Страница:
– Хотя это ложь.
– Роман был занят своей супругой и пробовал завести с ней сыновей и наследников, и к нам он не проявлял никакого внимания.
– Мама! Тетя Люси! Посмотри, как он плывет! – крикнул Эндрю, хлопая в ладоши и прыгая по берегу, когда ветер надул паруса одного из кораблей и понес его по воде.
– Не бегай по грязи, – сказала ему Люси. – Он летит как птица!
– А ты отважный моряк! – подбодрила Эндрю Триста.
– Как и его отец, – тихо произнесла Люси. Триста вздрогнула. – Вот почему он так любит воду. Он считает, что его папа был капитаном. Это как бы часть его самого.
– Это лучше, чем если бы он думал, что его отец негодяй, который бросил его мать и совершенно не думает о нем. Мне следовало бы знать его лучше.
– Да, следовало.
Какое-то время они молчали, потом Триста произнесла:
– Знаешь, я не так уверена. Насчет Эндрю и Романа. Боюсь, не допустила ли я ошибку. Я никогда особо не ощущала отсутствия в моей жизни отца. Но может, для мальчика это имеет значение?
– Ты решила вообще не говорить Эйлсгарту о его ребенке? Ты же снова с ним встретилась. Может, сама судьба дает возможность Эндрю узнать о своем отце.
– О Боже! Если Роман узнает, что я от него скрывала, он меня возненавидит. Его женитьба кончилась ничем. Вдруг он попытается забрать Эндрю? А с деньгами Вулрича и влиянием леди Мэй я могу дать ему прекрасное образование и ввести в высшее общество. Если же рассказать все Роману, это может стать полной катастрофой. И мне сейчас не важно, что чувствует Роман, – главное для меня Эндрю.
Люси недовольно фыркнула.
Триста поспешила защитить свою позицию:
– Что это даст, кроме всякой грязи? Почему я должна все ему рассказать, рискуя загубить свое будущее?
Она была благодарна кузине, что та не стала говорить вслух то, что очевидно.
Мэй потягивала утренний кофе в семейной гостиной. Это было время ленча. Проснулась она поздно, поскольку весь вечер ее мучила тревога и смутное беспокойство, с которыми она никак не могла справиться. Ее отношения с Тристой были непрочными. Несмотря на множество приятных часов, которые они провели в компании друг друга, они все еще были знакомы поверхностно. А Триста оказалась очень необычной, совсем не похожей на Мишель. Мишель напоминала проснувшегося жеребенка, всегда готового и очень желающего броситься в самую гущу жизни. Триста же была себе на уме, ее уже помяла жизнь, она побывала замужем и имела ребенка, о котором должна заботиться. Она была более осторожна, более взвешенна в своих оценках – как и сама Мэй.
От внезапного звука в передней леди Мэй поспешно опустила чашку, пролив несколько капель кофе на блюдце.
В комнату вошел Роберт.
– Боже, как тихо ты ходишь! – взволнованно произнесла Мэй, приложив руку к сердцу. – Это действует мне на нервы.
– Но это то, что я и хотел сделать, – ответил он, быстро подходя к ней, чтобы обнять. – Ты раньше никогда на это не жаловалась.
Рассмеявшись, Мэй поцеловала его. Роберт крепко ее обнял и на мгновение застыл, скользя по ее лицу губами, что немедленно зажгло огнем ее тело.
– Я скучала без тебя.
– Глупышка, ты видишь меня и...
– Не так часто, как хотела бы. Последнее время ты очень занят.
– Кроме того, я не могу сюда приходить с такой легкостью, как в твой загородный дом. Когда ты туда вернешься?
– Это еще не скоро.
– Так ты скучала без меня? – В его голосе слышалось удовольствие.
– Ужасно. Как ты сюда попал?
На его лице появилось озорное выражение.
– Должен сказать, это непросто. Сам я стар для подобных штук, так что мне помогает сам Бог. Кстати, когда ты будешь уезжать в Парк-Лайн, ты должна распорядиться заколотить окошечко на первом этаже, которое ведет в котельную. Оно плохо закрывается на защелку.
– Но я просила дворецкого тщательно проверить помещения перед тем, как Триста купит... А как ты об этом узнал?
Он пожал плечами:
– Мужчина должен быть изобретательным. Но мы слишком много разговариваем. Иди сюда.
– Какое у тебя выражение лица, Роберт! Оно предвещает что-то дурное.
– Тогда почему ты улыбаешься?
– Потому что мне нравится, когда твои глаза обещают что-то дурное. – Она с жадностью смотрела на его лицо. Роберт часто приходил в ее дом, и всегда тайно. Было мало ночей, которые они бы не проводили вместе. Она и не подозревала, где он жил, когда не был с ней. Ей приходилось бороться со своим любопытством и ревностью. На нечто большее в отношениях с Робертом она претендовать не могла.
Ее глаза опустились к открытому вороту его пальто. На Роберте под пальто была только одна рубашка из легкого батиста, подшитая аккуратными маленькими лентами. Рубашка была розовой.
– Ты почти не одета, значит, меня сегодня ждала.
– Я тебя всегда жду, – ответила Мэй. Ее руки коснулись его волос и тут же ощутили, как пружинят его кудри.
– Ты захотела меня увидеть. Признайся. Эта мысль заставила меня покинуть своих посетителей и броситься сюда, подобно хорошо натренированному псу. – Он провел рукой по ее щеке, по шее, а потом скользнул в вырез ее платья.
– Но ты же не собираешься заняться этим сейчас, – произнесла она, поначалу отпрянув. Но поскольку он продолжал ласкать ее кожу, она сдалась. – Приходи вечером.
– Я не могу ждать до вечера. Иногда дверца на первом этаже закрыта на засов, и это меня очень расстраивает.
– Я распоряжусь, чтобы окно было открыто. Но... не сейчас. Я должна одеться.
– Ты ждешь Шарбонно? – В его голосе слышалось беспокойство. У любого другого мужчины это можно было принять за ревность – но не у него. Роберт, ревнующий к Шарбонно, – это такой же абсурд, как газель, завидующая фации бабуина.
– Да, а что?
Он убрал руку. Мэй облегченно вздохнула и, справившись с собой, села. Однако оказалось, что она недооценила его страстность и решительность. На лице Роберта появилось злое выражение, словно он вспомнил о чем-то неприятном.
– Что с тобой? – спросила она.
– Это меня начинает раздражать, – ответил он.
– Что?
– То, что у меня остаются одни лишь ночи. Я помню, что мы решили никогда об этом не говорить, но временами мне становятся невыносимы наши половинчатые отношения. И когда ты переехала сюда, они стали совсем нестерпимыми.
