– А какие у вас ценности?
– Я банальный христианин.
– Типа, в бога верите?
– Ну, трудно не верить в того, кто тобой постоянно занимается и не дает тебе об этом забыть.
– Не знаю, мной отчего-то никто не занимается. Самому приходится крутиться.
– Вы просто невнимательны. Или у вас нет времени заняться собой. Отношения между человеком и богом выражаются в советах и действиях с его стороны.
– И когда же вы впервые услышали эти голоса внутри головы?
– Мне бог дал здоровенного пинка, когда я был молодым человеком и валялся на диване. Он сказал: «Чего ты валяешься, скотина? Так и будешь бесплодно мечтать? Иди и делай то, во что веришь!» Таков был общий смысл его консалтинга.
– А потом приступы не повторялись?
– Ну, потом это в разных формах повторялось. Ведь я и дальше нередко вел себя, как скотина. Например, когда я, будучи арестованным, признал себя виновным, чтобы скостить срок. Я ведь как бы отрекся от своих ценностей. Это грех.
– Да, я слышал, по кодексу диссидентской чести это западло считается – признавать вину. И что вам бог за это причинил?
– Вот этого я не расскажу, – зажался Глеб Олегович. – Но поверьте, я получил от него по полной программе. Зато советская власть мне смягчила наказание и заменила лагерь ссылкой. Сейчас бы я не признал себя виновным ни в коем случае.
– Почему, если на этом можно здорово выиграть в сроке? Рассматривайте это как военную хитрость.
– Не-ет. Нельзя брать на себя функции творца, самому управлять своей судьбой. Когда перед тобой открывается дверь, ты должен в нее войти. Нельзя уворачиваться. Тюрьма – это была нормальная судьба для человека моего круга тогда, и я должен был через нее пройти.
– А может, это господь надоумил увернуться?
– Нет. Человек всегда точно знает, что такое хорошо и что такое плохо, и как хорошие мальчики отделяются от плохих.
– А сейчас вы хороший мальчик? Или плохой?
После секундной паузы Глеб Олегович неопределенно улыбнулся:
– Ноу комментс…
…Поработавший с политиками и немало изучивший их породу, Павловский может дать всему зверинцу весьма точные характеристики. Например, Явлинский – «это политический зверь, которого выгнали из его ниши. Весельчак и душа небольших застолий в отделах НИИ».
– Знаете, – напоминает мне Павловский то, что мне, четыре года отработавшему в науке, напоминать не нужно, – в научных институтах была такая хорошая, веселая атмосфера, люди часто собирались на капустники.
– Как правило, в «ящиках» это особенно характерно проявлялось.
– Да-да. В сытых таких местах, где трудно проверить, делаешь ты что-то или нет, и платили чуть побольше… Так вот, я очень хорошо отношусь к Григорию, как к человеку, но он – душа ниишных сабантуйчиков. Это его роль. А в политике он занимал не свое место. Большинство людей в этой стране занимается не своим делом. Не Григорию Алексеевичу нужно было делать либеральную партию, но так уж вышло. В русской политике, поскольку она виртуальна, огромную роль играет вовремя выкрикнутое слово «я». Так и с Григорием Алексеевичем вышло. В 1993 году считалось, что Ельцину нет альтернативы. Неизвестно почему, но все это повторяли. И тут выскочил Явлинский и сказал: «Я альтернатива!» Так возник известный российский политик Явлинский.
В свое время в диссидентских кругах мы обсуждали, что будет, когда система рухнет и наступит свобода. И мой друг Виктор Томачинский (он погиб в лагере) говорил: «Я в случае свободных выборов буду голосовать за ту партию, которую поддержит КГБ». – «Почему?!» – «А ты сам подумай, что будет со страной, если к власти придут все эти ребята, которые сейчас сидят по редакциям, в журнале „Мурзилка“… Я думаю, Томачинский был прав. Нынешнее поколение политиков – это пробка, которая закупорила поры политической жизни. Если эту пробку выбить, появятся политики новой формации. Из бизнеса, из региональной политики.
– Из бизнеса и регионов. Абрамович не из их числа?
– Меня, честно говоря, удивил его шаг с Чукоткой. И как всякий интересный шаг он может толковаться и толкуется по-разному… Но признаюсь – я этого не ожидал. Совершенно не ожидал! И поэтому слежу за Абрамовичем с большим интересом. Неординарно поступил.
– Но вы как-то объясняете себе этот поступок?
– А мне не свойственно занятие, на которое бесплодно тратит время наше общество, – объяснять людей. Потому что, когда объясняешь людей, всегда приписываешь им свое, то есть то, чего там на самом деле нет. Вносишь помеху. Поэтому я отношусь к людям, как к черным ящикам. Смотрю, что на входе и что на выходе. Что на них влияет и как это возвращается в виде действий и слов. Удобнее не знать, что внутри у человека. Тогда легче предсказывать его поведение, потому что не приписываешь ему своих свойств и своего видения мира. Принцип черного ящика я считаю для политики методологически самым верным.
Путина Павловский считает бюрократом.
– В хорошем смысле этого слова. В России всегда ругались этим словом, а настоящих-то бюрократов, как точных управленцев, которые могут спустить приказ и добиться его исполнения, никогда у нас не было. Путин – замечательный управленец. Он всегда четко действует в пределах своего мандата. Когда он был руководителем правительства, его задачей было сделать из номинального правительства правительство реальное. И он его сделал – правительство перестало быть предбанником Кремля и реально заработало. И работает до сих пор, не конфликтуя с Кремлем, как раньше. Но сегодня Путин – совсем другой человек. Он очень сильно вырос и сейчас осознает себя национальным лидером. И это не придуманный кем-то имидж. Путин – реальный лидер нации.
– Вы хорошо изучили этот черный ящик?
– Путин мне биографически очень понятен, потому что он семидесятник, как и я.
– А я восьмидесятник. И шестидесятников не люблю.
– И я не люблю. И никогда не любил. В России всегда были поколенческие разрывы… Но есть такие агрессивные поколения, которые подминают под себя последующие поколения. Родители не должны отбирать биографию у детей. А шестидесятники сожрали не только свою собственную биографию, но и биографию детей и внуков. Они очень давили. Навязчивое поколение слишком. Потому что закомплексованное. Шестидесятники сами не реализовались и после этого всем мешали жить.
