Нестеренко Юрий. Время меча

   В конце концов Эйрих произнес: «Ну что ж, пожалуй, довольно», имея в виду не то количество собранной информации, не то дозу выпитого алкоголя, и, выйдя из очередного кабака, направился вместе с Элиной на постоялый двор. Надо отдать ему должное — шел он уверенно и говорил почти как трезвый, однако, добравшись до своей комнаты, пластом рухнул на кровать, предварительно наказав Элине разбудить его рано утром, ибо не был уверен, что проснется сам.
   Открыв глаза с утра, Элина сперва подумала, что проспала — в комнате было слишком светло для столь раннего часа. Однако, выглянув в окно, она убедилась, что бурая грязь улиц и крыши домов укрыты свежевыпавшим снегом. Редкие снежинки еще и сейчас опускались в безветренном воздухе. Лишь кое-где безупречную белизну нарушали первые цепочки следов — человечьих и собачьих. Графиня оделась и пошла будить Эйриха.
   Ее спутник, с трудом разлепив веки, первым делом осушил залпом большой ковш с водой, вылив остатки себе на голову; затем бросил хмурый взгляд в окно и, голый по пояс, вышел на улицу, где растерся снегом. После этого он почувствовал себя намного лучше и готов был обсуждать дальнейший план действий.
   — Если мы поторопимся, то успеем догнать перское посольство, — сказал он.
   — Зачем оно нам сдалось? — удивилась Элина.
   — Чтобы присоединиться к ним и спуститься по Омоле до Срединного моря,
   — ответил Эйрих таким тоном, словно это был давно обсужденный план. — Это самый безопасный способ пересечь земли кочевников.
   — Вы, кажется, забыли, что мне не нужны ни кочевники, ни Срединное море. Я еду на восток, а не на юг.
   — В это время года вы далеко не уедете. Имеете ли вы представление, что такое зима в условиях резко континентального климата? В лесах за Омолой навалит снега в человеческий рост, а морозы там такие, что ломается сталь мечей. Ехать туда сейчас — это верное самоубийство. Так что, боюсь, вам придется сопровождать меня до Дулпура. А уж потом поворачивайте на север, когда погода станет благоприятной или когда хотя бы доберетесь до хороших дорог восточных стран.
   Для Элины это препятствие оказалось неожиданным. Она привыкла к мягким зимам Запада и как-то не предполагала, что на тех же широтах климат может быть совсем иным (тем паче что в старых легендах о таком не говорилось — при чародеях климат был мягким везде). Правда, Тургунай располагался южнее, так что была надежда, что ей все же не придется дожидаться на юге весны, чтобы продолжить свой путь. Но еще больше ее удивило другое.
   — Ведь вы и раньше знали это, — сказала она обвиняющим тоном.
   — Знал.
   — Почему же не сказали?
   — Вы могли решить, что я вас куда-то заманиваю.
   Элине пришлось признать справедливость этого рассуждения.
   — А вы уверены, что послы позволят нам к ним присоединиться? — спросила она. — Все-таки они везут немалые ценности, а мы чужаки.
   — Не уверен. Но мы попробуем.
   Лучшего плана все равно не было, и уже через полчаса путешественники выехали рысью из восточных ворот Перска. Легкий морозец сковал присыпанную снегом грязь; под копытами лошадей с хрустом лопались ледяные корочки. Судя по отсутствию других следов, этим утром они первые ехали по этой дороге. Эйрих заметил, что луситы, должно быть, потратили немало времени, чтобы договориться о совместном посольстве; провозись они еще некоторое время — и лед на Омоле разрушил бы всю затею.
   Около полудня путники сделали привал — разумеется, под открытым небом, никакого жилья поблизости не было. Перекусив и отдохнув, они вновь вывели коней на дорогу и собирались уже садиться в седла, когда Эйрих, прищурившись на запад, неодобрительно заметил:
   — Похоже, за нами кто-то скачет.
   Элина тоже взглянула в том направлении. Дорога здесь шла прямо, и видно было далеко.
   — Почему вы думаете, что за нами? Просто едет по своим делам.
   — Уж больно торопится.
   — Должно быть, у него спешные дела.
   — Возможно. Например, догнать нас. Я обычно предпочитаю доверять своей интуиции.
   — Похоже, он уступает нам в скорости. Если он вас смущает, мы можем просто от него ускакать. Заодно и проверим, попытается ли он не отстать.