Мэй разволновалась.
– Мне самой тоскливо без тебя, – призналась она. – Но тебе глупо расстраиваться из-за лорда Шарбонно.
– Он тебя любит.
– Но я... – Она чуть не сказала «я люблю тебя». Они никогда не говорили о любви. Эта была одна из многих тем, которых они старались избегать. Оба хорошо знали правду. Вместо этого она произнесла: – Но я его никогда не любила. Он был лишь моим поклонником. Я встречалась с ним раньше, но он мало что для меня значит.
– Хорошо. – Его глаза жадно прошлись по ее телу и вернулись к вырезу у шеи. Мэй почувствовала, что у нее от этого взгляда покалывает в груди, а соски твердеют, жаждая его прикосновений.
Он опустил голову в изгиб ее шеи, и Мэй услышала его удовлетворенный вздох. От этого она расслабилась, но только до того момента, как почувствовала прикосновение его длинных сильных пальцев. Она поняла его намерения, и ее охватили разноречивые чувства – возбуждение и страх.
– Триста вышла погулять в парке. Она может в любой момент вернуться.
– Это будет еще не скоро.
Мастерство, с которым он принялся ее возбуждать, было несравненным. Оно лишало ее всяких сил для сопротивления. Мэй буквально впилась в его рот. Роберт рассмеялся.
Этот смех привел ее в чувство и разозлил. Но Роберт не отстранялся и продолжал все так же вжиматься в ее тело.
– Я слышу, как открылась передняя дверь. Уходи, быстро.
– Ну и что, если она войдет? – усмехнулся Роберт. – Она найдет здесь тебя и меня... в таком виде... в таких деликатных позах. Она сразу поймет, что мы делаем. Это меня еще больше возбудит, а тебя?
– Нет! Я просто умру.
Он прильнул губами к ее шее.
– Страх обостряет чувства, – пробормотал он, чуть касаясь губами ее покрасневшей кожи. Он чуть сместился, так что его грудь прошла по ее. Она почувствовала острое удовольствие. – Опасность разогревает кровь.
Выгнув спину, она оттолкнула его руки. Она действительно чувствовала, как закипала ее кровь.
– Это... Роберт, я не могу...
– Ты можешь.
Она совершенно не знала, как ей быть.
– Они идут сюда.
– Нет, дорогая. – Он рассмеялся. – Это ты идешь.
По ее телу прошли могучие волны наслаждения. Мэй закусила губы, чтобы не закричать, и с силой сжимала своего возлюбленного, пока любовный шторм не угас. Когда она успокоилась, то закрыла глаза и откинулась назад, тяжело дыша, пытаясь собраться с силами.
У самого ее уха голос Роберта произнес:
– Эх, Мэй! Когда-нибудь ты меня погубишь.
Она услышала, что он поднимается, но не открыла глаз. Ей всегда причинял боль его уход.
А потом она услышала быстрые шаги маленьких ножек Эндрю, бегущих через дверь гостиной. Мэй поспешно поднялась, чтобы привести себя в порядок.
Не прошло и минуты, как двери распахнулись и в комнате появились Триста и Люси, все еще в своих легких плащах и с перчатками на руках.
– На улице просто восхитительно! – воскликнула Триста. Сняв шляпу, она пригладила волосы. – Поднялся ветер и немного щиплет морозец, но солнце ярко светит, когда его не закрывают тучи. Апрель такой непостоянный... Тетя Мэй, что вы делаете у открытого окна? – вскричала Триста. – Еще слишком холодно, а вы только в халате.
Мэй выпрямилась. Потом обернулась на окно, словно удивляясь, что оно открыто.
– Я... мне стало жарко. – Она вспыхнула, поняв, как двусмысленно прозвучали ее слова.
– Я это вижу. Ты совсем красная. Ты себя хорошо чувствуешь? О Боже! У тебя из губы течет кровь.
С расширенными глазами Мэй проверила свои губы и обнаружила капельку крови на раздувшейся нижней губе.
– Я... Думаю, это случайно. Мне надо прилечь. Я чувствую себя... уставшей.
Триста молча смотрела, как ее тетя почти бегом покинула комнату, после чего они с Люси обменялись недоумевающими взглядами.
Дом около парка оказался не особняком. Это был высокий городской дом с тремя этажами, выстроенный в стиле Палладио[2]. Под карнизами виднелось множество мансардных окон. Фасад был богато украшен. Расположенный перед домом сад ограждали чугунные решетки. Здание выглядело великолепно, и Роману пришлось признаться, что он восхищен.
Этот дом он разыскал без особого труда. Триста Фэрхевен была уже хорошо известна в высшем обществе. Она считалась одной из завидных невест города и уже имела знатных поклонников.
Она не могла больше от него скрыться.
Роман постучал чугунным кольцом в дверь и увидел, что за окном кто-то на него показывает рукой. Он ожидал, что его не примут, и когда вышедший лакей попросил его подождать в гостиной, был удивлен.
Появления Тристы он ждал с волнением, оглядывая со вкусом обставленную комнату. Эта комната произвела на него большое впечатление. Лучших он не видел. Похоже на то, что у Тристы в этом деле был знающий учитель. Особенно его удивила дорогая обстановка. Он почувствовал себя неловко. Комната словно напомнила ему, как изменилось положение Тристы.
Дверь приоткрылась, и Роман повернулся к ней, но единственное, что он увидел, была черноволосая головка на уровне дверной ручки. Головка тут же исчезла, и он услышал быстро убегающие шажки. Роман поднялся, раздумывая, не отправиться ли ему следом, чтобы посмотреть, кто это был. Он знал, что у Тристы есть сын. Последнее время он собирал все крохи информации о ней. И почти все его знакомые упоминали об этом сыне.
Зависть мучила его – Триста любила какого-то неизвестного героического капитана Фэрхевена и родила от него сына. Они поженились и достаточно быстро заимели ребенка. Должно быть, это была сильная любовь.
Когда в двери появилась Триста, он почти испугался – так глубоко он был погружен в раздумья. Она вошла в комнату уверенно и спокойно.
– Очень любезно с твоей стороны, что ты ко мне зашел, – с подчеркнутой вежливостью сказала она. – Хотя ты и злоупотребляешь нашим старым знакомством. Все, что нас связывало, в прошлом. И ничему из того нет места в настоящем.
Роман постарался, чтобы его поза казалась более непринужденной, и всмотрелся в ее лицо.
– Ты сразу меня приняла, чтобы сказать мне это?
