Ну да, а куда еще, что за вопрос? Думал: что за соседи будут? Смотрю: самое
то!... Бывает, знаешь, черт те что, ни рыба, ни мясо. - Завершая процедуру
знакомства, легонько двинул локтем в предплечье Сергея. - Весело лететь
будем!... - и кивнул в сторону Ольги: - Вы, я вижу, только что
познакомились, а?
Сергею показалось, что последней фразой, с акцентом на "только что",
Джокер ставил Сергея на место: "Знаю - не твое, мы тут равны. А если точнее,
я ближе, ты - с краю". У Сергея испортилось настроение.
Когда Сергей внимательнее рассмотрел нового соседа - на это хватило
пяти минут, - то утвердился в мысли, что резкий упадок настроения имел под
собой большие, чем мужское соперничество, основания...
Несмотря на теплый вечер, из которого несколько минут назад появились в
салоне новые пассажиры, Джокер был облачен в рубашку с длинными, даже
слишком длинными рукавами, из-под которых тем не менее зловеще синела
непонятными фрагментами плотная татуировка. Рубашка, видимо, по принципу
"все мое при мне", выполняла не только роль одежды, но и заменяла бумажник и
портмоне, поскольку имела два больших нагрудных кармана, вздутых от
содержимого и прочно задраенных металлическими зипперами. Застегнутый
воротник, облегающий шею по всей высоте, похоже, никогда не знал свободы от
верхней пуговицы, что характерно для редких людей, которые не расстаются с
галстуком даже в домашней обстановке. Но по посадке стриженной под ежик
бычьей головы, чуть нависающей над грудью, и резким поворотам жилистой шеи,
которая, криво выворачиваясь на бока, то и дело приминала ворот к плечам,
трудно было полагать, что Джокер когда-нибудь имел в гардеробе такую деталь,
как галстук. Можно было наверняка предположить, что несезонная одежда
скрывала под собой некую картинную галерею, весьма почитаемую на
лесоповалах, но невыгодно характеризующую ее пожизненного демонстратора в
местах более уютных. К тому же улыбающегося Джокера с потрохами выдавали
глаза - на землянистом, почерненном неволей лице. Сергею это было знакомо:
запавший в черные глазницы водянистый взгляд, уверенный, быстрый,
неискренний. Сергей боялся людей с таким взглядом. Небольшой опыт и богатая
интуиция подсказывала: от водянистых глаз можно ожидать чего угодно. Они,
как правило, принадлежат волку, временно свободному от клетки, которого на
коротком поводке вывели погулять в людное место. Который с затаенной
ненавистью, ряженной в сытый прищур, зыркает на весь виноватый в его
злоключениях мир. Не доверяйся - обманет, не сближайся - собьет с ног, не
протягивай дарящую руку - откусит.
Первый раз он увидел такие свинцовые глаза, когда ему было семь лет. Он
возвращался домой мимо сонного полуденного сквера, тихим задумчивым
первоклассником Сережей, одетым в мешковатую форму, под гнетом тяжелого
ранца, заставлявшего наклоняться по ходу медленного движения.
- Эй, - окликнул со скамейки взрослый парень, похожий на
старшеклассника-переростка, - подойди сюда.
Сережа подошел.
- Курить будешь? - парень протянул пачку сигарет. Сережа увидел черную
жирную татуировку в виде змеи, уползающей под рукав футболки. - Молодец, что
не куришь, - ласково одобрил парень, - курить вредно. Тогда рассказывай, как
учишься.
Сергей от чистого сердца рассказал о себе все: про школу, про папу с
мамой, про бабушку. Парень смотрел на него ясными водянистыми глазами на
загорелом лице, чуть склонив набок коротко стриженную голову. Эти глаза
явились новостью для Сережи. Ничего подобного наблюдать еще не приходилось:
парень молчал и почти не двигался, а глаза быстро менялись. Из равнодушных
они становились вдруг как у мамы - ласковыми и нежными. Затем ни с того, ни
с сего темнели, как у папы, когда он не в духе. Затем без всякого перехода
наглели - как у уличного хулигана Васьки. А то вдруг будто переворачивались
и делались озорными - словно у вокзальной цыганки, которая однажды гадала
маме (позже дома обнаружилось, что пропал кошелек). И даже, используя
бабушкину лексику, превращались в демонстративно-непорочные - это уже
сходство с соседской собакой Шельмой, которая, говорят, ночью ворует кур, а
днем, бегая по улице, честно виляет хвостом в адрес обитателей улицы
(однажды Шельма, подкравшись сзади, укусила Сережу за щиколотку - просто
так).
- А ты в какой школе учишься? - логично спросил Сережа, когда закончил
рассказывать о себе.
Парень хохотнул:
- В особой. В спецшколе. Недавно восьмой класс кончил. Это далеко, не
здесь. Хорошая такая, понял, школа. Там из таких, как ты, придурков людей
делают...
Сережа опешил, внутри что-то оборвалось. (Как потом оказалось -
навсегда.)
- Ладно, Серый, хватит базарить, - лениво прервал, как будто сам себя,
парень, отщелкивая очередной окурок. - Ты это... Много пятерок-то домой
несешь?
Сережа закатил глаза, подсчитывая. Парень, смеясь, стал стягивать с
него ранец:
- Слова к делу не пришьешь! Покажи.
Сережа подчинился, отдал ранец. Парень порылся в нем, вытащил японскую
авторучку, подарок Сережиного папы, и сунул себе в карман:
- Поносить беру. У тебя деньги есть?
Сережа заворожено кивнул. Парень добродушно проговорил, как будто
просто посоветовал:
- Так купи мне мороженного. Сдачу не забудь... Портфель пусть здесь
полежит.
Через десять минут с мороженным было покончено. Все это время, пока
парень ел, глядя куда-то вдаль, Сережа покорно стоял рядом, не смея сесть.
Парень встал, потянулся, отряхнулся, скомандовал:
- Пойдем!...
В высоких парковых кустах, возле мусорных контейнеров, парень аккуратно
вывернул все Сережины карманы, прощупал подкладки, выгреб всю мелочь.
Поинтересовался с заботливым сожалением:
- Что же тебе папка часов не доверяет? Это плохо. - Посоветовал: -
Скажи папке: людям надо доверять. Иначе как же?...
Он вздохнул, скучающе повертел головой вокруг, спросил:
- Ну, что еще с тебя взять?
Сережа искренне пожал плечами.
- До трусов раздеть или по кумполу твоему умному, что ли, вон тем
булыжником хрястнуть?... И в контейнер закинуть?... Будешь лежать, пока не
завоняешь. - В голосе печаль и скука сменились праведным негодованием: - А
что ты думаешь? Ведь неделями мусор не вывозят, безобразие, антисанитария!
Куда исполком смотрит?
Сережа опять пожал плечами.
- Ладно, незнайка, - парень потрепал Сережу по головке, - шутка.
