— Нет, вы сегодня потрясающе выглядите! Просто расцвели с тех пор, как госпожа Ремер пошла на поправку, это сразу заметно! Уверен, что Дискау и ежедневные визиты в больницу вас измотали. Но сегодня вы сама жизнерадостность!
— От вас ничего не скроешь! — парировала я как можно более непринужденно, хотя в этот момент пот с меня лил потоком. Жар, в который меня теперь бросило, с лихвой возмещал ночные приступы озноба.
— Я своих сотрудников насквозь вижу, — заверил меня шеф. — Наверняка теперь у вас будет побольше времени, и вы сможете заняться этим делом об убытках.
С отеческой улыбкой он положил мне на стол папку и вышел из комнаты. По дороге я купила «Рейн-Некар цайтунг» [9], но до сих пор не могла улучить минутку, чтобы ее открыть. К счастью, там еще ни слова не было о событиях прошлой ночи.
Днем я пошла обедать в столовую. Две молоденькие стенографистки, увидев меня, вдруг прекратили болтовню и, отвернувшись, рассмеялись. Не сомневаюсь, речь шла обо мне. С большинством коллег у меня были приятельские, но не слишком близкие отношения. Стажеры и молодые сотрудники немного меня боялись, потому что небрежности я не терпела. Если что-то было не так, им просто-напросто приходилось делать всю работу заново. В сущности, они должны мне быть за это благодарны. Если сразу не научиться работать аккуратно, то и в дальнейшем с этим будут проблемы. Тяжело в учении… ну и так далее. Наверняка многие считали, что я слишком требовательна, и не упускали возможности перемыть мне кости.
Сейчас они скорее всего обсуждали мой наряд. В последнее время я прикладывала максимум усилий, чтобы выглядеть моложе, и девчонки не могли этого не заметить. Наверное, впредь следует все-таки одеваться скромнее, а то бог знает что им может прийти в голову. Сама я никогда не опускалась до сплетен и резко обрывала молодых сотрудниц, если они начинали совать нос не в свое дело. Однако от всезнайки госпожи Ремер я частенько узнавала интересные вещи. Этой добродушной старушке не возбранялось время от времени передавать мне последние новости.
Я боялась, что мне перестала удаваться роль строгой начальницы. Меня могли выдать светящиеся любовью глаза. Недавно Беата как бы невзначай заметила, что влюбленную женщину видно сразу.
Кое-как продержавшись день, я купила в аптеке легкое успокоительное и пораньше легла спать. Но не тут-то было! Перед глазами стояли кровавые видения: зеленая блузка Хильке, медленно превращавшаяся в черную, раненый Витольд. Это я прикончила ее! Витольд не был убийцей!
На следующий день в нескольких газетах, в том числе и в еженедельной ладенбургской, появилась вот такая статья:
ЛАДЕНБУРГ: ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО В ДОМЕ УЧИТЕЛЯ
Вчера во втором часу ночи полиция обнаружила труп сорокатрехлетней домохозяйки Хильке Э. Обстоятельства убийства до сих пор не выяснены. Ее муж был найден на полу без сознания, с простреленной ногой. До последнего времени он не был способен отвечать па вопросы следователя. По всей вероятности, убитая женщина и раненый мужчина находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. Орудие убийства не найдено.
В саду и на ковре остались следы, позволяющие сделать вывод о присутствии третьего человека. В настоящее время старший сын супругов находится в отпуске в Турции, и полиция не может его найти. Другой сын проходит альтернативную службу в одной из больниц Гейдельберга. Во время совершения убийства у него было ночное дежурство. Разыскивается худощавый мужчина с сорок первым размером ноги. Есть люди, видевшие его в тот вечер на улице, где произошло убийство.
Кроме того, полиция просит неизвестную женщину, от которой поступил анонимный звонок, немедленно связаться с комиссариатом по криминальным делам.
Вечером позвонила Беата.
— Ты уже читала «Мангеймер морген» [10]? — спросила она.
Я сразу заподозрила неладное и спросила нарочито равнодушным тоном:
— Да, а что?
Беата обожала обсуждать скандалы.
— Ты читала «Убийство в доме учителя»?
— Не знаю, — пробормотала я, — может, и читала, уже не помню.
— Представляешь, — затараторила Беата, — это же дом Райнера Энгштерна, которым ты недавно интересовалась! Его жену застрелили, а сам он ранен. Я слышала, она сильно пила. Слушай, а вдруг он ее убил и легко ранил себя в ногу, чтобы отвести подозрения?
— Думаешь? — спросила я.
— Вообще-то он произвел на меня очень приятное впечатление, когда выступал в нашей народной школе в прошлом году. Но все убийцы выглядят безобидно.
Мне очень хотелось вступиться за Витольда, но кое-что я еще соображала.
— А там ничего не говорилось о постороннем человеке? — спросила я.
— Точно, — ответила Беата. — Это могло быть самое заурядное ограбление, просто полиции еще не удалось установить, что украли. А вообще мы сегодня долго обсуждали этого Райнера Энгштерна. Говорят, у него что-то было с одной ученицей. Хотя симпатичный учитель всегда становится предметом сплетен.
Я решила, что до сих пор все складывается удачно. Разыскивали худощавого мужчину, и я впервые в жизни обрадовалась, что у меня такой большой размер ноги. Официального обвинения Витольду еще не предъявили. Его жена действительно была алкоголичкой, я оказалась права. Этот брак наверняка нельзя было назвать удачным. А если бы у Витольда имелась любовница, то я бы знала о ней после стольких вечеров наблюдения. Однако он всегда был дома совершенно один. Значит, у меня еще оставалась надежда, хотя я совершенно не представляла себе, чего ждать дальше. И как я теперь покажусь ему на глаза? Оставалось надеяться на случай.
Прежде всего нужно было узнать как можно больше о ходе следствия. Теперь я каждый день покупала местную газету. Мне попалась короткая заметка: полиция рассматривала несколько версий.
Возможно, Витольд уже арестован. Я несколько раз звонила из телефонной будки в Мангейме. Чаще всего никто не брал трубку. Два раза к телефону подошел сын:
— Максимилиан Энгштерн слушает. — В его голосе слышались отцовские интонации.
В выходные я решила навестить Беату, чтобы выяснить, что ей известно. В отличие от меня она способна долго и непринужденно болтать. Это-то мне и было нужно.
— Приходи, — сказала Беата. — Лесси тоже здесь. Мы думаем пойти в кино.
