— Не понимаю, при чем здесь компьютер, — сказала я.
— Сейчас поймешь. Оба криминалиста ввели в свои компьютеры информацию обо всех людях, которые имеют какое-либо отношение к трем погибшим женщинам. Они рассмотрели и те версии, расследование которых в свое время ни к чему не привело. Короче говоря, им удалось установить, что я был знаком со всеми тремя, причем с двумя из них — очень близко. Кстати, им было хорошо известно, что я встречаюсь с Вивиан: думаю, они за мной следили.
— Да, но какие выводы они из всего этого сделали?
— Тира, конечно, они не могли заявить мне в лицо, что считают меня талантливым убийцей. Но думаю, такие мысли у них есть. Как бы то ни было, недавно я заметил, что за мной опять установлена слежка.
— А обо мне они ничего не говорили?
— Они сказали, что, например, Эрнст Шредер тоже знал всех трех женщин — с ним дело обстоит точно так же, как и со мной. Наверняка им еще займутся. Но думаю, что я нахожусь под более сильным подозрением, потому что серия убийств началась с моей жены.
— А что говорят про меня? — вновь осведомилась я.
— Твое имя не упоминалось. В самом деле: ведь ты не знала Хильке. Среди моих друзей многие знали как Скарлетт, так и Хильке, но никогда не встречались с Беатой. Думаю, вначале полиция займется теми, кто имел отношение ко всем трем, а такими людьми, по всей видимости, являемся лишь мы с Эрнстом.
— Думаешь, они захотят со мной побеседовать? Витольд задумался. Вероятно, сейчас его больше занимала собственная судьба.
— Откуда мне знать? Если и так, то не в первую очередь. Но у тебя отсутствуют мотивы.
— Ради Бога, Витольд, откуда ты звонишь?
— Из телефонной будки, конечно же, я еще кое-что соображаю. Теоретически у меня был мотив избавиться от жены: ее постоянное пьянство становилось невыносимым. А в двух других случаях? Беата не возражала против наших с Вивиан отношений, никому и в голову не придет, что мне пришлось убрать ее с дороги, чтобы добиться этой девушки. А если допустить, что я положил глаз на Скарлетт, то я скорее должен был бы убить ее мужа.
— В полиции считают, что во всех случаях речь идет об убийстве? — спросила я крайне раздраженно.
— Прямо они об этом не говорят, только намекают, что здесь слишком много нестыковок. А как бы ты вела себя на моем месте? Ведь моя совесть нечиста в том, что касается Скарлетт и Хильке.
— Постарайся это скрыть, — посоветовала я.
Он что же, совершенно не думал обо мне? Неужели у него не возникало никаких подозрений на мой счет? Ведь не так давно он почти докопался до истины. Впрочем, он слишком эгоцентричен, даже Эрнст не особенно его интересует. Я пообещала как следует все обдумать и никому не рассказывать о той роли, которую мы с ним сыграли в гибели Хильке, равно как и о рандеву со Скарлетт незадолго до ее смерти.
Необходимо держать ухо востро. Итак, в полиции полагали, что все три женщины могли быть убиты, причем, по всей видимости, одним и тем же преступником. Надо заранее придумать, что говорить, если им вздумается допросить меня. Не исключено также, что мой телефон прослушивается, а за мной ведется слежка.
Среда, вечер. Похороны Скарлетт, наверное, уже закончились. Витольд с Китти скорее всего были дома. Прямо с работы, без звонка, я поехала в Ладенбург. Перед дверью Витольда стояла машина Беаты. На секунду мое сердце замерло, но затем я поняла, что это Вивиан. Ну что ж, я не собиралась прерывать их тет-а-тет! Не останавливаясь, я проехала мимо. К себе возвращаться тоже не хотелось, и я решила навестить Китти.
Хотя мне уже как-то раз довелось побывать у нее вместе с Витольдом, я с трудом нашла ее дом в Шрисгейме, два раза пришлось спрашивать дорогу.
Китти жила в многоквартирном доме в одном из микрорайонов. Я позвонила. Дверь тут же распахнулась. В прихожей стояла Китти с каким-то ребенком. Она не удивилась моему визиту, попрощалась со своей ученицей и, назначив ей день для дополнительных занятий, провела меня в гостиную.
Квартира Китти была очень светлой, на стене висела гитара, на полу лежал лоскутный коврик, кресла, обтянутые парусиновой материей, были накрыты овечьими шкурами. У стен стояли стеллажи из некрашеного дерева с множеством книг. На письменном столе дремала кошка.
Чтобы преодолеть минутную неловкость, я шагнула к кошке и протянула руку, намереваясь ее погладить, но та в испуге отпрыгнула в сторону и убежала прочь. Китти предложила мне сесть и исчезла на кухне, чтобы поставить чайник. На ее столе лежала книга Витольда. В углу, рядом с окном, висела фотография в тоненькой рамке: он и она. Вероятно, снимок был сделан во время одной из классных поездок. Тут я почувствовала ревность, смешанную с яростью: таких фотографий у меня не было.
Когда Китти принесла две чашки из неглазурованной глины, коричневый сахар и имбирное печенье, я спросила, готовы ли фотографии, сделанные во время поездки по Эльзасу. Она посмотрела на меня в ужасе:
— Господи, мы пережили такой шок, а ты еще можешь думать о фотографиях! Пленка отснята лишь наполовину, думаю, оставшиеся кадры удастся дощелкать при удобном случае, но на это уйдет еще пара месяцев.
Я поинтересовалась, как прошли похороны. Китти опять убежала на кухню, чтобы залить кипящую воду в заварочный чайник.
— Конечно, все было ужасно, — начала она. — Но, по крайней мере священник произнес хорошую речь: без лишних сантиментов и банальных фраз. Все были растроганы. На Эрнста и обоих детей было просто невозможно смотреть! Я не могу подобрать слова, чтобы описать их горе! — В глазах Китти стояли слезы.
— Много народу собралось?
— Было такое впечатление, что съехался весь Ладенбург. Пришла половина учительского состава, были одноклассники Олега и Аннетт, представители различных общественных организаций. Шредеров все очень любят. Ах, так грустно, когда уходит из жизни мать двоих детей!
Я вновь испытала огромное удовлетворение, услышав о том, что похороны прошли с таким размахом. Моя работа. Теперь я уже жалела, что не смогла там присутствовать.
— А почему тебя не было? — спросила Китти.