   — Нет, я предпочитаю выяснять такие вещи как можно скорее. Да и что он может нам сделать? Дождемся его тут.
   Одинокий всадник приближался. Одет он был по-луситски; впрочем, в этих местах трудно было ожидать иного.
   — А в седле он держится, как куль с песком, — неодобрительно заметила Элина.
   — Тем более непонятна такая спешка, — отозвался Эйрих.
   Всадник, безусловно, заметил, что его ждут, однако не снижал темпа. Можно было подумать, что Элина и Эйрих действительно не интересуют его; но, подъехав вплотную, он остановился, да так резко, что едва не вылетел из седла.
   — Что тебе нужно? — осведомился Эйрих по-луситски (у луситов не было в обычаях обращаться друг к другу на «вы», хотя, если Элине и Эйриху случалось говорить по-луситски между собой, они придерживались западного этикета).
   — Вы меня не узнаете? — ответил тот, сдвигая на затылок низко нахлобученную лохматую шапку.
   — Йолленгел, — спокойно констатировал Эйрих. — У меня было предчувствие, что так просто нам от вас не избавиться.
   — Я не буду вам обузой, — поспешно заговорил эльф. — Вам не придется больше на меня тратиться. Просто ехать вместе безопаснее.
   — Для вас — наверняка, — Эйрих, как обычно, не обременял себя лишней тактичностью.
   — Откуда у вас лошадь? — удивилась Элина.
   — Я ее украл, — просто ответил Йолленгел.
   — Эльф-конокрад — это звучит! — не удержалась графиня.
   — Ну-ка слезайте с коня, — потребовал вдруг Эйрих строго. Эльф поспешно и явно испуганно повиновался. Эйрих быстро и умело расседлал лошадь.
   — Полюбуйтесь, что вы наделали! — возмутился он. — Разве можно так обращаться с животным? У него вся спина стерта седлом. А все из-за того, что некоторые представители нечеловеческой расы не умеют толком затянуть подпругу…
   — Я… мне право же очень жаль, — пробормотал эльф.
   — Вот что, Йолленгел, благотворительность никогда не была моей профессией. Более того, моим хобби она также не является. Если вы желаете ехать на восток или куда-либо еще, это ваше дело. Но держитесь от нас подальше. Я не шучу, — в знак убедительности Эйрих положил руку на рукоять меча.
   — Я… я еще не сказал, чем могу быть вам полезным, — поспешно произнес эльф.
   — Полагаю, что из лука я стреляю лучше вас, — перебил Эйрих.
   — Нет, не лук… вот… правда, это умение больше ценят в цивилизованных краях, но говорят, что даже среди дикарей… — произнося эти слова, Йолленгел рылся в глубине своей мешковатой для него луситской куртки, и наконец выудил оттуда простую, без лака и украшений, флейту. Видно было, однако, что инструмент не был изготовлен в спешке на днях; возможно, флейта пережила несколько поколений последних эльфов. Пережила она и недавние события, едва не стоившие Йолленгелу жизни. Взяв ее в руки, эльф преобразился; от его испуганно-угоднической поспешности не осталось и следа, тонкие черты лица отразили величавое достонство древней расы. Он медленно поднес флейту к губам и заиграл.
   Элина провела последние 8 лет жизни при дворе, и ей доводилось слышать лучших музыкантов Тарвилона. Она и сама, как положено благородной девице, обучалась музыке, хотя на этом поприще преуспела заметно меньше, чем в области фехтования. Тем не менее, ее слуха и ее познаний было вполне достаточно, чтобы оценить игру Йолленгела адекватно; она поняла, что его мастерство уступает придворным исполнителям. Однако, зафиксировав разумом этот факт, она не обратила на него никакого внимания, завороженная поразительной красотой мелодии, искупавшей все огрехи исполнения. Флейта плакала и пела, унося слушателей на волнах светлой печали; ее пронзительные, щемящие ноты способны были, казалось, разрушить самую прочную броню равнодушия. Даже вечно сурово-сосредоточенное лицо Эйриха мало-помалу разгладилось, обретя задумчивое и прямо-таки отрешенное выражение…
   Когда последние звуки мелодии растаяли в морозном воздухе, несколько секунд никто не произносил не слова. Даже лошади стояли тихо-тихо. Элина первой нарушила молчание, спросив, кто автор.
