Страница:
Артикуса Медропа она нашла во дворе; тот раскладывал на своем лотке у подножия лестницы нарезанный дерн.
— Мастер Медроп… — начала Керис, но старик перебил ее:
— Ну и прекрасный дерн я для вас раздобыл, — ткнул он в заготовленные пласты мускулистой рукой. Несмотря на возраст, он было ловок и сухощав, даже лицо его казалось жилистым. — Скажи об этом своему папаше, когда он вернется домой. Я нарезал его в поле на холме Джекитт, там цветет много ромашек и колокольчиков. Летом вашей крышей любоваться можно будет. Пришлось поспорить в Управе, чтобы мне разрешили взять дерн: законники упирались, как сам Владыка Карасма, скажу я тебе.
— Мастер Медроп, — не выдержала Керис, — ты видел Топор?
Старик равнодушно посмотрел на девушку.
— Ясное дело, видел, или, вернее, не видел. Его больше нет. — Он наклонился и стал накладывать пласты дерна на лоток. — Чего теперь о нем вспоминать, девонька.
— Чего вспоминать? Как же можно забыть гору?
— Проще простого — ее нет, и все тут. Это ж далеко, да и зачем она нам, даже когда была. Они, Непроходимые, за пределами Порядка. Пока живет Постоянство — а это будет, пока мы живем праведно, — к чему тревожиться? Ты, девонька, лучше побеспокойся о балке в сарае. Больше года или двух она не продержится, новый дерн не поможет крыше, если балка рухнет.
Керис позволила болтовне старика отвлечь себя от исчезновения горы.
— Так мы уже лет пять назад посадили дерево на замену, но в Управе говорят, что можно будет спилить то, из которого получится балка, только когда нашему будет десять лет. И мы давно уже записались в очередь за буреломом, да только список желающих такой длинный, что придется ждать не один год. — Керис знала, как недоволен этим был ее отец, считавший, что Управе не следовало бы так противиться ввозу древесины из Неустойчивости.
Артикус закряхтел.
— Ну, законникам не понравится, если крыша рухнет. Это ведь изменит ландшафт, и что тогда? Я скажу в Управе, что балка сгнила. Может быть, тогда они передумают.
Керис поблагодарила старика и вернулась в лавку, но не удержалась и снова бросила взгляд на покрытые снегом вершины. Горы всегда казались такими неизменными, такими неподдающимися — даже времени. Девушка не помнила никаких перемен в их очертаниях. Впрочем, может быть, напрасно было считать, будто горы не меняются. В конце концов, они же не похожи теперь на предметы, по сходству с которыми были названы. Чепец носили все замужние женщины, но Керис никогда не видела чепца, похожего на Чепец — гору, одну из Непроходимых. Если уж на то пошло, гора больше напоминала треуголку наставника. Клобук тоже ничем не походил на головной убор, без которого вдовам не разрешалось выходить из дому.
Керис в первый раз задумалась о том, сколько изменений вокруг должно было произойти за тысячу лет со времени Разрушения, но это была не та мысль, на которой ей хотелось задерживаться.
Бросив последний взгляд на изменившиеся очертания Непроходимых, девушка вернулась на свой табурет и взялась за работу.
Для первого дня лета было очень тепло. Иногда в Первом Постоянстве, в тени гор, наступление теплого сезона запаздывало, но в этом году погода обещала быть жаркой. Солнечные лучи лились в открытую дверь, на полу рядом с кипой листов кальки, свернувшись в пушистый комок, спала кошка. Ветерок, катавший по прилавку свиток пергамента, нес нежные весенние ароматы.
Керис была одета легко; закатав рукава и высоко подоткнув юбку (что, может быть, и вызвало смешки Благородных), она наслаждалась ощущением солнечного тепла на коже, работая над образцом новой карты.
Девушка окунула в краску тонкую кисточку и мгновение помедлила, прежде чем коснуться листа пергамента, приколотого к чертежной доске. Такая заминка стала для нее ритуалом, чем-то, что она совершала не задумываясь, — из почтения к отцу. Ему не нравилось, что Керис раскрашивает карты, и он примирился с этим, только когда убедился, что такие карты пользуются большим спросом. Согласие с нововведением дочери не мешало ему, правда, ворчать, ругая новомодные идеи и глупые женские выдумки. Воспоминание об этом вызывало у Керис чувство вины каждый раз, когда она окунала кисточку в растительную краску, — поэтому она и медлила.
Однако когда Керис раскрасила лес Таггарт на карте зеленым, это оживило сделанный тушью чертеж. Под кисточкой девушки карта оживала, но все же Керис приходилось сдерживать желание превратить ее в произведение искусства, чтобы не нарушить точности, — ведь недаром она была дочерью картографа.
Кошка у двери фыркнула и беспокойно завозилась. Керис продолжала работать, размышляя при этом о новой ужасной дыре в линии гор на горизонте, о своей матери, о брате… Мысли эти были невеселыми и тревожными, и прогнать их удавалось, только сосредоточившись на работе. Карта постепенно приобретала знакомые очертания. Первое Постоянство, раскинувшееся у подножия Непроходимых (проклятие, придется теперь стирать Топор), похожее на овал, с многочисленными городками и деревнями и единственным большим городом, Драмлином; на другом берегу Струящейся. Второе Постоянство — меньшая, совершенно круглая равнинная территория… Между ними — Блуждающий, но поток леу Керис пока не стала наносить на карту — нужно было дождаться, когда вернется отец с новыми координатами Твари.
Кисточка переместилась к Третьему Постоянству, прихотливый контур границы которого отражал складки пересеченной местности вокруг…
Отвлекла Керис от работы кошка: она подняла голову, прижала уши и зашипела. Снаружи донесся шум — какие-то всадники свернули с дороги, проходящей мимо дома, и остановились у лавки. Керис стала мыть кисточку; она сама сделала ее из кошачьего меха и не собиралась позволить краске засохнуть, пока она будет обслуживать покупателей.
Кошка — названная матерью Керис Ерри — встала, изящно потянулась и вскочила на прилавок. Керис рассеянно погладила ее и убрала незаконченную карту на полку. В этот момент двое всадников остановились перед дверью лавки; их кони — верховые и вьючные — были приземистыми животными, более привычными к пахоте, чем к далеким путешествиям. Керис быстро расправила юбку и пригладила волосы, пытаясь придать себе опрятный вид. Она достигла возраста паломничества и считала себя взрослой, но не могла, к своему огорчению, не знать, что посетителям лавки она казалась скорее девочкой, чем женщиной. Ее фигура оставалась мальчишеской, и Керис давно примирилась с сознанием, что женственные округлости появятся у нее, возможно, только после рождения первого ребенка. Не улучшали дела и волосы неопределенного каштанового цвета, а также покрытая веснушками кожа. В результате Керис выглядела скорее сорванцом, чем взрослой девушкой.