– А семидесятники каковы? Мне о них ничего не известно. О своем-то поколении я знаю по себе и друзьям. А про ваше – ничего. Так же, наверное, как и вы о нас…
– Семидесятые – это было время, когда казалось, что из Советского Союза можно сделать социалистические Соединенные Штаты, надо только найти способ вытащить интересных и сильных людей наверх. Была масса сильных людей! Но они все сидели по подвалам, другим неподходящим местам. По тюрьмам. А многие просто уехали… И еще плохо, что шестидесятники монополизировали традицию – стали посредниками между теми, кто был до них, и теми, кто после них. Они сидели на наследии и выдавали из него какие-то пережеванные порции. Мне повезло – я нашел обходные пути, нашел стариков, которые были и сильнее и умнее их. Историк Гефтер, например. Он из того же поколения, что и шестидесятники, но он и сам их не любил… А кроме того, шестидесятники создали культ шестидесятых. Были реальные шестидесятые и есть культ шестидесятых, так же как есть Одесса и есть культ Одессы.
– Явлинский, по-моему, типичный шестидесятник, хотя достаточно молод.
– Явлинский и Чубайс – люди, испорченные шестидесятниками, культом Окуджавы… Шестидесятничество – это ведь такой либеральный масскульт.
– А что вы имеете против Чубайса?
– Я сам прошел через обольщение Чубайсом. Просто потому, что в русской политике мы постоянно искали сильного человека. Но на самом деле Чубайс представляет собой парадоксальный сплав – это такой сентиментальный робот. Железная конструкция, некоторые суставы которой сильно заржавели, а внутри есть комнатка, где горит лампадка у портрета Окуджавы и по стенкам развешаны репродукции из «Огонька» эпохи гласности. И вот этот кажущийся внутренний ценностный импульс дает Чубайсу право действовать беспощадно. Но такая раздвоенность всегда мстит человеку, потому что там, где, как ему кажется, он реализует ценности, на самом деле действует наугад.
– Вернемся к Путину. Вам не кажется, что на него чрезмерное влияние оказывают церковные иерархи? Путин вообще верующий человек? Нет, я знаю, что у него есть духовник, что он носит крест, но… однажды на вопрос американской журналистки, верит ли он в бога, Путин ответил как атеист. Если бы он в Бога верил, он сказал бы просто: да, верю. Но он сказал: «Я верю в человека». А это обычный хитрый ответ неверующего политика представителю СМИ США, где атеистов не любят, относятся к ним с подозрением.
– Должен вам дать справку, что господь наш Иисус Христос – человек. И он бог. Так что оба утверждения одинаково справедливы. Поэтому ответ Путина теологически абсолютно верен.
– Вывернулись, по-иному не скажу… Вы, я знаю, ратуете за большее участие церкви в жизни гражданского общества.
– Да. Церковь является важным структурным элементом русского общества. При этом я не имею в виду, что церковь должна лезть в политику. Я не хочу повторения 1917 года… Есть такая точка зрения, что именно православная церковь в том состоянии, в котором она пришла к 1917 году, несет большую часть вины за то, что случилось в России.
– Конечно! Иначе наши граждане с таким сладострастием не вешали бы попов и не громили бы церкви, когда СТАЛО МОЖНО.
– Возможно… Но я хочу сказать, тем не менее, что в любом здоровом обществе церковь очень важный элемент. А неловкие действия тех или иных церковных иерархов не означают, что церковь нужно загнать в тень, где, кстати, она не станет менее влиятельной, просто это влияние будет носить уродливый характер… Я уверен, что исламское возрождение на Востоке скоро потянет за собой и европейское христианское возрождение. Будет и православное возрождение.
– Такое же дикое, как исламское?
– Любое возрождение имеет свои дикие подробности. Ренессанс, например, имел много таковых.
…Внимая рассуждениям Павловского, я не мог не поинтересоваться, зачем же он слез с дивана, отринул свое интеллигентство и стал заниматься политическими консультациями. Ответ политтехнолога был небанален. Впрочем, учитывая, что Глеб Олегович закончил исторический факультет Одесского универа, вполне объясним.
– Для меня это просто способ практического занятия историей. Если считать, что история – это что-то такое, что происходит где-то помимо тебя, то тогда ты делегируешь кому-то занятия историей, а сам принимаешь последствия. Это опасная стратегия. Я предпочитаю сам, своими ручками.
Я перевел взгляд на руки Павловского, держащие в напряжении всю страну. В его умелых пальцах каталось большое деревянное яйцо.
БОЛЬШОЙ РЕБЕНОК
Самое большое потрясение – в квартире Сафронова на полочке стоит человеческий череп. Это череп его родной бабушки…
Но самое первое, что видишь, приходя в гости к Никасу, это огромная – в две стены – выставка. Но не его картин, а его фотографий со знаменитостями. Раньше их было заметно меньше. Со времен нашей последней встречи число знаменитостей сильно возросло. Никас и Джуди Фостер. Никас и Николсон. Никас и Де Ниро. Никас и Ришар. Никас и Михалков. Никас и Горбачев. Никас и Аслан Масхадов. Никас и Клинтон. Никас и Папа Римский. Никас и Софи Лорен. Никас и Ален Делон. Никас и Дайана Росс. Никас и Эрик Робертс. Никас и Тэтчер. Никас и Мадонна. Никас с Путиным и Бушем-младшим.
– Господи! Да есть ли кто, с кем ты не знаком, Никас?!
– Нет. Я всех, кого надо, знаю.
– А где это ты с двумя президентами умудрился сняться?
– В Мариинке. С Бушем мы давно знакомы, еще до его президентства. Нас Чак Норрис познакомил на балу в Детройте. И когда мы с Путиным в Мариинке беседовали, как раз подошел Буш. Буш меня увидел, обрадовался, закричал жене: «Лора! Это же Никас, который нас рисовал!» Путин удивился: «Вы что, знакомы?» – «Да, – отвечаю, – еще по Америке». И когда Буш подошел, Путин сказал, показывая на меня: «Наш лучший художник!»
Я говорю: «Владимир Владимирович, можно фотографию сделать с вами?» Достаю свою «мыльницу». Буш с радостью согласился, тут же подзывает к себе какого-то мужика из своих, просит его снять нас. Тот сделал несколько кадров. А чуть позже стою это я с Черномырдиным и говорю: «Виктор Степанович!
Только что нас троих бушевский охранник снял на мою «мыльницу». А он мне: «Какой охранник! Это же госсекретарь Америки Колин Пауэлл!»
А когда я разговаривал с женой Путина, предложил ей: «Давайте я ваш портрет нарисую». Она воскликнула: «Да вы же абстракционист!» – «Да вы что! Я реалист! Вам недоброжелатели неверно докладывают».