Боишься?
Сережа, подняв глаза до уровня живота парня, кивнул.
- Правильно. Это главное. Запомни: испугаешь - пообедаешь. Короче: в
понедельник придешь сюда, к нашей с тобой скамейке, принесешь червонец.
Понял? То-то. За страх, брат, платить надо... А как ты думал? Ну, иди. Я еще
посижу. - Парень закончил тихо, с задушевной меланхолией в водянистых
глазах, в которых отразилось полуденное чистое небо: - И это... Про нашу с
тобой дружбу - никому. Понял? Если что - поймаю, сам знаешь...
Это были последние слова, которые Сережа слышал от парня. Когда в
понедельник он пришел с украденными у родителей деньгами к скамейке, нового
друга с водянистыми глазами на ней не было. Сережа прождал до вечера и ушел.
До окончания одиннадцатого класса он пользовался другой школьной
дорогой. Если иногда доводилось проходить мимо парка, старался не смотреть
на скамейку, немую свидетельницу его позорного страха. Который спровоцировал
или выявил - что, впрочем, одно и то же - его принципиальную готовность к
низости. Низости - не только к себе, но даже по отношению к самым близким
людям. Предел которой, в силу исчезновения причины, страх породившим,
остался неизвестен. Ему казалось, что скамейка смеялась... Так продолжалось,
пока парк не перепланировали и на месте скамейки не появилась волейбольная
площадка.
Джокер балагурил: сыпал комплиментами в адрес соседки, задевал шутками
стюардессу. На Сергея, казалось, не обращал особого внимания и лишь время от
времени призывал в свидетели своей правоты, что выглядело явным ерничаньем.
Сергей тайно продолжал изучать неприятного соседа: плотный, крепкий, резкий
в движениях, предрасположенный к неоправданной жестикуляции. За всем этим,
вместе с показной веселостью и расслабленностью, прочитывалось напряжение
особой природы - постоянная готовность к отпору и нападению. Впрочем, если
бы даже Джокер был неподвижен и нем, эту агрессивную готовность выдали бы
одни только водянистые глаза, с детства ставшие для Сергея синонимом
опасности, которая может породить панический страх, имеющий фантастическую
силу.
И все же, больше всего расстраивало то, что Джокер неумолимой препоной
отделял Сергея от Ольги. Он был в центре внимания (поэтому центральное
кресло выглядело троном), и таким образом эмоционально подавлял Сергея, не
давая возможности по своему общаться с соседкой. Сергею позволялось быть
только пособником или продолжателем шуток Джокера, порой рискованных, в
адрес "одуванчика", как окрестил Ольгу этот наглый шут. Роль не устраивала
Сергея, но пределом его протеста являлось лишь поверженное молчание и
натянутая улыбка в ответ на назойливые обращения Джокера. Сергею подумалось,
что именно сдерживание соседа как мужчины было целью Джокера в его
пустопорожнем словесном бенефисе. Но для чего? Для устранения соперника? С
упованием на продолжение отношений с девушкой? Вряд ли Джокер мог серьезно
на это надеяться: Ольга своим поведением не давала повода для какой-либо
надежды. Реакция на шутки была откровенно холодной. Лишь иногда она
снисходительно улыбалась, выразительно взглядывая на Сергея. Сергей отметил,
что Джокеру такая реакция девушки была неприятна. Шутник нервничал, это было
заметно по злым огонькам, мелькавшим в прищуренных от, как могло показаться,
хронической веселости глазах.
После сильной вибрации, которая продолжалась минуту, самолет последний
раз сильно тряхнуло и бросило вниз. Сергей ощутил, как похолодело в животе и
к горлу подкатила противная тошнотворная волна. По салону пронесся общий
тяжелый вздох. Ольга откинулась на спинку кресла и прямо-таки божественно
закрыла глаза.
- Воздушная яма, бабоньки, - нарушил смятенное молчание Джокер,
обращаясь к Ольге. - В такие моменты можно и арию Блевонтино спеть нечаянно.
Из оперы Рыголетто. У меня аж в одном месте защемило. А у вас как?...
Страшно?
- Нет, - очнувшись, сухо ответила Ольга и опять выразительно посмотрела
на Сергея, - просто противно.
Джокер закашлялся, словно курильщик со стажем. Хотя, как он ранее
похвастался, рассказывая "немного о себе", три года назад завязал с пагубной
привычкой. В конце концов, закрыв пол-лица большим, размером с косынку,
носовым платком и выпучив глаза, с кряком выдавил из себя мокроту. Не
обращая ни на кого внимания, облегченно высморкался.
- Напрасно, - с недоброй интонацией выговорил, точнее, с натугой
прохрипел Джокер, промокая глаза уже другим, тоже необычно большим носовым
платком, который извлек и второго кармана. Было заметно, что слова после
кашля давались ему с трудом. В груди еще скрипело. - Зря, я говорю. Иногда
полезно бояться. В природе уцелевают только те, у кого развит инстинкт
самосохранения. - Он вымученно засмеялся: - У меня по природоведению пятерка
была!
Некоторое время Джокер увлеченно рассказывал о рациональном поведении
животных. О том, что внутри одного вида победитель не добивает поверженного
соперника - достаточно зафиксировать победу, став обладателем самки или
лакомого куска; уничтожение же хищником травоядного оправдано необходимостью
питаться. И так далее. Слушая этот примитивный монолог, Сергей пришел к
выводу, что заставлять окружающих слушать известные, а порой и просто
избитые, истины, было одним из методов самоутверждения Джокера. Который не
мог не чуять молчаливого раздражения слушателей, но, видимо, именно это и
доставляло ему удовольствие.
Декламируя выдержки из учебника по природоведению, Джокер
жестикулировал. Чем дольше он говорил, тем размашистей становилась амплитуда
его жестов. Чтобы не быть задетыми, Сергей и Ольга старательно отстранялись
от рассказчика, и скоро уже сидели прижатыми к противоположным от Джокера
сторонам своих кресел.
- Страх великое дело, - продолжал Джокер, казалось, не замечая
неудобств, которые причиняет слушателям. - Вот взять атомную бомбу...
Переход от мира животных к военной тематике уже был определенным
облегчением для слушателей - Ольга и Сергей понимающе улыбнулись друг другу.
Джокер заметил это и, чтобы показать, что он понял смысл их общей улыбки и
контролирует ситуацию, сказал, выделяя интонацией фразу, как всего лишь
отвлечение от генеральной темы:
- Между прочим, про некоторых женщин говорят: да она страшнее атомной
бомбы!... А, скажи, ты ведь знаешь, - он опять призвал Сергея в свидетели, и
после этого быстро повернулся к Ольге, поясняя: - Про некоторых кажется -
эталон красоты. А разденешь - ну, бомба, в натуре, страх божий. - Довольный
эффектом - девушка отвернулась к иллюминатору, а у Сергея улыбка сменилась
кислой гримасой на покрасневшем лице, - Джокер откровенно засмеялся.
