Страница:
От этих трагических слов у Керис перехватило горло; она виновато посмотрела на мать, признаваясь себе, что не особенно интересовалась Аурином и нечасто о нем вспоминала.
— Ах, Кери, — продолжала Шейли, — иногда я думаю, что весь наш мир скоро развалится.
Керис была потрясена. Шейли в отличие от дочери никогда раньше не ставила под сомнение правильность Закона и действий церкви. Керис попыталась утешить больную, но убежденности в ее словах не было:
— Ерунда, матушка. Ты просто стала мнительна, а это совсем на тебя не похоже.
— Кери, я долго не протяну. Еще день-два… Я чувствую, что скоро уйду. — Керис открыла рот, чтобы возразить, но Шейли продолжала с лихорадочной торопливостью, не дав девушке возможности что-нибудь сказать: — И прежде чем меня не станет, я хочу убедиться, что тебя не обидят. Кери, я хочу, чтобы ты забрала свое приданое и бежала.
— Но… Но куда мне идти?
— К моему брату. К твоему дяде Фергранду во Второе Постоянство. Заодно совершишь и паломничество, как положено.
— Ведь эти деньги не мои…
— Твой отец заработал их тяжелым трудом. Он предназначал их тебе, точнее, твоему мужу, а вовсе не Фирлу. Фирл должен был унаследовать дело и дом, а ты — деньги. Я хочу сделать так, чтобы желание Пирса было выполнено. Забирай деньги, Керис, прежде чем Фирл потратит их на эту свою проклятую таверну.
Керис подумала о том воришке, которому дала приют в сарае, о его клейменом лице, изуродованных пальцах, о бесприютной жизни. Взять деньги, предназначенные ей в приданое, значило бы совершить преступление.
— Мама, но Закон…
— Ну, во-первых, тебя могут обвинить в преступлении только в том Постоянстве, где преступление было совершено. Как только ты доберешься до Второго, тебе ничто не будет грозить — из-за такой мелочи никто не станет привозить тебя обратно. Во-вторых, я скажу Фирлу, что если он обвинит тебя в краже, я запутаю законников, буду говорить, что никаких денег в приданое и не было, так что слово Фирла будет против слова умирающей женщины… Кому церковники поверят? Я еще и мистрис Поттл подговорю; так что она тоже сможет выступить свидетельницей.
Керис сглотнула. Кривые пальцы, изуродованное лицо… Судьба словно предостерегала ее: может быть, тот бродяга был послан ей как знак — не следует преступать Закон?
«Что за чепуха! Это просто совпадение, и ничего больше», — пристыдила себя девушка. Вслух она с уверенностью сказала:
— Фирл погонится за мной, чтобы отобрать деньги.
— Если он не поймает тебя, пока ты не доберешься до Неустойчивости, ты будешь в безопасности. Поверь, он не рискнет выехать за пределы цепи часовен кинезиса. Он никогда не скрывал, как сильно боится Неустойчивости. Да и не думаю я, что он донесет на тебя в церковный суд или Защитникам. Он же тебе брат.
— Матушка…
— Пожалуйста, Кери, пожалуйста, — тогда я смогу умереть спокойно. Дитя, ты всегда была упорной, всегда отстаивала свое мнение, спорила и брыкалась, — но сейчас не время для упрямства. Я прошу сделать это для меня. Понимаешь? Для меня.
— Я даже незнакома с дядей Ферграндом и…
— Я и сама не видела его двадцать лет. Да, я понимаю тебя, но он всегда был добрым человеком. А твой отец иногда виделся с ним в Салиенте. Прошлой осенью Фергранд был жив и в добром здравии. Я уверена, он даст тебе приют и поможет найти мужа.
Керис собралась было возразить: и почему это все считают, что ей так уж необходим муж, но вовремя одумалась. Шейли нужно было успокоить, а не огорчить еще больше.
Шейли заговорила снова:
— Фирл завтра утром отправится в обитель Посвященного Беогора вместе с Харином в его тележке — договариваться о покупке меда или пива. Они не вернутся до темноты, а ты и уедешь, пока Фирл в отсутствии.
Керис была в ужасе.
— Не могу я сделать такого! По крайней мере до… — Она покраснела, сообразив, о чем чуть не сказала. Шейли слабо улыбнулась дочери.
— До того, как я умру? Кери, дорогая моя, если ты уедешь, я умру спокойно. Пожалуйста, милая, сделай так, как я прошу. Хоть сейчас не спорь со мной.
Шейли. искушала дочь, предлагая ей выход, и у девушки не было сил противиться. Она начала тихо плакать, зная, что прощается с матерью, прощается со своим детством и невинностью. Страх перед неизбежной потерей мешался с опасениями за будущее, с виноватым пониманием того, что ей предстоит сбежать, когда мать еще жива, оставить ее умирать в одиночестве. Шейли сейчас отчаянно нуждалась в дочери, но не меньше нуждалась в том, чтобы не беспокоиться о ее будущем.
— Так ты уедешь? — спросила больная.
Керис беспомощно кивнула. Она говорила себе, что делает это ради матери, но понимала, что сама заинтересована не меньше. Девушка стыдилась решения, продиктованного эгоизмом, и знала, что будет стыдиться всю жизнь, — и все же это был выход, отказаться от такой возможности она не могла. Просто не могла.
В тот день, пока Фирла не было дома, она уложила свои вещи во вьюки, а потом всю ночь просидела у постели матери. Шейли держала руку дочери в своих.
Наутро Керис уехала. Она не оглядывалась, да ничего бы не увидела, если бы и оглянулась: глаза ее были полны слез.
ГЛАВА 5
Керис не повезло: только успела она выехать из Кибблберри, как ей в попутчики навязался церковник. Девушке это было неприятно: она рассчитывала до границы избежать общества. Шейли Кейлен была еще жива, но ее дочь надеялась пережить свое горе в одиночестве. Ей нужно было время, чтобы примириться со своей виной, однако такой возможности Керис не получила.
Краснолицый церковник в своих ярких шелках сидел у дороги, обмахиваясь веером. Увидев проезжающую мимо девушку, он вскочил и замахал своей усыпанной драгоценными камнями мухобойкой, так что колокольчики на его столе зазвенели, требуя, чтобы Керис остановилась. Послушная (на этот раз) правилу, требующему подчиняться представителю церкви, Керис натянула поводья и ждала, стараясь не выдать своего раздражения, пока тот садился на пони — малорослый толстячок не нуждался в более крупной лошади, — привязывал к луке седла повод вьючного мула и выезжал на дорогу.
