Страница:
Бочонок был массивный, "репкой работы, в нем тяжело плескалась какая-то жидкость, и бойцы, заметно взбудораженные, хлопотали около него с хозяйской рачительностью и усердием. Один из них, в мешковатой гимнастерке и рыжих обмотках, деловито покрикивал встречным:
- Поберегитесь, ребята...
В нескольких шагах от Петра они остановились передохнуть. О чем-то таинственно переговариваясь, оживленно жестикулировали.
Потом Петро слышал, как боец в обмотках дружелюбно объяснял нивесть откуда вынырнувшим двум морякам-патрульным:
- Масла подсолнечного разжились... Верно говорю, масло...
- Ну, и жадные вы... Зачем вам столько масла? - укоризненно говорил мрачный на вид моряк, принюхиваясь к бочонку.
- Так это... На общее, сказать, питание... Всей хозкоманде, - отстаивал боец в обмотках, ревниво придерживая бочонок рукой.
- Нет, дядя, ты пушку не заливай, - строго сказал моряк. - Никакое это не масло, а чистый спирт... Понял? А спирт хозкоманде ни к чему...
Беззвучно смеясь, Петро наблюдал, как бочонок, подталкиваемый расторопными морячками, покатился дальше, глухо погромыхивая по камням, подпрыгивая на выбоинах.
- Приходите... Полведерка отпустим, - пообещал второй моряк, оглядываясь на заметно приунывших бойцов и широко улыбаясь. - Пожертвуем за труды...
Петро подождал, пока его рота разобрала свое оружие, построилась. и повел ее запруженными улицами и переулками к Камышевой балке.
У одного из перекрестков, над рядами колючей проволоки, стоял на шесте плакат:
Стой! Кто пройдет дальше, будет расстрелян!
Мимо плаката прошли посмеиваясь, и только кто-то из задних рядов ударом ноги вывернул его из земли, отшвырнул далеко в сторону, к куче щебня, золы и ржавого железа.
* * *
После изгнания немецко-фашистских захватчиков из Севастополя они удерживали в Крыму лишь Херсоносский мыс с Казачьей бухтой, в которой на скорую руку было сооружено несколько временных причалов.
Сюда хлынули толпы вражеских солдат. Командир 111-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Грюнер, представлявший в эти последние часы боев за Крым гитлеровское командование, приказал срочно строить вторую линию обороны. Он рассчитывал, задержав натиск советских войск, эвакуировать остатки крымской группировки в румынские порты на кораблях, обещанных Гитлером.
Однако солдаты и большая часть офицеров, объятые паническим ужасом, деморализованные, бросая имущество, устремились к морю в надежде попасть на суда. На них уже не действовали никакие увещевания и даже угрозы оружием фанатиков офицеров и генералов, которые, вопреки здравому смыслу, решили продолжать сопротивление.
Начальник штаба 111-й пехотной дивизии подполковник Франц посоветовал Грюнеру отправить к русским парламентера для переговоров о сдаче. Он даже предложил для выполнения этой миссии свои услуги, но Грюнер резко и категорически отклонил его совет.
Огонь советских войск по Херсонесу все усиливался. Над клочком земли, в который вцепились гитлеровцы, беспрерывными волнами появлялись штурмовики.
Прорвавшись в бухту сквозь плотный заградительный огонь советских батарей, четыре вражеских судна смогли принять на борт лишь незначительную часть солдат и офицеров из тридцати тысяч, скопившихся на Херсонесе. Два корабля тут же были потоплены авиацией.
Паника и хаос усилились еще больше, когда распространился слух, что генералы Бемэ и Грюнер, переодетые в летные комбинезоны, собрались бежать на самолете, который круглые сутки держали наготове.
У маленьких суденышек, около причалов, началась неописуемая давка. Сталкивая друг друга в море, ругаясь и схватываясь в кулачной потасовке, незадачливые "покорители Крыма" старались как можно быстрее покинуть землю, которая жгла им пятки.
Двенадцатого мая советские войска мощным ударом танков и пехоты взломали оборону противника и, подавляя разрозненные группки сопротивляющихся фашистов, начали распространяться по Херсонесскому полуострову...
...Петро из своего неглубокого укрытия в расщелине меж камней, которое даже не хотелось ему "обживать", видел, как цепь вражеских солдат, с которой рота уже несколько часов вела довольно вялую перестрелку, внезапно дрогнула. Часть гитлеровцев побежала, некоторые продолжали отстреливаться.
Петро поднял бойцов, и они рванулись вперед с такой яростью, что даже самые упорные из фашистов побросали оружие и торопливо подняли руки.
Проходя мимо пленных, Петро обратил внимание на то, что большинству из них давно перевалило за третий десяток и что, судя по регалиям, болтавшимся на их грязных мундирах и кителях, его роте довелось вести последний бой в Крыму с матерыми вояками.
- Капут! - кратко подытожил Арсен Сандунян, догоняя Петра, шагавшего вместе с Евстигнеевым к морю.
- Сработано чисто, - весело улыбаясь и усталым жестом вытирая пыль со лба, откликнулся Петро.
- Сколько же их тут! - удивлялся Евстигнеев осматриваясь. Подозрительно разглядывая злые, грязные лица фашистов, он на всякий случай держал свой автомат наготове.
Небольшое пространство древнего Херсонесского полуострова было заполнено толпами гитлеровцев. На развороченной, пахнущей дымом и гарью земле валялись вперемежку с трупами людей и лошадей опрокинутые автомашины, орудия, остовы разбитых самолетов. Чем ближе к бухте, тем гуще была усеяна земля брошенными чемоданами с награбленным добром, ящиками с продуктами, бутылками, консервными банками, медикаментами, рулонами бумаги, деньгами, порнографическими открытками и сентиментальными семейными фотографиями, коробками с шоколадом и древесным спиртом, пачками сигарет.
Пленные, окликая друг друга гортанными резкими голосами, понукаемые своими офицерами и ефрейторами, собирались в кучу, строились.
- Эти уже отвоевались, - с удовольствием сказал Сандунян Петру.
- Разрешите, товарищи офицеры? - окликнул их низенький шустрый лейтенант с "лейкой" в руках и с какими-то футлярами, сумочками, чехольчиками на боку. Херсонес очищали? Минуточку...
Петро и Арсен машинально поправили головные уборы, одернули гимнастерки.
- Так... А вы, папаша... Извиняюсь, гвардии старшина, в срединку, командовал фотокорреспондент. - Фриц, фриц, стань там... Хир!.. Дорт!.. Отлично!..
Щелкнув, он справился:
- Не устали? Тогда еще разочек... Великолепно... Папаша, подбородочек повыше... Ус не надо крутить... Превосходно... Минуточку... Фамилии...
Он исчез так же стремительно, как и возник.