   — Не я, — улыбнулся эльф. — Это очень старая вещь, еще эпохи магов. Время не сохранило имени композитора… и даже само произведение дошло до нас с потерями. Оригинал был длиннее.
   «Удивительно, — подумала графиня, — если эта вещь написана в эпоху расцвета эльфов, откуда в ней столько грусти? Неужели они уже тогда предчувствовали свой конец? Хотя… расцвет расы не отменяет трагедий отдельных личностей. А может быть и так, что общий тон произведения не был таким печальным, но эльфы времен упадка исполняли и передавали следующим поколениям лишь те места, что были наиболее созвучны их настроению… «
   — Вы и теперь будете возражать против общества Йолленгела? — агрессивно поинтересовалась она у Эйриха.
   — Ну вообще-то у нас здесь не оркестр, — без прежней уверенности ответил тот. — Хотя… мой опыт показывает, что пригодиться может самое неожиданное умение. Ладно, — обратился он к эльфу, — можете ехать с нами. Только не ждите поблажек. Вы должны выдерживать наш темп и обеспечивать свое пропитание… причем так, чтобы у нас не возникало проблем с местными жителями.
   Эльф согласно кивал.
   — Однако, когда мы сядем на корабль, вы уже не сможете ночевать в лесу… — продолжал Эйрих. — Снимите шапку.
   Йолленгел повиновался, и Эйрих, достав из котомки перевязочный материал, сделал ему повязку, закрывавшую уши. Повязка вполне гармонировала со следами побоев, еще сохранявшимися на лице эльфа, однако Эйрих осмотрел свою работу критически.
   — М-да, — резюмировал он. — Слишком приметно. Ну да все равно это более надежная маскировка, чем волосы. Старайтесь все-таки не снимать шапку в тех ситуациях, когда это не выглядит подозрительно.
   Оказав фиктивную медицинскую помощь Йолленгелу, Эйрих уже всерьез занялся его лошадью, смазав ей мазью пострадавшую спину (свои снадобья он хранил в обширных внутренних карманах своей куртки, а потому не лишился их в Чекневе). Мазь, конечно, не могла оказать мгновенный эффект, поэтому до следующего привала эльф вновь ехал за спиной Элины. Пара встречных всадников проводили их удивленными взглядами.
   В Перске Эйрих выяснил все подробности дороги, так что теперь путешествие проходило без неожиданностей. В Тугич они должны были прибыть на пятый день, перед этим дважды переночевав в деревнях и дважды — под открытым небом.
   Первый вечер по выезде из Перска они встретили в селении, отстоявшем на пару миль от основной дороги; когда по дорогам периодически движутся армии
   — и чужие, и свои — непосредственно у обочины лучше не селиться. Эйрих сговорился о ночлеге с хозяином и, оставив Элину позаботиться о лошадях, как бы между прочим отвел Йолленгела в сторону.
   — Мой товарищ молод и наивен, и порой не обращает внимания на очевидные вещи, но со мной лучше не пытайтесь хитрить, — сказал он, глядя эльфу в глаза. — Допустим, вы могли пробраться в деревню и украсть крестьянскую лошадь — хотя собаки учуяли бы вас еще на подходе; но я говорю
   — допустим. Однако где вы взяли сбрую? Да и конь ваш явно лучше, чем положено быть крестьянской кляче.
   Эльф испуганно молчал.
   — Вы подстерегли путника на дороге, застрелили его и завладели лошадью, — спокойно констатировал Эйрих. — Не отпирайтесь, я не осуждаю вас за убийство лусита. У вас к тому были все основания.
   — Я… я хотел так сделать, — сказал Йолленгел, потупив взгляд.
   — Но я не смог… Два раза мимо моей засады проезжали на запад всадники. Я накладывал стрелу на тетиву, но… у меня так дрожали руки… я бы не попал, я чувствовал, что не попаду, и всадник только поднимет тревогу, повернет назад, и все село пойдет прочесывать лес в поисках меня…
   — И что же? — поторопил его Эйрих.
   — Когда уже почти совсем стемнело, мимо проехал еще один всадник — на этот раз с запада. Он свернул с дороги прямо на меня, я испугался, что он меня заметил, хотя это было невозможно… Но нет, он лишь собирался остановиться на ночлег в лесу. Я ждал, пока он разведет костер, потом поужинает… потом заснет…
   — И?
   — Я осторожно подошел, отвязал его лошадь и ушел.
   — А он?
   — Он не проснулся.
   — Так вы не убили его?