— Ах, девонька, — сказал он с певучим выговором Восьмого Постоянства, — как я рад, что нашел попутчицу! Я ехал вместе с несколькими наставницами до обители Посвященного Марледа — эти замечательные благочестивые женщины собирались пожить там в уединении, — но не нашел никого, с кем мне было бы по пути дальше. А ведь Портрон Биттл, законник и член ордена Посвященного Ладмы — это я, — не такой человек, чтобы получать удовольствие от одиночества.
— Тогда тебе не следовало посвящать себя служению церкви, наставник, — сказала Керис прежде, чем успела прикусить язычок. «Надо же, — думала она, — из всех возможных попутчиков мне выпал законник, чей долг — охранять Порядок и требовать соблюдения Закона! Не с таким человеком хотела бы я путешествовать».
Толстячок запнулся и неуверенно посмотрел на Керис, явно гадая, не являются ли ее слова колкой насмешкой над его обетом безбрачия (чем они, конечно, и были). Его взгляд скользнул по вьюкам на лошади, которую Керис вела в поводу; теперь церковник не мог не заметить, что к вьюку привязан лук, на поясе девушки висят ножны с метательным ножом, а за спиной — колчан со стрелами. К тому же Керис была в штанах, сапогах и дорожной кожаной куртке — одежде, которую всегда надевала, отправляясь с Пирсом в путешествия.
— Ты, должно быть, отправляешься в паломничество, — пробормотал он, поправляя манжеты своего лилово-алого одеяния. — Тебе следовало бы носить юбку, девонька. Я знаю, конечно, что даже наставнику приходится расставаться с мантией при переправе, потому что она может помешать в решающий момент, да и яркие цвета… э-э… не помогают скрыться от врагов, но ты же еще не в Неустойчивости. Тут Первое Постоянство, и тебе положено одеваться, как велит Закон. Когда мы остановимся на отдых, ты должна переодеться.
— Во что? У меня с собой нет юбки, — солгала Керис. Она думала, что церковник будет шокирован, но он проявил скорее интерес, чем изумление.
— Совсем нет? Ну что ж, тогда ничего не поделаешь, верно? Не могу же я одолжить тебе свою… Но скажи мне, дитя, как случилось, что ты путешествуешь без провожатых?
— Мои отец и мать… умерли, а брат уже совершил паломничество.
Портрон сочувственно покивал.
— Но все-таки тебе не следовало бы отправляться в дорогу одной. Закон ведь ясно говорит: женщинам надлежит искать защиты мужчины, чтобы не оказаться соблазном для грешников.
Это было уже последней каплей…
— Так пусть грешники поучатся преодолевать соблазн, — бросила Керис, — В конце концов, вожделение — их грех, а не мой. А я готова рискнуть.
Теперь уже наставник был шокирован.
— Девонька, ты не права, совсем не права. Случись что с тобой, пострадает Порядок, а это — угроза всему человечеству. Каждый из нас должен делать все от него зависящее, чтобы воспрепятствовать беззаконию. Рисковать с твоей стороны эгоистично, поскольку беда грозит не только твоей собственной безопасности.
Керис понимала, что он прав, но признавать это вслух ей не хотелось. Она глубоко вздохнула и потерла пальцы, слишком крепко стискивавшие поводья.
— Да ладно, наставник, — постаралась она сгладить свою резкость. — Теперь я встретила тебя, и ты сможешь охранять мою добродетель до самой Наблы.
Керис никогда раньше не осмеливалась, даже иносказательно, высмеивать незнакомого человека, тем более церковника, и теперь поразилась собственной дерзости.
«Я чувствую себя кем-то другим, не Керис Кейлен, кроткой дочерью мастера-картографа, — подумала она. — Я как собака, которую в первый раз спустили с цепи, готовая и к игре, и к драке. — Она была свободна. Керис выпрямилась в седле и приободрилась. — Подавись ты, Фирл Кейлен! Я забрала деньги, предназначенные в приданое, забрала отцовских… твоих переправных лошадей, твой лук, спальный мешок, теодолит, чертежные инструменты и карты — и мне плевать!» Керис решила, что раз уж все равно становится воровкой, нет смысла себе в чем-то отказывать.
— В который раз ты отправляешься в Неустойчивость, дитя? — тем временем спрашивал церковник. Он говорил уже некоторое время, но Керис не слушала. — Едешь в ближайшее Постоянство? Во Второе?
— Да. А ты, наставник?
— О, но я-то не паломник. Отец-наставник ордена Посвященного Ладмы повелел мне посетить для духовного усовершенствования обитель в Восьмом Постоянстве. — Толстячок поерзал в седле, словно такая перспектива его несколько смущала. — Ты ведь, наверное, не знаешь, где там обитель? Мне предстоит пересечь всю Неустойчивость с севера на юг. Тяжелое это дело, скажу я тебе. Особенно заднице достается на всех этих рытвинах и буграх.
Он удрученно покачал головой, а Керис чуть не рассмеялась. Она дала бы спутнику лет пятьдесят, у него были пухлые румяные щеки, кругленький животик, большие не по росту ноги и лысина, окруженная светлыми курчавыми волосами. Однако лицо его не прорезали морщины, и выражало оно дружелюбие и доброжелательность. Керис нашла это странным: законники обычно были людьми мрачными и суровыми, безжалостно насаждавшими Порядок.
— Ненавижу Неустойчивость, — неожиданно сказал Портрон. — Приходилось ли тебе переправляться через поток леу, дитя?
Керис помотала головой. Ее спутник погрузился в воспоминания:
— Я каждый раз дрожу… Мерзкие это места, калечащие невинных и угрожающие душам праведных. Когда я был еще пареньком — твоим ровесником… Я ведь второй сын мясника, знаешь ли, — так вот, отправился я в паломничество. Я как раз тогда и решил, что жизнь церковника по мне, потому что смотрел вокруг и видел все зло и греховность… нет, даже не видел, а чувствовал всем телом скверну. Я решил, что стану наставником и буду с ней бороться, совершать кинезис, устанавливать Порядок и послушание Закону. До тех пор, понимаешь, я не был особенно благочестив. По молодости лет я осуждал церковь за строгости. Но оказавшись там… — он вытянул руку вперед, — там ты чувствуешь Хаос. Ты чувствуешь, как он оскверняет самую землю у тебя под ногами. Ты чувствуешь разрушение творения Создателя, чувствуешь, как искажены там законы природы. Рука Разрушителя касается твоей души, он стремится совратить тебя. И тогда доходит до тебя, что единственная твоя защита от Хаоса — это Порядок, а где лучше можно служить ему, как не в церкви?