Хорошенькой ее не делали даже серые глаза, отливающие голубизной в ясные дни и похожие на зимнее небо в ненастье. Слишком длинный нос, слишком широкий рот и чересчур решительный подбородок, большие руки и длинные ноги никак не соответствовали образцам девичьей красоты; впрочем, при всем этом Керис была скорее незаметной, чем уродливой. Она была из тех женщин, мимо которых мужчины на улице проходят, не оглядываясь, не замечая в них ни страсти, ни ума, ни характера только потому, что лицо и фигура не обещают ничего, кроме посредственности.
Керис, конечно, огорчала ее внешность, но девушка никогда особенно о ней не задумывалась, не имея пока еще для того оснований. Ее единственный опыт общения с противоположным полом заключался в сопротивлении редким попыткам прыщавых юнцов сунуть руку ей под блузку, когда темными зимними вечерами они вместе возвращались домой из школы; если это и значило быть женщиной, то Керис не завидовала смазливым девчонкам — привлекательность только создала бы больше подобных проблем.
Тем не менее сейчас, глядя, как молоденькая женщина примерно ее возраста соскользнула с лошади в раскрытые объятия спутника, Керис пожалела, что не выглядит солиднее. Покупатели чаше прислушивались к словам человека, продающего карты, если считали, что тот обладает достаточным жизненным опытом.
Молодожены, решила Керис, собравшиеся в паломничество, прежде чем устроиться в своем новом доме и завести детей. Ей не раз приходилось видеть такие пары.
Мужчина и женщина вместе вошли в лавку, обеспокоенные, усталые, покрытые пылью, явно мечтающие о возможности умыться и отдохнуть.
— Привет, — сказал мужчина, делая положенный кинезис: правая рука коснулась лба и губ. — Нам посоветовали обзавестись картой Первого Постоянства и сказали, что купить ее можно здесь. Можем мы видеть картографа?
Керис, также сделав кинезис, покачала головой:
— К сожалению, нет. — «Сына хозяина тоже нет на месте, как было бы положено, — подумала она, — Впрочем, я же здесь, так в чем дело?» — Могу я вам помочь? Вы паломники?
— Да, из Второго Постоянства, — с печальным вздохом, вырвавшимся из глубины души, ответила женщина. Керис сразу почувствовала к ней симпатию.
— Дорога была трудной?
— Ужасной! Двое сделались мечеными, — только представь: двое! И пришлось пересечь целых шесть потоков леу, четырех из которых не было на карте. Проводник сказал, что ничего подобного не видел многие годы.
— Жена не хочет возвращаться обратно, — уныло заметил мужчина.
— У проводника будут уже новые карты к тому времени, когда вы двинетесь в обратный путь, да и вероятность оказаться мечеными при возвращении меньше, — попыталась утешить их Керис. — Такое обычно случается при первой попытке пересечь поток леу.
— Да, так нам говорили, — ответила женщина. — Но я слышала, что все же это может произойти.
— Может, конечно, но только очень редко.
— Не хочу я возвращаться. Ведь если мы останемся здесь, паломничество все равно будет считаться совершенным?
— Ну, Кози, — с покровительственным терпением заговорил мужчина, — ты же сама знаешь, что начнешь скучать по своей маме и сестрице, не пройдет и нескольких недель. Мы должны вернуться. — Он повернулся к Керис. — Нам нужна карта Драмлина, девица.
Керис показала на карту, висевшую на стене позади прилавка:
— У нас есть вот такие. На них отмечены все постоялые дворы для паломников и все святые места в городе, которые положено посетить. А есть еще и такие. — Керис расстелила на прилавке другую карту. — Здесь изображено Первое Постоянство целиком и нанесен самый удобный маршрут от храма к храму. Видите? Они все пронумерованы. Те, посещение которых обязательно, отмечены красным, остальные — синим. Названия написаны рядом.
Кози с сомнением посмотрела на схему:
— Вряд ли мы разберемся в карте. Мы ведь простые крестьяне…
Ее муж смущенно кивнул, подтверждая слова женщины.
— Ну, тут на самом деле ничего трудного нет, — ответила Керис. — Представь себе, что ты птица и смотришь на землю сверху. Так ты и будешь видеть окрестности: все будет казаться очень маленьким и немного странным, потому что ты смотришь сверху. Вот посмотри: это лес, а это — дорога. А здесь — деревня: видишь домики? А вот это — речка…
— Ох! Ты только посмотри, Джакс, — мельница!
— Правильно. Так что если ты выйдешь на эту дорогу и захочешь добраться до того храма, тебе нужно будет свернуть направо на перекрестке у мельницы.
— Надо же, как все просто! Джакс, ты видишь? Если у нас будет карта, можно не платить проводнику!
— Так гораздо дешевле, — согласилась Керис. — И всегда можно спросить дорогу, после того как вы посмотрите на карту и решите, куда хотите отправиться.
— Сколько стоит карта? — спросил Джакс.
— Та, что на кальке, — сребреник. Пергаментная дешевле, всего полсребреника. Но для нее нужен кожаный футляр, а он стоит двадцать медяков.
— Сребреник за карту — это дешево, — с удивлением сказала Кози. — Я думала, карты очень дорогие. Мы решили, что нанять проводника обойдется дешевле.
— Карты Неустойчивости действительно дорогие. Картографы вроде моего отца проводят там половину каждого года, рискуя жизнью. Ну а карты Постоянств почти не требуют поправок: благодаря Закону в Постоянствах ничего не меняется. Послушайте, если хотите получить совет, могу сказать вам вот что. Не стоит ехать прямо в Драмлин. Посетите сначала храм Посвященной Марлед. До него всего полчаса езды в сторону от главной дороги, когда отъедете от Кибблберри. Вот здесь, видите? — Она показала изображение храма на карте. — Этот храм из обязательных. Рядом с ним есть монастырская гостиница, а за небольшую плату вы можете стать лагерем в поле. Храм построен на том месте, где Посвященная молила Создателя простить ей неверие. Она, конечно, тогда еще не была Посвященной. Там можно увидеть скалу, которая расплавилась, когда Создатель послал Марлед предостережение. И у реки чудесные места — как раз то, что нужно для отдыха после трудного путешествия и для того, чтобы испросить у Создателя прощения за грехи. Самое лучшее начало паломничества!