Дескать, не обижайте меня, а то еще больше сконфужу. Победно продолжил: - О
чем мы там говорили? Ах, да - об атомной бомбе. Так вот. Все знают, что вряд
ли когда-нибудь кто-то сознательно ее применит - страшно. То есть, угроза
применения бомбы это, как говорят карточные "кидалы", блеф. Но этот блеф
творит, в принципе, великое дело, - Джокер надул щеки, сделал паузу и
напыщенно закончил фразу, почти пропел: - дело мира!... - И, как для манеры
его разговора, оказывается, являлось типичным, в конце фразы хохотнул: -
Дело мира живет и процветает!
- Но бомба это частности, - назойливо продолжал Джокер после паузы, -
суть же в том, что миром, оказывается, управляет страх. Вернее, - он
напрягся, подбирая слова и докончил предложение почти по слогам, - страх
делает высоким уровень терпимости цивилизованного общества. Терпимости,
которая порождена - внимание, дамы-господа! - порождена - ха! - его
величеством животным страхом.
Он повертел головой, любуясь реакцией Сергея и Ольги, и не найдя в их
мимике безоговорочного согласия, перейдя на шепот, преложил:
- Хотите эксперимент?
Не дожидаясь ответа, Джокер приподнялся в кресле, с грациозной
пластичностью, как фокусник или вор-карманник, мягко вытянул изогнутую руку
и щелкнул по затылку сидящего перед Сергеем пассажира. Это было настолько
неожиданно, что Сергей не успел правильным образом отреагировать. Впрочем,
что следует делать, имея перед собой, в просвете двух кресел, гневное лицо
человека, которому только что щелкнули по макушке, Сергей, разумеется,
никогда не знал. Он скосил глаза на Джокера. Джокер полулежал с безмятежным
видом дремлющего мирного гражданина: глаза закрыты, нижняя губа - признак
глубокого сна - оттопырена. На веках классическая татуировка: "Не буди". От
растерянности Сергей, отвечая на вопросительный, обезображенный яростью
взгляд мужчины, просто пожал плечами. Это выглядело как издевательство
совершившего хулиганскую выходку над униженной жертвой. Мол, ничего
страшного, гражданин, так получилось (интонация Джокера). Кончилась немая
сцена тем, что возмущение сменилось смятенной обиженностью и гражданин
отвернулся. За всем этим удивленно наблюдала Ольга, которая, судя по
вздернутым бровям, тоже была шокирована выходкой Джокера.
- Ну, вот, - прошептал Джокер, открывая глаза, - убедились? А если бы
он не вытерпел? Конкретнее: если бы не струсил? Что тогда? Война? Мордобой?
То-то же!... Валерка знает, что говорит. Хотите еще раз? - он обозначил
движение вперед. На этот раз Сергей непроизвольно схватил его за плечо.
Джокер громко засмеялся: - Ладно, ладно, шучу! - И вдруг резко стряхнул с
себя ладонь Сергея и перестал улыбаться: - А это, - обратился он к Ольге,
кинув косой небрежный взгляд на свое плечо, - пример того, как даже робкие
люди могут в критических ситуациях мобилизовываться. Наша с вами задача,
мадам Одуванчик, вовремя ставить таких людей на место. А пока я, с вашего
позволения, схожу в туалет.
Когда Джокер ушел, Сергей поймал на себе жалеющий взгляд Ольги. Это
было неприятно. Он не знал, как себя вести. Ольга подала голос, прервав
неуютную паузу:
- Не расстраивайтесь, Сергей!... Будем считать, что нам с вами просто
не повезло сегодня. - Слегка смутившись неоднозначности сказанного,
пояснила: - Не повезло с соседством. Скоро прилетим. И забудем этого
шутника.
Шутник, как будто услышав, быстро напомнил о себе: в хвосте самолета он
громко оправдывался перед стюардессой. Суть претензий хозяйки салона
заключалась в том, что она уличала Джокера в курении в туалетной комнате.
Джокер, дурачась, приводил нелепые доводы, но когда стюардесса затребовала у
него паспорт, пригрозив командиром корабля, стюардами и милицейским нарядом
в аэропорту назначения, сник. Отдав паспорт, вернулся на место. Усаживаясь,
крикнул вслед стюардессе:
- Вы мне лучше парашют дайте, я сойду!...
Все невероятным гармоническим образом сплелось: парашют, испуг,
Одуванчик...
Сергей вспомнил... Ему было лет двенадцать. Он ехал на велосипеде по
направлению к загородному аэродрому смотреть, как спортсмены прыгают с
парашютами. Еще от города было видно - самолеты рожали россыпи икринок,
превращавшиеся в маленькие зонтики, похожие на семена одуванчиков, которые
далее, увеличиваясь по секундам и превращаясь в лилипутские фигурки под
цветными куполами, падали где-то за грядой лесопосадки.
Когда он обгонял трактор, ползущий по сырой проселочной дороге, заднее
колесо велосипеда занесло в сторону. Последовал удар, который перевернул
небо. За провалом в темноту, где-то совсем близко, - сильный скрежет и лязг.
...Сергей поднял голову и обнаружил себя распластанным, вниз животом,
между медленно ползущих гусениц, одна из которых давила, как хворост, раму
его велосипеда.
Бульдозер остановился только, когда тракторист увидел в зеркале заднего
вида лежащее на дороге тело. Выскочив, он поднял Сергея с земли, встряхнул,
и, убедившись, что мальчик невредим, наотмашь ударил его по испачканному
мазутом и землей лицу. Затем прижал голову Сергея к своей промасленной робе
и, трясясь всем телом, громко, как ребенок, заплакал. Заплакал и Сергей.
Тракториста покинули силы и он, не отпуская Сергея, повалился в рыхлую
колею. Так они и лежали некоторое время, размазывая грязь по сморщенным
лицам, воя в небо, с которого, казалось, прямо на них, летели парашютисты.
- Красавица, - окликнул Джокер проходившую мимо стюардессу, - верни
паспорт! Я за это объяснительную командиру напишу, можно?
Стюардесса усмехнулась и ответила сухо:
- Как хотите. А вообще-то, я же вам объяснила, что разбираться будем на
земле.
- Так жестко же будет!... - Джокер, скорчив глупую мину, потянулся к
иллюминатору, якобы с целью рассмотреть эту самую землю, на которой
предстоит разбираться со стюардессой.
Стюардесса ушла не оценив остроумия. После этого Джокер обратился к
соседям:
- Тоже мне, международные авиалинии. Образцовый рейс! Борцы с
курильщиками. Но почему именно нас решили сделать застрельщиками нового
метода борьбы с недостатками в Аэрофлоте? Друзья, не хочется начинать свой
заслуженный летний отдых на Черном море со знакомства с сочинскими мусорами.
