– Так что же, прогнозы для России неутешительные?
– Почему же? Кое-что уже сделано – новое поколение, которое родилось и воспитывалось при Горбачеве или даже чуть раньше, органически не приемлет азиатчину. Азиатчине все труднее выживать в умах людей, выросших в мире Интернета и спутникового ТВ, где информация циркулирует беспрепятственно и можно сравнивать.
Горе от ума
Немцов и рубашка
ВАНЯ…
Мы встретились в одном из баров на Новом Арбате. Не скрою, мне было приятно видеть Ваню, когда-то мы вместе работали в безвременно почившем журнале «Столица» и с той поры не виделись. Встречу в баре назначил именно Охлобыстин, пропустив ради нее какое-то собрание: «Посидим, поговорим. Я башляю!»
Опоздал он совсем ненамного, извинился, просмотрел меню, огорчился, что все очень дорого, и заказал два стакана чаю и себе водки. Насыпал в водку черного перца, а перед тем как приступить к трапезе, перекрестил водку и чай: «Господи, благослови!» После первой Охлобыстин заказал себе вторую водку и в нее тоже насыпал перца.
– Слушай, Вань, давно хочу узнать, почему газеты упорно называют тебя… как это… символом поколения, кажется. Ты что, наркоман, что ли?
– Нет. Для меня самого это загадка. Меньше всего я хотел бы быть символом поколения. Символом эпохи – еще куда ни шло. А поколение – это так аморфно. Я не верю в поколения. Я знал 90-летних детей и 16-летних стариков.
До того, как стать попом, Иван зарабатывал политическим пиаром. Одному кандидату придумал лозунг: «Я не верю в „Макдоналдсы“, я верю в русские пельмени!» И этот кандидат выиграл выборы, хотя, по признанию Охлобыстина, был полным нулем. Кстати, Пелевин перед написанием «Generation П» имел с Иваном множество бесед и консультаций.
– Началось все в 1993 году, когда на меня вышел некий кандидат и я ему помог избраться в одном северном крае. Как правило, все политкреативщики – шакалы, мародеры. Никто из них на самом деле не заинтересован в том, чтобы выбрали его кандидата. Я знал одного политкреативщика, который одновременно работал аж на трех депутатов в одном округе. То есть он боролся сам с собой!
Был у Охлобыстина в жизни период, когда он выдвигался кандидатом в депутаты от одной небольшой экологической партии.
– А почему ты от экологистов выступал тогда, а не от «Яблока»?
– Не-ет. У «Яблока» просто насосанные из пальца какие-то эти… И вообще они предатели. Они конкретные предатели! Они предали Россию сначала. А теперь они предали весь славянский союз. Понятно, что они против Лукашенко выступают, но уж больно оттуда натовские уши торчат. А НАТО наш враг. Если мы вступим в НАТО, потеряем независимость полностью. Сейчас нас используют по каналам финансовым, а тогда будут еще и по государственным. Нет, Россия сама сейчас в состоянии мобилизоваться и опять создать великую державу.
– А что значит «нас будут использовать»? Как?
– Будут сливать сюда отходы со всего мира. Мы не сможем уже принимать никаких самостоятельных политических решений, нам будут диктовать, что делать в собственном государстве. Рано или поздно это закончится кризисом, потому что у нас народ не любит этого. Понимаешь, здесь все дело в великой русской национальной идее. А она такова…
– О! Всю жизнь хотел, чтобы кто-то мне рассказал про мою национальную идею. Я весь внимание.
– Очень просто. У каждой нации есть своя великая национальная идея, она одна и та же – купить, обольстить или организовать весь мир, возглавить его и сделать так, чтобы все жили в соответствии с устоями, ценностями и приоритетами этой самой нации. У немцев ценности – пиво и доброе накопление; у англичан – статус чаепития и торжество «рацио»… И только русская национальная идея другая, она заключается как раз в том, чтобы не дать реализоваться никакой другой национальной идее!
– Получается, что мы – нация разрушителей.
– В некотором смысле, да. Вот заметь, как только одна из наций достигает имперской мощи, одной из своих задач она почему-то ставит завоевание России. Просто инстинктивно они понимают, что Россия не даст им развиться больше. У нас погибли как политики Гитлер, Наполеон… Россия – это черная дыра наций. Мы даем миру развиваться гармонично, гася слишком забежавших вперед. Россия за этим строго следит, чтоб не забегали. Даже если в России останется всего один человек – калека с одной рукой, ногой, слепой и глухой, с одним ухом, все равно он не позволит развиться какой-нибудь нации до пределов мирового господства. Именно этим объясняется отсутствие у нас корпоративного духа. Вот, например, грузин дерется, и со всего района на его гортанные крики сбегаются другие грузины и начинают ему помогать. А для русского то, что русский с кем-то дерется, абсолютно не является позывом к корпоративному вмешательству и помощи. Этот запрет у нас на уровне ДНК. Мы собираемся вместе только тогда, когда есть опасность чьего-либо мирового господства. Вот тогда мы сливаемся в единый бриллиант, которым можно стекла резать. Мы идем на неоправданные жертвы, нам на все плевать при этом. В этом и есть великая русская идея. Ее символом может быть солнышко. Такое, знаешь, с кривыми лучиками во все стороны.
Наконец, эта экологическая партия, от которой я выдвигался, была единственной, которая имеет в одном из пунктов установление монархии. Ибо без монархии в нашей проазиатской России ничего не будет. В России власть всегда персонифицирована. Даже вера персонифицирована. Русские верят в Христа не как в какого-то морального учителя, а в конкретного человеко-бога.
В России идея ничего не значит, для русского значима личность. Вот мы с тобой в дружеских, хороших отношениях. Ты убил человека, пришел ко мне. Я тебя знал столько лет! Конечно, я тебя спрячу! Я понимаю, что ты поступил плохо. Я тебя буду осуждать. Я буду раскаиваться, но – я тебя спрячу! Мы с тобой не связаны никакими обязательствами, но у нас есть давнишнее знакомство, ты для меня – близкий, в отличие от всяких судей, прокуроров. И вот это мышление русского человека нужно просто направить в цивилизованное русло.
– По всем опросам абсолютное большинство граждан против восстановления монархии.