Она чуть заметно, подобно королеве, наклонила голову.
– Ты знаешь, что я говорю правду. Нужно, чтобы между нами было все ясно. И на этом покончим.
Эти слова его разозлили. Он и так плохо владел своими чувствами. Они были для этого чересчур бурными. Он уже попадал из-за своей вспыльчивости в ряд историй, и его даже звали за глаза «маленький лорд Грозный».
Когда он стал взрослым, его темперамент несколько поостыл. Сейчас он, опытный мужчина, умел справляться со своими вспышками. Но когда он был с Тристой, прошлое и настоящее каким-то странным образом перемешивались в его голове и он снова превращался в прежнего необузданного юнца.
Он поднялся и направился к окну, занавешенному синими шелковыми шторами. Собранная в складки ткань мягко ниспадала до самого пола.
– Ты знаешь, я скучаю о прошлом. – Он заметил, что ее спина напряглась. – О тех днях, что мы провели на болотах. Помнишь середину лета?
– Нет, – решительно произнесла Триста. Потом она подняла колокольчик, и тот громко зазвонил. – Где Белинда? Я просила ее немедленно принести чай.
Роман отметил, что Триста стала еще прелестнее. Ее волосы, мягкие, как прядильный шелк, поблескивали в неярком свете.
– Помнишь полночь, Триста? Мы танцевали как язычники.
– Не могу вспомнить, – чуть запнувшись, ответила она.
– Ты тогда в первый раз выпила вина и тут же порядком набралась. Ты выглядела просто восхитительно со своими чашками той ночью. Ты сбросила туфли и подняла юбку до колен...
– Роман, прошу тебя! – выкрикнула она.
Его имя, произнесенное Тристой, резануло его, словно нож. О чем она говорит? «Роман, прошу тебя, люби меня, пожалуйста, прекрати всю эту чушь и обними меня!» Именно это он хотел сейчас услышать.
– Я не желаю говорить о прошлом, – настойчиво повторила она. – Для меня это слишком болезненно. Я давно приняла решение забыть о старом и не собираюсь вспоминать то печальное время ради твоего развлечения.
– Почему ты так плохо к нему относишься? – спросил Роман. – Странно. Как я помню, тебе то время очень нравилось.
Ее глаза вспыхнули. Хоть она осталась сидеть недвижимо, Роман заметил, с какой силой она сжала подлокотники кресла.
– Мне это нравилось, поскольку ты можешь быть привлекательным, когда захочешь.
– Так что ты не так холодна, как пыталась показать это на балу? Рад это слышать.
– Я не недооцениваю тебя, Роман. Ты не потерял своих способностей. Это вызывает у меня тревогу, а я нынче не люблю играть с опасностью. Я уже женщина, а не глупая девчонка. Немногим мудрее, но куда прагматичнее. Даже циничная. Если ты не уйдешь, я попрошу тебя вывести, и ты можешь делать что хочешь, даже закатить скандал. – Ее голос перешел на крик, почти истерический. – Я не желаю вспоминать прошлое, понятно это тебе?
Она выпрямилась на стуле. Лежащие у нее на коленях кулаки побелели от напряжения. Роман почувствовал сожаление – как всегда после того, как с кем-то обменивался колкостями.
Он снова опустился на стул.
– Очень хорошо. Тогда о чем мы будем говорить?
– Ни о чем. Разве ты не видишь, что нам не о чем говорить? Я пытаюсь быть с тобой вежливой, но это невозможно. О, я вспоминаю, как ты себя вел, когда чувствовал себя забытым и отвергнутым. Ты ругался как сумасшедший. Надеюсь, ты меня поймешь. Между нами не может быть даже дружбы.
– От этого примирительного тона меня тошнит. Когда ты на меня сердилась, было значительно лучше. – Он чуть наклонился вперед и буквально впился в нее глазами. – Чувственнее.
Она широко открыла глаза:
– Я говорю с тобой, используя доводы разума, так что ты не сможешь воспользоваться нашей былой связью. Ни в каком виде.
– Может, ты боишься меня? – озадаченно спросил он. Триста вздрогнула, какое-то мгновение пыталась справиться с собой, а потом наклонила голову.
Хоть она так ничего и не произнесла, он знал ответ. И от этого ему стало горько. Неужели нет ничего, что изменило бы ее отношение? А он должен его изменить. Где-то в доме раздались звонкие голоса, и Триста подняла голову. Ее сын над чем-то смеялся. Ей стало тревожно.
– Я должен был жениться на ней, – внезапно сказал Роман. Она опустила веки и замерла.
– Я знаю. Мы можем это не обсуждать?
– Мой отец... ты знаешь... – А об этом он все еще не мог говорить. – У меня с нею было не так, как с тобой. Тереза не стала настоящей женой. Для такой семьи, как у меня, женитьба – это что-то вроде бизнеса. Ты это знаешь. Она совершенно не была на тебя похожа.
– Не была. Она была леди и имела наследство. Именно это тебе и требовалось, Роман. Знаешь, сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что ты, как и я, стал жертвой обстоятельств. И ни один из нас не обрел счастья.
– Я предлагал тебе решение.
– Чтобы я стала твоей любовницей? Да. Для тебя это было решение. Люди твоего класса считают это в порядке вещей.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь – «твоего класса», словно мы разновидности животных.
– Это понятие выдумала знать, чтобы отделить свою породу от всех прочих. Выше других людей и даже выше морали. Вряд ли ты сам считал, что я буду при тебе любовницей, когда ты вступишь в брак, благословленный Богом и церковью. Это нарушение моральных ценностей, понятий добра и зла, издевательство над любовью.
От тоски ему хотелось завыть. Он не мог никак возразить на то, что она сказала, ее логика была, словно веревка на его шее.
– Да, мы имеем титулы и деньги в отличие от простого народа. Скажи мне, Триста, когда тебя признали одной из нас, твои взгляды на мир изменились? Нет, я вижу, что ты продолжаешь цепляться за старую плебейскую мораль. Ты всегда держала себя так, словно мое предложение тебя оскорбило. Но многие женщины мое предложение приняли бы и были очень довольны. Но ты, Триста Нэш, на это не пошла. Ты считала себя выше этого. Ты отнеслась к моему предложению с надменностью, возможно, ты и не могла поступить иначе. Впрочем, ты всегда отличалась от всех. До тебя и после я не встречал никого, кто бы с тобой мог сравниться. Наверное, именно поэтому я никак не могу с тобой расстаться.
Триста на него даже не взглянула.
– Напротив, ты расстался со мной на редкость легко.