Теперь придется нам с вами объясняться с блюстителями порядка,
характеризовать меня с лучшей стороны. Оля и Сергей, призываю вас в
свидетели. Кто же кроме вас всем им расскажет, что я хороший парень? Нет,
главное, почему начали с нас?!
- Валерий, а я, кстати, не курю, - возразила Ольга. - Почему вы
оперируете множественным числом? - Она демонстративно выглянула из-за
Джокера: - А вы, Сергей, курите? Тоже нет? Ну вот видите, - опять наигранно,
с преувеличенным сочувствием, обратилась к пострадавшему курильщику, - нам с
вами не по пути. Мы с вами, извините, в милицию не пойдем. Правда, Сергей?
Это была первая активная реакция Ольги на надоедливое поведение
Джокера. По веселой интонации можно было заметить, что она довольна
поражением Джокера в поединке с принципиальной самолетной труженицей. Войдя
во вкус, Ольга пояснила:
- И дело не в нашей трусости. Дело в справедливости. Кстати, я в
отличии от вас, полагаю, что, все-таки, миром правит не страх, а здоровый
соблазн, любовь и стремление к справедливости. Впрочем, это так, ремарка, и
к тайному курению в туалетах отношения не имеет.
- Ай да Одуванчик! - Джокер разочарованно покачал головой и тоном
учителя назидательно выговорил Сергею: - Серый, никогда нельзя полностью
доверяться женщинам. Запомни на всю жизнь. Ты к ней, к бабе, как к
гомо-сапиенсу, а она в самый ответственный момент - кинет, заложит, как
последняя... Да я уже, кажется, объяснял, как бывает: снаружи богиня, а
разденешь - атомная бомба!...
Он вдруг осекся и глянул на часы:
- Сколько нам еще лететь?
Ему никто не ответил. Видно было, что он что-то задумал, поэтому
разговаривал сам с собой:
- Еще полтора часа? Ничего, успеем повеселиться.
Джокер вынул потрепанный блокнот, открыл чистую страницу. Поднял кулак
над головой, таким образом привлекая к своим действиям внимание Сергея и
Ольги, громко щелкнул - в кулаке оказалась авторучка, видимо, самопальная,
похожая на обыкновенный, только никелированный, гвоздь. Многозначительно
глянул на каждого из соседей и, отведя ладонь с блокнотом подальше от себя,
так, чтобы было видно зрителям, крупно написал: "Командир, я думаю, что мы
летим не в Сочи, а в Турцию. Бомба в багаже. Дистанционка в кармане. Мое
место в хвосте, контролирую весь салон. Соблюдаем спокойствие. Экипажу
(мужчинам) ко мне не приближаться, пассажирам (заложникам) мою информацию не
доводить. Переговоры через стюардессу. Джокер."
Джокер, наслаждаясь реакцией Сергея и Ольги, выдержал долгую паузу.
Затем перевернул лист и написал в углу: "Шутка".
- На что вы надеетесь? - спросила Ольга. - Ведь за такую шутку можно...
- Ни на что, - простодушно ответил Джокер. - Просто хочу им, козлам,
андреналин подпортить, пусть шугнуться.
- Что подпортить? - борясь с улыбкой переспросила Ольга, опять
многозначительно глянув на Сергея.
- Андреналин. Им несколько минут страха - а мне за это, соответственно,
столько же минут, и даже больше, кайфа. Это известная формула: когда один
боится - другой в это же время непременно ловит кайф. Такое особенно
наглядно где-нибудь в замкнутом пространстве проявляется. В камере,
например. Когда возможности для получения иных удовольствий сильно
ограничены. - Здесь Джокер картинно закатив глаза и томно вздохнув, успешно
спародировал интонацию Ольги: - Это ремарка!.. - и закончил своим прежним
тоном, по-прежнему дурашливым: - А что касается экипажа, то потом прочитают:
"шутка". Ну, поругают немного, поорут - опять же мне бальзам на душу за
нанесенное оскорбление в районе туалета. - Он нажал кнопку вызова
стюардессы, подмигнул Сергею: - Запускаем.
Стюардесса подошла с бесстрастным лицом. Джокер протянул ей сложенный
вдвое листок:
- Объяснительная капитану лайнера. Лично в руки. Чистосердечное
признание. В обмен на паспорт.
Стюардесса хмыкнула и отошла.
Сергей приготовился к новому акту комедии. Последние минуты вернули ему
сильно подпорченное соседством с Джокером настроение. Получается, Джокер не
так страшен, как вначале померещился. Точнее - просто смешон. А Ольга,
оказывается, не просто красивая девушка, но еще и смелый, интересный
человек, и, что касается отношения к Сергею, возможно...
Появление стюардессы показалось неожиданным. На этот раз она выглядела
далеко не бесстрастно. Легкости и строгости как не бывало. Губы растянуты в
нервной подрагивающей улыбке (куда делась профессиональная, нарисованная).
Она подошла с подносом, на котором россыпью лежали конфеты-леденцы. Угостив
для вида пассажиров на соседних креслах, она задержала поднос над коленками
Джокера. Слегка наклонилась и передала Джокеру его паспорт. Вполголоса
доложила, обращаясь почему-то не к Джокеру, а сразу к троим:
- Мы принимаем ваши требования.
Сергей заметил, как у Джокера вытянулось лицо и округлились глаза. Он
явно не ожидал такого поворота. Сейчас глаза казались не водянистыми, а
голубыми, при этом победно сверкали. От искреннего волнения он даже прикрыл
веки на какое-то время. Затем нервно засмеялся и крепко схватил Сергея и
Ольгу за локти.
- Ребята, ребята, я рыдаю от счастья!... Наконец-то! Наконец-то
свершилось, и скоро я смогу обнять соратников из мусульманской мафии и моего
настоящего дедушку-турка! - Видно было, что он тянет время ничего не
значащими фразами для того, чтобы взять себя в руки.
Сергей и Ольга были в смятении, не понимая той легкости, с которой
прошла, причем, по-видимому, более чем серьезно, очередная глупость Джокера.
Пассажиры с соседних кресел повернулись в их сторону.
Стюардесса вмешалась громким шепотом:
- Вы же сами написали, что пассажиров не беспокоим.
- Да-да, - тоже перешел на шепот Джокер. - Куда летим? В Стамбул?
- Может быть, даже в Анкару. Аэропорт назначает принимающая сторона, -
торопливо объяснила стюардесса. - Только... горючее на исходе. Все же
придется сесть в Сочи для дозаправки.
- Хорошо, хорошо, - усиливая горячий шепот кивками головы, быстро
согласился Джокер, - валяйте. - И для контраста очень громко добавил: -
Спасибо за конфетки, красавица! - давая понять, что сеанс связи закончен.
Стюардесса отошла.