Керис с любопытством взглянула на спутника:
— Значит, ты леувидец?
Тот снова кивнул:
— Увы, за грехи мои. Нелегко приходится леувидцам в Неустойчивости, девонька. Они ведь чувствуют скверну… — Он вздохнул.
— Ты собираешься побывать в других Постоянствах по пути в Восьмое? — спросила девушка. — Или поедешь туда напрямик?
— Обычный маршрут — на юг к Пятому, где можно пополнить припасы, а потом уж едешь прямо к Восьмому — как мул, который торопится к водопою. Конечно, все зависит от проводника.
— Значит, ты поедешь через станцию Пикля.
— Станцию Пикля? Не знаю такой. Да только ведь прошло уже больше десятка лет с тех пор, как Портрон Биттл покидал Первое Постоянство, а станции приходят и уходят, как времена года. Опасная это работа — быть содержателем станции, да благословит их Создатель… Я помню, однажды… — Наставник углубился в воспоминания, хотя, на взгляд Керис, история, им рассказанная, не имела никакого отношения ни к станциям, ни к их хозяевам. Девушка скоро перестала слушать и погрузилась в собственные мысли. Она испытывала искушение побывать на станции Пикля, однако дорога во Второе Постоянство туда не вела, и было очень сомнительно, что на станции найдется попутчик, едущий в нужном направлении. Если Керис побывает на станции Пикля, ей придется вернуться в Первое Постоянство и искать там проводника во Второе — а это опасно, поскольку Фирл наверняка отправится в погоню, да и дорого. Но девушке так хотелось поговорить с Пиклем… Ей хотелось узнать, откуда взялась карта тромплери, узнать, кто убил ее отца. И Керис желала выяснить, каким образом оказался убит Пирс Кейлен, хитрый, как старая многоопытная крыса в амбаре… Такого человека нелегко было застать врасплох.
— Вот так я и оказался, — рассказывал тем временем наставник Портрон, — покрытый перьями с ног до головы, в чем мать родила и с красоткой на руках, когда в дверь вошел отец-настоятель.
Керис изумленно заморгала, гадая, что же она пропустила.
— А ведь ты, девонька, не слышала ни слова из того, что я говорил, — вздохнул Портрон. — Немногие выслушивают меня до конца. Я слишком много говорю.
— Ну и что? — сказала Керис с улыбкой; она заподозрила, что той поразительной фразой спутник просто хотел пробудить ее от задумчивости. — Тебе ведь нравится разговаривать.
— Уж это так, — рассмеялся церковник. — Однако ведь наставник должен больше слушать, чем болтать. Вот я, например, все про себя рассказал, а сам ведь ничего о тебе не знаю. Как тебя зовут, дитя?
— Керис. Керис… Керевен. — Она не подумала заранее о том, что правду лучше скрыть, и настоящее имя чуть не сорвалось у нее с языка. Но тут девушке ярко представилась она сама, стоящая на коленях на полу перед растерзанной окровавленной одеждой отца, и она сообразила, что, раз кто-то так жестоко расправился с Пирсом, не очень безопасно называться именем Кейлен в Неустойчивости. А если Фирл гонится за ней, то и в Первом Постоянстве тоже.
Керис с изумлением подумала о том, как сильно изменилась. Куда делась та девушка, которой она была еще недавно, послушная дочь и любящая сестра? С того момента, когда она узнала о смерти отца, Керис совершила множество поступков, которых должна была бы стыдиться: скрыла вещь, которая ей не принадлежала, приютила и накормила осужденного преступника, обокрала брата, убежала из дому, бросила умирающую мать — а теперь еще и солгала насчет своего имени. И она ничуть не раскаивалась — ее мучила лишь мысль о том, что она покинула Шейли… Этого она действительно стыдилась, но сейчас постаралась загнать горе и чувство вины поглубже и позволила себе насладиться другим: радостью от только что обретенной свободы, предвкушением того, что ждало ее впереди, удовлетворением от того, что сама управляет своей жизнью.
Собака, спущенная с цепи? Нет, скорее гусеница, сбросившая кокон, превратившаяся в бабочку и расправляющая крылья.
Керис улыбнулась.
Ехавший с ней рядом наставник заметил эту улыбку и позавидовал безграничной уверенности в себе, свойственной юным. Он-то был уже достаточно стар, чтобы понимать: не все дается легко.
«Мейли…» — подумал он. Создатель, как же эта девочка похожа на Мейли! Боль, которая не возвращалась к нему уже многие годы, пронзила сердце Портрона.
К закату они добрались до границы. Дорога кончалась у кучки лавчонок и палаток, которую когда-то называли «Надежда и Благодарность». Надежда была для тех, кто отправлялся в Неустойчивость, благодарность — для вернувшихся. Название поселения, правда, давно уже сократилось до «Набла».
Здесь ничто не сохранялось неизменным. Никто тут подолгу не жил: слишком близка была Неустойчивость. В результате над развалюхами, выстроившимися вдоль дороги, витал дух неуверенности в завтрашнем дне. Купцы раскидывали палатки или торговали с лотков, наживали прибыль благодаря высоким ценам и поспешно и с облегчением возвращались в глубь Постоянства. Церковь присылала кинезис-послушников в часовни на границе и наставников для паломников, но и они здесь долго не задерживались. Защитников в городке не было тоже — возможно, потому, что ни один Благородный не пожелал бы здесь оставаться, — так что навязывать Закон было некому, следить за соблюдением Порядка — тоже. В Набле достаточно было чуть зазеваться, и тебя тут же могли ограбить, изнасиловать, а то и убить.
И все же какая-то торговля, какой-то намек на нормальную жизнь здесь был. В Набле можно было купить припасы, если вы забыли сделать это раньше, или пополнить то, чего не хватало. Можно было подковать лошадь или воспользоваться услугами коновала. Можно было нанять проводника или послать письмо с курьером. Сюда приезжали, чтобы навести справки о родных и друзьях, которые покинули Постоянство и не вернулись. Здесь была баня, врач, оказывавший помощь пострадавшим, и барышник, если у вас оказывалось достаточно денег, чтобы купить лошадь. Свои услуги предлагали также потрепанные шлюхи, а наставники отпускали грехи и торговали амулетами, приносящими удачу и защищающими от того, чтобы стать мечеными. Однако вы не нашли бы кровельщика, каменщика или портного — ремесленники, производившие что-то постоянное или дорогое, в Набле не требовались. И нечего было надеяться поймать подонка, который вас ограбил, изнасиловал вашу спутницу или убил друга.