Я не горела желанием видеть инфантильную беременную Лесси. Но, с другой стороны, она могла что-то знать о судьбе Витольда от своей подруги, которая дружила с его сыном Максом.
Вначале Лесси только и говорила, что о своей беременности, которая должна была длиться еще добрых восемь месяцев. Плевать я хотела на то, как она назовет свой несчастный эмбрион! Но нужно было выглядеть приветливой и поддерживать идиотскую беседу. Мои предложения серьезно не рассматривались: Лесси решила подыскать ребенку арабское или древнеримское имя.
Неожиданно именно Беата перевела разговор на семью Энгштернов:
— Если родится мальчик, ты можешь назвать его Витольдом.
— Боже мой, после этой жуткой истории! — с отвращением воскликнула Лесси. — Мама, как тебе могло такое в голову прийти?
— Но ты же не считаешь его убийцей? Кстати, не слышно ли чего-то нового по этому делу?
Лесси сообщила нам, что еще вчера позвонила ее подруга Ева и сказала, будто Макс Энгштерн просто убит горем. Похороны Хильке будут завтра, так как тело очень долго находилось на судебно-медицинской экспертизе. Сегодня должен вернуться из Турции его брат, которого удалось найти после того, как дали объявление по радио.
— А что слышно об их отце? — спросила я. Лесси ответила, что его два дня продержали в больнице, допрашивали, но уже отпустили домой. Ему запрещено уезжать. Сейчас он в состоянии сильнейшей депрессии.
Я поинтересовалась, известно ли полиции, кто убил женщину.
По словам Лесси, у Энгштерна был провал в памяти. Похоже, его не подозревают, но требуется заключение психиатра.
— Так, значит, его все-таки подозревают, — возразила я.
Беременная студентка Лесси пожала плечами:
— Честно говоря, на старика мне плевать. Кого мне действительно жаль, так это Макса и его брата Кристофа, хотя я с ним едва знакома. Страшно представить, что чувствует человек, у которого убили мать!
Я заявила, что она была алкоголичкой.
— Ну так что же? — спросила Беата.
— Мать есть мать! — набросилась на меня юная Лесси.
Я предпочла оставить эту тему.
Целых четыре недели я не появлялась в Ладенбурге. Было нелегко, тем более что на шее опять висел Дискау, которого требовалось выгуливать по вечерам. Раздолье для него кончилось: мы больше никуда не ездили на машине, и только однажды ему удалось погулять вокруг квартала и немного понюхать стволы платанов. Я боялась, что за домом Витольда следят, а телефон прослушивают. Местные жители могли узнать если не меня, то по крайней мере мою машину или собаку.
Я решила отпустить волосы. Долгие годы я носила очень короткую стрижку, которая мне очень шла. Благодаря почти мужской стрижке, кроссовкам и темным брюкам в сумерках меня приняли за мужчину. Вероятно, свидетелем был пожилой близорукий человек: ведь почти все молодые родители с детьми уехали в отпуск или на каникулы. Если я отращу волосы, надену платье и изящные туфли, то, во-первых, никто не узнает во мне худощавого мужчину в кроссовках, а во-вторых, можно будет предстать перед Витольдом в виде очаровательного женственного создания. Я уже поняла, что суровая строгость не в его вкусе. У него в доме все было иначе, не так как у меня: беспорядочно, с фантазией, живо и пестро. Но ведь то, что я стала таким дисциплинированным человеком, могло быть всего лишь простой случайностью в моей биографии.
Беате было намного легче. Она выросла в большой семье. Конечно, изредка у них случались скандалы, но чаще в их доме бывало весело. Уже в детские годы Беата была очень практична, и я чувствовала ее превосходство. Я выросла с матерью, которая была по ханжески религиозна и лишь раз в год разрешала приглашать в дом подруг, чтобы отпраздновать день моего рождения. В классе у нас учились одни девочки. Среди них была еще парочка таких же, как я — прилежных, послушных, скорее некрасивых и мало любимых. Но большинство занимались танцами, болтали о парнях и бегали на свидания. Даже у самых небогатых были матери, способные прийти в восторг от красивого платья или сшить его своими руками. Почти все девочки были самоуверенны, веселы, влюблены и продолжали оставаться такими и по сей день. Какая несправедливость!
Через десять лет после окончания школы я пришла на встречу одноклассников. Все только и делали, что рассматривали свадебные фотографии, снимки новорожденных и подросших детей. Других тем для них просто не существовало. Я и еще несколько неудачниц сидели с каменными лицами. Больше я никогда в жизни не ходила на подобные встречи. Ненавижу счастливых матерей с их вундеркиндами, терпеть не могу этих самодовольных жен! Но я никогда этого не показывала.
Первый раз в жизни я совершенно четко поняла, чего хотела всей душой, изо всех сил: мне был нужен только Витольд. Ради него я пойду на что угодно, пущу в ход самые хитрые уловки, пусть даже придется поставить на карту карьеру и деньги.
Я отращивала волосы несколько недель и осталась совершенно недовольна результатом. Пришлось позвонить Беате, чтобы попросить совета. Однако она меня перебила:
— Мы еще успеем поговорить о твоей прическе. Сначала я хочу сообщить тебе две важные новости. Первая — Лесси не беременна.
Оказалось, что четыре недели назад Лесси купила в аптеке тест, который якобы дал положительный результат. К врачу она не пошла, но уже успела растрезвонить о своей беременности всему свету. На днях Беата отвела ее к гинекологу. Ультразвуковое исследование рассеяло все иллюзии, а сегодня у Лесси начались месячные.
— Честно говоря, — сказала Беата, — для меня это большое облегчение. Я бы не хотела бросать работу в народной школе ради ребенка Лесси. У нее ведь нет мужа, который бы помогал ей с ним нянчиться.
«Значит, Беата просто-напросто ломала комедию, когда строила из себя счастливую бабушку», — подумала я с горечью.
— А вторая новость? — поинтересовалась я, надеясь, что речь пойдет о Витольде.
— Представь себе, я познакомилась с очень приятным мужчиной, — сказала Беата и принялась расписывать мне достоинства торгового агента, который был на десять лет моложе ее.
Я догадывалась, что двери ее дома, а также спальни были открыты для многих, и с иронией заметила:
— Так, значит, вот оно, счастье всей твоей жизни?
Беата нисколько не обиделась.
— Боже мой, — сказала она, — в пятьдесят с лишним лет женщина уже и не мечтает о счастье. Оно либо сомнительно, либо слишком коротко. Не буду скрывать, в наших отношениях не все идеально: у него есть жена и маленькие дети. Но они живут под Мюнхеном, и он навещает их только в выходные дни.
