Нейвин Жаклин. Наследница из Гайд-Парка

   Роман откинулся назад и закинул ногу на ногу.
   – Я сам не могу этого понять. Это было бы лучше всего.
   – Тебе почти тридцать, Эйлсгарт. Ты совсем не мальчик.
   – Просто старик, – невесело вздохнул Роман.
   – Я хотела сказать, что тебе пора бы научиться владеть собой.
   Роман бросил на нее угрюмый взгляд, на который Грейс не обратила внимания.
   В комнату вошла горничная, толкая перед собой тележку с чаем и булочками. Роман и Грейс повернулись к ней.
   – Отличные булочки, – заметил Роман, взяв сразу две. Грейс улыбнулась:
   – Ты всегда безумно любил сладости. Каким образом тебе удается сохранить фигуру и не разжиреть, как куропатка?
   – Я очень много двигаюсь: гуляю, езжу верхом, танцую. Тебе было бы полезно попробовать то же самое, Грейс.
   Грейс фыркнула – это был особый звук, который милосердные дамы оставляют для надоедливых братьев. Роман пожал плечами:
   – Я думал об Уайтторне, о днях, которые там провел. Мне хотелось бы знать. – Он помолчал, не решаясь продолжить. – Ты вспоминаешь о них?
   – Для меня они были плохими. Я стараюсь вычеркнуть их из памяти, но у меня не получается.
   – Ты вспоминаешь мисс Джудит Нэш?
   Грейс опустила глаза:
   – Да.
   – Она была великолепной дамой, – негромко, но с чувством сказал Роман.
   – Да, она была очень доброй. Меня восхищало ее изящество. Если ты хочешь спросить, думаю ли я о ее дочери, я скажу решительное «нет». Это был высокомерный ребенок, который набрался наглости считать себя лучше нас. Представь себе, она нас жалела. Она считала себя хозяйкой в доме и смотрела на нас как на слуг. Я знаю, ты жалеешь, что тебе не разрешили на ней жениться, но было бы просто несчастьем, если бы она преуспела в этом. Ты был очень огорчен, но все оказалось к лучшему.
   Роман замер, поднеся чашку к губам. Смотрел он куда-то в сторону.
   – Если ты видел ее, – продолжала Грейс, – или просто подумал, что увидел, это вряд ли что-нибудь изменит.
   Роман со звоном опустил чашку на блюдце.
   – Это ничего не изменит. – Он расправил плечи, сменив неловкую позу. – Но я начал над всем этим думать.
   – Об Уайтторне. Но это просто дом, Эйлсгарт. Здесь вспоминать нечего.
   Он сжал губы. Тогда почему ему являются призраки? Много призраков одной и той же женщины, но в разных возрастах.
   Эти призраки выглядят на удивление живыми.. Вот он видит Тристу совсем юной – у нее длинные, свободно падающие волосы, ее светлые локоны придают ей вид стройной нимфы. Однажды она застигла его ревущим, он уже забыл, по какой причине. Он помнил лишь, как она смотрела на него, и он не знал, куда спрятаться, когда его застигли в столь неприятный момент.
   В его памяти всплыл еще один момент – когда он подшучивал над ней, а она молча уязвленно смотрела на него.
   Но чаще всего в его памяти возникала взрослая Триста, с улыбкой на лице, с сияющими на солнце волосами, похожими на золотистое пламя. Они тогда в поисках уединения отправились к полуразрушенному старинному аббатству. Именно там он поцеловал ее в первый раз. Она трепетала в его руках. Он был мужчиной, уже опытным, и тем не менее дрожал, как желторотый юнец, и этот поцелуй поразил его в самое сердце.
   В его голове всплыло и другое воспоминание. Триста с большими серыми глазами, несдержанная, плачущая и выкрикивающая обвинения. Триста, покидающая его.
   А он, болван, молча смотрел, как она удаляется, не веря, что это может быть правдой. В нем тогда взыграла гордость, и он сказал себе, что ненавидит ее. Она предала его, играла с ним, пыталась заставить его забыть свой долг, делать то, что хотелось ей.
