Он вытащил из стоявшей на столе вазочки пластмассовый цветок и стал отрывать у него лепестки.
Только я собралась спросить, какое это имеет отношение к моей персоне, как начались упреки:
— Наверное, это ты несла фараонам весь этот бред насчет того, что Беата была влюблена в хахаля своей дочки, учителя. Да как тебе вообще пришло в голову распускать такие сплетни?
Я покраснела и заверила его, что это не сплетни и я ничего не распускала, а один-единственный раз сообщила полиции о своих подозрениях, при условии, что будет соблюдена строжайшая тайна.
Юрген заказал себе еще кружку пива.
— Полиция и тайна? Не смеши меня! В жизни не слышал такой чуши! Мы с Беатой не были романтической парочкой, но нам было хорошо вместе, и мы никогда ничего не скрывали друг от друга. Хотя тебе этого никогда не понять.
Интересно, что он имел в виду?
Я почувствовала себя оскорбленной и резко заметила, что не потерплю подобного тона. Мы с Беатой знали друг друга еще со школы, она была моей давней подругой.
— Да уж, подругой, — усмехнулся Юрген. — Про подруг сплетен не распускают. Тебе она вообще не доверяла, иначе рассказала бы то, о чем мне уже давно было известно.
— Ну и что же это? — спросила я. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
— Беата давно знала, что Вивиан встречается с учителем, она же не была дурой. Ясно, что дружок Вивиан отсюда, а не из Франкфурта, потому что она вдруг зачастила к матери в гости, брала машину Беаты и пропадала по полночи. Кроме того, этот тип, не помню его имени, с тех пор как познакомился с Вивиан, стал заявляться к ним слишком часто безо всякой причины, и каждый раз Вивиан оказывалась дома. Матери — любопытный народ! Конечно, Беата выглянула из окна, когда Вивиан как-то раз ушла из дома, не спросив разрешения взять машину. Оказалось, на углу улицы ее ждал учитель.
Я тяжело вздохнула:
— Ну хорошо, пусть она об этом знала, но почему нельзя допустить, что она сама была в него влюблена?
— Боже мой, как же ты туго соображаешь! Такие слюнтяи, как этот учитель, были не в ее вкусе, мы с ней частенько его обсуждали. А вот к его дружбе с Вивиан она относилась совершенно спокойно. «Большинство учителей — педофилы, а у Вивиан — эдипов комплекс, они идеально друг другу подходят» — это ее слова. Так ни одна женщина не скажет про мужика, в которого влюблена.
— Возможно, она говорила так только для отвода глаз, — возразила я, — чтобы ты ничего не заподозрил.
Юрген посмотрел на меня и покачал головой.
— Вы, старые девы, чудной народ! — прогремел он на весь зал, и сидевшие рядом посетители мгновенно повернулись в нашу сторону и принялись с интересом меня разглядывать.
— Извини, Рози, я не тебя имел в виду. — «А кого же еще?» — подумала я. — Но тебе, наверное, не понять: мы с Беатой не забивали себе голову всякой мутью вроде подозрений в измене.
Я собралась уходить, но он вцепился в мою руку, потный и пьяный, совсем как Хартмут несколько дней назад. Во мне поднялась холодная ярость:
— Господин Фальтерманн, отпустите меня! Я только что была на похоронах моей лучшей подруги и не настроена выслушивать оскорбления в свой адрес!
— Ага, теперь я уже господин Фальтерманн! Милостивая госпожа не желает переходить на ты с мелкой сошкой вроде меня. Беата была совсем другим человеком, лишенным высокомерия и предрассудков! И она никогда в жизни не была влюблена в этого хлюпика. — Он немного подумал. — Он, скорее, в твоем вкусе!
Мое лицо вспыхнуло, и это от него не укрылось.
— Не бери в голову, Рози. Я не хотел обижать тебя, нашу благочестивую девицу. Просто злюсь, потому что легавые меня достали. Думаю, этим я обязан тебе. Они решили, что я пригласил Беату на завтрак с шампанским и кокнул ее, поскольку она сказала, что любит другого. Им даже известно, что мы с Беатой уже бывали на этой башне раньше, — наверное, это тоже твоих рук дело.
— Могу я теперь идти? — спросила я. Мне стало совсем плохо. Казалось, только что перенесенная болезнь возвращается вновь.
— Погоди, — не унимался Юрген, — не переживай так, я честный парень и привык говорить, что думаю. Женщина твоего возраста, без мужа и детей бог знает что может нафантазировать про личную жизнь других людей. Поэтому мой тебе совет: не суй свой нос в то, что тебя не касается. Беата не покончила с собой из-за несчастной любви, а если бы она указала мне на дверь, я бы ее и пальцем не тронул. Тебе все ясно?
Я кивнула, и он наконец выпустил мою руку. Я заплатила у стойки и поспешила унести ноги.
Впоследствии в голову мне приходило множество замечательных ответов на его обвинения. Когда он начал распространяться о фантазиях старых дев, я могла бы рассказать ему о том, что Беата говорила насчет разницы между ним и Витольдом.
Как убить рослого, сильного мужчину, который может справиться с вами одной левой, если у вас нет револьвера? С помощью яда? А где взять яд? И как незаметно его подсыпать? Нет, пожалуй, нужно достать новый револьвер. Но где? Лучше бы за дело взялся профессионал, киллер! Это было бы идеальное решение. Хотя, если подумать, оно даже обсуждению не подлежит, потому что наемным убийцам нужно платить. Если верить детективным фильмам, они требуют за свои услуги по меньшей мере сто тысяч марок, а откуда мне их взять? И как я — Розмари Хирте, порядочная служащая юридической конторы, — вообще найду киллера? Я решила великодушно подарить Юргену жизнь.
Этот мерзавец даже не дал мне после похорон поговорить с Витольдом, которому наверняка нужно было с кем-нибудь пообщаться после печальной церемонии, но скорее всего не хотелось беседовать с Вивиан на виду у родственников. Уверена, он искал меня. «Тира, — сказал бы он, — моя верная подруга, пойдем к тебе домой, поболтаем немного!» Не исключено даже, что он видел, как я уходила в компании этого отвратительного Юргена Фальтерманна.
Я лежала в постели и слушала песни Брамса:
Могла ли я позволить себе терпеливо ждать, пока у Вивиан появится новая любовь? С каждым днем я необратимо старилась и дурнела. Вероятно, на какое-то время процесс удастся затормозить: можно красить волосы, пользоваться дорогой косметикой, принимать витамины и гормоны, но не за горами дни, когда и это перестанет помогать.