– Это вообще чудо, что мне удалось тогда провести в программу партии пункт о монархии. Люди сердцем почувствовали, что за этим будущее. А простые граждане просто не понимают, о чем речь. Когда при них говорят о монархии, перед их глазами встают психопатические экземпляры, которые дискредитируют монархию. Они сами себя назначают царями, королями, они хотят только власти, это по их репам видно.
– А ты бы хотел быть нашим монархом? Ты, вообще, незлобивый паренек-то.
– Нет. Наш монарх должен быть чист как ангел.
– Ну, это как раз про тебя.
– Да ты что! Ты обалдел, что ли! Я не достоин, я так много нашалил по юности!
– Э-э, все нашалили. Откуда же возьмется монарх?
– Вырастет. Сейчас растет очень хорошее поколение. Дети понимают, что если не будут учиться, то проживут жизнь как их папа с мамой – на одну тыщу рублей в месяц. Я очень много общаюсь с подрастающим поколением, вел на радио ночную программу. Ночью очень много решается вопросов первого уровня актуальности – бросила женщина, у кого-то не ладится на работе. Люди не спят, им главное выговориться. Аудитория молодая. Они все хотят учиться! Они понимают, что им до 25–27 лет придется жить плохо – на стипендию, в общаге, на содержании. Но они идут на это.
– Ладно, но это хотя бы будет конституционная монархия?
– Конституционная монархия – абсурд. У монархии не может быть рамок. Если царю нужно кого-то казнить, он его казнит без всякого разрешения, просто по личному разумению.
– Ты меня пугаешь… А хотя бы свободная пресса при царе будет?
– Конечно. Сейчас иное невозможно. Даже в царской России пресса была независимой.
– А если кто-то из журналистов напишет: «а царь-то у нас – козел!»
– Его казнят.
…При слове «казнят» мы с Охлобыстиным вместе весело смеемся. Иван – потому что для него это совершенно очевидно, а я – по той же причине.
– А чего? – продолжает Иван. – Если он нормальный русский человек, глубокий, верующий, он воспримет это как ИЗБРАНИЕ. Для него это хороший повод отдуплиться за благое дело и заслужить царствие небесное. Если он действительно за правду пострадал.
– А если он сделал это из хулиганских побуждений, как ранний Охлобыстин?
– Думаю, нужно избирать такого царя – а другого просто Бог не допустит, – который не будет идиотом, дауном, который поймет, что это просто молодой человек прикалывается. Прикалывается, а не пропагандирует, прикрываясь свободой слова, идеалы гомосексуализма, смену пола, аборты, рекламу контрацепции.
– А что, презервативы будут запрещены?
– Конечно! Презервативы – это убийство.
– Вау! Теперь я понимаю, почему у тебя на четвертом году супружеской жизни – трое детей: больше ты просто не успел настрогать. К концу жизни у тебя их будет штук двадцать– тридцать. А как жена реагирует на твои взгляды?
– Так же. А если мы увидим, что не сможем прокормить большое количество детей, мы просто перейдем с ней на братско-сестринские отношения. Что же это за мужчина, если он не может сдержать себя!
– Погоди-погоди, не горячись. Можно же найти какой-то выход, например, заниматься оральным сексом.
– Перестань! Это содомский грех! Если ты любишь женщину и основной фактор у тебя не начесывание твоей половой шишки, а максимальное обладание, слияние двух ипостасей, ты не будешь даже задумываться ни о чем таком.
– Теперь понятно, почему твоя партия не прошла тогда пятипроцентный барьер. И откуда ты такой взялся?
– Я простой деревенский парень, колхозник из деревни Воробьево, что на реке Спас-Суходрев. Это под Малоярославцем, в Калужской области. Знаешь, я, как и любой другой человек, – это набор ипостасей до тех пор, пока я через себя не перешагну. Но перешагнуть через себя – дарование духовно развитых людей. А до этого я – лишь плод воспитания, жизненного опыта, обстоятельств, в которых я нахожусь, истории государства… А я хочу служить чему-то высшему, иначе все бессмысленно. Я иду в вечность. И эта жизнь для меня – всего лишь хорошая возможность сделать моей исторической Родине приятно.
– А ты у Родины спросил, как именно ей приятно?
– Я знаю из истории, как ей приятно. Я знаю, когда у нее был Золотой век.
– Когда же?
– При Иване Грозном.
– Вот так вот! А ты знаешь, что творилось при этом гадком царе?
– Знаю. Все его злодеяния процентов на шестьдесят – вымысел желтой прессы.
– Неужели опричнину и новгородские казни придумал «Московский комсомолец»?
– Там очень сложная политическая ситуация была. Иван Грозный вышел из нее с минимумом человеческих жертв. А иначе бы пошел разлад по всей России и было бы значительно больше жертв. Основное в любви, в том числе к Родине, – терпение и жертвенность. Я не только хочу жить вечно и любить вечно. Иногда мне кажется, что я хочу даже вечно страдать, потому что это приятное дополнение.
– Только, блин, не переноси своих мазохистских комплексов на всю страну, пожалуйста.
…Тут нам принесли «еще раз чай, пожалуйста», и я научил Охлобыстина, как с помощью ложечки и нитки, на которой висит пакетик с заваркой, выжимать этот пакетик, чтобы с него не капало.
– А клево, кстати! – обрадовался монархист. – Спасибо.
– Пожалуйста. Меня однажды так научили, теперь я всех учу. Добро должно распространяться по свету.
– Точно. Есть одна дорога – дорога любви, остальное ступени.
– Эх, любишь ты красивые фразы, Петька! Только в суть не вникаешь. Это я тебе как Василий Иванович говорю. Привет передавай Пелевину, кстати… А суть в том, что представления о любви у всех разные. Вот недалеко отсюда, в арбатских переулках, есть закрытый клуб свингеров, то есть супружеских пар, которые предпочитают групповой секс с другими супружескими парами. Они в клубе знакомятся. Это вы тоже запретите гражданам, когда к власти придете?
– Безнравственность нельзя разрешать. Разрешать ее – то же самое, что пропагандировать. Ты посмотри, у нас же беспрерывная пропаганда порнографии по телевизору идет! Всего этого быть не должно. Свингеры сеют разврат. Они – источник греха. Я так считаю.
– Если ты так считаешь, ты можешь не участвовать в этом. Но ты не вправе ЗА НИХ считать!.. А порнушку мою любимую вы, наверное, тоже запретите?