…Никас Сафронов настолько чист душой, насколько может быть девственен душою лишь ребенок. В этом он, правда, слегка смахивает на Глазунова. Да и на Шилова, признаться, кое-чем похож – например, своей любовью к фотографиям, на которых художник снят с известным лицом или политиком. Но Сафронов все же другой… Какое бы слово подобрать, чтобы вам понятно было? М-м-м… Вот, нашел… Сафронов – трогательный.
Вообще, художники – очень тонко организованные люди, и с ними нужно обходиться бережно. Ругать их ни в коем случае нельзя. От этого художники портятся настроением и вянут душой. А кому нужен испорченный художник? Поэтому я никогда не критикую гениев. Зачем? Нужно просто разглядеть в самом знаменитом художнике что-то хорошее и показать это людям. Вот, например, Сафронов предложил мне супу.
– Ты, наверное, голодный. У меня хороший суп есть. Там грибы, мясо… Будешь?
Я из вежливости отказался. Ограничился только чаем с шоколадными конфетами и коньяком. Кстати, коньяк у Никаса непростой, несмотря на блеклую этикетку со смазанными буквами. Эту бутылку ему Гейдар Алиев подарил. Ныне покойный азербайджанский ценитель искусства был рад получить от Никаса свой портрет, устроил ему выставку.
– И сколько тебе Алиев за свой портрет заплатил?
– Нисколько! Просто «Мерседес» подарил. Но мне «Мерседес» не нужен был, я взял деньгами и купил на них «Рендж-ровер».
…Правда, еще Алиев выделил Никасу 45 тысяч долларов на альбом с его картинами, но это уже мелочи…
У Никаса две мастерских. В большой он рисует больших начальников. А в маленькой – людей попроще и неодушевленные предметы. В мастерской Никаса очень интересно. Всякие штучки… Вот часы лежат очень красивые, золотые. Губернатор Аяцков подарил. Таких часов губернатор заказал всего трое. Одни сейчас у Ельцина, вторые у Черномырдина. А третьи я в руках держал в мастерской Сафронова. И это еще не все! Еще Сафронову Карден часы подарил!
– Карден посмотрел мой альбом в Париже и сказал: «Да вы гений!» Я ему: «Докажите!» Он снял часы золотые да и дал мне.
Те часы вообще единственные в мире. По спецзаказу были сделаны. Жаль только, мне их Сафронов не показал: запропастились куда-то. Однако не все встречи с великими заканчиваются так, как хотелось бы художнику. Вот, например, Павел Бородин Сафронова элементарно кинул.
– Бородин тоже из Ульяновска родом, как и я. И когда мне предложили с ним познакомиться, я согласился, зная, что он человек богатый – может дать заказы… Сначала он пообещал три миллиона на восстановление разрушенного кинотеатра «Рассвет» в нашем родном Ульяновске. Потом мне понадобилась квартира. Я сказал Бородину, что хотел бы квартиру метров 150–200. «500 устроит?» – спросил Бородин. «500 много!» – «Считай, 500 метров у тебя в кармане! Такому большому художнику надо дать…» Представляешь? Я ему одну картину дарю, другую, портрет его пишу небольшой. Жене его подарил картину… Раз человек так много обещает – большой ему портрет пишу! А потом вдруг Бородин перестает меня принимать. Я через жену пробую, говорю ей: у меня вот есть портрет Бородина, мне за него предлагают 25 тысяч долларов. А мне действительно предложили… Она говорит: не отдавай, что мы, бедные, что ли, сами не купим?! И я опять жду. И опять все с концами заглохло.
Прошло полтора года. Бородин стал выдвигаться в мэры Москвы. И тогда к Сафронову пришел один человек и купил портрет. Этот человек рассчитывал, что Бородин будет мэром и он ему подарит портрет. Но Бородин мэром не стал, подарки ему делать, стало быть, сделалось совершенно бесполезно.
– Ха-ха, – смеется Сафронов. – И этот человек после выборов предлагал мне портрет Бородина обратно! Чтобы я его выкупил. Ха-ха… А потом мне передали слова Бородина. Он говорил: мол, я так виноват перед Никасом! Но я, мол, исправлюсь! Я опять ожил надеждой. И когда после этого я к нему в последний раз обратился и спросил: «Пал Палыч, когда мне к вам прийти?» Он поцеловал мне руку и сказал: «Никас! Я тебя обожаю! Приходи вчера!..» С тех пор мое отношение к нему очень резко изменилось. Набрал, понимаешь, моих картин себе штук пять-шесть… Казалось бы, если ты не в состоянии отблагодарить – ну не бери подарки! Понятно же, что у меня очень дорогие картины… А я, между прочим, когда Бородина уволили из Управделами, послал ему в утешение еще одну картину. И что же? Даже не позвонил спасибо сказать! Ну, значит, говнюк по жизни.
Однако не все такие неблагодарные, как Пал Палыч Бородин. За рубежом Сафронова ценят и любят. Обычно Сафронов действует так – посылает какой-нибудь знаменитости свой альбом.
– Человеку передают альбом и говорят: этот художник хочет с вами встретиться. И никто мне не отказал! Ни Джек Николсон, ни Спилберг, никто… Моментально принимают! Они даже не надеются, что я их буду писать. А когда узнают, что я их буду писать, они готовы позировать часами, клянусь тебе!.. Это только у нас чиновники о себе возомнили.
Достается художнику и от журналистов:
– Недавно одна журналистка написала про меня статью под названием «Никас Сафронов ногой выпинал Ветлицкую из кровати». Неправда! Было не так. Как-то Ветлицкая подошла ко мне и сказала, что хочет со мной познакомиться. Я спросил: «А кто вы?» – «Я Ветлицкая, певица». Странно, думаю, а я такую не знаю… В общем, я ее пригласил в гости, она меня соблазнила. Начались отношения. Наташа говорила: «Я вторая после Пугачевой, а скоро буду первая!» Но нигде почему-то я ее в афишах не видел. Газманов был, другие были, а Ветлицкой не было. Нет и нет, нет и нет… И вдруг в один момент – мы были уже около месяца знакомы – радио часа в три ночи сообщает: в Лужниках состоится концерт, участвуют Пугачева, Киркоров, Буланова, всякие прочие и – Наталья Ветлицкая! Я ей позвонил ночью и говорю: «Наталья! Ты есть! Я слышал о тебе!» А она так равнодушно отвечает: «Да ну, это просто один из моих концертов…» Какое самомнение у человека!
А расстались мы так… Всякий раз когда Ветлицкая приходила, она курила травку. А я потом не мог заснуть из-за этого запаха – я глаза закрываю, а они сами открываются! И в один момент, когда она пришла, я спросил прямо в дверях: будешь курить? Она говорит: буду. Я говорю: уходи. И все! Никто ее ногами не пинал, зачем такое писать?..