- Отдайте руку, - грубо высвободилась Ольга, - тоже мне,
то!... Бывает, знаешь, черт те что, ни рыба, ни мясо. - Завершая процедуру
знакомства, легонько двинул локтем в предплечье Сергея. - Весело лететь
будем!... - и кивнул в сторону Ольги: - Вы, я вижу, только что
познакомились, а?
Сергею показалось, что последней фразой, с акцентом на "только что",
Джокер ставил Сергея на место: "Знаю - не твое, мы тут равны. А если точнее,
я ближе, ты - с краю". У Сергея испортилось настроение.
Когда Сергей внимательнее рассмотрел нового соседа - на это хватило
пяти минут, - то утвердился в мысли, что резкий упадок настроения имел под
собой большие, чем мужское соперничество, основания...
Несмотря на теплый вечер, из которого несколько минут назад появились в
салоне новые пассажиры, Джокер был облачен в рубашку с длинными, даже
слишком длинными рукавами, из-под которых тем не менее зловеще синела
непонятными фрагментами плотная татуировка. Рубашка, видимо, по принципу
"все мое при мне", выполняла не только роль одежды, но и заменяла бумажник и
портмоне, поскольку имела два больших нагрудных кармана, вздутых от
содержимого и прочно задраенных металлическими зипперами. Застегнутый
воротник, облегающий шею по всей высоте, похоже, никогда не знал свободы от
верхней пуговицы, что характерно для редких людей, которые не расстаются с
галстуком даже в домашней обстановке. Но по посадке стриженной под ежик
бычьей головы, чуть нависающей над грудью, и резким поворотам жилистой шеи,
которая, криво выворачиваясь на бока, то и дело приминала ворот к плечам,
трудно было полагать, что Джокер когда-нибудь имел в гардеробе такую деталь,
как галстук. Можно было наверняка предположить, что несезонная одежда
скрывала под собой некую картинную галерею, весьма почитаемую на
лесоповалах, но невыгодно характеризующую ее пожизненного демонстратора в
местах более уютных. К тому же улыбающегося Джокера с потрохами выдавали
глаза - на землянистом, почерненном неволей лице. Сергею это было знакомо:
запавший в черные глазницы водянистый взгляд, уверенный, быстрый,
неискренний. Сергей боялся людей с таким взглядом. Небольшой опыт и богатая
интуиция подсказывала: от водянистых глаз можно ожидать чего угодно. Они,
как правило, принадлежат волку, временно свободному от клетки, которого на
коротком поводке вывели погулять в людное место. Который с затаенной
ненавистью, ряженной в сытый прищур, зыркает на весь виноватый в его
злоключениях мир. Не доверяйся - обманет, не сближайся - собьет с ног, не
протягивай дарящую руку - откусит.
Первый раз он увидел такие свинцовые глаза, когда ему было семь лет. Он
возвращался домой мимо сонного полуденного сквера, тихим задумчивым
первоклассником Сережей, одетым в мешковатую форму, под гнетом тяжелого
ранца, заставлявшего наклоняться по ходу медленного движения.
- Эй, - окликнул со скамейки взрослый парень, похожий на
старшеклассника-переростка, - подойди сюда.
Сережа подошел.
- Курить будешь? - парень протянул пачку сигарет. Сережа увидел черную
жирную татуировку в виде змеи, уползающей под рукав футболки. - Молодец, что
не куришь, - ласково одобрил парень, - курить вредно. Тогда рассказывай, как
учишься.
Сергей от чистого сердца рассказал о себе все: про школу, про папу с
мамой, про бабушку. Парень смотрел на него ясными водянистыми глазами на
загорелом лице, чуть склонив набок коротко стриженную голову. Эти глаза
явились новостью для Сережи. Ничего подобного наблюдать еще не приходилось:
парень молчал и почти не двигался, а глаза быстро менялись. Из равнодушных
они становились вдруг как у мамы - ласковыми и нежными. Затем ни с того, ни
с сего темнели, как у папы, когда он не в духе. Затем без всякого перехода
наглели - как у уличного хулигана Васьки. А то вдруг будто переворачивались
и делались озорными - словно у вокзальной цыганки, которая однажды гадала
маме (позже дома обнаружилось, что пропал кошелек). И даже, используя
бабушкину лексику, превращались в демонстративно-непорочные - это уже
сходство с соседской собакой Шельмой, которая, говорят, ночью ворует кур, а
днем, бегая по улице, честно виляет хвостом в адрес обитателей улицы
(однажды Шельма, подкравшись сзади, укусила Сережу за щиколотку - просто
так).
- А ты в какой школе учишься? - логично спросил Сережа, когда закончил
рассказывать о себе.
Парень хохотнул:
- В особой. В спецшколе. Недавно восьмой класс кончил. Это далеко, не
здесь. Хорошая такая, понял, школа. Там из таких, как ты, придурков людей
делают...
Сережа опешил, внутри что-то оборвалось. (Как потом оказалось -
навсегда.)
- Ладно, Серый, хватит базарить, - лениво прервал, как будто сам себя,
парень, отщелкивая очередной окурок. - Ты это... Много пятерок-то домой
несешь?
Сережа закатил глаза, подсчитывая. Парень, смеясь, стал стягивать с
него ранец:
- Слова к делу не пришьешь! Покажи.
Сережа подчинился, отдал ранец. Парень порылся в нем, вытащил японскую
авторучку, подарок Сережиного папы, и сунул себе в карман:
- Поносить беру. У тебя деньги есть?
Сережа заворожено кивнул. Парень добродушно проговорил, как будто
просто посоветовал:
- Так купи мне мороженного. Сдачу не забудь... Портфель пусть здесь
полежит.
Через десять минут с мороженным было покончено. Все это время, пока
парень ел, глядя куда-то вдаль, Сережа покорно стоял рядом, не смея сесть.
Парень встал, потянулся, отряхнулся, скомандовал:
- Пойдем!...
В высоких парковых кустах, возле мусорных контейнеров, парень аккуратно
вывернул все Сережины карманы, прощупал подкладки, выгреб всю мелочь.
Поинтересовался с заботливым сожалением:
- Что же тебе папка часов не доверяет? Это плохо. - Посоветовал: -
Скажи папке: людям надо доверять. Иначе как же?...
Он вздохнул, скучающе повертел головой вокруг, спросил:
- Ну, что еще с тебя взять?
Сережа искренне пожал плечами.
- До трусов раздеть или по кумполу твоему умному, что ли, вон тем
булыжником хрястнуть?... И в контейнер закинуть?... Будешь лежать, пока не
завоняешь. - В голосе печаль и скука сменились праведным негодованием: - А
что ты думаешь? Ведь неделями мусор не вывозят, безобразие, антисанитария!
Куда исполком смотрит?
Сережа опять пожал плечами.
- Ладно, незнайка, - парень потрепал Сережу по головке, - шутка.
Боишься?
