Страница:
— Все переменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз, — постоянно ворчал проводник. — Земля становится все более и более неустойчивой.
Керис охватывала дрожь при мысли о причине этого. Она внимательно разглядывала карту, пытаясь определить их местонахождение в изменившемся ландшафте. Карты Летеринга всегда уступали картам ее или Пирса; теперь же они часто оказывались просто бесполезными.
«И все же, — думала Керис, — Летеринг очень интересно показывает относительную высоту гор и холмов. Хорошо бы поговорить с ним об этом». Пока же ей приходилось соотносить имеющиеся карты с показаниями компаса и теодолита, который, правда, теперь лишился своей трубы. Сравнение карт с реально существующей местностью часто позволяло найти маршрут, по которому легче было преодолеть возникшие препятствия.
В конце концов, после нескольких дней задержек из-за необходимости возвращаться, попав в долины, которые не имели выхода, путники увидели вдали Пятое Постоянство. Даврон сделал знак остановиться и вместе с Мелдором и Скоу поднялся на небольшой холм, возвышающийся над цепью часовен кинезиса, чтобы высмотреть дорогу; остальные терпеливо ждали внизу. Скаты-шилохвосты лениво кружили над людьми, рассматривая их своими поросячьими глазками, расположенными на одной стороне треугольных голов.
— Они тоже шпионят? — спросил Скоу, заметив их, однако никто ему не ответил: определить это было невозможно.
— Мы находимся именно там, где сказала Керис, — заметил Даврон. — Я вижу пограничный городок Эджлосс.
— А как насчет Приспешников? — спросил Мелдор.
— Они отстали.
— Несомненно, почуяли цепь часовен кинезиса. Даврон, нам нужно от них отделаться. — Старик повернулся к Скоу. — Мне очень жаль, Сэмми, но нам с тобой и Квирку придется войти на территорию Постоянства — по крайней мере на какое-то время.
Скоу воспринял это со стоицизмом.
— Несколько дней не очень нам повредят.
— Пробирайтесь вдоль цепи часовен и постарайтесь не дать церковникам вас поймать, — сказал Даврон. — Остальные займутся покупкой припасов, а встретимся мы к югу от Миддлмасса, уже за границей Неустойчивости. Ты помнишь тот каньон, где раньше был источник?
— Сухую Дыру?
— Именно. Встретимся там через восемь дней. — Даврон повернулся к Мелдору. — Похоже, скоро все решится. Мы не можем продолжать действовать так же, как раньше. Мне не следует ездить с тобой, если Разрушитель понял, что ты затеял: он может приказать мне или убить тебя, или разрушить Звезду Надежды.
Мелдор едва заметно печально улыбнулся:
— Даврон, я никогда ни на мгновение не сомневался, что именно так это и будет. Ведь очевидно, что здесь действует… неизбежность. Судьба, если хочешь.
Даврон тяжело вздохнул.
— Типичный случай амбара, пожирающего урожай, а? И, думая так, ты все это время ездил со мной!
— Компаньон проводника — хорошее прикрытие, как тебе известно. Ты был мне нужен — да и врага лучше всего иметь все время на глазах.
— Ты думаешь обо мне как о враге? — Невыносимое страдание в голосе Даврона тронуло обоих его слушателей; это был вопль души одинокого человека, знающего, что он всегда будет одинок.
— Даврон, ты мой самый близкий друг и самая большая для меня опасность. Или ты уничтожишь меня — или я тебя убью. Или… может быть, нам вдвоем удастся раньше уничтожить Карасму. Как я тебе уже говорил, я думаю, что буду предупрежден о приказе, который отдаст тебе Разрушитель. Если так случится, ты умрешь прежде, чем сможешь разрушить все наши мечты. Обещаю тебе это. — Мелдор решительно распорядился: — Поехали, мы теряем время. Тебе нужно побывать в Эджлоссе.
Керис рассеянно следила за скатами, кружащими в высоте; их заостренные хвосты служили рулями, позволяя животным ловко поворачивать в воздухе. «Может быть, это Подручные? — гадала девушка. — Или просто Дикие, потомки каких-то теперь исчезнувших птиц Мейлинвара, хоть и не имеющие перьев?» Она ощутила смутную печаль. После Разрушения так многое безвозвратно исчезло или неузнаваемо изменилось… Даже если удастся снова придать миру стабильность, избавиться от леу, столько всего никогда не удастся вернуть! «Уничтожение — это навсегда». Она когда-то прочла этот афоризм, и теперь воспоминание заставило зазвучать в ее душе струну бессильного гнева. «Будь он проклят! — подумала она. — Будь проклят Разрушитель!»
Керис прогнала грустные мысли и оглянулась на Портрона:
— Наставник, ты собираешься и после Пятого Постоянства ехать дальше с нашим товариществом?
— О да, конечно. Так долго, как это будешь делать ты.
— Ты не обязан так поступать. Мне не нужен опекун.