— Звучит очень соблазнительно, — вздохнула Кози. — Я так устала!
— Драмлин в полутора днях пути от Кибблберри, — добавила Керис. — Если вы отправитесь в храм Посвященной Марлед, а не в город, то сможете оттуда проехать в следующий обязательный храм, храм Посвященного Галлико, а потом и еще в один. Затем можно свернуть сюда, — палец Керис скользил по карте, — и посетить еще пять небольших святилищ; все они находятся в лесу Таггарт. Можно выбрать и другой маршрут — к обители Посвященной Фелмины. Вот здесь вы вернетесь на главную дорогу. Если вы посетите и некоторые другие храмы, то выедете к Драмлину с севера. Большинство паломников так и делают.
Кози повернулась к мужу:
— Давай и мы выберем этот путь, Джакс!
Тот решительно расправил плечи.
— Хорошо. Мы покупаем эту карту. Насчет второй…
Керис улыбнулась:
— Знаете, я не должна бы вам этого говорить, но в городе вы всего за несколько медяков купите подержанную карту у какого-нибудь паломника, который уже возвращается в собственное Постоянство. Может быть, вам и эту удастся продать, хотя такое сделать будет труднее: большинство паломников уже запасутся картами здесь по дороге в Драмлин.
Мужчина явно повеселел.
— Прекрасная мысль! — Он порылся в кошеле, который висел у него на шее, и достал сребреник.
Керис скатала карту и перевязала ее лентой.
— Вот, держи. И да будет с вами в пути благословение Создателя! — Она сделала прощальный кинезис.
— Спасибо, — ответила Кози, тоже делая соответствующий жест. — Ты такая милая! Я уже смотрю теперь на паломничество без такого страха, как раньше.
Керис подошла к двери и смотрела, как супруги садятся на коней и уезжают. Потом девушка вернулась в лавку и взяла с прилавка монету. Поколебавшись мгновение, она опустила сребреник в карман фартука.
Из соседней комнаты донесся слабый голос:
— Они уехали?
— Да, мама, уехали, — ответила Керис. Она прошла в основное помещение дома — кухню, где на постели у окна лежала ее мать, закутанная в одеяла, несмотря на теплый день. Из-под одеяла были видны лишь бледное изможденное лицо женщины и худые руки, беспокойно перебирающие заплатанное покрывало.
— Твой отец сказал бы, что ты выбросила верный заработок — не продала вторую карту.
Керис кивнула, ничуть не раскаиваясь.
— Они крестьяне, денег у них немного. Обойдемся мы без их сребреника. — Девушка всплеснула руками. — Едут на тех же лошадях, на которых и пашут, бедняги. Наверное, они год потом не смогут свести вместе колени. А жена из уважения к Закону уже и юбку надела — должно быть, ей ужасно неудобно теперь ехать на таком коне.
— Но, Керис…
Девушка не дала матери закончить фразу.
— Безобразие, что им вообще пришлось сюда ехать, рисковать жизнью, пересекая Неустойчивость, — и ради чего?
— Ради спасения души, Керис, милая.
— Но почему это нужно для спасения души? Разве не достаточно, если они будут молиться в храмах собственного Постоянства? Почему все мы обязаны совершить раз в жизни такое никчемное путешествие и почему церковное проклятие и ад грозят тем, кто этого не сделает, какую бы праведную жизнь они ни вели? По-моему, паломничество нужно церкви просто для того, чтобы стричь овечек-верующих.
— Чепуха, милая, и ты это знаешь. Если им понадобится, церковники обдерут нас ничуть не меньше в наших местных храмах. Мы совершаем паломничество, потому что так желает Создатель: мы должны хоть раз в жизни показать, что ставим его выше наших личных желаний и даже выше собственной безопасности.
— Неужели Создатель так… так мелочен? Это неправильно, мама. Люди ведь умирают в Неустойчивости, умирают или становятся мечеными, и их изгоняют из Постоянств, так что они уже никогда не могут вернуться к своим близким, — разве это справедливо?
Выражение лица женщины говорило о том, что она уже много раз слышала такие речи от дочери. Она спокойно ответила:
— Те, кто умирает, попадают прямиком на небеса. Ты была бы более терпима в вопросах веры и Закона, если бы была старше и ближе к смерти, дитя.
Керис поморщилась. Слова матери отозвались болью в ее душе: девушка прекрасно видела, что той становится все хуже. Огромная опухоль, поселившаяся внутри у Шейли Кейлен, высасывала из нее жизнь. Женщина стала немощной. Даже ее волосы, когда-то густые и роскошные, казались теперь ломкими и тонкими, как кружево, украшающее ворот ее ночной рубашки. Такая вольность была нарушением Закона, но ясно говорила: раньше Шейли была сильна духом и готова восстать против тирании наставников, даже если это и выражалось всего лишь в украшении нижнего белья. Керис сказала матери с непривычной нежностью:
— Отец скоро вернется домой. Может, даже еще сегодня.
— Может быть. Но, Керис, ты ведь слышала, что сказала та паломница: им на пути встретилось четыре не нанесенных на карту потока леу. Отцу придется много потрудиться. Ты положила сребреник в кассу?
Керис покачала головой и вынула монету из кармана.
— Чтобы Фирл пропил или проиграл его? Нет. Сребреник пойдет на снотворное тебе, и еще останется, чтобы заплатить мастеру Фериту за ямс и лук, которые он купил для нас на рынке на прошлой неделе. Фирлу незачем об этом знать.
Мать вздохнула.
— Мне не нужно… — начала она, но ее прервал неожиданный отчаянный визг кошки.
— Ерри! — удивленно воскликнула Керис и выглянула в лавку, чтобы узнать, что так испугало обычно спокойное животное. Во дворе спешивался еще один посетитель.