   Теперь он об этом жалеет. Наверное, он бы повел себя иначе, если бы знал, что она тогда уходила всерьез. Возможно, он пошел бы за ней и уступил.
   Вряд ли. Только не тогда.
   Только тут он понял, что Грейс о чем-то говорит.
   – Извини?
   – Я говорила, что мы были не единственной несчастливой семьей в Англии. Других даже били. Я была знакома в школе с девочкой, у которой в доме был настоящий кошмар. Бедный ребенок, отец регулярно ее порол. Нам еще повезло.
   – Ты, конечно, права. – Роман задумчиво огляделся. Этот дом он не любил. В этих стенах он всегда чувствовал себя неуютно. Вот почему он оставил его Грейс и приобрел себе другой.
   – У нас слишком серьезный разговор, – заметила Грейс, – и мне не нравится, что он завершился на... Тристе Нэш. Но раз ты пришел ко мне, поговорим о чем-нибудь более приятном. Ты останешься на ужин?
   Роман согласился. Вечер они посвятили игре в карты. И Роман сделал то, чего никогда не делал раньше. Он позволил сестре выиграть.

Глава 3

   Эндрю был очень похож на отца: такой же чуть волнистый чуб, волевой подбородок и чуть поднимающиеся кверху уголки губ. Он так же опускал глаза; взрослые принимали это за грусть и пытались его утешить.
   Триста думала об этом, сидя рядом с сыном. После встречи с Эйлсгартом, глядя на Эндрю, она постоянно вспоминала человека, которого снова увидела после шестилетнего перерыва.
   – Я хочу на день рождения кораблик, какой был у Одиссея. Точно такой, как у него. Мог бы я пустить его плавать в парке, мама?
   – Сначала научись просить правильно. – Она взъерошила волосы Эндрю. Они были густыми и мягкими.
   – Пожалуйста, у меня будет такой кораблик?
   – Пожалуйста, можно мне? – поправила она. Эндрю закатил глаза и с выражением произнес:
   – Пожалуйста, можно мне?
   – Дорогая мамочка, – продолжала она.
   – Дорогая мамочка, – улыбнулся Эндрю.
   Они часто играли в подобную игру, при этом каждая следующая фраза была все веселее. Наступил ее черед.
   – Самая чудесная и восхитительная в мире, отчего я счастлив быть ее сыном.
   Эндрю хихикнул.
   – Самая... чудная и восхитительная в мире, отчего я счастлив быть ее сыном.
   – И кого я люблю и обожаю больше всех и хочу поцеловать.
   – О нет, я не буду этого говорить.
   Рассыпавшись смехом, он упал на диван. Триста нахмурилась:
   – Тогда я победила!
   – Это нечестно. Ты сказала «поцелуй», а обещала это слово не произносить!
   – Ну, чтобы заставить тебя смеяться, это всегда работает, так что я побеждаю. – Она защекотала у него под мышками, и Эндрю засмеялся еще звонче. Только в детстве можно смеяться так беззаботно. Для Триста всегда было счастьем слышать этот смех.
   – Я могу идти в сад? – Его глаза стали большими. – О! Можно мне устроить лужу в саду, где я буду пускать кораблик? Ну пожалуйста, мама. Я даже тебя поцелую.
   – Такая жертва! Ладно, посмотрим. Ты опять перепачкаешься в грязи, но я поговорю с тетей Люси и дядей Дэвидом.
   – О, спасибо! Я знаю, что они согласятся!
   Здесь он наверняка прав, подумала Триста, глядя, как он убегает. Она все еще улыбалась – как всегда, когда смотрела на сына, – но вдруг сообразила, что ее улыбка выглядит глупо и ей давно пора переодеться в рабочую одежду. Обычно она не ходила в магазин по средам, но миссис Хайнс попросила ее об этом, поскольку у нее самой были какие-то дела.