Пять лет назад я не задушила одного человека, и совершенно напрасно. Так было бы лучше. Мне неприятно вспоминать о происшедшем, при одной только мысли об этом я краснею от стыда. Последние несколько раз я ездила в отпуск в крайне унылом обществе. «Пожилые состоятельные господа смогут осмотреть руины, а после экскурсии искупаться на турецкой Ривьере» — под таким лозунгом проходили мои скучнейшие поездки.
Но раньше я с удовольствием ездила на заграничные курорты и не возражала против легкого отпускного флирта. Тот молодой человек говорил по-немецки почти без акцента. Его шарм и остроумие покорили меня, и однажды вечером я разрешила ему остаться у меня в номере. Через два дня он отвел меня в дорогой бутик, сказав, что в моем гардеробе должно появиться какое-нибудь платье с морскими мотивами. Приятно удивленная его хорошим вкусом и осведомленностью в вопросах моды, я прислушалась к советам и приобрела отнюдь не дешевое платье в матросском стиле, темно-синее с широким белым воротником. Если бы не он, я никогда бы не решилась на эту покупку. Платье невероятно мне шло и полностью соответствовало моему стилю — в нем я казалась еще выше и стройнее. Удивительно, как я сама до этого не додумалась.
В магазинчике имелся также отдел мужской одежды. После того как покупка матросского платья стала делом решенным, мой спутник выбрал себе шелковый костюм цвета топленого молока и примерил его. Костюм сидел на нем идеально, так же, как платье на мне. Я одобрительно кивнула. Тогда он деликатно указал на ценник и признался, что это ему не по карману, но я могла бы оказать ему финансовую поддержку. В ответ я решительно покачала головой.
— Если ты не можешь позволить себе костюм, то от покупки придется отказаться, — практично рассудила я, стараясь не показаться грубой.
И тут мой друг во всеуслышание заявил:
— Значит, ты не можешь позволить себе и молодого любовника!
Продавщица не смогла скрыть улыбку. Я заплатила за платье, вернулась в номер, поспешно собрала вещи и уехала домой. Платье оставила в отеле.
С каким удовольствием я бы прикончила этого невероятно наглого альфонса! Я долго размышляла над тем, как это можно устроить. В отеле мне не удалось бы осуществить задуманное, но любовника, как и лучшую подругу, нетрудно заманить в какое-нибудь безлюдное местечко: например, его можно было бы столкнуть со скалы.
Госпожа Ремер позвонила мне в самом приподнятом настроении. Она получила положительный ответ на свое ходатайство о предоставлении пенсии и могла больше не выходить на работу.
— Завтра я забегу, чтобы забрать вещи из стола. И еще в шкафу лежит мой зонтик.
Я предложила на днях привезти все, что нужно, ведь у нее не было машины. Кроме того, у госпожи Ремер как раз сильно отекла правая рука.
Итак, я начала складывать ее пожитки в пакет. Кроме зонтика в шкафу оказались тапочки, сиреневая вязаная кофта, растворимый кофе без кофеина, только что купленная серебристая кружка и начатая банка сгущенного молока. В ящиках стола оказались также несколько пачек бумажных носовых платков, какие-то лекарства, леденцы, рекламные проспекты, английские булавки и запасные очки.
Я просмотрела разнообразные лекарства, найденные в ее столе. Среди них были таблетки от головной боли и мигрени, баллончик со спреем для носа, мазь от ушибов и растяжений, две упаковки с препаратом дигиталиса — одна начатая, другая целая. Я знала, что при некоторых болезнях сердца прописывают средство, изготовленное на основе ядовитой наперстянки, и лекарство возбудило во мне живейший интерес. Дигитоксин — так назывался опасный компонент этой любопытной таблетки. «Показания: перегрузка миокарда, рецидивирующая тахикардия, мерцательная аритмия и нарушение сокращения предсердий в результате сердечной недостаточности» — эти слова прямо-таки окрыляли меня. Решено было не возвращать госпоже Ремер целую упаковку, а придержать ее на будущее. Никогда не знаешь, зачем может понадобиться такой сильный яд.
Дома мое любопытство усилилось. Я задумала провести маленький эксперимент — начинить ядом шоколадные конфеты. Уж я-то найду, кого ими угостить — хотя бы Вивиан.
Я заставила себя еще раз выйти из дома и наведаться в маленький магазинчик за углом. Так… Стиральный порошок, хлеб с отрубями, плавленый сыр и немного овощей пригодятся в любом случае. Однако помимо всего этого я купила еще и коробку трюфелей с апельсиновым ликером.
На кухне я выдавила таблетку из серебряной фольги. Посмотрим, получится ли вообще запихнуть эту штучку в трюфель целиком? Осторожно провертев в конфете дырочку, я, к своему удивлению, не обнаружила там жидкости: ликер был смешан с нежной, мягкой шоколадной массой. Мне удалось сделать в трюфеле небольшое углубление, засунуть туда таблетку и вновь заделать отверстие. Теперь конфета выглядела немного деформированной, как будто полежала на солнце.
Нужно было рискнуть и испытать результат на себе, засунув в рот это сомнительное лакомство. На всякий случай я еще раз перечитала инструкцию. Если пациенты с больным сердцем должны глотать такое три раза в день, то мне оно точно не повредит. Итак, главное — смелее! Я взяла конфету в рот. Нет, так не пойдет! Язык сразу же почувствовал инородное тело. Пришлось выплюнуть коричневую от шоколада таблетку: она оказалась слишком большой.
Я взяла ее, обтерла шоколад полотенцем и начала растирать в порошок. При помощи ножа удалось лишь раскрошить таблетку, а вот молоток дал отличные результаты. Просверлив вторую конфету, я наполнила ее порошком. Проблем с этим не возникло, но трюфель опять изменил форму. На вкус же он оказался таким мерзким, что я с отвращением выплюнула его в раковину. Фу, гадость какая! Такое сможет проглотить разве что человек, у которого полностью атрофировались вкусовые рецепторы! К тому же ему нужно будет съесть по меньшей мере штук двенадцать таких конфет, одну за другой, и только после этого он окочурится.