Я объяснила ей, что мне и без того не хотели давать отпуск для путешествия по Эльзасу, поэтому о том, чтобы отпрашиваться с работы через день после возвращения, не могло быть и речи.
— Как ты думаешь, может быть, послать Эрнсту Шредеру брошь его матери по почте? — спросила я.
Китти задумчиво поглаживала кошку:
— На твоем месте я бы еще немного повременила. Сейчас у него голова наверняка забита другим. И кроме того, это украшение будет напоминать ему о последнем вечере, проведенном вместе со Скарлетт. К сожалению, он решил, что оскорбил жену, рассказав эту историю с брошкой. Нет! В любом случае — подожди, пусть он немного оправится, а потом Райнер может осторожно спросить его, нужна ли ему эта брошь.
Совет был вполне разумный, но я испытывала непреодолимое желание отдать кому-нибудь брошь госпожи Ремер, поскорее избавиться от этой вещи. Возможно, этим поступком я хотела загладить свою вину…
— А как дела у Витольда? — Я не могла удержаться от этого вопроса.
Китти внимательно на меня посмотрела. Она выглядела утомленной. Задор юной путешественницы испарился: передо мной на овечьей шкуре в старых джинсах и свитере с норвежским орнаментом сидела милая учительница, уставшая от повседневных забот.
— По-моему, Райнер очень любил Скарлетт. Ее смерть стала для него большим ударом. — Китти немного помедлила. — Впрочем, думаю, юная подруга сможет его утешить.
Это было сказано мне назло. Китти хотела, чтобы я узнала о существовании Вивиан. По всей видимости, она, так же как и я, была «единственным поверенным» его тайн. Я решила не лгать.
— Я знаю о его отношениях с Вивиан, — сказала я. — Конечно же, он обо всем мне рассказал.
Похоже, Китти не очень этому удивилась. Напротив, теперь лишь подтвердилось ее подозрение, что этот донжуан исповедовался нам обеим. Но стоило ли упрекать его в этом? Ведь он не делал лживых признаний в любви, не давал обещаний, которых не сможет выполнить, ему просто нравилось изливать всем душу.
Китти вздохнула. Казалось, у нее в голове бродят точно такие же мысли. Однако я не отважилась спросить, что она думает по этому поводу.
Темнело уже рано. Я решила возвращаться через Ладенбург. По старой привычке я оставила машину в переулке и пешком пошла к дому Витольда, где все еще стояла машина Беаты. Я пробралась в сад. Яблоневые деревья уже начали терять листву, и ветки были наполовину голые.
В гостиной сидела Вивиан, одна-одинешенька, и плакала. Вообще-то я ожидала увидеть нечто другое — например, сцену соблазнения. Тут из кухни вышел молодой человек — по всей видимости, это был старший сын Витольда. Он поставил на стол поднос с хлебом, маслом и нарезкой. Витольд что-то крикнул ему из кухни, сын достал из ящика стола штопор и снова исчез. Вивиан высморкалась. Под глазами у нее растеклись черные разводы, нос покраснел. В этот момент появился Витольд. Проходя мимо Вивиан, он дружески потрепал ее по голове, взъерошив черные волосы, и поставил на стол бутылку красною вина и бокалы. Все трое если есть. Никто не веселился, все были какие-то притихшие. Но в то же время от этой картины веяло уютом: близкие люди ужинали вместе под низким абажуром. Никакое эротическое представление не смогло бы возбудить меня настолько сильно. На меня накатила неописуемая тоска по человеческому обществу, по душевной близости с другими людьми. Значит, я перестану быть изгоем только после смерти, в этом уже не могло быть никаких сомнений. И вновь мне в голову пришла спасительная мысль о револьвере, который все еще лежал в ванной комнате. Я засунула его в старую косметичку и убрала повыше, на шкафчик с лекарствами. Возможно, вскоре все-таки придется приставить его к моей несчастной голове.
Стеклянная дверь была плотно закрыта, и в саду не было слышно ни слова из разговора этой троицы. Сын Витольда достал газету и, как мне показалось, перечитывал какую-то статью, ставшую предметом спора. Я не осмелилась подойти ближе. Постепенно холодало. Я была одинока, как никогда.
Наконец молодой человек и Вивиан вышли из дома, сели в Беатину машину и уехали. Витольд отнес посуду на кухню. Его движения были скованны, на лице застыло выражение некоторой обреченности. Я решила ехать домой.
Вдруг Витольд резко распахнул стеклянную дверь и вышел на террасу. Он глубоко вздохнул и тут заметил меня. Похоже, он видел только неясные очертания моей фигуры. Витольд нерешительно спросил:
— Кто там?
Это было ужасно. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но она не расступалась подо мной. А что, если просто сбежать? Да меня в два счета поймают — словно взломшицу, задумавшую преступление. Я готова была умереть от стыда, однако вышла на свет и сказала:
— Это я.
Витольд огорошенно уставился на меня. Я промямлила:
— Вообще-то я собиралась навестить тебя и узнать, как прошли похороны. Но перед дверью стояла машина, я поняла, что у тебя гости, и не захотела нам мешать.
Витольд с трудом подбирал слова:
— Как прикажешь это понимать? Ты что же, шпионишь за мной?
— Ради Бога, как ты мог такое подумать? Я не способна на это! Но что-то тянуло меня в сад — на то место, где я стояла, когда с твоей женой случилось несчастье.
— Значит, убийца возвращается на место преступления?
Витольд довольно грубо схватил меня за локоть и втащил внутрь. Дверь захлопнулась.
— И часто ты там стоишь? — Он так разозлился, что я по-настоящему испугалась.
— Это всего второй раз. Не знаю, что вдруг на меня нашло, — бормотала я.
— Я не верю ни одному твоему слову. — Витольд зажег сигарету и посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью. — Если еще хоть раз я увижу тебя в своем саду, то вызову полицию и покажу им твои большие ноги!
Это был удар ниже пояса. Я разревелась. Не столько из-за больших ног, сколько из-за его ненависти ко мне. Кроме того, я знала, что слезы способны смягчить его сердце: ведь, несмотря на все возмущение, охватившее Витольда, он оставался все тем же дамским угодником. И действительно: несколько затяжек, и пара моих всхлипываний заставили его сменить гнев на милость:
— Тира, ты очень одинокий человек. Нет, не — возражай мне: с тех пор как ушла из жизни Беата, тебе и поговорить-то не с кем. Может, тебе стоит записаться в женскую группу психологической поддержки или сходить на прием к психотерапевту?