Главная улица Наблы представляла собой сточную канаву. Она воняла, пузырилась, рыгала и бурчала, извивалась, то расширяясь, то сужаясь, оглушала голосами людей и животных, сотрясалась от грохота повозок и кипела лихорадочной деятельностью. Здания — если их можно было так назвать — вырастали на ней, как опухоли, и сочились помоями, как нарывы гноем. Набла не была похожа ни на какое другое селение в Первом Постоянстве; ее близнецы существовали на границах всех остальных Постоянств. Все пограничные городки были похожи друг на друга: приюты отбросов общества, оскверненные близостью Неустойчивости, запятнанные прикосновением Хаоса, отравленные дыханием Разрушителя.
Въехав следом за наставником Портроном в Наблу, Керис почувствовала растерянность; уверенность в себе покинула ее. Здесь все кричали и толкались; мошенники вытаскивали кошельки, проходимцы щипали девушек, торговцы заключали сделки, игроки проигрывали ставки. Набла заставила Керис почувствовать себя грязной.
— Присматривай за своим кошельком, девонька, — тихо посоветовал Портрон, хоть в этом и не было необходимости.
— Тут всегда так? — спросила она и оттолкнула руку, протянувшуюся к узде Игрейны.
— Когда мне приходилось здесь бывать — всегда. Не заняться ли нам поисками проводников, прежде чем раскинуть лагерь, как ты думаешь?
Керис кивнула.
— В таком месте не хотелось бы оставлять наши палатки без присмотра. — Покрытая синей чешуей рука коснулась ее сапога, и девушка в ужасе отпрянула. Владелец чешуйчатой руки быстро скрылся между всадниками, но Керис успела заметить ноги с перепонками между пальцами и безволосую голову, сидящую прямо на костистых плечах. Девушка взглянула на Портрона широко раскрытыми глазами. — Наставник… Разве отверженные могут сюда приходить?
— Могут. — В его голосе прозвучали отвращение и страх. — Их трудно остановить. Они, бедняги, приходят сюда за припасами. Защитники, конечно, несут охрану цепи часовен кинезиса, но чтобы помешать меченым пересекать границу, потребовались бы сотни воинов.
Керис была поражена.
— Но ведь часовни кинезиса должны их отгонять!
— Они лучше действуют на Диких и Приспешников. Отверженные не очень обращают внимание на святыни, как мне кажется, по крайней мере пока не продадут души Разрушителю. Меченые не переносят Порядка, а тут, как видишь, его не очень много. Увы, в Набле ты встретишь и многих изгнанных, не только меченых. Это опасное место, как я всегда считал, девонька. Убийства тут не редкость, и многие тела оказываются телами меченых. Так что смотри в оба. Эй, ты! — окликнул наставник проходящего мимо торговца амулетами. — Где тут можно найти проводников?
— Сверни направо и поезжай потом прямо. Не купишь ли амулет, девица? Надежное дело — убережет от того, чтобы стать меченым, целых десять дней!
Амулет, как знала Керис, не помог бы, несмотря на все заверения торговца. Она дала шпоры Игрейне, и Туссон, вьючная лошадь, послушно двинулась следом. Какой-то оборванец потянулся к вьюку, и Туссон так свирепо огрызнулась, что Керис не могла не усмехнуться.
Проводники разбили лагерь на холме, вдали от толкучки и грязи городка. Керис с одобрением взглянула на аккуратные ряды палаток и коновязи: проводники поддерживали в лагере такой же порядок, какому обучил ее Пирс.
— Как узнать, кто из них куда едет? — спросила она наставника.
— Смотри на номера, — ответил ей Портрон. На каждой палатке была написана мелом или углем цифра; у некоторых с шеста свешивалось соответствующее количество лент. — У тебя богатый выбор, девица Керевен: во Второе Постоянство отправляется пять или шесть проводников. А мне придется нанять единственного из имеющихся. — Он показал мухобойкой на палатку, поставленную между двумя деревьями. В тени рядом с ней растянулся на одеяле человек, подложив под голову седло и надвинув на глаза шляпу.
Хоть лица проводника почти не было видно, Керис сразу же узнала его и испытала смутное чувство тревоги.
«Ничего не значит, что кошка его боится», — попыталась успокоить себя девушка.
Она осталась сидеть на Игрейне, а Портрон спешился и подошел к проводнику.
— Э-э… прошу прошения, что тревожу, мастер проводник, — обратился он к лежащему человеку, — но нельзя ли нанять тебя для путешествия в Восьмое Постоянство?
Шляпа была убрана с глаз, голова поднялась. Черные глаза — те самые куски обсидиана, которые Керис и ожидала увидеть, — безразлично оглядели наставника. Что бы ни было причиной его смущения в Кибблберри, в присутствии законника проводник не покраснел.
— Можно, — прозвучал голос, похожий на скрип жернова. Человек сел, но встать не потрудился и даже не сделал приветственного кинезиса. — Я отправляюсь завтра на рассвете. Десять золотых с каждого за весь маршрут, платить при отправлении. Ты должен сам позаботиться о припасах, чтобы их хватило до Пятого. И я не беру с собой Защитников. Если тебе нужен вооруженный конвой, придется подождать три недели, пока вернется Минк Медриган. — Его взгляд скользнул по Керис. — Девочка едет с тобой?
— Женщина, — ответила Керис, подчеркнув это слово, — не едет.
Интересно, узнает ли он ее. Теперь он посмотрел на девушку внимательнее. Его взгляд задержался на метательном ноже и колчане, потом переместился на лошадей. Переправные кони… Это явно заставило его задуматься и попытаться понять, кто она такая. Но проводник быстро утратил интерес и снова взглянул на Портрона.
— Ты леувидец? — спросил он.
— Да.
— Какие припасы у тебя с собой?
— Мешок вяленого мяса и рыбы. Два круга твердого сыра. Мешок муки для лепешек и сушеные фрукты. Смесь конских бобов с овсом для коней — правда, всего один мешок.
— Этого достаточно. Приезжай сюда, к пруду, — он показал за свою палатку, — на восходе солнца. И никаких мантий, колокольчиков и ярких шелков, пожалуйста. — Кивнув на прощание, человек снова улегся и надвинул на глаза шляпу.
— Ах, Кери, — продолжала Шейли, — иногда я думаю, что весь наш мир скоро развалится.
Керис была потрясена. Шейли в отличие от дочери никогда раньше не ставила под сомнение правильность Закона и действий церкви. Керис попыталась утешить больную, но убежденности в ее словах не было:
— Ерунда, матушка. Ты просто стала мнительна, а это совсем на тебя не похоже.
