Незнанский Фридрих Евсеевич. Операция 'Кристалл'

   - Не делаешь...
   - И ты мне за это благодарен?
   - Несказанно. Ты даже представить себе не можешь.
   - Я сейчас поговорю с этой крошкой, - Патрик поднялся, с трудом застегнул жилет на своем необъятном пузе, - а ты будешь сидеть здесь и слушать. Договорились?
   - Договорились.
   - И только попробуй сунуть свой нос... - Силлитоу погрозил Спенсеру увесистым пальцем. - По стенке размажу...
   Марго сидела на стуле посреди совершенно пустого кабинета и со скучающим видом рассматривала треснувший на мизинце ноготь. Но лишь одному Богу известно, чего ей стоило изобразить на своем лице этот скучающий вид. Все ее мысли были сосредоточены на одном, и от напряжения мутилось в глазах.
   Сейчас кто-то войдет. И сразу все станет ясно - провал или удача. Верней, не удача даже, а крошечный шанс удержаться на плаву...
   Дверь открылась, и в кабинет тяжело ввалился здоровенный мужчина с зажатой в зубах вонючей сигарой. Прислонившись плечом к стене, он какое-то время пронзительно смотрел на Марго, перекатывая сигару из одного уголка рта в другой. Девушка отвечала ему наивной растерянностью.
   - Так вот ты, значит, какая... - наконец изрек здоровяк. - Что ж... С благополучным прибытием.
   Она хотела прыгать от счастья. Этот тип никогда не встречался с настоящей Лидо и не знал, как она выглядит!..
   - Спасибо...
   - Меня зовут Патрик Силлитоу, я буду тебя патронировать. - Мужчина не менял позы, так и стоял у стены, словно приклеенный. - Не возражаешь, если мы начнем с самого главного? Материал с собой?
   - Нет... - виновато опустила глаза Ляффон. - Я не была готова к бегству, все получилось неожиданно...
   - Боюсь, что завтра было бы уже поздно. Мы получили верную информацию, что над тобой сгустились тучи. Надо было предпринимать экстрамеры. Мы дорожим тобой, Лидо. Ты должна это понять.
   - Я понимаю...
   - И оценить. - Патрик выразительно прищелкнул языком.
   - Я ценю вашу заботу обо мне, - "смутилась" Марго. - И все-таки до сих пор не могу поверить... Неужели моя прежняя жизнь кончилась?
   - Увы. Впрочем, этому можно только позавидовать. Кому еще доведется дважды родиться?
   - Мне нужны гарантии.
   - Что? - Силлитоу сделал вид, что не расслышал.
   - Мне нужны гарантии, - повторила Ляффон.
   - Гарантии чего?
   - Моей новой жизни.
   - Как ты себе это представляешь?
   - Вы подпишете контракт, в котором будет оговорена каждая мелочь, чтобы потом между нами не возникло никаких разногласий. - Голос Марго зазвучал тверже. - Я хочу быть уверена в своем будущем.
   - Ты нам не веришь?
   - У меня работа такая - никому не верить. Разве это плохо?
   - Мне говорили, что ты крепкий орешек... - Патрик не мог скрыть своего удовлетворения. - Черт побери, я бы не отказался, если бы ты стала моей напарницей.
   - Я бы тоже не отказалась. - Ляффон одарила Силлитоу обворожительной улыбкой. - Но сначала уладим все формальности.
   - Ты голодна?
   - Я готова сожрать собственную задницу.
   - Вот это да! - хохотнул Патрик. - Сейчас тебя накормят, а я пока подготовлю контракт.
   - Есть! - вскричал Фрэнки и в изнеможении рухнул грудью на стол. Его футболка насквозь пропиталась потом, а пальцы рук тряслись от перенапряжения, как у алкоголика с большим стажем.
   Искомое оказалось в видеокассете с фильмом "Девять с половиной недель", как раз в том месте, где Микки Рурк сидит у холодильника и кормит Ким Бэссинджер всякой снедью. Всего лишь секунда, но в эту секунду уместились целых двадцать четыре кадра. И в каждом из них - море неуловимой информации...