— Ну, как смотреть на вещи… — Портрон взглянул в сторону Корриан и Квирка, чтобы удостовериться: те их не слышат. — Керис, я не очень на многое гожусь, я понимаю. Я не очень хороший законник, да и никогда таковым не был. Я ненавижу споры и разногласия. Меня не следовало назначать в Управу. Может быть, из меня получился бы лучший проповедник или учитель — не знаю. Санхедрион решил, что я буду законником, а когда решение принято, ничего изменить уже нельзя. Но даже я вижу, что не должен пренебрегать своим долгом по отношению к беззащитной девушке, попавшей в такую компанию. Я не брошу тебя до самого Восьмого.
Керис не стала спрашивать, как, по его мнению, он мог бы ее защитить. Она понимала, что на этот вопрос церковник ответить не сумеет.
Эджлосс очень походил на Наблу; тем не менее, к своему удивлению, Керис ощутила прилив спокойствия, хоть и оказалась в окружении всяких сомнительных личностей. Впервые за многие недели она была в безопасности. Здесь не было ни Приспешников, ни Диких. Здесь земля не провалилась бы у нее под ногами, не поглотила бы ее и вообще не повела бы себя странным образом: завтра она выглядела бы точно так же, как и позавчера. Здесь Керис могли изнасиловать, пырнуть ножом или ограбить, но никто не угрожал ей леу, не мог разорвать на части или похитить ее душу.
Когда товарищество выехало на покрытую рытвинами главную улицу, девушка с облегчением вздохнула. Ее настроение не могло испортить даже воспоминание о покинутых часовнях кинезиса, мимо которых они только что проехали: граница передвинулась на добрых пять сотен шагов в глубь Постоянства.
Керис искоса взглянула на едущего рядом Даврона; проводник тоже явно чувствовал облегчение. Напряжение, всегда сквозившее в его взгляде, исчезло. По крайней мере на какое-то время он был избавлен от беспокойства о том, что в любой момент может получить чудовищный приказ. В Постоянстве Разрушитель не мог до него добраться.
— Куда мы направляемся? — спросил его Портрон, с отвращением оглядывая улицу. — Это место ничем не лучше Наблы.
— В соседнем городке, Дормуссе, есть монастырь с приютом для паломников. Там находится храм Посвященного Беогора… или Посвященной Силги? Так или иначе, ты, без сомнения, будешь рад снова оказаться среди своих, наставник.
— Еще бы! Только храм там, по-моему, Посвященного Белматиана.
Корриан вынула изо рта трубку и сплюнула.
— А как насчет меня, мастер Сторре?
Он насмешливо улыбнулся старой женщине:
— Ну, ты могла бы остаться и здесь, мистрис.
Она ухмыльнулась в ответ, словно и не заметив намека.
— Ах нет. Я уж лучше поеду с вами. Две ночи мы тут проведем, ты говорил?
— Да. Мы пересечем Постоянство и выедем к его южной границе, по дороге купив припасы. У тебя будет время, чтобы посетить все обязательные храмы по пути.
Корриан вздохнула:
— Опять преклонять колени, а то и еще что-нибудь похуже. До чего ж я ненавижу эти храмы, к которым нужно подползать на пузе, извиваясь вроде червяка! А молебствия с кинезисом — то опустись на колени, то поднимись, то плюхнись на живот, то ползи на локтях, а то еще и лбом в землю… Мои старые косточки и так-то не любят кинезис, а уж эти службы в храме — и вовсе не радость для задницы.
Портрон нахмурился, собираясь призвать Корриан к благочестию, но потом передумал. Ответил старой женщине Даврон:
— Не понимаю, почему бы тебе и не помолиться в храме. Ведь твои старые косточки совсем не возражают против упражнений другого сорта.
Корриан хихикнула и заставила своего мула обойти мертвое тело, валявшееся посреди дороги.
— Разве мы не должны помочь ему? — с сомнением спросила Керис.
Даврон посмотрел вниз:
— Нет. Ему помощь уже не нужна. Ты знаешь, что картограф Летеринг держит в Дормуссе свою лавку?
— Правда? Будет у меня время, чтобы поговорить с ним?
— Конечно! Если только ты не захочешь весь день провести в храме.
— Уж кто-кто, только не я, — ответила девушка так, чтобы ее не услышал Портрон. — Если и есть место, где я была бы готова провести целый день, то это горячая ванна с настоем трав и с тем чудесным мылом, которое изготовляют в здешнем монастыре. — Керис вздохнула. — Кажется, прошли месяцы с тех пор, как я по-настоящему мылась.
В монастыре не оказалось бани для паломников, но совсем рядом нашлось соответствующее заведение для местных жителей, и Керис смогла за умеренную плату насладиться давно желанной ванной с душистым мылом. Когда же после горячего ужина, приготовленного не из вяленой говядины и старых овощей, она улеглась на чистые простыни настоящей постели, девушке показалось, что ей никогда больше не захочется пускаться в путь. Однако утром, когда ее разбудил звон колокольчиков на одежде церковников, торопящихся на Поклонение, а из храма донесся запах благовоний (утром — всегда розовое масло), она почувствовала некоторое беспокойство. Все подминающий под себя Закон внезапно оказался слишком близко. Со вздохом Керис принялась рыться в мешке, чтобы найти юбку: можно позволить себе носить штаны, когда ты въезжаешь в Постоянство, но ни один наставник не потерпит, чтобы по городу разгуливала женщина в подобном наряде.