— Кери, я долго не протяну. Еще день-два… Я чувствую, что скоро уйду. — Керис открыла рот, чтобы возразить, но Шейли продолжала с лихорадочной торопливостью, не дав девушке возможности что-нибудь сказать: — И прежде чем меня не станет, я хочу убедиться, что тебя не обидят. Кери, я хочу, чтобы ты забрала свое приданое и бежала.
— Но… Но куда мне идти?
— К моему брату. К твоему дяде Фергранду во Второе Постоянство. Заодно совершишь и паломничество, как положено.
— Ведь эти деньги не мои…
— Твой отец заработал их тяжелым трудом. Он предназначал их тебе, точнее, твоему мужу, а вовсе не Фирлу. Фирл должен был унаследовать дело и дом, а ты — деньги. Я хочу сделать так, чтобы желание Пирса было выполнено. Забирай деньги, Керис, прежде чем Фирл потратит их на эту свою проклятую таверну.
Керис подумала о том воришке, которому дала приют в сарае, о его клейменом лице, изуродованных пальцах, о бесприютной жизни. Взять деньги, предназначенные ей в приданое, значило бы совершить преступление.
— Мама, но Закон…
— Ну, во-первых, тебя могут обвинить в преступлении только в том Постоянстве, где преступление было совершено. Как только ты доберешься до Второго, тебе ничто не будет грозить — из-за такой мелочи никто не станет привозить тебя обратно. Во-вторых, я скажу Фирлу, что если он обвинит тебя в краже, я запутаю законников, буду говорить, что никаких денег в приданое и не было, так что слово Фирла будет против слова умирающей женщины… Кому церковники поверят? Я еще и мистрис Поттл подговорю; так что она тоже сможет выступить свидетельницей.
Керис сглотнула. Кривые пальцы, изуродованное лицо… Судьба словно предостерегала ее: может быть, тот бродяга был послан ей как знак — не следует преступать Закон?
«Что за чепуха! Это просто совпадение, и ничего больше», — пристыдила себя девушка. Вслух она с уверенностью сказала:
— Фирл погонится за мной, чтобы отобрать деньги.
— Если он не поймает тебя, пока ты не доберешься до Неустойчивости, ты будешь в безопасности. Поверь, он не рискнет выехать за пределы цепи часовен кинезиса. Он никогда не скрывал, как сильно боится Неустойчивости. Да и не думаю я, что он донесет на тебя в церковный суд или Защитникам. Он же тебе брат.
— Матушка…
— Пожалуйста, Кери, пожалуйста, — тогда я смогу умереть спокойно. Дитя, ты всегда была упорной, всегда отстаивала свое мнение, спорила и брыкалась, — но сейчас не время для упрямства. Я прошу сделать это для меня. Понимаешь? Для меня.
— Я даже незнакома с дядей Ферграндом и…
— Я и сама не видела его двадцать лет. Да, я понимаю тебя, но он всегда был добрым человеком. А твой отец иногда виделся с ним в Салиенте. Прошлой осенью Фергранд был жив и в добром здравии. Я уверена, он даст тебе приют и поможет найти мужа.
Керис собралась было возразить: и почему это все считают, что ей так уж необходим муж, но вовремя одумалась. Шейли нужно было успокоить, а не огорчить еще больше.
Шейли заговорила снова:
— Фирл завтра утром отправится в обитель Посвященного Беогора вместе с Харином в его тележке — договариваться о покупке меда или пива. Они не вернутся до темноты, а ты и уедешь, пока Фирл в отсутствии.
Керис была в ужасе.
— Не могу я сделать такого! По крайней мере до… — Она покраснела, сообразив, о чем чуть не сказала. Шейли слабо улыбнулась дочери.
— До того, как я умру? Кери, дорогая моя, если ты уедешь, я умру спокойно. Пожалуйста, милая, сделай так, как я прошу. Хоть сейчас не спорь со мной.
Шейли. искушала дочь, предлагая ей выход, и у девушки не было сил противиться. Она начала тихо плакать, зная, что прощается с матерью, прощается со своим детством и невинностью. Страх перед неизбежной потерей мешался с опасениями за будущее, с виноватым пониманием того, что ей предстоит сбежать, когда мать еще жива, оставить ее умирать в одиночестве. Шейли сейчас отчаянно нуждалась в дочери, но не меньше нуждалась в том, чтобы не беспокоиться о ее будущем.
— Так ты уедешь? — спросила больная.
Керис беспомощно кивнула. Она говорила себе, что делает это ради матери, но понимала, что сама заинтересована не меньше. Девушка стыдилась решения, продиктованного эгоизмом, и знала, что будет стыдиться всю жизнь, — и все же это был выход, отказаться от такой возможности она не могла. Просто не могла.
В тот день, пока Фирла не было дома, она уложила свои вещи во вьюки, а потом всю ночь просидела у постели матери. Шейли держала руку дочери в своих.
Наутро Керис уехала. Она не оглядывалась, да ничего бы не увидела, если бы и оглянулась: глаза ее были полны слез.
ГЛАВА 5
И тяжким было наказание, которое обрушилось на мир из-за тех немногих, что встали на путь греха. Спрашивали люди в отчаянии: «Что положит предел бесчинствам Владыки Карасмы, когда леу даст ему силу, а Приспешники будут выполнять его волю? Не захватит ли он все земли, что были когда-то маркграфством?» Добродетельный видел, что земли его, оскверненные леу, меняют границы, как берег, обновляющийся с каждым приливом, а скот становится как дикие звери в лесу. Но сказал он: «Не страшитесь, не предавайтесь Разрушителю, дабы не погубил он души ваши навечно. Воспряньте духом, ибо даровал вам Создатель Закон, и будет он вам защитой».
Книга Разрушения, II: 6: 1—7
Керис не повезло: только успела она выехать из Кибблберри, как ей в попутчики навязался церковник. Девушке это было неприятно: она рассчитывала до границы избежать общества. Шейли Кейлен была еще жива, но ее дочь надеялась пережить свое горе в одиночестве. Ей нужно было время, чтобы примириться со своей виной, однако такой возможности Керис не получила.
Краснолицый церковник в своих ярких шелках сидел у дороги, обмахиваясь веером. Увидев проезжающую мимо девушку, он вскочил и замахал своей усыпанной драгоценными камнями мухобойкой, так что колокольчики на его столе зазвенели, требуя, чтобы Керис остановилась. Послушная (на этот раз) правилу, требующему подчиняться представителю церкви, Керис натянула поводья и ждала, стараясь не выдать своего раздражения, пока тот садился на пони — малорослый толстячок не нуждался в более крупной лошади, — привязывал к луке седла повод вьючного мула и выезжал на дорогу.