   - Но откуда? - не верил своим глазам Турецкий. - Откуда ты знал?
   - В нашей профессии, как в ателье, - устало проговорил Джек. Главное - следить за модой, и всегда окажешься в выигрыше. А я даже забежал чуть вперед. Но поверь, через год-два только ленивый не будет использовать эту хитрость.
   На компьютерном мониторе возникло изображение светло-коричневой бархатной папки. Из-за потрясающей графики папка выглядела как настоящая, даже появлялось неимоверное желание потрогать ее руками...
   На обложке большая буква "К" и надпись красными чернилами "Хранить вечно". Папка открывается. Первая страница: "Совершенно секретно. Берии Л. П. 22 июля 1951 г. Операция, разработанная особым отделом МГБ под кодовым названием "Кристалл". Цель операции - незамедлительное и полномасштабное проникновение в..."
   Дальше текст обрывался, и все остальные сто тридцать девять страниц занимали замысловатые крючки, квадратики и кружки. Это был шифр.
   - Ты можешь сделать копию? - спросил Турецкий.
   - Запросто. - Фрэнки встряхнул взъерошенной головой и вновь защелкал клавишами. - Мы эту мутотень расшифруем в два счета. У меня где-то завалялась первоклассная программа-дешифратор.
   - Оставайся пока здесь. - Александр взглянул на часы. - Дай мне эталон. Только бы Рита продержалась... Мы должны успеть...
   Марго неимоверно долго изучала контракт, прежде чем заверила его своей подписью. Все это время Силлитоу сидел напротив и, покусывая сигару, нервно постукивал костяшками пальцев по краешку стола.
   - Все в порядке. - Патрик придирчиво рассмотрел размашистый вензель и выжидающе взглянул на Ляффон. - Ну?
   - Вот, - она расстегнула блузку и вынула из чашечки бюстгальтера маленький ключик. - Национальный банк Франции, вклад на предъявителя, хранилище номер три, пятьсот шестнадцатая ячейка.
   Она мельком взглянула на кулон-часики. Пока люди Силлитоу доберутся до Парижа, пройдет не меньше двух часов. Она сделала все от себя зависящее, чтобы потянуть время. Дальше тянуть было просто невозможно...
   Глава 27. Россия, Кулойское плато
   Мамонтов вернулся к экскаватору и принялся для порядка стучать ключом по мотору, как вдруг с разных концов леса стали доноситься возбужденные голоса. А через минуту мимо пробежало несколько человек с криками:
   - Поймали! Поймали его, гада!
   Мужики, копавшиеся в карьере, побросали кирки и лопаты и стали карабкаться наверх.
   - Чего ты тут возишься?! - кто-то пихнул Мамонтова в бок. - Дезертира поймали! Пошли смотреть, как его вешать будут!
   Мамонтов бросил инструмент в кабину и поспешил вслед за остальными.
   Дезертиром оказался длинный худой парень в старой матросской шинели и с грязными, слипшимися волосами. Сидел прямо на земле и затравленно зыркал по сторонам. Лицо у него было все в крови, но еще не распухло и не покрылось лиловыми синяками. Значит, побили его совсем недавно, только что.
   Вокруг парня уже собралась целая толпа, человек сто. В основном тут были такие же бомжи, как и те, с которыми прибыл Мамонтов. Грязные, худые, с сизыми носами и белесыми от водки глазами. Существа, которых людьми можно было бы назвать, только обладая большим воображением.
   Когда собрались все, на середину круга вышел Егор Петрович. Подошел к мальчишке, присел на корточки и, сочувственно заглянув в глаза, тихо спросил:
   - Ну что, Илюшка, зачем убежал? Знал же, что далеко не уйдешь.
   - Я в город хочу-у! - заныл парень, размазывая по физиономии кровь и сопли.
   - В город? А зачем тебе в город? - Егор Петрович погладил его по голове. - Тебе разве тут не нравится? Ты посмотри, какой воздух, какая природа. Где ты такое в городе найдешь?
   - Не нравится... - Илюшка немного успокоился.