Когда Керис вошла в трапезную, на столе ждал завтрак: горячее молоко и свежий, еще теплый хлеб, — хотя большинство церковников уже поели. У длинного стола сидел один Даврон.
Керис совершила положенный кинезис, села напротив и налила себе молока из кувшина.
— А где Портрон?
Проводник весело ответил на ее приветствие:
— Совершает Поклонение в храме, где же еще ему быть. А где Корриан?
— Спит мертвым сном. У нее вчера вечером был великолепный скандал со смотрителем приюта. Ты разве не слышал? Она отказалась погасить трубку.
Керис пила молоко, из-под ресниц наблюдая за Давроном. В Неустойчивости он всегда был напряжен и настороже, но спокоен. Теперь же все было наоборот. Он не был ничем обеспокоен, но его спокойствие исчезло. Он вертелся на стуле и раскрошил больше хлеба, чем съел.
— Я покажу тебе, как пройти в лавку картографа, когда ты кончишь завтрак, — сказал он. — Мне тоже нужно в ту сторону.
Послушник, убиравший с соседних столов, остановился рядом с Давроном.
— Мастер проводник, — сказал он вежливо, — мы здесь не выбрасываем хлеб.
Даврон опустил глаза и словно впервые заметил кучку крошек перед собой.
— Ох, виноват! — Он поднял самый большой кусочек и отправил его в рот.
— Таков Закон, — напомнил церковник. Даврон озадаченно поднял брови:
— Закон следит за тем, как человек ест?
— Он требует, чтобы хлеб не расходовали зря. Мы выращиваем зерно, сколько можем, но со времен моего деда многие земли захватил Хаос. — Старик печально покачал головой. — Я слышал, поговаривают о том, чтобы снова передвинуть часовни кинезиса. Придется покинуть еще одну деревню на юге — а там такие хорошие пахотные земли! Я все думаю — когда же мы сможем восстановить старую цепь часовен, отобрать земли у Хаоса… Да только такое никогда не случается. — Он вздохнул и перешел к следующему столу.
Даврон с виноватым видом опрокинул кружку над горкой крошек и улыбнулся Керис.
— Пошли, — сказал он. — А то еще мне придется совершать покаянный кинезис за разрушение ломтя хлеба.
Дормусс был более невзрачным городком, чем любое селение в Первом Постоянстве. Дома казались более старыми, а черепица на крышах во многих местах зияла дырами. Люди тоже выглядели не лучше. Закон в Пятом Постоянстве был более суров и требовал, чтобы все миряне носили серую одежду с черными воротниками и манжетами. Башмаки тоже должны были быть черными и иметь установленное число крючков для шнуровки. Женщинам предписывалось носить темные чепцы, и даже незамужние должны были заплетать волосы в косы с черными лентами. Мужчины не могли носить на голове ничего, кроме шляп с узкими полями. В своей бежевой блузке и коричневой юбке Керис чувствовала себя положительно разноцветной.
Как раз за зданием приюта местные рабочие разрыли улицу, но работа была остановлена. Когда Керис с Давроном вышли из дверей, им пришлось проталкиваться сквозь толпу, собравшуюся вокруг вырытых булыжников и горячо о чем-то спорившую.
— Интересно, в чем дело, — пробормотала Керис.
— Как раз сегодня утром за завтраком церковники обсуждали случившееся. Как я понял, Закон запрещает добывать в каменоломнях камень, поэтому заново вымостить улицу нечем. Вот местные власти и решили, что можно просто перевернуть старые булыжники. Только, к несчастью, обнаружилось, что такая мысль уже возникала у кого-то несколько столетий назад, так что теперь они спорят о том, какая сторона — верхняя или нижняя — более изношена.
Даврон и Керис посмотрели друг на друга и одновременно расхохотались: оба понимали абсурдность Закона и унылой жизни в Постоянстве.
Они все еще смеялись, когда их остановил церковник. Он весь переливался яркими красками, алыми и золотыми; зеленая тесьма, говорящая о высоком ранге, и лиловая накидка члена одного из орденов еще добавляли его одежде цветистости. На обоих запястьях позванивали тяжелые браслеты, столу, помимо колокольчиков, украшали еще и кружева, а треуголка была расшита блестками. Церковники в Первом Постоянстве всегда носили яркую одежду, но ничего подобного Керис раньше не видела.
Законник властно поднял руку:
— Остановитесь! Объясните мне, пожалуйста, почему вы одеты подобным образом.
— Я мастер проводник, — коротко ответил Даврон, — а это паломница из Первого Постоянства. — Порывшись в кошеле, он показал кожаный знак проводника, должным образом скрепленный печатью Санхедриона.
Законник внимательно рассмотрел знак и неохотно вернул его Даврону. После этого он устремил гневный взгляд на Керис:
— А где твой пропуск паломницы?
Девушка показала ему пропуск, купленный в Набле. Церковник посмотрел на дату, произвел подсчеты и с недовольным видом кивнул.