— Ах, девонька, — сказал он с певучим выговором Восьмого Постоянства, — как я рад, что нашел попутчицу! Я ехал вместе с несколькими наставницами до обители Посвященного Марледа — эти замечательные благочестивые женщины собирались пожить там в уединении, — но не нашел никого, с кем мне было бы по пути дальше. А ведь Портрон Биттл, законник и член ордена Посвященного Ладмы — это я, — не такой человек, чтобы получать удовольствие от одиночества.
— Тогда тебе не следовало посвящать себя служению церкви, наставник, — сказала Керис прежде, чем успела прикусить язычок. «Надо же, — думала она, — из всех возможных попутчиков мне выпал законник, чей долг — охранять Порядок и требовать соблюдения Закона! Не с таким человеком хотела бы я путешествовать».
Толстячок запнулся и неуверенно посмотрел на Керис, явно гадая, не являются ли ее слова колкой насмешкой над его обетом безбрачия (чем они, конечно, и были). Его взгляд скользнул по вьюкам на лошади, которую Керис вела в поводу; теперь церковник не мог не заметить, что к вьюку привязан лук, на поясе девушки висят ножны с метательным ножом, а за спиной — колчан со стрелами. К тому же Керис была в штанах, сапогах и дорожной кожаной куртке — одежде, которую всегда надевала, отправляясь с Пирсом в путешествия.
— Ты, должно быть, отправляешься в паломничество, — пробормотал он, поправляя манжеты своего лилово-алого одеяния. — Тебе следовало бы носить юбку, девонька. Я знаю, конечно, что даже наставнику приходится расставаться с мантией при переправе, потому что она может помешать в решающий момент, да и яркие цвета… э-э… не помогают скрыться от врагов, но ты же еще не в Неустойчивости. Тут Первое Постоянство, и тебе положено одеваться, как велит Закон. Когда мы остановимся на отдых, ты должна переодеться.
— Во что? У меня с собой нет юбки, — солгала Керис. Она думала, что церковник будет шокирован, но он проявил скорее интерес, чем изумление.
— Совсем нет? Ну что ж, тогда ничего не поделаешь, верно? Не могу же я одолжить тебе свою… Но скажи мне, дитя, как случилось, что ты путешествуешь без провожатых?
— Мои отец и мать… умерли, а брат уже совершил паломничество.
Портрон сочувственно покивал.
— Но все-таки тебе не следовало бы отправляться в дорогу одной. Закон ведь ясно говорит: женщинам надлежит искать защиты мужчины, чтобы не оказаться соблазном для грешников.
Это было уже последней каплей…
— Так пусть грешники поучатся преодолевать соблазн, — бросила Керис, — В конце концов, вожделение — их грех, а не мой. А я готова рискнуть.
Теперь уже наставник был шокирован.
— Девонька, ты не права, совсем не права. Случись что с тобой, пострадает Порядок, а это — угроза всему человечеству. Каждый из нас должен делать все от него зависящее, чтобы воспрепятствовать беззаконию. Рисковать с твоей стороны эгоистично, поскольку беда грозит не только твоей собственной безопасности.
Керис понимала, что он прав, но признавать это вслух ей не хотелось. Она глубоко вздохнула и потерла пальцы, слишком крепко стискивавшие поводья.
— Да ладно, наставник, — постаралась она сгладить свою резкость. — Теперь я встретила тебя, и ты сможешь охранять мою добродетель до самой Наблы.
Керис никогда раньше не осмеливалась, даже иносказательно, высмеивать незнакомого человека, тем более церковника, и теперь поразилась собственной дерзости.
«Я чувствую себя кем-то другим, не Керис Кейлен, кроткой дочерью мастера-картографа, — подумала она. — Я как собака, которую в первый раз спустили с цепи, готовая и к игре, и к драке. — Она была свободна. Керис выпрямилась в седле и приободрилась. — Подавись ты, Фирл Кейлен! Я забрала деньги, предназначенные в приданое, забрала отцовских… твоих переправных лошадей, твой лук, спальный мешок, теодолит, чертежные инструменты и карты — и мне плевать!» Керис решила, что раз уж все равно становится воровкой, нет смысла себе в чем-то отказывать.
— В который раз ты отправляешься в Неустойчивость, дитя? — тем временем спрашивал церковник. Он говорил уже некоторое время, но Керис не слушала. — Едешь в ближайшее Постоянство? Во Второе?
— Да. А ты, наставник?
— О, но я-то не паломник. Отец-наставник ордена Посвященного Ладмы повелел мне посетить для духовного усовершенствования обитель в Восьмом Постоянстве. — Толстячок поерзал в седле, словно такая перспектива его несколько смущала. — Ты ведь, наверное, не знаешь, где там обитель? Мне предстоит пересечь всю Неустойчивость с севера на юг. Тяжелое это дело, скажу я тебе. Особенно заднице достается на всех этих рытвинах и буграх.
Он удрученно покачал головой, а Керис чуть не рассмеялась. Она дала бы спутнику лет пятьдесят, у него были пухлые румяные щеки, кругленький животик, большие не по росту ноги и лысина, окруженная светлыми курчавыми волосами. Однако лицо его не прорезали морщины, и выражало оно дружелюбие и доброжелательность. Керис нашла это странным: законники обычно были людьми мрачными и суровыми, безжалостно насаждавшими Порядок.
— Ненавижу Неустойчивость, — неожиданно сказал Портрон. — Приходилось ли тебе переправляться через поток леу, дитя?
Керис помотала головой. Ее спутник погрузился в воспоминания:
— Я каждый раз дрожу… Мерзкие это места, калечащие невинных и угрожающие душам праведных. Когда я был еще пареньком — твоим ровесником… Я ведь второй сын мясника, знаешь ли, — так вот, отправился я в паломничество. Я как раз тогда и решил, что жизнь церковника по мне, потому что смотрел вокруг и видел все зло и греховность… нет, даже не видел, а чувствовал всем телом скверну. Я решил, что стану наставником и буду с ней бороться, совершать кинезис, устанавливать Порядок и послушание Закону. До тех пор, понимаешь, я не был особенно благочестив. По молодости лет я осуждал церковь за строгости. Но оказавшись там… — он вытянул руку вперед, — там ты чувствуешь Хаос. Ты чувствуешь, как он оскверняет самую землю у тебя под ногами. Ты чувствуешь разрушение творения Создателя, чувствуешь, как искажены там законы природы. Рука Разрушителя касается твоей души, он стремится совратить тебя. И тогда доходит до тебя, что единственная твоя защита от Хаоса — это Порядок, а где лучше можно служить ему, как не в церкви?
