Страница:
…И вошел Эру в не-Эа, и были там чертоги его, где не было Тьмы, но не было и Света, ибо не было там ничего. «Здесь, — сказал он, — создам Я новый мир». Но чтобы мир этот был иным, самому Творцу нужно было стать новым, не ведающим ни о других мирах, ни об Эа. А этого он не мог. Он мог лишь заставить себя ослепнуть, забыть о том, что лежит за пределами его чертогов. И сказал он: «Да станет этот мир слепым, да не увидит вовек Тьмы Эа. И будет мир этот знать лишь то, что Я — Творец и Господин его. Да будет так».
Изначальная Тьма покоила в себе миры Эа, и чертоги Эру были — замкнутое Ничто среди бесчисленных звезд. Тьма лежала вокруг — великая, всепорождающая, полная безграничной силы. Она словно смеялась над тем, кто пытался не видеть ее, хотя сам был рожден ею. И тогда сказал Эру: «Да будет в чертогах Моих не-Тьма!» И не стало Тьмы в чертогах его, но был это и не Свет, ибо Свет рождается лишь во Тьме. И все силы Эру ушли на творение Пустоты и не-Тьмы, он растратил их в борьбе с Эа и Тьмой, с памятью своей и со зрением своим. Тогда вновь вынужден был он взять силы из Эа, и снова Бытие проникло в Пустоту. Из Эа и Тьмы силой разума своего и воли своей создал Эру первого из тех, кого нарек он Айнур. Но, взглянув на него, ужаснулся Эру, ибо увидел в нем воплощение всего, о чем хотел забыть, чего не желал видеть. Не был первый из Айнур ни частью разума, ни частью замыслов Эру.
Тогда взял Эру Свет и смешал его с Тьмой, ибо Свет не только гонит Тьму, но и поглощает другие огни. И так создал он остальных Айнур, и в каждом из них была часть Тьмы и часть силы Эа. Все они могли видеть и знать Тьму, но не-Свет Эру слепил им глаза, и воля их была покорна воле создавшего их. И чтобы подчинить себе первого из Айнур, старшего сына свое-то, Эру отнял у него имя и нарек его — Алкар…
Я слушал. Пока это была вполне себе тяжеловесная хроника вроде тех, что я знал с юных лет. Правда, звучало это по-другому, я наизусть помню: «Был Эру, Единый, которого в Арде называют Илуватаром, Отцом Всего Сущего; и первыми создал он Айнур, Божественных, что были порождением мысли его, и были они с ним прежде, чем было создано что-либо иное. И говорил он с ними, и давал им канву Песни, и пели они перед ним, и радовался он. Но долго пели они поодиночке, или немногие — вместе, в то время как прочие внимали, ибо каждый из них постиг лишь ту часть разума Илуватара, которой был рожден, и медленно росло в них понимание собратьев своих. И все же чем больше слушали они, тем больше постигали, и увеличивалось согласие в музыке их…» Но вот как это можно — создать существо силой своей воли и оно вдруг не часть твоего разума и замысла — я не понял. Уж что-то наверняка останется… И что еще за миры, кроме Эа? Эа ведь и есть все сущее, и нет иного. Насколько я понимаю.
И как можно отнять имя у того, кто еще не имеет имени? Или оно было? Тут не говорится.
Но я продолжал пока молча слушать. Однако далее пошло совсем по-другому. Это была уже не хроника. Я даже затрудняюсь определить — что. Больше всего похоже на… ну, как бы сказать… на запись видения или сна. Или из чьего-то дневника.
…Имя — не просто сплетение звуков. Это — ты, твое «я». А он, непохожий на других, лишен даже этого. Алкар, Лучезарный. Имя — часть его силы, его сути — отняли. Дали — другое. Кто сделал это? Зачем? Алкар. Алкар. Чужое, холодное. Мертвое.
Айнур должно ощущать имя частью себя, своим я-есть. Он повторяет их имена, и лица Айнур на миг становятся определенными. Это радость — слышать, как тебя окликают музыкальной фразой, ставшей выражением твоей сути. Глубокий пурпурно-фиолетовый аккорд: Намо. Серебряная струна, горьковатый жемчужный свет: Ниенна. Прохладно мерцающее серебристо-зеленое эхо: Ирмо. Медный и золотой приглушенный звон: Ауле.
Эти — ближе всех, чем-то похожие — и иные. А его имя лишено цвета и живого звука. Алкар. Ал-кар. Мертвый сверкающий камень. Невыносимая мука — слышать, но иного имени помнить не дано. Чужой. Иной. Почему? Кто ответит?
В песне Айнур звучит отголосок иной музыки, но откуда он знает ее? Он спрашивал. Ответа нет. Может, это — его дар, особый, отличающий его от других? Нет. Почему? Другие видят прекрасный лик Эру, он не различает черт лица в изменчивом сиянии. Почему? Или он слеп? Он. Кто — он? Алкар. Стук падающих на стекло драгоценных камней. Алкар, Блистательный. Алкар, Лучезарный. Алкар, Лишенный Имени.
А там, за пределами обители Единого, — Пустота и вечный мрак. Так он сказал, всеведущий единый Творец. И в душе Айну — Пустота. Не лучше ли уйти туда, в Ничто, составляющее его суть, чтобы не видеть светлых и радостных лиц Айнур, чтобы не слышать этого имени — Алкар… Чужой. Иной. Он не знает радости — первым даром бытия для него стало одиночество и отчужденность. Лучше — не-быть, вернуться в Ничто, навсегда покинуть чертоги Эру…
Темнота обрушилась на него мягким оглушающим беззвучием. Значит, это и есть — Ничто? Но почему так тяжело сделать шаг вперед — словно огромная ладонь упирается в грудь, отталкивает?.. Если он — часть Ничто, почему же и пустота не принимает его? Неужели — снова чужой?..
Тогда он рванулся с силой отчаянья вперед сквозь упругую стену — и внезапно увидел.
«Разве здесь, во мраке, можно видеть? — растерянно успел подумать он. — И звуков нет в пустоте — почему я слышу? Что это?.. Музыка… слово… имя… Имя?!»
Мелькор.
«Мое имя. Я. Это — я. Я помню. Мелькор. Я. Это — мое я-есть. Бытие. Жизнь. Ясное пламя. Полет. Радость. Это — я…»
И все-таки даже это показалось незначительным перед способностью видеть. Он не знал, что это, но слова рвались с его губ, и тогда он сказал: Ахэ, Тьма.
А ясные искры во тьме — что это? Аэ, Свет… Гэле, Звезда… Свет — только во Тьме… откуда я знаю это?.. Я знал всегда… Он протянул руки к звездам и — услышал. Это — звезды поют? Он знал эту музыку, он слышал ее отголоски в мелодиях Айнур… Да, так… Он понял это и рассмеялся — тихо, словно боясь, что музыка умолкнет. Но она звучала все яснее и увереннее, и его «я» было частью Музыки. Он стал песнью миров, он летел во Тьме среди бесчисленных звезд, называя их по именам — и они откликались ему… Тогда он сказал: «Это Эа, Вселенная… Но ведь он говорил — Пустота, Ничто… Неужели он не знает об этом? Не видел? Он, всевидящий Эру?..»