Сережа, подняв глаза до уровня живота парня, кивнул.
- Правильно. Это главное. Запомни: испугаешь - пообедаешь. Короче: в
понедельник придешь сюда, к нашей с тобой скамейке, принесешь червонец.
Понял? То-то. За страх, брат, платить надо... А как ты думал? Ну, иди. Я еще
посижу. - Парень закончил тихо, с задушевной меланхолией в водянистых
глазах, в которых отразилось полуденное чистое небо: - И это... Про нашу с
тобой дружбу - никому. Понял? Если что - поймаю, сам знаешь...
Это были последние слова, которые Сережа слышал от парня. Когда в
понедельник он пришел с украденными у родителей деньгами к скамейке, нового
друга с водянистыми глазами на ней не было. Сережа прождал до вечера и ушел.
До окончания одиннадцатого класса он пользовался другой школьной
дорогой. Если иногда доводилось проходить мимо парка, старался не смотреть
на скамейку, немую свидетельницу его позорного страха. Который спровоцировал
или выявил - что, впрочем, одно и то же - его принципиальную готовность к
низости. Низости - не только к себе, но даже по отношению к самым близким
людям. Предел которой, в силу исчезновения причины, страх породившим,
остался неизвестен. Ему казалось, что скамейка смеялась... Так продолжалось,
пока парк не перепланировали и на месте скамейки не появилась волейбольная
площадка.
Джокер балагурил: сыпал комплиментами в адрес соседки, задевал шутками
стюардессу. На Сергея, казалось, не обращал особого внимания и лишь время от
времени призывал в свидетели своей правоты, что выглядело явным ерничаньем.
Сергей тайно продолжал изучать неприятного соседа: плотный, крепкий, резкий
в движениях, предрасположенный к неоправданной жестикуляции. За всем этим,
вместе с показной веселостью и расслабленностью, прочитывалось напряжение
особой природы - постоянная готовность к отпору и нападению. Впрочем, если
бы даже Джокер был неподвижен и нем, эту агрессивную готовность выдали бы
одни только водянистые глаза, с детства ставшие для Сергея синонимом
опасности, которая может породить панический страх, имеющий фантастическую
силу.
И все же, больше всего расстраивало то, что Джокер неумолимой препоной
отделял Сергея от Ольги. Он был в центре внимания (поэтому центральное
кресло выглядело троном), и таким образом эмоционально подавлял Сергея, не
давая возможности по своему общаться с соседкой. Сергею позволялось быть
только пособником или продолжателем шуток Джокера, порой рискованных, в
адрес "одуванчика", как окрестил Ольгу этот наглый шут. Роль не устраивала
Сергея, но пределом его протеста являлось лишь поверженное молчание и
натянутая улыбка в ответ на назойливые обращения Джокера. Сергею подумалось,
что именно сдерживание соседа как мужчины было целью Джокера в его
пустопорожнем словесном бенефисе. Но для чего? Для устранения соперника? С
упованием на продолжение отношений с девушкой? Вряд ли Джокер мог серьезно
на это надеяться: Ольга своим поведением не давала повода для какой-либо
надежды. Реакция на шутки была откровенно холодной. Лишь иногда она
снисходительно улыбалась, выразительно взглядывая на Сергея. Сергей отметил,
что Джокеру такая реакция девушки была неприятна. Шутник нервничал, это было
заметно по злым огонькам, мелькавшим в прищуренных от, как могло показаться,
хронической веселости глазах.
После сильной вибрации, которая продолжалась минуту, самолет последний
раз сильно тряхнуло и бросило вниз. Сергей ощутил, как похолодело в животе и
к горлу подкатила противная тошнотворная волна. По салону пронесся общий
тяжелый вздох. Ольга откинулась на спинку кресла и прямо-таки божественно
закрыла глаза.
- Воздушная яма, бабоньки, - нарушил смятенное молчание Джокер,
обращаясь к Ольге. - В такие моменты можно и арию Блевонтино спеть нечаянно.
Из оперы Рыголетто. У меня аж в одном месте защемило. А у вас как?...
Страшно?
- Нет, - очнувшись, сухо ответила Ольга и опять выразительно посмотрела
на Сергея, - просто противно.
Джокер закашлялся, словно курильщик со стажем. Хотя, как он ранее
похвастался, рассказывая "немного о себе", три года назад завязал с пагубной
привычкой. В конце концов, закрыв пол-лица большим, размером с косынку,
носовым платком и выпучив глаза, с кряком выдавил из себя мокроту. Не
обращая ни на кого внимания, облегченно высморкался.
- Напрасно, - с недоброй интонацией выговорил, точнее, с натугой
прохрипел Джокер, промокая глаза уже другим, тоже необычно большим носовым
платком, который извлек и второго кармана. Было заметно, что слова после
кашля давались ему с трудом. В груди еще скрипело. - Зря, я говорю. Иногда
полезно бояться. В природе уцелевают только те, у кого развит инстинкт
самосохранения. - Он вымученно засмеялся: - У меня по природоведению пятерка
была!
Некоторое время Джокер увлеченно рассказывал о рациональном поведении
животных. О том, что внутри одного вида победитель не добивает поверженного
соперника - достаточно зафиксировать победу, став обладателем самки или
лакомого куска; уничтожение же хищником травоядного оправдано необходимостью
питаться. И так далее. Слушая этот примитивный монолог, Сергей пришел к
выводу, что заставлять окружающих слушать известные, а порой и просто
избитые, истины, было одним из методов самоутверждения Джокера. Который не
мог не чуять молчаливого раздражения слушателей, но, видимо, именно это и
доставляло ему удовольствие.
Декламируя выдержки из учебника по природоведению, Джокер
жестикулировал. Чем дольше он говорил, тем размашистей становилась амплитуда
его жестов. Чтобы не быть задетыми, Сергей и Ольга старательно отстранялись
от рассказчика, и скоро уже сидели прижатыми к противоположным от Джокера
сторонам своих кресел.
- Страх великое дело, - продолжал Джокер, казалось, не замечая
неудобств, которые причиняет слушателям. - Вот взять атомную бомбу...
Переход от мира животных к военной тематике уже был определенным
облегчением для слушателей - Ольга и Сергей понимающе улыбнулись друг другу.
Джокер заметил это и, чтобы показать, что он понял смысл их общей улыбки и
контролирует ситуацию, сказал, выделяя интонацией фразу, как всего лишь
отвлечение от генеральной темы:
- Между прочим, про некоторых женщин говорят: да она страшнее атомной
бомбы!... А, скажи, ты ведь знаешь, - он опять призвал Сергея в свидетели, и
после этого быстро повернулся к Ольге, поясняя: - Про некоторых кажется -
эталон красоты. А разденешь - ну, бомба, в натуре, страх божий. - Довольный
эффектом - девушка отвернулась к иллюминатору, а у Сергея улыбка сменилась
кислой гримасой на покрасневшем лице, - Джокер откровенно засмеялся.