«Нет, — сказала я себе, — яды — не мой конек. Предположим, я потрачу огромное количество сил и времени на то, чтобы изготовить коробочку таких трюфелей, и анонимно пошлю их Вивиан или Фальтерманну. И что же? Вивиан съест одну штучку и выбросит остальные в мусорное ведро. А Фальтерманн — тот вообще к конфетам не притронется (у любителей пива несколько иные пристрастия) и еще, чего доброго, подарит коробку жене или новой подружке. Так не годится!» Разозлившись, я поступилась своими железными принципами и уничтожила остаток конфет, после чего положила яд на место, к остальным вещам госпожи Ремер.
Через несколько дней я навестила госпожу Ремер. Для Дискау у меня с собой была вкусная колбаска, а для его хозяйки — переписанная кассета с песнями Брамса. Госпожа Ремер обняла меня впервые за все время нашего знакомства, которое никогда не переходило за рамки умеренно-дружеских отношений.
— Госпожа Хирте, вы — единственная из всей конторы, кого мне будет не хватать. Все это время вы любезно присматривали за моей собакой. Сегодня у меня для вас тоже кое-что есть!
С таинственным выражением лица она провела меня в спальню и достала из платяного шкафа небольшую шкатулку.
— Все свое имущество я, конечно, завещаю моей дочери. Но по определенным причинам я не хочу отдавать ей одну-единственную вещь. Я дарю ее вам. — С этими словами она торжественно приколола мне на блузку брошь в тонкой золотой оправе. Брошку украшала фигурка Гермеса, вырезанная из черного обсидиана. По всей видимости, это была старая фамильная реликвия. — Вы умеете держать рот на замке, госпожа Хирте, это мне давно известно. Никто не знает отца моей дочери, я сама не поддерживаю с ним никаких контактов. Когда это произошло, ему было семнадцать, а мне уже под тридцать. Само собой разумеется, я никому не могла рассказать о том, что связалась со школьником, а о том, чтобы выйти за него замуж, даже речи не было. Я скрыла от него свою беременность и сразу же уехала из родного города. Эту брошку подарил мне он. Он просто стащил ее у своей матери. Я ни разу в жизни не отважилась надеть это украшение и не хочу, чтобы его носила моя дочь. Я сама выкормила и вырастила ее. Мне было бы больно видеть брошь на груди дочери.
Я не захотела брать вещь, с которой связано столько воспоминаний.
— Возьмите ее, — сказала госпожа Ремер, — дочери она все равно не нравится. Доставьте мне эту радость!
Меня охватили крайне противоречивые чувства. Тяжелая брошь болталась на блузке и портила тонкий шелк. А вдруг здесь был некий расчет со стороны госпожи Ремер? Ей наверняка не хотелось брать Дискау в Америку.
Глава 7
Только я собралась спросить, какое это имеет отношение к моей персоне, как начались упреки:
— Наверное, это ты несла фараонам весь этот бред насчет того, что Беата была влюблена в хахаля своей дочки, учителя. Да как тебе вообще пришло в голову распускать такие сплетни?
Я покраснела и заверила его, что это не сплетни и я ничего не распускала, а один-единственный раз сообщила полиции о своих подозрениях, при условии, что будет соблюдена строжайшая тайна.
Юрген заказал себе еще кружку пива.
— Полиция и тайна? Не смеши меня! В жизни не слышал такой чуши! Мы с Беатой не были романтической парочкой, но нам было хорошо вместе, и мы никогда ничего не скрывали друг от друга. Хотя тебе этого никогда не понять.
Интересно, что он имел в виду?
Я почувствовала себя оскорбленной и резко заметила, что не потерплю подобного тона. Мы с Беатой знали друг друга еще со школы, она была моей давней подругой.
— Да уж, подругой, — усмехнулся Юрген. — Про подруг сплетен не распускают. Тебе она вообще не доверяла, иначе рассказала бы то, о чем мне уже давно было известно.
— Ну и что же это? — спросила я. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
— Беата давно знала, что Вивиан встречается с учителем, она же не была дурой. Ясно, что дружок Вивиан отсюда, а не из Франкфурта, потому что она вдруг зачастила к матери в гости, брала машину Беаты и пропадала по полночи. Кроме того, этот тип, не помню его имени, с тех пор как познакомился с Вивиан, стал заявляться к ним слишком часто безо всякой причины, и каждый раз Вивиан оказывалась дома. Матери — любопытный народ! Конечно, Беата выглянула из окна, когда Вивиан как-то раз ушла из дома, не спросив разрешения взять машину. Оказалось, на углу улицы ее ждал учитель.
Я тяжело вздохнула:
— Ну хорошо, пусть она об этом знала, но почему нельзя допустить, что она сама была в него влюблена?
— Боже мой, как же ты туго соображаешь! Такие слюнтяи, как этот учитель, были не в ее вкусе, мы с ней частенько его обсуждали. А вот к его дружбе с Вивиан она относилась совершенно спокойно. «Большинство учителей — педофилы, а у Вивиан — эдипов комплекс, они идеально друг другу подходят» — это ее слова. Так ни одна женщина не скажет про мужика, в которого влюблена.
— Возможно, она говорила так только для отвода глаз, — возразила я, — чтобы ты ничего не заподозрил.
Юрген посмотрел на меня и покачал головой.
— Вы, старые девы, чудной народ! — прогремел он на весь зал, и сидевшие рядом посетители мгновенно повернулись в нашу сторону и принялись с интересом меня разглядывать.
— Извини, Рози, я не тебя имел в виду. — «А кого же еще?» — подумала я. — Но тебе, наверное, не понять: мы с Беатой не забивали себе голову всякой мутью вроде подозрений в измене.
Я собралась уходить, но он вцепился в мою руку, потный и пьяный, совсем как Хартмут несколько дней назад. Во мне поднялась холодная ярость:
— Господин Фальтерманн, отпустите меня! Я только что была на похоронах моей лучшей подруги и не настроена выслушивать оскорбления в свой адрес!
— Ага, теперь я уже господин Фальтерманн! Милостивая госпожа не желает переходить на ты с мелкой сошкой вроде меня. Беата была совсем другим человеком, лишенным высокомерия и предрассудков! И она никогда в жизни не была влюблена в этого хлюпика. — Он немного подумал. — Он, скорее, в твоем вкусе!
Мое лицо вспыхнуло, и это от него не укрылось.
— Не бери в голову, Рози. Я не хотел обижать тебя, нашу благочестивую девицу. Просто злюсь, потому что легавые меня достали. Думаю, этим я обязан тебе. Они решили, что я пригласил Беату на завтрак с шампанским и кокнул ее, поскольку она сказала, что любит другого. Им даже известно, что мы с Беатой уже бывали на этой башне раньше, — наверное, это тоже твоих рук дело.