- Бойкий! - похвалил Евстигнеев.
- Корреспонденту иначе нельзя, - сказал Петро. Они дошли до крутого, кремнистого обрыва над морем, заглянули вниз.
Море отделялось от обрыва узенькой кромкой песка, загроможденного крупными валунами и усеянного отполированной волнами галькой. Гитлеровцы кишели на этой узенькой прибрежной полосе. Офицеры бросали в плещущие волны оружие, документы... Лица их были зелеными, как морская вода.
К морю вели высеченные в ракушечнике лестницы. Сандунян принялся подсчитывать поднимающихся на берег пленных:
- Сто... Двести...
- Их без нас потом сосчитают, - махнув рукой, сказал Петро. Он беззлобно смотрел на давно небритые, растерянные и злые лица врагов. Вдруг его внимание привлек шум, одиночные выстрелы.
- Старшина, узнайте, что такое? - поручил он Евстигнееву.
Выстрелы стали чаще, и Петро, торопливо вынув из кобуры пистолет, поспешил вслед за старшиной.
Не добежав еще двух-трех десятков шагов, он увидел небольшую, плотно сгрудившуюся кучку гитлеровцев. Они отстреливались от наседающих бойцов. Высокий старый офицер, яростно размахивая парабеллумом, что-то кричал. Потом, не целясь, он выстрелил.
- Генерал ихний, - крикнул бежавший рядом с Петром лейтенант и, опустившись на колено, вскинул автомат.
- Не бей! - Петро ударил кулаком по стволу автомата, но лейтенант все же успел дать короткую очередь. Генерал ухватился рукой за плечо и выронил револьвер.
Петро метнулся к нему и вдруг согнулся, взялся обеими руками за живот. Сделав несколько шагов, он со стоном начал валиться на бок.
Сандунян подбежал позже. Он видел, что в Петра выстрелил стоявший за спиной генерала рослый немецкий офицер с широкой колодкой орденских ленточек на кителе.
Арсен, зажав в кулаке рукоять пистолета, бросился на него. Заметив сверкающие глаза Сандуняна, оскаленные зубы на смуглом, искаженном гневом лице, офицер попятился, рывком поднес к своему виску пистолет и застрелился...
Сандунян склонился над Петром. Он лежал ничком, подвернув под себя руку. На зеленых бриджах его густо проступала кровь. Рубанюк тихо, в забытьи, стонал, и Сандунян бережно перевернул его на спину.
...Очнулся Петро спустя несколько минут. Рана в верхней части живота нестерпимо горела.
Над ним вполголоса разговаривали. Петро с усилием открыл глаза и увидел командира полка Стрельникова и Олешкезича. Не разжимая зубов, он тихонько, без слез, всхлипнул.
- Ну, ничего, ничего, - сказал Стрельников. - Живой... Заштопают, все будет в порядке...
- Пуля в животе осталась, - произнес женский голос. - И кровотечение, смотрите... Надо срочно в госпиталь... Помогите, товарищ, лейтенант. Чуть-чуть приподнимите.
От резкой боли в животе Петро снова лишился сознания...
Очнулся он в санитарном автобусе. Машина катилась медленно и плавно, мягко шурша по асфальту шоссе.
Покачиваясь на висячих носилках, Петро медленно размежил веки... В автобусе было душно, сильно пахло иодом, эфиром... Один ив раненых непрерывно стонал, потом хриплый голос его перешел в рыдание. Рядом с ним сидела девушка, держа в своих руках его желтую, безжизненную руку.
- Куда мы? - слабо шевеля губами, спросил Петро. - Слышите, сестра?
- В госпиталь, в госпиталь... Скоро уже...
Вдоль шоссе шли нескончаемые колонны пленных. Петро безразлично смотрел на них. Заросшие щетиной, позвякивая котелками, они шли медленно, без конвоя, потом вдруг начинали почему-то бежать, сбиваясь в кучу, наталкиваясь друг на друга...
Автобус, гудя, обогнал голову колонны, и Петро неожиданно заметил сквозь нагретое солнцем стекло знакомого матроса Сергея Чепурного. Моряк ехал рысью впереди колонны пленных, понукая каблуками и хворостиной свою неказистую, явно трофейного происхождения, кобыленку. Ноги его в широких матросских брюках были раскорячены, бескозырка лихо сдвинута на затылок.
Увидев, что автобус обогнал колонну, Чепурной махнул прутиком, сжал каблуками вспученные бока кобыленки.
- Шнеллер!.. - донесся до Петра его зычный голос.
Разгром немецких войск в Крыму
Итоги Крымской кампании
Сегодня, 12 мая, в Крыму закончилась операция по очищению района мыса Херсонес от остатков немецко-фашистских войск, разбитых при овладении нашими войсками городом Севастополь.
В ходе боёв по разгрому Севастопольского плацдарма противника ч очищению мыса Херсонес нашими войсками за период с 7 по 12 мая уничтожено: танков и самоходных орудий - 49, самолётов - 87, орудий разных - 308, миномётов - 331, пулемётов - 620, автомашин - 564, складов разных - 24.
Противник потерял только убитыми более 20.000 солдат и офицеров.
Захвачено нашими войсками: танков и самоходных орудий - 48, самолётов 49, орудий разных - 1.228, миномётов - 721, пулемётов - 4.859, винтовок и автоматов - 46.041, автомашин - 4.173, лошадей - 710, складов разных - 123, паровозов - 25, эшелонов с военной техникой - 14 и отдельно вагонов с разным военным имуществом - 540.
Взято в плен 24.361 солдат и офицеров, в том числе командир 5 армейского корпуса генерал-лейтенант Бемэ, командир 111 пехотной дивизии генерал-лейтенант Грюнер и несколько полковников.
ВСЕГО за период Крымской кампании с 8 апреля по 12 мая нашими войсками уничтожено: танков и самоходных орудий - 188, самолётов - 529, орудий разных 775, миномётов - 946, пулемётов - 1.882, автомашин - 2.227, складов разных 39.
Противник потерял убитыми более 50.000 солдат и офицеров.
Захвачено: танков и самоходных орудий - 111, самолётов - 49, орудий разных - 2.304, миномётов-1.449, пулемётов - 7.008, винтовок и автоматов - 84.524, автомашин - 4.809, лошадей - 11.684, складов разных - 188, паровозов - 44, эшелонов с военной техникой - 14 и отдельно вагонов с разным военным имуществом - 2.865.
Взято в плен 61.587 солдат и офицеров, из них часть раненых.
Таким образом, за всю Крымскую кампанию с 8 апреля по 12 мая противник потерял по главным видам боевой техники и людского состава: пленными и убитыми - 111.587 человек, танков и самоходных орудий - 299, самолётов - 578, орудий разных калибров - 3.079, автомашин - 7.036 и много другой техники.