– Порнушка нужна только извращенцам. Порнушка начинается там, где слабеет государство и гражданин понимает, что он не в состоянии удовлетворить свои потребности естественным путем, с помощью государства, и ему нужен обходной путь. Следом за порнушкой – петля намыленная.
– Та-ак. А в экономике что вы делать собираетесь, друзья мои монархисты?
– Вопрос с землей решим. Дадим землю людям в собственность. Если так сделать, четверть Москвы уедет в область – на земле хозяйствовать. Посмотри на дачников! Думаешь, чего они ковыряются? У них страсть к этому! У них от Господа дарование – возделывать землю, растить что-то.
– Вы хотите всю страну в дачников превратить?
– Это один из вариантов… Нет, не думай, я не какой-нибудь консерватор. Нельзя, конечно, все безгранично запрещать. Мы не будем запрещать, например, телевизоры. У дьявола две руки. Одна рука – все запрещать. Другая – все разрешать. Крайности опасны. Нельзя бегать с факелами, жечь и громить. У нас будут только разумные запреты. Вот, например, супружеская измена как таковая должна законодательно караться. Все должно быть в пределах разумной нравственности. А для этого не надо пускать к управлению страной психопатов и педиков. Более того, у меня глубочайшая уверенность, что на моем месте, занимаясь политикой, ты решал бы точно так же! Пойми, грех, как паутина, окутывает людей. Его надо выжигать. Паутина, кстати, хорошо горит.
– А куда ты денешь несогласных? Например, политических борцов, которые тайно будут практиковать прерванное половое сношение, чтобы не залететь?
– Есть страны, где это можно делать легально. Пусть уезжают жить туда. А у нас страна православная, глубоко нравственная…
– Спасибо за гуманизм. «А мог бы и бритвой полоснуть…»
– Нет, я же против крайностей. Любовь, любовь, всеобъемлющая любовь!
– Скажи, а вот я – добрый человек, Ваня?
– Ты очень добрый, да.
– И ты добрый, я тебя давно знаю. Так почему же один добрый человек должен запрещать другому доброму жить так, как он хочет?
– Доброта – великая сила, неуемная энергия. Надо выплескивать ее на других, иначе она сожжет тебя самого, как факел.
– Тогда я тоже на тебя плесну, мало не покажется.
– Моя позиция – люди добрые должны быть главными. Говорят, «доброта – не профессия». Я говорю: «Доброта – это чин». Добрый человек должен управлять миром. Я вел один рок-концерт, посвященный городу Москве… ну, я там деньги зарабатывал… и у меня был слоган: «Если у тебя есть друг – пойми его. Если у тебя есть брат – полюби его. Если у тебя есть враг – прости его. Потому что ты – сильный. Потому что ты уже победил». Если ты одинок, если у тебя нет семьи и Родины, если тебе нечего защищать, а тебя остановил хулиган – пусть он тебя убьет. Но если у тебя есть Родина, которую ты должен защищать, друзья, семья – убей его сам! Вот моя позиция.
– Ладно, спасибо тебе за такую добрую позицию. Давай на этом закончим и разойдемся расплескивать на окружающих свое добро. А то у меня уже столько, блин, скопилось. Не зашибить бы кого…
«Я ОТНОШУСЬ К ЛЮДЯМ, КАК К ЧЕРНЫМ ЯЩИКАМ…»
– Может быть, мне еще штаны перед вами снять? – слегка стесняясь, спросил Глеб Павловский, руководитель Фонда эффективной политики.
…Через минуту я увидел два больших деревянных яйца. Одно было побольше, другое поменьше. Яйца принадлежали Павловскому. Они плохо пахли, зато изрядно блестели – оба этих обстоятельства были следствием частого перекатывания яиц руками.
– Я часто кручу яйца для успокоения нервов, – признался Глеб Олегович, взяв со столика одно из деревянных яиц и начав в качестве иллюстрации к сказанному интенсивно вертеть его в руках.
Я взял другое яйцо, поменьше, и понюхал. Яйцо не пахло сандалом, на что я рассчитывал, напротив, оно пахло потом множества когда-то тискавших его известных рук. Это был запах большой политики…
Начал я нашу беседу с того, что спросил, отчего это в комнате совещаний у Павловского висит портрет Путина. Почему он свою маму не повесил, например? На что Глеб Олегович с присущим ему здоровым цинизмом ответил:
– Что же я свою маму повешу для общего обозрения всех сотрудников?
– А Путина, типа, не жалко – пусть смотрят?..
– Путин – общественная фигура. Вынужден терпеть.
– Кто вынужден терпеть – портрет или вы? Портрет неживой, ему все равно. А вам-то терпеть тем более не приходится, ведь вы – редкий пропу́тинец.
Павловский задумчиво пожевал губами: «Редкий пропутинец?.. Хорошее выражение». Я понял, что старый писака оценил фразу и, возможно, отложил ее себе куда-нибудь на запасную полочку. В добром хозяйстве ничего не пропадает.
А то, что хозяйство доброе, заметно уже на дальних подступах. К Глебу Олеговичу просто так не попасть. На входе в его контору я положил свою сумку на резиновый транспортер, который утащил ее куда-то в рентгеновскую глубь, просветил и вывел подноготную на экран секьюрити. Сам я прошел через рамку металлоискателя, после чего мне была выдана магнитная карточка, которой я проводил по приемной щели возле всех дверей, через которые лежал путь. Все это было похоже на голливудские фильмы о секретных лабораториях Пентагона по производству всякой заразы и секретного оружия. Секретное оружие отечественной политики ждало меня на пятом этаже.
Стеклянный лифт унес меня к небу, и через его прозрачную стену, возносясь до вершин Глеба Павловского, я наблюдал красоту внутреннего дворика грандиозного дома на набережной, расположенного, правда, не на реке Москве, а на обводном канале. Но зато совсем неподалеку от ТОГО Дома на набережной. Вот как поворачивается история… Вот как теперь живут бывшие марксисты, бывшие диссиденты и каторжане. Ну и правильно! Борьба должна вознаграждаться сторицей. Иначе она обессмысливается. Есть много вечных борцов среди интеллигенции, которых не устраивает ни одна власть, просто потому, что она власть. Их позиция неконструктивна, я полагаю.