Эру. Эрэ. Пламя.
«Это его имя?.. Да… но почему же — Единый? Кто сказал это? Или он тоже — Лишенный Имени? И почему я смог вспомнить свое имя только теперь? Неужели Эру — Эрэ сделал так? Зачем? Почему — со мной? Я должен понять… Но если он не помнит своего имени — я скажу ему! Я верну ему имя, я расскажу об Эа — они должны увидеть! Я вернусь, я скажу: я видел, я слышал, я понял…»
Так вновь обрел Айну имя, и более воля Единого не сковывала его. И не были разум и замыслы его частью разума и замыслов Единого.
Так Единый перестал быть Единым, ибо стало их — двое.
И вернулся Айну Мелькор в чертоги Эру: изумленно и смущенно встретили его собратья, ибо увидели, что иным стал облик его. И был он среди прочих Айнур как дерзкий юноша в кругу детей. Ныне не в одеяния из переливчатого света — в одежды Тьмы был облачен он, и ночь Эа мантией легла на плечи его. И — лицо. Словно озаренное изнутри трепетным мерцанием, неуловимо изменчивое — и все же определенное. Взгляд — твердый и ясный, глаза светлы, как звезды.
Смело и спокойно предстал он перед Илуватаром и заговорил:
— Ныне видел я бесчисленные звезды — Свет во Тьме — и множество миров. Ты говорил — вне светлой обители твоей лишь пустота и вечный мрак. Я же видел свет, и это — Свет. Скажи, как теперь понять слова твои? Или ты хотел, чтобы мы увидели сами и услышали Песнь Миров? Наверно, каждый сам должен прийти к пониманию…
— Я рек вам истину: только во Мне — начало и конец всего сущего и Неугасимый Огонь Бытия.
— Да, я знаю, я понял: Эрэ — Пламя!
Он сказал — Эрэ, и в этот миг облик Илуватара стал четким и определенным. И болезненно изумил Айну гнев, исказивший черты Творца. Как же так? Разве не радость — вспомнить свое имя? Или Илуватар хотел забыть его? Но почему?
— Ты дерзок и непочтителен. Мятежные речи ведешь ты и не ведаешь, что говоришь. Нет ничего более, кроме Меня и Айнур, рожденных мыслью Моей. Твое же видение — лишь тень Моих замыслов, отголосок музыки, еще не созданной…
— Но я видел, я услышал Песнь Мироздания… Быть может, ты никогда не покидал своих чертогов? Тогда, если пожелаешь, я стану твоими глазами. Я расскажу тебе о мирах… — Айну улыбнулся.
— Замолчи. Слова твои безумны. Или ты усомнился в Моем всемогуществе и всеведении — ты, слепое орудие в Моих руках? Или смел подумать, что способен постичь всю глубину Моих замыслов? Я не желаю более слушать тебя.
Айну ушел. Он пытался понять, чем же навлек на себя гнев Эру, — и не находил ответа. «Но ведь я же видел», — в сотый раз повторял он себе. Тусклыми и бесцветными казались ему теперь блистающие чертоги. То, что некогда поражало величием, оказалось ничтожным, напыщенным и жалким, ему было тесно здесь, и вновь покинул он обитель Илуватара. Так начались его странствия в Эа, и размышления его все меньше походили на мысли прочих Айнур…
Вот оно что. Это, стало быть, их (правда, кого — их?) истолкование следующих строк: «Среди Айнур даны были Мелькору величайшие дары силы и знаний, и в дарах всех собратьев своих имел он часть. Часто уходил он один в Пустоту в поисках Неугасимого Пламени; ибо возросло в нем желание дать бытие собственным созданиям, и казалось ему, что мало думает Илуватар о Пустоте, и нетерпением наполняла его Пустота. Но не нашел он Пламени, ибо оно пребывает с Илуватаром. И в одиночестве задумал он несходное с мыслями собратьев его…» Так. И что же он, по их мнению, то есть вере, задумал?
Я начинал потихоньку распаляться. Все было слишком непохоже на то, к чему я привык. И иные миры в Эа — откуда? Очень хотелось перебить Борондира — тянуло спорить. Наверное, эта привычка — с ходу ввязываться в спор — так и не угасла во мне с университетских лет. А я думал, что уже стал холоден и суров…
…И возник у Айну Мелькора замысел создать свой мир, и родилась в душе его Музыка, мелодией вплетавшаяся в Песнь Миров. Таков был замысел: мир будет новым, непохожим на другие…
— Борондир! — не удержался я. — А другие миры — какие они? У вас есть их описания, названия?
Он сердито посмотрел на меня.
— Вы сначала бы выслушали. Затем уже будете спрашивать.
Я извинился и умолк.
…Будет он создан из огня и льда, из Тьмы и Света, и в их равновесии и борьбе будут созданы образы более прекрасные, чем видения, рожденные музыкой Айнур и Илуватара. В двойственности своей будет этот мир непредсказуем, яростно-свободен, и не будет он знать неизменности бездумного покоя. И те, кто придет в этот мир, будут под стать ему — свободными; и Извечное Пламя будет гореть в их сердцах…
И показался этот мир Мелькору прекрасным, и радость переполняла его, ибо понял он, что способен творить.
Тогда вернулся Мелькор в чертоги Илуватара, и музыка была в душе его, и музыкой были слова его, когда говорил он Эру и Айнур о своем замысле. И была эта музыка прекрасной, и, пораженные красотой ее, стали Айнур вторить Мелькору — сначала робко и поодиночке, но потом лучше стали они постигать мысли друг друга, и все согласнее звучала их песнь, и вплетались в нее их сокровенные мысли.
И хор их встревожил Илуватара, ибо услышал он в Музыке отзвук Песни Миров, о которой хотел забыть. И в гневе оборвал их песнь Эру, и не пожелал он слушать Мелькора, но решил создать свою Музыку, дабы заглушить Музыку Эа…
И попытался Илуватар проникнуть в мысли Мелькора, но понял с изумлением и страхом, что более не способен сделать этого. Мысли прочих Айнур были для него открытой книгой, в Мелькоре же видел он ныне что-то чужое, непостижимое, а потому пугающее. Он понял одно: Мелькор — Творец; и нужно торопиться, пока не осознал он своей силы…
В то время пришел к престолу Эру Манвэ, тот, кто был младшим братом мятежному Айну в мыслях Илуватара; и так говорил он:
— Могуч среди Айнур избравший себе имя Мелькор — Восставший в Мощи Своей. Но гордыня слепит глаза ему и мятежные мысли внушает ему, будто может он сравняться с Великим Творцом Всего Сущего. Верно, недаром скрывает он от нас мысли свои; должно быть, недоброе задумал он…
И милостиво кивнул Илуватар, и сказал он себе: «Вижу Я, что нет в душе Манвэ мятежных мыслей. Потому в мире, что создам Я, да станет он Королем, ибо покорен он Мне и станет вершить волю Мою в мире, который создам».