   - А почему не нравится? Тебя кто-то обидел? - Начальник окинул собравшихся грозным взглядом.
   - Меня Тимофей бье-от! - опять заплакал Илюшка.
   - Тимофе-ей? Это твой надзиратель? - Егор Петрович выпрямился. - Эй, Тимофей, ты где? А ну выходи сюда!
   На середину круга вышел здоровенный татарин с большой черной бородой.
   - Ты его бил? - строго спросил начальник.
   - Бил, - зычным голосом ответил надзиратель.
   - Да-а... - Егор Петрович покачал головой. - Кривое не может сделаться прямым. А скажи нам, Тимофей, за что ты его бил?
   Илюшка смотрел на начальника с надеждой, совсем не понимая, что тот просто издевается над ним. Мамонтов огляделся вокруг и увидел, что все отводят глаза в сторону, стараясь не смотреть на то, что произойдет. Ему стало не по себе.
   - Он у Вахромеева хлеб воровал. - Тимофей старался скрыть довольную улыбку.
   - Воровал? - Егор Петрович опять покачал головой, как детсадовский воспитатель. - Ай-ай-ай. Илюшка, это правда, что Тимофей говорит? Ты на самом деле хлеб у Вахромеева воровал?
   - Я больше так не буду! - Илюшка еще громче заплакал.
   - Тимофей! - Егор Петрович опять повернулся к надзирателю. - А покажи нам, как ты его бил.
   - Это запросто! - Тимофей расхохотался и изо всей силы стукнул мальчишку кулаком по роже. Тот только взмахнул руками, как тряпичная кукла, и кубарем покатился по земле.
   - Вот так я его бил! - ревел надзиратель, глаза которого постепенно наливались кровью. - Вот так бил! И вот так!
   Он избивал парня остервенело и жестоко, по-звериному, не обращая внимания на то, что тот даже не может сопротивляться. Илюшка только хрипел, истекая кровью и все косился на Егора Петровича ничего не понимающими глазами.
   - А еще я его вот так бил! - продолжал реветь Тимофей. - И вот так... И так тоже бил!..
   Начальник улыбался. Даже не улыбался, а скалился, как волк, который хочет показать свою силу. Бывает у человека такое животное состояние.
   И вдруг Мамонтов заметил, что скалятся все. Смотрят не мигая и скалятся. И сам он тоже скалился, глядя на кровавое месиво, в которое быстро превращалось лицо Илюшки. И пожалел, что не улетел с вертолетом.
   Тимофей уже раскраснелся и вспотел. Воздух со свистом вырывался из его прокуренных легких. А он продолжал бить коваными башмаками по голове лежащего на земле человека. Череп под кожей у Илюшки раскололся на мелкие кусочки...
   - Вот так вот я его бил... - еле слышно пробормотал надзиратель и устало опустился на почерневшую от крови землю.
   А люди продолжали смотреть, не в силах оторвать глаз от жуткого зрелища смерти.
   - Ну вот, - наконец объявил Егор Петрович. - Ведь сколько раз я вам говорил: не бегайте, вам же хуже будет. Так ведь бегут и бегут, бегут и бегут. Ну вот чего он добился? Неделю бродил голодный, как волк, трех наших собак сожрал. А теперь вообще...
   Неожиданно Мамонтов получил сильнейший удар в спину и полетел на землю, чуть не угодил прямо на труп.
   - Ах ты, падла лупоглазая! - Заревел кто-то у него за спиной, и Гоша еле увернулся от просвистевшего над самым ухом башмака.
   Это был Боря. Глаз его был красным от гнева, ноздри раздувались, как у норовистого скакуна. Вид убийства подействовал на него возбуждающе.
   - Вы чего? - Гоша вскочил на ноги. - Чего я такого сделал?
   - Я тебя поставил трактор чинить, падла! А ты где шлялся? Вернулся через десять минут, а его уже нет! - Боря медленно шел на Мамонтова, отбросив автомат. - Да я тебя с дерьмом смешаю, паскуду эдакую!