Кроме того, нашей авиацией и кораблями Черноморского флота с 8 апреля по 12 мая потоплено с войсками и военными грузами противника: транспортов - 69, быстроходных десантных барж - 56, сторожевых кораблей - 2, канонерских лодок 2, тральщиков - 3, сторожевых катеров - 27 и других судов - 32. Всего потоплено за это время 191 судно разного тоннажа.
СОВИНФОРМБЮРО
Валентина Потемкина
Севастополь
Мой светлый город, ты изранен,
Но ведь остался белый камень,
Еще горячий от огня.
Прибоя вечное движенье,
Как сердца милого биенье,
Вновь будет радовать меня.
Пусть моего не стало дома,
Пусть тополь мой у дома сломан,
Он силу жизни сохранит.
И город славы - он бессмертен,
Могучим корнем врос в столетья,
А кроной в будущем шумит.
Войска приветствует столица,
И вся страна тобой гордится
Урал, и Волга, и Кавказ.
А тот, кто в первых был сраженьях,
Кто знает горечь отступленья
И кто поклялся в грозный час
Вернуться к городу в заливе,
Сегодня нет его счастливей,
И нет милее ничего,
Чем опаленный этот тополь,
И нет отрадней для него
Родного слова - Севастополь.
Петр Сажин
Освобожденный город
Есть в нашей стране такие города, улицы которых похожи на раскрытые страницы чудесной книги: идешь по таким улицам и как будто читаешь волнующие душу слова, и сердце твое наполняется каким-то торжеством и гордостью.
Таков Севастополь...
Ни о каком другом городе не сложено столько легенд и песен. В мире эпитетов, пожалуй, не скоро найдешь слово, чтобы достойно выразить величие Севастополя...
С трудом лавируя среди повозок и орудий, наш автомобиль спешит в город. Пройдена последняя петля горной дороги. Створки гор закрыли море, мы приближаемся к холмам Сапун-горы. Здесь сходится несколько дорог. Сотни машин торопятся в Севастополь. Пыль тянется за ними, как дым пожара в степи.
Перед глазами мелькает застывшее в дикой судороге железо, вылизанная огнем земля, трупы, опаленные кусты и изрытые снарядами и бомбами холмы. Надо это видеть, чтобы понять, какой силы смерч пронесся над этим, если говорить сухо по-военному, "рубежом".
Картину боя можно представить себе, измерив на глазок расстояние от воронки до воронки. Оно не больше метра - двух. Этим объясняется, почему вражеских трупов здесь сравнительно мало - их просто разнесло на куски.
У Малахова кургана пробка. Над головой со свистом проносятся снаряды. Выбитые из Севастополя оккупанты еще держатся у Херсонеса. Они уцепились за бухты: Стрелецкую, Омега, Камышевую, Казачью, Мыс Херсонес и Круглую бухту.
Небо над Херсонесом в зенитных разрывах, там действуют наши штурмовики и бесстрашные "У-2". По Херсонесскому полуострову бьют и наши пушки.
На вражеские снаряды никто не обращал внимания, хотя обстрел ведется с хорошей пристрелкой: гитлеровцы бьют по дорогам, по Петровой слободе, по вокзалу, по Зеленой горке.
И наконец он открылся.
Чудо-город! Слава нашей Отчизны.
Над холмами его стелется черный дым. и сквозь дым, как через разрывы облаков, сияет гладкое, голубое, как небо, зеркало Южной бухты. Люди на машинах встают.
Все, кого судьба столкнула здесь у Малахова кургана, с изумлением смотрят на город. Как не похож он на тот сказочный Севастополь, образ которого в боях они несли сюда. Развалины, пепел да крик чаек над Северной бухтой.
И все же, поруганный оккупантами, обожженный огнем, он прекрасен. Город, где прогремели на весь мир подвиги советских людей - матроса Ивана Голубца, Ноя Адамия, Фильченкова, комсомольцев одиннадцатого дзота, артиллеристов батареи Пьянзина... Город матроса Петра Кошки и Даши Севастопольской, адмиралов Нахимова и Корнилова...
Дорога поворачивает на вокзальное кольцо. На воде бухты плавают бочки, бревна, ящики. Сквозь клубы дыма вырисовывается ферма плавучего крана с флагом на вершине.
Мы спешим вперед. На улицах города - трупы врагов. Особенно много их у вокзала. Они лежат прямо на дороге.
Машина выносит нас по длинному и так знакомому подъему на Ленинскую. С болью озираемся по сторонам. Камни, щебень, дым, битое стекло, трупы. Не сговариваясь, снимаем фуражки и склоняем головы.
Губы шепчут: "Здравствуй, Севастополь, здравствуй, город-герой".
Медленно ползут машины к Графской пристани. Над водной станцией вьется советский флаг, над портиком Графской пристани на флагштоке тельняшка и бескозырка, поднятые вместо флага моряками из отряда морской пехоты.
Под стеной одного из уцелевших домов стоит, как разгоряченный конь, танк с большой и броской надписью, звучащей, как символ - "Мститель". Он пришел сюда со своим экипажем от Сталинграда. Этот танк первым вылез на неприступный гребень Сапун-горы и первым ворвался в город. Он славно выполнил свою миссию.
По улицам города шагают отряды саперов, связисты, мчатся машины, гарцуют всадники. Твердо печатают шаг морские патрули. На стенах зданий, на каменных оградах появляются надписи: "Мин нет", "Разминировано".
На площади Коммуны останавливается радиофургон, и над городом взвивается песня. Далекая и прекрасная песня из Москвы. А со стороны Карантинной бухты, с Херсонесского мыса доносится гул артиллерии, взрывы бомб. Над юго-восточной окраиной города в высоком небе то и дело повисают черные хлопья разрывов - в шести километрах от Севастополя еще идут бои. Последние бои, и люди прислушиваются не к залпам, а к песне, звучащей, как победный марш, как призыв к труду, который должен дать жизнь городу немеркнущей славы...
* * *
Вместе с группой моряков я поднялся на Малахов курган.
Высокий бурьян, кусты иудиного дерева, разбитые блиндажи, обгорелые остовы машин, ржавая жесть консервных банок, распотрошенные матрацы - это все, что осталось здесь от оккупантов.
На месте, где 5 октября 1854 года был смертельно ранен Корнилов. стоял бронзовый памятник адмиралу. На нем сияла символическая надпись: "Отстаивайте же Севастополь".
Защитники Севастополя 1941 - 1942 годов, герои второй обороны, с достойным мужеством отстаивали город русской славы; каждый раз после трудной ночи они смотрели на бронзового адмирала и, убедившись в том, что он цел, с еще большим упорством дрались с врагом.