Да, это было довольно сомнительное счастье. Удивительно, что Беата вообще решилась на такие отношения.
— Что нового в деле об убийстве? — спросила я.
— Никогда бы не подумала, что тебя так интересуют убийства, — язвительно заметила Беата.
Все же она рассказала, что последние несколько недель сыновья Витольда провели у него, хотя уже давно жили отдельно, в Гейдельберге. Они планировали на днях поехать в Мексику со своими подружками, пока не кончились университетские каникулы. Парни даже хотели взять с собой своего несчастного отца, однако возникли кое-какие трудности.
Я поинтересовалась, какие именно.
— Ну, во-первых, он не может никуда отлучиться, потому что в школе начинаются занятия и ему нужно работать; во-вторых, он просто не имеет права уехать, потому что должен оставаться в зоне досягаемости полиции; а в-третьих, он и сам не хочет. Лесси сказала, что один из его друзей предоставил в его распоряжение летний домик в Оденвальде[11]. Когда ребята уедут, Витольд собирается пожить там. Понятно, что ему не очень хочется оставаться одному в Ладенбурге, в окружении надоедливых репортеров и сочувствующих соседей.
О прическе мы так и не поговорили, но зато я узнала много интересного. Я была уверена, что смогу разыскать этот домик в Оденвальде.
Когда в школе начались занятия, я позвонила в ладенбургскую гимназию и представилась секретарем комиссара Крюгера. К счастью, его имя было известно мне из газет: Крюгер расследовал дело Энгштерна. Я, правда, сомневалась, что в полиции вообще бывают секретарши. Недавно мне пришлось выступать свидетелем по делу о дорожно-транспортном происшествии. Там были исключительно мужчины, и показания собственноручно печатал молодой полицейский, причем делал он это крайне медленно. Однако я вспомнила, что в детективных фильмах иногда появляется унылое существо женского пола, которое готовит кофе для сотрудников полицейского участка.
Я сказала школьной секретарше, что нет необходимости отрывать господина Энгштерна от работы. Возможно, она сама сможет мне помочь.
— Господин Энгштерн на больничном, вы в любом случае не сможете с ним поговорить, — последовал ответ.
Я объяснила, что недавно он продиктовал мне по телефону свой новый адрес, но бумажка потерялась. Шеф будет вне себя от ярости, если узнает об этом. Собеседница поспешила заверить меня, что все понимает и поможет избежать гнева начальства. На противоположном конце провода зашелестели бумажки.
— Ну вот, нашла, — радостно объявила она, — директор собственноручно записал его адрес. Господина Энгштерна можно найти в Оденвальде, в местечке Бикельбах, у доктора Шредера. Дом стоит на улице Хольцвег.
Я вежливо поблагодарила ее. Все складывалось как нельзя лучше. Подойди к телефону Витольд, я бы не смогла говорить от волнения и бросила бы трубку, а это могло показаться по меньшей мере подозрительным.
Я нашла на карте крошечный Бикельбах. Когда будет лучше туда наведаться — в выходные или уже сегодня вечером? Наконец-то у меня опять появилась цель. Теперь было ясно, на что потратить свободное время.
Оказалось, что ждать выходных было выше моих сил. Прихватив Дискау, я выехала из дома в начале вечера. В Бикельбахе я оставила машину на окраине и пешком отправилась искать улицу Хольцвег. Спрашивать дорогу у местных жителей не хотелось, да мне никто и не встретился — казалось, все вымерло. Наконец я вышла на нужную улицу, которая начиналась на краю деревни и уходила вверх по склону. Вдоль нее стояло несколько крестьянских домов. По всей видимости, они были отремонтированы и перестроены горожанами. Капуста, морковь, петрушка, флоксы и львиный зев, которые в изобилии росли в огородах, были способны привести в восхищение городскую жительницу вроде меня. Правда, номер дома был мне неизвестен, но я знала, как выглядит машина Витольда. Между тем мы с Дискау вот уже целых полчаса шли пешком. Дорога, петляя, тянулась вверх по склону горы. Наконец мы вышли на лужайку, на которой стояла машина Витольда. Испуг и волнение охватили меня. Нет, сейчас не стоит стучать в его дверь, вначале нужно разузнать побольше. Но сделать это будет не так-то просто: домик, перестроенный из сарая, стоял посреди лужайки, и оттуда меня легко могли заметить. Я не торопясь прошла мимо; ничто, кроме автомобиля, не выдавало присутствия Витольда. Дойдя до самой опушки леса, я повернула назад, к своей машине. Теперь-то я знала все, что нужно.
До субботы оставалось еще три дня, и я без устали продумывала все снова и снова: что надеть, стоит ли брать с собой собаку, и так далее. Наконец все было готово. С утра я отправилась в парикмахерскую и сделала химическую завивку. С волнистыми непослушными волосами я выглядела совершенно иначе.
Я чувствовача себя очаровательной юной девушкой, взволнованной и робеющей, когда в субботу, поднявшись по четырем стертым ступенькам, постучала в дверь. Витольд открыл не сразу.
— Здравствуйте, вы к кому? — неприветливо спросил он.
— Неужели вы меня не помните? — ответила я вопросом на вопрос.
Какое-то время он стоял, нахмурившись. Внезапно его лицо осветилось догадкой.
— Входите, — пробормотал он.
Настал его черед волноваться. Он еще не был вполне уверен, что я — та самая незнакомка, которая присутствовала при смерти его жены.
Я вошла, и он указал на один из четырех стульев, стоявших рядом с круглым дубовым столом. Машинально закурив сигарету, протянул мне пачку. Я отрицательно покачала головой.
— Кто вы такая? — был его первый вопрос.
Я заверила его, что это не имеет никакого отношения к делу, но позднее он обо всем узнает. Витольд вынул изо рта сигарету и сходил за пепельницей. При этом он покосился на немытое окно: видимо, хотел выяснить, на какой машине я приехала и сопровождал ли кто-нибудь меня. Припарковалась я в начале улицы, а Дискау остался дома. По моему твердому убеждению, на собаку обращают больше внимания, чем на ее хозяина. Из собственного опыта я знала, что на улице люди чаще заговаривают с человеком, который гуляет с собакой.
Наконец Витольд произнес:
— Я тысячу раз ломал голову над тем, как все произошло в ту ночь. Откуда вы так внезапно появились?