— Ты думаешь, я ненормальная? — всхлипнула я.
Он обнял меня:
— У каждого из нас есть свой пунктик. Уверен, я такой же невротик, как и ты. Только тонкие, чувствительные люди нуждаются в помощи психолога. Между прочим, я и сам записался на консультацию.
— Мне уже никто не поможет, — воскликнула я. — Больше всего на свете я хочу умереть!
Витольд погладил меня по спине. Это было очень приятно. Теперь я ревела потому, что хотела, чтобы это продолжалось подольше.
— Ну, ну! Держи носовой платок. Если ты окажешься рядом с моим домом, просто звони в дверь, кто бы ни сидел у меня в гостях! Это же так просто!
Я успокоилась и принялась расспрашивать его о том, как прошли похороны. Его лицо тут же омрачилось:
— Я уже однажды прошел через эту нервотрепку на похоронах жены, а теперь приходится переживать то же самое еще раз вместе с Эрнстом! Мой несчастный друг шагу не мог ступить без посторонней помощи, вел себя словно ребенок. Но ты даже представить себе не можешь, сколько всего приходится выслушивать от работников похоронного бюро. По их представлениям, «достойно завершить жизненный путь» — значит быть похороненным в дорогущем гробу. В прежние времена Эрнст просто посмеялся бы над подобным утверждением и с большей охотой пожертвовал деньги в пользу какого-нибудь детского приюта, но сейчас он настолько беспомощен и несчастен, что заказал для своей жены самый дорогой гроб.
Об этой стороне дела я еще не задумывалась. Действительно, сколько же денег ушло на все эти похороны?
Мы сидели рядом и молчали. Витольд курил, я нервно комкала в руках его носовой платок, мокрый от слез.
— Дети поехали в кино, — как бы невзначай заметил он. — А я слишком устал, да и не в настроении.
— Дети? — переспросила я.
— Ну да, — объяснил он, — по возрасту Вивиан годится мне скорее в дочери, чем в подруги. Такое впечатление, что и она видит во мне не столько любовника, сколько отца. Господи, у нее куча проблем, с которыми она никак не может справиться.
Мне было очень интересно, расстались они или нет. Мы понуро сидели рядом: мне даже пришло в голову, что мы похожи на супружескую пару, которая после отъезда детей погрузилась в невеселые раздумья. Похоже, от Витольда не укрылось мое любопытство по поводу Вивиан.
— Я слишком стар для этой девушки, — прошептал он. — В конце концов, я должен работать, вести домашнее хозяйство, ухаживать за садом. Я не могу и не хочу ночи напролет веселиться на вечеринках — мне нужно высыпаться.
В моей голове роились тысячи мыслей. Стоит ли сейчас признаться ему в любви, сделать робкую попытку объясниться? А если он поддастся сентиментальному порыву и, спасаясь от одиночества, захочет со мной переспать? Я задумалась, А хочу ли я этого вообще? С другой стороны, старая поговорка гласит: кто не рискует, тот и не выигрывает. Я придвинулась к нему чуть ближе — лишь чтобы прощупать почву. Ответного движения не последовало. Какое-то время он оставался в том же положении — просто, чтобы не показаться грубым, терпеливо выждал минуту-другую, а затем отодвинулся, чтобы взять следующую сигарету.
Я столько раз представляла себе, как все случится, а теперь оказалось, что все мои попытки с самого начала были обречены на неудачу! Я ему не нужна. Конечно, ему приятно платоническое обожание с моей стороны, и, чтобы сохранить все по-прежнему, он готов при необходимости утешать и поддерживать меня. Я встала. Витольд тоже поднялся, не сделав ни малейшей попытки меня удержать. Мы направились к двери.
— Запомни на будущее: я всегда готов тебе помочь. Но мне не нравится, когда кто-то прячется в саду и подсматривает. Одна мысль об этом приводит меня в ярость! — Но тут он улыбнулся, чтобы эти слова не звучали слишком жестко, и слегка коснулся губами моей щеки.
Я удалилась.
Госпожа Ремер уехала в Америку. Я забрала к себе пса и почувствовала некоторое облегчение от его присутствия. Я много разговаривала с ним, как это любят делать одинокие люди; я говорила и с мертвыми: с Беатой, моей матерью, даже со Скарлетт, рассказывала им о своих несчастьях и душевном кризисе.
Однажды вечером позвонил Витольд. С того случая в саду мы не встречались и не говорили. Со временем вся нелепость произошедшего становилась мне все очевиднее, и хотелось больше никогда в жизни его не видеть.
Он начал без обиняков:
— Только что у меня снова был тот полицейский, помешанный на компьютерах. Я звоню тебе, чтобы предупредить. Возможно, он отправился к тебе.
— Им стало известно что-нибудь новое? Мне нужно проявить особую осторожность? — спросила я.
— Мы уже обсуждали это раньше. Ты согласилась не рассказывать им о моем ночном свидании со Скарлетт и о нашей роли в гибели Хильке. Я могу на тебя положиться?
— Конечно, можешь. В случае Хильке я тоже рассчитываю на твое молчание.
Уже через полчаса после этого разговора ладенбургский криминалист был у меня. Собака ворчала, и мне пришлось запереть ее в спальне. Молодой человек был вполне вежлив. Сказал, что у него ко мне есть несколько вопросов, потому что в трех делах об убийстве остались загадки, и, возможно, я помогу им прояснить некоторые детали.
Вначале он во всех подробностях расспросил меня об отношениях с Беатой, хотя как раз это дело не находилось в его ведении. Кроме того, мне пришлось в деталях рассказать все, что я знала об этом несчастном случае.
— Могу повторить лишь то, о чем писали газеты, — сказала я.
— Ну, может, что-то еще? Вполне вероятно, что ваша подруга позвонила вам и рассказала о предстоящем пикнике. Очень возможно, госпожа Хирте, что вы кого-то покрываете, например господина Энгштерна. Все-таки одна вы знали, что ваша подруга была влюблена в него. Похоже, что никому, кроме вас, она об этом не говорила.
— Да, она доверилась мне. Но Беата однозначно дала мне понять, что ее чувство оставалось безответным. Если бы она договорилась о встрече с господином Энгштерном, то скорее всего поставила бы меня в известность. Однако она этого не сделала!