Керис с любопытством взглянула на спутника:
— Значит, ты леувидец?
Тот снова кивнул:
— Увы, за грехи мои. Нелегко приходится леувидцам в Неустойчивости, девонька. Они ведь чувствуют скверну… — Он вздохнул.
— Ты собираешься побывать в других Постоянствах по пути в Восьмое? — спросила девушка. — Или поедешь туда напрямик?
— Обычный маршрут — на юг к Пятому, где можно пополнить припасы, а потом уж едешь прямо к Восьмому — как мул, который торопится к водопою. Конечно, все зависит от проводника.
— Значит, ты поедешь через станцию Пикля.
— Станцию Пикля? Не знаю такой. Да только ведь прошло уже больше десятка лет с тех пор, как Портрон Биттл покидал Первое Постоянство, а станции приходят и уходят, как времена года. Опасная это работа — быть содержателем станции, да благословит их Создатель… Я помню, однажды… — Наставник углубился в воспоминания, хотя, на взгляд Керис, история, им рассказанная, не имела никакого отношения ни к станциям, ни к их хозяевам. Девушка скоро перестала слушать и погрузилась в собственные мысли. Она испытывала искушение побывать на станции Пикля, однако дорога во Второе Постоянство туда не вела, и было очень сомнительно, что на станции найдется попутчик, едущий в нужном направлении. Если Керис побывает на станции Пикля, ей придется вернуться в Первое Постоянство и искать там проводника во Второе — а это опасно, поскольку Фирл наверняка отправится в погоню, да и дорого. Но девушке так хотелось поговорить с Пиклем… Ей хотелось узнать, откуда взялась карта тромплери, узнать, кто убил ее отца. И Керис желала выяснить, каким образом оказался убит Пирс Кейлен, хитрый, как старая многоопытная крыса в амбаре… Такого человека нелегко было застать врасплох.
— Вот так я и оказался, — рассказывал тем временем наставник Портрон, — покрытый перьями с ног до головы, в чем мать родила и с красоткой на руках, когда в дверь вошел отец-настоятель.
Керис изумленно заморгала, гадая, что же она пропустила.
— А ведь ты, девонька, не слышала ни слова из того, что я говорил, — вздохнул Портрон. — Немногие выслушивают меня до конца. Я слишком много говорю.
— Ну и что? — сказала Керис с улыбкой; она заподозрила, что той поразительной фразой спутник просто хотел пробудить ее от задумчивости. — Тебе ведь нравится разговаривать.
— Уж это так, — рассмеялся церковник. — Однако ведь наставник должен больше слушать, чем болтать. Вот я, например, все про себя рассказал, а сам ведь ничего о тебе не знаю. Как тебя зовут, дитя?
— Керис. Керис… Керевен. — Она не подумала заранее о том, что правду лучше скрыть, и настоящее имя чуть не сорвалось у нее с языка. Но тут девушке ярко представилась она сама, стоящая на коленях на полу перед растерзанной окровавленной одеждой отца, и она сообразила, что, раз кто-то так жестоко расправился с Пирсом, не очень безопасно называться именем Кейлен в Неустойчивости. А если Фирл гонится за ней, то и в Первом Постоянстве тоже.
Керис с изумлением подумала о том, как сильно изменилась. Куда делась та девушка, которой она была еще недавно, послушная дочь и любящая сестра? С того момента, когда она узнала о смерти отца, Керис совершила множество поступков, которых должна была бы стыдиться: скрыла вещь, которая ей не принадлежала, приютила и накормила осужденного преступника, обокрала брата, убежала из дому, бросила умирающую мать — а теперь еще и солгала насчет своего имени. И она ничуть не раскаивалась — ее мучила лишь мысль о том, что она покинула Шейли… Этого она действительно стыдилась, но сейчас постаралась загнать горе и чувство вины поглубже и позволила себе насладиться другим: радостью от только что обретенной свободы, предвкушением того, что ждало ее впереди, удовлетворением от того, что сама управляет своей жизнью.
Собака, спущенная с цепи? Нет, скорее гусеница, сбросившая кокон, превратившаяся в бабочку и расправляющая крылья.
Керис улыбнулась.
Ехавший с ней рядом наставник заметил эту улыбку и позавидовал безграничной уверенности в себе, свойственной юным. Он-то был уже достаточно стар, чтобы понимать: не все дается легко.
«Мейли…» — подумал он. Создатель, как же эта девочка похожа на Мейли! Боль, которая не возвращалась к нему уже многие годы, пронзила сердце Портрона.
К закату они добрались до границы. Дорога кончалась у кучки лавчонок и палаток, которую когда-то называли «Надежда и Благодарность». Надежда была для тех, кто отправлялся в Неустойчивость, благодарность — для вернувшихся. Название поселения, правда, давно уже сократилось до «Набла».
Здесь ничто не сохранялось неизменным. Никто тут подолгу не жил: слишком близка была Неустойчивость. В результате над развалюхами, выстроившимися вдоль дороги, витал дух неуверенности в завтрашнем дне. Купцы раскидывали палатки или торговали с лотков, наживали прибыль благодаря высоким ценам и поспешно и с облегчением возвращались в глубь Постоянства. Церковь присылала кинезис-послушников в часовни на границе и наставников для паломников, но и они здесь долго не задерживались. Защитников в городке не было тоже — возможно, потому, что ни один Благородный не пожелал бы здесь оставаться, — так что навязывать Закон было некому, следить за соблюдением Порядка — тоже. В Набле достаточно было чуть зазеваться, и тебя тут же могли ограбить, изнасиловать, а то и убить.
И все же какая-то торговля, какой-то намек на нормальную жизнь здесь был. В Набле можно было купить припасы, если вы забыли сделать это раньше, или пополнить то, чего не хватало. Можно было подковать лошадь или воспользоваться услугами коновала. Можно было нанять проводника или послать письмо с курьером. Сюда приезжали, чтобы навести справки о родных и друзьях, которые покинули Постоянство и не вернулись. Здесь была баня, врач, оказывавший помощь пострадавшим, и барышник, если у вас оказывалось достаточно денег, чтобы купить лошадь. Свои услуги предлагали также потрепанные шлюхи, а наставники отпускали грехи и торговали амулетами, приносящими удачу и защищающими от того, чтобы стать мечеными. Однако вы не нашли бы кровельщика, каменщика или портного — ремесленники, производившие что-то постоянное или дорогое, в Набле не требовались. И нечего было надеяться поймать подонка, который вас ограбил, изнасиловал вашу спутницу или убил друга.