Действительно, откуда? Я решила использовать Дискау в качестве козыря и сочинила малоубедительную историю о том, как поздно ночью вышла прогуляться с собакой, надеясь избавиться от головной боли. Пес забежал на неогороженный участок, примыкающий к саду, а потом вдруг исчез. Я искала собаку и неожиданно услышала выстрел. Таким образом я оказалась в их доме.
Пока я говорила, Витольд разглядывал меня с напряженным вниманием и нервно курил. Потом он покосился на пол, пытаясь прикинуть, какого размера мои туфли.
Похоже, мои объяснения его не удовлетворили, и он раздраженно сказал:
— Ладно, ладно, может, так все и было, хотя я что-то не помню никакой собаки. Но мне совершенно непонятно, чего вы добивались. С одной стороны, вы, очевидно, пытались мне помочь, а с другой — чуть меня не прикончили!
— Да нет же, — заверила я его, — я не хотела вас убивать, просто все должно было выглядеть так, как будто в вас тоже стреляли. Я тогда осмотрела вашу ногу и убедилась, что это была просто царапина.
— Ничего себе царапина! — возмутился Витольд. — Вы метко стреляете! Пуля прошла на волосок от артерии, я мог истечь кровью!
Он закатал штанину и показал маленький красный шрам на внешней стороне икры. Это было входное отверстие пули, которое я тогда заметила. Но теперь был виден еще и глубокий след на внутренней стороне ноги от вышедшей пули.
Витольд бросил на меня мрачный взгляд. Глядя на его лицо, невозможно было представить, что этот человек способен очаровательно улыбаться.
— Не могу понять, чего вы добивались. Думаю, это вы стреляли в мою жену, но зачем? Возможно, вы хотели мне помочь, но если посмотреть на все это под другим углом… Похоже, это вы убили Хильке, а моя пуля лишь задела ее.
Я задумалась. Потом попросила Витольда рассказать, что полиции известно из его показаний.
— Вначале я действительно не мог ничего вспомнить, — признался он, — но не думаю, что они в это поверили. Сказал, что моя жена сбежала из клиники и неожиданно появилась дома. Приехала она уже в нетрезвом состоянии, и мы продолжили выпивать вместе. Вообще-то я много не пью и не привык к большим количествам спиртного, а тем более виски. Я сказал полицейским, что почувствовал себя плохо и прилег на ковер. Потом раздался выстрел, я ощутил острую боль и потерял сознание. Но, похоже, детективы мне не верят. С другой стороны, они понимают, что я не мог ранить себя сам, так как стреляли с некоторого расстояния. И уж конечно, я не мог ходить по комнате с такой раной, не оставляя следов крови. Они все искали орудие убийства, но не могли его найти. — Тут он запнулся. — Не сомневаюсь, оно у вас! — воскликнул он вне себя от волнения. Я кивнула:
— На нем были ваши отпечатки пальцев, пришлось забрать его.
— Ничего не понимаю! — закричал он снова. — В этом нет никакого смысла! Почему вы просто не вызвали полицию?
Я улыбнулась:
— Я только хотела вам помочь!
— Еще вопрос, насколько вы мне помогли. Полиция разыскивает человека в кроссовках, который оставил четкие следы в саду и на светлом ковре. То есть, по всей вероятности, детективы исходят из того, что посторонний человек вошел в дом, выстрелил из револьвера и унес его с собой. Но я не могу понять, зачем вы еще раз стреляли в мою жену. Она что же, была жива? Полицейские говорят, что смертельным оказался только выстрел в голову, но, честно говоря, я не имею ни малейшего представления о том, куда попала моя пуля.
Я наблюдала за Витольдом. Может, сказать ему, что это он попал Хильке в голову? Но вообще-то он должен помнить, как все произошло, потому что после его выстрела блузка моментально пропиталась кровью. Хотя, возможно, он успел только увидеть, как она упала. А что, если он просто хотел проверить, говорила ли я правду, все ли у меня в порядке с головой?
Он продолжал:
— Какой вам резон так себя вести? Это просто не укладывается у меня в голове. — Он повторил это уже в сотый раз. — Я все время ждал, что вы придете в полицию. Раз вы этого не сделали, то напрашивается вывод: это вы убили мою жену.
Я сказала, что была в панике, когда нечаянно ранила его. В состоянии аффекта я стреляла и в Хильке. Мне тоже было неизвестно, куда попала пуля. А потом я просто сбежала и, само собой, не пошла в полицию.
— Лучше всего будет. — сказал Витольд, — если мы сейчас вместе позвоним в участок и покончим с этим. Так или иначе, все когда-нибудь откроется.
Я энергично запротестовала:
— Знаете, что тогда будет? Вы больше не сможете гулять здесь, в Оденвальде, на свежем воздухе и любоваться полями и лесами. Вы будете сидеть в следственной тюрьме и смотреть на мир сквозь решетку. И вообще, ни одна душа не догадается, что я имею отношение к этой истории. Никто не успел меня толком разглядеть, а следы вполне могут принадлежать кому-нибудь другому. Да и какой у меня мог быть мотив? Кроме того, даже если вам поверят, то я расскажу, что вы тоже стреляли, и тогда настанет ваш черед оправдываться. Кстати, за вами установлено наблюдение?
Витольд угрюмо пробормотал:
— Первое время они постоянно шпионили за мной, вероятно, даже просматривали почту и прослушивали телефон, но я к нему и не подходил. Почти каждый день за мной приезжали, чтобы допросить.
Он глубоко вздохнул и бросил на меня обвиняющий взгляд. Затем продолжал:
— Наверное, они рассуждали так: сначала Хильке стреляла в меня, а потом я в нее. Но тогда угол, под которым производился выстрел, должен быть другим, ведь я не мог ходить по комнате с раненой ногой. Не очень убедительной показалась им и версия о том, что мы выхватывали пистолет друг у друга. Спрятать револьвер, не оставив при этом следов крови, я не мог. А если бы я попал в Хильке первым, то она едва ли смогла бы выстрелить, имея такое тяжелое ранение. Следовательно, стрелял кто-то третий.
Я перебила его:
— И кого же они подозревают?
— Возможно, они решили, что человек в кроссовках был моим сообщником, например наемным убийцей. Они проверили состояние моего счета и выяснили, что за два дня до того я снял три тысячи марок. Но, во-первых, я не успел еще ничего потратить, а во-вторых, четверо коллег могли подтвердить, что на следующей неделе мы вместе собирались поехать в отпуск и деньги мне нужны были для этого. — Витольд нервно стряхнул пепел в мусорное ведро. — Ну вот, а где-то через четыре недели они разжали тиски и даже разрешили мне немного пожить здесь. Но через день я обязан созваниваться с ними. Кстати, а за вами не было хвоста?