— Могу я теперь идти? — спросила я. Мне стало совсем плохо. Казалось, только что перенесенная болезнь возвращается вновь.
— Погоди, — не унимался Юрген, — не переживай так, я честный парень и привык говорить, что думаю. Женщина твоего возраста, без мужа и детей бог знает что может нафантазировать про личную жизнь других людей. Поэтому мой тебе совет: не суй свой нос в то, что тебя не касается. Беата не покончила с собой из-за несчастной любви, а если бы она указала мне на дверь, я бы ее и пальцем не тронул. Тебе все ясно?
Я кивнула, и он наконец выпустил мою руку. Я заплатила у стойки и поспешила унести ноги.
Впоследствии в голову мне приходило множество замечательных ответов на его обвинения. Когда он начал распространяться о фантазиях старых дев, я могла бы рассказать ему о том, что Беата говорила насчет разницы между ним и Витольдом.
Как убить рослого, сильного мужчину, который может справиться с вами одной левой, если у вас нет револьвера? С помощью яда? А где взять яд? И как незаметно его подсыпать? Нет, пожалуй, нужно достать новый револьвер. Но где? Лучше бы за дело взялся профессионал, киллер! Это было бы идеальное решение. Хотя, если подумать, оно даже обсуждению не подлежит, потому что наемным убийцам нужно платить. Если верить детективным фильмам, они требуют за свои услуги по меньшей мере сто тысяч марок, а откуда мне их взять? И как я — Розмари Хирте, порядочная служащая юридической конторы, — вообще найду киллера? Я решила великодушно подарить Юргену жизнь.
Этот мерзавец даже не дал мне после похорон поговорить с Витольдом, которому наверняка нужно было с кем-нибудь пообщаться после печальной церемонии, но скорее всего не хотелось беседовать с Вивиан на виду у родственников. Уверена, он искал меня. «Тира, — сказал бы он, — моя верная подруга, пойдем к тебе домой, поболтаем немного!» Не исключено даже, что он видел, как я уходила в компании этого отвратительного Юргена Фальтерманна.
Я лежала в постели и слушала песни Брамса:
Витольд был хорошим психологом. Он знал, что под такую песню старая дева сможет хорошенько выплакаться. За всю свою жизнь я не плакала столько, сколько сейчас — и было от чего. В пятьдесят два года, в этом достойном сожаления возрасте, я встретила свою первую и единственную любовь. К сожалению, это произошло слишком поздно.
Ночью я срывал поцелуев розы.
Аромат их был и душист, и крепок[20].
Могла ли я позволить себе терпеливо ждать, пока у Вивиан появится новая любовь? С каждым днем я необратимо старилась и дурнела. Вероятно, на какое-то время процесс удастся затормозить: можно красить волосы, пользоваться дорогой косметикой, принимать витамины и гормоны, но не за горами дни, когда и это перестанет помогать.
Пять лет назад я не задушила одного человека, и совершенно напрасно. Так было бы лучше. Мне неприятно вспоминать о происшедшем, при одной только мысли об этом я краснею от стыда. Последние несколько раз я ездила в отпуск в крайне унылом обществе. «Пожилые состоятельные господа смогут осмотреть руины, а после экскурсии искупаться на турецкой Ривьере» — под таким лозунгом проходили мои скучнейшие поездки.
Но раньше я с удовольствием ездила на заграничные курорты и не возражала против легкого отпускного флирта. Тот молодой человек говорил по-немецки почти без акцента. Его шарм и остроумие покорили меня, и однажды вечером я разрешила ему остаться у меня в номере. Через два дня он отвел меня в дорогой бутик, сказав, что в моем гардеробе должно появиться какое-нибудь платье с морскими мотивами. Приятно удивленная его хорошим вкусом и осведомленностью в вопросах моды, я прислушалась к советам и приобрела отнюдь не дешевое платье в матросском стиле, темно-синее с широким белым воротником. Если бы не он, я никогда бы не решилась на эту покупку. Платье невероятно мне шло и полностью соответствовало моему стилю — в нем я казалась еще выше и стройнее. Удивительно, как я сама до этого не додумалась.
В магазинчике имелся также отдел мужской одежды. После того как покупка матросского платья стала делом решенным, мой спутник выбрал себе шелковый костюм цвета топленого молока и примерил его. Костюм сидел на нем идеально, так же, как платье на мне. Я одобрительно кивнула. Тогда он деликатно указал на ценник и признался, что это ему не по карману, но я могла бы оказать ему финансовую поддержку. В ответ я решительно покачала головой.
— Если ты не можешь позволить себе костюм, то от покупки придется отказаться, — практично рассудила я, стараясь не показаться грубой.
И тут мой друг во всеуслышание заявил:
— Значит, ты не можешь позволить себе и молодого любовника!
Продавщица не смогла скрыть улыбку. Я заплатила за платье, вернулась в номер, поспешно собрала вещи и уехала домой. Платье оставила в отеле.
С каким удовольствием я бы прикончила этого невероятно наглого альфонса! Я долго размышляла над тем, как это можно устроить. В отеле мне не удалось бы осуществить задуманное, но любовника, как и лучшую подругу, нетрудно заманить в какое-нибудь безлюдное местечко: например, его можно было бы столкнуть со скалы.
Госпожа Ремер позвонила мне в самом приподнятом настроении. Она получила положительный ответ на свое ходатайство о предоставлении пенсии и могла больше не выходить на работу.
— Завтра я забегу, чтобы забрать вещи из стола. И еще в шкафу лежит мой зонтик.
Я предложила на днях привезти все, что нужно, ведь у нее не было машины. Кроме того, у госпожи Ремер как раз сильно отекла правая рука.
Итак, я начала складывать ее пожитки в пакет. Кроме зонтика в шкафу оказались тапочки, сиреневая вязаная кофта, растворимый кофе без кофеина, только что купленная серебристая кружка и начатая банка сгущенного молока. В ящиках стола оказались также несколько пачек бумажных носовых платков, какие-то лекарства, леденцы, рекламные проспекты, английские булавки и запасные очки.