   Бомжи и надзиратели, которые уже собрались было расходиться, замерли в ожидании новой крови.
   - Да я просто... - попытался было что-то сказать Гоша, но в воздухе просвистел тугой кулак одноглазого и угодил в солнечное сплетение. Мамонтов опять оказался на земле. Но в следующую секунду вскочил на ноги.
   В драке главное - попытаться как можно дольше устоять на ногах. Если упадешь, пиши пропало. И Гоша больше падать не собирался. В последние моменты уворачивался от ударов, стараясь не дать сдачи. Короткорукий Боря никак не мог достать его и от этого приходил в ярость.
   - Да я тебя! Ты мне повертишься, сучонок! - ревел он, продолжая впустую махать кулаками.
   В толпе раздались редкие смешки.
   Это произошло совсем неожиданно, помимо Гошиной воли. Просто очень трудно бороться с инстинктами. А приемы рукопашного боя ему привили как раз на уровне инстинктов. И когда Боря всей своей тушей попер на него, он просто присел, выбросив вперед локоть. Надзиратель налетел на локоть зубами и, охнув от неожиданности, грохнулся на землю.
   Гоша еле сдержался, чтобы коротким ударом пятки не вогнать надзирателю кадык в позвоночник.
   - Ах ты... - Боря поднялся на ноги и выхватил из кармана большой охотничий нож. - Ну все, конец твой пришел.
   Мамонтов огляделся. Все с интересом ждали, что же произойдет дальше. И только начальник лагеря еле заметно улыбался.
   - На, сука! - Нож, сверкнув на солнце, просвистел прямо перед Гошиным носом.
   Мамонтов отскочил в сторону и неожиданно, зачерпнув песку, запустил им прямо Боре в глаз. Пока тот вертел головой, ударом ноги вышиб нож.
   - Давай его! Вали! - взревели бомжи, радостно захлопав в ладоши.
   Справиться с надзирателем не составило для Мамонтова большого труда. Он просто с разворота саданул ему ногой в челюсть, и Боря, сверкнув башмаками, кубарем полетел в кусты под всеобщее ликование.
   А Мамонтов схватил валявшийся на земле нож и кошкой прыгнул на грудь надзирателю. Все мигом смолкли, и в воздухе повисла томительная тишина. Мамонтов только слышал, как зло сопит под ним надзиратель, косясь полным ненависти глазом на острие кинжала.
   Гоша оглянулся и встретился взглядом с Егором Петровичем. Тот смотрел на него так спокойно, будто Мамонтов собирается зарезать курицу, а не его помощника.
   - Ну, чего остановился? - тихо спросил начальник. - Добей его. Если не добьешь, он тебя точно в живых не оставит.
   Гоша не шевелился. Чувствовал, что мышцы руки, сжимавшей нож, просто свело судорогой, так хотелось вогнать этот нож в лихорадочно дергающийся кадык.
   - Ну убей его, убей, я разрешаю. - Егор Петрович улыбнулся. - Тебе ничего не будет, это просто закон природы.
   - Убей! - заревела толпа. - Прикончи кривого! Заколи его, как кабана!
   Гоша посмотрел на Борю. И увидел, что тот плачет. Как побитый мальчишка. Он плюнул ему в рожу, отпустил его и встал.
   - Не буду, - тихо сказал он и медленно побрел прочь, все еще сжимая нож в руке.
   - Струсил, - вздохнул начальник. - Кривое не может сделаться прямым.
   - Зато я буду! - Боря резко вскочил, схватил с земли автомат и передернул затвор.
   Но очередь ушла в небо, подняв с деревьев стаю перепуганных ворон. Потому что Мамонтов успел отпрыгнуть в сторону, на лету метнув нож, который короткой молнией вонзился прямо надзирателю в глаз.
   Глава 28. Москва
   Пока "важняк" Сомов пытался вызвонить Малинова по телефону, Солонин поступил проще - поехал к Малинову домой, дождался, когда тот вернулся и уснул сном праведника (сон ему тоже организовал Солонин - такой легкий усыпляющий газ, как-то использованный на учениях на базе НАТО), проник в квартиру, обойдя примитивную сигнализацию, которая, впрочем, была отключена, полюбовался на сопящих в объятиях друг друга мужа и жену и, не долго думая, оставил несколько "жучков" на одежде Малинова, на его "дипломате" и даже на обуви.