Полицейский внимательно на меня посмотрел. Казалось, у него еще оставались некоторые сомнения:
— В кошельке у вашей подруги лежал список продуктов, в машине стояла корзина с покупками. Конечно, она могла прихватить шампанское из дома, но о еде позаботился кто-то другой. Дело в том, что мясник, у которого она купила маринованное мясо, не торгует жареными цыплятами. Кстати, откуда вам известно, что Беата Шпербер ела цыпленка?
— Разве я это говорила? — спросила я.
— Вы сказали об этом господину Энгштерну, — пояснил он. — Дело в том, что он описал ее последнюю трапезу так, как будто сам при этом присутствовал. Сказал, что Беата Шпербер стояла на краю башни с бокалом шампанского и цыплячьей ножкой, потеряла равновесие и упала вниз. Мы не предавали огласке содержимое желудка погибшей. В прессе упоминалось лишь о пустой бутылке из под шампанского. Сначала господин Энгштерн утверждал, что прочитал о жареном цыпленке в газете, однако после нескольких вопросов вспомнил, что об этом ему рассказали вы.
Я пожала плечами. То, что произошло тогда в Бикельбахе, так стояло у меня перед глазами: Скарлетт с бокалом шампанского и куском курицы в руках. В тот момент меня шокировало ее сходство с Беатой, возможно, я призналась в этом Витольду.
— Не помню ничего такого, — сказала я как можно более непринужденно. — Если я и говорила что-то подобное, то скорее всего где-то об этом прочитала или услышала от кого-то еще. Во всяком случае, Беата ничего не рассказывала мне об этом пикнике.
Полицейский подошел к шкафчику с бокалами и уверенно достал оттуда один за другим пять хрустальных бокалов:
— Ваша подруга пила шампанское из такого же бокала. Где ваш шестой бокал?
— Я вас умоляю, — возмущенно воскликнула я, — бокалы постоянно бьются! Вряд ли вы найдете у кого-нибудь полный набор в целости и сохранности.
— Госпожа Хирте, — лаконично возразил он, — например, здесь я вижу шесть бокалов для хереса, шесть — для вина и шесть — для воды. Они у вас почти новенькие, все как положено.
Это было низко с его стороны, я разозлилась не на шутку:
— Ну и? У меня нет семьи, гости бывают редко, естественно, что посуда и бокалы почти не используются. Но шампанское я пью и в одиночестве, потому что у меня слишком низкое давление. Этот бокал разбился уже давно. Вы что же, хотите упечь меня из-за какого-то разбитого бокала?
Он ничего не сказал, только посмотрел на мои ноги:
— Обувь какого размера вы носите?
— Тридцать девятого, — соврала я; не будет же он измерять мои ступни!
— Я захвачу с собой один из ваших бокалов и, если позволите, ваши альбомы с фотографиями. Кроме того, мне бы хотелось заглянуть в шкафчик с обувью. У вас есть кроссовки?
Я покачала головой. Может, потребовать у него ордер на обыск и позвонить адвокату? Он встал.
— Ах да, еще мне нужно осмотреть ванную комнату.
Я пошла за ним. Прежде всего он, не спрашивая меня, направился к обувному шкафчику, который нашел в спальне. Собака злобно на него зарычала. Он проверил несколько пар обуви и с упреком заметил:
— Сорок первый. С обувью тридцать девятого размера вам пришлось бы помучиться!
У платяного шкафа он долго не задержался.
После этого он прошел в ванную. Я последовала за ним. Выдвинув белые пластиковые ящики маленького комода, достал мой фен и проверил, как он работает.
— Откройте-ка шкафчик с лекарствами! — приказал он тоном работника таможни. Я стояла к аптечке ближе, чем он. Криминалист пробежал глазами мои запасы таблеток и косметики. — А что у вас там? — Он указал на косметичку, которая лежала наверху.
— Старые бигуди, — сказала я. Он кивнул и скомандовал:
— Достать и открыть!
Сам он опустился на колени и распахнул дверцу под раковиной. Там я хранила ведро, в котором лежали пачка чистящего порошка и тряпка. Я выхватила из косметички револьвер и выстрелила ему прямо в левый висок. Он даже не успел обернуться.
Полицейский лежал с дыркой в голове, кровь текла прямо на коврик, звук выстрела все еще звенел у меня в ушах. Наверняка он искал щипцы Скарлетт. Он взял один из моих бокалов. Рано или поздно он бы выяснил, что жареный цыпленок был куплен у моего мясника.
Словно оглушенная, я сидела на краю ванны, так же, как несколько дней назад, и тупо смотрела на кровь. Подо мной жила супружеская пара: оба были туги на ухо и скорее всего не слышали выстрела. У меня была еще одна соседка, Я выбежала в коридор и прислушалась, но радио, которое обычно не затихало, на этот раз было выключено, сквозь матовое стекло двери не было видно света.
Глава 11
— Сейчас поймешь. Оба криминалиста ввели в свои компьютеры информацию обо всех людях, которые имеют какое-либо отношение к трем погибшим женщинам. Они рассмотрели и те версии, расследование которых в свое время ни к чему не привело. Короче говоря, им удалось установить, что я был знаком со всеми тремя, причем с двумя из них — очень близко. Кстати, им было хорошо известно, что я встречаюсь с Вивиан: думаю, они за мной следили.
— Да, но какие выводы они из всего этого сделали?
— Тира, конечно, они не могли заявить мне в лицо, что считают меня талантливым убийцей. Но думаю, такие мысли у них есть. Как бы то ни было, недавно я заметил, что за мной опять установлена слежка.
— А обо мне они ничего не говорили?
— Они сказали, что, например, Эрнст Шредер тоже знал всех трех женщин — с ним дело обстоит точно так же, как и со мной. Наверняка им еще займутся. Но думаю, что я нахожусь под более сильным подозрением, потому что серия убийств началась с моей жены.
— А что говорят про меня? — вновь осведомилась я.
— Твое имя не упоминалось. В самом деле: ведь ты не знала Хильке. Среди моих друзей многие знали как Скарлетт, так и Хильке, но никогда не встречались с Беатой. Думаю, вначале полиция займется теми, кто имел отношение ко всем трем, а такими людьми, по всей видимости, являемся лишь мы с Эрнстом.
— Думаешь, они захотят со мной побеседовать? Витольд задумался. Вероятно, сейчас его больше занимала собственная судьба.
— Откуда мне знать? Если и так, то не в первую очередь. Но у тебя отсутствуют мотивы.