– Я не разрешал тебе уходить. Я никогда не хотел этого.
– Ты сделал это, Роман. Ты обменял меня на богатую наследницу.
– Ладно, черт побери. Я выполнил свой долг. Это была ошибка. Да, иногда я делаю промахи. Но я их не повторяю.
Служанка принесла чай, но Роман подумал, что беседу пора заканчивать. Зачем он вообще сюда пришел? Он не думал об этом. Все, что ему нужно было, – это встретиться еще раз, вновь поговорить, снова провести время в ее присутствии. Возможно, ему было просто одиноко.
Не говоря ни звука, служанка налила чай, и Роман начал машинально размешивать сливки. От неприятного звука ложки по дну чашки по его телу словно прошел электрический ток. Он хмуро уставился в чашку, раздумывая над своим глупым поступком.
Провидение вернуло им то, что когда-то было потеряно, – удивительным и странным образом. Однако они этим не воспользовались. Только сейчас Роман со всей ясностью осознал, что обманывал себя и в результате неправильно все оценил. Он поставил чашку на столик, что располагался между ними, и поднялся.
– Ты совершенно права. Это было плохой идеей. Не знаю, о чем я думал, собираясь сюда.
Почти дойдя до двери, он остановился.
– Если мы когда-нибудь встретимся, знай, что я не остался без денег. Может, ты решила, что я интересуюсь тобой, потому что ты получила наследство? Это не так. Хотя семья Терезы забрала акции, которые обещала мне, я получил ее приданое, которое весьма ощутимо. Я вложил эти деньги, и если бы ты действительно навела обо мне справки, как утверждала, то узнала бы, что я состоятелен. Короче, Триста, мне не нужны твои деньги. У меня денег больше, чем ты получила в наследство от Вулрича. Но живу я скромно. Не могу сказать, что аскетично, но и мотать деньги не хочу. Я хочу накопить побольше денег и потому живу экономно. Как ты думаешь, почему?
Он помолчал, не ожидая ответа, а лишь для того, чтобы его следующие слова прозвучали эффектнее:
– Потому что у меня когда-нибудь может появиться наследник, и я не хочу, чтобы он оказался перед выбором, который стоял передо мной. Он будет свободен в определении своей судьбы, волен встречаться с теми, с кем хочет, идти туда, куда желает. Женится на той, кого сам выберет.
Тут до него снова донесся слабый звук детского голоса, и Роман заметил, что у Тристы дрогнули губы. Он почувствовал, словно что-то кольнуло в сердце, и решил, что оставаться здесь – это только еще больше унижать себя.
Глава 6
– Роман был занят своей супругой и пробовал завести с ней сыновей и наследников, и к нам он не проявлял никакого внимания.
– Мама! Тетя Люси! Посмотри, как он плывет! – крикнул Эндрю, хлопая в ладоши и прыгая по берегу, когда ветер надул паруса одного из кораблей и понес его по воде.
– Не бегай по грязи, – сказала ему Люси. – Он летит как птица!
– А ты отважный моряк! – подбодрила Эндрю Триста.
– Как и его отец, – тихо произнесла Люси. Триста вздрогнула. – Вот почему он так любит воду. Он считает, что его папа был капитаном. Это как бы часть его самого.
– Это лучше, чем если бы он думал, что его отец негодяй, который бросил его мать и совершенно не думает о нем. Мне следовало бы знать его лучше.
– Да, следовало.
Какое-то время они молчали, потом Триста произнесла:
– Знаешь, я не так уверена. Насчет Эндрю и Романа. Боюсь, не допустила ли я ошибку. Я никогда особо не ощущала отсутствия в моей жизни отца. Но может, для мальчика это имеет значение?
– Ты решила вообще не говорить Эйлсгарту о его ребенке? Ты же снова с ним встретилась. Может, сама судьба дает возможность Эндрю узнать о своем отце.
– О Боже! Если Роман узнает, что я от него скрывала, он меня возненавидит. Его женитьба кончилась ничем. Вдруг он попытается забрать Эндрю? А с деньгами Вулрича и влиянием леди Мэй я могу дать ему прекрасное образование и ввести в высшее общество. Если же рассказать все Роману, это может стать полной катастрофой. И мне сейчас не важно, что чувствует Роман, – главное для меня Эндрю.
Люси недовольно фыркнула.
Триста поспешила защитить свою позицию:
– Что это даст, кроме всякой грязи? Почему я должна все ему рассказать, рискуя загубить свое будущее?
Она была благодарна кузине, что та не стала говорить вслух то, что очевидно.
Мэй потягивала утренний кофе в семейной гостиной. Это было время ленча. Проснулась она поздно, поскольку весь вечер ее мучила тревога и смутное беспокойство, с которыми она никак не могла справиться. Ее отношения с Тристой были непрочными. Несмотря на множество приятных часов, которые они провели в компании друг друга, они все еще были знакомы поверхностно. А Триста оказалась очень необычной, совсем не похожей на Мишель. Мишель напоминала проснувшегося жеребенка, всегда готового и очень желающего броситься в самую гущу жизни. Триста же была себе на уме, ее уже помяла жизнь, она побывала замужем и имела ребенка, о котором должна заботиться. Она была более осторожна, более взвешенна в своих оценках – как и сама Мэй.
От внезапного звука в передней леди Мэй поспешно опустила чашку, пролив несколько капель кофе на блюдце.
В комнату вошел Роберт.
– Боже, как тихо ты ходишь! – взволнованно произнесла Мэй, приложив руку к сердцу. – Это действует мне на нервы.
– Но это то, что я и хотел сделать, – ответил он, быстро подходя к ней, чтобы обнять. – Ты раньше никогда на это не жаловалась.
Рассмеявшись, Мэй поцеловала его. Роберт крепко ее обнял и на мгновение застыл, скользя по ее лицу губами, что немедленно зажгло огнем ее тело.
– Я скучала без тебя.
– Глупышка, ты видишь меня и...
– Не так часто, как хотела бы. Последнее время ты очень занят.
– Кроме того, я не могу сюда приходить с такой легкостью, как в твой загородный дом. Когда ты туда вернешься?
– Это еще не скоро.
– Так ты скучала без меня? – В его голосе слышалось удовольствие.
– Ужасно. Как ты сюда попал?
На его лице появилось озорное выражение.
– Должен сказать, это непросто. Сам я стар для подобных штук, так что мне помогает сам Бог. Кстати, когда ты будешь уезжать в Парк-Лайн, ты должна распорядиться заколотить окошечко на первом этаже, которое ведет в котельную. Оно плохо закрывается на защелку.