— Вы, из Первого, понятия не имеете о том, как положено одеваться, — проворчал он. — Будь моя воля, вас бы заставили носить то, что принято у нас в Пятом, пока вы здесь. Вы нарушаете своими нарядами Порядок, установленный Законом, и тем подвергаете всех опасности. Санхедриону следовало бы строже требовать одинаковости от всех Постоянств.
— Совершенно согласен, — решительно заявил Даврон. — Все должны носить абсолютно одинаковую одежду. — Керис с трудом удерживалась от смеха до тех пор, пока церковник не скрылся за углом.
Всю дорогу они обменивались шутками насчет нелепости действий церкви. Когда Керис рассказала о своих препирательствах с Небутнаром, который учил ее в школе, ее поразило, что снисходительный интерес Даврона сменился сначала заинтересованным вниманием, а потом и веселым смехом. Неужели Даврон Сторре способен смеяться? Когда они дошли до лавки картографа и проводник пошел дальше один, девушка ощутила горькое разочарование. Им так редко выпадала возможность быть беззаботными… К тому же и Летеринга не оказалось на месте.
— Мне очень жаль, — сказала его жена, — но он отправился покупать кожи у дубильщика. Думаю, вернется через полчаса или около того. Конечно, он будет рад поговорить с тобой, раз ты тоже картограф. — Последнюю фразу женщина произнесла неуверенно, явно сомневаясь не в готовности мужа встретиться с коллегой, а в правдивости слов Керис о том, что и она занимается изготовлением карт. — Ты можешь подождать или прогуляться пока. Дальше дорога выходит к реке, и там очень красиво: множество цветов, а уж вид на поместье…
— Чье поместье? — внезапно насторожившись, спросила Керис.
— Флери, — ответила женщина. — Не то чтобы это был такой уж большой дом — в наших краях и благородные не слишком богаты.
— Э-э… Не принадлежит ли поместье семье Алисс, которая замужем за Давроном Сторре?
— Так и есть.
— Она сейчас там?
— Ох, не думаю. Она же ведь замужем… а впрочем, откуда мне знать? Благородные не докладывают простолюдинам вроде нас, что у них на уме, верно?
— Верно, — согласилась Керис.
Она вышла из лавки и направилась к берегу, откуда было видно поместье, подхлестываемая неудержимым любопытством и каким-то странным стремлением причинить себе боль. «Прелестная Алисс, лунный свет и журчание ручейка…» Керис ни на минуту не усомнилась, что именно к ней Даврон и отправился.
Река оказалась совсем узкой, и дом — низкий и длинный, окруженный полями, — был хорошо виден. На том берегу, где стояла Керис, росли деревья и кусты, и узкая дорожка уходила в чащу. Лесистая местность здесь оказалась совсем не такая, к какой привыкла Керис, — Пятое Постоянство было гораздо суше Первого, и поэтому растения тянулись к воде, образуя густые заросли. Впрочем, все равно приятно было снова увидеть настоящие деревья, почувствовать траву под ногами, оставлять следы на земле… Керис двинулась по дорожке, рассматривая сквозь ветки дом на другом берегу.
Чего она никак не ожидала — так это увидеть перед собой Даврона.
Он же ведь должен быть там, в доме, — а вместо этого прячется среди деревьев, так напряженно всматриваясь в открывающийся на другом берегу вид, что не замечает Керис… Девушка, пораженная, остановилась и стояла неподвижно. Она нарушала его уединение, понимала, как это непростительно, но не могла заставить себя двинуться с места.
Оттуда, где она стояла, ей было видно, на что так пристально смотрит Даврон: перед домом играли двое детей — девочка лет восьми и мальчик года на три моложе. Дети принадлежали к благородному семейству: это было видно по качеству их серо-черной одежды.
Из дома вышла толстая пожилая женщина и позвала детей. Девочка тут же взяла за руку мальчика и потянула его к двери; тот закапризничал и вырвался. Началась погоня, донесся смех; потом дети исчезли в доме, и все стихло.
Это была мимолетная сценка обычной домашней жизни, не имеющая никакого особого значения, и все же она вызвала у Керис чувство глубокой печали. Она взглянула на Даврона и попятилась.
Однако тут Даврон повернулся, увидел девушку и замер на месте.
Керис подумала, что он рассердится. Однако Даврон стоял, как человек на краю пропасти, знающий, что земля под ним вот-вот начнет крошиться. Его отчаяние не оставляло места гневу. Керис сделала шаг к Даврону, не в силах удержаться.
— Почему? — прошептала она. — Почему ты не можешь просто пойти и увидеться с ними?
Лес вокруг них, казалось, замер, ожидая его ответа. Даврон молчал так долго, что Керис уже решила, что он не ответит вовсе, но тут он тихо и без всяких эмоций произнес:
— Потому что если я попытаюсь увидеться с ними, заговорить, она донесет церковникам вот об этом. — Он коснулся рукава в том месте, где ткань прикрывала знак Разрушителя. — Я не видел Миррин — мою дочь — с того дня, когда все это случилось. Я никогда не держал на руках сына, он никогда не называл меня отцом. — Даврон оглянулся на здание на противоположном берегу. — Каждый раз, когда я бываю в Дормуссе, я стою здесь и надеюсь, что увижу Миррин. Часто проходит целый день, а я ее так и не вижу.