— Тихо! — зашипела на кошку Керис. Та забилась в угол и сердито била хвостом. Керис посмотрела за дверь, подумав, что дело в собаке, которая может сопровождать путника, но ничего не увидела. У двери оказались привязаны две переправные лошади, одинаковые, как близнецы. Маленькие, с толстыми шеями, жесткими гривами и жилистыми ногами, с покрытыми черными и коричневыми полосами грязно-серыми шкурами, эти животные не блистали красотой и часто вызывали насмешки тех, кому не приходилось на них ездить. Их ценность заключалась в выносливости — переправные лошади могли скакать много часов, неся тяжелые вьюки, — а также в умении прыгать: не в высоту, а в ширину. Задние ноги таких коней были подобны стальным пружинам, но при этом их спины были узкими и с хорошей прослойкой жира, так что ездить на них было удобно. За такие достоинства переправным лошадям прощали плохой характер и нетерпеливость. Жители Неустойчивости — те леувидцы, чьи семьи жили в Постоянствах, но кто зарабатывал на жизнь как проводник, картограф или торговец, — не признавали никаких других коней и по традиции возмущались, если такие животные попадали в чужие руки.
Даже если бы она не увидела коней, Керис скоро поняла бы, что их владелец — житель Неустойчивости. Его окружала аура уверенности в себе и пренебрежения к общепринятому, типичная для тех, кто выбирал себе занятие за пределами Постоянств. Проводники, курьеры, купцы, картографы — люди, ведущие полную опасностей и часто одинокую жизнь, обращали мало внимания на условности, и хотя некоторые терялись, оказавшись в городе, по большей части обладали той же спокойной уверенностью в себе, что и этот человек. Его коричневая одежда была такого же высокого качества, как и одежда Благородных, но лишь в общих чертах соответствовала требованиям Закона. Керис предположила, что путник больше заботился об удобстве, чем об одобрении наставников. С виду ему было лет тридцать пять — сорок. Когда он ловко спрыгнул с коня, девушка заметила длинный кнут, висевший на луке седла. Она видела такое оружие и раньше — плетеная кожа была унизана кусочками стекла — и сразу подумала: что за крутой парень. Глаза человека походили на черный обсидиан; взгляд, который он бросил на Керис, выражал полное отсутствие интереса. Он не видел в девушке ничего, что могло бы вызвать хоть проблеск любопытства, и заглянул в лавку поверх ее головы.
Керис, униженная и задетая, отвернулась от посетителя и прошла за прилавок.
Человек остановился в дверях и оглядел помещение. Даже делая приветственный кинезис, он, казалось, все еще не замечал девушки. Когда он заговорил, он смотрел на карты на стенах, а не на нее. Голос его, резкий и неприятный, напомнил Керис скрежет камней, катящихся с горы.
— Пирс здесь? — спросил он. Говорил человек вполне вежливо; только его голос производил странное впечатление. Кошка выгнула спину и оскалилась, трясясь от ужаса; шерсть ее встала дыбом. Керис изумленно заморгала: она никогда еще не видела животное в таком состоянии. Кто бы ни был этот человек, одним своим присутствием он превратил Ерри в комок невыносимого страха.
— Мне очень жаль, — ответила Керис, все еще глядя на кошку, — его нет. Чем я могу помочь? — Она наконец оторвала взгляд от кошки и посмотрела на посетителя. Он носит метательные ножи, заметила она. Керис никогда не видела их ни у кого, кроме отца: овладеть искусством метания было трудно, и немногие считали нужным тратить на это время.
— Я должен увидеть Пирса. Это очень важно. Где он? — Посетитель взглянул на Керис, но без особого интереса; он явно не собирался больше ничего объяснять.
— Он уехал для съемки местности. Вернуться должен уже совсем скоро.
— А-а… Значит, мне придется заглянуть еще раз. — Он сделал прощальный кинезис и повернулся к двери.
— Может быть, я могу что-то передать? — с холодной вежливостью поинтересовалась Керис. Какое-то извращенное чувство побуждало ее попытаться задержать незнакомца, заставить его увидеть в ней человека, а не смотреть на нее, как на предмет мебели, — и притом весьма непрезентабельный.
Он оглянулся от двери.
— Если бы мне были нужны карты со всеми новейшими изменениями, дитя, я все равно не смог бы получить их у тебя, раз Пирс еще не вернулся со съемки. — Тон его был любезен, но «дитя» заставило Керис ощетиниться.
«Ах ты, недоносок!» — подумала девушка, наслаждаясь про себя запретным словом. Ерри в своем углу продолжала шипеть и плеваться.
Теперь посетитель услышал и впервые бросил взгляд на кошку. Шерсть ее стояла дыбом, спина была выгнута, зубы оскалены.
Впечатление, которое поведение кошки произвело на незнакомца, оказалось совершенно неожиданным. Он замер на месте, темный румянец медленно поднялся по шее и залил загорелое лицо. Это не было смущение, поняла Керис, — это был стыд. Крутой парень покраснел, словно подросток, которого поймали за подглядыванием в окно девичьей спальни. На мгновение он, казалось, совершенно растерялся. Дважды он пытался заговорить и дважды закрывал рот, как будто боялся сказать лишнее. Керис вытаращила на него глаза. Уверенный в себе, вооруженный кнутом и метательными ножами житель Неустойчивости, и краснеет, как школьник? Невероятно!
— Пирса еще кто-нибудь спрашивал недавно? — выдавил он наконец из себя. Скрежещущий голос прозвучал еще более резко, и Керис чуть не подпрыгнула на месте.
— Все спрашивают Пирса, — сварливо ответила она. — Никому, похоже, и в голову не приходит, что я достаточно разбираюсь в картах.
— Я имею в виду — его лично. Не было кого-то, кто не собирался покупать карту?
— Ты хочешь сказать — вроде тебя? — Керис покачала головой. — Нет, не могу припомнить, чтобы в последнее время такое случалось. — Она смотрела ему прямо в лицо, и посетитель наконец, казалось, заметил девушку.
Поблагодарив ее, он снова сделал прощальный кинезис и вышел из лавки. Ерри тут же воспользовалась возможностью найти убежище на кухне.
Керис осталась стоять на месте, хоть тоже чувствовала непонятный страх.
Она стала вспоминать все случившееся, пытаясь понять, что представлял собой незнакомец. За годы, проведенные в лавке, Керис узнала многих леувидцев, которые постоянно приезжали и уезжали из Первого Постоянства; все они нуждались в картах, а Пирс Кейлен был лучшим картографом к северу от Широкого. Ребенком Керис часто пряталась под прилавком и слушала разговоры отца с покупателями. Ей очень нравились их рассказы о стычках с Дикими и с Приспешниками, о приключениях у потоков леу. Иногда девочке даже начинало казаться, что она знает о непостоянном характере Блуждающего не меньше, чем отец, или что воочию видит грозный простор Широкого или взмывающий вверх Костлявый Кулак. Она мечтала о том дне, когда вместе с Пирсом отправится в Неустойчивость: Керис Кейлен, подмастерье картографа.