   Однако для переодевания уже поздновато. Ей не хотелось идти на работу в одном из нескольких модных платьев, что оставались у нее с той поры, пока еще не началась жестокая экономия ради покупки магазина, но приходилось идти в чем была. Окликнув находившегося наверху Дэвида, она сказала, что уходит. Потом она зашла к Эмили.
   – Эндрю в саду?
   – Да, – ответила Эмили, не отрываясь от чистки картошки.
   – Он пробежал мимо всего минуту назад, приглядите за ним. Триста видела в окно, как ее сын выстраивает солдатиков на земле, и вздохнула:
   – И почему дети всегда лезут в грязь?
   – Это обычно для мальчиков, – пожала плечами Эмили. – Хорошо еще, что он любит мыться.
   – Как ты думаешь, можно ли сделать небольшой пруд во дворе? Он хочет, чтобы на день рождения ему подарили кораблик, который бы он стал пускать в пруду.
   – Боже, что этот ребенок придумает в следующий раз? У него богатое воображение.
   – Да, но исключительно насчет морских сражений.
   – Я уверена, это у него от отца, капитана Фэрхевена. – Эмили начала промывать очищенную картошку в воде.
   Триста улыбнулась:
   – Да. До свидания, Эмили, я приду домой только к ужину.
   – До свидания, миссис Фэрхевсн. Вы возьмете тележку?
   – Сегодня хороший день. Я прогуляюсь.
   – Может, попросить молодого Стюарта проводить вас? – Это был ее сын, которому уже было под двадцать, и который собирался жениться. Молодым Стюартом его называли, чтобы отличить его от отца, старого Стюарта.
   – Он подметает переднюю лестницу. Я сама поговорю с ним, когда буду выходить из дома.
   В компании молодого Стюарта они неспешно пошли по лондонским улицам. Стюарт развлекал ее разговором, рассказывая главным образом о себе, пока они пережидали, когда мимо проедут экипажи. Триста улыбалась, кивала и всячески демонстрировала интерес, когда Стюарт рассказывал ей об их планах с красавицей Бетси. Поскольку он не задавал вопросов, ей было легко его слушать, раздумывая об Эйлсгарте.
   Она была так поражена вчера, увидев его в магазине, что не посмотрела на женщину, с которой он пришел. Триста не была с ней знакома. Кем бы эта женщина ни была, очевидно, Роман к ней привязан. Он проявил на удивление много энергии, чтобы немедленно заменить испорченную шляпу его спутницы. Неужели женитьба усмирила этого беспутного шалопая? Интересно, что стало с деньгами той богатой наследницы, на которой он женился? Возможно, он любит эту женщину.
   Когда они вошли в магазин, Стюарт приложил руку к шляпе и сказал, что вернется за ней в шесть часов. Триста вошла в магазин, ожидая, что ее приветливо встретят. Странно – но вокруг была тишина.
   – Здесь есть кто-нибудь? – спросила она, снимая с себя шляпу и шаль и складывая их в угол. Куда все подевались? – Миссис Хайнс? – позвала она, направляясь к занавесу. Но как только подошла ближе, занавес внезапно отдернулся и ей навстречу вышла Дина. Ее глаза были круглыми от изумления.
   – Триста, прости.
   – Прости? Почему? Что случилось?
   – Он не уходит, мама не устояла, и он сидит здесь весь день.
   – О чем ты говоришь? Твоя мама упала? С ней все в порядке?
   – Она говорит обо мне, Триста, – услышала она мужской голос.
   Вскрикнув, Дина отскочила, когда за край занавеса взялась мужская рука. Триста молча уставилась на кольцо с печаткой – фамильное наследство, столь ей знакомое. Она видела это кольцо уже много раз, мечтала о нем и вспомнила, как оно ощущается на пальце, с такой живостью, словно сама носила его сейчас.
   Занавес покачнулся, и перед ней появился сам Эйлсгарт.
   – Не устояла – в смысле проболталась. Она рассказала про тебя.
   Триста разинула рот. Она могла только молча смотреть в твердые темные глаза, которые словно пригвождали ее к месту, как булавка бабочку.