Разговор о художнике без упоминания его картин, мне кажется, не может быть полным. Сафронов более всего известен массам как портретист. На портретах Сафронова изображаемые граждане получаются даже лучше, чем на самом деле – помоложе, покрасивее. Вот какой талантище! И даже бессмысленно спрашивать, почему так получается.
– Это же образ! Ты же видел портрет Лужка или Пугачихи. Можно написать человека с морщинами, но я рисую, как мне приятно. Человека надо идеализировать.
– А почему у тебя на овальном портрете Софи Лорен впополам с Лениным?
– Я когда-то прочел, что такие, как Ленин, – по уму и таланту – рождаются раз в сто лет. А в Италии когда был, прочел, что такие, как Софи Лорен, рождаются раз в сто лет. И чтобы не занимать много холста, я написал их на одном портрете – пол-лица Лорен, пол-лица Ленина.
– Правильно! И времени сколько сэкономил для настоящих работ… Вот, например, это чего?
– Каспийское море. В Азербайджане нарисовал.
– О, ты еще и маринист?
– Я все умею рисовать. Вот, скажем, кубизм. Это несложная техника для хорошего художника. Так разминался Альбрехт Дюрер. Тут главное – знать последовательность цветов, чтобы выпуклое и вогнутое выделялись. Легкая работа. Хотя и на нее находятся любители. По нескольким моим картинам в Голландии сделали ковры и дали мне за каждый по две тысячи долларов только за то, что использовали мои картины!
Когда жил на Западе, я продавал сюрреализм, он там пользовался успехом. Я тосковал, мучился без знания языка, мне было неуютно там жить… Но деньги идут – и слава богу! А когда я переехал в Москву – стал писать портреты. Не сразу, правда. Потому что в Москве тоже одно время был моден сюр. А потом покупатели чухнули, что, кроме моды, нужно что-нибудь для души, – стали заказывать портреты.
Но помимо ремесла нужно еще быть художником. Что такое искусство? Искусство – это умение зацепить зрителя. Свою «Четырехглазую» я писал полчаса. Но она цепляет. А портрет на заказ пишу полтора месяца. Когда клиент говорит мне: «Хочу вот так и вот так, чтоб как у Шишкина, а в углу огурец». Пожалуйста, не вопрос, получи Шишкина с огурцом… Ремесло и искусство – разные вещи.
Я же продаюсь не только за счет того, что умею хорошо рисовать, но и из-за своей известности – обо мне пишет пресса. Нельзя, чтобы о тебе забывали! Стоит чуть-чуть исчезнуть, и тут же канешь в Лету! Вот «На-На». Год они болтались в Америке, и за это время про них тут все забыли.
– Значит, одного таланта мало?
– Конечно! Вот немцы. У них было мало художников-классиков – Кранах да Дюрер. Они решили, что великая нация должна иметь больше. Поискали, нашли в местечке Грюнвальд Макса Эрнста, раскрутили, и он вошел в двадцатку лучших художников мира. Так и бывает. Без раскрутки даже гений потеряется. В Москве около трехсот пятидесяти тысяч художников. И каждый год училища добавляют еще около десяти тысяч. Чтобы не стоять на улице и не малевать за червонец портреты прохожих, мало уметь рисовать. Вопрос: как, имея талант, зарабатывать не на Арбате по червонцу, а в мастерской по тридцать, пятьдесят или сто тысяч? Можно раскрутиться за счет больших денег или богатого папы. В современном мире, мне кажется, мало просто хорошо рисовать, надо не ограничиваться одним стилем. Если ты чего-то делать не умеешь, пролетаешь мимо денег.
…Я задерживаю взгляд на картине с морем. Она выписана художником-универсалом настолько мастерски, что у женщины, сидящей в углу спиной к зрителю, попа высовывается из картины сантиметра на два. То есть женщина сидит как бы на раме картины этой попою. Объемная живопись!
– Как ты ей попу нарастил такую выпуклую? Она из половинок шарика для пинг-понга сделана?
– Нет! Натуральная краска! Слой за слоем долго накладывал. Этой женщины на картине сначала не было. Я ее потом подрисовал.
– Зачем?
– Просто так.
Много на картинах Никаса женщин с кошачьими головами. Это неспроста.
– Барон Бениксен – мой клиент и приятель – как-то в Лондоне пересказал мне книгу французского писателя «Женщина-кошка».
Изучая своих жен и любовниц, тот открыл, что женщина есть кошка. По повадкам, по движению… И позже я, когда поехал на Восток, сам убедился, что женщина является животным…
– А ты бы согласился жить с женщиной-кошкой?
– Да даже с бо́льшим удовольствием, чем если бы голова у нее была человечьей!
– А я бы нет: у меня аллергия на кошачью шерсть. Голова, она хоть и маленькая, но все равно линяет. Я бы чихал на такую женщину, и у меня бы текли сопли беспрестанно из-за нее.
Женщины Сафронову вообще удаются на славу. Вот, например, еще студентом он познакомился с одной красивой девушкой, у которой был строгий папа. И Никас попросил у отца лица́ его дочери. (Нарисовать ее портрет, для непонятливых поясняю.) Папа у дочери был не простой, он привел молодого Никаса домой, и там Никас увидел целую кучу девушкиных портретов, написанных именитыми художниками того времени. «Похоже?» – спросил папа. «Нет», – честно ответил Никас. «Ну вот, – сказал папа. – Академики именитые и то не умеют рисовать. Где уж вам, студенту!..»
– А я когда вечером стал вспоминать ее лицо, – раскрывает тайны мастерства Сафронов, – то понял, что художники пытаются нарисовать ее уши, рот, а глаза не могут нарисовать, поэтому и непохоже получается. Глаза же основа портрета. И я понял, что у нее что-то происходит с глазами. У нее глаза прыгают! И я нарисовал ее с четырьмя глазами! И она сразу стала узнаваемой!
– И что сказал строгий папа?
– Они обиделись страшно! Психанули просто… На противоположной от «Четырехглазой» стенке висит портрет чернявого дядьки.
– Это Анзори. Наследник… ну, условный, конечно… покойного Отара Квантришвили, – спокойно пояснил Сафронов. – Наместник его. Квантришвили ушел, а этот взял бразды правления. Как же его фамилия-то?.. Ну неважно, все равно он сейчас поменял фамилию с грузинской на русскую… Анзори, кстати, не понравилось, что на портрете у него плечи узкие получились. Он даже разделся, чтобы показать мне, насколько он плечист.