— Мастер Медроп… — начала Керис, но старик перебил ее:
— Ну и прекрасный дерн я для вас раздобыл, — ткнул он в заготовленные пласты мускулистой рукой. Несмотря на возраст, он было ловок и сухощав, даже лицо его казалось жилистым. — Скажи об этом своему папаше, когда он вернется домой. Я нарезал его в поле на холме Джекитт, там цветет много ромашек и колокольчиков. Летом вашей крышей любоваться можно будет. Пришлось поспорить в Управе, чтобы мне разрешили взять дерн: законники упирались, как сам Владыка Карасма, скажу я тебе.
— Мастер Медроп, — не выдержала Керис, — ты видел Топор?
Старик равнодушно посмотрел на девушку.
— Ясное дело, видел, или, вернее, не видел. Его больше нет. — Он наклонился и стал накладывать пласты дерна на лоток. — Чего теперь о нем вспоминать, девонька.
— Чего вспоминать? Как же можно забыть гору?
— Проще простого — ее нет, и все тут. Это ж далеко, да и зачем она нам, даже когда была. Они, Непроходимые, за пределами Порядка. Пока живет Постоянство — а это будет, пока мы живем праведно, — к чему тревожиться? Ты, девонька, лучше побеспокойся о балке в сарае. Больше года или двух она не продержится, новый дерн не поможет крыше, если балка рухнет.
Керис позволила болтовне старика отвлечь себя от исчезновения горы.
— Так мы уже лет пять назад посадили дерево на замену, но в Управе говорят, что можно будет спилить то, из которого получится балка, только когда нашему будет десять лет. И мы давно уже записались в очередь за буреломом, да только список желающих такой длинный, что придется ждать не один год. — Керис знала, как недоволен этим был ее отец, считавший, что Управе не следовало бы так противиться ввозу древесины из Неустойчивости.
Артикус закряхтел.
— Ну, законникам не понравится, если крыша рухнет. Это ведь изменит ландшафт, и что тогда? Я скажу в Управе, что балка сгнила. Может быть, тогда они передумают.
Керис поблагодарила старика и вернулась в лавку, но не удержалась и снова бросила взгляд на покрытые снегом вершины. Горы всегда казались такими неизменными, такими неподдающимися — даже времени. Девушка не помнила никаких перемен в их очертаниях. Впрочем, может быть, напрасно было считать, будто горы не меняются. В конце концов, они же не похожи теперь на предметы, по сходству с которыми были названы. Чепец носили все замужние женщины, но Керис никогда не видела чепца, похожего на Чепец — гору, одну из Непроходимых. Если уж на то пошло, гора больше напоминала треуголку наставника. Клобук тоже ничем не походил на головной убор, без которого вдовам не разрешалось выходить из дому.
Керис в первый раз задумалась о том, сколько изменений вокруг должно было произойти за тысячу лет со времени Разрушения, но это была не та мысль, на которой ей хотелось задерживаться.
Бросив последний взгляд на изменившиеся очертания Непроходимых, девушка вернулась на свой табурет и взялась за работу.
Для первого дня лета было очень тепло. Иногда в Первом Постоянстве, в тени гор, наступление теплого сезона запаздывало, но в этом году погода обещала быть жаркой. Солнечные лучи лились в открытую дверь, на полу рядом с кипой листов кальки, свернувшись в пушистый комок, спала кошка. Ветерок, катавший по прилавку свиток пергамента, нес нежные весенние ароматы.
Керис была одета легко; закатав рукава и высоко подоткнув юбку (что, может быть, и вызвало смешки Благородных), она наслаждалась ощущением солнечного тепла на коже, работая над образцом новой карты.
Девушка окунула в краску тонкую кисточку и мгновение помедлила, прежде чем коснуться листа пергамента, приколотого к чертежной доске. Такая заминка стала для нее ритуалом, чем-то, что она совершала не задумываясь, — из почтения к отцу. Ему не нравилось, что Керис раскрашивает карты, и он примирился с этим, только когда убедился, что такие карты пользуются большим спросом. Согласие с нововведением дочери не мешало ему, правда, ворчать, ругая новомодные идеи и глупые женские выдумки. Воспоминание об этом вызывало у Керис чувство вины каждый раз, когда она окунала кисточку в растительную краску, — поэтому она и медлила.
Однако когда Керис раскрасила лес Таггарт на карте зеленым, это оживило сделанный тушью чертеж. Под кисточкой девушки карта оживала, но все же Керис приходилось сдерживать желание превратить ее в произведение искусства, чтобы не нарушить точности, — ведь недаром она была дочерью картографа.
Кошка у двери фыркнула и беспокойно завозилась. Керис продолжала работать, размышляя при этом о новой ужасной дыре в линии гор на горизонте, о своей матери, о брате… Мысли эти были невеселыми и тревожными, и прогнать их удавалось, только сосредоточившись на работе. Карта постепенно приобретала знакомые очертания. Первое Постоянство, раскинувшееся у подножия Непроходимых (проклятие, придется теперь стирать Топор), похожее на овал, с многочисленными городками и деревнями и единственным большим городом, Драмлином; на другом берегу Струящейся. Второе Постоянство — меньшая, совершенно круглая равнинная территория… Между ними — Блуждающий, но поток леу Керис пока не стала наносить на карту — нужно было дождаться, когда вернется отец с новыми координатами Твари.
Кисточка переместилась к Третьему Постоянству, прихотливый контур границы которого отражал складки пересеченной местности вокруг…
Отвлекла Керис от работы кошка: она подняла голову, прижала уши и зашипела. Снаружи донесся шум — какие-то всадники свернули с дороги, проходящей мимо дома, и остановились у лавки. Керис стала мыть кисточку; она сама сделала ее из кошачьего меха и не собиралась позволить краске засохнуть, пока она будет обслуживать покупателей.
Кошка — названная матерью Керис Ерри — встала, изящно потянулась и вскочила на прилавок. Керис рассеянно погладила ее и убрала незаконченную карту на полку. В этот момент двое всадников остановились перед дверью лавки; их кони — верховые и вьючные — были приземистыми животными, более привычными к пахоте, чем к далеким путешествиям. Керис быстро расправила юбку и пригладила волосы, пытаясь придать себе опрятный вид. Она достигла возраста паломничества и считала себя взрослой, но не могла, к своему огорчению, не знать, что посетителям лавки она казалась скорее девочкой, чем женщиной. Ее фигура оставалась мальчишеской, и Керис давно примирилась с сознанием, что женственные округлости появятся у нее, возможно, только после рождения первого ребенка. Не улучшали дела и волосы неопределенного каштанового цвета, а также покрытая веснушками кожа. В результате Керис выглядела скорее сорванцом, чем взрослой девушкой.