   – Ты должна ее простить. Она не сообразила, что ты хочешь остаться неузнанной. Когда я вернулся и снова стал спрашивать о тебе, она начала отрицать, что знает тебя, но ее мать, которая не была в курсе дела, все раскрыла.
   – Он просидел весь день на стуле для посетителей, просто ожидая тебя.
   Миссис Хайнс стремительно двинулась к нему, при этом ее юбки чуть слышно зашуршали.
   – Мне не нужно неприятностей, милорд. Я могу позвать констебля. – Она повелительно махнула пухлой рукой. – Мне все равно, кто вы.
   Любезное лицо Романа выразило удивление. Он чуть поклонился:
   – Я лорд Эйлсгарт, мадам, и я сказал это сразу, как только вошел. Все, что мне нужно, – это поговорить с мисс Нэш.
   – Я уже говорила вам, что это не мисс Нэш. Для вас она миссис Фэрхевен.
   Роман удивленно взглянул на нее:
   – Миссис?
   Триста все еще никак не могла обрести дар речи. И потому она лишь кивнула, не очень уверенно, слегка наклонив голову.
   – Триста? – На хмуром лице миссис Хайнс было написано участие. – Если нужно, я и в самом деле позову констебля.
   – Нет, все в порядке. Лорд Эйлсгарт – мой старый друг. – Триста с трудом выдавливала из себя слова, но в конце ее речь звучала уже спокойно. Она даже смогла изобразить на лице улыбку.
   – Тогда, наверное, мне можно вернуться к своим делам?
   – Да, пожалуйста, миссис Хайнс. Все нормально. Иди, Дина. Отправляйся в примерочную. Я уверена, что лорд Эйлсгарт не будет...
   Она хотела сказать «задерживаться долго», но нечаянно посмотрела на него, и слова застряли у нее в горле. Этим самым утром, всего час назад, она смотрела на его миниатюрный портрет.
 
   – Привет, мисс Нэш, – произнес он в тот солнечный полдень, когда появился в будуаре своей матери, где Триста читала вслух рассказы. Леди Эйлсгарт сидела рядом, глядя перед собой распухшими глазами.
   Он скакал всю дорогу от далекой деревушки за водопадом, у которой его высадил почтовый дилижанс. От ветра его волосы торчали в разные стороны, а лицо раскраснелось. Его глаза светились; ему было приятно их удивление. Прошли годы с того времени, когда он был здесь в последний раз, и у них и в мыслях не было, что он может внезапно появиться. Тем не менее он был здесь, материализовавшись, словно расколдованный эльф.
   С ней он поздоровался небрежно, быстро и с интересом оглядывая все вокруг. Но затем он снова подошел к ней, прищурившись, как всегда, когда он чем-то интересовался.
   Он снова поздоровался, но его голос был теплее, и в нем звучала не только любезность. Он сказал: «Ну, здравствуй, мисс Нэш».
 
   Роман сильно изменился с того дня, когда она впервые увидела его взрослым. Прошло почти восемь лет. На лбу его появились легкие морщины, а у уголков рта прорезались скобки. Его волосы, хоть и были по-прежнему непокорными, немного потемнели. Жизнь в Лондоне наложила на Романа печать усталости. Судя по всему, ему приходилось много времени находиться вне дома.
   – Ты замужем? – спросил Роман, проходя в рабочую комнату. Когда он встал в середине комнаты, его высокая широкоплечая фигура словно сделала помещение теснее.
   – Нет. А ты?
   – Вдовец, – сказал он. Триста начала искать шелк, чтобы начать новую шляпу. – Когда ты приехала в Лондон?
   У Тристы комок застрял в горле, ей было неприятно произносить ложь.
   – После смерти мужа я переехала в Лондон. Здесь работала моя кузина, она помогла мне найти работу. Как видишь, я прекрасно устроилась. – Она не смогла удержаться от того, чтобы не добавить с гордостью: – Я делаю сбережения, чтобы приобрести магазин. Возможно, если ничто не помешает, через два-три года я стану собственницей.