Я просмотрела разнообразные лекарства, найденные в ее столе. Среди них были таблетки от головной боли и мигрени, баллончик со спреем для носа, мазь от ушибов и растяжений, две упаковки с препаратом дигиталиса — одна начатая, другая целая. Я знала, что при некоторых болезнях сердца прописывают средство, изготовленное на основе ядовитой наперстянки, и лекарство возбудило во мне живейший интерес. Дигитоксин — так назывался опасный компонент этой любопытной таблетки. «Показания: перегрузка миокарда, рецидивирующая тахикардия, мерцательная аритмия и нарушение сокращения предсердий в результате сердечной недостаточности» — эти слова прямо-таки окрыляли меня. Решено было не возвращать госпоже Ремер целую упаковку, а придержать ее на будущее. Никогда не знаешь, зачем может понадобиться такой сильный яд.
Дома мое любопытство усилилось. Я задумала провести маленький эксперимент — начинить ядом шоколадные конфеты. Уж я-то найду, кого ими угостить — хотя бы Вивиан.
Я заставила себя еще раз выйти из дома и наведаться в маленький магазинчик за углом. Так… Стиральный порошок, хлеб с отрубями, плавленый сыр и немного овощей пригодятся в любом случае. Однако помимо всего этого я купила еще и коробку трюфелей с апельсиновым ликером.
На кухне я выдавила таблетку из серебряной фольги. Посмотрим, получится ли вообще запихнуть эту штучку в трюфель целиком? Осторожно провертев в конфете дырочку, я, к своему удивлению, не обнаружила там жидкости: ликер был смешан с нежной, мягкой шоколадной массой. Мне удалось сделать в трюфеле небольшое углубление, засунуть туда таблетку и вновь заделать отверстие. Теперь конфета выглядела немного деформированной, как будто полежала на солнце.
Нужно было рискнуть и испытать результат на себе, засунув в рот это сомнительное лакомство. На всякий случай я еще раз перечитала инструкцию. Если пациенты с больным сердцем должны глотать такое три раза в день, то мне оно точно не повредит. Итак, главное — смелее! Я взяла конфету в рот. Нет, так не пойдет! Язык сразу же почувствовал инородное тело. Пришлось выплюнуть коричневую от шоколада таблетку: она оказалась слишком большой.
Я взяла ее, обтерла шоколад полотенцем и начала растирать в порошок. При помощи ножа удалось лишь раскрошить таблетку, а вот молоток дал отличные результаты. Просверлив вторую конфету, я наполнила ее порошком. Проблем с этим не возникло, но трюфель опять изменил форму. На вкус же он оказался таким мерзким, что я с отвращением выплюнула его в раковину. Фу, гадость какая! Такое сможет проглотить разве что человек, у которого полностью атрофировались вкусовые рецепторы! К тому же ему нужно будет съесть по меньшей мере штук двенадцать таких конфет, одну за другой, и только после этого он окочурится.
«Нет, — сказала я себе, — яды — не мой конек. Предположим, я потрачу огромное количество сил и времени на то, чтобы изготовить коробочку таких трюфелей, и анонимно пошлю их Вивиан или Фальтерманну. И что же? Вивиан съест одну штучку и выбросит остальные в мусорное ведро. А Фальтерманн — тот вообще к конфетам не притронется (у любителей пива несколько иные пристрастия) и еще, чего доброго, подарит коробку жене или новой подружке. Так не годится!» Разозлившись, я поступилась своими железными принципами и уничтожила остаток конфет, после чего положила яд на место, к остальным вещам госпожи Ремер.
Через несколько дней я навестила госпожу Ремер. Для Дискау у меня с собой была вкусная колбаска, а для его хозяйки — переписанная кассета с песнями Брамса. Госпожа Ремер обняла меня впервые за все время нашего знакомства, которое никогда не переходило за рамки умеренно-дружеских отношений.
— Госпожа Хирте, вы — единственная из всей конторы, кого мне будет не хватать. Все это время вы любезно присматривали за моей собакой. Сегодня у меня для вас тоже кое-что есть!
С таинственным выражением лица она провела меня в спальню и достала из платяного шкафа небольшую шкатулку.
— Все свое имущество я, конечно, завещаю моей дочери. Но по определенным причинам я не хочу отдавать ей одну-единственную вещь. Я дарю ее вам. — С этими словами она торжественно приколола мне на блузку брошь в тонкой золотой оправе. Брошку украшала фигурка Гермеса, вырезанная из черного обсидиана. По всей видимости, это была старая фамильная реликвия. — Вы умеете держать рот на замке, госпожа Хирте, это мне давно известно. Никто не знает отца моей дочери, я сама не поддерживаю с ним никаких контактов. Когда это произошло, ему было семнадцать, а мне уже под тридцать. Само собой разумеется, я никому не могла рассказать о том, что связалась со школьником, а о том, чтобы выйти за него замуж, даже речи не было. Я скрыла от него свою беременность и сразу же уехала из родного города. Эту брошку подарил мне он. Он просто стащил ее у своей матери. Я ни разу в жизни не отважилась надеть это украшение и не хочу, чтобы его носила моя дочь. Я сама выкормила и вырастила ее. Мне было бы больно видеть брошь на груди дочери.
Я не захотела брать вещь, с которой связано столько воспоминаний.
— Возьмите ее, — сказала госпожа Ремер, — дочери она все равно не нравится. Доставьте мне эту радость!
Меня охватили крайне противоречивые чувства. Тяжелая брошь болталась на блузке и портила тонкий шелк. А вдруг здесь был некий расчет со стороны госпожи Ремер? Ей наверняка не хотелось брать Дискау в Америку.
Глава 7
В последнее время я стала замечать, что юношеское чувство влюбленности, которое так захватывало меня раньше, стало постепенно ослабевать. Трудно сказать, испытывала ли я некоторое облегчение от того, что мои мысли больше не были заняты одним-единственным вопросом, или, наоборот, грустила по поводу надвигающегося равнодушия старости. Но странным образом я ощутила, что способна на совершенно новые, не изведанные ранее переживания. Они незаметно проникли в мое подсознание и заняли в нем место исчезнувшей любви, заполнив вакуум, который возник в моей душе после утраты нежного чувства.
Трудно описать, как начало зарождаться во мне это чувство. Пожалуй, впервые я получила удовольствие от осознания собственного могущества там, на кладбище. Позднее прямо на улице на меня вдруг стала накатывать легкая эйфория: никто не знает, что на совести у этой порядочной с виду женщины две загубленные жизни, и значит, она сможет убивать и дальше, если захочет.