Но есть граждане конструктивные – они ездят в стеклянных лифтах и руководят фондами. При этом, что похвально, не потеряли скромности, некоторой застенчивости и твердых принципов. Когда, увидев на шее Павловского не то цепочку (что не удивительно для небедного человека), не то кожаную ленточку (что не удивительно для бывшего хиппи), я спросил, что же на ней висит, Глеб Олегович неожиданно засмущался, объяснив, что это дело интимное:
– Может быть, мне еще штаны перед вами снять? Проверять, так проверять.
Я постеснялся положительно ответить на этот вопрос. Теперь жалею…
По молодости Павловский сильно бунтовал против строя, увлекался марксизмом. При этом Маркса он почти не читал, сознательно оставляя его «на тюрьму». Там-де будет много времени, вот и почитаю. Однако, почитав Маркса в тюрьме, Глеб сделался державником и начал из ссылки заваливать компетентные органы предложениями по спасению империи от развала. Империя не прислушалась. И, как выяснилось впоследствии, зря. Где теперь империя? И где Павловский? Кто из них ездит на красивом лифте и источает благополучие всеми фибрами? То-то и оно. А ведь по-хорошему предупреждал…
– Глеб Олегович, как человек, умудренный опытом, какие книжки вы бы посоветовали молодым оставить «на тюрьму»?
Павловский добродушно смеется:
– Надеюсь, им это не потребуется. Хотя… В России всегда надо быть ко всему готовым. Знаете, давным-давно, когда я еще хипповал, носил длинные патлы и много бродил по стране, я беседовал с одним буддистом, который потом умер в тюрьме. Как человек верящий в перерождения, он говорил, что для буддиста один раз очень важно родиться в России. Но это полезно только для буддиста!
– Жалко, что я не буддист. Такой случай выпал – и псу под хвост.
…Как человек, когда-то подпавший под влияние буддизма, Глеб Олегович к жизни и деньгам относится философски:
– Я думаю, общее количество свободы в обществе не меняется. Она просто перераспределяется. Как говорил Остап Бендер, если по стране ходят денежные знаки, значит, должны быть люди, у которых их много. Так и со свободой. Даже в Советском Союзе свобода была. Но для избранных. Кто-то в ней просто купался. А остальные…
Насчет же денег Павловский полагает, что…
– К ним нельзя относиться серьезно. А в особенности их хранить.
– Что же вы с деньгами делаете?
– Теряю, – беспечно ответил Глеб Олегович. Однако теряет он деньги не в магазинах, как я было по наивности предположил. – Лучший способ потерять деньги – завести большую организацию. Каждый день теперь я должен думать, что́ я заплачу людям завтра. Сейчас у меня уже под двести человек работает. И число работников все время растет. Это кошмар! Я очень люблю убивать юридические лица, в жизни их много умертвил, но они потом возрождаются опять! Я не понимаю строителей деловых империй, потому что, мне кажется, это очень скучно – растить империю, которая потом расширяется уже неконтролируемо. Ведь человек может проконтролировать сам только шесть-семь человек. А когда их двести и больше… Ты уже контролируешь только секретарей и референтов.
– В одной из газет был опубликован кадр, где вы дулю Евтушенко показываете. За что?
– Да я пришел на эту вечеринку с дочерью, а Евтушенко пристал ко мне. Начал передо мной своей холеной рукой в золотых перстнях водить и так напыщенно говорить: «Я в сорок первом году еще ребенком, на лесоповале…» Меня это ужасно раздражало. Моя дочь, которая стояла рядом, с большим интересом смотрела на это все, как на театр, а потом спросила: «Дядя, извините, а как вас зовут?». А он отвечает так серьезно: «Я великий русский поэт Евгений Александрович Евтушенко…» Думаю, мы для молодых людей кажемся каким-то парком юрского периода.
…Вместе с четким пониманием своего с Евтушенкой места в сегодняшней России, Глеб Олегович имеет ясные представления и о внутренней сущности других своих современников. Во всяком случае, на вопрос о том, за что его так ненавидит интеллигенция либерал-явлинского толка, политтехнолог ответил четко и быстро:
– Очень просто – за успешную политическую деятельность. Я ставлю задачу и добиваюсь ее осуществления. Собственно, я работаю за политика и вместо политика. Наши политики пока не умеют заниматься политикой.
– Сервис по высшему классу! Клиенту остается только денег заплатить за то, что ему сделали красиво, успешно проведя через выборную компанию.
– Политик? Деньги? Не дождетесь! Политики у нас не имеют денег. Политика у нас – как шоу-бизнес. И структура доходов там такая же. Политики зарабатывают деньги, давая представления, называемые избирательными компаниями. А оплачивают все их «продюсеры». Потом, когда в России появятся настоящие политики, я стану ненужным.
– Чем же вы будете заниматься?
– Книжки читать. Меня согнали с дивана, на котором я провел прекрасную юность, читая книжки.
После этой фразы наш разговор с денег плавно перешел на ценности.
– До 1995 года я не занимался политикой. Я был интеллигентом. То есть смотрел со стороны и критиковал. Но как только я решил что-то изменить, я немедленно перестал быть интеллигентом. Просто потому, что, по российским понятиям, политика – гадость. И, соответственно, ею занимаются гадкие люди. И в каком-то смысле это индульгенция: раз уж вы решили заняться политикой, переступили черту, значит, дальше можете разрешить себе все, что угодно. Так считается. Однако я никогда не придерживался такой точки зрения. Я полагал, что если уж у тебя есть ценности, то ты можешь выражать их на любом поприще.
– Почему же? Кое-что уже сделано – новое поколение, которое родилось и воспитывалось при Горбачеве или даже чуть раньше, органически не приемлет азиатчину. Азиатчине все труднее выживать в умах людей, выросших в мире Интернета и спутникового ТВ, где информация циркулирует беспрепятственно и можно сравнивать.
Горе от ума
– А книжки свои вы сами пишете или как Ельцин?
– Я книги пишу сам. Даже речи свои пишу сам. Обычно начальникам пишут спичрайтеры. От этого начальники тупеют, деградируют. За них же думают другие! А они, как куклы, озвучивают чужие тексты. Выйдя на пенсию, начальники вдруг понимают, насколько они пусты. В суете текучки они не думают, не читают книг, только отдают команды.
Кстати, у меня есть своя теория коррупции. Она гласит, что взятки берут только глупые начальники. Они не надеются после отставки найти себе работу и стараются побольше нахапать. А умные знают, что будут востребованы всегда, им незачем брать взятки. Значит, во власти должны быть умные люди. Тогда будет меньше коррупция. Нормальная теория?