«Она донесет церковникам?» Алисс, его жена? Керис была потрясена. Если церковники узнают о знаке Разрушителя, Даврона проклянут как отступника и казнят — казнят немедленно, не слушая никаких оправданий. Эта женщина грозила ему смертью, а ведь он согласился на сделку с Карасмой ради нее, Алисс, своей жены.
Даврон прислонился к дереву, и Керис с ужасом увидела, что он плачет; плечи его беспомощно тряслись, горе, которое он хранил в себе все эти пять лет, наконец-то перелилось через край.
ГЛАВА 20
Благородным — владельцам поместий — позволялось иметь большие семьи. Причина этого была очевидна и никем не оспаривалась: очень многие из их сыновей отдавали жизни на службе Постоянств — отдавали жизни или становились мечеными и изгонялись.
Поэтому когда у жены благородного Сторре в Четвертом Постоянстве родился сын Даврон, у него уже было четверо старших братьев и двое сестер.
Его отец, Камон Сторрийский, могучий неряшливый мужчина, женился на очаровательной девице, совершенно несклонной к самодисциплине. В результате большая семья жила в состоянии вечного беспорядка и постоянного веселья. Дети большую часть времени были предоставлены сами себе, их проказы только увеличивали суматоху в доме, а последствия приходилось расхлебывать слугам. Будь они не так милы, их, может быть, начали ненавидеть за безответственность, но все дети отличались добросердечием и легким характером. Они могли быть легкомысленны, но никто из семьи Сторре никогда не бывал зловредным. Более сообразительные из слуг давно поняли, что неуправляемость и эгоизм молодых Сторре — следствие скорее их будущего, чем настоящего: юноши знали, что радости жизни, да и сама их жизнь, возможно, окажутся короткими, а потому стремились успеть как можно больше.
Впрочем, определенные вещи в жизни семьи были святы: никто из молодежи не мог пренебрегать уроками и тренировками. Мальчики начинали учиться владеть оружием, когда им исполнялось пять лет, и подготовка была ежедневной. Учебные схватки и упражнения становились неотъемлемой частью их жизни. По мере взросления им приходилось овладевать разными видами оружия; только достигнув определенного совершенства, им разрешалось выбрать себе личное вооружение.
Были и другие уроки: в местной церковной школе дети постигали премудрости грамоты и счета, а также Закон. Кое-чему мальчиков учил отец, когда бывал дома: как находить дорогу в Неустойчивости, как читать карту. Умение ездить верхом и другие практические навыки должны были в один прекрасный день, когда они станут Защитниками, сослужить им хорошую службу. Сыновья Камона Сторре умели пользоваться компасом, могли проложить курс по звездам, сумели бы прожить в глуши без припасов. К тому времени, когда им исполнялось десять, каждый мог вскочить на несущуюся галопом лошадь и спрыгнуть с нее, а также поставить диагноз и вылечить наиболее распространенные конские болезни вроде вывихнутого сустава или колик.
К двенадцати годам Даврон сдал все письменные и устные экзамены, необходимые для того, чтобы стать Защитником, и выбрал свое личное вооружение: метательные ножи и кнут. Еще два года он совершенствовался в военном искусстве, не покидая отцовского дома, но к этому времени беззаботная жизнь уже закончилась. Первая неизбежная трагедия наложила отпечаток на жизнь семьи — в Неустойчивости погиб старший брат Даврона, сопровождавший большое товарищество и убитый Приспешником.
Когда Даврону исполнилось четырнадцать, он начал службу в местном отряде Защитников, следившем за соблюдением Закона в Постоянстве. Еще через год от старых ран умер отец Даврона, и поместье перешло к одному из братьев, которого изувечили Дикие и который не мог больше сражаться. В том же году Даврон убил первого человека — мальчишку-выродка, единственное преступление которого состояло в том, что он родился калекой. А через несколько месяцев шестнадцатилетний Геральт Сторре, самый любимый и близкий по возрасту брат Даврона, стал меченым и пропал в Неустойчивости.
Когда самому Даврону исполнилось шестнадцать, он впервые отправился охранять товарищество паломников, в первый раз переправился через поток леу и обнаружил — чего никак не ожидал, — что он леувидец.
Даврон Сторре был привлекательным юношей, к которому дружески относились товарищи по отряду и на которого начали бросать выразительные взгляды девушки из благородных семейств. Их привлекали качества, выделявшие его из сверстников: романтичность, несгибаемое чувство чести, предусмотрительность, постепенно вытеснившая легкомыслие, порожденное нестрогим воспитанием. В двенадцать Даврон был избалованным капризным мальчишкой. В шестнадцать он стал заботливым и вдумчивым; он готов был принимать на себя ответственность и храбро сражаться. Если у него и имелся недостаток, то это была гордость: он считал себя вправе гордиться незапятнанной честью и несгибаемой прямотой.