— Ради Бога, Витольд, откуда ты звонишь?
— Из телефонной будки, конечно же, я еще кое-что соображаю. Теоретически у меня был мотив избавиться от жены: ее постоянное пьянство становилось невыносимым. А в двух других случаях? Беата не возражала против наших с Вивиан отношений, никому и в голову не придет, что мне пришлось убрать ее с дороги, чтобы добиться этой девушки. А если допустить, что я положил глаз на Скарлетт, то я скорее должен был бы убить ее мужа.
— В полиции считают, что во всех случаях речь идет об убийстве? — спросила я крайне раздраженно.
— Прямо они об этом не говорят, только намекают, что здесь слишком много нестыковок. А как бы ты вела себя на моем месте? Ведь моя совесть нечиста в том, что касается Скарлетт и Хильке.
— Постарайся это скрыть, — посоветовала я.
Он что же, совершенно не думал обо мне? Неужели у него не возникало никаких подозрений на мой счет? Ведь не так давно он почти докопался до истины. Впрочем, он слишком эгоцентричен, даже Эрнст не особенно его интересует. Я пообещала как следует все обдумать и никому не рассказывать о той роли, которую мы с ним сыграли в гибели Хильке, равно как и о рандеву со Скарлетт незадолго до ее смерти.
Необходимо держать ухо востро. Итак, в полиции полагали, что все три женщины могли быть убиты, причем, по всей видимости, одним и тем же преступником. Надо заранее придумать, что говорить, если им вздумается допросить меня. Не исключено также, что мой телефон прослушивается, а за мной ведется слежка.
Среда, вечер. Похороны Скарлетт, наверное, уже закончились. Витольд с Китти скорее всего были дома. Прямо с работы, без звонка, я поехала в Ладенбург. Перед дверью Витольда стояла машина Беаты. На секунду мое сердце замерло, но затем я поняла, что это Вивиан. Ну что ж, я не собиралась прерывать их тет-а-тет! Не останавливаясь, я проехала мимо. К себе возвращаться тоже не хотелось, и я решила навестить Китти.
Хотя мне уже как-то раз довелось побывать у нее вместе с Витольдом, я с трудом нашла ее дом в Шрисгейме, два раза пришлось спрашивать дорогу.
Китти жила в многоквартирном доме в одном из микрорайонов. Я позвонила. Дверь тут же распахнулась. В прихожей стояла Китти с каким-то ребенком. Она не удивилась моему визиту, попрощалась со своей ученицей и, назначив ей день для дополнительных занятий, провела меня в гостиную.
Квартира Китти была очень светлой, на стене висела гитара, на полу лежал лоскутный коврик, кресла, обтянутые парусиновой материей, были накрыты овечьими шкурами. У стен стояли стеллажи из некрашеного дерева с множеством книг. На письменном столе дремала кошка.
Чтобы преодолеть минутную неловкость, я шагнула к кошке и протянула руку, намереваясь ее погладить, но та в испуге отпрыгнула в сторону и убежала прочь. Китти предложила мне сесть и исчезла на кухне, чтобы поставить чайник. На ее столе лежала книга Витольда. В углу, рядом с окном, висела фотография в тоненькой рамке: он и она. Вероятно, снимок был сделан во время одной из классных поездок. Тут я почувствовала ревность, смешанную с яростью: таких фотографий у меня не было.
Когда Китти принесла две чашки из неглазурованной глины, коричневый сахар и имбирное печенье, я спросила, готовы ли фотографии, сделанные во время поездки по Эльзасу. Она посмотрела на меня в ужасе:
— Господи, мы пережили такой шок, а ты еще можешь думать о фотографиях! Пленка отснята лишь наполовину, думаю, оставшиеся кадры удастся дощелкать при удобном случае, но на это уйдет еще пара месяцев.
Я поинтересовалась, как прошли похороны. Китти опять убежала на кухню, чтобы залить кипящую воду в заварочный чайник.
— Конечно, все было ужасно, — начала она. — Но, по крайней мере священник произнес хорошую речь: без лишних сантиментов и банальных фраз. Все были растроганы. На Эрнста и обоих детей было просто невозможно смотреть! Я не могу подобрать слова, чтобы описать их горе! — В глазах Китти стояли слезы.
— Много народу собралось?
— Было такое впечатление, что съехался весь Ладенбург. Пришла половина учительского состава, были одноклассники Олега и Аннетт, представители различных общественных организаций. Шредеров все очень любят. Ах, так грустно, когда уходит из жизни мать двоих детей!
Я вновь испытала огромное удовлетворение, услышав о том, что похороны прошли с таким размахом. Моя работа. Теперь я уже жалела, что не смогла там присутствовать.
— А почему тебя не было? — спросила Китти.
Я объяснила ей, что мне и без того не хотели давать отпуск для путешествия по Эльзасу, поэтому о том, чтобы отпрашиваться с работы через день после возвращения, не могло быть и речи.
— Как ты думаешь, может быть, послать Эрнсту Шредеру брошь его матери по почте? — спросила я.
Китти задумчиво поглаживала кошку:
— На твоем месте я бы еще немного повременила. Сейчас у него голова наверняка забита другим. И кроме того, это украшение будет напоминать ему о последнем вечере, проведенном вместе со Скарлетт. К сожалению, он решил, что оскорбил жену, рассказав эту историю с брошкой. Нет! В любом случае — подожди, пусть он немного оправится, а потом Райнер может осторожно спросить его, нужна ли ему эта брошь.
Совет был вполне разумный, но я испытывала непреодолимое желание отдать кому-нибудь брошь госпожи Ремер, поскорее избавиться от этой вещи. Возможно, этим поступком я хотела загладить свою вину…
— А как дела у Витольда? — Я не могла удержаться от этого вопроса.
Китти внимательно на меня посмотрела. Она выглядела утомленной. Задор юной путешественницы испарился: передо мной на овечьей шкуре в старых джинсах и свитере с норвежским орнаментом сидела милая учительница, уставшая от повседневных забот.
— По-моему, Райнер очень любил Скарлетт. Ее смерть стала для него большим ударом. — Китти немного помедлила. — Впрочем, думаю, юная подруга сможет его утешить.
Это было сказано мне назло. Китти хотела, чтобы я узнала о существовании Вивиан. По всей видимости, она, так же как и я, была «единственным поверенным» его тайн. Я решила не лгать.
— Я знаю о его отношениях с Вивиан, — сказала я. — Конечно же, он обо всем мне рассказал.