– Но я просила дворецкого тщательно проверить помещения перед тем, как Триста купит... А как ты об этом узнал?
Он пожал плечами:
– Мужчина должен быть изобретательным. Но мы слишком много разговариваем. Иди сюда.
– Какое у тебя выражение лица, Роберт! Оно предвещает что-то дурное.
– Тогда почему ты улыбаешься?
– Потому что мне нравится, когда твои глаза обещают что-то дурное. – Она с жадностью смотрела на его лицо. Роберт часто приходил в ее дом, и всегда тайно. Было мало ночей, которые они бы не проводили вместе. Она и не подозревала, где он жил, когда не был с ней. Ей приходилось бороться со своим любопытством и ревностью. На нечто большее в отношениях с Робертом она претендовать не могла.
Ее глаза опустились к открытому вороту его пальто. На Роберте под пальто была только одна рубашка из легкого батиста, подшитая аккуратными маленькими лентами. Рубашка была розовой.
– Ты почти не одета, значит, меня сегодня ждала.
– Я тебя всегда жду, – ответила Мэй. Ее руки коснулись его волос и тут же ощутили, как пружинят его кудри.
– Ты захотела меня увидеть. Признайся. Эта мысль заставила меня покинуть своих посетителей и броситься сюда, подобно хорошо натренированному псу. – Он провел рукой по ее щеке, по шее, а потом скользнул в вырез ее платья.
– Но ты же не собираешься заняться этим сейчас, – произнесла она, поначалу отпрянув. Но поскольку он продолжал ласкать ее кожу, она сдалась. – Приходи вечером.
– Я не могу ждать до вечера. Иногда дверца на первом этаже закрыта на засов, и это меня очень расстраивает.
– Я распоряжусь, чтобы окно было открыто. Но... не сейчас. Я должна одеться.
– Ты ждешь Шарбонно? – В его голосе слышалось беспокойство. У любого другого мужчины это можно было принять за ревность – но не у него. Роберт, ревнующий к Шарбонно, – это такой же абсурд, как газель, завидующая фации бабуина.
– Да, а что?
Он убрал руку. Мэй облегченно вздохнула и, справившись с собой, села. Однако оказалось, что она недооценила его страстность и решительность. На лице Роберта появилось злое выражение, словно он вспомнил о чем-то неприятном.
– Что с тобой? – спросила она.
– Это меня начинает раздражать, – ответил он.
– Что?
– То, что у меня остаются одни лишь ночи. Я помню, что мы решили никогда об этом не говорить, но временами мне становятся невыносимы наши половинчатые отношения. И когда ты переехала сюда, они стали совсем нестерпимыми.
Мэй разволновалась.
– Мне самой тоскливо без тебя, – призналась она. – Но тебе глупо расстраиваться из-за лорда Шарбонно.
– Он тебя любит.
– Но я... – Она чуть не сказала «я люблю тебя». Они никогда не говорили о любви. Эта была одна из многих тем, которых они старались избегать. Оба хорошо знали правду. Вместо этого она произнесла: – Но я его никогда не любила. Он был лишь моим поклонником. Я встречалась с ним раньше, но он мало что для меня значит.
– Хорошо. – Его глаза жадно прошлись по ее телу и вернулись к вырезу у шеи. Мэй почувствовала, что у нее от этого взгляда покалывает в груди, а соски твердеют, жаждая его прикосновений.
Он опустил голову в изгиб ее шеи, и Мэй услышала его удовлетворенный вздох. От этого она расслабилась, но только до того момента, как почувствовала прикосновение его длинных сильных пальцев. Она поняла его намерения, и ее охватили разноречивые чувства – возбуждение и страх.
– Триста вышла погулять в парке. Она может в любой момент вернуться.
– Это будет еще не скоро.
Мастерство, с которым он принялся ее возбуждать, было несравненным. Оно лишало ее всяких сил для сопротивления. Мэй буквально впилась в его рот. Роберт рассмеялся.
Этот смех привел ее в чувство и разозлил. Но Роберт не отстранялся и продолжал все так же вжиматься в ее тело.
– Я слышу, как открылась передняя дверь. Уходи, быстро.
– Ну и что, если она войдет? – усмехнулся Роберт. – Она найдет здесь тебя и меня... в таком виде... в таких деликатных позах. Она сразу поймет, что мы делаем. Это меня еще больше возбудит, а тебя?
– Нет! Я просто умру.
Он прильнул губами к ее шее.
– Страх обостряет чувства, – пробормотал он, чуть касаясь губами ее покрасневшей кожи. Он чуть сместился, так что его грудь прошла по ее. Она почувствовала острое удовольствие. – Опасность разогревает кровь.
Выгнув спину, она оттолкнула его руки. Она действительно чувствовала, как закипала ее кровь.
– Это... Роберт, я не могу...
– Ты можешь.
Она совершенно не знала, как ей быть.
– Они идут сюда.
– Нет, дорогая. – Он рассмеялся. – Это ты идешь.
По ее телу прошли могучие волны наслаждения. Мэй закусила губы, чтобы не закричать, и с силой сжимала своего возлюбленного, пока любовный шторм не угас. Когда она успокоилась, то закрыла глаза и откинулась назад, тяжело дыша, пытаясь собраться с силами.
У самого ее уха голос Роберта произнес:
– Эх, Мэй! Когда-нибудь ты меня погубишь.
Она услышала, что он поднимается, но не открыла глаз. Ей всегда причинял боль его уход.
А потом она услышала быстрые шаги маленьких ножек Эндрю, бегущих через дверь гостиной. Мэй поспешно поднялась, чтобы привести себя в порядок.
Не прошло и минуты, как двери распахнулись и в комнате появились Триста и Люси, все еще в своих легких плащах и с перчатками на руках.
– На улице просто восхитительно! – воскликнула Триста. Сняв шляпу, она пригладила волосы. – Поднялся ветер и немного щиплет морозец, но солнце ярко светит, когда его не закрывают тучи. Апрель такой непостоянный... Тетя Мэй, что вы делаете у открытого окна? – вскричала Триста. – Еще слишком холодно, а вы только в халате.
Мэй выпрямилась. Потом обернулась на окно, словно удивляясь, что оно открыто.
– Я... мне стало жарко. – Она вспыхнула, поняв, как двусмысленно прозвучали ее слова.
– Я это вижу. Ты совсем красная. Ты себя хорошо чувствуешь? О Боже! У тебя из губы течет кровь.
С расширенными глазами Мэй проверила свои губы и обнаружила капельку крови на раздувшейся нижней губе.