В машине играло радио. Лотте Лениа[21] исполняла песню пиратки Дженни: «Я стаканы мою вам здесь, господа, и я стелю вам потом постели…» Дженни сумела отомстить за все обиды. «Как вам знать, кто я на самом деле?» — пела Лотте Лениа, полностью перевоплотившаяся в свой персонаж.
Кем была на самом деле Рози Хирте, тоже никто не знал. Шеф и не подозревал, кому подкидывает все новые и новые неприятные поручения — работу, которую ленился выполнять сам. Когда я сидела в своем уединенном кабинете после обеда в столовой, перед моим мысленным взором проплывали физиономии отвратительно чавкающих, болтающих с набитым ртом коллег. Но стоило мне сказать «гопля!» — и с плеч летела чья-то отрубленная голова[22].
Власть над людьми оказалась даже приятнее любви. По сути, эти чувства полностью противоположны. Тот, кто любит, всегда бессилен, слаб и зависим. Но я не могла просто так вычеркнуть любовь из своей жизни: это чувство слишком много для меня значило, оно вернуло мне молодость, вдохновение и жажду деятельности, подарило новое ощущение себя и совершенно иную самооценку. Нужно было и дальше бороться за него, чтобы еще раз ощутить ту веселую беззаботность, которая витала в воздухе во время памятной прогулки по Оденвальду.
Я молилась Богу, несмотря на то что моя мать, которая была чрезмерно набожным человеком, на всю жизнь отбила у меня всякий интерес к религии. «Господи, если Ты существуешь, — говорила я, — то помоги мне впервые в жизни испытать счастье любви, которое Ты так щедро и неразборчиво раздариваешь другим людям. Я никогда ни о чем Тебя не просила. Сейчас мне действительно плохо. Если Ты есть, сделай так, чтобы Витольд полюбил меня, прошу, соедини нас. А если окажется, что Ты несправедлив, жестокосерден и не обращаешь никакого внимания на мою молитву, то я тоже буду нарушать Твои заповеди».
«Рози, да ты пытаешься шантажировать самого Господа Бога!» — с улыбкой подумала я.
От детей Беаты ничего не было слышно. Хотя раньше я не особенно ими интересовалась, теперь меня занимала их судьба. Собирались ли они продавать квартиру Беаты? В один прекрасный день я решилась набрать их номер. К телефону подошел сын, с ним я была знакома меньше всего.
— Добрый день, Рихард, — тихо сказала я. — Я только хочу узнать, не состояла ли Беата в каких-нибудь общественных организациях или объединениях — я могла бы сделать взнос в их пользу.
Последовала короткая пауза — Рихард задумался.
— Можешь пожертвовать что-нибудь в пользу «Гринпис», — предложил он.
— Да? Я и не знала, что Беата этим интересовалась.
— Не то чтобы очень, — неопределенно ответил он, — но «Гринпис» — дело нужное, и мама бы не пожалела для них денег.
Я спросила, как дела у сестер.
— До недавнего времени с нами жил дедушка: ему казалось, что он заботится о детках, но на деле все было как раз наоборот. Лесси еще здесь, а я бываю наездами. Вивиан снова уехала во Франкфурт. Как у нас дела? Конечно, плохо. От такого горя сразу не оправишься.
Я поинтересовалась, не собираются ли они продавать Беатину квартиру.
— Пока нет, — сказал он, — там еще много ее вещей, но этим, конечно, нужно будет заняться. В отце вдруг проснулась такая любовь к нам, какой мы не видели вот уже лет десять, — неожиданно сказал Рихард с мягким упреком.
Я попрощалась с ним, пообещав сделать взнос в пользу «Гринпис».
По крайней мере мне удалось узнать, что Вивиан опять живет во Франкфурте, поскольку семестр уже начался. Наверное, она больше не могла встречаться с Витольдом ежедневно, потому что в будни приходилось тратить целый час только на то, чтобы добраться в один конец. Или в молодости это ничего не стоит? Раньше у Вивиан не было машины, но, возможно, теперь она взяла «поло» Беаты.
Я позвонила Витольду. У него был такой голос, что казалось, он вот-вот расплачется. Витольд рассказал, что только что перенес тяжелую простуду. Югославская уборщица вечно устраивает ему сюрпризы: готовит какие-то жирные блюда, хотя стряпня вовсе не входит в ее обязанности. В школе ужасно много работы. Между тем приближаются осенние каникулы, и он вроде бы собирается съездить куда-нибудь с Вивиан.
— Что значит «вроде бы»? — с любопытством спросила я.
— Иногда я начинаю думать, — вздохнул Витольд, — что уже слишком стар. Молодые девушки так непредсказуемы! У нас был чудесный план — съездить на недельку в Эльзас. Но тут она звонит мне и сообщает, что собралась с подругой в Амстердам — якобы кто-то устраивает там вечеринку. Подумать только, Тира, она бросила меня из-за какой-то вечеринки! Ну, может быть, «бросила», — это слишком сильно сказано, — поправился он. — В принципе я не имею ничего против спонтанных решений. Но ведь наш поход по Вогезам[23] был уже продуман до мелочей…
Разочарование Витольда было мне на руку, но ради сохранения приличий пришлось вежливо ему посочувствовать. Нужно использовать появившийся шанс и предложить ему утешительную прогулку в один из осенних дней.
— Жаль, что ты работаешь, — сказал Витольд. — Я хочу все-таки претворить свои планы в жизнь и отправиться в этот поход в компании коллег и друзей.
Я мгновенно приняла решение и заявила, что в любое время могу взять отпуск.
— Правда? — Он задумался. — Слушай, Тира, ты пока с этим не торопись. Я хотел собрать человек восемь или десять, но еще не говорил с ними об этом. Как только все определится, я дам тебе знать.
По-моему, он не пришел в восторг от моего предложения присоединиться к их компании, ноиного трудно было ожидать. Ведь он уже настроился на путешествие с Вивиан и теперь лишь из упрямства не хотел отказываться от этой затеи.
Вивиан! Мысленно я побеседовала с ней с глазу на глаз, почему-то представив себя в роли Беаты. «Правильно, Вивиан! — говорила я. — Поезжай в Амстердам! В твоем возрасте гораздо естественнее проводить время в компании сверстников, чем таскаться по Вогезам с учителем, который вдвое старше тебя. И вообще, пусть он помучается, пусть пострадает! Тебе самой в жизни еще много придется вытерпеть от мужчин!»