   Роман передвинулся к другому концу стола. От его изучающих глаз ей стало неуютно. Она уже успела забыть этот взгляд, словно раздевающий для внимательной оценки.
   – Почему ты вчера от меня убежала? – спросил Роман.
   – Я не убегала, – отрывисто произнесла Триста и тут же почувствовала, что ее лицо запылало от замешательства, страха и смущения. – Я...
   – Ты увидела меня и убежала. Когда я зашел посмотреть на тебя, меня встретила какая-то другая девушка. Она сказала, что ты здесь больше не работаешь. Я сомневаюсь, что она не получила на этот счет твоих указаний.
   – Я ей в самом деле ничего не говорила, – возразила Триста, злясь на себя, что ведет себя в его присутствии так по-детски. – Очевидно, она заметила, что я не хочу с тобой разговаривать, и сделала соответствующие выводы. Кроме того, она знает меня как Тристу Фэрхевен. Это мое... имя после замужества.
   – Если бы тебя звали Мэри или как-то в этом духе, я бы мог поверить в эту ошибку, но женщин с именем Триста очень мало. – Он сделал шаг вперед, а она – шаг назад. – Мне известна только одна.
   – Может, она подумала, что ты сказал «Патрисия». Мое имя иногда путают.
   – Возможно. Ты до сих пор не сказала, почему ты бежала.
   Тристе была безразлична эта тема, и она пожала плечами:
   – Наверное, не хотела с тобой говорить. Так ли уж это важно? Мы не видели друг друга много лет, и не о чем разговаривать.
   – Ясно. – Он еще раз пристально осмотрел ее с головы до ног. Тут Триста запоздало пожалела, что не привела волосы в порядок, поскольку собиралась в рабочую комнату. Хорошо еще, что чисто случайно она сегодня оказалась в одном из своих лучших нарядов.
   – Здесь на улице есть кафе. Давай сходим туда. Я хочу с тобой поговорить.
   Триста отрицательно покачала головой, но это предложение было ей приятно.
   – Я не могу. Я только пришла, и мне нужно закончить свою работу.
   – Об этом не беспокойся, – звонко заявила Дина. Триста увидела в дверях Дину и ее маленькую сестру, смотрящих на них через открытую дверь.
   – Я со всем справлюсь, – уверила Дина, с заговорщическим видом посмотрев на Эйлсгарта. – Я и не знала, что вы знакомы. Но это просто замечательно. По тому, как ты отреагировала вчера, Триста, я думала, что у тебя какие-то проблемы. Но я не вижу, зачем тебе здесь оставаться. Если дело в работе, ни о чем не волнуйся. Я за всем прослежу.
   В глазах Романа мелькнуло хитрое выражение. Он побеждал в своем поединке с Тристой.
   – Думаю, мисс Хайнс может помочь.
   – Вчера я просто неправильно все поняла, – объяснила Дина, польщенная, что лорд разговаривает прямо с ней. Когда Роман беседовал с девушками, они от смущения часто начинали заикаться и опускали глаза. – Сегодня у нее выходной, а встреча с другом детства – это всегда большое событие.
   Он повернулся к Тристе, высоко подняв брови:
   – Ты пришла в магазин в свой выходной. Какое трудолюбие! Теперь я понимаю, почему твоя работодательница так тебя ценит.
   Проигнорировав эти слова, Триста повернулась к Дине с хмурым выражением лица, смысл которого понять было нетрудно.
   – Я обещала твоей матери зайти в мастерскую, чтобы дать ей возможность отправиться по своим делам.
   – Но сегодня почти нет посетителей. Я могу обо всем позаботиться, а у нас нет никаких срочных заказов. Я скажу маме, что это была моя идея.
   – Вот как, – просиял Эйлсгарт. – Все улажено. Спасибо, Дина.
   – Но...
   – Мы только выпьем кофе, – сказал Эйлсгарт.