– Я банальный христианин.
– Типа, в бога верите?
– Ну, трудно не верить в того, кто тобой постоянно занимается и не дает тебе об этом забыть.
– Не знаю, мной отчего-то никто не занимается. Самому приходится крутиться.
– Вы просто невнимательны. Или у вас нет времени заняться собой. Отношения между человеком и богом выражаются в советах и действиях с его стороны.
– И когда же вы впервые услышали эти голоса внутри головы?
– Мне бог дал здоровенного пинка, когда я был молодым человеком и валялся на диване. Он сказал: «Чего ты валяешься, скотина? Так и будешь бесплодно мечтать? Иди и делай то, во что веришь!» Таков был общий смысл его консалтинга.
– А потом приступы не повторялись?
– Ну, потом это в разных формах повторялось. Ведь я и дальше нередко вел себя, как скотина. Например, когда я, будучи арестованным, признал себя виновным, чтобы скостить срок. Я ведь как бы отрекся от своих ценностей. Это грех.
– Да, я слышал, по кодексу диссидентской чести это западло считается – признавать вину. И что вам бог за это причинил?
– Вот этого я не расскажу, – зажался Глеб Олегович. – Но поверьте, я получил от него по полной программе. Зато советская власть мне смягчила наказание и заменила лагерь ссылкой. Сейчас бы я не признал себя виновным ни в коем случае.
– Почему, если на этом можно здорово выиграть в сроке? Рассматривайте это как военную хитрость.
– Не-ет. Нельзя брать на себя функции творца, самому управлять своей судьбой. Когда перед тобой открывается дверь, ты должен в нее войти. Нельзя уворачиваться. Тюрьма – это была нормальная судьба для человека моего круга тогда, и я должен был через нее пройти.
– А может, это господь надоумил увернуться?
– Нет. Человек всегда точно знает, что такое хорошо и что такое плохо, и как хорошие мальчики отделяются от плохих.
– А сейчас вы хороший мальчик? Или плохой?
После секундной паузы Глеб Олегович неопределенно улыбнулся:
– Ноу комментс…
…Поработавший с политиками и немало изучивший их породу, Павловский может дать всему зверинцу весьма точные характеристики. Например, Явлинский – «это политический зверь, которого выгнали из его ниши. Весельчак и душа небольших застолий в отделах НИИ».
– Знаете, – напоминает мне Павловский то, что мне, четыре года отработавшему в науке, напоминать не нужно, – в научных институтах была такая хорошая, веселая атмосфера, люди часто собирались на капустники.
– Как правило, в «ящиках» это особенно характерно проявлялось.
– Да-да. В сытых таких местах, где трудно проверить, делаешь ты что-то или нет, и платили чуть побольше… Так вот, я очень хорошо отношусь к Григорию, как к человеку, но он – душа ниишных сабантуйчиков. Это его роль. А в политике он занимал не свое место. Большинство людей в этой стране занимается не своим делом. Не Григорию Алексеевичу нужно было делать либеральную партию, но так уж вышло. В русской политике, поскольку она виртуальна, огромную роль играет вовремя выкрикнутое слово «я». Так и с Григорием Алексеевичем вышло. В 1993 году считалось, что Ельцину нет альтернативы. Неизвестно почему, но все это повторяли. И тут выскочил Явлинский и сказал: «Я альтернатива!» Так возник известный российский политик Явлинский.
В свое время в диссидентских кругах мы обсуждали, что будет, когда система рухнет и наступит свобода. И мой друг Виктор Томачинский (он погиб в лагере) говорил: «Я в случае свободных выборов буду голосовать за ту партию, которую поддержит КГБ». – «Почему?!» – «А ты сам подумай, что будет со страной, если к власти придут все эти ребята, которые сейчас сидят по редакциям, в журнале „Мурзилка“… Я думаю, Томачинский был прав. Нынешнее поколение политиков – это пробка, которая закупорила поры политической жизни. Если эту пробку выбить, появятся политики новой формации. Из бизнеса, из региональной политики.
– Из бизнеса и регионов. Абрамович не из их числа?
– Меня, честно говоря, удивил его шаг с Чукоткой. И как всякий интересный шаг он может толковаться и толкуется по-разному… Но признаюсь – я этого не ожидал. Совершенно не ожидал! И поэтому слежу за Абрамовичем с большим интересом. Неординарно поступил.
– Но вы как-то объясняете себе этот поступок?
– А мне не свойственно занятие, на которое бесплодно тратит время наше общество, – объяснять людей. Потому что, когда объясняешь людей, всегда приписываешь им свое, то есть то, чего там на самом деле нет. Вносишь помеху. Поэтому я отношусь к людям, как к черным ящикам. Смотрю, что на входе и что на выходе. Что на них влияет и как это возвращается в виде действий и слов. Удобнее не знать, что внутри у человека. Тогда легче предсказывать его поведение, потому что не приписываешь ему своих свойств и своего видения мира. Принцип черного ящика я считаю для политики методологически самым верным.
Путина Павловский считает бюрократом.
– В хорошем смысле этого слова. В России всегда ругались этим словом, а настоящих-то бюрократов, как точных управленцев, которые могут спустить приказ и добиться его исполнения, никогда у нас не было. Путин – замечательный управленец. Он всегда четко действует в пределах своего мандата. Когда он был руководителем правительства, его задачей было сделать из номинального правительства правительство реальное. И он его сделал – правительство перестало быть предбанником Кремля и реально заработало. И работает до сих пор, не конфликтуя с Кремлем, как раньше. Но сегодня Путин – совсем другой человек. Он очень сильно вырос и сейчас осознает себя национальным лидером. И это не придуманный кем-то имидж. Путин – реальный лидер нации.
– Вы хорошо изучили этот черный ящик?
– Путин мне биографически очень понятен, потому что он семидесятник, как и я.
– А я восьмидесятник. И шестидесятников не люблю.
– И я не люблю. И никогда не любил. В России всегда были поколенческие разрывы… Но есть такие агрессивные поколения, которые подминают под себя последующие поколения. Родители не должны отбирать биографию у детей. А шестидесятники сожрали не только свою собственную биографию, но и биографию детей и внуков. Они очень давили. Навязчивое поколение слишком. Потому что закомплексованное. Шестидесятники сами не реализовались и после этого всем мешали жить.