Судьбу Вивиан нетрудно было предугадать. У этой аморальной особы полностью отсутствовал материнский инстинкт. Брак вряд ли являлся целью всей ее жизни — замужество казалось ей чем-то мещанским. Как и я, она превратится в старую каргу, разве что с более бурным прошлым. Вдруг я поняла, что от Вивиан не исходит никакой угрозы. Даже удивительно, как это я раньше всерьез могла обдумывать планы ее убийства!
Не дожидаясь звонка Витольда, я выложила шефу свои пожелания насчет отпуска, сказав, что на следующей неделе хочу отправиться с друзьями в поход по Эльзасу.
— Ничего не выйдет, госпожа Хирте, — безапелляционным тоном заявил он. — Осенью как раз уйдут в отпуск господин Мюллер и госпожа Флори. Кроме того, вы лучше меня знаете, что на следующей неделе у нас слишком много дел. В сентябре я предлагал вам куда-нибудь съездить, но вы не захотели. Так что мне очень жаль!
Чтобы показать, что разговор окончен, он вернулся к своим бумагам, явно ожидая моего ухода. Я, как всегда, подчинилась.
В кабинете меня охватила ярость. Все эти годы я совершенно безвозмездно работала сверхурочно, стоило ему только попросить. Я никогда не высказывала собственных пожеланий, брала на себя всю самую тяжелую работу и оказывала старику всяческую поддержку. Впервые в жизни я попросила что-то для себя и, конечно же, получила отказ. Подумаешь — он вечно говорит со мной заискивающим тоном! Это всего лишь инструмент беззастенчивой эксплуатации!
В воображении одна за другой возникали отрадные картины: вот начальник жует свой утренний бутерброд, который обыкновенно лежит в правом нижнем ящике его стола. Крысиный яд! Шефа ждет долгая, мучительная смерть! Но в случае его кончины отпуска мне точно никто не даст, потому что на мои плечи лягут все дела, с которыми не успел разобраться он сам.
Я снова постучалась к нему в кабинет.
— Вижу, вам совершенно наплевать на мои интересы, хотя вот уже много лет я забочусь о соблюдении ваших. Поэтому я решила уволиться. — Мне удалось произнести это решительным, хладнокровным тоном, несмотря на то что я кипела от желания убить его.
Начальник всерьез испугался:
— Ради Бога, госпожа Хирте! Уверен, мы сможем договориться, вы неправильно меня поняли! Я всегда шел навстречу своим подчиненным во всем, что касалось отпуска!
«Да уж, — подумала я, — главное, чтобы они соглашались с твоими планами — тогда ты великодушно даешь им согласие».
— Госпожа Хирте, вы же пошутили насчет увольнения! В последнее время на вас навалилось слишком много. До меня дошли слухи о смерти вашей подруги. Вы сможете уйти в отпуск, даже если мне лично придется взять на себя часть вашей работы!
Ладно. Здесь я оказалась победителем. Но вдруг из похода ничего не выйдет? Витольд может пригласить друзей, а меня позвать не захочет. С другой стороны, тогда он не стал бы посвящать меня в свои планы.
Трудно описать, как начало зарождаться во мне это чувство. Пожалуй, впервые я получила удовольствие от осознания собственного могущества там, на кладбище. Позднее прямо на улице на меня вдруг стала накатывать легкая эйфория: никто не знает, что на совести у этой порядочной с виду женщины две загубленные жизни, и значит, она сможет убивать и дальше, если захочет.
В машине играло радио. Лотте Лениа[21] исполняла песню пиратки Дженни: «Я стаканы мою вам здесь, господа, и я стелю вам потом постели…» Дженни сумела отомстить за все обиды. «Как вам знать, кто я на самом деле?» — пела Лотте Лениа, полностью перевоплотившаяся в свой персонаж.
Кем была на самом деле Рози Хирте, тоже никто не знал. Шеф и не подозревал, кому подкидывает все новые и новые неприятные поручения — работу, которую ленился выполнять сам. Когда я сидела в своем уединенном кабинете после обеда в столовой, перед моим мысленным взором проплывали физиономии отвратительно чавкающих, болтающих с набитым ртом коллег. Но стоило мне сказать «гопля!» — и с плеч летела чья-то отрубленная голова[22].
Власть над людьми оказалась даже приятнее любви. По сути, эти чувства полностью противоположны. Тот, кто любит, всегда бессилен, слаб и зависим. Но я не могла просто так вычеркнуть любовь из своей жизни: это чувство слишком много для меня значило, оно вернуло мне молодость, вдохновение и жажду деятельности, подарило новое ощущение себя и совершенно иную самооценку. Нужно было и дальше бороться за него, чтобы еще раз ощутить ту веселую беззаботность, которая витала в воздухе во время памятной прогулки по Оденвальду.
Я молилась Богу, несмотря на то что моя мать, которая была чрезмерно набожным человеком, на всю жизнь отбила у меня всякий интерес к религии. «Господи, если Ты существуешь, — говорила я, — то помоги мне впервые в жизни испытать счастье любви, которое Ты так щедро и неразборчиво раздариваешь другим людям. Я никогда ни о чем Тебя не просила. Сейчас мне действительно плохо. Если Ты есть, сделай так, чтобы Витольд полюбил меня, прошу, соедини нас. А если окажется, что Ты несправедлив, жестокосерден и не обращаешь никакого внимания на мою молитву, то я тоже буду нарушать Твои заповеди».
«Рози, да ты пытаешься шантажировать самого Господа Бога!» — с улыбкой подумала я.
От детей Беаты ничего не было слышно. Хотя раньше я не особенно ими интересовалась, теперь меня занимала их судьба. Собирались ли они продавать квартиру Беаты? В один прекрасный день я решилась набрать их номер. К телефону подошел сын, с ним я была знакома меньше всего.
— Добрый день, Рихард, — тихо сказала я. — Я только хочу узнать, не состояла ли Беата в каких-нибудь общественных организациях или объединениях — я могла бы сделать взнос в их пользу.
Последовала короткая пауза — Рихард задумался.
— Можешь пожертвовать что-нибудь в пользу «Гринпис», — предложил он.
— Да? Я и не знала, что Беата этим интересовалась.
— Не то чтобы очень, — неопределенно ответил он, — но «Гринпис» — дело нужное, и мама бы не пожалела для них денег.
Я спросила, как дела у сестер.