   — Как я мог убить спящего? Да и зачем? Я ведь и так завладел лошадью.
   — Которая могла заржать в любую минуту. Вообще вам очень повезло, что она так легко вас послушалась.
   — Когда-то мой народ умел управлять животными… может быть, что-то еще осталось.
   — Все равно — очень неблагоразумно с вашей стороны. А я уж было вас зауважал, решив, что вы прикончили одного из ваших обидчиков… Ведь это был лусит?
   — Дда… наверное, лусит.
   — Что значит «наверное»? Вы разглядывали его вблизи минимум полчаса.
   — Ну я все-таки не говорил с ним… да и темно было… одет был как лусит, это точно.
   — Как простой путник или воин?
   — На нем не было доспехов, но у него был меч.
   — Ладно, Йолленгел. Можете идти спать. И смотрите, чтобы во сне с вас не слезла повязка.
   Сам Эйрих вернулся в конюшню и тщательно осмотрел краденую сбрую.
   «Похоже, тот парень такой же лусит, как я — тарвилонский король», — подтвердил он свои подозрения. «И дороги он не знает, иначе не стал бы ночевать в лесу, а проехал бы еще милю до деревни. Впрочем… не исключено, что он просто не хотел там светиться. Что ему здесь надо, хотелось бы мне знать? И не по нашему ли следу он путешествует? « Он решил пока не говорить об этом Элине, но бдительность удвоить. Если Йолленгел и оказал им невольную услугу, оставив неведомого преследователя без коня, то это давало лишь незначительную отсрочку. Тот мог раздобыть среднюю лошадь в селе, а хорошую — в Перске. Сейчас они ехали быстро, стремясь догнать перское посольство, так что вряд ли дистанция между ними и преследователем сокращалась; однако в предыдущие дни тот вполне мог наверстать упущенное. Конечно, ничто не доказывало, что незнакомец едет именно за ними — кроме тех фактов, что западные гости — большая редкость в этих краях, и что этот человек был одет по-луситски, то есть, вероятно, не хотел привлекать к себе лишнее внимание. Тем не менее, Эйрих хорошо знал, что опасность лучше переоценить, чем недооценить. В другое время он бы сделал финт и сам подстерег загадочного путника в засаде у дороги, но сейчас на это не было времени. Однако кое-что он все-таки предпринял. Выйдя к воротам, он достал нож и вырезал на правом столбе небольшой знак, который местные жители не заметили бы или сочли детским баловством, но который много сказал бы посвященному, решившему навести в этом доме справки о недавно гостивших путешественниках. Было уже темно, и никто не видел Эйриха за этим занятием.
   Утром, по настоянию Эйриха, выехали еще до рассвета. Йолленгел хотел честно отработать свою долю платы за ужин и ночлег, испробовав на хозяевах свои музыкальные таланты, но Эйрих сказал «Времени нет — сочтемся позже» и расплатился за него сам.
   Два дня спустя, в следующей деревне, эльф все-таки дал концерт луситам. Послушать чужестранного «игреца» набилась полная изба народу. Полилась нежная и печальная мелодия, не вызвавшая, однако, восторга у слушателей, привыкших к более простецким напевам. Общее настроение выразил один чернобородый мужик, грубо перебивший музыканта: «Ну, чего разнылся? У нас тут не похороны! « Йолленгел сбился, отнял флейту от губ и несколько секунд пребывал в растерянности, а потом вдруг заиграл совсем иной мотив, напомнивший Элине роллендальские карнавалы. Графиня и не ожидала, что эльфийская флейта зазвучит так задорно. Лица луситов разгладились, они принялись притопывать и прихлопывать в такт, а хозяин избы подыграл Йолленгелу на балалайке.
   Эльф исполнил еще несколько подобных мелодий, не гнушаясь, кажется, импровизацией; не особенно удачные ее моменты были заметны для Элины, но не для луситов. Стало ясно, что в этой деревне платить не придется. Напротив, некоторые крестьяне кидали Йолленгелу серебряные монеты, а еще больше было тех, кто хотел угостить его брагой; эльфу стоило немало трудов отбиться от последних, которые, впрочем, сами себе в этом удовольствии не отказали. Наконец шумная толпа покинула избу; было слышно, как они поют на улице.
   Эйрих не был в восторге от этого концерта — теперь каждая собака в деревне могла рассказать таинственному преследователю о проезжавших здесь чужестранцах; с другой стороны, однако, полезно было проверить, насколько игра эльфа производит впечатление на луситов, да и деньги были не лишними. Тем не менее, наутро они вновь выехали до рассвета.