Похоже, Китти не очень этому удивилась. Напротив, теперь лишь подтвердилось ее подозрение, что этот донжуан исповедовался нам обеим. Но стоило ли упрекать его в этом? Ведь он не делал лживых признаний в любви, не давал обещаний, которых не сможет выполнить, ему просто нравилось изливать всем душу.
Китти вздохнула. Казалось, у нее в голове бродят точно такие же мысли. Однако я не отважилась спросить, что она думает по этому поводу.
Темнело уже рано. Я решила возвращаться через Ладенбург. По старой привычке я оставила машину в переулке и пешком пошла к дому Витольда, где все еще стояла машина Беаты. Я пробралась в сад. Яблоневые деревья уже начали терять листву, и ветки были наполовину голые.
В гостиной сидела Вивиан, одна-одинешенька, и плакала. Вообще-то я ожидала увидеть нечто другое — например, сцену соблазнения. Тут из кухни вышел молодой человек — по всей видимости, это был старший сын Витольда. Он поставил на стол поднос с хлебом, маслом и нарезкой. Витольд что-то крикнул ему из кухни, сын достал из ящика стола штопор и снова исчез. Вивиан высморкалась. Под глазами у нее растеклись черные разводы, нос покраснел. В этот момент появился Витольд. Проходя мимо Вивиан, он дружески потрепал ее по голове, взъерошив черные волосы, и поставил на стол бутылку красною вина и бокалы. Все трое если есть. Никто не веселился, все были какие-то притихшие. Но в то же время от этой картины веяло уютом: близкие люди ужинали вместе под низким абажуром. Никакое эротическое представление не смогло бы возбудить меня настолько сильно. На меня накатила неописуемая тоска по человеческому обществу, по душевной близости с другими людьми. Значит, я перестану быть изгоем только после смерти, в этом уже не могло быть никаких сомнений. И вновь мне в голову пришла спасительная мысль о револьвере, который все еще лежал в ванной комнате. Я засунула его в старую косметичку и убрала повыше, на шкафчик с лекарствами. Возможно, вскоре все-таки придется приставить его к моей несчастной голове.
Стеклянная дверь была плотно закрыта, и в саду не было слышно ни слова из разговора этой троицы. Сын Витольда достал газету и, как мне показалось, перечитывал какую-то статью, ставшую предметом спора. Я не осмелилась подойти ближе. Постепенно холодало. Я была одинока, как никогда.
Наконец молодой человек и Вивиан вышли из дома, сели в Беатину машину и уехали. Витольд отнес посуду на кухню. Его движения были скованны, на лице застыло выражение некоторой обреченности. Я решила ехать домой.
Вдруг Витольд резко распахнул стеклянную дверь и вышел на террасу. Он глубоко вздохнул и тут заметил меня. Похоже, он видел только неясные очертания моей фигуры. Витольд нерешительно спросил:
— Кто там?
Это было ужасно. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но она не расступалась подо мной. А что, если просто сбежать? Да меня в два счета поймают — словно взломшицу, задумавшую преступление. Я готова была умереть от стыда, однако вышла на свет и сказала:
— Это я.
Витольд огорошенно уставился на меня. Я промямлила:
— Вообще-то я собиралась навестить тебя и узнать, как прошли похороны. Но перед дверью стояла машина, я поняла, что у тебя гости, и не захотела нам мешать.
Витольд с трудом подбирал слова:
— Как прикажешь это понимать? Ты что же, шпионишь за мной?
— Ради Бога, как ты мог такое подумать? Я не способна на это! Но что-то тянуло меня в сад — на то место, где я стояла, когда с твоей женой случилось несчастье.
— Значит, убийца возвращается на место преступления?
Витольд довольно грубо схватил меня за локоть и втащил внутрь. Дверь захлопнулась.
— И часто ты там стоишь? — Он так разозлился, что я по-настоящему испугалась.
— Это всего второй раз. Не знаю, что вдруг на меня нашло, — бормотала я.
— Я не верю ни одному твоему слову. — Витольд зажег сигарету и посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью. — Если еще хоть раз я увижу тебя в своем саду, то вызову полицию и покажу им твои большие ноги!
Это был удар ниже пояса. Я разревелась. Не столько из-за больших ног, сколько из-за его ненависти ко мне. Кроме того, я знала, что слезы способны смягчить его сердце: ведь, несмотря на все возмущение, охватившее Витольда, он оставался все тем же дамским угодником. И действительно: несколько затяжек, и пара моих всхлипываний заставили его сменить гнев на милость:
— Тира, ты очень одинокий человек. Нет, не — возражай мне: с тех пор как ушла из жизни Беата, тебе и поговорить-то не с кем. Может, тебе стоит записаться в женскую группу психологической поддержки или сходить на прием к психотерапевту?
— Ты думаешь, я ненормальная? — всхлипнула я.
Он обнял меня:
— У каждого из нас есть свой пунктик. Уверен, я такой же невротик, как и ты. Только тонкие, чувствительные люди нуждаются в помощи психолога. Между прочим, я и сам записался на консультацию.
— Мне уже никто не поможет, — воскликнула я. — Больше всего на свете я хочу умереть!
Витольд погладил меня по спине. Это было очень приятно. Теперь я ревела потому, что хотела, чтобы это продолжалось подольше.
— Ну, ну! Держи носовой платок. Если ты окажешься рядом с моим домом, просто звони в дверь, кто бы ни сидел у меня в гостях! Это же так просто!
Я успокоилась и принялась расспрашивать его о том, как прошли похороны. Его лицо тут же омрачилось:
— Я уже однажды прошел через эту нервотрепку на похоронах жены, а теперь приходится переживать то же самое еще раз вместе с Эрнстом! Мой несчастный друг шагу не мог ступить без посторонней помощи, вел себя словно ребенок. Но ты даже представить себе не можешь, сколько всего приходится выслушивать от работников похоронного бюро. По их представлениям, «достойно завершить жизненный путь» — значит быть похороненным в дорогущем гробу. В прежние времена Эрнст просто посмеялся бы над подобным утверждением и с большей охотой пожертвовал деньги в пользу какого-нибудь детского приюта, но сейчас он настолько беспомощен и несчастен, что заказал для своей жены самый дорогой гроб.
Об этой стороне дела я еще не задумывалась. Действительно, сколько же денег ушло на все эти похороны?