— От вас ничего не скроешь! — парировала я как можно более непринужденно, хотя в этот момент пот с меня лил потоком. Жар, в который меня теперь бросило, с лихвой возмещал ночные приступы озноба.
— Я своих сотрудников насквозь вижу, — заверил меня шеф. — Наверняка теперь у вас будет побольше времени, и вы сможете заняться этим делом об убытках.
С отеческой улыбкой он положил мне на стол папку и вышел из комнаты. По дороге я купила «Рейн-Некар цайтунг» [9], но до сих пор не могла улучить минутку, чтобы ее открыть. К счастью, там еще ни слова не было о событиях прошлой ночи.
Днем я пошла обедать в столовую. Две молоденькие стенографистки, увидев меня, вдруг прекратили болтовню и, отвернувшись, рассмеялись. Не сомневаюсь, речь шла обо мне. С большинством коллег у меня были приятельские, но не слишком близкие отношения. Стажеры и молодые сотрудники немного меня боялись, потому что небрежности я не терпела. Если что-то было не так, им просто-напросто приходилось делать всю работу заново. В сущности, они должны мне быть за это благодарны. Если сразу не научиться работать аккуратно, то и в дальнейшем с этим будут проблемы. Тяжело в учении… ну и так далее. Наверняка многие считали, что я слишком требовательна, и не упускали возможности перемыть мне кости.
Сейчас они скорее всего обсуждали мой наряд. В последнее время я прикладывала максимум усилий, чтобы выглядеть моложе, и девчонки не могли этого не заметить. Наверное, впредь следует все-таки одеваться скромнее, а то бог знает что им может прийти в голову. Сама я никогда не опускалась до сплетен и резко обрывала молодых сотрудниц, если они начинали совать нос не в свое дело. Однако от всезнайки госпожи Ремер я частенько узнавала интересные вещи. Этой добродушной старушке не возбранялось время от времени передавать мне последние новости.
Я боялась, что мне перестала удаваться роль строгой начальницы. Меня могли выдать светящиеся любовью глаза. Недавно Беата как бы невзначай заметила, что влюбленную женщину видно сразу.
Кое-как продержавшись день, я купила в аптеке легкое успокоительное и пораньше легла спать. Но не тут-то было! Перед глазами стояли кровавые видения: зеленая блузка Хильке, медленно превращавшаяся в черную, раненый Витольд. Это я прикончила ее! Витольд не был убийцей!
На следующий день в нескольких газетах, в том числе и в еженедельной ладенбургской, появилась вот такая статья:
ЛАДЕНБУРГ: ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО В ДОМЕ УЧИТЕЛЯ
Вчера во втором часу ночи полиция обнаружила труп сорокатрехлетней домохозяйки Хильке Э. Обстоятельства убийства до сих пор не выяснены. Ее муж был найден на полу без сознания, с простреленной ногой. До последнего времени он не был способен отвечать па вопросы следователя. По всей вероятности, убитая женщина и раненый мужчина находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. Орудие убийства не найдено.
В саду и на ковре остались следы, позволяющие сделать вывод о присутствии третьего человека. В настоящее время старший сын супругов находится в отпуске в Турции, и полиция не может его найти. Другой сын проходит альтернативную службу в одной из больниц Гейдельберга. Во время совершения убийства у него было ночное дежурство. Разыскивается худощавый мужчина с сорок первым размером ноги. Есть люди, видевшие его в тот вечер на улице, где произошло убийство.
Кроме того, полиция просит неизвестную женщину, от которой поступил анонимный звонок, немедленно связаться с комиссариатом по криминальным делам.
Вечером позвонила Беата.
— Ты уже читала «Мангеймер морген» [10]? — спросила она.
Я сразу заподозрила неладное и спросила нарочито равнодушным тоном:
— Да, а что?
Беата обожала обсуждать скандалы.
— Ты читала «Убийство в доме учителя»?
— Не знаю, — пробормотала я, — может, и читала, уже не помню.
— Представляешь, — затараторила Беата, — это же дом Райнера Энгштерна, которым ты недавно интересовалась! Его жену застрелили, а сам он ранен. Я слышала, она сильно пила. Слушай, а вдруг он ее убил и легко ранил себя в ногу, чтобы отвести подозрения?
— Думаешь? — спросила я.
— Вообще-то он произвел на меня очень приятное впечатление, когда выступал в нашей народной школе в прошлом году. Но все убийцы выглядят безобидно.
Мне очень хотелось вступиться за Витольда, но кое-что я еще соображала.
— А там ничего не говорилось о постороннем человеке? — спросила я.
— Точно, — ответила Беата. — Это могло быть самое заурядное ограбление, просто полиции еще не удалось установить, что украли. А вообще мы сегодня долго обсуждали этого Райнера Энгштерна. Говорят, у него что-то было с одной ученицей. Хотя симпатичный учитель всегда становится предметом сплетен.
Я решила, что до сих пор все складывается удачно. Разыскивали худощавого мужчину, и я впервые в жизни обрадовалась, что у меня такой большой размер ноги. Официального обвинения Витольду еще не предъявили. Его жена действительно была алкоголичкой, я оказалась права. Этот брак наверняка нельзя было назвать удачным. А если бы у Витольда имелась любовница, то я бы знала о ней после стольких вечеров наблюдения. Однако он всегда был дома совершенно один. Значит, у меня еще оставалась надежда, хотя я совершенно не представляла себе, чего ждать дальше. И как я теперь покажусь ему на глаза? Оставалось надеяться на случай.
Прежде всего нужно было узнать как можно больше о ходе следствия. Теперь я каждый день покупала местную газету. Мне попалась короткая заметка: полиция рассматривала несколько версий.
Возможно, Витольд уже арестован. Я несколько раз звонила из телефонной будки в Мангейме. Чаще всего никто не брал трубку. Два раза к телефону подошел сын:
— Максимилиан Энгштерн слушает. — В его голосе слышались отцовские интонации.
В выходные я решила навестить Беату, чтобы выяснить, что ей известно. В отличие от меня она способна долго и непринужденно болтать. Это-то мне и было нужно.
— Приходи, — сказала Беата. — Лесси тоже здесь. Мы думаем пойти в кино.
Я не горела желанием видеть инфантильную беременную Лесси. Но, с другой стороны, она могла что-то знать о судьбе Витольда от своей подруги, которая дружила с его сыном Максом.