– А семидесятники каковы? Мне о них ничего не известно. О своем-то поколении я знаю по себе и друзьям. А про ваше – ничего. Так же, наверное, как и вы о нас…
– Семидесятые – это было время, когда казалось, что из Советского Союза можно сделать социалистические Соединенные Штаты, надо только найти способ вытащить интересных и сильных людей наверх. Была масса сильных людей! Но они все сидели по подвалам, другим неподходящим местам. По тюрьмам. А многие просто уехали… И еще плохо, что шестидесятники монополизировали традицию – стали посредниками между теми, кто был до них, и теми, кто после них. Они сидели на наследии и выдавали из него какие-то пережеванные порции. Мне повезло – я нашел обходные пути, нашел стариков, которые были и сильнее и умнее их. Историк Гефтер, например. Он из того же поколения, что и шестидесятники, но он и сам их не любил… А кроме того, шестидесятники создали культ шестидесятых. Были реальные шестидесятые и есть культ шестидесятых, так же как есть Одесса и есть культ Одессы.
– Явлинский, по-моему, типичный шестидесятник, хотя достаточно молод.
– Явлинский и Чубайс – люди, испорченные шестидесятниками, культом Окуджавы… Шестидесятничество – это ведь такой либеральный масскульт.
– А что вы имеете против Чубайса?
– Я сам прошел через обольщение Чубайсом. Просто потому, что в русской политике мы постоянно искали сильного человека. Но на самом деле Чубайс представляет собой парадоксальный сплав – это такой сентиментальный робот. Железная конструкция, некоторые суставы которой сильно заржавели, а внутри есть комнатка, где горит лампадка у портрета Окуджавы и по стенкам развешаны репродукции из «Огонька» эпохи гласности. И вот этот кажущийся внутренний ценностный импульс дает Чубайсу право действовать беспощадно. Но такая раздвоенность всегда мстит человеку, потому что там, где, как ему кажется, он реализует ценности, на самом деле действует наугад.
– Вернемся к Путину. Вам не кажется, что на него чрезмерное влияние оказывают церковные иерархи? Путин вообще верующий человек? Нет, я знаю, что у него есть духовник, что он носит крест, но… однажды на вопрос американской журналистки, верит ли он в бога, Путин ответил как атеист. Если бы он в Бога верил, он сказал бы просто: да, верю. Но он сказал: «Я верю в человека». А это обычный хитрый ответ неверующего политика представителю СМИ США, где атеистов не любят, относятся к ним с подозрением.
– Должен вам дать справку, что господь наш Иисус Христос – человек. И он бог. Так что оба утверждения одинаково справедливы. Поэтому ответ Путина теологически абсолютно верен.
– Вывернулись, по-иному не скажу… Вы, я знаю, ратуете за большее участие церкви в жизни гражданского общества.
– Да. Церковь является важным структурным элементом русского общества. При этом я не имею в виду, что церковь должна лезть в политику. Я не хочу повторения 1917 года… Есть такая точка зрения, что именно православная церковь в том состоянии, в котором она пришла к 1917 году, несет большую часть вины за то, что случилось в России.
– Конечно! Иначе наши граждане с таким сладострастием не вешали бы попов и не громили бы церкви, когда СТАЛО МОЖНО.
– Возможно… Но я хочу сказать, тем не менее, что в любом здоровом обществе церковь очень важный элемент. А неловкие действия тех или иных церковных иерархов не означают, что церковь нужно загнать в тень, где, кстати, она не станет менее влиятельной, просто это влияние будет носить уродливый характер… Я уверен, что исламское возрождение на Востоке скоро потянет за собой и европейское христианское возрождение. Будет и православное возрождение.
– Такое же дикое, как исламское?
– Любое возрождение имеет свои дикие подробности. Ренессанс, например, имел много таковых.
…Внимая рассуждениям Павловского, я не мог не поинтересоваться, зачем же он слез с дивана, отринул свое интеллигентство и стал заниматься политическими консультациями. Ответ политтехнолога был небанален. Впрочем, учитывая, что Глеб Олегович закончил исторический факультет Одесского универа, вполне объясним.
– Для меня это просто способ практического занятия историей. Если считать, что история – это что-то такое, что происходит где-то помимо тебя, то тогда ты делегируешь кому-то занятия историей, а сам принимаешь последствия. Это опасная стратегия. Я предпочитаю сам, своими ручками.
Я перевел взгляд на руки Павловского, держащие в напряжении всю страну. В его умелых пальцах каталось большое деревянное яйцо.
БОЛЬШОЙ РЕБЕНОК
Портрет Никаса Сафронова
Но самое первое, что видишь, приходя в гости к Никасу, это огромная – в две стены – выставка. Но не его картин, а его фотографий со знаменитостями. Раньше их было заметно меньше. Со времен нашей последней встречи число знаменитостей сильно возросло. Никас и Джуди Фостер. Никас и Николсон. Никас и Де Ниро. Никас и Ришар. Никас и Михалков. Никас и Горбачев. Никас и Аслан Масхадов. Никас и Клинтон. Никас и Папа Римский. Никас и Софи Лорен. Никас и Ален Делон. Никас и Дайана Росс. Никас и Эрик Робертс. Никас и Тэтчер. Никас и Мадонна. Никас с Путиным и Бушем-младшим.
– Господи! Да есть ли кто, с кем ты не знаком, Никас?!
– Нет. Я всех, кого надо, знаю.
– А где это ты с двумя президентами умудрился сняться?
– В Мариинке. С Бушем мы давно знакомы, еще до его президентства. Нас Чак Норрис познакомил на балу в Детройте. И когда мы с Путиным в Мариинке беседовали, как раз подошел Буш. Буш меня увидел, обрадовался, закричал жене: «Лора! Это же Никас, который нас рисовал!» Путин удивился: «Вы что, знакомы?» – «Да, – отвечаю, – еще по Америке». И когда Буш подошел, Путин сказал, показывая на меня: «Наш лучший художник!»
Я говорю: «Владимир Владимирович, можно фотографию сделать с вами?» Достаю свою «мыльницу». Буш с радостью согласился, тут же подзывает к себе какого-то мужика из своих, просит его снять нас. Тот сделал несколько кадров. А чуть позже стою это я с Черномырдиным и говорю: «Виктор Степанович!
Только что нас троих бушевский охранник снял на мою «мыльницу». А он мне: «Какой охранник! Это же госсекретарь Америки Колин Пауэлл!»
А когда я разговаривал с женой Путина, предложил ей: «Давайте я ваш портрет нарисую». Она воскликнула: «Да вы же абстракционист!» – «Да вы что! Я реалист! Вам недоброжелатели неверно докладывают».