Хорошенькой ее не делали даже серые глаза, отливающие голубизной в ясные дни и похожие на зимнее небо в ненастье. Слишком длинный нос, слишком широкий рот и чересчур решительный подбородок, большие руки и длинные ноги никак не соответствовали образцам девичьей красоты; впрочем, при всем этом Керис была скорее незаметной, чем уродливой. Она была из тех женщин, мимо которых мужчины на улице проходят, не оглядываясь, не замечая в них ни страсти, ни ума, ни характера только потому, что лицо и фигура не обещают ничего, кроме посредственности.
Керис, конечно, огорчала ее внешность, но девушка никогда особенно о ней не задумывалась, не имея пока еще для того оснований. Ее единственный опыт общения с противоположным полом заключался в сопротивлении редким попыткам прыщавых юнцов сунуть руку ей под блузку, когда темными зимними вечерами они вместе возвращались домой из школы; если это и значило быть женщиной, то Керис не завидовала смазливым девчонкам — привлекательность только создала бы больше подобных проблем.
Тем не менее сейчас, глядя, как молоденькая женщина примерно ее возраста соскользнула с лошади в раскрытые объятия спутника, Керис пожалела, что не выглядит солиднее. Покупатели чаше прислушивались к словам человека, продающего карты, если считали, что тот обладает достаточным жизненным опытом.
Молодожены, решила Керис, собравшиеся в паломничество, прежде чем устроиться в своем новом доме и завести детей. Ей не раз приходилось видеть такие пары.
Мужчина и женщина вместе вошли в лавку, обеспокоенные, усталые, покрытые пылью, явно мечтающие о возможности умыться и отдохнуть.
— Привет, — сказал мужчина, делая положенный кинезис: правая рука коснулась лба и губ. — Нам посоветовали обзавестись картой Первого Постоянства и сказали, что купить ее можно здесь. Можем мы видеть картографа?
Керис, также сделав кинезис, покачала головой:
— К сожалению, нет. — «Сына хозяина тоже нет на месте, как было бы положено, — подумала она, — Впрочем, я же здесь, так в чем дело?» — Могу я вам помочь? Вы паломники?
— Да, из Второго Постоянства, — с печальным вздохом, вырвавшимся из глубины души, ответила женщина. Керис сразу почувствовала к ней симпатию.
— Дорога была трудной?
— Ужасной! Двое сделались мечеными, — только представь: двое! И пришлось пересечь целых шесть потоков леу, четырех из которых не было на карте. Проводник сказал, что ничего подобного не видел многие годы.
— Жена не хочет возвращаться обратно, — уныло заметил мужчина.
— У проводника будут уже новые карты к тому времени, когда вы двинетесь в обратный путь, да и вероятность оказаться мечеными при возвращении меньше, — попыталась утешить их Керис. — Такое обычно случается при первой попытке пересечь поток леу.
— Да, так нам говорили, — ответила женщина. — Но я слышала, что все же это может произойти.
— Может, конечно, но только очень редко.
— Не хочу я возвращаться. Ведь если мы останемся здесь, паломничество все равно будет считаться совершенным?
— Ну, Кози, — с покровительственным терпением заговорил мужчина, — ты же сама знаешь, что начнешь скучать по своей маме и сестрице, не пройдет и нескольких недель. Мы должны вернуться. — Он повернулся к Керис. — Нам нужна карта Драмлина, девица.
Керис показала на карту, висевшую на стене позади прилавка:
— У нас есть вот такие. На них отмечены все постоялые дворы для паломников и все святые места в городе, которые положено посетить. А есть еще и такие. — Керис расстелила на прилавке другую карту. — Здесь изображено Первое Постоянство целиком и нанесен самый удобный маршрут от храма к храму. Видите? Они все пронумерованы. Те, посещение которых обязательно, отмечены красным, остальные — синим. Названия написаны рядом.
Кози с сомнением посмотрела на схему:
— Вряд ли мы разберемся в карте. Мы ведь простые крестьяне…
Ее муж смущенно кивнул, подтверждая слова женщины.
— Ну, тут на самом деле ничего трудного нет, — ответила Керис. — Представь себе, что ты птица и смотришь на землю сверху. Так ты и будешь видеть окрестности: все будет казаться очень маленьким и немного странным, потому что ты смотришь сверху. Вот посмотри: это лес, а это — дорога. А здесь — деревня: видишь домики? А вот это — речка…
— Ох! Ты только посмотри, Джакс, — мельница!
— Правильно. Так что если ты выйдешь на эту дорогу и захочешь добраться до того храма, тебе нужно будет свернуть направо на перекрестке у мельницы.
— Надо же, как все просто! Джакс, ты видишь? Если у нас будет карта, можно не платить проводнику!
— Так гораздо дешевле, — согласилась Керис. — И всегда можно спросить дорогу, после того как вы посмотрите на карту и решите, куда хотите отправиться.
— Сколько стоит карта? — спросил Джакс.
— Та, что на кальке, — сребреник. Пергаментная дешевле, всего полсребреника. Но для нее нужен кожаный футляр, а он стоит двадцать медяков.
— Сребреник за карту — это дешево, — с удивлением сказала Кози. — Я думала, карты очень дорогие. Мы решили, что нанять проводника обойдется дешевле.
— Карты Неустойчивости действительно дорогие. Картографы вроде моего отца проводят там половину каждого года, рискуя жизнью. Ну а карты Постоянств почти не требуют поправок: благодаря Закону в Постоянствах ничего не меняется. Послушайте, если хотите получить совет, могу сказать вам вот что. Не стоит ехать прямо в Драмлин. Посетите сначала храм Посвященной Марлед. До него всего полчаса езды в сторону от главной дороги, когда отъедете от Кибблберри. Вот здесь, видите? — Она показала изображение храма на карте. — Этот храм из обязательных. Рядом с ним есть монастырская гостиница, а за небольшую плату вы можете стать лагерем в поле. Храм построен на том месте, где Посвященная молила Создателя простить ей неверие. Она, конечно, тогда еще не была Посвященной. Там можно увидеть скалу, которая расплавилась, когда Создатель послал Марлед предостережение. И у реки чудесные места — как раз то, что нужно для отдыха после трудного путешествия и для того, чтобы испросить у Создателя прощения за грехи. Самое лучшее начало паломничества!