   Видя, что против нее собралась целая коалиция, Триста извинилась и поспешила в туалетную комнату, чтобы привести в порядок волосы. При помощи расчески и воды удалось уложить их чуть теснее, за исключением нескольких завитков, которые никак не удавалось приколоть заколками. Кусать губы и щипать щеки не понадобилось – ее лицо уже залилось краской. Проверив, как на ней сидит платье, Триста опустила руки.
   Что изменится, если ее одежда будет не в порядке? Она ведет себя глупо, как Дина. Ей совсем не нужно быть привлекательной для этого человека.
   Но женское тщеславие глухо к доводам логики. И потому Триста еще раз поспешно пригладила волосы, туже натянула шляпу на голову, чуть сместив ее под углом и закрепив булавкой. Она подняла плечи и глубоко вдохнула, прогоняя напряжение. Теперь она могла войти в комнату и с равнодушным видом сообщить, что готова.
   Кофе, сказала она себе. Это будет только кофе.
   – Расскажи мне о себе, – попросил Роман, опираясь на локти.
   Триста опустила глаза, не желая смотреть на него. Это нежелание Романа явно задело.
   Перед ним была какая-то новая Триста, кое в чем совершенно не похожая на прежнюю. Он знал добрую Тристу, знал чувственную, смеющуюся, презрительную. Но чинная, таинственная Триста была для него чем-то новым.
   Конечно, не стоило ожидать, что она останется прежней после стольких лет. Жизнь меняет людей, их взгляды и настроение. Он и не ожидал, что она будет ему рада. Их расставание было для них обоих неприятным.
   Но почему она выглядит такой... холодной? Совершенно закрытой для него?
   Он раньше не чувствовал ничего подобного.
   – Мне особенно нечего рассказывать. Я работаю в шляпном магазине. И хочу приобрести его...
   – Ты уже это говорила. – Его голос выдавал интерес и нетерпение. Роману хотелось перегнуться через стол и взять ее за руку. Думала ли она о нем? Кем был Фэрхевен? Любила ли она его? Горюет ли о нем, и если да, то о чем больше – об утрате мужа или о расставании с ним, Романом?..
   И почему она тогда ушла?
   – В целом у меня довольно однообразная жизнь, – сухо произнесла Триста.
   – Сколько времени ты вдова?
   Она опустила ресницы:
   – Очень долго.
   Роман замолчал. Он знал, что иногда следует сделать паузу, чтобы собеседник мог собраться с мыслями и начал говорить, не выдержав неловкой тишины. Роман уже не первый раз пользовался этим приемом.
   Но Триста только пила свой кофе мелкими глотками. Вдруг она внезапно подняла на него глаза. Они были серыми, обычно светлого и чуть туманного оттенка, но на этот раз, видно, от волнения зрачки расширились и ободки вокруг них стали казаться стальными. Роман внезапно вспомнил, как впивались эти зрачки в него, когда они занимались любовью, и притягивали его, да так, что он был не в силах отвести взгляд. От воспоминаний все его тело захлестнула волна удовольствия.
   Роман отвел взгляд:
   – Жаль это слышать.
   Боже, каким же странным он стал! Он не был знаком с этим человеком и тем не менее готов танцевать от радости, что тот скончался. У него не было никаких шансов с Тристой – она на него почти не глядела. У них все кончилось уже давно. И все-таки он чувствовал ревность.
   – Леди Эйлсгарт умерла, – внезапно сообщил он.
   – Я знаю. Мне это сказали друзья из пригорода.
   – Не моя мать. Я говорю о жене.
   – О, – без особого интереса произнесла Триста, – мне жаль.
   – Да. Оказалось, что после ее смерти я ничего не получил в наследство от ее отца. Она меня невзлюбила и настроила против меня отца. Она считала, что я испортил ей жизнь, и я остался без единого фартинга, хотя мне и обещали приданое при женитьбе. Разве это не забавно?
   – Забавно?
   – Ну, смешно. Возможно, это было возмездие.