Вначале Лесси только и говорила, что о своей беременности, которая должна была длиться еще добрых восемь месяцев. Плевать я хотела на то, как она назовет свой несчастный эмбрион! Но нужно было выглядеть приветливой и поддерживать идиотскую беседу. Мои предложения серьезно не рассматривались: Лесси решила подыскать ребенку арабское или древнеримское имя.
Неожиданно именно Беата перевела разговор на семью Энгштернов:
— Если родится мальчик, ты можешь назвать его Витольдом.
— Боже мой, после этой жуткой истории! — с отвращением воскликнула Лесси. — Мама, как тебе могло такое в голову прийти?
— Но ты же не считаешь его убийцей? Кстати, не слышно ли чего-то нового по этому делу?
Лесси сообщила нам, что еще вчера позвонила ее подруга Ева и сказала, будто Макс Энгштерн просто убит горем. Похороны Хильке будут завтра, так как тело очень долго находилось на судебно-медицинской экспертизе. Сегодня должен вернуться из Турции его брат, которого удалось найти после того, как дали объявление по радио.
— А что слышно об их отце? — спросила я. Лесси ответила, что его два дня продержали в больнице, допрашивали, но уже отпустили домой. Ему запрещено уезжать. Сейчас он в состоянии сильнейшей депрессии.
Я поинтересовалась, известно ли полиции, кто убил женщину.
По словам Лесси, у Энгштерна был провал в памяти. Похоже, его не подозревают, но требуется заключение психиатра.
— Так, значит, его все-таки подозревают, — возразила я.
Беременная студентка Лесси пожала плечами:
— Честно говоря, на старика мне плевать. Кого мне действительно жаль, так это Макса и его брата Кристофа, хотя я с ним едва знакома. Страшно представить, что чувствует человек, у которого убили мать!
Я заявила, что она была алкоголичкой.
— Ну так что же? — спросила Беата.
— Мать есть мать! — набросилась на меня юная Лесси.
Я предпочла оставить эту тему.
Целых четыре недели я не появлялась в Ладенбурге. Было нелегко, тем более что на шее опять висел Дискау, которого требовалось выгуливать по вечерам. Раздолье для него кончилось: мы больше никуда не ездили на машине, и только однажды ему удалось погулять вокруг квартала и немного понюхать стволы платанов. Я боялась, что за домом Витольда следят, а телефон прослушивают. Местные жители могли узнать если не меня, то по крайней мере мою машину или собаку.
Я решила отпустить волосы. Долгие годы я носила очень короткую стрижку, которая мне очень шла. Благодаря почти мужской стрижке, кроссовкам и темным брюкам в сумерках меня приняли за мужчину. Вероятно, свидетелем был пожилой близорукий человек: ведь почти все молодые родители с детьми уехали в отпуск или на каникулы. Если я отращу волосы, надену платье и изящные туфли, то, во-первых, никто не узнает во мне худощавого мужчину в кроссовках, а во-вторых, можно будет предстать перед Витольдом в виде очаровательного женственного создания. Я уже поняла, что суровая строгость не в его вкусе. У него в доме все было иначе, не так как у меня: беспорядочно, с фантазией, живо и пестро. Но ведь то, что я стала таким дисциплинированным человеком, могло быть всего лишь простой случайностью в моей биографии.
Беате было намного легче. Она выросла в большой семье. Конечно, изредка у них случались скандалы, но чаще в их доме бывало весело. Уже в детские годы Беата была очень практична, и я чувствовала ее превосходство. Я выросла с матерью, которая была по ханжески религиозна и лишь раз в год разрешала приглашать в дом подруг, чтобы отпраздновать день моего рождения. В классе у нас учились одни девочки. Среди них была еще парочка таких же, как я — прилежных, послушных, скорее некрасивых и мало любимых. Но большинство занимались танцами, болтали о парнях и бегали на свидания. Даже у самых небогатых были матери, способные прийти в восторг от красивого платья или сшить его своими руками. Почти все девочки были самоуверенны, веселы, влюблены и продолжали оставаться такими и по сей день. Какая несправедливость!
Через десять лет после окончания школы я пришла на встречу одноклассников. Все только и делали, что рассматривали свадебные фотографии, снимки новорожденных и подросших детей. Других тем для них просто не существовало. Я и еще несколько неудачниц сидели с каменными лицами. Больше я никогда в жизни не ходила на подобные встречи. Ненавижу счастливых матерей с их вундеркиндами, терпеть не могу этих самодовольных жен! Но я никогда этого не показывала.
Первый раз в жизни я совершенно четко поняла, чего хотела всей душой, изо всех сил: мне был нужен только Витольд. Ради него я пойду на что угодно, пущу в ход самые хитрые уловки, пусть даже придется поставить на карту карьеру и деньги.
Я отращивала волосы несколько недель и осталась совершенно недовольна результатом. Пришлось позвонить Беате, чтобы попросить совета. Однако она меня перебила:
— Мы еще успеем поговорить о твоей прическе. Сначала я хочу сообщить тебе две важные новости. Первая — Лесси не беременна.
Оказалось, что четыре недели назад Лесси купила в аптеке тест, который якобы дал положительный результат. К врачу она не пошла, но уже успела растрезвонить о своей беременности всему свету. На днях Беата отвела ее к гинекологу. Ультразвуковое исследование рассеяло все иллюзии, а сегодня у Лесси начались месячные.
— Честно говоря, — сказала Беата, — для меня это большое облегчение. Я бы не хотела бросать работу в народной школе ради ребенка Лесси. У нее ведь нет мужа, который бы помогал ей с ним нянчиться.
«Значит, Беата просто-напросто ломала комедию, когда строила из себя счастливую бабушку», — подумала я с горечью.
— А вторая новость? — поинтересовалась я, надеясь, что речь пойдет о Витольде.
— Представь себе, я познакомилась с очень приятным мужчиной, — сказала Беата и принялась расписывать мне достоинства торгового агента, который был на десять лет моложе ее.
Я догадывалась, что двери ее дома, а также спальни были открыты для многих, и с иронией заметила:
— Так, значит, вот оно, счастье всей твоей жизни?
Беата нисколько не обиделась.
— Боже мой, — сказала она, — в пятьдесят с лишним лет женщина уже и не мечтает о счастье. Оно либо сомнительно, либо слишком коротко. Не буду скрывать, в наших отношениях не все идеально: у него есть жена и маленькие дети. Но они живут под Мюнхеном, и он навещает их только в выходные дни.
Да, это было довольно сомнительное счастье. Удивительно, что Беата вообще решилась на такие отношения.