– Я... Думаю, это случайно. Мне надо прилечь. Я чувствую себя... уставшей.
Триста молча смотрела, как ее тетя почти бегом покинула комнату, после чего они с Люси обменялись недоумевающими взглядами.
Дом около парка оказался не особняком. Это был высокий городской дом с тремя этажами, выстроенный в стиле Палладио[2]. Под карнизами виднелось множество мансардных окон. Фасад был богато украшен. Расположенный перед домом сад ограждали чугунные решетки. Здание выглядело великолепно, и Роману пришлось признаться, что он восхищен.
Этот дом он разыскал без особого труда. Триста Фэрхевен была уже хорошо известна в высшем обществе. Она считалась одной из завидных невест города и уже имела знатных поклонников.
Она не могла больше от него скрыться.
Роман постучал чугунным кольцом в дверь и увидел, что за окном кто-то на него показывает рукой. Он ожидал, что его не примут, и когда вышедший лакей попросил его подождать в гостиной, был удивлен.
Появления Тристы он ждал с волнением, оглядывая со вкусом обставленную комнату. Эта комната произвела на него большое впечатление. Лучших он не видел. Похоже на то, что у Тристы в этом деле был знающий учитель. Особенно его удивила дорогая обстановка. Он почувствовал себя неловко. Комната словно напомнила ему, как изменилось положение Тристы.
Дверь приоткрылась, и Роман повернулся к ней, но единственное, что он увидел, была черноволосая головка на уровне дверной ручки. Головка тут же исчезла, и он услышал быстро убегающие шажки. Роман поднялся, раздумывая, не отправиться ли ему следом, чтобы посмотреть, кто это был. Он знал, что у Тристы есть сын. Последнее время он собирал все крохи информации о ней. И почти все его знакомые упоминали об этом сыне.
Зависть мучила его – Триста любила какого-то неизвестного героического капитана Фэрхевена и родила от него сына. Они поженились и достаточно быстро заимели ребенка. Должно быть, это была сильная любовь.
Когда в двери появилась Триста, он почти испугался – так глубоко он был погружен в раздумья. Она вошла в комнату уверенно и спокойно.
– Очень любезно с твоей стороны, что ты ко мне зашел, – с подчеркнутой вежливостью сказала она. – Хотя ты и злоупотребляешь нашим старым знакомством. Все, что нас связывало, в прошлом. И ничему из того нет места в настоящем.
Роман постарался, чтобы его поза казалась более непринужденной, и всмотрелся в ее лицо.
– Ты сразу меня приняла, чтобы сказать мне это?
Она чуть заметно, подобно королеве, наклонила голову.
– Ты знаешь, что я говорю правду. Нужно, чтобы между нами было все ясно. И на этом покончим.
Эти слова его разозлили. Он и так плохо владел своими чувствами. Они были для этого чересчур бурными. Он уже попадал из-за своей вспыльчивости в ряд историй, и его даже звали за глаза «маленький лорд Грозный».
Когда он стал взрослым, его темперамент несколько поостыл. Сейчас он, опытный мужчина, умел справляться со своими вспышками. Но когда он был с Тристой, прошлое и настоящее каким-то странным образом перемешивались в его голове и он снова превращался в прежнего необузданного юнца.
Он поднялся и направился к окну, занавешенному синими шелковыми шторами. Собранная в складки ткань мягко ниспадала до самого пола.
– Ты знаешь, я скучаю о прошлом. – Он заметил, что ее спина напряглась. – О тех днях, что мы провели на болотах. Помнишь середину лета?
– Нет, – решительно произнесла Триста. Потом она подняла колокольчик, и тот громко зазвонил. – Где Белинда? Я просила ее немедленно принести чай.
Роман отметил, что Триста стала еще прелестнее. Ее волосы, мягкие, как прядильный шелк, поблескивали в неярком свете.
– Помнишь полночь, Триста? Мы танцевали как язычники.
– Не могу вспомнить, – чуть запнувшись, ответила она.
– Ты тогда в первый раз выпила вина и тут же порядком набралась. Ты выглядела просто восхитительно со своими чашками той ночью. Ты сбросила туфли и подняла юбку до колен...
– Роман, прошу тебя! – выкрикнула она.
Его имя, произнесенное Тристой, резануло его, словно нож. О чем она говорит? «Роман, прошу тебя, люби меня, пожалуйста, прекрати всю эту чушь и обними меня!» Именно это он хотел сейчас услышать.
– Я не желаю говорить о прошлом, – настойчиво повторила она. – Для меня это слишком болезненно. Я давно приняла решение забыть о старом и не собираюсь вспоминать то печальное время ради твоего развлечения.
– Почему ты так плохо к нему относишься? – спросил Роман. – Странно. Как я помню, тебе то время очень нравилось.
Ее глаза вспыхнули. Хоть она осталась сидеть недвижимо, Роман заметил, с какой силой она сжала подлокотники кресла.
– Мне это нравилось, поскольку ты можешь быть привлекательным, когда захочешь.
– Так что ты не так холодна, как пыталась показать это на балу? Рад это слышать.
– Я не недооцениваю тебя, Роман. Ты не потерял своих способностей. Это вызывает у меня тревогу, а я нынче не люблю играть с опасностью. Я уже женщина, а не глупая девчонка. Немногим мудрее, но куда прагматичнее. Даже циничная. Если ты не уйдешь, я попрошу тебя вывести, и ты можешь делать что хочешь, даже закатить скандал. – Ее голос перешел на крик, почти истерический. – Я не желаю вспоминать прошлое, понятно это тебе?
Она выпрямилась на стуле. Лежащие у нее на коленях кулаки побелели от напряжения. Роман почувствовал сожаление – как всегда после того, как с кем-то обменивался колкостями.
Он снова опустился на стул.
– Очень хорошо. Тогда о чем мы будем говорить?
– Ни о чем. Разве ты не видишь, что нам не о чем говорить? Я пытаюсь быть с тобой вежливой, но это невозможно. О, я вспоминаю, как ты себя вел, когда чувствовал себя забытым и отвергнутым. Ты ругался как сумасшедший. Надеюсь, ты меня поймешь. Между нами не может быть даже дружбы.
– От этого примирительного тона меня тошнит. Когда ты на меня сердилась, было значительно лучше. – Он чуть наклонился вперед и буквально впился в нее глазами. – Чувственнее.
Она широко открыла глаза:
– Я говорю с тобой, используя доводы разума, так что ты не сможешь воспользоваться нашей былой связью. Ни в каком виде.
– Может, ты боишься меня? – озадаченно спросил он. Триста вздрогнула, какое-то мгновение пыталась справиться с собой, а потом наклонила голову.