   – Жаль, что она умерла. – Глаза Тристы затуманились, а ноздри раздулись от тяжелого дыхания. – Я вижу, что ты очень о ней горюешь.
   – Мне жаль, что она скончалась, но не могу сказать, что это сильно на меня подействовало. Мы не были близки.
   – А... у нее... были дети?
   Какое-то мгновение Роман молча смотрел на нее.
   – Нет. И в значительной степени из-за этого мы стали чужими. Она считала, что детей у нее нет по моей вине. Она была уверена, что у нас нет детей по моей вине. Она вообще считала, что у нее нет недостатков, была высокого мнения о себе и совершенно избалована родителями. Они сочли, что ее смерть вызвана тем, что я не обеспечил ей достойных условий жизни.
   – От чего она умерла?
   – От воспаления легких. Она умерла очень быстро, за неделю. У меня не было даже времени позвать ее родителей. Для них особенно тяжело было, что она умерла так внезапно, и они даже не повидались с ней.
   – Но если они думали, что ты виноват, их реакция не вполне понятна, – произнесла Триста и тут же отметила про себя, что в ее голосе появилось участие. Эта сердечность раньше возникала в разговорах с Романом часто, когда он был еще мальчиком, а она – неловким подростком. Он относился к ее вниманию равнодушно – он был баловнем дома, а она дочерью служанки. Однако в его трудные минуты эта дочка показывала не презрение, а заботу, и его невольно тронуло, что кто-то находит в нем хорошее там, где этого не видит никто другой.
   Хотел он получить сейчас сочувствие? Возможно. Но он не имел обыкновения жаловаться на судьбу и растравлять раны.
   – Им было нужно кого-нибудь ненавидеть. Такие уж они люди – и я стал подходящей кандидатурой, когда они потеряли дочь. Хотя я и не считал Терезу приятной компанией, они ее любили.
   Триста деликатно кивнула.
   – Ты часто бываешь в этом городе?
   – Сейчас я в нем живу. У Грейс дом на Хановер-сквер. Я приобрел себе дом на Сент-Джайлз-Креснт.
   – Рада это слышать. – Она поставила пустую чашку и потянулась за ридикюлем. – Все это было очень интересно. Спасибо. Желаю тебе удачи.
   Он поднялся так быстро, что столкнул стул.
   – Разреши мне посмотреть на твой дом?
   – О, я не могу.
   – Ты не можешь возвратиться домой одна. Я настаиваю.
   Она бросила на него презрительный взгляд:
   – Я не балованная мисс, милорд, и не леди из вашего класса, а вдова и работающая женщина. И вполне могу возвращаться домой одна без какого-то ущерба для своей репутации.
   – Но тебе могут встретиться грабители и воры, – произнес он, идя следом, когда Триста быстро шла к выходу. – Лондон – опасный город. Только вчера я прочитал в газетах о двух женщинах, которых ограбили прямо около Чаринг-Кросс средь бела дня.
   Триста твердо произнесла:
   – Я не желаю больше злоупотреблять твоей любезностью. Я вполне могу вернуться домой одна.
   – Я хочу пойти за тобой, Триста. – Он усмехнулся, видя, какое раздражение вызвали эти слова.
   – Ты никогда не признавал отказа. Ты жалуешься, что родители твоей жены избаловали свою дочь. А избалован ты – ты всегда поступаешь так, как хочешь.
   Открывая перед ней дверь, Роман подумал: «Тогда почему я получил так мало из того, что хотел?»
   Солнце на улице было таким ярким, что Роману на миг показалось, что он вышел из пещеры. Как и положено джентльмену, он пошел между Тристой и дорогой. Бросив на него тревожный взгляд, Триста двинулась вперед по тротуару.
   – Думаю, нам больше не о чем говорить, – напряженно сказала она. – Если ты захотел что-то узнать обо мне, то за кофе ты получил достаточно информации.
   В этих словах содержался намек, что она не собирается говорить о прошлом.
   – Ты когда-нибудь думала о прошедших днях, Триста?