— Что нового в деле об убийстве? — спросила я.
— Никогда бы не подумала, что тебя так интересуют убийства, — язвительно заметила Беата.
Все же она рассказала, что последние несколько недель сыновья Витольда провели у него, хотя уже давно жили отдельно, в Гейдельберге. Они планировали на днях поехать в Мексику со своими подружками, пока не кончились университетские каникулы. Парни даже хотели взять с собой своего несчастного отца, однако возникли кое-какие трудности.
Я поинтересовалась, какие именно.
— Ну, во-первых, он не может никуда отлучиться, потому что в школе начинаются занятия и ему нужно работать; во-вторых, он просто не имеет права уехать, потому что должен оставаться в зоне досягаемости полиции; а в-третьих, он и сам не хочет. Лесси сказала, что один из его друзей предоставил в его распоряжение летний домик в Оденвальде[11]. Когда ребята уедут, Витольд собирается пожить там. Понятно, что ему не очень хочется оставаться одному в Ладенбурге, в окружении надоедливых репортеров и сочувствующих соседей.
О прическе мы так и не поговорили, но зато я узнала много интересного. Я была уверена, что смогу разыскать этот домик в Оденвальде.
Когда в школе начались занятия, я позвонила в ладенбургскую гимназию и представилась секретарем комиссара Крюгера. К счастью, его имя было известно мне из газет: Крюгер расследовал дело Энгштерна. Я, правда, сомневалась, что в полиции вообще бывают секретарши. Недавно мне пришлось выступать свидетелем по делу о дорожно-транспортном происшествии. Там были исключительно мужчины, и показания собственноручно печатал молодой полицейский, причем делал он это крайне медленно. Однако я вспомнила, что в детективных фильмах иногда появляется унылое существо женского пола, которое готовит кофе для сотрудников полицейского участка.
Я сказала школьной секретарше, что нет необходимости отрывать господина Энгштерна от работы. Возможно, она сама сможет мне помочь.
— Господин Энгштерн на больничном, вы в любом случае не сможете с ним поговорить, — последовал ответ.
Я объяснила, что недавно он продиктовал мне по телефону свой новый адрес, но бумажка потерялась. Шеф будет вне себя от ярости, если узнает об этом. Собеседница поспешила заверить меня, что все понимает и поможет избежать гнева начальства. На противоположном конце провода зашелестели бумажки.
— Ну вот, нашла, — радостно объявила она, — директор собственноручно записал его адрес. Господина Энгштерна можно найти в Оденвальде, в местечке Бикельбах, у доктора Шредера. Дом стоит на улице Хольцвег.
Я вежливо поблагодарила ее. Все складывалось как нельзя лучше. Подойди к телефону Витольд, я бы не смогла говорить от волнения и бросила бы трубку, а это могло показаться по меньшей мере подозрительным.
Я нашла на карте крошечный Бикельбах. Когда будет лучше туда наведаться — в выходные или уже сегодня вечером? Наконец-то у меня опять появилась цель. Теперь было ясно, на что потратить свободное время.
Оказалось, что ждать выходных было выше моих сил. Прихватив Дискау, я выехала из дома в начале вечера. В Бикельбахе я оставила машину на окраине и пешком отправилась искать улицу Хольцвег. Спрашивать дорогу у местных жителей не хотелось, да мне никто и не встретился — казалось, все вымерло. Наконец я вышла на нужную улицу, которая начиналась на краю деревни и уходила вверх по склону. Вдоль нее стояло несколько крестьянских домов. По всей видимости, они были отремонтированы и перестроены горожанами. Капуста, морковь, петрушка, флоксы и львиный зев, которые в изобилии росли в огородах, были способны привести в восхищение городскую жительницу вроде меня. Правда, номер дома был мне неизвестен, но я знала, как выглядит машина Витольда. Между тем мы с Дискау вот уже целых полчаса шли пешком. Дорога, петляя, тянулась вверх по склону горы. Наконец мы вышли на лужайку, на которой стояла машина Витольда. Испуг и волнение охватили меня. Нет, сейчас не стоит стучать в его дверь, вначале нужно разузнать побольше. Но сделать это будет не так-то просто: домик, перестроенный из сарая, стоял посреди лужайки, и оттуда меня легко могли заметить. Я не торопясь прошла мимо; ничто, кроме автомобиля, не выдавало присутствия Витольда. Дойдя до самой опушки леса, я повернула назад, к своей машине. Теперь-то я знала все, что нужно.
До субботы оставалось еще три дня, и я без устали продумывала все снова и снова: что надеть, стоит ли брать с собой собаку, и так далее. Наконец все было готово. С утра я отправилась в парикмахерскую и сделала химическую завивку. С волнистыми непослушными волосами я выглядела совершенно иначе.
Я чувствовача себя очаровательной юной девушкой, взволнованной и робеющей, когда в субботу, поднявшись по четырем стертым ступенькам, постучала в дверь. Витольд открыл не сразу.
— Здравствуйте, вы к кому? — неприветливо спросил он.
— Неужели вы меня не помните? — ответила я вопросом на вопрос.
Какое-то время он стоял, нахмурившись. Внезапно его лицо осветилось догадкой.
— Входите, — пробормотал он.
Настал его черед волноваться. Он еще не был вполне уверен, что я — та самая незнакомка, которая присутствовала при смерти его жены.
Я вошла, и он указал на один из четырех стульев, стоявших рядом с круглым дубовым столом. Машинально закурив сигарету, протянул мне пачку. Я отрицательно покачала головой.
— Кто вы такая? — был его первый вопрос.
Я заверила его, что это не имеет никакого отношения к делу, но позднее он обо всем узнает. Витольд вынул изо рта сигарету и сходил за пепельницей. При этом он покосился на немытое окно: видимо, хотел выяснить, на какой машине я приехала и сопровождал ли кто-нибудь меня. Припарковалась я в начале улицы, а Дискау остался дома. По моему твердому убеждению, на собаку обращают больше внимания, чем на ее хозяина. Из собственного опыта я знала, что на улице люди чаще заговаривают с человеком, который гуляет с собакой.
Наконец Витольд произнес:
— Я тысячу раз ломал голову над тем, как все произошло в ту ночь. Откуда вы так внезапно появились?
Действительно, откуда? Я решила использовать Дискау в качестве козыря и сочинила малоубедительную историю о том, как поздно ночью вышла прогуляться с собакой, надеясь избавиться от головной боли. Пес забежал на неогороженный участок, примыкающий к саду, а потом вдруг исчез. Я искала собаку и неожиданно услышала выстрел. Таким образом я оказалась в их доме.