– Хорошая очень. Только надо формулы еще написать, чтобы формализовать ее.
– Да и так неплохо.
– Я книги пишу сам. Даже речи свои пишу сам. Обычно начальникам пишут спичрайтеры. От этого начальники тупеют, деградируют. За них же думают другие! А они, как куклы, озвучивают чужие тексты. Выйдя на пенсию, начальники вдруг понимают, насколько они пусты. В суете текучки они не думают, не читают книг, только отдают команды.
Кстати, у меня есть своя теория коррупции. Она гласит, что взятки берут только глупые начальники. Они не надеются после отставки найти себе работу и стараются побольше нахапать. А умные знают, что будут востребованы всегда, им незачем брать взятки. Значит, во власти должны быть умные люди. Тогда будет меньше коррупция. Нормальная теория?
– Хорошая очень. Только надо формулы еще написать, чтобы формализовать ее.
– Да и так неплохо.
Немцов и рубашка
– Слушайте, вы такой сугубый прагматик. Неужели никогда не сталкивались с непознанным и необъяснимым? С предсказаниями, например. Вот кучерявому Пушкину цыганка нагадала, что его убьет белобрысый паренек в 37 лет. А вам, молодому, кучерявому, никто ничего не предсказывал?
– Моей матери в Сочи предсказали, что ее сын станет всемирно известным человеком. И вообще, меня никогда не покидает чувство, что я родился в рубашке. Со мной, что бы ни случилось – все всегда к лучшему.
– Моей матери в Сочи предсказали, что ее сын станет всемирно известным человеком. И вообще, меня никогда не покидает чувство, что я родился в рубашке. Со мной, что бы ни случилось – все всегда к лучшему.
ВАНЯ…
Портрет Ивана Охлобыстина
Опоздал он совсем ненамного, извинился, просмотрел меню, огорчился, что все очень дорого, и заказал два стакана чаю и себе водки. Насыпал в водку черного перца, а перед тем как приступить к трапезе, перекрестил водку и чай: «Господи, благослови!» После первой Охлобыстин заказал себе вторую водку и в нее тоже насыпал перца.
– Слушай, Вань, давно хочу узнать, почему газеты упорно называют тебя… как это… символом поколения, кажется. Ты что, наркоман, что ли?
– Нет. Для меня самого это загадка. Меньше всего я хотел бы быть символом поколения. Символом эпохи – еще куда ни шло. А поколение – это так аморфно. Я не верю в поколения. Я знал 90-летних детей и 16-летних стариков.
До того, как стать попом, Иван зарабатывал политическим пиаром. Одному кандидату придумал лозунг: «Я не верю в „Макдоналдсы“, я верю в русские пельмени!» И этот кандидат выиграл выборы, хотя, по признанию Охлобыстина, был полным нулем. Кстати, Пелевин перед написанием «Generation П» имел с Иваном множество бесед и консультаций.
– Началось все в 1993 году, когда на меня вышел некий кандидат и я ему помог избраться в одном северном крае. Как правило, все политкреативщики – шакалы, мародеры. Никто из них на самом деле не заинтересован в том, чтобы выбрали его кандидата. Я знал одного политкреативщика, который одновременно работал аж на трех депутатов в одном округе. То есть он боролся сам с собой!
Был у Охлобыстина в жизни период, когда он выдвигался кандидатом в депутаты от одной небольшой экологической партии.
– А почему ты от экологистов выступал тогда, а не от «Яблока»?
– Не-ет. У «Яблока» просто насосанные из пальца какие-то эти… И вообще они предатели. Они конкретные предатели! Они предали Россию сначала. А теперь они предали весь славянский союз. Понятно, что они против Лукашенко выступают, но уж больно оттуда натовские уши торчат. А НАТО наш враг. Если мы вступим в НАТО, потеряем независимость полностью. Сейчас нас используют по каналам финансовым, а тогда будут еще и по государственным. Нет, Россия сама сейчас в состоянии мобилизоваться и опять создать великую державу.
– А что значит «нас будут использовать»? Как?
– Будут сливать сюда отходы со всего мира. Мы не сможем уже принимать никаких самостоятельных политических решений, нам будут диктовать, что делать в собственном государстве. Рано или поздно это закончится кризисом, потому что у нас народ не любит этого. Понимаешь, здесь все дело в великой русской национальной идее. А она такова…
– О! Всю жизнь хотел, чтобы кто-то мне рассказал про мою национальную идею. Я весь внимание.
– Очень просто. У каждой нации есть своя великая национальная идея, она одна и та же – купить, обольстить или организовать весь мир, возглавить его и сделать так, чтобы все жили в соответствии с устоями, ценностями и приоритетами этой самой нации. У немцев ценности – пиво и доброе накопление; у англичан – статус чаепития и торжество «рацио»… И только русская национальная идея другая, она заключается как раз в том, чтобы не дать реализоваться никакой другой национальной идее!
– Получается, что мы – нация разрушителей.
– В некотором смысле, да. Вот заметь, как только одна из наций достигает имперской мощи, одной из своих задач она почему-то ставит завоевание России. Просто инстинктивно они понимают, что Россия не даст им развиться больше. У нас погибли как политики Гитлер, Наполеон… Россия – это черная дыра наций. Мы даем миру развиваться гармонично, гася слишком забежавших вперед. Россия за этим строго следит, чтоб не забегали. Даже если в России останется всего один человек – калека с одной рукой, ногой, слепой и глухой, с одним ухом, все равно он не позволит развиться какой-нибудь нации до пределов мирового господства. Именно этим объясняется отсутствие у нас корпоративного духа. Вот, например, грузин дерется, и со всего района на его гортанные крики сбегаются другие грузины и начинают ему помогать. А для русского то, что русский с кем-то дерется, абсолютно не является позывом к корпоративному вмешательству и помощи. Этот запрет у нас на уровне ДНК. Мы собираемся вместе только тогда, когда есть опасность чьего-либо мирового господства. Вот тогда мы сливаемся в единый бриллиант, которым можно стекла резать. Мы идем на неоправданные жертвы, нам на все плевать при этом. В этом и есть великая русская идея. Ее символом может быть солнышко. Такое, знаешь, с кривыми лучиками во все стороны.