Мы сидели рядом и молчали. Витольд курил, я нервно комкала в руках его носовой платок, мокрый от слез.
— Дети поехали в кино, — как бы невзначай заметил он. — А я слишком устал, да и не в настроении.
— Дети? — переспросила я.
— Ну да, — объяснил он, — по возрасту Вивиан годится мне скорее в дочери, чем в подруги. Такое впечатление, что и она видит во мне не столько любовника, сколько отца. Господи, у нее куча проблем, с которыми она никак не может справиться.
Мне было очень интересно, расстались они или нет. Мы понуро сидели рядом: мне даже пришло в голову, что мы похожи на супружескую пару, которая после отъезда детей погрузилась в невеселые раздумья. Похоже, от Витольда не укрылось мое любопытство по поводу Вивиан.
— Я слишком стар для этой девушки, — прошептал он. — В конце концов, я должен работать, вести домашнее хозяйство, ухаживать за садом. Я не могу и не хочу ночи напролет веселиться на вечеринках — мне нужно высыпаться.
В моей голове роились тысячи мыслей. Стоит ли сейчас признаться ему в любви, сделать робкую попытку объясниться? А если он поддастся сентиментальному порыву и, спасаясь от одиночества, захочет со мной переспать? Я задумалась, А хочу ли я этого вообще? С другой стороны, старая поговорка гласит: кто не рискует, тот и не выигрывает. Я придвинулась к нему чуть ближе — лишь чтобы прощупать почву. Ответного движения не последовало. Какое-то время он оставался в том же положении — просто, чтобы не показаться грубым, терпеливо выждал минуту-другую, а затем отодвинулся, чтобы взять следующую сигарету.
Я столько раз представляла себе, как все случится, а теперь оказалось, что все мои попытки с самого начала были обречены на неудачу! Я ему не нужна. Конечно, ему приятно платоническое обожание с моей стороны, и, чтобы сохранить все по-прежнему, он готов при необходимости утешать и поддерживать меня. Я встала. Витольд тоже поднялся, не сделав ни малейшей попытки меня удержать. Мы направились к двери.
— Запомни на будущее: я всегда готов тебе помочь. Но мне не нравится, когда кто-то прячется в саду и подсматривает. Одна мысль об этом приводит меня в ярость! — Но тут он улыбнулся, чтобы эти слова не звучали слишком жестко, и слегка коснулся губами моей щеки.
Я удалилась.
Госпожа Ремер уехала в Америку. Я забрала к себе пса и почувствовала некоторое облегчение от его присутствия. Я много разговаривала с ним, как это любят делать одинокие люди; я говорила и с мертвыми: с Беатой, моей матерью, даже со Скарлетт, рассказывала им о своих несчастьях и душевном кризисе.
Однажды вечером позвонил Витольд. С того случая в саду мы не встречались и не говорили. Со временем вся нелепость произошедшего становилась мне все очевиднее, и хотелось больше никогда в жизни его не видеть.
Он начал без обиняков:
— Только что у меня снова был тот полицейский, помешанный на компьютерах. Я звоню тебе, чтобы предупредить. Возможно, он отправился к тебе.
— Им стало известно что-нибудь новое? Мне нужно проявить особую осторожность? — спросила я.
— Мы уже обсуждали это раньше. Ты согласилась не рассказывать им о моем ночном свидании со Скарлетт и о нашей роли в гибели Хильке. Я могу на тебя положиться?
— Конечно, можешь. В случае Хильке я тоже рассчитываю на твое молчание.
Уже через полчаса после этого разговора ладенбургский криминалист был у меня. Собака ворчала, и мне пришлось запереть ее в спальне. Молодой человек был вполне вежлив. Сказал, что у него ко мне есть несколько вопросов, потому что в трех делах об убийстве остались загадки, и, возможно, я помогу им прояснить некоторые детали.
Вначале он во всех подробностях расспросил меня об отношениях с Беатой, хотя как раз это дело не находилось в его ведении. Кроме того, мне пришлось в деталях рассказать все, что я знала об этом несчастном случае.
— Могу повторить лишь то, о чем писали газеты, — сказала я.
— Ну, может, что-то еще? Вполне вероятно, что ваша подруга позвонила вам и рассказала о предстоящем пикнике. Очень возможно, госпожа Хирте, что вы кого-то покрываете, например господина Энгштерна. Все-таки одна вы знали, что ваша подруга была влюблена в него. Похоже, что никому, кроме вас, она об этом не говорила.
— Да, она доверилась мне. Но Беата однозначно дала мне понять, что ее чувство оставалось безответным. Если бы она договорилась о встрече с господином Энгштерном, то скорее всего поставила бы меня в известность. Однако она этого не сделала!
Полицейский внимательно на меня посмотрел. Казалось, у него еще оставались некоторые сомнения:
— В кошельке у вашей подруги лежал список продуктов, в машине стояла корзина с покупками. Конечно, она могла прихватить шампанское из дома, но о еде позаботился кто-то другой. Дело в том, что мясник, у которого она купила маринованное мясо, не торгует жареными цыплятами. Кстати, откуда вам известно, что Беата Шпербер ела цыпленка?
— Разве я это говорила? — спросила я.
— Вы сказали об этом господину Энгштерну, — пояснил он. — Дело в том, что он описал ее последнюю трапезу так, как будто сам при этом присутствовал. Сказал, что Беата Шпербер стояла на краю башни с бокалом шампанского и цыплячьей ножкой, потеряла равновесие и упала вниз. Мы не предавали огласке содержимое желудка погибшей. В прессе упоминалось лишь о пустой бутылке из под шампанского. Сначала господин Энгштерн утверждал, что прочитал о жареном цыпленке в газете, однако после нескольких вопросов вспомнил, что об этом ему рассказали вы.
Я пожала плечами. То, что произошло тогда в Бикельбахе, так стояло у меня перед глазами: Скарлетт с бокалом шампанского и куском курицы в руках. В тот момент меня шокировало ее сходство с Беатой, возможно, я призналась в этом Витольду.
— Не помню ничего такого, — сказала я как можно более непринужденно. — Если я и говорила что-то подобное, то скорее всего где-то об этом прочитала или услышала от кого-то еще. Во всяком случае, Беата ничего не рассказывала мне об этом пикнике.
Полицейский подошел к шкафчику с бокалами и уверенно достал оттуда один за другим пять хрустальных бокалов:
— Ваша подруга пила шампанское из такого же бокала. Где ваш шестой бокал?