Нет теперь ни памятника, ни надписи. Один лишь гранитный постамент. Не узнать и знаменитого бастиона, где соратники Корнилова - русский офицер, тридцать солдат и несколько матросов - сражались на удивление всему свету. Англичане обкладывали башню бастиона, в которой заперлись герои, горящим хворостом, пытаясь выкурить их. Но они не сдались. Тогда враги стали заливать бастион водой, а герои продолжали сражаться...
На северной стороне Малахова кургана уцелело заклепанное орудие, снятое в первые дни осады с одного из миноносцев. На башне орудия сохранилась надпись: "Смерть немецким оккупантам!"
Где матросы, стоявшие у этой пушки? Что с ними сталось? Придет ли кто из них сюда, чтобы посмотреть на свободный город с высоты кургана?
Тихо здесь. Внизу зияют развалины Корабельной стороны и Павловского мыска. Вдали чернеют пустые глазницы амбразур Константиновского форта, а южнее раздетый сферический шар Панорамы. И только гладь Южной бухты, отполированная солнцем, сияет вечной жизнью.
Глядя на руины, на дым, который плыл черным облаком над городом, я вспомнил Севастополь июня 1942 года. На улице Ленина лежал тогда разбитый бомбой старый каштан. Он был похож на тяжело раненого. Но листья на его беспомощно опущенных ветках зеленели - могучий корень давал им животворящие соки. Сейчас Севастополь напоминает тот разбитый каштан. Невольно думаешь, что к у него есть свой бессмертный источник силы, что и он подымется скоро и зацветет. Придут сюда дети, братья героев Малахова кургана, тридцатой батареи, дзота No 11, Суздальской горки, придет доблестная Черноморская эскадра, и снова бухты огласятся свистом боцманских дудок, гулким боем склянок и звуками сирен. Город - будет!..
Наконец в последний раз вздрогнула от взрывов земля Севастополя, и сразу стихло все кругом. Только лязг гусениц покидающих город танков гулко разносится над бухтой. У мыса Херсонес - крайней точки Крымского полуострова фашисты капитулировали.
Сталинградская кампания закончилась зимой, и снег многое скрыл от глаз. Разгром немцев в Крыму начался весной, а закончился в разгар ее. Лишь пыль слегка "состарила" своим седым налетом свежую картину битвы.
Я попал на Херсонес сразу же после того, как остатки разгромленных немецких войск выкинули белый флаг.
Гитлеровцы стянули на узкий плацдарм тысячи орудий, пулеметов, минометов. Сюда же отошли танки, самоходная артиллерия и свыше пятидесяти тысяч солдат. Мне думается, немцы радовались, когда их вышибли из Севастополя. Здесь была какая-то надежда уйти морем.
Уже от Стрелецкой бухты почти невозможно было ехать. Я оставил машину и пошел пешком. По пыльным дорогам навстречу нам уныло брели тысячные колонны пленных.
Под берегом на легком прибое качался чужой транспорт. "Не слышно на нем капитана, не видно матросов на нем".
Из Казачьей бухты тянул запах гари. Горели баржи и корабли, которым так и не удалось в это утро уйти к Констанце. На поле валялись бумага, рюкзаки, ящики, шинели, банки, одеяла, винтовки, автоматы, гранаты, письма, ордена, зубные щетки, пояса, каски, мины, патроны. Все это было занесено сюда солдатами 17-й армии и теперь брошено в панике. Под высоким обрывистым берегом Херсонеса на камнях лежали тысячи трупов фашистских "завоевателей".
Я нагнал матроса-разведчика Ведерникова. Он первым ворвался в Севастополь и теперь шел до берега "Херсонца", шагая через трупы оккупантов, обходя горящие машины и разбитые пушки. Мы вышли к берегу. Ведерников снял с плеча автомат и выпустил длинную очередь. Это был салют матроса.
На крымской земле не было больше вооруженных немцев.
Пасмурный с утра день разыгрался. Над нами сияло жаркое солнце юга. А впереди, раскинувшееся до самого горизонта, лениво плескалось слегка ворчливое и усталое море. Далеко-далеко чернели крохотные точки. Это шли в Севастополь лихие катера Черноморского флота...
* * *
На улице Ленина в домике, пощаженном войной, разместились прибывшие вместе с войсками группы партийных и советских работников Севастополя.
Ни стула, ни стола, ни гвоздя. Работники горкома партии сидели друг против друга на вещевых мешках и обсуждали план развертывания жизни в освобожденном городе. Положение было чрезвычайное: требовалось немедленно очистить город от трупов и улицы от завалов, дать воду, электроэнергию, открыть баню, пустить пекарню, развернуть торговлю и общественное питание. С чего начинать?
В Севастополе не было ни света, ни воды. По улицам двигались непрерывным потоком войска. В знойном воздухе дружной весны к небу тянулись дым и пыль. Усталых бойцов томила жажда. Неистовствовали от отсутствия воды кони.
И вот на улицах появились бочки, корыта, ведра с студеной ключевой водой. Солдаты умывались, пили сладкую воду, наполняли фляжки. Лошади с присвистом высасывали влагу из корыт. Во дворах кипели чаны, билась мыльная пена в тазах, солдаты мылись в импровизированных банях, их белье тут же стиралось и сушилось.
С первого дня освобождения на улицах города трудились сотни женщин (мужчин в Севастополе почти не было: многих угнали гитлеровцы, другие вступили в Советскую Армию сразу же по ее приходе).
Без машин, а лишь лопатами да кирками, а то и просто руками, они расчищали улицы, убирали трупы, освобождали от грязи и мусора случайно уцелевшие дома. Они работали так, как будто силы их никогда не могли иссякнуть.
Нужно было видеть и знать положение Севастополя, каким его оставили оккупанты, чтобы понять, какое чудо сотворили севастопольские женщины!
Вот краткая хроника этих дней:
Оккупанты разрушили все предприятия города, но уже 10 мая вышел первый номер газеты "Слава Севастополя". Хлебозавод к 17 часам выдал первый хлеб, а в 18 часов севастопольцы услышали голос Москвы.
10 мая почта вручила жителям Севастополя 3.500 писем.
12 мая начала работать баня. 14-го закончена расчистка улиц. В подвале на улице Ленина был показан фильм "Два бойца".
16-го по водопроводным трубам побежала вода.
19 мая загорелся электрический свет.
Все это было сделано севастопольскими женщинами и старыми отставными матросами - внуками и правнуками нахимовских героев.
Они умели отстаивать город от нашествия врага. Они проявили мастерство и в возрождении жизни в нем.
Севастополь - любовь и гордость нашей страны. Его слава не померкнет в веках.
Александр Жаров
Все было в городе мертво
Дома, и улицы, и пристань...
С холма глядел каштан ветвистый
С глубокой грустью на него.
Вечерняя сгустилась тень.
Развалины - над грудой груда.