Слепы были Айнур, и страшила их Тьма; но все же были среди них те, кто видел во Тьме, однако видел и желания Илуватара. Поэтому пришла к престолу Эру Айниэ Варда и сказала:
— О Великий! Я вижу то же, что и Мелькор. Но, если такова воля Твоя, прикажи — и я не буду видеть.
И рек Илуватар:
— Ты вольна видеть, что пожелаешь. Но прочие должны видеть лишь то, что желаю Я. Да сделаешь ты — так.
И, склонившись перед ним, так сказала Варда:
— Могуч Айну Мелькор, и мысли его скрыты от нас. Но думаю я, что мысли эти опасны нам, потому и таит он их. Не нам, слабым, совладать с ним. Но Ты всесилен: укроти же его, дабы не смущал он прочих мятежными речами своими и не делал зла. И так ныне скажу я: я отрекаюсь от него навеки, ибо нет для меня ничего превыше великих замыслов Твоих. И если сочтешь Ты отступника достойным кары, да свершится над ним Твой правый суд. Да будет воля Твоя.
И милостиво кивнул Эру; и с поклоном удалилась Варда. Тогда так подумал Илуватар: «Вижу Я, что постигла Варда мысли Мои, и покорна она воле Моей. Потому в мире, что создам Я, да станет она Королевой, дабы изгнать из душ прочих мятежные мысли».
И было так: созвал Эру всех Айнур, и поднял он руку свою, и зазвучала перед Айнур Музыка — та, что хотел дать он им. Но она была частью Музыки Эа, ибо и Единый пришел из Эа и, как ни старался, не мог создать нечто иное. Одно лишь мог он — исказить Музыку Эа по воле своей. И показалось Айнур — открыл им Единый в этой Музыке больше, нежели открывал ранее, и в восхищении склонились они перед Эру.
Все, кроме Мелькора.
И сказал им Эру:
— Ныне хочу Я, чтобы, украсив Песнь Мою по силам и мыслям каждого, создали вы Великую Музыку. Я же буду сидеть и слушать и радоваться той красоте, которую породит музыка сия.
Тогда Айнур начали претворять Песнь Единого в Великую Музыку. И, слыша ее, понял Мелькор, что хочет Эру создать мир прекрасный, но пустой и бесцельный. Но бесцельность обращает красоту в ничто, а безукоризненная правильность и равновеликость делает лицо мира похожим на мертвую застывшую маску. Тогда решился Мелькор изменить Музыку по собственному замыслу, не по мысли Илуватара. И говорила песнь его: «Видел я Эа и иные миры, и прекрасны они. Слышал я Мироздание, и слышу я нерожденный мир — да будет он прекрасен, да украсится им Эа». И были среди Айнур те, что вторили ему, хотя и немного было их. И Музыка Творения вставала перед глазами Айнур странными и прекрасными образами.
Гордо и спокойно стоял Крылатый перед троном Эру, и взгляд его говорил: я видел.
«Ты ничего не видел и не мог видеть!» — ответил взгляд Илуватара.
И увидели Айнур, что улыбнулся Единый. И вознес он левую руку, и новую Песнь дал им, похожую и не похожую на прежнюю: радостной и уверенной была эта музыка, и обрела она новую красоту и силу. Тогда понял Крылатый, что музыка Эру творит мир, где Равновесие будет принесено в жертву Предопределенности, и неизменный покой мира убьет красоту его. И зазвучала вновь Музыка Крылатого — несозвучно песне Илуватара. И в буре звуков смутились многие Айнур и умолкли. И Музыка Мелькора была — стремительная черная стрела. И поднималась Песнь горько-соленой волной, и полынные искры вспыхивали на гребне ее — над золото-зелеными густыми волнами музыки Эру летела она ледяным обжигающим ветром, и вспарывала, как клинок, блестящую, переливающуюся мягкими струнными аккордами глуховатую неизменность. И вот — гаснет музыка Единого, и только бездумно прекрасный больной голос одинокой скрипки эхом отдается в светлых чертогах: Время рождается из Безвременья, огнем вечного Движения пульсирует сердце неведомого…
«Слишком много ты видишь», — ответил Эру, но Крылатый не опустил глаз.
Тогда помрачнел Илуватар. Поднял он правую руку, и вновь полилась музыка, прекраснее которой, казалось Айнур, никогда не слышали они.
Мелодия Эру — изысканно-красивая, сладостная и нежная, оттененная легкой печалью — шелковистой аквамариновой прозрачностью арф струилась перед глазами Айнур — медленно текущие меж пальцев капли драгоценных камней.
Но музыка Мелькора также достигла единства в себе: мятежные и грозные тревожные голоса труб — тяжелая черная бронза, острая вороненая сталь, горькое серебро. Мучительная боль — звезно-ледяная спираль натянутых струн; молитвенно сложенные руки — мерцание темных аметистов — горьковатый глубокий покой — скорбное величие, холодная мудрость Вечности; рушащиеся горы, лавины, срывающиеся в бездну… Временами Музыка словно боролась сама с собой — глухие красно-соленые звуки; временами взлетала ввысь — и, неведомо откуда, возникала печальная, пронизывающая серебряной иглой трепещущее сердце родниково-прозрачная тема одинокой флейты. И глухой ритм — биение сердца — связывал воедино тысячи несхожих странных мелодий. Казалось — сияющие стены чертогов тают, растворяются, исчезают, и тысячами глаз смотрит Тьма, и черный стремительный ветер рвет застывший воздух.
И две Песни сплелись, но не смешались, дополняя друг друга, но не сливаясь воедино. И сильнее была Музыка Мелькора, ибо с ней в Пустоту врывалась сила Эа, та Песнь Миров, которой рождена была Музыка Крылатого, дающая бытие, изгоняющая Ничто. И увидел Эру, что Крылатый победит в этой борьбе, что велика сила его, и не в Едином источник этой силы.
…Так в гневе оборвал Музыку Эру, и последний аккорд ее говорил: «Того, что будет дальше, ты не увидишь». И опять Мелькор не опустил глаз. Но и сам Илуватар не мог видеть того, что будет дальше.
И когда он увидел то, что создала Музыка, понял он, что сила Эа победила его. И возненавидел он Мелькора и проклял его в душе своей. Но воля прочих Айнур была еще подвластна ему. Тогда так изрек Илуватар:
— Велико могущество Айнур, и сильнейший из них Мелькор, но пусть знает он и все Айнур: Я — Илуватар; то, что было музыкой вашей, ныне покажу Я вам, дабы узрели вы то, что сотворили. И ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, которая не имела бы абсолютного начала во Мне, и никто не может изменить музыку против воли Моей. Ибо тот, кто попытается сделать это, будет лишь орудием Моим, с помощью которого создам Я вещи более прекрасные, чем мог он представить себе.
И устрашились Айнур, и не могли они еще понять тех слов, что были сказаны им; лишь Крылатый молча взглянул на Илуватара и улыбнулся. Но печальной была улыбка его.