Будучи младшим сыном, он не имел шанса унаследовать поместье и стать землевладельцем; ему предстояло оставаться Защитником, сопровождая паломников и выполняя полицейские функции в Постоянствах. Поскольку другая профессия была ему недоступна, Даврон должен был вести в значительной мере кочевую жизнь; впрочем, на главе семейства Сторре лежала обязанность предоставить ему один из коттеджей в поместье.
Отсутствие выбора нисколько не беспокоило юношу. С первого же раза, когда он отправился с отрядом Защитников в Неустойчивость, такая жизнь очаровала его. Ему нравились товарищеские отношения в отряде, он наслаждался постоянной борьбой с неизвестностью, опасностью при переправах через потоки леу. Вечно меняющаяся Неустойчивость предоставляла ему множество приключений.
Керис охватывала дрожь при мысли о причине этого. Она внимательно разглядывала карту, пытаясь определить их местонахождение в изменившемся ландшафте. Карты Летеринга всегда уступали картам ее или Пирса; теперь же они часто оказывались просто бесполезными.
«И все же, — думала Керис, — Летеринг очень интересно показывает относительную высоту гор и холмов. Хорошо бы поговорить с ним об этом». Пока же ей приходилось соотносить имеющиеся карты с показаниями компаса и теодолита, который, правда, теперь лишился своей трубы. Сравнение карт с реально существующей местностью часто позволяло найти маршрут, по которому легче было преодолеть возникшие препятствия.
В конце концов, после нескольких дней задержек из-за необходимости возвращаться, попав в долины, которые не имели выхода, путники увидели вдали Пятое Постоянство. Даврон сделал знак остановиться и вместе с Мелдором и Скоу поднялся на небольшой холм, возвышающийся над цепью часовен кинезиса, чтобы высмотреть дорогу; остальные терпеливо ждали внизу. Скаты-шилохвосты лениво кружили над людьми, рассматривая их своими поросячьими глазками, расположенными на одной стороне треугольных голов.
— Они тоже шпионят? — спросил Скоу, заметив их, однако никто ему не ответил: определить это было невозможно.
— Мы находимся именно там, где сказала Керис, — заметил Даврон. — Я вижу пограничный городок Эджлосс.
— А как насчет Приспешников? — спросил Мелдор.
— Они отстали.
— Несомненно, почуяли цепь часовен кинезиса. Даврон, нам нужно от них отделаться. — Старик повернулся к Скоу. — Мне очень жаль, Сэмми, но нам с тобой и Квирку придется войти на территорию Постоянства — по крайней мере на какое-то время.
Скоу воспринял это со стоицизмом.
— Несколько дней не очень нам повредят.
— Пробирайтесь вдоль цепи часовен и постарайтесь не дать церковникам вас поймать, — сказал Даврон. — Остальные займутся покупкой припасов, а встретимся мы к югу от Миддлмасса, уже за границей Неустойчивости. Ты помнишь тот каньон, где раньше был источник?
— Сухую Дыру?
— Именно. Встретимся там через восемь дней. — Даврон повернулся к Мелдору. — Похоже, скоро все решится. Мы не можем продолжать действовать так же, как раньше. Мне не следует ездить с тобой, если Разрушитель понял, что ты затеял: он может приказать мне или убить тебя, или разрушить Звезду Надежды.
Мелдор едва заметно печально улыбнулся:
— Даврон, я никогда ни на мгновение не сомневался, что именно так это и будет. Ведь очевидно, что здесь действует… неизбежность. Судьба, если хочешь.
Даврон тяжело вздохнул.
— Типичный случай амбара, пожирающего урожай, а? И, думая так, ты все это время ездил со мной!
— Компаньон проводника — хорошее прикрытие, как тебе известно. Ты был мне нужен — да и врага лучше всего иметь все время на глазах.
— Ты думаешь обо мне как о враге? — Невыносимое страдание в голосе Даврона тронуло обоих его слушателей; это был вопль души одинокого человека, знающего, что он всегда будет одинок.
— Даврон, ты мой самый близкий друг и самая большая для меня опасность. Или ты уничтожишь меня — или я тебя убью. Или… может быть, нам вдвоем удастся раньше уничтожить Карасму. Как я тебе уже говорил, я думаю, что буду предупрежден о приказе, который отдаст тебе Разрушитель. Если так случится, ты умрешь прежде, чем сможешь разрушить все наши мечты. Обещаю тебе это. — Мелдор решительно распорядился: — Поехали, мы теряем время. Тебе нужно побывать в Эджлоссе.
Керис рассеянно следила за скатами, кружащими в высоте; их заостренные хвосты служили рулями, позволяя животным ловко поворачивать в воздухе. «Может быть, это Подручные? — гадала девушка. — Или просто Дикие, потомки каких-то теперь исчезнувших птиц Мейлинвара, хоть и не имеющие перьев?» Она ощутила смутную печаль. После Разрушения так многое безвозвратно исчезло или неузнаваемо изменилось… Даже если удастся снова придать миру стабильность, избавиться от леу, столько всего никогда не удастся вернуть! «Уничтожение — это навсегда». Она когда-то прочла этот афоризм, и теперь воспоминание заставило зазвучать в ее душе струну бессильного гнева. «Будь он проклят! — подумала она. — Будь проклят Разрушитель!»