Пока я говорила, Витольд разглядывал меня с напряженным вниманием и нервно курил. Потом он покосился на пол, пытаясь прикинуть, какого размера мои туфли.
Похоже, мои объяснения его не удовлетворили, и он раздраженно сказал:
— Ладно, ладно, может, так все и было, хотя я что-то не помню никакой собаки. Но мне совершенно непонятно, чего вы добивались. С одной стороны, вы, очевидно, пытались мне помочь, а с другой — чуть меня не прикончили!
— Да нет же, — заверила я его, — я не хотела вас убивать, просто все должно было выглядеть так, как будто в вас тоже стреляли. Я тогда осмотрела вашу ногу и убедилась, что это была просто царапина.
— Ничего себе царапина! — возмутился Витольд. — Вы метко стреляете! Пуля прошла на волосок от артерии, я мог истечь кровью!
Он закатал штанину и показал маленький красный шрам на внешней стороне икры. Это было входное отверстие пули, которое я тогда заметила. Но теперь был виден еще и глубокий след на внутренней стороне ноги от вышедшей пули.
Витольд бросил на меня мрачный взгляд. Глядя на его лицо, невозможно было представить, что этот человек способен очаровательно улыбаться.
— Не могу понять, чего вы добивались. Думаю, это вы стреляли в мою жену, но зачем? Возможно, вы хотели мне помочь, но если посмотреть на все это под другим углом… Похоже, это вы убили Хильке, а моя пуля лишь задела ее.
Я задумалась. Потом попросила Витольда рассказать, что полиции известно из его показаний.
— Вначале я действительно не мог ничего вспомнить, — признался он, — но не думаю, что они в это поверили. Сказал, что моя жена сбежала из клиники и неожиданно появилась дома. Приехала она уже в нетрезвом состоянии, и мы продолжили выпивать вместе. Вообще-то я много не пью и не привык к большим количествам спиртного, а тем более виски. Я сказал полицейским, что почувствовал себя плохо и прилег на ковер. Потом раздался выстрел, я ощутил острую боль и потерял сознание. Но, похоже, детективы мне не верят. С другой стороны, они понимают, что я не мог ранить себя сам, так как стреляли с некоторого расстояния. И уж конечно, я не мог ходить по комнате с такой раной, не оставляя следов крови. Они все искали орудие убийства, но не могли его найти. — Тут он запнулся. — Не сомневаюсь, оно у вас! — воскликнул он вне себя от волнения. Я кивнула:
— На нем были ваши отпечатки пальцев, пришлось забрать его.
— Ничего не понимаю! — закричал он снова. — В этом нет никакого смысла! Почему вы просто не вызвали полицию?
Я улыбнулась:
— Я только хотела вам помочь!
— Еще вопрос, насколько вы мне помогли. Полиция разыскивает человека в кроссовках, который оставил четкие следы в саду и на светлом ковре. То есть, по всей вероятности, детективы исходят из того, что посторонний человек вошел в дом, выстрелил из револьвера и унес его с собой. Но я не могу понять, зачем вы еще раз стреляли в мою жену. Она что же, была жива? Полицейские говорят, что смертельным оказался только выстрел в голову, но, честно говоря, я не имею ни малейшего представления о том, куда попала моя пуля.
Я наблюдала за Витольдом. Может, сказать ему, что это он попал Хильке в голову? Но вообще-то он должен помнить, как все произошло, потому что после его выстрела блузка моментально пропиталась кровью. Хотя, возможно, он успел только увидеть, как она упала. А что, если он просто хотел проверить, говорила ли я правду, все ли у меня в порядке с головой?
Он продолжал:
— Какой вам резон так себя вести? Это просто не укладывается у меня в голове. — Он повторил это уже в сотый раз. — Я все время ждал, что вы придете в полицию. Раз вы этого не сделали, то напрашивается вывод: это вы убили мою жену.
Я сказала, что была в панике, когда нечаянно ранила его. В состоянии аффекта я стреляла и в Хильке. Мне тоже было неизвестно, куда попала пуля. А потом я просто сбежала и, само собой, не пошла в полицию.
— Лучше всего будет. — сказал Витольд, — если мы сейчас вместе позвоним в участок и покончим с этим. Так или иначе, все когда-нибудь откроется.
Я энергично запротестовала:
— Знаете, что тогда будет? Вы больше не сможете гулять здесь, в Оденвальде, на свежем воздухе и любоваться полями и лесами. Вы будете сидеть в следственной тюрьме и смотреть на мир сквозь решетку. И вообще, ни одна душа не догадается, что я имею отношение к этой истории. Никто не успел меня толком разглядеть, а следы вполне могут принадлежать кому-нибудь другому. Да и какой у меня мог быть мотив? Кроме того, даже если вам поверят, то я расскажу, что вы тоже стреляли, и тогда настанет ваш черед оправдываться. Кстати, за вами установлено наблюдение?
Витольд угрюмо пробормотал:
— Первое время они постоянно шпионили за мной, вероятно, даже просматривали почту и прослушивали телефон, но я к нему и не подходил. Почти каждый день за мной приезжали, чтобы допросить.
Он глубоко вздохнул и бросил на меня обвиняющий взгляд. Затем продолжал:
— Наверное, они рассуждали так: сначала Хильке стреляла в меня, а потом я в нее. Но тогда угол, под которым производился выстрел, должен быть другим, ведь я не мог ходить по комнате с раненой ногой. Не очень убедительной показалась им и версия о том, что мы выхватывали пистолет друг у друга. Спрятать револьвер, не оставив при этом следов крови, я не мог. А если бы я попал в Хильке первым, то она едва ли смогла бы выстрелить, имея такое тяжелое ранение. Следовательно, стрелял кто-то третий.
Я перебила его:
— И кого же они подозревают?
— Возможно, они решили, что человек в кроссовках был моим сообщником, например наемным убийцей. Они проверили состояние моего счета и выяснили, что за два дня до того я снял три тысячи марок. Но, во-первых, я не успел еще ничего потратить, а во-вторых, четверо коллег могли подтвердить, что на следующей неделе мы вместе собирались поехать в отпуск и деньги мне нужны были для этого. — Витольд нервно стряхнул пепел в мусорное ведро. — Ну вот, а где-то через четыре недели они разжали тиски и даже разрешили мне немного пожить здесь. Но через день я обязан созваниваться с ними. Кстати, а за вами не было хвоста?