Тогда покинул Эру чертоги свои, и Айнур последовали за ним. И рек им Эру:
— Воззрите ныне на музыку свою!
И было дано Айнур то, что показалось им видением, обращавшим в зримое бывшее раньше Музыкой; но никто, кроме Мелькора и Эру, не знал, что не видение это, а бытие. И мир в ласковых руках Тьмы увидели Айнур, но, не зная Тьмы, они боялись и не понимали ее. И вложил им в сердца их слепые Эру: Мелькор создал Тьму; ибо скрыть Тьму Эру уже не мог, лишь не позволить понять и принять ее было еще в его силах. И боялись Айнур смотреть во Тьму и ничего не видели в ней, а потому не знали и не видели Света.
Но пока с изумлением смотрели Айнур на новый мир, история его начала разворачиваться перед ними. Тогда вновь сказал Илуватар:
— Воззрите — вот Музыка ваша. Здесь каждый из вас найдет, вплетенное в ткань Моего Замысла, воплощение своих мыслей. И может показаться, что многое создано и добавлено к Замыслу вами самими. И ты, Мелькор, найдешь в этом воплощение всех своих тайных мыслей и поймешь, что они — лишь часть целого и подчинены славе его.
И увидел Крылатый, что хочет Эру устыдить его этими словами; и снова улыбнулся он, и странной была эта улыбка, и ни собратья, ни Илуватар не поняли его.
И увидел Крылатый, что, хотя воплотил он в мире замыслы сердца своего, не окончены еще его труды. И изумились Айнур, увидев, что пришли в мир новые существа, которых не было в замыслах их…
Тогда увидели Айнур приход эльфов, Старшего Народа; и возлюбили их, ибо могли понять их. Потому мало думали о пришедших следом — о Людях.
Но Мелькор смотрел на Людей и видел, что они — воплощение его замысла, странные и свободные, непохожие ни на Айнур, ни на Перворожденных. И дары, непонятные Айнур, были даны им: свобода и право выбора. Могут они изменять не только свою судьбу, но и судьбы Мира, и воля их неподвластна ни Могучим Арды, ни даже Единому. И, умирая, уходят они на неведомые пути, за грань Арды, потому Гостями и Странниками называют их.
Ни сущности, ни смысла этих даров не ведали ни Айнур, ни Эру, ибо то были дары Мелькора. Но позже дар Смерти назвали Айнур Даром Единого, ибо воистину был тот великим и непостижимым для них…
И преклонили сильнейшие из Айнур помыслы свои к тому миру, что видели они, и Мелькор был первым из них.
Ну, с какой любовью Мелькор взирал на Арду, это нас учили. Это сейчас называется более приземленным словом. Похоть или вожделение. Пока помолчу, а то бедняга Борондир еще обидится. Как же это все же любопытно! Язык так и чешется что-нибудь вставить. Похоже, сегодня мне спать не придется, ему, впрочем, тоже. И вот уж о Даре Смерти мы поговорим особо.
…С изумлением и радостью смотрели Айнур на новый мир; и в то время Маленьким Княжеством, Ардой назвал его Илуватар. Древние слова Тьмы, слова Эа были речью Эру и Айнур, ибо иных слов не знал Илуватар. Но как не-Свет затемняет иные огни и гонит Тьму, так Эру затуманил смысл языка Эа, и значение слов было утрачено и заменено, забыто и выдумано вновь. Потому не многие знают и помнят, что имя, данное миру, было на языке Эа — Арта, Земля.
Разное влекло души Айнур в новом мире. И ближе всего Айну Ульмо была вода, что зовется Эссэ на языке Тьмы. И, видя это, так думал Мелькор:
«Бегущая река уносит печаль, шум моря навевает видения, вода родника лечит раны души… Воистину, прекрасна вода… И союз воды и холода сотворит новое и прекрасное… Взгляни, брат мой, на ледяные замки, словно отлитые из света звезд; прислушайся — и услышишь, как звенят замерзшие ветви деревьев на ветру, как распускаются морозные соцветия на стеклах — неуловимые, как неясные печальные сны; и легчайшее прикосновение теплого дыхания заставляет их исчезнуть. И звездный покров снега укроет землю в холода, чтобы согреть ростки трав и цветов, которым суждено распуститься весною… Видишь ли ты это, брат мой? Да станем мы союзниками в трудах наших, да украсится мир творениями нашими!»
Но заговорил Илуватар, и так рек он Ульмо:
— Видишь ли ты, как в этом маленьком княжестве в глубинах Времени Мелькор пошел войной на владения твои? Неукротимые жестокие холода измыслил он и все же не уничтожил красоты твоих источников, ни озер твоих. Воззри на снег и искусные творения мороза!..
И думал Мелькор:
«Дивные новые вещи породит союз воды и огня. И будут в мире облака, подобные воздушным замкам, вечно изменчивые и недостижимые; и те, что придут в мир, будут видеть в них отголоски своих мыслей и мечтаний, и Песнью Неба назовут их. Над ночными озерами будут рождаться туманы, неуловимые и зыбкие, как видения, как полузабытые сны… И дожди омоют землю, пробуждая к жизни живое. Да будет прочен союз наш, да украсится мир творениями нашими, да станет он жемчужиной Эа!»
И улыбался Крылатый.
Но так сказал Илуватар:
— Мелькор создал палящую жару и неукротимый огонь, но не иссушил мечтаний твоих, и музыку моря не уничтожил он. Взгляни лучше на величественные высокие облака и вечно меняющиеся туманы; вслушайся — как дождь падает на землю! И облака эти приближают тебя к Манвэ, другу твоему, которого ты любишь.
И так подумал Ульмо:
«Сколь же жесток Мелькор, если возжелал он убить музыку воды! Воистину, не творец он, а разрушитель; и предвижу я, что станет он врагом нам».
А разве тогда уже было понятие — враг? И вообще, тут слишком много непонятного. Стало быть, люди — не Эрухини? Они — дети Мелькора?
Я уже не в силах ждать. Слишком много вопросов. Слишком много.
…И в тот же час отвратил Ульмо душу свою от Мелькора. И так ответил он Единому:
— Воистину, ныне стала Вода прекраснее, чем мыслил я в сердце своем, и даже в тайных мыслях своих не думал я создать снега, и во всей музыке моей не найти звука дождя. В союзе с Манвэ вечно будем мы создавать мелодии, дабы усладить слух Твой!
И когда услышал это Крылатый, печальной стала улыбка его, ибо понял он желания Илуватара и мысли Ульмо.
Но в то время, как говорил Ульмо, угасло видение, и стало так потому, что Илуватар оборвал Музыку.
И смутились Айнур; но Илуватар воззвал к ним и рек им:
— Вижу Я желание ваше, чтобы дал Я музыке вашей бытие, как дал Я бытие вам. Потому скажу я ныне: Эа! да будет! И пошлю Я в пустоту Неугасимый Огонь, чтобы горел он в сердце мира, и станет мир. И те, что пожелают этого, смогут вступить в него.
Так именем Мироздания — Эа — назван был мир, и отныне Существующий Мир значило это слово на языке Верных.