— Звучит очень соблазнительно, — вздохнула Кози. — Я так устала!
— Драмлин в полутора днях пути от Кибблберри, — добавила Керис. — Если вы отправитесь в храм Посвященной Марлед, а не в город, то сможете оттуда проехать в следующий обязательный храм, храм Посвященного Галлико, а потом и еще в один. Затем можно свернуть сюда, — палец Керис скользил по карте, — и посетить еще пять небольших святилищ; все они находятся в лесу Таггарт. Можно выбрать и другой маршрут — к обители Посвященной Фелмины. Вот здесь вы вернетесь на главную дорогу. Если вы посетите и некоторые другие храмы, то выедете к Драмлину с севера. Большинство паломников так и делают.
Кози повернулась к мужу:
— Давай и мы выберем этот путь, Джакс!
Тот решительно расправил плечи.
— Хорошо. Мы покупаем эту карту. Насчет второй…
Керис улыбнулась:
— Знаете, я не должна бы вам этого говорить, но в городе вы всего за несколько медяков купите подержанную карту у какого-нибудь паломника, который уже возвращается в собственное Постоянство. Может быть, вам и эту удастся продать, хотя такое сделать будет труднее: большинство паломников уже запасутся картами здесь по дороге в Драмлин.
Мужчина явно повеселел.
— Прекрасная мысль! — Он порылся в кошеле, который висел у него на шее, и достал сребреник.
Керис скатала карту и перевязала ее лентой.
— Вот, держи. И да будет с вами в пути благословение Создателя! — Она сделала прощальный кинезис.
— Спасибо, — ответила Кози, тоже делая соответствующий жест. — Ты такая милая! Я уже смотрю теперь на паломничество без такого страха, как раньше.
Керис подошла к двери и смотрела, как супруги садятся на коней и уезжают. Потом девушка вернулась в лавку и взяла с прилавка монету. Поколебавшись мгновение, она опустила сребреник в карман фартука.
Из соседней комнаты донесся слабый голос:
— Они уехали?
— Да, мама, уехали, — ответила Керис. Она прошла в основное помещение дома — кухню, где на постели у окна лежала ее мать, закутанная в одеяла, несмотря на теплый день. Из-под одеяла были видны лишь бледное изможденное лицо женщины и худые руки, беспокойно перебирающие заплатанное покрывало.
— Твой отец сказал бы, что ты выбросила верный заработок — не продала вторую карту.
Керис кивнула, ничуть не раскаиваясь.
— Они крестьяне, денег у них немного. Обойдемся мы без их сребреника. — Девушка всплеснула руками. — Едут на тех же лошадях, на которых и пашут, бедняги. Наверное, они год потом не смогут свести вместе колени. А жена из уважения к Закону уже и юбку надела — должно быть, ей ужасно неудобно теперь ехать на таком коне.
— Но, Керис…
Девушка не дала матери закончить фразу.
— Безобразие, что им вообще пришлось сюда ехать, рисковать жизнью, пересекая Неустойчивость, — и ради чего?
— Ради спасения души, Керис, милая.
— Но почему это нужно для спасения души? Разве не достаточно, если они будут молиться в храмах собственного Постоянства? Почему все мы обязаны совершить раз в жизни такое никчемное путешествие и почему церковное проклятие и ад грозят тем, кто этого не сделает, какую бы праведную жизнь они ни вели? По-моему, паломничество нужно церкви просто для того, чтобы стричь овечек-верующих.
— Чепуха, милая, и ты это знаешь. Если им понадобится, церковники обдерут нас ничуть не меньше в наших местных храмах. Мы совершаем паломничество, потому что так желает Создатель: мы должны хоть раз в жизни показать, что ставим его выше наших личных желаний и даже выше собственной безопасности.
— Неужели Создатель так… так мелочен? Это неправильно, мама. Люди ведь умирают в Неустойчивости, умирают или становятся мечеными, и их изгоняют из Постоянств, так что они уже никогда не могут вернуться к своим близким, — разве это справедливо?
Выражение лица женщины говорило о том, что она уже много раз слышала такие речи от дочери. Она спокойно ответила:
— Те, кто умирает, попадают прямиком на небеса. Ты была бы более терпима в вопросах веры и Закона, если бы была старше и ближе к смерти, дитя.
Керис поморщилась. Слова матери отозвались болью в ее душе: девушка прекрасно видела, что той становится все хуже. Огромная опухоль, поселившаяся внутри у Шейли Кейлен, высасывала из нее жизнь. Женщина стала немощной. Даже ее волосы, когда-то густые и роскошные, казались теперь ломкими и тонкими, как кружево, украшающее ворот ее ночной рубашки. Такая вольность была нарушением Закона, но ясно говорила: раньше Шейли была сильна духом и готова восстать против тирании наставников, даже если это и выражалось всего лишь в украшении нижнего белья. Керис сказала матери с непривычной нежностью:
— Отец скоро вернется домой. Может, даже еще сегодня.
— Может быть. Но, Керис, ты ведь слышала, что сказала та паломница: им на пути встретилось четыре не нанесенных на карту потока леу. Отцу придется много потрудиться. Ты положила сребреник в кассу?
Керис покачала головой и вынула монету из кармана.
— Чтобы Фирл пропил или проиграл его? Нет. Сребреник пойдет на снотворное тебе, и еще останется, чтобы заплатить мастеру Фериту за ямс и лук, которые он купил для нас на рынке на прошлой неделе. Фирлу незачем об этом знать.
Мать вздохнула.
— Мне не нужно… — начала она, но ее прервал неожиданный отчаянный визг кошки.
— Ерри! — удивленно воскликнула Керис и выглянула в лавку, чтобы узнать, что так испугало обычно спокойное животное. Во дворе спешивался еще один посетитель.
— Тихо! — зашипела на кошку Керис. Та забилась в угол и сердито била хвостом. Керис посмотрела за дверь, подумав, что дело в собаке, которая может сопровождать путника, но ничего не увидела. У двери оказались привязаны две переправные лошади, одинаковые, как близнецы. Маленькие, с толстыми шеями, жесткими гривами и жилистыми ногами, с покрытыми черными и коричневыми полосами грязно-серыми шкурами, эти животные не блистали красотой и часто вызывали насмешки тех, кому не приходилось на них ездить. Их ценность заключалась в выносливости — переправные лошади могли скакать много часов, неся тяжелые вьюки, — а также в умении прыгать: не в высоту, а в ширину. Задние ноги таких коней были подобны стальным пружинам, но при этом их спины были узкими и с хорошей прослойкой жира, так что ездить на них было удобно. За такие достоинства переправным лошадям прощали плохой характер и нетерпеливость. Жители Неустойчивости — те леувидцы, чьи семьи жили в Постоянствах, но кто зарабатывал на жизнь как проводник, картограф или торговец, — не признавали никаких других коней и по традиции возмущались, если такие животные попадали в чужие руки.