Главная улица Наблы представляла собой сточную канаву. Она воняла, пузырилась, рыгала и бурчала, извивалась, то расширяясь, то сужаясь, оглушала голосами людей и животных, сотрясалась от грохота повозок и кипела лихорадочной деятельностью. Здания — если их можно было так назвать — вырастали на ней, как опухоли, и сочились помоями, как нарывы гноем. Набла не была похожа ни на какое другое селение в Первом Постоянстве; ее близнецы существовали на границах всех остальных Постоянств. Все пограничные городки были похожи друг на друга: приюты отбросов общества, оскверненные близостью Неустойчивости, запятнанные прикосновением Хаоса, отравленные дыханием Разрушителя.
Въехав следом за наставником Портроном в Наблу, Керис почувствовала растерянность; уверенность в себе покинула ее. Здесь все кричали и толкались; мошенники вытаскивали кошельки, проходимцы щипали девушек, торговцы заключали сделки, игроки проигрывали ставки. Набла заставила Керис почувствовать себя грязной.
— Присматривай за своим кошельком, девонька, — тихо посоветовал Портрон, хоть в этом и не было необходимости.
— Тут всегда так? — спросила она и оттолкнула руку, протянувшуюся к узде Игрейны.
— Когда мне приходилось здесь бывать — всегда. Не заняться ли нам поисками проводников, прежде чем раскинуть лагерь, как ты думаешь?
Керис кивнула.
— В таком месте не хотелось бы оставлять наши палатки без присмотра. — Покрытая синей чешуей рука коснулась ее сапога, и девушка в ужасе отпрянула. Владелец чешуйчатой руки быстро скрылся между всадниками, но Керис успела заметить ноги с перепонками между пальцами и безволосую голову, сидящую прямо на костистых плечах. Девушка взглянула на Портрона широко раскрытыми глазами. — Наставник… Разве отверженные могут сюда приходить?
— Могут. — В его голосе прозвучали отвращение и страх. — Их трудно остановить. Они, бедняги, приходят сюда за припасами. Защитники, конечно, несут охрану цепи часовен кинезиса, но чтобы помешать меченым пересекать границу, потребовались бы сотни воинов.
Керис была поражена.
— Но ведь часовни кинезиса должны их отгонять!
— Они лучше действуют на Диких и Приспешников. Отверженные не очень обращают внимание на святыни, как мне кажется, по крайней мере пока не продадут души Разрушителю. Меченые не переносят Порядка, а тут, как видишь, его не очень много. Увы, в Набле ты встретишь и многих изгнанных, не только меченых. Это опасное место, как я всегда считал, девонька. Убийства тут не редкость, и многие тела оказываются телами меченых. Так что смотри в оба. Эй, ты! — окликнул наставник проходящего мимо торговца амулетами. — Где тут можно найти проводников?
— Сверни направо и поезжай потом прямо. Не купишь ли амулет, девица? Надежное дело — убережет от того, чтобы стать меченым, целых десять дней!
Амулет, как знала Керис, не помог бы, несмотря на все заверения торговца. Она дала шпоры Игрейне, и Туссон, вьючная лошадь, послушно двинулась следом. Какой-то оборванец потянулся к вьюку, и Туссон так свирепо огрызнулась, что Керис не могла не усмехнуться.
Проводники разбили лагерь на холме, вдали от толкучки и грязи городка. Керис с одобрением взглянула на аккуратные ряды палаток и коновязи: проводники поддерживали в лагере такой же порядок, какому обучил ее Пирс.
— Как узнать, кто из них куда едет? — спросила она наставника.
— Смотри на номера, — ответил ей Портрон. На каждой палатке была написана мелом или углем цифра; у некоторых с шеста свешивалось соответствующее количество лент. — У тебя богатый выбор, девица Керевен: во Второе Постоянство отправляется пять или шесть проводников. А мне придется нанять единственного из имеющихся. — Он показал мухобойкой на палатку, поставленную между двумя деревьями. В тени рядом с ней растянулся на одеяле человек, подложив под голову седло и надвинув на глаза шляпу.
Хоть лица проводника почти не было видно, Керис сразу же узнала его и испытала смутное чувство тревоги.
«Ничего не значит, что кошка его боится», — попыталась успокоить себя девушка.
Она осталась сидеть на Игрейне, а Портрон спешился и подошел к проводнику.
— Э-э… прошу прошения, что тревожу, мастер проводник, — обратился он к лежащему человеку, — но нельзя ли нанять тебя для путешествия в Восьмое Постоянство?
Шляпа была убрана с глаз, голова поднялась. Черные глаза — те самые куски обсидиана, которые Керис и ожидала увидеть, — безразлично оглядели наставника. Что бы ни было причиной его смущения в Кибблберри, в присутствии законника проводник не покраснел.
— Можно, — прозвучал голос, похожий на скрип жернова. Человек сел, но встать не потрудился и даже не сделал приветственного кинезиса. — Я отправляюсь завтра на рассвете. Десять золотых с каждого за весь маршрут, платить при отправлении. Ты должен сам позаботиться о припасах, чтобы их хватило до Пятого. И я не беру с собой Защитников. Если тебе нужен вооруженный конвой, придется подождать три недели, пока вернется Минк Медриган. — Его взгляд скользнул по Керис. — Девочка едет с тобой?
— Женщина, — ответила Керис, подчеркнув это слово, — не едет.
Интересно, узнает ли он ее. Теперь он посмотрел на девушку внимательнее. Его взгляд задержался на метательном ноже и колчане, потом переместился на лошадей. Переправные кони… Это явно заставило его задуматься и попытаться понять, кто она такая. Но проводник быстро утратил интерес и снова взглянул на Портрона.
— Ты леувидец? — спросил он.
— Да.
— Какие припасы у тебя с собой?
— Мешок вяленого мяса и рыбы. Два круга твердого сыра. Мешок муки для лепешек и сушеные фрукты. Смесь конских бобов с овсом для коней — правда, всего один мешок.
— Этого достаточно. Приезжай сюда, к пруду, — он показал за свою палатку, — на восходе солнца. И никаких мантий, колокольчиков и ярких шелков, пожалуйста. — Кивнув на прощание, человек снова улегся и надвинул на глаза шляпу.