И первым из тех, кто избрал путь Валар, Могуществ Арды, был Мелькор, сильнейший из них. Тогда так сказал Илуватар:
— Ныне будет власть ваша ограничена пределами Арды, пока не будет мир этот завершен полностью. Да станет так: отныне вы — жизнь этого мира, а он — ваша жизнь.
Изначальная Тьма покоила в себе миры Эа, и чертоги Эру были — замкнутое Ничто среди бесчисленных звезд. Тьма лежала вокруг — великая, всепорождающая, полная безграничной силы. Она словно смеялась над тем, кто пытался не видеть ее, хотя сам был рожден ею. И тогда сказал Эру: «Да будет в чертогах Моих не-Тьма!» И не стало Тьмы в чертогах его, но был это и не Свет, ибо Свет рождается лишь во Тьме. И все силы Эру ушли на творение Пустоты и не-Тьмы, он растратил их в борьбе с Эа и Тьмой, с памятью своей и со зрением своим. Тогда вновь вынужден был он взять силы из Эа, и снова Бытие проникло в Пустоту. Из Эа и Тьмы силой разума своего и воли своей создал Эру первого из тех, кого нарек он Айнур. Но, взглянув на него, ужаснулся Эру, ибо увидел в нем воплощение всего, о чем хотел забыть, чего не желал видеть. Не был первый из Айнур ни частью разума, ни частью замыслов Эру.
Тогда взял Эру Свет и смешал его с Тьмой, ибо Свет не только гонит Тьму, но и поглощает другие огни. И так создал он остальных Айнур, и в каждом из них была часть Тьмы и часть силы Эа. Все они могли видеть и знать Тьму, но не-Свет Эру слепил им глаза, и воля их была покорна воле создавшего их. И чтобы подчинить себе первого из Айнур, старшего сына свое-то, Эру отнял у него имя и нарек его — Алкар…
Я слушал. Пока это была вполне себе тяжеловесная хроника вроде тех, что я знал с юных лет. Правда, звучало это по-другому, я наизусть помню: «Был Эру, Единый, которого в Арде называют Илуватаром, Отцом Всего Сущего; и первыми создал он Айнур, Божественных, что были порождением мысли его, и были они с ним прежде, чем было создано что-либо иное. И говорил он с ними, и давал им канву Песни, и пели они перед ним, и радовался он. Но долго пели они поодиночке, или немногие — вместе, в то время как прочие внимали, ибо каждый из них постиг лишь ту часть разума Илуватара, которой был рожден, и медленно росло в них понимание собратьев своих. И все же чем больше слушали они, тем больше постигали, и увеличивалось согласие в музыке их…» Но вот как это можно — создать существо силой своей воли и оно вдруг не часть твоего разума и замысла — я не понял. Уж что-то наверняка останется… И что еще за миры, кроме Эа? Эа ведь и есть все сущее, и нет иного. Насколько я понимаю.
И как можно отнять имя у того, кто еще не имеет имени? Или оно было? Тут не говорится.
Но я продолжал пока молча слушать. Однако далее пошло совсем по-другому. Это была уже не хроника. Я даже затрудняюсь определить — что. Больше всего похоже на… ну, как бы сказать… на запись видения или сна. Или из чьего-то дневника.
…Имя — не просто сплетение звуков. Это — ты, твое «я». А он, непохожий на других, лишен даже этого. Алкар, Лучезарный. Имя — часть его силы, его сути — отняли. Дали — другое. Кто сделал это? Зачем? Алкар. Алкар. Чужое, холодное. Мертвое.
Айнур должно ощущать имя частью себя, своим я-есть. Он повторяет их имена, и лица Айнур на миг становятся определенными. Это радость — слышать, как тебя окликают музыкальной фразой, ставшей выражением твоей сути. Глубокий пурпурно-фиолетовый аккорд: Намо. Серебряная струна, горьковатый жемчужный свет: Ниенна. Прохладно мерцающее серебристо-зеленое эхо: Ирмо. Медный и золотой приглушенный звон: Ауле.
Эти — ближе всех, чем-то похожие — и иные. А его имя лишено цвета и живого звука. Алкар. Ал-кар. Мертвый сверкающий камень. Невыносимая мука — слышать, но иного имени помнить не дано. Чужой. Иной. Почему? Кто ответит?
В песне Айнур звучит отголосок иной музыки, но откуда он знает ее? Он спрашивал. Ответа нет. Может, это — его дар, особый, отличающий его от других? Нет. Почему? Другие видят прекрасный лик Эру, он не различает черт лица в изменчивом сиянии. Почему? Или он слеп? Он. Кто — он? Алкар. Стук падающих на стекло драгоценных камней. Алкар, Блистательный. Алкар, Лучезарный. Алкар, Лишенный Имени.
А там, за пределами обители Единого, — Пустота и вечный мрак. Так он сказал, всеведущий единый Творец. И в душе Айну — Пустота. Не лучше ли уйти туда, в Ничто, составляющее его суть, чтобы не видеть светлых и радостных лиц Айнур, чтобы не слышать этого имени — Алкар… Чужой. Иной. Он не знает радости — первым даром бытия для него стало одиночество и отчужденность. Лучше — не-быть, вернуться в Ничто, навсегда покинуть чертоги Эру…
Темнота обрушилась на него мягким оглушающим беззвучием. Значит, это и есть — Ничто? Но почему так тяжело сделать шаг вперед — словно огромная ладонь упирается в грудь, отталкивает?.. Если он — часть Ничто, почему же и пустота не принимает его? Неужели — снова чужой?..
Тогда он рванулся с силой отчаянья вперед сквозь упругую стену — и внезапно увидел.
«Разве здесь, во мраке, можно видеть? — растерянно успел подумать он. — И звуков нет в пустоте — почему я слышу? Что это?.. Музыка… слово… имя… Имя?!»
Мелькор.
«Мое имя. Я. Это — я. Я помню. Мелькор. Я. Это — мое я-есть. Бытие. Жизнь. Ясное пламя. Полет. Радость. Это — я…»
И все-таки даже это показалось незначительным перед способностью видеть. Он не знал, что это, но слова рвались с его губ, и тогда он сказал: Ахэ, Тьма.
А ясные искры во тьме — что это? Аэ, Свет… Гэле, Звезда… Свет — только во Тьме… откуда я знаю это?.. Я знал всегда… Он протянул руки к звездам и — услышал. Это — звезды поют? Он знал эту музыку, он слышал ее отголоски в мелодиях Айнур… Да, так… Он понял это и рассмеялся — тихо, словно боясь, что музыка умолкнет. Но она звучала все яснее и увереннее, и его «я» было частью Музыки. Он стал песнью миров, он летел во Тьме среди бесчисленных звезд, называя их по именам — и они откликались ему… Тогда он сказал: «Это Эа, Вселенная… Но ведь он говорил — Пустота, Ничто… Неужели он не знает об этом? Не видел? Он, всевидящий Эру?..»
Эру. Эрэ. Пламя.