— До недавнего времени с нами жил дедушка: ему казалось, что он заботится о детках, но на деле все было как раз наоборот. Лесси еще здесь, а я бываю наездами. Вивиан снова уехала во Франкфурт. Как у нас дела? Конечно, плохо. От такого горя сразу не оправишься.
Я поинтересовалась, не собираются ли они продавать Беатину квартиру.
— Пока нет, — сказал он, — там еще много ее вещей, но этим, конечно, нужно будет заняться. В отце вдруг проснулась такая любовь к нам, какой мы не видели вот уже лет десять, — неожиданно сказал Рихард с мягким упреком.
Я попрощалась с ним, пообещав сделать взнос в пользу «Гринпис».
По крайней мере мне удалось узнать, что Вивиан опять живет во Франкфурте, поскольку семестр уже начался. Наверное, она больше не могла встречаться с Витольдом ежедневно, потому что в будни приходилось тратить целый час только на то, чтобы добраться в один конец. Или в молодости это ничего не стоит? Раньше у Вивиан не было машины, но, возможно, теперь она взяла «поло» Беаты.
Я позвонила Витольду. У него был такой голос, что казалось, он вот-вот расплачется. Витольд рассказал, что только что перенес тяжелую простуду. Югославская уборщица вечно устраивает ему сюрпризы: готовит какие-то жирные блюда, хотя стряпня вовсе не входит в ее обязанности. В школе ужасно много работы. Между тем приближаются осенние каникулы, и он вроде бы собирается съездить куда-нибудь с Вивиан.
— Что значит «вроде бы»? — с любопытством спросила я.
— Иногда я начинаю думать, — вздохнул Витольд, — что уже слишком стар. Молодые девушки так непредсказуемы! У нас был чудесный план — съездить на недельку в Эльзас. Но тут она звонит мне и сообщает, что собралась с подругой в Амстердам — якобы кто-то устраивает там вечеринку. Подумать только, Тира, она бросила меня из-за какой-то вечеринки! Ну, может быть, «бросила», — это слишком сильно сказано, — поправился он. — В принципе я не имею ничего против спонтанных решений. Но ведь наш поход по Вогезам[23] был уже продуман до мелочей…
Разочарование Витольда было мне на руку, но ради сохранения приличий пришлось вежливо ему посочувствовать. Нужно использовать появившийся шанс и предложить ему утешительную прогулку в один из осенних дней.
— Жаль, что ты работаешь, — сказал Витольд. — Я хочу все-таки претворить свои планы в жизнь и отправиться в этот поход в компании коллег и друзей.
Я мгновенно приняла решение и заявила, что в любое время могу взять отпуск.
— Правда? — Он задумался. — Слушай, Тира, ты пока с этим не торопись. Я хотел собрать человек восемь или десять, но еще не говорил с ними об этом. Как только все определится, я дам тебе знать.
По-моему, он не пришел в восторг от моего предложения присоединиться к их компании, ноиного трудно было ожидать. Ведь он уже настроился на путешествие с Вивиан и теперь лишь из упрямства не хотел отказываться от этой затеи.
Вивиан! Мысленно я побеседовала с ней с глазу на глаз, почему-то представив себя в роли Беаты. «Правильно, Вивиан! — говорила я. — Поезжай в Амстердам! В твоем возрасте гораздо естественнее проводить время в компании сверстников, чем таскаться по Вогезам с учителем, который вдвое старше тебя. И вообще, пусть он помучается, пусть пострадает! Тебе самой в жизни еще много придется вытерпеть от мужчин!»
Судьбу Вивиан нетрудно было предугадать. У этой аморальной особы полностью отсутствовал материнский инстинкт. Брак вряд ли являлся целью всей ее жизни — замужество казалось ей чем-то мещанским. Как и я, она превратится в старую каргу, разве что с более бурным прошлым. Вдруг я поняла, что от Вивиан не исходит никакой угрозы. Даже удивительно, как это я раньше всерьез могла обдумывать планы ее убийства!
Не дожидаясь звонка Витольда, я выложила шефу свои пожелания насчет отпуска, сказав, что на следующей неделе хочу отправиться с друзьями в поход по Эльзасу.
— Ничего не выйдет, госпожа Хирте, — безапелляционным тоном заявил он. — Осенью как раз уйдут в отпуск господин Мюллер и госпожа Флори. Кроме того, вы лучше меня знаете, что на следующей неделе у нас слишком много дел. В сентябре я предлагал вам куда-нибудь съездить, но вы не захотели. Так что мне очень жаль!
Чтобы показать, что разговор окончен, он вернулся к своим бумагам, явно ожидая моего ухода. Я, как всегда, подчинилась.
В кабинете меня охватила ярость. Все эти годы я совершенно безвозмездно работала сверхурочно, стоило ему только попросить. Я никогда не высказывала собственных пожеланий, брала на себя всю самую тяжелую работу и оказывала старику всяческую поддержку. Впервые в жизни я попросила что-то для себя и, конечно же, получила отказ. Подумаешь — он вечно говорит со мной заискивающим тоном! Это всего лишь инструмент беззастенчивой эксплуатации!
В воображении одна за другой возникали отрадные картины: вот начальник жует свой утренний бутерброд, который обыкновенно лежит в правом нижнем ящике его стола. Крысиный яд! Шефа ждет долгая, мучительная смерть! Но в случае его кончины отпуска мне точно никто не даст, потому что на мои плечи лягут все дела, с которыми не успел разобраться он сам.
Я снова постучалась к нему в кабинет.
— Вижу, вам совершенно наплевать на мои интересы, хотя вот уже много лет я забочусь о соблюдении ваших. Поэтому я решила уволиться. — Мне удалось произнести это решительным, хладнокровным тоном, несмотря на то что я кипела от желания убить его.
Начальник всерьез испугался:
— Ради Бога, госпожа Хирте! Уверен, мы сможем договориться, вы неправильно меня поняли! Я всегда шел навстречу своим подчиненным во всем, что касалось отпуска!
«Да уж, — подумала я, — главное, чтобы они соглашались с твоими планами — тогда ты великодушно даешь им согласие».
— Госпожа Хирте, вы же пошутили насчет увольнения! В последнее время на вас навалилось слишком много. До меня дошли слухи о смерти вашей подруги. Вы сможете уйти в отпуск, даже если мне лично придется взять на себя часть вашей работы!
Ладно. Здесь я оказалась победителем. Но вдруг из похода ничего не выйдет? Витольд может пригласить друзей, а меня позвать не захочет. С другой стороны, тогда он не стал бы посвящать меня в свои планы.