— Я вас умоляю, — возмущенно воскликнула я, — бокалы постоянно бьются! Вряд ли вы найдете у кого-нибудь полный набор в целости и сохранности.
— Госпожа Хирте, — лаконично возразил он, — например, здесь я вижу шесть бокалов для хереса, шесть — для вина и шесть — для воды. Они у вас почти новенькие, все как положено.
Это было низко с его стороны, я разозлилась не на шутку:
— Ну и? У меня нет семьи, гости бывают редко, естественно, что посуда и бокалы почти не используются. Но шампанское я пью и в одиночестве, потому что у меня слишком низкое давление. Этот бокал разбился уже давно. Вы что же, хотите упечь меня из-за какого-то разбитого бокала?
Он ничего не сказал, только посмотрел на мои ноги:
— Обувь какого размера вы носите?
— Тридцать девятого, — соврала я; не будет же он измерять мои ступни!
— Я захвачу с собой один из ваших бокалов и, если позволите, ваши альбомы с фотографиями. Кроме того, мне бы хотелось заглянуть в шкафчик с обувью. У вас есть кроссовки?
Я покачала головой. Может, потребовать у него ордер на обыск и позвонить адвокату? Он встал.
— Ах да, еще мне нужно осмотреть ванную комнату.
Я пошла за ним. Прежде всего он, не спрашивая меня, направился к обувному шкафчику, который нашел в спальне. Собака злобно на него зарычала. Он проверил несколько пар обуви и с упреком заметил:
— Сорок первый. С обувью тридцать девятого размера вам пришлось бы помучиться!
У платяного шкафа он долго не задержался.
После этого он прошел в ванную. Я последовала за ним. Выдвинув белые пластиковые ящики маленького комода, достал мой фен и проверил, как он работает.
— Откройте-ка шкафчик с лекарствами! — приказал он тоном работника таможни. Я стояла к аптечке ближе, чем он. Криминалист пробежал глазами мои запасы таблеток и косметики. — А что у вас там? — Он указал на косметичку, которая лежала наверху.
— Старые бигуди, — сказала я. Он кивнул и скомандовал:
— Достать и открыть!
Сам он опустился на колени и распахнул дверцу под раковиной. Там я хранила ведро, в котором лежали пачка чистящего порошка и тряпка. Я выхватила из косметички револьвер и выстрелила ему прямо в левый висок. Он даже не успел обернуться.
Полицейский лежал с дыркой в голове, кровь текла прямо на коврик, звук выстрела все еще звенел у меня в ушах. Наверняка он искал щипцы Скарлетт. Он взял один из моих бокалов. Рано или поздно он бы выяснил, что жареный цыпленок был куплен у моего мясника.
Словно оглушенная, я сидела на краю ванны, так же, как несколько дней назад, и тупо смотрела на кровь. Подо мной жила супружеская пара: оба были туги на ухо и скорее всего не слышали выстрела. У меня была еще одна соседка, Я выбежала в коридор и прислушалась, но радио, которое обычно не затихало, на этот раз было выключено, сквозь матовое стекло двери не было видно света.
Глава 11
Что делать? Я убрала бокал, а затем, нагнувшись, принялась вытирать кровь, пытаясь отвлечь себя этой утомительной работой.
Внезапно меня вырвало. Содержимое желудка вылилось на пол мимо унитаза. Вид и запах крови, смерти и кислой рвотной массы были невыносимы; я почувствовала, как у меня подгибаются колени. Пошатываясь, я вышла из маленькой ванной, которая обычно сверкала чистотой, добралась до гостиной и рухнула на диван. В висках пульсировала кровь, сердце стучало, словно пневматический молоток, а на лбу выступил ледяной пот. «Сосудистый коллапс», — подумала я. Природа милостива к человеку и устроила его таким образом, что он способен на короткое время отключаться в обмороке, когда в кризисные моменты не справляется с тяжелыми потрясениями. Но, похоже, я находилась без сознания всего пару секунд. Вскоре страх и полное осознание произошедшего снова вернулись ко мне. «То, что сейчас лежит в ванной, должно исчезнуть!» — сказала я себе.
Через несколько минут, дважды ошибившись, я наконец набрала номер Витольда. Руки у меня дрожали. Он мгновенно снял трубку и по моему упавшему голосу тут же понял, что произошло что-то ужасное.
— Что случилось? Говори! — почти кричал он.
— Приезжай немедленно, — еле выговорила я и повесила трубку.
Я снова опустилась на диван и почувствовала, что и на этот раз меня ждет сильный приступ поноса. Сама мысль о том, чтобы еще раз войти в ванную, казалась ужасной, но мне не оставалось ничего другого.
Вскоре я уже открывала дверь Витольду. В его взгляде читалось предчувствие катастрофы. Думаю, я и сама была похожа на труп. В спальне по-волчьи выла собака.
Внезапно меня вырвало. Содержимое желудка вылилось на пол мимо унитаза. Вид и запах крови, смерти и кислой рвотной массы были невыносимы; я почувствовала, как у меня подгибаются колени. Пошатываясь, я вышла из маленькой ванной, которая обычно сверкала чистотой, добралась до гостиной и рухнула на диван. В висках пульсировала кровь, сердце стучало, словно пневматический молоток, а на лбу выступил ледяной пот. «Сосудистый коллапс», — подумала я. Природа милостива к человеку и устроила его таким образом, что он способен на короткое время отключаться в обмороке, когда в кризисные моменты не справляется с тяжелыми потрясениями. Но, похоже, я находилась без сознания всего пару секунд. Вскоре страх и полное осознание произошедшего снова вернулись ко мне. «То, что сейчас лежит в ванной, должно исчезнуть!» — сказала я себе.
Через несколько минут, дважды ошибившись, я наконец набрала номер Витольда. Руки у меня дрожали. Он мгновенно снял трубку и по моему упавшему голосу тут же понял, что произошло что-то ужасное.
— Что случилось? Говори! — почти кричал он.
— Приезжай немедленно, — еле выговорила я и повесила трубку.
Я снова опустилась на диван и почувствовала, что и на этот раз меня ждет сильный приступ поноса. Сама мысль о том, чтобы еще раз войти в ванную, казалась ужасной, но мне не оставалось ничего другого.
Вскоре я уже открывала дверь Витольду. В его взгляде читалось предчувствие катастрофы. Думаю, я и сама была похожа на труп. В спальне по-волчьи выла собака.