«Это его имя?.. Да… но почему же — Единый? Кто сказал это? Или он тоже — Лишенный Имени? И почему я смог вспомнить свое имя только теперь? Неужели Эру — Эрэ сделал так? Зачем? Почему — со мной? Я должен понять… Но если он не помнит своего имени — я скажу ему! Я верну ему имя, я расскажу об Эа — они должны увидеть! Я вернусь, я скажу: я видел, я слышал, я понял…»
Так вновь обрел Айну имя, и более воля Единого не сковывала его. И не были разум и замыслы его частью разума и замыслов Единого.
Так Единый перестал быть Единым, ибо стало их — двое.
И вернулся Айну Мелькор в чертоги Эру: изумленно и смущенно встретили его собратья, ибо увидели, что иным стал облик его. И был он среди прочих Айнур как дерзкий юноша в кругу детей. Ныне не в одеяния из переливчатого света — в одежды Тьмы был облачен он, и ночь Эа мантией легла на плечи его. И — лицо. Словно озаренное изнутри трепетным мерцанием, неуловимо изменчивое — и все же определенное. Взгляд — твердый и ясный, глаза светлы, как звезды.
Смело и спокойно предстал он перед Илуватаром и заговорил:
— Ныне видел я бесчисленные звезды — Свет во Тьме — и множество миров. Ты говорил — вне светлой обители твоей лишь пустота и вечный мрак. Я же видел свет, и это — Свет. Скажи, как теперь понять слова твои? Или ты хотел, чтобы мы увидели сами и услышали Песнь Миров? Наверно, каждый сам должен прийти к пониманию…
— Я рек вам истину: только во Мне — начало и конец всего сущего и Неугасимый Огонь Бытия.
— Да, я знаю, я понял: Эрэ — Пламя!
Он сказал — Эрэ, и в этот миг облик Илуватара стал четким и определенным. И болезненно изумил Айну гнев, исказивший черты Творца. Как же так? Разве не радость — вспомнить свое имя? Или Илуватар хотел забыть его? Но почему?
— Ты дерзок и непочтителен. Мятежные речи ведешь ты и не ведаешь, что говоришь. Нет ничего более, кроме Меня и Айнур, рожденных мыслью Моей. Твое же видение — лишь тень Моих замыслов, отголосок музыки, еще не созданной…
— Но я видел, я услышал Песнь Мироздания… Быть может, ты никогда не покидал своих чертогов? Тогда, если пожелаешь, я стану твоими глазами. Я расскажу тебе о мирах… — Айну улыбнулся.
— Замолчи. Слова твои безумны. Или ты усомнился в Моем всемогуществе и всеведении — ты, слепое орудие в Моих руках? Или смел подумать, что способен постичь всю глубину Моих замыслов? Я не желаю более слушать тебя.
Айну ушел. Он пытался понять, чем же навлек на себя гнев Эру, — и не находил ответа. «Но ведь я же видел», — в сотый раз повторял он себе. Тусклыми и бесцветными казались ему теперь блистающие чертоги. То, что некогда поражало величием, оказалось ничтожным, напыщенным и жалким, ему было тесно здесь, и вновь покинул он обитель Илуватара. Так начались его странствия в Эа, и размышления его все меньше походили на мысли прочих Айнур…
Вот оно что. Это, стало быть, их (правда, кого — их?) истолкование следующих строк: «Среди Айнур даны были Мелькору величайшие дары силы и знаний, и в дарах всех собратьев своих имел он часть. Часто уходил он один в Пустоту в поисках Неугасимого Пламени; ибо возросло в нем желание дать бытие собственным созданиям, и казалось ему, что мало думает Илуватар о Пустоте, и нетерпением наполняла его Пустота. Но не нашел он Пламени, ибо оно пребывает с Илуватаром. И в одиночестве задумал он несходное с мыслями собратьев его…» Так. И что же он, по их мнению, то есть вере, задумал?
Я начинал потихоньку распаляться. Все было слишком непохоже на то, к чему я привык. И иные миры в Эа — откуда? Очень хотелось перебить Борондира — тянуло спорить. Наверное, эта привычка — с ходу ввязываться в спор — так и не угасла во мне с университетских лет. А я думал, что уже стал холоден и суров…
…И возник у Айну Мелькора замысел создать свой мир, и родилась в душе его Музыка, мелодией вплетавшаяся в Песнь Миров. Таков был замысел: мир будет новым, непохожим на другие…
— Борондир! — не удержался я. — А другие миры — какие они? У вас есть их описания, названия?
Он сердито посмотрел на меня.
— Вы сначала бы выслушали. Затем уже будете спрашивать.
Я извинился и умолк.
…Будет он создан из огня и льда, из Тьмы и Света, и в их равновесии и борьбе будут созданы образы более прекрасные, чем видения, рожденные музыкой Айнур и Илуватара. В двойственности своей будет этот мир непредсказуем, яростно-свободен, и не будет он знать неизменности бездумного покоя. И те, кто придет в этот мир, будут под стать ему — свободными; и Извечное Пламя будет гореть в их сердцах…
И показался этот мир Мелькору прекрасным, и радость переполняла его, ибо понял он, что способен творить.
Тогда вернулся Мелькор в чертоги Илуватара, и музыка была в душе его, и музыкой были слова его, когда говорил он Эру и Айнур о своем замысле. И была эта музыка прекрасной, и, пораженные красотой ее, стали Айнур вторить Мелькору — сначала робко и поодиночке, но потом лучше стали они постигать мысли друг друга, и все согласнее звучала их песнь, и вплетались в нее их сокровенные мысли.
И хор их встревожил Илуватара, ибо услышал он в Музыке отзвук Песни Миров, о которой хотел забыть. И в гневе оборвал их песнь Эру, и не пожелал он слушать Мелькора, но решил создать свою Музыку, дабы заглушить Музыку Эа…
И попытался Илуватар проникнуть в мысли Мелькора, но понял с изумлением и страхом, что более не способен сделать этого. Мысли прочих Айнур были для него открытой книгой, в Мелькоре же видел он ныне что-то чужое, непостижимое, а потому пугающее. Он понял одно: Мелькор — Творец; и нужно торопиться, пока не осознал он своей силы…
В то время пришел к престолу Эру Манвэ, тот, кто был младшим братом мятежному Айну в мыслях Илуватара; и так говорил он:
— Могуч среди Айнур избравший себе имя Мелькор — Восставший в Мощи Своей. Но гордыня слепит глаза ему и мятежные мысли внушает ему, будто может он сравняться с Великим Творцом Всего Сущего. Верно, недаром скрывает он от нас мысли свои; должно быть, недоброе задумал он…
И милостиво кивнул Илуватар, и сказал он себе: «Вижу Я, что нет в душе Манвэ мятежных мыслей. Потому в мире, что создам Я, да станет он Королем, ибо покорен он Мне и станет вершить волю Мою в мире, который создам».
Слепы были Айнур, и страшила их Тьма; но все же были среди них те, кто видел во Тьме, однако видел и желания Илуватара. Поэтому пришла к престолу Эру Айниэ Варда и сказала:
— О Великий! Я вижу то же, что и Мелькор. Но, если такова воля Твоя, прикажи — и я не буду видеть.