…Никас Сафронов настолько чист душой, насколько может быть девственен душою лишь ребенок. В этом он, правда, слегка смахивает на Глазунова. Да и на Шилова, признаться, кое-чем похож – например, своей любовью к фотографиям, на которых художник снят с известным лицом или политиком. Но Сафронов все же другой… Какое бы слово подобрать, чтобы вам понятно было? М-м-м… Вот, нашел… Сафронов – трогательный.
Вообще, художники – очень тонко организованные люди, и с ними нужно обходиться бережно. Ругать их ни в коем случае нельзя. От этого художники портятся настроением и вянут душой. А кому нужен испорченный художник? Поэтому я никогда не критикую гениев. Зачем? Нужно просто разглядеть в самом знаменитом художнике что-то хорошее и показать это людям. Вот, например, Сафронов предложил мне супу.
– Ты, наверное, голодный. У меня хороший суп есть. Там грибы, мясо… Будешь?
Я из вежливости отказался. Ограничился только чаем с шоколадными конфетами и коньяком. Кстати, коньяк у Никаса непростой, несмотря на блеклую этикетку со смазанными буквами. Эту бутылку ему Гейдар Алиев подарил. Ныне покойный азербайджанский ценитель искусства был рад получить от Никаса свой портрет, устроил ему выставку.
– И сколько тебе Алиев за свой портрет заплатил?
– Нисколько! Просто «Мерседес» подарил. Но мне «Мерседес» не нужен был, я взял деньгами и купил на них «Рендж-ровер».
…Правда, еще Алиев выделил Никасу 45 тысяч долларов на альбом с его картинами, но это уже мелочи…
У Никаса две мастерских. В большой он рисует больших начальников. А в маленькой – людей попроще и неодушевленные предметы. В мастерской Никаса очень интересно. Всякие штучки… Вот часы лежат очень красивые, золотые. Губернатор Аяцков подарил. Таких часов губернатор заказал всего трое. Одни сейчас у Ельцина, вторые у Черномырдина. А третьи я в руках держал в мастерской Сафронова. И это еще не все! Еще Сафронову Карден часы подарил!
– Карден посмотрел мой альбом в Париже и сказал: «Да вы гений!» Я ему: «Докажите!» Он снял часы золотые да и дал мне.
Те часы вообще единственные в мире. По спецзаказу были сделаны. Жаль только, мне их Сафронов не показал: запропастились куда-то. Однако не все встречи с великими заканчиваются так, как хотелось бы художнику. Вот, например, Павел Бородин Сафронова элементарно кинул.
– Бородин тоже из Ульяновска родом, как и я. И когда мне предложили с ним познакомиться, я согласился, зная, что он человек богатый – может дать заказы… Сначала он пообещал три миллиона на восстановление разрушенного кинотеатра «Рассвет» в нашем родном Ульяновске. Потом мне понадобилась квартира. Я сказал Бородину, что хотел бы квартиру метров 150–200. «500 устроит?» – спросил Бородин. «500 много!» – «Считай, 500 метров у тебя в кармане! Такому большому художнику надо дать…» Представляешь? Я ему одну картину дарю, другую, портрет его пишу небольшой. Жене его подарил картину… Раз человек так много обещает – большой ему портрет пишу! А потом вдруг Бородин перестает меня принимать. Я через жену пробую, говорю ей: у меня вот есть портрет Бородина, мне за него предлагают 25 тысяч долларов. А мне действительно предложили… Она говорит: не отдавай, что мы, бедные, что ли, сами не купим?! И я опять жду. И опять все с концами заглохло.
Прошло полтора года. Бородин стал выдвигаться в мэры Москвы. И тогда к Сафронову пришел один человек и купил портрет. Этот человек рассчитывал, что Бородин будет мэром и он ему подарит портрет. Но Бородин мэром не стал, подарки ему делать, стало быть, сделалось совершенно бесполезно.
– Ха-ха, – смеется Сафронов. – И этот человек после выборов предлагал мне портрет Бородина обратно! Чтобы я его выкупил. Ха-ха… А потом мне передали слова Бородина. Он говорил: мол, я так виноват перед Никасом! Но я, мол, исправлюсь! Я опять ожил надеждой. И когда после этого я к нему в последний раз обратился и спросил: «Пал Палыч, когда мне к вам прийти?» Он поцеловал мне руку и сказал: «Никас! Я тебя обожаю! Приходи вчера!..» С тех пор мое отношение к нему очень резко изменилось. Набрал, понимаешь, моих картин себе штук пять-шесть… Казалось бы, если ты не в состоянии отблагодарить – ну не бери подарки! Понятно же, что у меня очень дорогие картины… А я, между прочим, когда Бородина уволили из Управделами, послал ему в утешение еще одну картину. И что же? Даже не позвонил спасибо сказать! Ну, значит, говнюк по жизни.
Однако не все такие неблагодарные, как Пал Палыч Бородин. За рубежом Сафронова ценят и любят. Обычно Сафронов действует так – посылает какой-нибудь знаменитости свой альбом.
– Человеку передают альбом и говорят: этот художник хочет с вами встретиться. И никто мне не отказал! Ни Джек Николсон, ни Спилберг, никто… Моментально принимают! Они даже не надеются, что я их буду писать. А когда узнают, что я их буду писать, они готовы позировать часами, клянусь тебе!.. Это только у нас чиновники о себе возомнили.
Достается художнику и от журналистов:
– Недавно одна журналистка написала про меня статью под названием «Никас Сафронов ногой выпинал Ветлицкую из кровати». Неправда! Было не так. Как-то Ветлицкая подошла ко мне и сказала, что хочет со мной познакомиться. Я спросил: «А кто вы?» – «Я Ветлицкая, певица». Странно, думаю, а я такую не знаю… В общем, я ее пригласил в гости, она меня соблазнила. Начались отношения. Наташа говорила: «Я вторая после Пугачевой, а скоро буду первая!» Но нигде почему-то я ее в афишах не видел. Газманов был, другие были, а Ветлицкой не было. Нет и нет, нет и нет… И вдруг в один момент – мы были уже около месяца знакомы – радио часа в три ночи сообщает: в Лужниках состоится концерт, участвуют Пугачева, Киркоров, Буланова, всякие прочие и – Наталья Ветлицкая! Я ей позвонил ночью и говорю: «Наталья! Ты есть! Я слышал о тебе!» А она так равнодушно отвечает: «Да ну, это просто один из моих концертов…» Какое самомнение у человека!
А расстались мы так… Всякий раз когда Ветлицкая приходила, она курила травку. А я потом не мог заснуть из-за этого запаха – я глаза закрываю, а они сами открываются! И в один момент, когда она пришла, я спросил прямо в дверях: будешь курить? Она говорит: буду. Я говорю: уходи. И все! Никто ее ногами не пинал, зачем такое писать?..