Керис прогнала грустные мысли и оглянулась на Портрона:
— Наставник, ты собираешься и после Пятого Постоянства ехать дальше с нашим товариществом?
— О да, конечно. Так долго, как это будешь делать ты.
— Ты не обязан так поступать. Мне не нужен опекун.
— Ну, как смотреть на вещи… — Портрон взглянул в сторону Корриан и Квирка, чтобы удостовериться: те их не слышат. — Керис, я не очень на многое гожусь, я понимаю. Я не очень хороший законник, да и никогда таковым не был. Я ненавижу споры и разногласия. Меня не следовало назначать в Управу. Может быть, из меня получился бы лучший проповедник или учитель — не знаю. Санхедрион решил, что я буду законником, а когда решение принято, ничего изменить уже нельзя. Но даже я вижу, что не должен пренебрегать своим долгом по отношению к беззащитной девушке, попавшей в такую компанию. Я не брошу тебя до самого Восьмого.
Керис не стала спрашивать, как, по его мнению, он мог бы ее защитить. Она понимала, что на этот вопрос церковник ответить не сумеет.
Эджлосс очень походил на Наблу; тем не менее, к своему удивлению, Керис ощутила прилив спокойствия, хоть и оказалась в окружении всяких сомнительных личностей. Впервые за многие недели она была в безопасности. Здесь не было ни Приспешников, ни Диких. Здесь земля не провалилась бы у нее под ногами, не поглотила бы ее и вообще не повела бы себя странным образом: завтра она выглядела бы точно так же, как и позавчера. Здесь Керис могли изнасиловать, пырнуть ножом или ограбить, но никто не угрожал ей леу, не мог разорвать на части или похитить ее душу.
Когда товарищество выехало на покрытую рытвинами главную улицу, девушка с облегчением вздохнула. Ее настроение не могло испортить даже воспоминание о покинутых часовнях кинезиса, мимо которых они только что проехали: граница передвинулась на добрых пять сотен шагов в глубь Постоянства.
Керис искоса взглянула на едущего рядом Даврона; проводник тоже явно чувствовал облегчение. Напряжение, всегда сквозившее в его взгляде, исчезло. По крайней мере на какое-то время он был избавлен от беспокойства о том, что в любой момент может получить чудовищный приказ. В Постоянстве Разрушитель не мог до него добраться.
— Куда мы направляемся? — спросил его Портрон, с отвращением оглядывая улицу. — Это место ничем не лучше Наблы.
— В соседнем городке, Дормуссе, есть монастырь с приютом для паломников. Там находится храм Посвященного Беогора… или Посвященной Силги? Так или иначе, ты, без сомнения, будешь рад снова оказаться среди своих, наставник.
— Еще бы! Только храм там, по-моему, Посвященного Белматиана.
Корриан вынула изо рта трубку и сплюнула.
— А как насчет меня, мастер Сторре?
Он насмешливо улыбнулся старой женщине:
— Ну, ты могла бы остаться и здесь, мистрис.
Она ухмыльнулась в ответ, словно и не заметив намека.
— Ах нет. Я уж лучше поеду с вами. Две ночи мы тут проведем, ты говорил?
— Да. Мы пересечем Постоянство и выедем к его южной границе, по дороге купив припасы. У тебя будет время, чтобы посетить все обязательные храмы по пути.
Корриан вздохнула:
— Опять преклонять колени, а то и еще что-нибудь похуже. До чего ж я ненавижу эти храмы, к которым нужно подползать на пузе, извиваясь вроде червяка! А молебствия с кинезисом — то опустись на колени, то поднимись, то плюхнись на живот, то ползи на локтях, а то еще и лбом в землю… Мои старые косточки и так-то не любят кинезис, а уж эти службы в храме — и вовсе не радость для задницы.
Портрон нахмурился, собираясь призвать Корриан к благочестию, но потом передумал. Ответил старой женщине Даврон:
— Не понимаю, почему бы тебе и не помолиться в храме. Ведь твои старые косточки совсем не возражают против упражнений другого сорта.
Корриан хихикнула и заставила своего мула обойти мертвое тело, валявшееся посреди дороги.
— Разве мы не должны помочь ему? — с сомнением спросила Керис.
Даврон посмотрел вниз:
— Нет. Ему помощь уже не нужна. Ты знаешь, что картограф Летеринг держит в Дормуссе свою лавку?
— Правда? Будет у меня время, чтобы поговорить с ним?
— Конечно! Если только ты не захочешь весь день провести в храме.
— Уж кто-кто, только не я, — ответила девушка так, чтобы ее не услышал Портрон. — Если и есть место, где я была бы готова провести целый день, то это горячая ванна с настоем трав и с тем чудесным мылом, которое изготовляют в здешнем монастыре. — Керис вздохнула. — Кажется, прошли месяцы с тех пор, как я по-настоящему мылась.