А между ними, словно чудо,
Цвела спасенная сирень...
Воспрянут, будут жить сады.
Ряды домов воскреснут тоже!
Сирень вскипающая схожа
- Поберегитесь, ребята...
В нескольких шагах от Петра они остановились передохнуть. О чем-то таинственно переговариваясь, оживленно жестикулировали.
Потом Петро слышал, как боец в обмотках дружелюбно объяснял нивесть откуда вынырнувшим двум морякам-патрульным:
- Масла подсолнечного разжились... Верно говорю, масло...
- Ну, и жадные вы... Зачем вам столько масла? - укоризненно говорил мрачный на вид моряк, принюхиваясь к бочонку.
- Так это... На общее, сказать, питание... Всей хозкоманде, - отстаивал боец в обмотках, ревниво придерживая бочонок рукой.
- Нет, дядя, ты пушку не заливай, - строго сказал моряк. - Никакое это не масло, а чистый спирт... Понял? А спирт хозкоманде ни к чему...
Беззвучно смеясь, Петро наблюдал, как бочонок, подталкиваемый расторопными морячками, покатился дальше, глухо погромыхивая по камням, подпрыгивая на выбоинах.
- Приходите... Полведерка отпустим, - пообещал второй моряк, оглядываясь на заметно приунывших бойцов и широко улыбаясь. - Пожертвуем за труды...
Петро подождал, пока его рота разобрала свое оружие, построилась. и повел ее запруженными улицами и переулками к Камышевой балке.
У одного из перекрестков, над рядами колючей проволоки, стоял на шесте плакат:
Стой! Кто пройдет дальше, будет расстрелян!
Мимо плаката прошли посмеиваясь, и только кто-то из задних рядов ударом ноги вывернул его из земли, отшвырнул далеко в сторону, к куче щебня, золы и ржавого железа.
* * *
После изгнания немецко-фашистских захватчиков из Севастополя они удерживали в Крыму лишь Херсоносский мыс с Казачьей бухтой, в которой на скорую руку было сооружено несколько временных причалов.
Сюда хлынули толпы вражеских солдат. Командир 111-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Грюнер, представлявший в эти последние часы боев за Крым гитлеровское командование, приказал срочно строить вторую линию обороны. Он рассчитывал, задержав натиск советских войск, эвакуировать остатки крымской группировки в румынские порты на кораблях, обещанных Гитлером.
Однако солдаты и большая часть офицеров, объятые паническим ужасом, деморализованные, бросая имущество, устремились к морю в надежде попасть на суда. На них уже не действовали никакие увещевания и даже угрозы оружием фанатиков офицеров и генералов, которые, вопреки здравому смыслу, решили продолжать сопротивление.
Начальник штаба 111-й пехотной дивизии подполковник Франц посоветовал Грюнеру отправить к русским парламентера для переговоров о сдаче. Он даже предложил для выполнения этой миссии свои услуги, но Грюнер резко и категорически отклонил его совет.
Огонь советских войск по Херсонесу все усиливался. Над клочком земли, в который вцепились гитлеровцы, беспрерывными волнами появлялись штурмовики.
Прорвавшись в бухту сквозь плотный заградительный огонь советских батарей, четыре вражеских судна смогли принять на борт лишь незначительную часть солдат и офицеров из тридцати тысяч, скопившихся на Херсонесе. Два корабля тут же были потоплены авиацией.
Паника и хаос усилились еще больше, когда распространился слух, что генералы Бемэ и Грюнер, переодетые в летные комбинезоны, собрались бежать на самолете, который круглые сутки держали наготове.
У маленьких суденышек, около причалов, началась неописуемая давка. Сталкивая друг друга в море, ругаясь и схватываясь в кулачной потасовке, незадачливые "покорители Крыма" старались как можно быстрее покинуть землю, которая жгла им пятки.
Двенадцатого мая советские войска мощным ударом танков и пехоты взломали оборону противника и, подавляя разрозненные группки сопротивляющихся фашистов, начали распространяться по Херсонесскому полуострову...
...Петро из своего неглубокого укрытия в расщелине меж камней, которое даже не хотелось ему "обживать", видел, как цепь вражеских солдат, с которой рота уже несколько часов вела довольно вялую перестрелку, внезапно дрогнула. Часть гитлеровцев побежала, некоторые продолжали отстреливаться.
Петро поднял бойцов, и они рванулись вперед с такой яростью, что даже самые упорные из фашистов побросали оружие и торопливо подняли руки.
Проходя мимо пленных, Петро обратил внимание на то, что большинству из них давно перевалило за третий десяток и что, судя по регалиям, болтавшимся на их грязных мундирах и кителях, его роте довелось вести последний бой в Крыму с матерыми вояками.
- Капут! - кратко подытожил Арсен Сандунян, догоняя Петра, шагавшего вместе с Евстигнеевым к морю.
- Сработано чисто, - весело улыбаясь и усталым жестом вытирая пыль со лба, откликнулся Петро.
- Сколько же их тут! - удивлялся Евстигнеев осматриваясь. Подозрительно разглядывая злые, грязные лица фашистов, он на всякий случай держал свой автомат наготове.
Небольшое пространство древнего Херсонесского полуострова было заполнено толпами гитлеровцев. На развороченной, пахнущей дымом и гарью земле валялись вперемежку с трупами людей и лошадей опрокинутые автомашины, орудия, остовы разбитых самолетов. Чем ближе к бухте, тем гуще была усеяна земля брошенными чемоданами с награбленным добром, ящиками с продуктами, бутылками, консервными банками, медикаментами, рулонами бумаги, деньгами, порнографическими открытками и сентиментальными семейными фотографиями, коробками с шоколадом и древесным спиртом, пачками сигарет.
Пленные, окликая друг друга гортанными резкими голосами, понукаемые своими офицерами и ефрейторами, собирались в кучу, строились.
- Эти уже отвоевались, - с удовольствием сказал Сандунян Петру.
- Разрешите, товарищи офицеры? - окликнул их низенький шустрый лейтенант с "лейкой" в руках и с какими-то футлярами, сумочками, чехольчиками на боку. Херсонес очищали? Минуточку...
Петро и Арсен машинально поправили головные уборы, одернули гимнастерки.
- Так... А вы, папаша... Извиняюсь, гвардии старшина, в срединку, командовал фотокорреспондент. - Фриц, фриц, стань там... Хир!.. Дорт!.. Отлично!..
Щелкнув, он справился:
- Не устали? Тогда еще разочек... Великолепно... Папаша, подбородочек повыше... Ус не надо крутить... Превосходно... Минуточку... Фамилии...
Он исчез так же стремительно, как и возник.
- Бойкий! - похвалил Евстигнеев.
- Корреспонденту иначе нельзя, - сказал Петро. Они дошли до крутого, кремнистого обрыва над морем, заглянули вниз.