   Все, что происходило с генералом в последующие дни, Солонин знал подробно до противного.
   Если Сомов свято верил помощникам Малинова, говорящим, что их начальник то у Клинтона, то у Ельцина, то Солонин точно знал, что Малинов летал на пару деньков на Гавайи отдыхать с пышнотелой француженкой, а потом закатился с друзьями на вертолетную охоту на волков.
   С начальством он разговаривал в основном по телефонам. Их у него было целых три.
   Несколько раз Солонин натыкался на какие-то загадочные разговоры, но толком ничего не понял.
   И вот у его подопечного состоялась встреча с неким Вадимом Сергеевичем Сомовым. Они что-то говорили о "Голден АД", о "Марс", а потом договорились, что Сомов отправится на встречу к самому Чабрецу.
   Этой встречи Солонин пропустить не мог. Хотя знал, что пропустить придется.
   Его "жучки" хотя и высочайшей технологии, легко обнаруживались специальным искателем. А то, что Сомова у Чабреца просветят от и до, сомнений не было.
   Значит, на Сомова ставить "жучки" было не просто опасно - преступно. Оставалось одно из двух - либо стать самим Сомовым, либо стать невидимкой.
   Последнего техника еще не достигла, поэтому Солонин всерьез начал готовиться к первому.
   Во-первых, он сделал кучу снимков Сомова. И фотографии были самые разные - деловая встреча, какой-то веселый разговор на улице, мрачный поход домой, расслабуха после работы.
   Когда дилетант сталкивается с таким количеством выражений человеческого лица, он просто теряется. Но Солонин дилетантом не был.
   Это очень похоже на пасьянс. Надо отбирать только нужную карту, только нужную масть, остальное - пока в сброс. Потом из этого сброса тоже появится необходимое.
   Для настоящего гримера вовсе не обязательно повторить все родинки на лице. Солонин знал даже, что и цвет волос не обязательно сделать идентичным. Да даже рост не имел решающего значения.
   Вся беда в том, что люди удивительно невнимательны. Виктор вспоминал, как мать не раз обижалась на отца, что тот не замечает ее новую прическу.
   Но стоило матери прийти с работы радостной или грустной, отец сразу спрашивал: что случилось? Впрочем, мать тоже, как ни пытался отец говорить и шагать твердо, сразу понимала - поддал.
   Поэтому - вывел для себя Солонин - настоящий гример создает не внешность, а характер. Характер же у Сомова был удивительно ровный. Почти без всплесков, чаще всего Сомов был угрюмый, мрачный, но иногда и улыбчивый, и светлый. Но та и другая крайность были не нормой - нормой была полная непроницаемость. Вот это уже сложнее.
   Почему теперь все кому не лень пародируют говорок Горбачева и Ельцина? Да потому, что в этих говорках есть яркость, изюминка, "особинка". А Сомов был как бы бесцветен и стерт, как старый башмак. Впрочем, серость тоже бывает яркой. Но Сомов был совершенно серым, без полутонов.
   Солонин отчаялся. Без характера весь его скрупулезный грим останется мертвой маской. Впрочем, могло и так сойти. За ним заедет машина Малинова, водитель в лицо Сомова не знает. Ну, проверит документы, ясно. Это проскочит и без характера. Но дальше - если они поедут к Чабрецу вместе с генералом Димой? Тот-то с ним уже встречался, беседовал, и его не проведешь. Малинов приметлив и, как все юристы, ужасно подозрителен. Нет, мимо Малинова Солонин не проскочит.
   Даже если допустить, что Малинов вдруг на целый день ослепнет и оглохнет, остается самое трудное: встреча с Чабрецом. Тут все будет обставлено по высшей технологии. Малинов ведь не просто везет Сомова к Чабрецу. Очевидно, здесь тайна государственной важности. И проверка будет на уровне. Может, даже зрачок станут сканировать, не говоря уж о дактилоскопии.