   Днем заметно потеплело; снег таял, дорога вновь превращалась в грязную кашу. Небо, однако, оставалось пасмурным, дул сырой ветер, и, того и гляди, грозился вновь пойти дождь. До жилья оставалось еще почти два дня пути.
   — Знаете, Эрвард, — сказал Йолленгел, ехавший рядом с Элиной, — у меня как будто нет причин относиться к луситам иначе, чем как к сброду дикарей и убийц. Они истребили моих соплеменников и с радостью сожгли бы меня заживо, если бы знали, кто я такой. Не только те, от которых вы меня спасли, но и эти тоже, без сомнения. Но когда я вчера играл… я думал, что буду играть для себя, что мне наплевать, как они отреагируют, эти скоты, недостойные высокого искусства… но все вышло не так. Мне было совсем небезразлично, как они принимают мою музыку. Я играл для них. Я был искренне рад, когда нашел мелодии, которые им понравились. У меня больше не было ненависти к ним. Я забыл об отношениях между нашими расами. Это были мои слушатели, и я дарил им радость, а они были мне благодарны, вы понимаете?
   — И вам не казалось унизительным развлекать их?
   — Только сначала. А потом пришло это чувство. Из меня бы не вышел воин, не так ли? Впрочем, эльфы никогда не были воинственным народом.
   — Мой отец говорит, что ненависть — плохой помощник в бою, — возразила Элина.
   — Ваш отец — военный?
   Графиня открыла было рот, но прикусила язык. Разговоры об отце грозили раскрыть ее инкогнито. И пусть эльф, вне всякого сомнения, никогда не слышал в своих чащобах о графе Айзендорге, да и распространителем слухов мог стать едва ли — раз приняв решение путешествовать под вымышленным именем, следовало его держаться.
   — Да, — коротко ответила она Йолленгелу. Тот почувствовал, что его собеседник не хочет развивать тему, и тоже замолчал.
   После полудня лес стал редеть; сплошной массив сменялся рощами и перелесками. Въезжая в очередной раз под кроны леса, Эйрих несколько раз придерживал коня и оглядывался назад, на только что пересеченное пустое пространство; но не было заметно, чтобы кто-то скакал за ними. К вечеру пошел-таки дождь, так что путешественников ждала еще одна малоприятная ночевка под открытым небом.
   На другой день снова подморозило, и дорога сделалась скользкой. Во второй половине дня они наконец добрались до Тугича. Город стоял на крутом берегу Омолы, которая текла в этих местах на юговосток, но затем постепенно заворачивала к югу, а перед впадением в Срединное море даже отклонялась несколько к западу. Согласно карте, лежавшей в кармане Элины, Ильт-Ка была отнюдь не самой великой рекой континента; однако все реки к западу от нее уступали ей, и Элина не без волнения смотрела на ее мутные воды, хоть они и выглядели в этих широтах не столь внушительно, как в низовьях. У берега можно было уже заметить мелкие льдинки; луситы действительно едва не опоздали с отправкой посольства водным путем.
   Зато Элина, Эйрих и Йолленгел опоздали. Прибыв в город, они узнали, что посольские ладьи отплыли рано утром.
   Эйриха, однако, это не обескуражило. «Догоним по берегу», — спокойно сказал он. Таким образом, задержавшись в Тугиче буквально на пару часов, чтобы дать отдых себе и лошадям (Эйрих успел еще пополнить запасы провизии), они снова отправились в путь.
   Корабли на ночь не приставали к берегу и не становились на якорь, поэтому догнать их оказалось не такой уж легкой задачей — тем паче что и местность не везде благоприятствовала быстрой скачке. Тем не менее, два дня спустя путешественники все же поравнялись с вереницей из пяти луситских судов, обликом весьма напоминавших тарсунские — вот разве что с изображением солнца на парусе и резной головой дракона на круто вздыбленном носу. Подавать сигналы с берега было, однако, бесполезно — навязываться луситам в пассажиры следовало явочным порядком, прямо на середине реки. Лошади в качестве плавательного средства явно не годились — по сравнению с Омолой речка, через которую некогда переплыли Элина и Эйрих, выглядела жалким ручейком, да и температура воды была теперь лишь ненамного выше точки замерзания. Таким образом, путники поскакали дальше, обгоняя ладьи и отыскивая средство для переправы.