Наконец, эта экологическая партия, от которой я выдвигался, была единственной, которая имеет в одном из пунктов установление монархии. Ибо без монархии в нашей проазиатской России ничего не будет. В России власть всегда персонифицирована. Даже вера персонифицирована. Русские верят в Христа не как в какого-то морального учителя, а в конкретного человеко-бога.
В России идея ничего не значит, для русского значима личность. Вот мы с тобой в дружеских, хороших отношениях. Ты убил человека, пришел ко мне. Я тебя знал столько лет! Конечно, я тебя спрячу! Я понимаю, что ты поступил плохо. Я тебя буду осуждать. Я буду раскаиваться, но – я тебя спрячу! Мы с тобой не связаны никакими обязательствами, но у нас есть давнишнее знакомство, ты для меня – близкий, в отличие от всяких судей, прокуроров. И вот это мышление русского человека нужно просто направить в цивилизованное русло.
– По всем опросам абсолютное большинство граждан против восстановления монархии.
– Это вообще чудо, что мне удалось тогда провести в программу партии пункт о монархии. Люди сердцем почувствовали, что за этим будущее. А простые граждане просто не понимают, о чем речь. Когда при них говорят о монархии, перед их глазами встают психопатические экземпляры, которые дискредитируют монархию. Они сами себя назначают царями, королями, они хотят только власти, это по их репам видно.
– А ты бы хотел быть нашим монархом? Ты, вообще, незлобивый паренек-то.
– Нет. Наш монарх должен быть чист как ангел.
– Ну, это как раз про тебя.
– Да ты что! Ты обалдел, что ли! Я не достоин, я так много нашалил по юности!
– Э-э, все нашалили. Откуда же возьмется монарх?
– Вырастет. Сейчас растет очень хорошее поколение. Дети понимают, что если не будут учиться, то проживут жизнь как их папа с мамой – на одну тыщу рублей в месяц. Я очень много общаюсь с подрастающим поколением, вел на радио ночную программу. Ночью очень много решается вопросов первого уровня актуальности – бросила женщина, у кого-то не ладится на работе. Люди не спят, им главное выговориться. Аудитория молодая. Они все хотят учиться! Они понимают, что им до 25–27 лет придется жить плохо – на стипендию, в общаге, на содержании. Но они идут на это.
– Ладно, но это хотя бы будет конституционная монархия?
– Конституционная монархия – абсурд. У монархии не может быть рамок. Если царю нужно кого-то казнить, он его казнит без всякого разрешения, просто по личному разумению.
– Ты меня пугаешь… А хотя бы свободная пресса при царе будет?
– Конечно. Сейчас иное невозможно. Даже в царской России пресса была независимой.
– А если кто-то из журналистов напишет: «а царь-то у нас – козел!»
– Его казнят.
…При слове «казнят» мы с Охлобыстиным вместе весело смеемся. Иван – потому что для него это совершенно очевидно, а я – по той же причине.
– А чего? – продолжает Иван. – Если он нормальный русский человек, глубокий, верующий, он воспримет это как ИЗБРАНИЕ. Для него это хороший повод отдуплиться за благое дело и заслужить царствие небесное. Если он действительно за правду пострадал.
– А если он сделал это из хулиганских побуждений, как ранний Охлобыстин?
– Думаю, нужно избирать такого царя – а другого просто Бог не допустит, – который не будет идиотом, дауном, который поймет, что это просто молодой человек прикалывается. Прикалывается, а не пропагандирует, прикрываясь свободой слова, идеалы гомосексуализма, смену пола, аборты, рекламу контрацепции.
– А что, презервативы будут запрещены?
– Конечно! Презервативы – это убийство.
– Вау! Теперь я понимаю, почему у тебя на четвертом году супружеской жизни – трое детей: больше ты просто не успел настрогать. К концу жизни у тебя их будет штук двадцать– тридцать. А как жена реагирует на твои взгляды?
– Так же. А если мы увидим, что не сможем прокормить большое количество детей, мы просто перейдем с ней на братско-сестринские отношения. Что же это за мужчина, если он не может сдержать себя!
– Погоди-погоди, не горячись. Можно же найти какой-то выход, например, заниматься оральным сексом.
– Перестань! Это содомский грех! Если ты любишь женщину и основной фактор у тебя не начесывание твоей половой шишки, а максимальное обладание, слияние двух ипостасей, ты не будешь даже задумываться ни о чем таком.
– Теперь понятно, почему твоя партия не прошла тогда пятипроцентный барьер. И откуда ты такой взялся?
– Я простой деревенский парень, колхозник из деревни Воробьево, что на реке Спас-Суходрев. Это под Малоярославцем, в Калужской области. Знаешь, я, как и любой другой человек, – это набор ипостасей до тех пор, пока я через себя не перешагну. Но перешагнуть через себя – дарование духовно развитых людей. А до этого я – лишь плод воспитания, жизненного опыта, обстоятельств, в которых я нахожусь, истории государства… А я хочу служить чему-то высшему, иначе все бессмысленно. Я иду в вечность. И эта жизнь для меня – всего лишь хорошая возможность сделать моей исторической Родине приятно.
– А ты у Родины спросил, как именно ей приятно?
– Я знаю из истории, как ей приятно. Я знаю, когда у нее был Золотой век.
– Когда же?
– При Иване Грозном.
– Вот так вот! А ты знаешь, что творилось при этом гадком царе?
– Знаю. Все его злодеяния процентов на шестьдесят – вымысел желтой прессы.
– Неужели опричнину и новгородские казни придумал «Московский комсомолец»?
– Там очень сложная политическая ситуация была. Иван Грозный вышел из нее с минимумом человеческих жертв. А иначе бы пошел разлад по всей России и было бы значительно больше жертв. Основное в любви, в том числе к Родине, – терпение и жертвенность. Я не только хочу жить вечно и любить вечно. Иногда мне кажется, что я хочу даже вечно страдать, потому что это приятное дополнение.
– Только, блин, не переноси своих мазохистских комплексов на всю страну, пожалуйста.
…Тут нам принесли «еще раз чай, пожалуйста», и я научил Охлобыстина, как с помощью ложечки и нитки, на которой висит пакетик с заваркой, выжимать этот пакетик, чтобы с него не капало.
– А клево, кстати! – обрадовался монархист. – Спасибо.
– Пожалуйста. Меня однажды так научили, теперь я всех учу. Добро должно распространяться по свету.