Разговор о художнике без упоминания его картин, мне кажется, не может быть полным. Сафронов более всего известен массам как портретист. На портретах Сафронова изображаемые граждане получаются даже лучше, чем на самом деле – помоложе, покрасивее. Вот какой талантище! И даже бессмысленно спрашивать, почему так получается.
– Это же образ! Ты же видел портрет Лужка или Пугачихи. Можно написать человека с морщинами, но я рисую, как мне приятно. Человека надо идеализировать.
– А почему у тебя на овальном портрете Софи Лорен впополам с Лениным?
– Я когда-то прочел, что такие, как Ленин, – по уму и таланту – рождаются раз в сто лет. А в Италии когда был, прочел, что такие, как Софи Лорен, рождаются раз в сто лет. И чтобы не занимать много холста, я написал их на одном портрете – пол-лица Лорен, пол-лица Ленина.
– Правильно! И времени сколько сэкономил для настоящих работ… Вот, например, это чего?
– Каспийское море. В Азербайджане нарисовал.
– О, ты еще и маринист?
– Я все умею рисовать. Вот, скажем, кубизм. Это несложная техника для хорошего художника. Так разминался Альбрехт Дюрер. Тут главное – знать последовательность цветов, чтобы выпуклое и вогнутое выделялись. Легкая работа. Хотя и на нее находятся любители. По нескольким моим картинам в Голландии сделали ковры и дали мне за каждый по две тысячи долларов только за то, что использовали мои картины!
Когда жил на Западе, я продавал сюрреализм, он там пользовался успехом. Я тосковал, мучился без знания языка, мне было неуютно там жить… Но деньги идут – и слава богу! А когда я переехал в Москву – стал писать портреты. Не сразу, правда. Потому что в Москве тоже одно время был моден сюр. А потом покупатели чухнули, что, кроме моды, нужно что-нибудь для души, – стали заказывать портреты.
Но помимо ремесла нужно еще быть художником. Что такое искусство? Искусство – это умение зацепить зрителя. Свою «Четырехглазую» я писал полчаса. Но она цепляет. А портрет на заказ пишу полтора месяца. Когда клиент говорит мне: «Хочу вот так и вот так, чтоб как у Шишкина, а в углу огурец». Пожалуйста, не вопрос, получи Шишкина с огурцом… Ремесло и искусство – разные вещи.
Я же продаюсь не только за счет того, что умею хорошо рисовать, но и из-за своей известности – обо мне пишет пресса. Нельзя, чтобы о тебе забывали! Стоит чуть-чуть исчезнуть, и тут же канешь в Лету! Вот «На-На». Год они болтались в Америке, и за это время про них тут все забыли.
– Значит, одного таланта мало?
– Конечно! Вот немцы. У них было мало художников-классиков – Кранах да Дюрер. Они решили, что великая нация должна иметь больше. Поискали, нашли в местечке Грюнвальд Макса Эрнста, раскрутили, и он вошел в двадцатку лучших художников мира. Так и бывает. Без раскрутки даже гений потеряется. В Москве около трехсот пятидесяти тысяч художников. И каждый год училища добавляют еще около десяти тысяч. Чтобы не стоять на улице и не малевать за червонец портреты прохожих, мало уметь рисовать. Вопрос: как, имея талант, зарабатывать не на Арбате по червонцу, а в мастерской по тридцать, пятьдесят или сто тысяч? Можно раскрутиться за счет больших денег или богатого папы. В современном мире, мне кажется, мало просто хорошо рисовать, надо не ограничиваться одним стилем. Если ты чего-то делать не умеешь, пролетаешь мимо денег.
…Я задерживаю взгляд на картине с морем. Она выписана художником-универсалом настолько мастерски, что у женщины, сидящей в углу спиной к зрителю, попа высовывается из картины сантиметра на два. То есть женщина сидит как бы на раме картины этой попою. Объемная живопись!
– Как ты ей попу нарастил такую выпуклую? Она из половинок шарика для пинг-понга сделана?
– Нет! Натуральная краска! Слой за слоем долго накладывал. Этой женщины на картине сначала не было. Я ее потом подрисовал.
– Зачем?
– Просто так.
Много на картинах Никаса женщин с кошачьими головами. Это неспроста.
– Барон Бениксен – мой клиент и приятель – как-то в Лондоне пересказал мне книгу французского писателя «Женщина-кошка».
Изучая своих жен и любовниц, тот открыл, что женщина есть кошка. По повадкам, по движению… И позже я, когда поехал на Восток, сам убедился, что женщина является животным…
– А ты бы согласился жить с женщиной-кошкой?
– Да даже с бо́льшим удовольствием, чем если бы голова у нее была человечьей!
– А я бы нет: у меня аллергия на кошачью шерсть. Голова, она хоть и маленькая, но все равно линяет. Я бы чихал на такую женщину, и у меня бы текли сопли беспрестанно из-за нее.
Женщины Сафронову вообще удаются на славу. Вот, например, еще студентом он познакомился с одной красивой девушкой, у которой был строгий папа. И Никас попросил у отца лица́ его дочери. (Нарисовать ее портрет, для непонятливых поясняю.) Папа у дочери был не простой, он привел молодого Никаса домой, и там Никас увидел целую кучу девушкиных портретов, написанных именитыми художниками того времени. «Похоже?» – спросил папа. «Нет», – честно ответил Никас. «Ну вот, – сказал папа. – Академики именитые и то не умеют рисовать. Где уж вам, студенту!..»
– А я когда вечером стал вспоминать ее лицо, – раскрывает тайны мастерства Сафронов, – то понял, что художники пытаются нарисовать ее уши, рот, а глаза не могут нарисовать, поэтому и непохоже получается. Глаза же основа портрета. И я понял, что у нее что-то происходит с глазами. У нее глаза прыгают! И я нарисовал ее с четырьмя глазами! И она сразу стала узнаваемой!
– И что сказал строгий папа?
– Они обиделись страшно! Психанули просто… На противоположной от «Четырехглазой» стенке висит портрет чернявого дядьки.
– Это Анзори. Наследник… ну, условный, конечно… покойного Отара Квантришвили, – спокойно пояснил Сафронов. – Наместник его. Квантришвили ушел, а этот взял бразды правления. Как же его фамилия-то?.. Ну неважно, все равно он сейчас поменял фамилию с грузинской на русскую… Анзори, кстати, не понравилось, что на портрете у него плечи узкие получились. Он даже разделся, чтобы показать мне, насколько он плечист.