   Такое средство обнаружилось через несколько миль. Берег в этом месте стал более пологим, и всадники получили возможность спуститься к самой воде. Здесь кончалась выныривавшая из-за деревьев дорога, и здесь они увидели то, что некогда, по всей видимости, было домом лодочника. От дома уцелела лишь часть стены и каменная печь в черных языках копоти, возвышавшаяся среди обугленных бревен, недогоревших досок и прочего мусора, бывшего когда-то человеческим жильем. Подъехав ближе, путники увидели — и почуяли — хозяина сожженного дома. Труп был объеден лесным зверьем практически до костей, но остатки гнилого мяса, запутавшиеся в рваном тряпье одежды, все еще воняли. Лодочник не стал жертвой пожара, а был убит у себя во дворе при попытке спастись; оперенный хвост стрелы, торчавший между обнажившимися ребрами, служил тому подтверждением. Судя по всему, со времени трагедии прошел уже не один месяц.
   Эльф отвернулся, перегибаясь через седло; через несколько секунд его вырвало. Элина отнеслась к представшему перед ними куда более спокойно — детский опыт сказывался, хотя граф и старался оберегать ее от наиболее страшных сцен войны. Она лишь деловито спросила:
   — Луситы?
   — Скорее всего, кочевники, — покачал головой Эйрих. Он подъехал к останкам лодочника и, наклонившись, спокойно выдернул стрелу. — Определенно, — подтвердил он свою догадку, рассматривая орудие убийства. — Форма наконечника не характерна для луситов.
   Элина впервые почувствовала масштабы опустошения, нанесенного этому краю степняками. Судя по наличию дороги и переправы, когда-то эти места были достаточно оживлены; но со времени нашествия миновало уже несколько месяцев, и за это время никто так и не появился здесь, раз тело погибшего не было предано земле. Ни один лусит не бросил бы своего земляка гнить под открытым небом.
   Эйриха занимали более практические мысли. Небольшая деревянная пристань избежала разрушения, но куда важнее было то, что уцелела и лодка, наполовину вытащенная на берег. Весел, правда, нигде не было видно; однако среди полуобгоревших досок можно было подыскать подходящие орудия для гребли, о чем он и сообщил своим спутникам.
   Элина окинула лодку скептическим взглядом, особенно задержавшимся на воде в кормовой, погруженной в реку части.
   — Не выглядит особенно надежной, — согласился Эйрих, — но до середины реки хватит.
   — А если они откажутся принять нас на борт? — подал голос эльф.
   — Вам придется дать им концерт по горло в ледяной воде, — осклабился Эйрих.
   Меж тем ладьи были уже недалеко, и следовало спешить, пока они не миновали траверз пристани и не начали удаляться — тогда, гребя досками, догнать их было бы уже нереально. Втроем путешественники освободили лодку из вязких объятий мокрого песка и завалили ее на бок, сливая воду, а затем снова спихнули с берега, попутно бросая внутрь свои вещи. Лошадей, очевидно, приходилось оставить — даже если бы они и доплыли успешно в ледяной воде, посреди реки все равно было бы невозможно втащить их на борт ладьи. Поэтому рачительный Эйрих вместе с Элиной сняли с них сбрую и тоже кинули в лодку.
   — Вы бы хоть весла пока подыскали, — неприязненно бросил Эйрих ничем не занятому Йолленгелу, но тот виноватой улыбкой дал понять, что ничто не заставит его приблизиться к остаткам дома и тому, что находится рядом. Пришлось Эйриху, ругаясь, сбегать за подходящими досками.
   Они отчалили и принялись быстро грести каждый своей доской; Эйрих задавал ритм. Хуже всего, конечно, получалось у Йолленгела, из-за которого лодка постоянно отклонялась от курса то в ту, то в другую сторону, и только необходимость отсчитывать вслух гребки мешала Эйриху разразиться нелестной тирадой о представителях нечеловеческих рас. Вода меж тем и впрямь начала прибывать, просачиваясь в давно не конопаченные щели. Котомки с вещами были водружены на сиденья. Лодка не преодолела еще и трети пути, а воды в ней уже было выше чем по щиколотку; даже сквозь сапоги чувствовалось, какая она холодная. На ладьях, несомненно, уже заметили гребущих наперерез, но не делали никаких попыток сбавить скорость или изменить курс, чтобы облегчить им задачу.