Дескать, не обижайте меня, а то еще больше сконфужу. Победно продолжил: - О
чем мы там говорили? Ах, да - об атомной бомбе. Так вот. Все знают, что вряд
ли когда-нибудь кто-то сознательно ее применит - страшно. То есть, угроза
применения бомбы это, как говорят карточные "кидалы", блеф. Но этот блеф
творит, в принципе, великое дело, - Джокер надул щеки, сделал паузу и
напыщенно закончил фразу, почти пропел: - дело мира!... - И, как для манеры
его разговора, оказывается, являлось типичным, в конце фразы хохотнул: -
Дело мира живет и процветает!
- Но бомба это частности, - назойливо продолжал Джокер после паузы, -
суть же в том, что миром, оказывается, управляет страх. Вернее, - он
напрягся, подбирая слова и докончил предложение почти по слогам, - страх
делает высоким уровень терпимости цивилизованного общества. Терпимости,
которая порождена - внимание, дамы-господа! - порождена - ха! - его
величеством животным страхом.
Он повертел головой, любуясь реакцией Сергея и Ольги, и не найдя в их
мимике безоговорочного согласия, перейдя на шепот, преложил:
- Хотите эксперимент?
Не дожидаясь ответа, Джокер приподнялся в кресле, с грациозной
пластичностью, как фокусник или вор-карманник, мягко вытянул изогнутую руку
и щелкнул по затылку сидящего перед Сергеем пассажира. Это было настолько
неожиданно, что Сергей не успел правильным образом отреагировать. Впрочем,
что следует делать, имея перед собой, в просвете двух кресел, гневное лицо
человека, которому только что щелкнули по макушке, Сергей, разумеется,
никогда не знал. Он скосил глаза на Джокера. Джокер полулежал с безмятежным
видом дремлющего мирного гражданина: глаза закрыты, нижняя губа - признак
глубокого сна - оттопырена. На веках классическая татуировка: "Не буди". От
растерянности Сергей, отвечая на вопросительный, обезображенный яростью
взгляд мужчины, просто пожал плечами. Это выглядело как издевательство
совершившего хулиганскую выходку над униженной жертвой. Мол, ничего
страшного, гражданин, так получилось (интонация Джокера). Кончилась немая
сцена тем, что возмущение сменилось смятенной обиженностью и гражданин
отвернулся. За всем этим удивленно наблюдала Ольга, которая, судя по
вздернутым бровям, тоже была шокирована выходкой Джокера.
- Ну, вот, - прошептал Джокер, открывая глаза, - убедились? А если бы
он не вытерпел? Конкретнее: если бы не струсил? Что тогда? Война? Мордобой?
То-то же!... Валерка знает, что говорит. Хотите еще раз? - он обозначил
движение вперед. На этот раз Сергей непроизвольно схватил его за плечо.
Джокер громко засмеялся: - Ладно, ладно, шучу! - И вдруг резко стряхнул с
себя ладонь Сергея и перестал улыбаться: - А это, - обратился он к Ольге,
кинув косой небрежный взгляд на свое плечо, - пример того, как даже робкие
люди могут в критических ситуациях мобилизовываться. Наша с вами задача,
мадам Одуванчик, вовремя ставить таких людей на место. А пока я, с вашего
позволения, схожу в туалет.
Когда Джокер ушел, Сергей поймал на себе жалеющий взгляд Ольги. Это
было неприятно. Он не знал, как себя вести. Ольга подала голос, прервав
неуютную паузу:
- Не расстраивайтесь, Сергей!... Будем считать, что нам с вами просто
не повезло сегодня. - Слегка смутившись неоднозначности сказанного,
пояснила: - Не повезло с соседством. Скоро прилетим. И забудем этого
шутника.
Шутник, как будто услышав, быстро напомнил о себе: в хвосте самолета он
громко оправдывался перед стюардессой. Суть претензий хозяйки салона
заключалась в том, что она уличала Джокера в курении в туалетной комнате.
Джокер, дурачась, приводил нелепые доводы, но когда стюардесса затребовала у
него паспорт, пригрозив командиром корабля, стюардами и милицейским нарядом
в аэропорту назначения, сник. Отдав паспорт, вернулся на место. Усаживаясь,
крикнул вслед стюардессе:
- Вы мне лучше парашют дайте, я сойду!...
Все невероятным гармоническим образом сплелось: парашют, испуг,
Одуванчик...
Сергей вспомнил... Ему было лет двенадцать. Он ехал на велосипеде по
направлению к загородному аэродрому смотреть, как спортсмены прыгают с
парашютами. Еще от города было видно - самолеты рожали россыпи икринок,
превращавшиеся в маленькие зонтики, похожие на семена одуванчиков, которые
далее, увеличиваясь по секундам и превращаясь в лилипутские фигурки под
цветными куполами, падали где-то за грядой лесопосадки.
Когда он обгонял трактор, ползущий по сырой проселочной дороге, заднее
колесо велосипеда занесло в сторону. Последовал удар, который перевернул
небо. За провалом в темноту, где-то совсем близко, - сильный скрежет и лязг.
...Сергей поднял голову и обнаружил себя распластанным, вниз животом,
между медленно ползущих гусениц, одна из которых давила, как хворост, раму
его велосипеда.
Бульдозер остановился только, когда тракторист увидел в зеркале заднего
вида лежащее на дороге тело. Выскочив, он поднял Сергея с земли, встряхнул,
и, убедившись, что мальчик невредим, наотмашь ударил его по испачканному
мазутом и землей лицу. Затем прижал голову Сергея к своей промасленной робе
и, трясясь всем телом, громко, как ребенок, заплакал. Заплакал и Сергей.
Тракториста покинули силы и он, не отпуская Сергея, повалился в рыхлую
колею. Так они и лежали некоторое время, размазывая грязь по сморщенным
лицам, воя в небо, с которого, казалось, прямо на них, летели парашютисты.
- Красавица, - окликнул Джокер проходившую мимо стюардессу, - верни
паспорт! Я за это объяснительную командиру напишу, можно?
Стюардесса усмехнулась и ответила сухо:
- Как хотите. А вообще-то, я же вам объяснила, что разбираться будем на
земле.
- Так жестко же будет!... - Джокер, скорчив глупую мину, потянулся к
иллюминатору, якобы с целью рассмотреть эту самую землю, на которой
предстоит разбираться со стюардессой.
Стюардесса ушла не оценив остроумия. После этого Джокер обратился к
соседям:
- Тоже мне, международные авиалинии. Образцовый рейс! Борцы с
курильщиками. Но почему именно нас решили сделать застрельщиками нового
метода борьбы с недостатками в Аэрофлоте? Друзья, не хочется начинать свой
заслуженный летний отдых на Черном море со знакомства с сочинскими мусорами.