Даже если бы она не увидела коней, Керис скоро поняла бы, что их владелец — житель Неустойчивости. Его окружала аура уверенности в себе и пренебрежения к общепринятому, типичная для тех, кто выбирал себе занятие за пределами Постоянств. Проводники, курьеры, купцы, картографы — люди, ведущие полную опасностей и часто одинокую жизнь, обращали мало внимания на условности, и хотя некоторые терялись, оказавшись в городе, по большей части обладали той же спокойной уверенностью в себе, что и этот человек. Его коричневая одежда была такого же высокого качества, как и одежда Благородных, но лишь в общих чертах соответствовала требованиям Закона. Керис предположила, что путник больше заботился об удобстве, чем об одобрении наставников. С виду ему было лет тридцать пять — сорок. Когда он ловко спрыгнул с коня, девушка заметила длинный кнут, висевший на луке седла. Она видела такое оружие и раньше — плетеная кожа была унизана кусочками стекла — и сразу подумала: что за крутой парень. Глаза человека походили на черный обсидиан; взгляд, который он бросил на Керис, выражал полное отсутствие интереса. Он не видел в девушке ничего, что могло бы вызвать хоть проблеск любопытства, и заглянул в лавку поверх ее головы.
Керис, униженная и задетая, отвернулась от посетителя и прошла за прилавок.
Человек остановился в дверях и оглядел помещение. Даже делая приветственный кинезис, он, казалось, все еще не замечал девушки. Когда он заговорил, он смотрел на карты на стенах, а не на нее. Голос его, резкий и неприятный, напомнил Керис скрежет камней, катящихся с горы.
— Пирс здесь? — спросил он. Говорил человек вполне вежливо; только его голос производил странное впечатление. Кошка выгнула спину и оскалилась, трясясь от ужаса; шерсть ее встала дыбом. Керис изумленно заморгала: она никогда еще не видела животное в таком состоянии. Кто бы ни был этот человек, одним своим присутствием он превратил Ерри в комок невыносимого страха.
— Мне очень жаль, — ответила Керис, все еще глядя на кошку, — его нет. Чем я могу помочь? — Она наконец оторвала взгляд от кошки и посмотрела на посетителя. Он носит метательные ножи, заметила она. Керис никогда не видела их ни у кого, кроме отца: овладеть искусством метания было трудно, и немногие считали нужным тратить на это время.
— Я должен увидеть Пирса. Это очень важно. Где он? — Посетитель взглянул на Керис, но без особого интереса; он явно не собирался больше ничего объяснять.
— Он уехал для съемки местности. Вернуться должен уже совсем скоро.
— А-а… Значит, мне придется заглянуть еще раз. — Он сделал прощальный кинезис и повернулся к двери.
— Может быть, я могу что-то передать? — с холодной вежливостью поинтересовалась Керис. Какое-то извращенное чувство побуждало ее попытаться задержать незнакомца, заставить его увидеть в ней человека, а не смотреть на нее, как на предмет мебели, — и притом весьма непрезентабельный.
Он оглянулся от двери.
— Если бы мне были нужны карты со всеми новейшими изменениями, дитя, я все равно не смог бы получить их у тебя, раз Пирс еще не вернулся со съемки. — Тон его был любезен, но «дитя» заставило Керис ощетиниться.
«Ах ты, недоносок!» — подумала девушка, наслаждаясь про себя запретным словом. Ерри в своем углу продолжала шипеть и плеваться.
Теперь посетитель услышал и впервые бросил взгляд на кошку. Шерсть ее стояла дыбом, спина была выгнута, зубы оскалены.
Впечатление, которое поведение кошки произвело на незнакомца, оказалось совершенно неожиданным. Он замер на месте, темный румянец медленно поднялся по шее и залил загорелое лицо. Это не было смущение, поняла Керис, — это был стыд. Крутой парень покраснел, словно подросток, которого поймали за подглядыванием в окно девичьей спальни. На мгновение он, казалось, совершенно растерялся. Дважды он пытался заговорить и дважды закрывал рот, как будто боялся сказать лишнее. Керис вытаращила на него глаза. Уверенный в себе, вооруженный кнутом и метательными ножами житель Неустойчивости, и краснеет, как школьник? Невероятно!
— Пирса еще кто-нибудь спрашивал недавно? — выдавил он наконец из себя. Скрежещущий голос прозвучал еще более резко, и Керис чуть не подпрыгнула на месте.
— Все спрашивают Пирса, — сварливо ответила она. — Никому, похоже, и в голову не приходит, что я достаточно разбираюсь в картах.
— Я имею в виду — его лично. Не было кого-то, кто не собирался покупать карту?
— Ты хочешь сказать — вроде тебя? — Керис покачала головой. — Нет, не могу припомнить, чтобы в последнее время такое случалось. — Она смотрела ему прямо в лицо, и посетитель наконец, казалось, заметил девушку.
Поблагодарив ее, он снова сделал прощальный кинезис и вышел из лавки. Ерри тут же воспользовалась возможностью найти убежище на кухне.
Керис осталась стоять на месте, хоть тоже чувствовала непонятный страх.
Она стала вспоминать все случившееся, пытаясь понять, что представлял собой незнакомец. За годы, проведенные в лавке, Керис узнала многих леувидцев, которые постоянно приезжали и уезжали из Первого Постоянства; все они нуждались в картах, а Пирс Кейлен был лучшим картографом к северу от Широкого. Ребенком Керис часто пряталась под прилавком и слушала разговоры отца с покупателями. Ей очень нравились их рассказы о стычках с Дикими и с Приспешниками, о приключениях у потоков леу. Иногда девочке даже начинало казаться, что она знает о непостоянном характере Блуждающего не меньше, чем отец, или что воочию видит грозный простор Широкого или взмывающий вверх Костлявый Кулак. Она мечтала о том дне, когда вместе с Пирсом отправится в Неустойчивость: Керис Кейлен, подмастерье картографа.