Хоть она так ничего и не произнесла, он знал ответ. И от этого ему стало горько. Неужели нет ничего, что изменило бы ее отношение? А он должен его изменить. Где-то в доме раздались звонкие голоса, и Триста подняла голову. Ее сын над чем-то смеялся. Ей стало тревожно.
– Я должен был жениться на ней, – внезапно сказал Роман. Она опустила веки и замерла.
– Я знаю. Мы можем это не обсуждать?
– Мой отец... ты знаешь... – А об этом он все еще не мог говорить. – У меня с нею было не так, как с тобой. Тереза не стала настоящей женой. Для такой семьи, как у меня, женитьба – это что-то вроде бизнеса. Ты это знаешь. Она совершенно не была на тебя похожа.
– Не была. Она была леди и имела наследство. Именно это тебе и требовалось, Роман. Знаешь, сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что ты, как и я, стал жертвой обстоятельств. И ни один из нас не обрел счастья.
– Я предлагал тебе решение.
– Чтобы я стала твоей любовницей? Да. Для тебя это было решение. Люди твоего класса считают это в порядке вещей.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь – «твоего класса», словно мы разновидности животных.
– Это понятие выдумала знать, чтобы отделить свою породу от всех прочих. Выше других людей и даже выше морали. Вряд ли ты сам считал, что я буду при тебе любовницей, когда ты вступишь в брак, благословленный Богом и церковью. Это нарушение моральных ценностей, понятий добра и зла, издевательство над любовью.
От тоски ему хотелось завыть. Он не мог никак возразить на то, что она сказала, ее логика была, словно веревка на его шее.
– Да, мы имеем титулы и деньги в отличие от простого народа. Скажи мне, Триста, когда тебя признали одной из нас, твои взгляды на мир изменились? Нет, я вижу, что ты продолжаешь цепляться за старую плебейскую мораль. Ты всегда держала себя так, словно мое предложение тебя оскорбило. Но многие женщины мое предложение приняли бы и были очень довольны. Но ты, Триста Нэш, на это не пошла. Ты считала себя выше этого. Ты отнеслась к моему предложению с надменностью, возможно, ты и не могла поступить иначе. Впрочем, ты всегда отличалась от всех. До тебя и после я не встречал никого, кто бы с тобой мог сравниться. Наверное, именно поэтому я никак не могу с тобой расстаться.
Триста на него даже не взглянула.
– Напротив, ты расстался со мной на редкость легко.
– Я не разрешал тебе уходить. Я никогда не хотел этого.
– Ты сделал это, Роман. Ты обменял меня на богатую наследницу.
– Ладно, черт побери. Я выполнил свой долг. Это была ошибка. Да, иногда я делаю промахи. Но я их не повторяю.
Служанка принесла чай, но Роман подумал, что беседу пора заканчивать. Зачем он вообще сюда пришел? Он не думал об этом. Все, что ему нужно было, – это встретиться еще раз, вновь поговорить, снова провести время в ее присутствии. Возможно, ему было просто одиноко.
Не говоря ни звука, служанка налила чай, и Роман начал машинально размешивать сливки. От неприятного звука ложки по дну чашки по его телу словно прошел электрический ток. Он хмуро уставился в чашку, раздумывая над своим глупым поступком.
Провидение вернуло им то, что когда-то было потеряно, – удивительным и странным образом. Однако они этим не воспользовались. Только сейчас Роман со всей ясностью осознал, что обманывал себя и в результате неправильно все оценил. Он поставил чашку на столик, что располагался между ними, и поднялся.
– Ты совершенно права. Это было плохой идеей. Не знаю, о чем я думал, собираясь сюда.
Почти дойдя до двери, он остановился.
– Если мы когда-нибудь встретимся, знай, что я не остался без денег. Может, ты решила, что я интересуюсь тобой, потому что ты получила наследство? Это не так. Хотя семья Терезы забрала акции, которые обещала мне, я получил ее приданое, которое весьма ощутимо. Я вложил эти деньги, и если бы ты действительно навела обо мне справки, как утверждала, то узнала бы, что я состоятелен. Короче, Триста, мне не нужны твои деньги. У меня денег больше, чем ты получила в наследство от Вулрича. Но живу я скромно. Не могу сказать, что аскетично, но и мотать деньги не хочу. Я хочу накопить побольше денег и потому живу экономно. Как ты думаешь, почему?
Он помолчал, не ожидая ответа, а лишь для того, чтобы его следующие слова прозвучали эффектнее:
– Потому что у меня когда-нибудь может появиться наследник, и я не хочу, чтобы он оказался перед выбором, который стоял передо мной. Он будет свободен в определении своей судьбы, волен встречаться с теми, с кем хочет, идти туда, куда желает. Женится на той, кого сам выберет.
Тут до него снова донесся слабый звук детского голоса, и Роман заметил, что у Тристы дрогнули губы. Он почувствовал, словно что-то кольнуло в сердце, и решил, что оставаться здесь – это только еще больше унижать себя.
Глава 6
Леди Мэй даже не упомянула о посещении Романа, но Триста понимала, что та теряется в догадках. Она была благодарна за отсутствие расспросов, тем не менее надо было что-то объяснить. Но она не успела этого сделать – им нанесли визит Мишель Стэндиш Коури и ее супруг, майор Эйдриан Коури, которые вернулись в Лондон после продолжительного путешествия за границей.
Увидев первый раз свою сестру по отцу, Триста была потрясена. Схожесть с отцом показалась ей просто невероятной. Такие же толстые, дико спутавшиеся кудри, глаза той же странной формы, зеленые и пронзительные.
Триста и Мишель сразу же стали друзьями. Мишель тоже была выдернута из обычной жизни доброй феей леди Мэй.
– Ерунда! – воскликнула леди Мэй, когда услышала свое имя из уст Мишель.
Майор Эйдриан Коури, муж Мишель, задержался нежным взглядом на своей супруге.
– Именно ты привела ее на бал в тот вечер, когда мы встретились. Помнишь, Мишель? Меня довольно своеобразно отрекомендовали. Я никогда этого не забуду.
Покраснев, Мишель посмотрела на него укоризненно:
– Я тоже это хорошо помню.
Рассмеявшись, майор перестал ее поддразнивать. Триста нашла его спокойным и проницательным человеком. Она слышала о нем, но личное впечатление оказалось другим. Он совсем не походил на ту легендарную фигуру, что сложилась в ее представлении. Он не был самоуверенным или лаконичным. Это был спокойный, понимающий, негромко говоривший человек, но за его благородными манерами чувствовался твердый характер.