И рек Илуватар:
— Ты вольна видеть, что пожелаешь. Но прочие должны видеть лишь то, что желаю Я. Да сделаешь ты — так.
И, склонившись перед ним, так сказала Варда:
— Могуч Айну Мелькор, и мысли его скрыты от нас. Но думаю я, что мысли эти опасны нам, потому и таит он их. Не нам, слабым, совладать с ним. Но Ты всесилен: укроти же его, дабы не смущал он прочих мятежными речами своими и не делал зла. И так ныне скажу я: я отрекаюсь от него навеки, ибо нет для меня ничего превыше великих замыслов Твоих. И если сочтешь Ты отступника достойным кары, да свершится над ним Твой правый суд. Да будет воля Твоя.
И милостиво кивнул Эру; и с поклоном удалилась Варда. Тогда так подумал Илуватар: «Вижу Я, что постигла Варда мысли Мои, и покорна она воле Моей. Потому в мире, что создам Я, да станет она Королевой, дабы изгнать из душ прочих мятежные мысли».
И было так: созвал Эру всех Айнур, и поднял он руку свою, и зазвучала перед Айнур Музыка — та, что хотел дать он им. Но она была частью Музыки Эа, ибо и Единый пришел из Эа и, как ни старался, не мог создать нечто иное. Одно лишь мог он — исказить Музыку Эа по воле своей. И показалось Айнур — открыл им Единый в этой Музыке больше, нежели открывал ранее, и в восхищении склонились они перед Эру.
Все, кроме Мелькора.
И сказал им Эру:
— Ныне хочу Я, чтобы, украсив Песнь Мою по силам и мыслям каждого, создали вы Великую Музыку. Я же буду сидеть и слушать и радоваться той красоте, которую породит музыка сия.
Тогда Айнур начали претворять Песнь Единого в Великую Музыку. И, слыша ее, понял Мелькор, что хочет Эру создать мир прекрасный, но пустой и бесцельный. Но бесцельность обращает красоту в ничто, а безукоризненная правильность и равновеликость делает лицо мира похожим на мертвую застывшую маску. Тогда решился Мелькор изменить Музыку по собственному замыслу, не по мысли Илуватара. И говорила песнь его: «Видел я Эа и иные миры, и прекрасны они. Слышал я Мироздание, и слышу я нерожденный мир — да будет он прекрасен, да украсится им Эа». И были среди Айнур те, что вторили ему, хотя и немного было их. И Музыка Творения вставала перед глазами Айнур странными и прекрасными образами.
Гордо и спокойно стоял Крылатый перед троном Эру, и взгляд его говорил: я видел.
«Ты ничего не видел и не мог видеть!» — ответил взгляд Илуватара.
И увидели Айнур, что улыбнулся Единый. И вознес он левую руку, и новую Песнь дал им, похожую и не похожую на прежнюю: радостной и уверенной была эта музыка, и обрела она новую красоту и силу. Тогда понял Крылатый, что музыка Эру творит мир, где Равновесие будет принесено в жертву Предопределенности, и неизменный покой мира убьет красоту его. И зазвучала вновь Музыка Крылатого — несозвучно песне Илуватара. И в буре звуков смутились многие Айнур и умолкли. И Музыка Мелькора была — стремительная черная стрела. И поднималась Песнь горько-соленой волной, и полынные искры вспыхивали на гребне ее — над золото-зелеными густыми волнами музыки Эру летела она ледяным обжигающим ветром, и вспарывала, как клинок, блестящую, переливающуюся мягкими струнными аккордами глуховатую неизменность. И вот — гаснет музыка Единого, и только бездумно прекрасный больной голос одинокой скрипки эхом отдается в светлых чертогах: Время рождается из Безвременья, огнем вечного Движения пульсирует сердце неведомого…
«Слишком много ты видишь», — ответил Эру, но Крылатый не опустил глаз.
Тогда помрачнел Илуватар. Поднял он правую руку, и вновь полилась музыка, прекраснее которой, казалось Айнур, никогда не слышали они.
Мелодия Эру — изысканно-красивая, сладостная и нежная, оттененная легкой печалью — шелковистой аквамариновой прозрачностью арф струилась перед глазами Айнур — медленно текущие меж пальцев капли драгоценных камней.
Но музыка Мелькора также достигла единства в себе: мятежные и грозные тревожные голоса труб — тяжелая черная бронза, острая вороненая сталь, горькое серебро. Мучительная боль — звезно-ледяная спираль натянутых струн; молитвенно сложенные руки — мерцание темных аметистов — горьковатый глубокий покой — скорбное величие, холодная мудрость Вечности; рушащиеся горы, лавины, срывающиеся в бездну… Временами Музыка словно боролась сама с собой — глухие красно-соленые звуки; временами взлетала ввысь — и, неведомо откуда, возникала печальная, пронизывающая серебряной иглой трепещущее сердце родниково-прозрачная тема одинокой флейты. И глухой ритм — биение сердца — связывал воедино тысячи несхожих странных мелодий. Казалось — сияющие стены чертогов тают, растворяются, исчезают, и тысячами глаз смотрит Тьма, и черный стремительный ветер рвет застывший воздух.
И две Песни сплелись, но не смешались, дополняя друг друга, но не сливаясь воедино. И сильнее была Музыка Мелькора, ибо с ней в Пустоту врывалась сила Эа, та Песнь Миров, которой рождена была Музыка Крылатого, дающая бытие, изгоняющая Ничто. И увидел Эру, что Крылатый победит в этой борьбе, что велика сила его, и не в Едином источник этой силы.
…Так в гневе оборвал Музыку Эру, и последний аккорд ее говорил: «Того, что будет дальше, ты не увидишь». И опять Мелькор не опустил глаз. Но и сам Илуватар не мог видеть того, что будет дальше.
И когда он увидел то, что создала Музыка, понял он, что сила Эа победила его. И возненавидел он Мелькора и проклял его в душе своей. Но воля прочих Айнур была еще подвластна ему. Тогда так изрек Илуватар:
— Велико могущество Айнур, и сильнейший из них Мелькор, но пусть знает он и все Айнур: Я — Илуватар; то, что было музыкой вашей, ныне покажу Я вам, дабы узрели вы то, что сотворили. И ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, которая не имела бы абсолютного начала во Мне, и никто не может изменить музыку против воли Моей. Ибо тот, кто попытается сделать это, будет лишь орудием Моим, с помощью которого создам Я вещи более прекрасные, чем мог он представить себе.
И устрашились Айнур, и не могли они еще понять тех слов, что были сказаны им; лишь Крылатый молча взглянул на Илуватара и улыбнулся. Но печальной была улыбка его.
Тогда покинул Эру чертоги свои, и Айнур последовали за ним. И рек им Эру:
— Воззрите ныне на музыку свою!