– Точно. Есть одна дорога – дорога любви, остальное ступени.
– Эх, любишь ты красивые фразы, Петька! Только в суть не вникаешь. Это я тебе как Василий Иванович говорю. Привет передавай Пелевину, кстати… А суть в том, что представления о любви у всех разные. Вот недалеко отсюда, в арбатских переулках, есть закрытый клуб свингеров, то есть супружеских пар, которые предпочитают групповой секс с другими супружескими парами. Они в клубе знакомятся. Это вы тоже запретите гражданам, когда к власти придете?
– Безнравственность нельзя разрешать. Разрешать ее – то же самое, что пропагандировать. Ты посмотри, у нас же беспрерывная пропаганда порнографии по телевизору идет! Всего этого быть не должно. Свингеры сеют разврат. Они – источник греха. Я так считаю.
– Если ты так считаешь, ты можешь не участвовать в этом. Но ты не вправе ЗА НИХ считать!.. А порнушку мою любимую вы, наверное, тоже запретите?
– Порнушка нужна только извращенцам. Порнушка начинается там, где слабеет государство и гражданин понимает, что он не в состоянии удовлетворить свои потребности естественным путем, с помощью государства, и ему нужен обходной путь. Следом за порнушкой – петля намыленная.
– Та-ак. А в экономике что вы делать собираетесь, друзья мои монархисты?
– Вопрос с землей решим. Дадим землю людям в собственность. Если так сделать, четверть Москвы уедет в область – на земле хозяйствовать. Посмотри на дачников! Думаешь, чего они ковыряются? У них страсть к этому! У них от Господа дарование – возделывать землю, растить что-то.
– Вы хотите всю страну в дачников превратить?
– Это один из вариантов… Нет, не думай, я не какой-нибудь консерватор. Нельзя, конечно, все безгранично запрещать. Мы не будем запрещать, например, телевизоры. У дьявола две руки. Одна рука – все запрещать. Другая – все разрешать. Крайности опасны. Нельзя бегать с факелами, жечь и громить. У нас будут только разумные запреты. Вот, например, супружеская измена как таковая должна законодательно караться. Все должно быть в пределах разумной нравственности. А для этого не надо пускать к управлению страной психопатов и педиков. Более того, у меня глубочайшая уверенность, что на моем месте, занимаясь политикой, ты решал бы точно так же! Пойми, грех, как паутина, окутывает людей. Его надо выжигать. Паутина, кстати, хорошо горит.
– А куда ты денешь несогласных? Например, политических борцов, которые тайно будут практиковать прерванное половое сношение, чтобы не залететь?
– Есть страны, где это можно делать легально. Пусть уезжают жить туда. А у нас страна православная, глубоко нравственная…
– Спасибо за гуманизм. «А мог бы и бритвой полоснуть…»
– Нет, я же против крайностей. Любовь, любовь, всеобъемлющая любовь!
– Скажи, а вот я – добрый человек, Ваня?
– Ты очень добрый, да.
– И ты добрый, я тебя давно знаю. Так почему же один добрый человек должен запрещать другому доброму жить так, как он хочет?
– Доброта – великая сила, неуемная энергия. Надо выплескивать ее на других, иначе она сожжет тебя самого, как факел.
– Тогда я тоже на тебя плесну, мало не покажется.
– Моя позиция – люди добрые должны быть главными. Говорят, «доброта – не профессия». Я говорю: «Доброта – это чин». Добрый человек должен управлять миром. Я вел один рок-концерт, посвященный городу Москве… ну, я там деньги зарабатывал… и у меня был слоган: «Если у тебя есть друг – пойми его. Если у тебя есть брат – полюби его. Если у тебя есть враг – прости его. Потому что ты – сильный. Потому что ты уже победил». Если ты одинок, если у тебя нет семьи и Родины, если тебе нечего защищать, а тебя остановил хулиган – пусть он тебя убьет. Но если у тебя есть Родина, которую ты должен защищать, друзья, семья – убей его сам! Вот моя позиция.
– Ладно, спасибо тебе за такую добрую позицию. Давай на этом закончим и разойдемся расплескивать на окружающих свое добро. А то у меня уже столько, блин, скопилось. Не зашибить бы кого…
«Я ОТНОШУСЬ К ЛЮДЯМ, КАК К ЧЕРНЫМ ЯЩИКАМ…»
Портрет Глеба Павловского
…Через минуту я увидел два больших деревянных яйца. Одно было побольше, другое поменьше. Яйца принадлежали Павловскому. Они плохо пахли, зато изрядно блестели – оба этих обстоятельства были следствием частого перекатывания яиц руками.
– Я часто кручу яйца для успокоения нервов, – признался Глеб Олегович, взяв со столика одно из деревянных яиц и начав в качестве иллюстрации к сказанному интенсивно вертеть его в руках.
Я взял другое яйцо, поменьше, и понюхал. Яйцо не пахло сандалом, на что я рассчитывал, напротив, оно пахло потом множества когда-то тискавших его известных рук. Это был запах большой политики…
Начал я нашу беседу с того, что спросил, отчего это в комнате совещаний у Павловского висит портрет Путина. Почему он свою маму не повесил, например? На что Глеб Олегович с присущим ему здоровым цинизмом ответил:
– Что же я свою маму повешу для общего обозрения всех сотрудников?
– А Путина, типа, не жалко – пусть смотрят?..
– Путин – общественная фигура. Вынужден терпеть.
– Кто вынужден терпеть – портрет или вы? Портрет неживой, ему все равно. А вам-то терпеть тем более не приходится, ведь вы – редкий пропу́тинец.
Павловский задумчиво пожевал губами: «Редкий пропутинец?.. Хорошее выражение». Я понял, что старый писака оценил фразу и, возможно, отложил ее себе куда-нибудь на запасную полочку. В добром хозяйстве ничего не пропадает.
А то, что хозяйство доброе, заметно уже на дальних подступах. К Глебу Олеговичу просто так не попасть. На входе в его контору я положил свою сумку на резиновый транспортер, который утащил ее куда-то в рентгеновскую глубь, просветил и вывел подноготную на экран секьюрити. Сам я прошел через рамку металлоискателя, после чего мне была выдана магнитная карточка, которой я проводил по приемной щели возле всех дверей, через которые лежал путь. Все это было похоже на голливудские фильмы о секретных лабораториях Пентагона по производству всякой заразы и секретного оружия. Секретное оружие отечественной политики ждало меня на пятом этаже.