   И все-таки Солонин готовился.
   Вчера утром он даже зашел в следственную часть прокуратуры, когда точно знал, что Сомов выехал в МВД на оперативное совещание в связи с терактами в московских троллейбусах.
   Встретил нескольких сомовских приятелей, даже перекинулся с ними парой слов. Кажется, прошло незаметно. Грим сработал отлично.
   А сегодня с утра Виктор был как на иголках, хотя все продумал заранее. Он должен был подменить Сомова в короткую минуту, когда тот выйдет из собственной квартиры и будет спускаться по темной лестнице. (Лифт, да не будут жильцы сомовской девятиэтажки в обиде, Сомов вывел из строя.) Вот там, на темной лестнице (лампочки пропали не по вине Солонина), Сомову будет сделан безвредный, но очень надежный укол, который на время лишит следователя возможности двигаться, говорить и даже думать. Попросту тот сладко уснет.
   Затем Солонин перенесет его в собственную квартиру, уложит в кровать, отключит телефоны, закроет окна и дверь и отправится к Чабрецу.
   Но всему этому продуманному до мелочей плану не дано было осуществиться.
   В 7.45 Малинов позвонил Сомову домой и сказал:
   - Ну, Вадим Сергеевич, машина за вами уже вышла. Петр Иванович предупрежден. Он ждет вас у себя на даче.
   - А вы не поедете?
   - К сожалению. Шеф велит ехать в Бельгию. У меня через полтора часа самолет. Но вы, я уверен, сможете расспросить Чабреца обо всем, что вас интересует. Или без меня - никак?
   - Нет, почему... Можно и без вас, - неохотно ответил Сомов.
   - Тогда ждите. Черная "ауди", номер "н 234 ор". Впрочем, водитель вам позвонит, когда подъедет. Его зовут Николай Павлович. Фамилия Кратов. Вы уж проверьте у него документы. Впрочем, он тоже у вас документы проверит. Вы не обижайтесь - такой порядок.
   - Понятно, - сказал Сомов.
   - Значит, минут через двадцать.
   Солонина прошиб холодный пот.
   Весь его рискованный план летел к чертовой матери. И именно потому, что Малинов не ехал к Чабрецу. Солонин забыл, что именно острого, наблюдательного глаза Малинова он больше всего опасался. Сейчас же он опасался совсем другого, куда более страшного.
   Все дело в том, что ни в какую Бельгию Малинов не летел. Ни с одной из своих любовниц не договаривался. С друзьями - тоже. Он как раз договаривался ехать к Чабрецу. И именно сегодня утром подробно говорил об этом с Петром Ивановичем.
   И вдруг - не поеду!
   Времени оставалось всего ничего, чтобы принять решение. И Солонин понимал, что любое решение обречено на самую жестокую ошибку. Но еще он понимал, что в предстоящей поездке таится какая-то опасность. Только вот какая?
   Сдирая с лица латексные нашлепки, размазывая рукой грим, Виктор вылетел с темной лестницы, где ждал появления Сомова, на улицу, простреливая пространство у дома затравленным взглядом.
   Так, машина поедет здесь. Из окна Сомова ее не видно. Это уже хорошо, это дает какой-то шанс. Но что делать вообще? На что шанс дает ему вот эта узкая разбитая дорожка, по которой прокатит черная "ауди"?
   Виктор действовал почти механически. Словно кто-то вел его. Хватаясь за грязный мусорный контейнер, он еще сам не знал, что в следующую минуту развернет его поперек дорожки.
   А развернув, не отдавал себе отчета в том, зачем снимает плащ, пиджак, рубашку (копия сомовских вещей, даже с запахом его любимого одеколона "Деним классик") и трется чистейшей майкой об этот вонючий контейнер.
   Но уже через минуту он был "пьян" и копошился в мусоре, выискивая объедки с чьих-то богатых столов.
   Черная машина подкатила через три минуты.
   Громко посигналила, не сбавляя скорости, но Виктор "ничего не услышал", поэтому машине пришлось остановиться.
   Водитель загудел еще раз.
   "Рост - метр восемьдесят - метр восемьдесят пять, волосы русые, возраст - двадцать восемь - тридцать, глаза голубые. Прищуривает правый глаз, - зачем-то отмечал Виктор, продолжая невозмутимо копаться в мусоре. Курит, палец желтый от никотина. Спокоен, не нервничает. Женат, кольцо массивное. Накачанный. Очевидно, по совместительству телохранитель..."
   - Ну и надолго ты там устроился? - наконец перестал гудеть и приоткрыл окно водитель.
   "Скорее всего волгарь, - продолжал замечать Виктор. - Окает, растягивает гласные. Незлобив. Мог бы и обматерить".
   - Погоди, корефан, тут такие закусоны пропадают.
   - Может, ты меня пропустишь, а потом продолжишь? - снова спокойно поинтересовался водитель.
   - Ага, счас! Кодла набежит - хрен чего оставят, - импровизировал Солонин.
   - Ох, парень, - посочувствовал водитель. - Здоровый мужик ведь, шел бы работать.
   "Не торопится, - отметил Солонин. - А ведь время поджимает. Странно".
   - Пусть трактор работает - он железный.
   - Ну ладно, поговорили, и будет - откати свой ларек, дай проехать.
   - А я нанимался тебе? Ящик здесь не мной поставлен.
   - Ну так откати, я заплачу.
   - Десюнчик! - вскинулся Солонин.
   - Круто, - улыбнулся водитель, но полез в карман за деньгами. - Ладно, откатывай.
   - Бабулек вперед пропускаем, - поставил условие Виктор. - А то ты потом по газам, а я пустой.
   - Держи! - водитель высунул десятитысячную купюру в окно.
   Солонин подковылял.
   Действительно, водитель был накачан. И с реакцией у него неплохо. Он ухватил Виктора за шею и резко опустил кадыком на стекло.
   - Я тебе что сказал, падаль? - так же спокойно спросил водитель-волгарь. - Я кому сказал - контейнер откатить?
   Солонин заглянул в салон машины. И в этот момент понял, что все делает правильно. Что решение принимал не он, но кто-то более мудрый.
   В следующую секунду он двинулся головой вперед и ударил лбом водителя в бровь. Тот сразу ослабил хватку. Дальше все было просто.
   Укол, предназначенный Сомову, вырубил волгаря моментально.
   Глава 29. Париж
   Работа была настолько скучна, хоть вешайся. Дни напролет он сидел в микроавтобусе со спущенными шинами и через оптическую трубу вел наблюдение за окнами квартиры, в которой проживала Лидо со своим мужем, а также за всей близлежащей территорией. Он диктовал напарнику все, что видел и примечал, вплоть до каждого колыхания занавески и номера мопеда разносчика молока. Иногда они менялись обязанностями, чтобы хоть как-то отвлечься от невыносимой монотонности. Но это все равно что заменить газовую камеру электрическим стулом.
   Часто между ними возникал диалог примерно следующего содержания.
   - Таращимся на эти чертовы окна, как два козла! Кому это нужно?
   - Не говори...
   - Нет чтоб сходить с женой и детишками в цирк или выехать на природу, как это делают все нормальные люди.
   - Так мы ж ненормальные...
   - Понимаю, если бы деньги приличные платили.
   - Это ты точно подметил...
   Он был агентом четвертой ступени, это значит - второй с конца. Перспективы продвинуться по служебной лестнице ничтожно малы, уже ведь не мальчик. Словом, тоска зеленая...
   Он ходил обедать в итальянскую кафешку, которая занимала первый этаж углового дома в конце улицы. Спускался в канализационный люк, который был прямо под днищем микроавтобуса, заученно петлял по низкосводчатому лабиринту и вскоре оказывался в подвале кафешки. Отмычкой отпирал дверцу и, поднявшись по винтовой лесенке, входил в зал, где садился за столик у окна и заказывал себе двойную порцию спагетти. Большее ему было не по карману.