И было дано Айнур то, что показалось им видением, обращавшим в зримое бывшее раньше Музыкой; но никто, кроме Мелькора и Эру, не знал, что не видение это, а бытие. И мир в ласковых руках Тьмы увидели Айнур, но, не зная Тьмы, они боялись и не понимали ее. И вложил им в сердца их слепые Эру: Мелькор создал Тьму; ибо скрыть Тьму Эру уже не мог, лишь не позволить понять и принять ее было еще в его силах. И боялись Айнур смотреть во Тьму и ничего не видели в ней, а потому не знали и не видели Света.
Но пока с изумлением смотрели Айнур на новый мир, история его начала разворачиваться перед ними. Тогда вновь сказал Илуватар:
— Воззрите — вот Музыка ваша. Здесь каждый из вас найдет, вплетенное в ткань Моего Замысла, воплощение своих мыслей. И может показаться, что многое создано и добавлено к Замыслу вами самими. И ты, Мелькор, найдешь в этом воплощение всех своих тайных мыслей и поймешь, что они — лишь часть целого и подчинены славе его.
И увидел Крылатый, что хочет Эру устыдить его этими словами; и снова улыбнулся он, и странной была эта улыбка, и ни собратья, ни Илуватар не поняли его.
И увидел Крылатый, что, хотя воплотил он в мире замыслы сердца своего, не окончены еще его труды. И изумились Айнур, увидев, что пришли в мир новые существа, которых не было в замыслах их…
Тогда увидели Айнур приход эльфов, Старшего Народа; и возлюбили их, ибо могли понять их. Потому мало думали о пришедших следом — о Людях.
Но Мелькор смотрел на Людей и видел, что они — воплощение его замысла, странные и свободные, непохожие ни на Айнур, ни на Перворожденных. И дары, непонятные Айнур, были даны им: свобода и право выбора. Могут они изменять не только свою судьбу, но и судьбы Мира, и воля их неподвластна ни Могучим Арды, ни даже Единому. И, умирая, уходят они на неведомые пути, за грань Арды, потому Гостями и Странниками называют их.
Ни сущности, ни смысла этих даров не ведали ни Айнур, ни Эру, ибо то были дары Мелькора. Но позже дар Смерти назвали Айнур Даром Единого, ибо воистину был тот великим и непостижимым для них…
И преклонили сильнейшие из Айнур помыслы свои к тому миру, что видели они, и Мелькор был первым из них.
Ну, с какой любовью Мелькор взирал на Арду, это нас учили. Это сейчас называется более приземленным словом. Похоть или вожделение. Пока помолчу, а то бедняга Борондир еще обидится. Как же это все же любопытно! Язык так и чешется что-нибудь вставить. Похоже, сегодня мне спать не придется, ему, впрочем, тоже. И вот уж о Даре Смерти мы поговорим особо.
…С изумлением и радостью смотрели Айнур на новый мир; и в то время Маленьким Княжеством, Ардой назвал его Илуватар. Древние слова Тьмы, слова Эа были речью Эру и Айнур, ибо иных слов не знал Илуватар. Но как не-Свет затемняет иные огни и гонит Тьму, так Эру затуманил смысл языка Эа, и значение слов было утрачено и заменено, забыто и выдумано вновь. Потому не многие знают и помнят, что имя, данное миру, было на языке Эа — Арта, Земля.
Разное влекло души Айнур в новом мире. И ближе всего Айну Ульмо была вода, что зовется Эссэ на языке Тьмы. И, видя это, так думал Мелькор:
«Бегущая река уносит печаль, шум моря навевает видения, вода родника лечит раны души… Воистину, прекрасна вода… И союз воды и холода сотворит новое и прекрасное… Взгляни, брат мой, на ледяные замки, словно отлитые из света звезд; прислушайся — и услышишь, как звенят замерзшие ветви деревьев на ветру, как распускаются морозные соцветия на стеклах — неуловимые, как неясные печальные сны; и легчайшее прикосновение теплого дыхания заставляет их исчезнуть. И звездный покров снега укроет землю в холода, чтобы согреть ростки трав и цветов, которым суждено распуститься весною… Видишь ли ты это, брат мой? Да станем мы союзниками в трудах наших, да украсится мир творениями нашими!»
Но заговорил Илуватар, и так рек он Ульмо:
— Видишь ли ты, как в этом маленьком княжестве в глубинах Времени Мелькор пошел войной на владения твои? Неукротимые жестокие холода измыслил он и все же не уничтожил красоты твоих источников, ни озер твоих. Воззри на снег и искусные творения мороза!..
И думал Мелькор:
«Дивные новые вещи породит союз воды и огня. И будут в мире облака, подобные воздушным замкам, вечно изменчивые и недостижимые; и те, что придут в мир, будут видеть в них отголоски своих мыслей и мечтаний, и Песнью Неба назовут их. Над ночными озерами будут рождаться туманы, неуловимые и зыбкие, как видения, как полузабытые сны… И дожди омоют землю, пробуждая к жизни живое. Да будет прочен союз наш, да украсится мир творениями нашими, да станет он жемчужиной Эа!»
И улыбался Крылатый.
Но так сказал Илуватар:
— Мелькор создал палящую жару и неукротимый огонь, но не иссушил мечтаний твоих, и музыку моря не уничтожил он. Взгляни лучше на величественные высокие облака и вечно меняющиеся туманы; вслушайся — как дождь падает на землю! И облака эти приближают тебя к Манвэ, другу твоему, которого ты любишь.
И так подумал Ульмо:
«Сколь же жесток Мелькор, если возжелал он убить музыку воды! Воистину, не творец он, а разрушитель; и предвижу я, что станет он врагом нам».
А разве тогда уже было понятие — враг? И вообще, тут слишком много непонятного. Стало быть, люди — не Эрухини? Они — дети Мелькора?
Я уже не в силах ждать. Слишком много вопросов. Слишком много.
…И в тот же час отвратил Ульмо душу свою от Мелькора. И так ответил он Единому:
— Воистину, ныне стала Вода прекраснее, чем мыслил я в сердце своем, и даже в тайных мыслях своих не думал я создать снега, и во всей музыке моей не найти звука дождя. В союзе с Манвэ вечно будем мы создавать мелодии, дабы усладить слух Твой!
И когда услышал это Крылатый, печальной стала улыбка его, ибо понял он желания Илуватара и мысли Ульмо.
Но в то время, как говорил Ульмо, угасло видение, и стало так потому, что Илуватар оборвал Музыку.
И смутились Айнур; но Илуватар воззвал к ним и рек им:
— Вижу Я желание ваше, чтобы дал Я музыке вашей бытие, как дал Я бытие вам. Потому скажу я ныне: Эа! да будет! И пошлю Я в пустоту Неугасимый Огонь, чтобы горел он в сердце мира, и станет мир. И те, что пожелают этого, смогут вступить в него.
Так именем Мироздания — Эа — назван был мир, и отныне Существующий Мир значило это слово на языке Верных.
И первым из тех, кто избрал путь Валар, Могуществ Арды, был Мелькор, сильнейший из них. Тогда так сказал Илуватар:
— Ныне будет власть ваша ограничена пределами Арды, пока не будет мир этот завершен полностью. Да станет так: отныне вы — жизнь этого мира, а он — ваша жизнь.