Море отделялось от обрыва узенькой кромкой песка, загроможденного крупными валунами и усеянного отполированной волнами галькой. Гитлеровцы кишели на этой узенькой прибрежной полосе. Офицеры бросали в плещущие волны оружие, документы... Лица их были зелеными, как морская вода.
К морю вели высеченные в ракушечнике лестницы. Сандунян принялся подсчитывать поднимающихся на берег пленных:
- Сто... Двести...
- Их без нас потом сосчитают, - махнув рукой, сказал Петро. Он беззлобно смотрел на давно небритые, растерянные и злые лица врагов. Вдруг его внимание привлек шум, одиночные выстрелы.
- Старшина, узнайте, что такое? - поручил он Евстигнееву.
Выстрелы стали чаще, и Петро, торопливо вынув из кобуры пистолет, поспешил вслед за старшиной.
Не добежав еще двух-трех десятков шагов, он увидел небольшую, плотно сгрудившуюся кучку гитлеровцев. Они отстреливались от наседающих бойцов. Высокий старый офицер, яростно размахивая парабеллумом, что-то кричал. Потом, не целясь, он выстрелил.
- Генерал ихний, - крикнул бежавший рядом с Петром лейтенант и, опустившись на колено, вскинул автомат.
- Не бей! - Петро ударил кулаком по стволу автомата, но лейтенант все же успел дать короткую очередь. Генерал ухватился рукой за плечо и выронил револьвер.
Петро метнулся к нему и вдруг согнулся, взялся обеими руками за живот. Сделав несколько шагов, он со стоном начал валиться на бок.
Сандунян подбежал позже. Он видел, что в Петра выстрелил стоявший за спиной генерала рослый немецкий офицер с широкой колодкой орденских ленточек на кителе.
Арсен, зажав в кулаке рукоять пистолета, бросился на него. Заметив сверкающие глаза Сандуняна, оскаленные зубы на смуглом, искаженном гневом лице, офицер попятился, рывком поднес к своему виску пистолет и застрелился...
Сандунян склонился над Петром. Он лежал ничком, подвернув под себя руку. На зеленых бриджах его густо проступала кровь. Рубанюк тихо, в забытьи, стонал, и Сандунян бережно перевернул его на спину.
...Очнулся Петро спустя несколько минут. Рана в верхней части живота нестерпимо горела.
Над ним вполголоса разговаривали. Петро с усилием открыл глаза и увидел командира полка Стрельникова и Олешкезича. Не разжимая зубов, он тихонько, без слез, всхлипнул.
- Ну, ничего, ничего, - сказал Стрельников. - Живой... Заштопают, все будет в порядке...
- Пуля в животе осталась, - произнес женский голос. - И кровотечение, смотрите... Надо срочно в госпиталь... Помогите, товарищ, лейтенант. Чуть-чуть приподнимите.
От резкой боли в животе Петро снова лишился сознания...
Очнулся он в санитарном автобусе. Машина катилась медленно и плавно, мягко шурша по асфальту шоссе.
Покачиваясь на висячих носилках, Петро медленно размежил веки... В автобусе было душно, сильно пахло иодом, эфиром... Один ив раненых непрерывно стонал, потом хриплый голос его перешел в рыдание. Рядом с ним сидела девушка, держа в своих руках его желтую, безжизненную руку.
- Куда мы? - слабо шевеля губами, спросил Петро. - Слышите, сестра?
- В госпиталь, в госпиталь... Скоро уже...
Вдоль шоссе шли нескончаемые колонны пленных. Петро безразлично смотрел на них. Заросшие щетиной, позвякивая котелками, они шли медленно, без конвоя, потом вдруг начинали почему-то бежать, сбиваясь в кучу, наталкиваясь друг на друга...
Автобус, гудя, обогнал голову колонны, и Петро неожиданно заметил сквозь нагретое солнцем стекло знакомого матроса Сергея Чепурного. Моряк ехал рысью впереди колонны пленных, понукая каблуками и хворостиной свою неказистую, явно трофейного происхождения, кобыленку. Ноги его в широких матросских брюках были раскорячены, бескозырка лихо сдвинута на затылок.
Увидев, что автобус обогнал колонну, Чепурной махнул прутиком, сжал каблуками вспученные бока кобыленки.
- Шнеллер!.. - донесся до Петра его зычный голос.
Разгром немецких войск в Крыму
Итоги Крымской кампании
Сегодня, 12 мая, в Крыму закончилась операция по очищению района мыса Херсонес от остатков немецко-фашистских войск, разбитых при овладении нашими войсками городом Севастополь.
В ходе боёв по разгрому Севастопольского плацдарма противника ч очищению мыса Херсонес нашими войсками за период с 7 по 12 мая уничтожено: танков и самоходных орудий - 49, самолётов - 87, орудий разных - 308, миномётов - 331, пулемётов - 620, автомашин - 564, складов разных - 24.
Противник потерял только убитыми более 20.000 солдат и офицеров.
Захвачено нашими войсками: танков и самоходных орудий - 48, самолётов 49, орудий разных - 1.228, миномётов - 721, пулемётов - 4.859, винтовок и автоматов - 46.041, автомашин - 4.173, лошадей - 710, складов разных - 123, паровозов - 25, эшелонов с военной техникой - 14 и отдельно вагонов с разным военным имуществом - 540.
Взято в плен 24.361 солдат и офицеров, в том числе командир 5 армейского корпуса генерал-лейтенант Бемэ, командир 111 пехотной дивизии генерал-лейтенант Грюнер и несколько полковников.
ВСЕГО за период Крымской кампании с 8 апреля по 12 мая нашими войсками уничтожено: танков и самоходных орудий - 188, самолётов - 529, орудий разных 775, миномётов - 946, пулемётов - 1.882, автомашин - 2.227, складов разных 39.
Противник потерял убитыми более 50.000 солдат и офицеров.
Захвачено: танков и самоходных орудий - 111, самолётов - 49, орудий разных - 2.304, миномётов-1.449, пулемётов - 7.008, винтовок и автоматов - 84.524, автомашин - 4.809, лошадей - 11.684, складов разных - 188, паровозов - 44, эшелонов с военной техникой - 14 и отдельно вагонов с разным военным имуществом - 2.865.
Взято в плен 61.587 солдат и офицеров, из них часть раненых.
Таким образом, за всю Крымскую кампанию с 8 апреля по 12 мая противник потерял по главным видам боевой техники и людского состава: пленными и убитыми - 111.587 человек, танков и самоходных орудий - 299, самолётов - 578, орудий разных калибров - 3.079, автомашин - 7.036 и много другой техники.
Кроме того, нашей авиацией и кораблями Черноморского флота с 8 апреля по 12 мая потоплено с войсками и военными грузами противника: транспортов - 69, быстроходных десантных барж - 56, сторожевых кораблей - 2, канонерских лодок 2, тральщиков - 3, сторожевых катеров - 27 и других судов - 32. Всего потоплено за это время 191 судно разного тоннажа.
СОВИНФОРМБЮРО
Валентина Потемкина
Севастополь
Мой светлый город, ты изранен,
Но ведь остался белый камень,
Еще горячий от огня.
Прибоя вечное движенье,
Как сердца милого биенье,
Вновь будет радовать меня.
Пусть моего не стало дома,
Пусть тополь мой у дома сломан,
Он силу жизни сохранит.
И город славы - он бессмертен,
Могучим корнем врос в столетья,
А кроной в будущем шумит.
Войска приветствует столица,
И вся страна тобой гордится
Урал, и Волга, и Кавказ.
А тот, кто в первых был сраженьях,
Кто знает горечь отступленья
И кто поклялся в грозный час
Вернуться к городу в заливе,
Сегодня нет его счастливей,
И нет милее ничего,
Чем опаленный этот тополь,
И нет отрадней для него
Родного слова - Севастополь.
Петр Сажин
Освобожденный город
Есть в нашей стране такие города, улицы которых похожи на раскрытые страницы чудесной книги: идешь по таким улицам и как будто читаешь волнующие душу слова, и сердце твое наполняется каким-то торжеством и гордостью.
Таков Севастополь...
Ни о каком другом городе не сложено столько легенд и песен. В мире эпитетов, пожалуй, не скоро найдешь слово, чтобы достойно выразить величие Севастополя...
С трудом лавируя среди повозок и орудий, наш автомобиль спешит в город. Пройдена последняя петля горной дороги. Створки гор закрыли море, мы приближаемся к холмам Сапун-горы. Здесь сходится несколько дорог. Сотни машин торопятся в Севастополь. Пыль тянется за ними, как дым пожара в степи.
Перед глазами мелькает застывшее в дикой судороге железо, вылизанная огнем земля, трупы, опаленные кусты и изрытые снарядами и бомбами холмы. Надо это видеть, чтобы понять, какой силы смерч пронесся над этим, если говорить сухо по-военному, "рубежом".
Картину боя можно представить себе, измерив на глазок расстояние от воронки до воронки. Оно не больше метра - двух. Этим объясняется, почему вражеских трупов здесь сравнительно мало - их просто разнесло на куски.
У Малахова кургана пробка. Над головой со свистом проносятся снаряды. Выбитые из Севастополя оккупанты еще держатся у Херсонеса. Они уцепились за бухты: Стрелецкую, Омега, Камышевую, Казачью, Мыс Херсонес и Круглую бухту.
Небо над Херсонесом в зенитных разрывах, там действуют наши штурмовики и бесстрашные "У-2". По Херсонесскому полуострову бьют и наши пушки.
На вражеские снаряды никто не обращал внимания, хотя обстрел ведется с хорошей пристрелкой: гитлеровцы бьют по дорогам, по Петровой слободе, по вокзалу, по Зеленой горке.
И наконец он открылся.
Чудо-город! Слава нашей Отчизны.
Над холмами его стелется черный дым. и сквозь дым, как через разрывы облаков, сияет гладкое, голубое, как небо, зеркало Южной бухты. Люди на машинах встают.
Все, кого судьба столкнула здесь у Малахова кургана, с изумлением смотрят на город. Как не похож он на тот сказочный Севастополь, образ которого в боях они несли сюда. Развалины, пепел да крик чаек над Северной бухтой.
И все же, поруганный оккупантами, обожженный огнем, он прекрасен. Город, где прогремели на весь мир подвиги советских людей - матроса Ивана Голубца, Ноя Адамия, Фильченкова, комсомольцев одиннадцатого дзота, артиллеристов батареи Пьянзина... Город матроса Петра Кошки и Даши Севастопольской, адмиралов Нахимова и Корнилова...
Дорога поворачивает на вокзальное кольцо. На воде бухты плавают бочки, бревна, ящики. Сквозь клубы дыма вырисовывается ферма плавучего крана с флагом на вершине.
Мы спешим вперед. На улицах города - трупы врагов. Особенно много их у вокзала. Они лежат прямо на дороге.
Машина выносит нас по длинному и так знакомому подъему на Ленинскую. С болью озираемся по сторонам. Камни, щебень, дым, битое стекло, трупы. Не сговариваясь, снимаем фуражки и склоняем головы.
Губы шепчут: "Здравствуй, Севастополь, здравствуй, город-герой".
Медленно ползут машины к Графской пристани. Над водной станцией вьется советский флаг, над портиком Графской пристани на флагштоке тельняшка и бескозырка, поднятые вместо флага моряками из отряда морской пехоты.
Под стеной одного из уцелевших домов стоит, как разгоряченный конь, танк с большой и броской надписью, звучащей, как символ - "Мститель". Он пришел сюда со своим экипажем от Сталинграда. Этот танк первым вылез на неприступный гребень Сапун-горы и первым ворвался в город. Он славно выполнил свою миссию.
По улицам города шагают отряды саперов, связисты, мчатся машины, гарцуют всадники. Твердо печатают шаг морские патрули. На стенах зданий, на каменных оградах появляются надписи: "Мин нет", "Разминировано".
На площади Коммуны останавливается радиофургон, и над городом взвивается песня. Далекая и прекрасная песня из Москвы. А со стороны Карантинной бухты, с Херсонесского мыса доносится гул артиллерии, взрывы бомб. Над юго-восточной окраиной города в высоком небе то и дело повисают черные хлопья разрывов - в шести километрах от Севастополя еще идут бои. Последние бои, и люди прислушиваются не к залпам, а к песне, звучащей, как победный марш, как призыв к труду, который должен дать жизнь городу немеркнущей славы...
* * *
Вместе с группой моряков я поднялся на Малахов курган.
Высокий бурьян, кусты иудиного дерева, разбитые блиндажи, обгорелые остовы машин, ржавая жесть консервных банок, распотрошенные матрацы - это все, что осталось здесь от оккупантов.
На месте, где 5 октября 1854 года был смертельно ранен Корнилов. стоял бронзовый памятник адмиралу. На нем сияла символическая надпись: "Отстаивайте же Севастополь".
Защитники Севастополя 1941 - 1942 годов, герои второй обороны, с достойным мужеством отстаивали город русской славы; каждый раз после трудной ночи они смотрели на бронзового адмирала и, убедившись в том, что он цел, с еще большим упорством дрались с врагом.
Нет теперь ни памятника, ни надписи. Один лишь гранитный постамент. Не узнать и знаменитого бастиона, где соратники Корнилова - русский офицер, тридцать солдат и несколько матросов - сражались на удивление всему свету. Англичане обкладывали башню бастиона, в которой заперлись герои, горящим хворостом, пытаясь выкурить их. Но они не сдались. Тогда враги стали заливать бастион водой, а герои продолжали сражаться...
