил несчастный мальчик: «Увы мне!» —
Вторила тотчас она, на слова отзываясь: «Увы мне!»
Если же он начинал ломать в отчаянье руки,
Звуком таким же она отвечала унылому звуку.
Вот что молвил в конце неизменно глядевшийся в воду:
500 «Мальчик, напрасно, увы, мне желанный!» И слов возвратила
Столько же; и на «прости!» — «прости!» ответила Эхо.
Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой;
Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.
Даже и после — уже в обиталище принят Аида —
505 В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды
С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату.
Плакали нимфы дерев — и плачущим вторила Эхо.
И уж носилки, костер и факелы приготовляли, —
Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный
510 Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.
Весть о том принесла пророку в градах ахейских
Должную славу; греметь прорицателя начало имя.
Сын Эхиона142 один меж всеми его отвергает —
Вышних презритель, Пенфей — и смеется над вещею речью
515 Старца, корит темнотой, злополучным лишением света;
Он же, тряхнув головой, на которой белели седины, —
"Сколь бы счастливым ты был, когда бы от этого зренья
Был отрешен, — говорит, — и не видел вакхических таинств!
Ибо наступит тот день, — и пророчу, что он недалеко, —
520 День, когда юный придет — потомство Семелино — Либер143.
Если его ты почтить храмовым не захочешь служеньем,
В тысяче будешь ты мест разбросан, растерзанный; кровью
Ты осквернишь и леса, и мать, и сестер материнских.
Сбудется! Ты божеству не окажешь почета, меня же
525 В этих потемках моих поистине зрячим признаешь".
Но говорившего так вон выгнал сын Эхиона.
Подтверждены словеса, исполняются речи пророка.
Либер пришел, и шумят ликованием праздничным села.
Толпы бегут, собрались мужчины, матери, жены,
530 Весь поспешает народ к неведомым таинствам бога.
"Змеерожденные! Что за безумье, о Марсово племя,144
Вам устрашило умы? — Пенфей закричал. — Неужели
Меди удары о медь, дуда роговая, — волшебный
Этот столь мощен обман, что вас, которым не страшны
535 Меч боевой, ни труба, ни строи, сомкнувшие копья,
Женские возгласы вдруг и безумие толп непристойных
И возбужденных вином, и тимпан пустозвонный осилят?
Старцы, как вам не дивиться? Приплыв по широкому морю,
В этих местах вы восставили Тир и бежавших пенатов,145 —
540 Сдаться ль готовы теперь без боя? Вам, возрастом крепче,
Юноши, ровни мои, которым не тирс146, а оружье
Должно держать и щитом, не листвой, прикрываться пристало?
Не забывайте, молю, от какого вы созданы корня!
И да исполнит вас дух родителя змея, который
545 Многих один погубил! Он за озеро только вступился
И за источник, а вы победите для собственной славы!
Храбрых тот умертвил, вы неженок прочь прогоните!
Честь удержите отцов! Но если судьба воспретила
Долее Фивам стоять, так воины пусть и тараны
550 Стены разрушат у них под грохот огня и железа!
Были б несчастными мы без вины; оплакивать жребий
Мы бы могли — не скрывать; не постыдными были бы слезы.
Ныне под власть подпадут безоружного мальчика Фивы,
Кто на войне не бывал, не знаком ни с мечом, ни с боями,
555 Сила которого вся в волосах, пропитанных миррой,
В гибких венках, в багреце да в узорах одежд златотканных,
Если отступитесь вы, его я заставлю признаться
Вмиг, что себе он отца сочинил и что таинства ложны.
Духа достало ж царю Акризию а Аргосе — бога
560 Ложного не признавать и замкнуть перед Вакхом ворота!
Или пришлец устрашит Пенфея и целые Фивы?
Живо ступайте, — велит он рабам, — ступайте, в оковах
Приволоките вождя! Приказ мой исполнить немедля!"
Дед, Атамант147 и толпа остальных домочадцев напрасно
565 Увещевают его, воспрепятствовать делу стараясь.
Он от советов лишь злей; раздражается, будучи сдержан,
Бешеный пыл растет; во вред ему были препоны.
Видывал я, как поток, которого путь беспрепятствен,
Вниз по наклону бежит спокойно, с умеренным шумом.
570 Если ж завалами скал иль стволами бывал он задержан,
Пенился он и кипел и сильней свирепел от преграды.
Вот возвратились в крови, на вопрос же: «Где Вакх?» — господину
Дали посланцы ответ, что они и не видели Вакха.
"Все же прислужник один, — сказали, — и таинств участник
575 Пойман". При этих словах выводят — за спину руки —
Мужа, — что к Вакху ушел вослед из Тирренского края.148
Глянул Пенфей на него очами, которые страшны
Стали от гнева; меж тем отложить не желал он расправы, —
"Ты, что погибнешь сейчас, — сказал, — и другим назиданье
580 Гибелью дашь, — объяви мне свое и родителей имя,
Родину и почему соучаствуешь в таинствах новых?"
Он же, ничуть не страшась, — "Акетом, — сказал, — именуюсь,
Я из Меонии сам; а родители — званья простого.
Мне не оставил отец полей, где паслись бы телята,
585 Или стада шерстоносных овец, иль иная скотина.
Был мой отец бедняком; всю жизнь крючком да лесою
Рыб вводил он в обман и удою тянул, трепетавших.
Этим искусством он жил и его мне передал, молвив: