Николь Кристофер. Рыцарь золотого веера

   Дверь открылась. За ней две молодые девушки ожидали гостей, чтобы принять их сандалии и предложить взамен домашние туфли.
   – Они тоже будут твоими личными служанками, – сказал Сукэ.
   – Об этом мы тоже должны поговорить, – заметил Уилл. – Я не вполне уверен, где начинаются услуги таких личных служанок и где они заканчиваются.
   Сукэ улыбнулся и перешёл на португальский:
   – Личного слугу следует рассматривать как дополнительную пару своих рук, Уилл. Можешь понимать это как хочешь. Эти девушки жаловаться не будут, их цель – только служить тебе всеми доступными способами.
   Он провёл Уилла через внутреннюю дверь в комнату, служившую, очевидно, главным залом в доме. Здесь на полу лежали двадцать татами, из окна в бумажной раме открывался вид на прекрасный сад в классическом японском стиле – он напоминал сад Магоме Кагею в Бунго, – с баней и конторкой, стоящими бок о бок в конце тропинки. И здесь тоже стоял Симадзу но-Тадатуне.
   – Тадатуне! – закричал Уилл и обнял молодого дворянина. – Как я рад! Я думал, что ты погиб.
   – Я был одним из семидесяти самураев, последовавших за штандартом моего дяди и прорубивших себе дорогу сквозь ряды этого предателя Кобаякавы, – ответил Тадатуне. – Всю дорогу до Осаки мы промчались галопом и там погрузились на корабль. Солдаты Токугавы погнались за нами, но мы завязали бой и прорвались в Бунго.
   – Я слышал рассказы об этой битве, – сказал Уилл. – Славная была рубка. Я предполагал, что ты погиб именно тогда, ведь ты же был ранен.
   – Ничего серьёзного – и вот я стою перед тобой, живой и здоровый. И счастлив быть гостем в твоём доме, Андзин Сама, ведь во время нашей последней встречи моей печальной обязанностью было приговорить тебя к смерти. – Это было твоим долгом, – согласился Уилл. – А твой дядя заключил мир с принцем?
   – Отныне мы выступаем под знаменем, украшенным золотым веером. Кстати, двое людей, предавших тебя – де Коннинг и ван Оватер, – обезглавлены за лжесвидетельство.
   – Обезглавлены? О, Боже! – Уилл непроизвольно потёр собственную шею.
   – Они заслужили это, Уилл, – сказал Сукэ. – Ложь, как я тебе говорил при нашей первой встрече, гораздо хуже даже трусости. А теперь идёмте, сегодня праздник, а не время для размышлений о судьбе двух жалких мошенников.
   Кимура, стоявший в дверях, хлопнул в ладоши, и тут же появились две девушки с чашками дымящегося зелёного чая. Сукэ уселся и с большим облегчением отхлебнул напиток.
   – Я пригласил господина Тадатуне быть твоим учителем, Уилл. Когда было решено посвятить тебя в самураи, мой господин Иеясу сам хотел стать твоим наставником. Однако это не имеет прецедентов, и, кроме того, это довольно долгий процесс, значит, он не сможет отдаваться ему с должной целеустремлённостью. Когда он спросил о кандидате, я подумал, что лучше всего с этим справится твой первый японский друг.
   – Я благодарен вам обоим, – ответил Уилл. – Но расскажите же мне наконец об этом посвящении в самураи. Должен признаться, мне как-то не по себе. Это займёт много времени?
   – Для японского юноши это дело нескольких лет, – начал Тадатуне. – Но сюда, конечно, включается и всё остальное. В твоём случае нам за несколько месяцев нужно пройти курс обучения, которому ты должен был бы подвергаться с трёх до пятнадцати лет.
   – За несколько недель, – поправил Сукэ. – Господин принц с нетерпением ждёт закладки первого корабля, а этим должен руководить Андзин Сама. В ближайшем будущем он лично посетит Ито и надеется найти тебя там.
   – Тогда нам нужно приступить немедленно, – решил Тадатуне.
   Сукэ улыбнулся.
   – Дай по крайней мере время Андзину Саме насладиться новым домом. Я распорядился, чтобы вечером нас развлекали несколько женщин.
   – Женщин? – нахмурился Уилл. – Гейш. Не путай их с проститутками, Уилл. Только что ты спрашивал, не испытываем ли мы потребности время от времени сбрасывать свою важность и величественность. Конечно же, самурай не может позволить себе это на людях или даже в присутствии только членов своей семьи. Поэтому обращаются к гейшам, которых обучают искусству развлекать почти с детства. Случается, что к концу вечера они выполняют и плотские желания. Так делают многие. Но случайность – это не для Косукэ но-Сукэ. И не для Андзина Самы, могу тебя в этом заверить. Сегодня вечером мы будем поздравлять нового владельца поместья Миура.
   – Поэтому я пью за тебя, друг мой Андзин Сама. – Тадатуне поднял свою чашку. – Пусть твоя слава никогда не уменьшится, пусть твои корабли бороздят все моря и океаны мира и никогда не тонут.
   – Это непотопляемые корабли Андзина Самы, – присоединился Сукэ и выпил.
   Стакан Уилла был пуст. Но девушка – её звали Кита – уж снова доливала его из кувшина, стоя рядом на коленях. Кита. Прелестное имя для прелестной штучки. Она прислуживала ему за обедом, как обычная служанка, и всё же здесь было нечто большее. Она знала, что за этим последует, и ждала того же и от него. В её поведении не было и намёка на похотливость – ни в едином слове или поступке. Но, прислуживая, она создавала неповторимую атмосферу интимности. Привычной интимности, которая началась с натирания тела. Он не мог отделаться от мысли, что все это здесь привычный ритуал. Во всей Японии. Все – привычный ритуал.
   – Благодарю вас, друзья мои, – сказал он. – Человек, который изобретает непотопляемый корабль, если такое вообще возможно, прославит своё имя в веках. Но я подозреваю, что это мне не по плечу.
   – Чепуха, – заявил Тадатуне. – Нет такой вещи, которая не по плечу Андзину Саме.
   Невероятно, но молодой хатамото был пьян. Как и Сукэ. Никогда раньше он не видел их пьяными. Они никогда не производили впечатление людей, способных напиться – в отличие от англичан, – и ему трудно было поверить, что можно так опьянеть от нескольких чашек сакэ и бокала жиденького вина.
   А может, они опьянели просто от ожидающего их рая? – Давайте танцевать, – предложил Сукэ. – Танцуйте для нашего хозяина, владельца Миуры.
   Девушки негромко, методично рассмеялись и взяли свои веера. Они одновременно поднялись, покачивая ими перед лицами. Три весёлые яркие бабочки. На Ките было багровое кимоно, на её подругах – голубое и тёмно-зелёное. В отличие от обычных женщин, их волосы собраны на затылке в сложную причёску, похожую на чуб самурая – хотя, конечно, они не выбривали остальные волосы. А теперь они танцевали, если это можно было так назвать, перед тремя мужчинами – покачивая телами, делая движения ладонями и пальцами, раскрывая и сворачивая веера – под аккомпанемент каких-то похожих на лютню инструментов: об этом, должно быть, позаботился Кимура, со всей серьёзностью отнёсшийся к организации праздника.
   Девушки тоже знали свои роли. Каждая не сводила глаз только со своего хозяина, выбранного на этот вечер. Кита смотрела на Уилла, не переставая улыбаться; губы её ярко алели на белом лице. Так что же он ощущал? Плоть его была тверда как железо, он взмок от ожидания. У него не было ни одной женщины после принцессы Асаи Едогими. И ни одного мужчины. Об этом нужно было напомнить себе в этой стране абсолютной сексуальной свободы. Жизнь была здесь чересчур насыщенной, чересчур беспокойной. А иногда и чересчур страшной. Он вспомнил казнь трёх даймио в Киото так же ясно, как и своё разочарование от столицы Империи. Сукэ, сидевший тогда рядом, пояснил, что в течение нескольких столетий Киото был целью каждого честолюбивого искателя власти, будь то пост сегуна, найдайдзина или квамбаку. И, значит, его время от времени полностью разрушали. А микадо хотя и обладали огромной духовной властью, но, в сущности, не были такими уж богатыми людьми, способными отстроить город по своему желанию. Сукэ, несмотря на всё внешнее уважение, относился к императорам с некоторой долей презрения. Во многих отношениях он представлял собой японского Марло, хотя внешне этот усатый величественный секретарь абсолютно не напоминал того весёлого искателя приключений. Но сегодня Сукэ обнаруживал новую сторону своего характера. Его глаза блестели, когда он смотрел на свою избранницу – девушку в голубом, и не было никаких сомнений в его готовности к бою. И в то же время его женой была исключительно миловидная женщина – Уилл встречал её в Эдо. Так, значит, у японцев в браке тоже бывает не всё в порядке?
   Что касается казней, то к ним Сукэ отнёсся с ещё большим презрением. «У них был шанс совершить сеппуку, – сказал он, – и если его упустить – другого не будет. Они отказались от своих прав как люди и, что ещё важнее, как самураи. Они стали ниже ита. И они сражались против принца».
   Это было действительно непростительное преступление. В этой стране поражение означало абсолютный конец, а победа была даром бога – и соответственно награждалась.
   Музыка смолкла, девушки остановились, опустив веера и согнувшись в поклоне. На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, прерываемая только иканием Сукэ. Но тут министр издал внезапный вопль и, шатаясь, вскочил. Девушка в голубом взвизгнула и кинулась к двери. Сукэ попытался схватить её, но она, увернувшись, снова вскрикнула. Или это был смех? Она рванулась в проход. Там помедлила, но, как только Сукэ ещё раз попытался схватить её, опять рассмеялась и выбежала прочь. За ней исчез и секретарь.
   Две оставшиеся девушки неподвижно наблюдали за Тадатуне и Уиллом.
   – В чём дело, объясни, ради Бога, – вскричал Уилл. – Я никогда не видел, чтобы японки вели себя так. Или японцы.
   Тадатуне, улыбнувшись, отпил глоток сливового вина.
   – Таковы обычаи гейш. В сущности, таковы причины их существования. Какая радость в том, что эти прелестные создания отдавались бы по первому знаку мужчины, словно примерные жены.
   – Боже милостивый, – сказал Уилл. – В каком непохожем мире вы живёте, Тадатуне. В моей стране сопротивляется именно жена, а когда нам нужно полное послушание, мы обращаемся к шлюхе.
   Тадатуне поставил свой бокал.
   – Честно сказать, Андзин Сама, я не думаю, что захотел бы жить в твоей стране. Но, умоляю тебя, не обижайся на мои слова.
   – Как я могу обижаться? – вздохнул Уилл. – Я с тобой полностью согласен.
   – Хорошо. Тогда я покину тебя. Во всяком случае, на время. Он поставил бокал и поднялся. Девушка в зелёном радостно вскрикнула, притворилась испуганной и ринулась к двери. Кита осталась на месте, мило улыбаясь и не сводя глаз с Уилла. Она, конечно же, чувствовала некоторый страх – оттого, что этот незнакомец из-за моря может захотеть чего-нибудь необычного. Чего же он мог захотеть необычного? Он хотел её, это очевидно. О да, ей не грозила перспектива простоять вот так всю ночь. Но всё же он не собирался вставать и носиться за ней по всему дому, как школьник. Может быть, это в конце концов и усилит его страсть. Но хотел он не этого, и здесь, в своём доме, он наконец-то имел возможность получить то, что хотел. Пугающая мысль.
   Он поманил девушку пальцем. Помедлив секунду, Кита обогнула маленький столик и присела перед Уиллом на колени. Глаза её были широко раскрыты, на лице явно проступало беспокойство.
   – Мои привычки могут показаться тебе странными, Кита, – сказал он. – Потому что я приехал из далёкой страны, лежащей за океаном.
   Она кивнула, по-прежнему не сводя с него глаз:
   – Ты – Андзин Сама, друг принца Иеясу. Я знаю это, мой господин.
   – Поэтому ты должна быть терпеливой со мной, Кита, – продолжил он.
   – Да, мой господин. Я буду терпеливой.
   Протянув руку, он развязал её пояс, медленно распустил его и уронил на пол, дав кимоно распахнуться. Она помедлила и сделала то же самое с ним. Он медленно раздвинул полы её одежды. Под ней не было больше ничего – как он и предвидел, наблюдая за ней во время танца. Сколько ей, интересно, лет? Старше ли она девушек, назначенных ему в служанки, девушек, купавших его в Бунго? Старше ли Магоме Сикубу? Он взял её грудь в ладонь – сосок был твёрдым и большим, словно камешек, впивающийся в руку. Поколебавшись немного, она тоже коснулась его груди, но его соски показались ей недостаточно твёрдыми. Взглянув на него, она наклонилась вперёд и дразнила их губами и языком, пока они тоже не обрели упругость.
   Он бросил сверху взгляд на колышущуюся массу блестящих чёрных волос. Боже праведный, подумал он. Моя собственная шлюха, в моём собственном доме. Сколько лет он мечтал об этом – оказаться в таком положении, обладать всем этим. Но в то же время разве это предел мечтаний? Жить в таком доме и иметь проститутку, приходящую по первому желанию из соседней деревни?
   Её голова на мгновение легла к нему на грудь, потом она снова подняла глаза к его лицу. Её губы были всего в нескольких дюймах. Но коснуться этих белых щёк, пробежать губами по этим зачернённым зубам – это, наверное, униформа для гейш, замужем они или нет, – казалось непристойным. Кроме того, ему все ещё виделись эти зубы, разрывающие сырую рыбу за ужином. Рыбу, все ещё глотавшую ртом воздух, когда Тадатуне отрезал ломти её мяса, а девицы хихикали и тянулись за угощением. Приходилось ли принцессе Асаи Едогими и Пинто Магдалине рвать зубами живую плоть и смеяться при этом? Странно. Все очень странно. Он чужой здесь. А если нет, то и Мэри была бы здесь своей. Мэри и Деливеранс.
   Кита распахнула его кимоно до конца и сняла его с плеч, ослабив пояс. Её халат распахнулся, когда она наклонилась. Если не губы, то тело её вполне подходило для поцелуев. Будет ли оно столь же ароматным, как у Асаи Едогими?
   Боже мой, Асаи Едогими. А за ней, всегда, Пинто Магдалина. Недостижимая? Ведь они заперты в Осакском замке. По сути дела, в тюрьме, хотя всё делалось с изысканной вежливостью и обходительностью, хотя о применении силы не было и речи. Хотя в замке стояли гарнизоном двадцать тысяч человек, готовых к осаде, под командой братьев Оно и Исиды Норихазы, сына казнённого Полицейского. Но для него недостижима в любом случае. Потому что он женат. Потому что его дом – за океаном, в стране, которую Тадатуне и Сукэ начали презирать, основываясь на его же рассказах. Которую и сам он презирал? Да, в этом кроется ответ. Он лёг на спину, и Кита поглотила его своим существом, хотя он и не заметил этого. Не мертвец. Не родившийся заново. Всего лишь чужестранец, бродящий по тропинкам рая.

Глава 2.

   Первая наша задача, – объяснил Тадатуне, – это, по крайней мере, чтобы ты выглядел, как самурай. Уилл позволил Кимуре снять с себя кимоно. Потом сел на дополнительную циновку, расстеленную в центре комнаты. Выпрямившись и сложив на коленях руки, он приготовился ожидать. Слева встала на колени служанка с подносом, где лежали необходимые для предстоящей процедуры предметы. Другой не было видно, хотя, как он подозревал, ей тоже отводилась важная роль. Кимура скромно держался позади, а Сукэ и Тадатуне оба сели перед ним, держа под рукой по большой лакированной коробке,.
   – Это будет нелегко, – сказал Сукэ. – Видишь ли, Уилл, до третьего года мы выбриваем голову ребёнка полностью, но с пятнадцатого дня одиннадцатого месяца третьего года его волосы растут свободно. А твои, похоже, стригли за последние три года.
   – Мы вообще не выбриваем голову, – объяснил Уилл. – Мы просто коротко стрижём волосы. По крайней мере, наши мужчины.
   – Почему? – поинтересовался Тадатуне.
   – Для чистоты. Иначе там заводится масса вшей и гнид. Мы моемся не столь часто и тщательно, как вы. По правде говоря, многие в Европе считают, что чересчур частое купание вредно для здоровья.
   – Так ты считаешь нас нездоровыми? – спросил Сукэ.
   – Напротив.
   – Кроме того, – добавил Тадатуне, – ты сказал, что только мужчины коротко стригутся в Европе. А в волосах ваших женщин разве эти гниды не заводятся?
   – Ну, я думаю, что да.
   Тадатуне медленно покачал головой.
   – Давайте продолжим. Твою позицию я выбрал со всем тщанием. Понимаешь ли, Андзин Сама, очень важно, чтобы во время церемонии ты находился лицом к самой благоприятной точке на небесах.
   – И где же она?
   – Я сверился с различными таблицами и пришёл к выводу, что северо-восток подходит лучше всего. Он принесёт тебе удачу и богатство. Приступим.
   Он взял с подноса ножницы, встал рядом с Уиллом на колени и трижды щёлкнул лезвиями по волосам на левом виске, потом на правом, затем спереди. Положив ножницы, он взял большой кусок полотна и обернул им, как тюрбаном, голову Уилла, опустив оставшийся конец ему на спину. Потом он взял кусочек рыбы и семь рисовых былинок, завязав их верёвкой в два узелка на конце покрывала.
   – Ну, – произнёс он, – теперь боги готовы принять твои волосы. Сейчас мы должны выпить за твоё здоровье. Иди сюда, садись слева от меня, Андзин Сама.
   Сукэ улыбнулся.
   – Ты должен сидеть у него на коленях, Андзин Сама, но, боюсь, ты его раздавишь. Помнишь, тебе ведь сейчас три года?
   Уилл повиновался и сел слева от Тадатуне. В это время вторая служанка внесла небольшой лакированный столик и поставила его перед хатамото; Кимура подошёл с миской риса.
   – Это предложим богам, – объяснил Тадатуне и, осторожно взяв из чашки немного риса, положил на ближний к Уиллу край стола. Потом, вытащив из-за пояса палочки для еды, он положил три рисовых зёрнышка в рот Уиллу. Пока он это проделывал, вернулась служанка с пятью рисовыми лепёшками. Тадатуне изобразил кормление и ими, хотя на самом деле Уиллу в рот не попало ни крошки.
   – Теперь можешь вернуться на своё место.
   Уилл уселся обратно, и Кимура внёс на подносе три крошечные рюмочки, каждая размером едва ли не с напёрсток. Тадатуне отпил по очереди из каждой, потом передал первую Уиллу. Оставшейся там жидкости едва хватило, чтобы смочить губы. Вручили вторую рюмочку, и Тадатуне вытащил из-за пояса ещё одну пару палочек:
   – Их я отдаю тебе, Андзин Сама, пользуйся ими в будущем. Уилл с удивлением разглядывал палочки. Они были прекрасно сделаны, а на кончиках каждой была вырезана точная копия пушки – крохотная, но во всех деталях.
   – О, Тадатуне, не знаю, как и благодарить тебя. Сукэ прижал палец к губам и покачал головой.
   – Ах да, я забыл, мне ведь всего три года.
   Тадатуне торжественно вручил ему третью рюмку, и Уилл снова выпил. Кимура тотчас возник рядом с новым подносом в руках, на этот раз с тремя чашками и тарелочкой с сушёной рыбой.
   – Три раза, – шепнул Сукэ. – Но только сделай вид, что пьёшь. Уилл кивнул, приложился к каждой из трёх чашек и передал их Тадатуне, который тоже отхлебнул из них. Потом каждый отломил и съел по кусочку рыбы.
   – А теперь, Симадзу но-Тадатуне, от имени этого ребёнка я дарю тебе вот это кимоно белого шёлка, – произнёс Сукэ.
   – Я должен был купить его сам, – расстроился Уилл. Это была явно очень дорогая одежда.
   – Это – моя обязанность, – пояснил Сукэ. – Я выступаю в качестве твоего крёстного отца. Теперь мы закончили первую церемонию. Может быть, немного прогуляемся, пока подготовят комнату?
   Уилл снял с головы полотно, надел кимоно и вместе с двумя самураями вышел на крыльцо. К его удивлению, во дворе собрались все его крестьяне и слуги, приведя с собой даже детей. Завидев его, все принялись кланяться.
   – Сегодня они не работают, – пояснил Тадатуне, – потому что их господину оказывается такая большая честь. Сегодня даже дети не пойдут в школу.
   – А обычно они учатся? – спросил Уилл.
   – Каждый ребёнок должен посещать школу для изучения письма и счета, чтобы потом он смог познакомиться с историей своей страны.
   – А что – история так важна?
   – Может ли быть более важный предмет, чем глубокое изучение деяний твоих предков, великих событий в прошлом твоей нации?… Мне кажется, Кимура все подготовил.
   Они вернулись в дом. Теперь на циновку Уилла положили шахматную доску, на которую его и усадили. Тадатуне снова запустил руку в свою коробку.
   – При обычных обстоятельствах это был бы пятый день одиннадцатого месяца четвёртого года, – сказал Сукэ. – Тебе уже год.
   – И я дарю тебе вот это. – Тадатуне извлёк из ящика и подал Уиллу замечательное кимоно светло-зелёного цвета с вышитыми аистами и черепахами, пихтами и бамбуками.
   – Какое чудо! – воскликнул Уилл. – А эти эмблемы, конечно, что-то значат?
   – Несомненно, – согласился Тадатуне. – Аист и черепаха – символы долголетия. Говорят, аист живёт тысячу лет, а черепаха – десять тысяч. Мы просим богов, чтобы ты был столь же благословен. Вечнозелёные пихты означают неизменно добро-детельное сердце, а бамбук – символ прямого и несгибаемого характера. Этими качествами, как мы уже убедились, ты обладаешь сполна, Андзин Сама.
   – Благодарю тебя, Симадзу но-Тадатуне, – ответил Уилл.
   – А теперь, – продолжил Тадатуне, снова открывая коробку,
   – Я дарю тебе хакама. – Он вытащил свободные, мешковатого покроя штаны, которые самураи носили в мирное время, не будучи затянуты в доспехи. Этим они отличались от голоногих крестьян. – И ещё вот эти меч и кинжал, вырезанные из дерева.
   Уилл принял дары, и Кимура с двумя служанками поспешили вперёд, продолжая церемонию с вином. На этот раз Сукэ подарил Тадатуне отрез расшитой золотом ткани для украшения пояса – тоже стоявший огромные деньги, как прикинул Уилл.
   – Действительно, дорогостоящий обряд, Сукэ, – заметил он, когда они снова вышли на крыльцо.
   – Потому что в жизни мужчины он имеет огромное значение, Уилл. В сущности, только два события в его жизни более важны – день его женитьбы и день его смерти. Но не думай, что ты не отплатишь эти расходы, – ведь всё это тебе предстоит дарить твоим сыновьям.
   Моим сыновьям, подумал Уилл. Если бы они у меня были. Если они когда-нибудь у меня будут. Или, по крайней мере, те, которых я мог бы назвать своими…
   Тадатуне заметил выражение его лица.
   – Но всё это в далёком будущем, Аддзин Сама. Теперь идём, будем делать из тебя самурая.
   Собственно бритьём головы занимался Кимура, которому помогали две служанки. Они работали с большим тщанием и ловкостью, выстригая все волосы, за исключением трёх полосок на висках и в центре, да ещё оставив длинный чуб на лбу. Оставшуюся на макушке косичку потом тщательно расчесали.
   – Настало время дать тебе окончательное имя, Андзин Сама, – произнёс Тадатуне.
   – Ты хочешь сказать, что оно у меня будет другим?
   – Взрослое имя обычно даётся в возрасте пятнадцати лет, в момент церемонии выбривания чуба. Оно связывается с теми или иными склонностями и устремлениями юноши. Но так как мой господин принц Иеясу уже дал тебе имя Андзин Сама – Главный Штурман, то он решил оказать тебе особую милость и назвать тебя по имени твоего поместья. Такой чести удостаиваются только самые великие дворяне. Отныне тебя будут звать Андзин Миура. А теперь выпьем за твою славу как самурая.
   На этот раз на подносе служанки стояла только одна глиняная чашка, но зато большая. Тадатуне сделал три глотка и передал её Уиллу, который проделал то же самое.
   – Теперь подойди сюда и встань на колени, – скомандовал Тадатуне. Уилл повиновался, а Тадатуне встал за ним, словно парикмахер, делающий даме утреннюю причёску. Он собрал длинные волосы, оставшиеся на макушке Уилла, и завязал их в подобие косички.
   – А сейчас наклонись вперёд, – приказал он. Уилл повиновался. Теперь он почти касался головой дощечки, сплетённой из ивовых прутьев, которую держал в руках Кимура. Краешком глаза он с некоторым беспокойством наблюдал, как молодой хатамото правой рукой вытащил короткий меч, а левой взял его за чуб и притянул к ивовой подставке. Мгновенным движением Тадатуне вонзил меч перед глазами Уилла. Тот дёрнул головой и уставился на свой чуб, оставшийся лежать на доске.
   – О Боже, – прошептал он. – Я думал, и моя голова останется тут.
   Тадатуне тщательно завернул чуб в бумагу, разрисованную чёрно-белыми изображениями орудий.
   – Сохрани это в надёжном месте, Андзин Миура, – произнёс он серьёзно. – Чтобы они принесли тебе и твоей семье вечную удачу. А кода умрёшь, пусть твои волосы положат в твою могилу, и они защитят тебя в загробной жизни.
   Уилл взял свёрток с подобающей случаю торжественностью. Похоже, всё это имело не меньшее значение, чем любой из ритуалов христианской церкви. Отличие состояло лишь в том, что здесь человек сам был своим богом, обязанный всегда блюсти свою честь и храбрость, обязанный своими руками творить свою судьбу не только при жизни, но и после кончины. Возможно, два разных способа выражения доктрины свободной воли.
   Девушки вернулись с кубками вина, и они с Тадатуне обменялись глотками, а Сукэ снова заглянул в свою коробку. На этот раз он одарил Тадатуне ещё одним рулоном шелка, расшитого ромбами. – А теперь, – сказал Тадатуне, – нам остаётся лишь обучить тебя кодексу самурайской чести – бусидо. Но сначала мы пообедаем.
   Уилл осторожно ощупал свою выбритую голову и косичку на темени.
   – Такая причёска, наверное, тоже имеет особое значение?
   – Целых два, – отозвался Сукэ. – Во-первых, таким образом волосы во время битвы не падают на глаза, поэтому она отличает воина от остальных смертных.
   – Довольно разумно. А второе?
   – А второе, Андзин Миура, для удобства твоего победителя, – сказал Тадатуне. – Если ты, конечно, когда-нибудь докатишься до такого печального положения. Победитель воткнёт тебе в причёску свои палочки для еды, чтобы было удобнее нести твою голову.
   – Твоё снаряжение, – произнёс с гордостью Сукэ. – Я приказал сделать его специально для тебя, Уилл. Другого такого в Японии нет.