Он обожал Мишель, и это проявлялось так трогательно, что у Тристы наворачивались слезы на глаза. Он не обхаживал ее и даже не старался показывать свои чувства; они выражались сами собой – взглядом, прикосновением, когда они оба считали, что на них никто не смотрит. Между ними двоими была какая-то связь, которую они остро ощущали.
Они были так сильно заняты своей любовью, что совсем ее не скрывали и не думали, что для законных супругов такое выражение чувств вовсе не обязательно. Как Триста им завидовала!
Она подумала о Романе и тут же обругала себя, постаравшись направить мысли в другое, более практичное русло. Но она не могла не отметить, что Роман на последней их встрече был другим. Возможно, он изменился и внутренне. Она-то переменилась, почему бы подобному не произойти и с ним?
Триста боялась в это поверить. Опыт научил ее не доверять Роману. К тому же он по-прежнему имел над ней какую-то сверхъестественную власть. Она таяла от одного его взгляда, а когда он поднимал бровь, буквально трепетала. Ее все еще влекло к этому человеку. Никакой другой мужчина не оказывал на нее подобного действия. С того времени когда ей было шесть лет и он ей повстречался, он стал для нее главным в окружающем мире.
Раз она чувствует слабость к нему, она должна себя от него оградить. Ради Эндрю.
На той же неделе все три дамы из семейства Вулрича в сопровождении майора Коури нанесли визит леди Виоле Каррауэй. Они были приглашены на небольшое чаепитие в полдень. Это был их первый выход вместе. Леди Виола была одной из самых близких подруг леди Мэй, и потому она отправилась на встречу с радостью. Однако, пройдя по изысканно обставленным комнатам особняка Каррауэй, леди Мэй внезапно остановилась в коридоре.
– О Боже! – произнесла она, когда дамы передавали свои шерстяные жакеты лакею и разглаживали юбки. – Опять эта Уитроу, – сказала она с неприязнью. – Если бы я знала, что она придет, я ни за что бы не приняла приглашения. Не выношу ее общества. Она ужасный сноб. Не хочу видеть ее кислого лица.
Майор Коури прошел в прихожую и снял плащ.
– Какие-то проблемы?
– О, не обращай внимания. Просто поменьше говорите, леди. – Мэй подняла бровь, глядя на майора Коури: – У тебя с собой, случайно, нет штыка?
Майор вздохнул:
– Боюсь, что нет. В будущем я не покину дом без него.
– Крайне жаль. Ну, дорогие друзья... в атаку. – Изобразив улыбку, Мэй направилась к хозяйке. Перья на ее платье переливались разными оттенками. Все присутствующие при виде ее оживились, последовали радостные приветствия.
Увидев первый раз свою сестру по отцу, Триста была потрясена. Схожесть с отцом показалась ей просто невероятной. Такие же толстые, дико спутавшиеся кудри, глаза той же странной формы, зеленые и пронзительные.
Триста и Мишель сразу же стали друзьями. Мишель тоже была выдернута из обычной жизни доброй феей леди Мэй.
– Ерунда! – воскликнула леди Мэй, когда услышала свое имя из уст Мишель.
Майор Эйдриан Коури, муж Мишель, задержался нежным взглядом на своей супруге.
– Именно ты привела ее на бал в тот вечер, когда мы встретились. Помнишь, Мишель? Меня довольно своеобразно отрекомендовали. Я никогда этого не забуду.
Покраснев, Мишель посмотрела на него укоризненно:
– Я тоже это хорошо помню.
Рассмеявшись, майор перестал ее поддразнивать. Триста нашла его спокойным и проницательным человеком. Она слышала о нем, но личное впечатление оказалось другим. Он совсем не походил на ту легендарную фигуру, что сложилась в ее представлении. Он не был самоуверенным или лаконичным. Это был спокойный, понимающий, негромко говоривший человек, но за его благородными манерами чувствовался твердый характер.
Он обожал Мишель, и это проявлялось так трогательно, что у Тристы наворачивались слезы на глаза. Он не обхаживал ее и даже не старался показывать свои чувства; они выражались сами собой – взглядом, прикосновением, когда они оба считали, что на них никто не смотрит. Между ними двоими была какая-то связь, которую они остро ощущали.
Они были так сильно заняты своей любовью, что совсем ее не скрывали и не думали, что для законных супругов такое выражение чувств вовсе не обязательно. Как Триста им завидовала!
Она подумала о Романе и тут же обругала себя, постаравшись направить мысли в другое, более практичное русло. Но она не могла не отметить, что Роман на последней их встрече был другим. Возможно, он изменился и внутренне. Она-то переменилась, почему бы подобному не произойти и с ним?
Триста боялась в это поверить. Опыт научил ее не доверять Роману. К тому же он по-прежнему имел над ней какую-то сверхъестественную власть. Она таяла от одного его взгляда, а когда он поднимал бровь, буквально трепетала. Ее все еще влекло к этому человеку. Никакой другой мужчина не оказывал на нее подобного действия. С того времени когда ей было шесть лет и он ей повстречался, он стал для нее главным в окружающем мире.
Раз она чувствует слабость к нему, она должна себя от него оградить. Ради Эндрю.
На той же неделе все три дамы из семейства Вулрича в сопровождении майора Коури нанесли визит леди Виоле Каррауэй. Они были приглашены на небольшое чаепитие в полдень. Это был их первый выход вместе. Леди Виола была одной из самых близких подруг леди Мэй, и потому она отправилась на встречу с радостью. Однако, пройдя по изысканно обставленным комнатам особняка Каррауэй, леди Мэй внезапно остановилась в коридоре.
– О Боже! – произнесла она, когда дамы передавали свои шерстяные жакеты лакею и разглаживали юбки. – Опять эта Уитроу, – сказала она с неприязнью. – Если бы я знала, что она придет, я ни за что бы не приняла приглашения. Не выношу ее общества. Она ужасный сноб. Не хочу видеть ее кислого лица.
Майор Коури прошел в прихожую и снял плащ.
– Какие-то проблемы?
– О, не обращай внимания. Просто поменьше говорите, леди. – Мэй подняла бровь, глядя на майора Коури: – У тебя с собой, случайно, нет штыка?
Майор вздохнул:
– Боюсь, что нет. В будущем я не покину дом без него.
– Крайне жаль. Ну, дорогие друзья... в атаку. – Изобразив улыбку, Мэй направилась к хозяйке. Перья на ее платье переливались разными оттенками. Все присутствующие при виде ее оживились, последовали радостные приветствия.