Стеклянный лифт унес меня к небу, и через его прозрачную стену, возносясь до вершин Глеба Павловского, я наблюдал красоту внутреннего дворика грандиозного дома на набережной, расположенного, правда, не на реке Москве, а на обводном канале. Но зато совсем неподалеку от ТОГО Дома на набережной. Вот как поворачивается история… Вот как теперь живут бывшие марксисты, бывшие диссиденты и каторжане. Ну и правильно! Борьба должна вознаграждаться сторицей. Иначе она обессмысливается. Есть много вечных борцов среди интеллигенции, которых не устраивает ни одна власть, просто потому, что она власть. Их позиция неконструктивна, я полагаю.
Но есть граждане конструктивные – они ездят в стеклянных лифтах и руководят фондами. При этом, что похвально, не потеряли скромности, некоторой застенчивости и твердых принципов. Когда, увидев на шее Павловского не то цепочку (что не удивительно для небедного человека), не то кожаную ленточку (что не удивительно для бывшего хиппи), я спросил, что же на ней висит, Глеб Олегович неожиданно засмущался, объяснив, что это дело интимное:
– Может быть, мне еще штаны перед вами снять? Проверять, так проверять.
Я постеснялся положительно ответить на этот вопрос. Теперь жалею…
По молодости Павловский сильно бунтовал против строя, увлекался марксизмом. При этом Маркса он почти не читал, сознательно оставляя его «на тюрьму». Там-де будет много времени, вот и почитаю. Однако, почитав Маркса в тюрьме, Глеб сделался державником и начал из ссылки заваливать компетентные органы предложениями по спасению империи от развала. Империя не прислушалась. И, как выяснилось впоследствии, зря. Где теперь империя? И где Павловский? Кто из них ездит на красивом лифте и источает благополучие всеми фибрами? То-то и оно. А ведь по-хорошему предупреждал…
– Глеб Олегович, как человек, умудренный опытом, какие книжки вы бы посоветовали молодым оставить «на тюрьму»?
Павловский добродушно смеется:
– Надеюсь, им это не потребуется. Хотя… В России всегда надо быть ко всему готовым. Знаете, давным-давно, когда я еще хипповал, носил длинные патлы и много бродил по стране, я беседовал с одним буддистом, который потом умер в тюрьме. Как человек верящий в перерождения, он говорил, что для буддиста один раз очень важно родиться в России. Но это полезно только для буддиста!
– Жалко, что я не буддист. Такой случай выпал – и псу под хвост.
…Как человек, когда-то подпавший под влияние буддизма, Глеб Олегович к жизни и деньгам относится философски:
– Я думаю, общее количество свободы в обществе не меняется. Она просто перераспределяется. Как говорил Остап Бендер, если по стране ходят денежные знаки, значит, должны быть люди, у которых их много. Так и со свободой. Даже в Советском Союзе свобода была. Но для избранных. Кто-то в ней просто купался. А остальные…
Насчет же денег Павловский полагает, что…
– К ним нельзя относиться серьезно. А в особенности их хранить.
– Что же вы с деньгами делаете?
– Теряю, – беспечно ответил Глеб Олегович. Однако теряет он деньги не в магазинах, как я было по наивности предположил. – Лучший способ потерять деньги – завести большую организацию. Каждый день теперь я должен думать, что́ я заплачу людям завтра. Сейчас у меня уже под двести человек работает. И число работников все время растет. Это кошмар! Я очень люблю убивать юридические лица, в жизни их много умертвил, но они потом возрождаются опять! Я не понимаю строителей деловых империй, потому что, мне кажется, это очень скучно – растить империю, которая потом расширяется уже неконтролируемо. Ведь человек может проконтролировать сам только шесть-семь человек. А когда их двести и больше… Ты уже контролируешь только секретарей и референтов.
– В одной из газет был опубликован кадр, где вы дулю Евтушенко показываете. За что?
– Да я пришел на эту вечеринку с дочерью, а Евтушенко пристал ко мне. Начал передо мной своей холеной рукой в золотых перстнях водить и так напыщенно говорить: «Я в сорок первом году еще ребенком, на лесоповале…» Меня это ужасно раздражало. Моя дочь, которая стояла рядом, с большим интересом смотрела на это все, как на театр, а потом спросила: «Дядя, извините, а как вас зовут?». А он отвечает так серьезно: «Я великий русский поэт Евгений Александрович Евтушенко…» Думаю, мы для молодых людей кажемся каким-то парком юрского периода.
…Вместе с четким пониманием своего с Евтушенкой места в сегодняшней России, Глеб Олегович имеет ясные представления и о внутренней сущности других своих современников. Во всяком случае, на вопрос о том, за что его так ненавидит интеллигенция либерал-явлинского толка, политтехнолог ответил четко и быстро:
– Очень просто – за успешную политическую деятельность. Я ставлю задачу и добиваюсь ее осуществления. Собственно, я работаю за политика и вместо политика. Наши политики пока не умеют заниматься политикой.
– Сервис по высшему классу! Клиенту остается только денег заплатить за то, что ему сделали красиво, успешно проведя через выборную компанию.
– Политик? Деньги? Не дождетесь! Политики у нас не имеют денег. Политика у нас – как шоу-бизнес. И структура доходов там такая же. Политики зарабатывают деньги, давая представления, называемые избирательными компаниями. А оплачивают все их «продюсеры». Потом, когда в России появятся настоящие политики, я стану ненужным.
– Чем же вы будете заниматься?
– Книжки читать. Меня согнали с дивана, на котором я провел прекрасную юность, читая книжки.
После этой фразы наш разговор с денег плавно перешел на ценности.
– До 1995 года я не занимался политикой. Я был интеллигентом. То есть смотрел со стороны и критиковал. Но как только я решил что-то изменить, я немедленно перестал быть интеллигентом. Просто потому, что, по российским понятиям, политика – гадость. И, соответственно, ею занимаются гадкие люди. И в каком-то смысле это индульгенция: раз уж вы решили заняться политикой, переступили черту, значит, дальше можете разрешить себе все, что угодно. Так считается. Однако я никогда не придерживался такой точки зрения. Я полагал, что если уж у тебя есть ценности, то ты можешь выражать их на любом поприще.