Теперь придется нам с вами объясняться с блюстителями порядка,
характеризовать меня с лучшей стороны. Оля и Сергей, призываю вас в
свидетели. Кто же кроме вас всем им расскажет, что я хороший парень? Нет,
главное, почему начали с нас?!
- Валерий, а я, кстати, не курю, - возразила Ольга. - Почему вы
оперируете множественным числом? - Она демонстративно выглянула из-за
Джокера: - А вы, Сергей, курите? Тоже нет? Ну вот видите, - опять наигранно,
с преувеличенным сочувствием, обратилась к пострадавшему курильщику, - нам с
вами не по пути. Мы с вами, извините, в милицию не пойдем. Правда, Сергей?
Это была первая активная реакция Ольги на надоедливое поведение
Джокера. По веселой интонации можно было заметить, что она довольна
поражением Джокера в поединке с принципиальной самолетной труженицей. Войдя
во вкус, Ольга пояснила:
- И дело не в нашей трусости. Дело в справедливости. Кстати, я в
отличии от вас, полагаю, что, все-таки, миром правит не страх, а здоровый
соблазн, любовь и стремление к справедливости. Впрочем, это так, ремарка, и
к тайному курению в туалетах отношения не имеет.
- Ай да Одуванчик! - Джокер разочарованно покачал головой и тоном
учителя назидательно выговорил Сергею: - Серый, никогда нельзя полностью
доверяться женщинам. Запомни на всю жизнь. Ты к ней, к бабе, как к
гомо-сапиенсу, а она в самый ответственный момент - кинет, заложит, как
последняя... Да я уже, кажется, объяснял, как бывает: снаружи богиня, а
разденешь - атомная бомба!...
Он вдруг осекся и глянул на часы:
- Сколько нам еще лететь?
Ему никто не ответил. Видно было, что он что-то задумал, поэтому
разговаривал сам с собой:
- Еще полтора часа? Ничего, успеем повеселиться.
Джокер вынул потрепанный блокнот, открыл чистую страницу. Поднял кулак
над головой, таким образом привлекая к своим действиям внимание Сергея и
Ольги, громко щелкнул - в кулаке оказалась авторучка, видимо, самопальная,
похожая на обыкновенный, только никелированный, гвоздь. Многозначительно
глянул на каждого из соседей и, отведя ладонь с блокнотом подальше от себя,
так, чтобы было видно зрителям, крупно написал: "Командир, я думаю, что мы
летим не в Сочи, а в Турцию. Бомба в багаже. Дистанционка в кармане. Мое
место в хвосте, контролирую весь салон. Соблюдаем спокойствие. Экипажу
(мужчинам) ко мне не приближаться, пассажирам (заложникам) мою информацию не
доводить. Переговоры через стюардессу. Джокер."
Джокер, наслаждаясь реакцией Сергея и Ольги, выдержал долгую паузу.
Затем перевернул лист и написал в углу: "Шутка".
- На что вы надеетесь? - спросила Ольга. - Ведь за такую шутку можно...
- Ни на что, - простодушно ответил Джокер. - Просто хочу им, козлам,
андреналин подпортить, пусть шугнуться.
- Что подпортить? - борясь с улыбкой переспросила Ольга, опять
многозначительно глянув на Сергея.
- Андреналин. Им несколько минут страха - а мне за это, соответственно,
столько же минут, и даже больше, кайфа. Это известная формула: когда один
боится - другой в это же время непременно ловит кайф. Такое особенно
наглядно где-нибудь в замкнутом пространстве проявляется. В камере,
например. Когда возможности для получения иных удовольствий сильно
ограничены. - Здесь Джокер картинно закатив глаза и томно вздохнув, успешно
спародировал интонацию Ольги: - Это ремарка!.. - и закончил своим прежним
тоном, по-прежнему дурашливым: - А что касается экипажа, то потом прочитают:
"шутка". Ну, поругают немного, поорут - опять же мне бальзам на душу за
нанесенное оскорбление в районе туалета. - Он нажал кнопку вызова
стюардессы, подмигнул Сергею: - Запускаем.
Стюардесса подошла с бесстрастным лицом. Джокер протянул ей сложенный
вдвое листок:
- Объяснительная капитану лайнера. Лично в руки. Чистосердечное
признание. В обмен на паспорт.
Стюардесса хмыкнула и отошла.
Сергей приготовился к новому акту комедии. Последние минуты вернули ему
сильно подпорченное соседством с Джокером настроение. Получается, Джокер не
так страшен, как вначале померещился. Точнее - просто смешон. А Ольга,
оказывается, не просто красивая девушка, но еще и смелый, интересный
человек, и, что касается отношения к Сергею, возможно...
Появление стюардессы показалось неожиданным. На этот раз она выглядела
далеко не бесстрастно. Легкости и строгости как не бывало. Губы растянуты в
нервной подрагивающей улыбке (куда делась профессиональная, нарисованная).
Она подошла с подносом, на котором россыпью лежали конфеты-леденцы. Угостив
для вида пассажиров на соседних креслах, она задержала поднос над коленками
Джокера. Слегка наклонилась и передала Джокеру его паспорт. Вполголоса
доложила, обращаясь почему-то не к Джокеру, а сразу к троим:
- Мы принимаем ваши требования.
Сергей заметил, как у Джокера вытянулось лицо и округлились глаза. Он
явно не ожидал такого поворота. Сейчас глаза казались не водянистыми, а
голубыми, при этом победно сверкали. От искреннего волнения он даже прикрыл
веки на какое-то время. Затем нервно засмеялся и крепко схватил Сергея и
Ольгу за локти.
- Ребята, ребята, я рыдаю от счастья!... Наконец-то! Наконец-то
свершилось, и скоро я смогу обнять соратников из мусульманской мафии и моего
настоящего дедушку-турка! - Видно было, что он тянет время ничего не
значащими фразами для того, чтобы взять себя в руки.
Сергей и Ольга были в смятении, не понимая той легкости, с которой
прошла, причем, по-видимому, более чем серьезно, очередная глупость Джокера.
Пассажиры с соседних кресел повернулись в их сторону.
Стюардесса вмешалась громким шепотом:
- Вы же сами написали, что пассажиров не беспокоим.
- Да-да, - тоже перешел на шепот Джокер. - Куда летим? В Стамбул?
- Может быть, даже в Анкару. Аэропорт назначает принимающая сторона, -
торопливо объяснила стюардесса. - Только... горючее на исходе. Все же
придется сесть в Сочи для дозаправки.
- Хорошо, хорошо, - усиливая горячий шепот кивками головы, быстро
согласился Джокер, - валяйте. - И для контраста очень громко добавил: -
Спасибо за конфетки, красавица! - давая понять, что сеанс связи закончен.
Стюардесса отошла.
- Отдайте руку, - грубо высвободилась Ольга, - тоже мне,