На северной стороне Малахова кургана уцелело заклепанное орудие, снятое в первые дни осады с одного из миноносцев. На башне орудия сохранилась надпись: "Смерть немецким оккупантам!"
Где матросы, стоявшие у этой пушки? Что с ними сталось? Придет ли кто из них сюда, чтобы посмотреть на свободный город с высоты кургана?
Тихо здесь. Внизу зияют развалины Корабельной стороны и Павловского мыска. Вдали чернеют пустые глазницы амбразур Константиновского форта, а южнее раздетый сферический шар Панорамы. И только гладь Южной бухты, отполированная солнцем, сияет вечной жизнью.
Глядя на руины, на дым, который плыл черным облаком над городом, я вспомнил Севастополь июня 1942 года. На улице Ленина лежал тогда разбитый бомбой старый каштан. Он был похож на тяжело раненого. Но листья на его беспомощно опущенных ветках зеленели - могучий корень давал им животворящие соки. Сейчас Севастополь напоминает тот разбитый каштан. Невольно думаешь, что к у него есть свой бессмертный источник силы, что и он подымется скоро и зацветет. Придут сюда дети, братья героев Малахова кургана, тридцатой батареи, дзота No 11, Суздальской горки, придет доблестная Черноморская эскадра, и снова бухты огласятся свистом боцманских дудок, гулким боем склянок и звуками сирен. Город - будет!..
Наконец в последний раз вздрогнула от взрывов земля Севастополя, и сразу стихло все кругом. Только лязг гусениц покидающих город танков гулко разносится над бухтой. У мыса Херсонес - крайней точки Крымского полуострова фашисты капитулировали.
Сталинградская кампания закончилась зимой, и снег многое скрыл от глаз. Разгром немцев в Крыму начался весной, а закончился в разгар ее. Лишь пыль слегка "состарила" своим седым налетом свежую картину битвы.
Я попал на Херсонес сразу же после того, как остатки разгромленных немецких войск выкинули белый флаг.
Гитлеровцы стянули на узкий плацдарм тысячи орудий, пулеметов, минометов. Сюда же отошли танки, самоходная артиллерия и свыше пятидесяти тысяч солдат. Мне думается, немцы радовались, когда их вышибли из Севастополя. Здесь была какая-то надежда уйти морем.
Уже от Стрелецкой бухты почти невозможно было ехать. Я оставил машину и пошел пешком. По пыльным дорогам навстречу нам уныло брели тысячные колонны пленных.
Под берегом на легком прибое качался чужой транспорт. "Не слышно на нем капитана, не видно матросов на нем".
Из Казачьей бухты тянул запах гари. Горели баржи и корабли, которым так и не удалось в это утро уйти к Констанце. На поле валялись бумага, рюкзаки, ящики, шинели, банки, одеяла, винтовки, автоматы, гранаты, письма, ордена, зубные щетки, пояса, каски, мины, патроны. Все это было занесено сюда солдатами 17-й армии и теперь брошено в панике. Под высоким обрывистым берегом Херсонеса на камнях лежали тысячи трупов фашистских "завоевателей".
Я нагнал матроса-разведчика Ведерникова. Он первым ворвался в Севастополь и теперь шел до берега "Херсонца", шагая через трупы оккупантов, обходя горящие машины и разбитые пушки. Мы вышли к берегу. Ведерников снял с плеча автомат и выпустил длинную очередь. Это был салют матроса.
На крымской земле не было больше вооруженных немцев.
Пасмурный с утра день разыгрался. Над нами сияло жаркое солнце юга. А впереди, раскинувшееся до самого горизонта, лениво плескалось слегка ворчливое и усталое море. Далеко-далеко чернели крохотные точки. Это шли в Севастополь лихие катера Черноморского флота...
* * *
На улице Ленина в домике, пощаженном войной, разместились прибывшие вместе с войсками группы партийных и советских работников Севастополя.
Ни стула, ни стола, ни гвоздя. Работники горкома партии сидели друг против друга на вещевых мешках и обсуждали план развертывания жизни в освобожденном городе. Положение было чрезвычайное: требовалось немедленно очистить город от трупов и улицы от завалов, дать воду, электроэнергию, открыть баню, пустить пекарню, развернуть торговлю и общественное питание. С чего начинать?
В Севастополе не было ни света, ни воды. По улицам двигались непрерывным потоком войска. В знойном воздухе дружной весны к небу тянулись дым и пыль. Усталых бойцов томила жажда. Неистовствовали от отсутствия воды кони.
И вот на улицах появились бочки, корыта, ведра с студеной ключевой водой. Солдаты умывались, пили сладкую воду, наполняли фляжки. Лошади с присвистом высасывали влагу из корыт. Во дворах кипели чаны, билась мыльная пена в тазах, солдаты мылись в импровизированных банях, их белье тут же стиралось и сушилось.
С первого дня освобождения на улицах города трудились сотни женщин (мужчин в Севастополе почти не было: многих угнали гитлеровцы, другие вступили в Советскую Армию сразу же по ее приходе).
Без машин, а лишь лопатами да кирками, а то и просто руками, они расчищали улицы, убирали трупы, освобождали от грязи и мусора случайно уцелевшие дома. Они работали так, как будто силы их никогда не могли иссякнуть.
Нужно было видеть и знать положение Севастополя, каким его оставили оккупанты, чтобы понять, какое чудо сотворили севастопольские женщины!
Вот краткая хроника этих дней:
Оккупанты разрушили все предприятия города, но уже 10 мая вышел первый номер газеты "Слава Севастополя". Хлебозавод к 17 часам выдал первый хлеб, а в 18 часов севастопольцы услышали голос Москвы.
10 мая почта вручила жителям Севастополя 3.500 писем.
12 мая начала работать баня. 14-го закончена расчистка улиц. В подвале на улице Ленина был показан фильм "Два бойца".
16-го по водопроводным трубам побежала вода.
19 мая загорелся электрический свет.
Все это было сделано севастопольскими женщинами и старыми отставными матросами - внуками и правнуками нахимовских героев.
Они умели отстаивать город от нашествия врага. Они проявили мастерство и в возрождении жизни в нем.
Севастополь - любовь и гордость нашей страны. Его слава не померкнет в веках.
Александр Жаров
Все было в городе мертво
Дома, и улицы, и пристань...
С холма глядел каштан ветвистый
С глубокой грустью на него.
Вечерняя сгустилась тень.
Развалины - над грудой груда.
А между ними, словно чудо,
Цвела спасенная сирень...
Воспрянут, будут жить сады.
Ряды домов воскреснут тоже!
Сирень вскипающая схожа