В монастыре не оказалось бани для паломников, но совсем рядом нашлось соответствующее заведение для местных жителей, и Керис смогла за умеренную плату насладиться давно желанной ванной с душистым мылом. Когда же после горячего ужина, приготовленного не из вяленой говядины и старых овощей, она улеглась на чистые простыни настоящей постели, девушке показалось, что ей никогда больше не захочется пускаться в путь. Однако утром, когда ее разбудил звон колокольчиков на одежде церковников, торопящихся на Поклонение, а из храма донесся запах благовоний (утром — всегда розовое масло), она почувствовала некоторое беспокойство. Все подминающий под себя Закон внезапно оказался слишком близко. Со вздохом Керис принялась рыться в мешке, чтобы найти юбку: можно позволить себе носить штаны, когда ты въезжаешь в Постоянство, но ни один наставник не потерпит, чтобы по городу разгуливала женщина в подобном наряде.
Когда Керис вошла в трапезную, на столе ждал завтрак: горячее молоко и свежий, еще теплый хлеб, — хотя большинство церковников уже поели. У длинного стола сидел один Даврон.
Керис совершила положенный кинезис, села напротив и налила себе молока из кувшина.
— А где Портрон?
Проводник весело ответил на ее приветствие:
— Совершает Поклонение в храме, где же еще ему быть. А где Корриан?
— Спит мертвым сном. У нее вчера вечером был великолепный скандал со смотрителем приюта. Ты разве не слышал? Она отказалась погасить трубку.
Керис пила молоко, из-под ресниц наблюдая за Давроном. В Неустойчивости он всегда был напряжен и настороже, но спокоен. Теперь же все было наоборот. Он не был ничем обеспокоен, но его спокойствие исчезло. Он вертелся на стуле и раскрошил больше хлеба, чем съел.
— Я покажу тебе, как пройти в лавку картографа, когда ты кончишь завтрак, — сказал он. — Мне тоже нужно в ту сторону.
Послушник, убиравший с соседних столов, остановился рядом с Давроном.
— Мастер проводник, — сказал он вежливо, — мы здесь не выбрасываем хлеб.
Даврон опустил глаза и словно впервые заметил кучку крошек перед собой.
— Ох, виноват! — Он поднял самый большой кусочек и отправил его в рот.
— Таков Закон, — напомнил церковник. Даврон озадаченно поднял брови:
— Закон следит за тем, как человек ест?
— Он требует, чтобы хлеб не расходовали зря. Мы выращиваем зерно, сколько можем, но со времен моего деда многие земли захватил Хаос. — Старик печально покачал головой. — Я слышал, поговаривают о том, чтобы снова передвинуть часовни кинезиса. Придется покинуть еще одну деревню на юге — а там такие хорошие пахотные земли! Я все думаю — когда же мы сможем восстановить старую цепь часовен, отобрать земли у Хаоса… Да только такое никогда не случается. — Он вздохнул и перешел к следующему столу.
Даврон с виноватым видом опрокинул кружку над горкой крошек и улыбнулся Керис.
— Пошли, — сказал он. — А то еще мне придется совершать покаянный кинезис за разрушение ломтя хлеба.
Дормусс был более невзрачным городком, чем любое селение в Первом Постоянстве. Дома казались более старыми, а черепица на крышах во многих местах зияла дырами. Люди тоже выглядели не лучше. Закон в Пятом Постоянстве был более суров и требовал, чтобы все миряне носили серую одежду с черными воротниками и манжетами. Башмаки тоже должны были быть черными и иметь установленное число крючков для шнуровки. Женщинам предписывалось носить темные чепцы, и даже незамужние должны были заплетать волосы в косы с черными лентами. Мужчины не могли носить на голове ничего, кроме шляп с узкими полями. В своей бежевой блузке и коричневой юбке Керис чувствовала себя положительно разноцветной.
Как раз за зданием приюта местные рабочие разрыли улицу, но работа была остановлена. Когда Керис с Давроном вышли из дверей, им пришлось проталкиваться сквозь толпу, собравшуюся вокруг вырытых булыжников и горячо о чем-то спорившую.
— Интересно, в чем дело, — пробормотала Керис.
— Как раз сегодня утром за завтраком церковники обсуждали случившееся. Как я понял, Закон запрещает добывать в каменоломнях камень, поэтому заново вымостить улицу нечем. Вот местные власти и решили, что можно просто перевернуть старые булыжники. Только, к несчастью, обнаружилось, что такая мысль уже возникала у кого-то несколько столетий назад, так что теперь они спорят о том, какая сторона — верхняя или нижняя — более изношена.
Даврон и Керис посмотрели друг на друга и одновременно расхохотались: оба понимали абсурдность Закона и унылой жизни в Постоянстве.
Они все еще смеялись, когда их остановил церковник. Он весь переливался яркими красками, алыми и золотыми; зеленая тесьма, говорящая о высоком ранге, и лиловая накидка члена одного из орденов еще добавляли его одежде цветистости. На обоих запястьях позванивали тяжелые браслеты, столу, помимо колокольчиков, украшали еще и кружева, а треуголка была расшита блестками. Церковники в Первом Постоянстве всегда носили яркую одежду, но ничего подобного Керис раньше не видела.
Законник властно поднял руку:
— Остановитесь! Объясните мне, пожалуйста, почему вы одеты подобным образом.
— Я мастер проводник, — коротко ответил Даврон, — а это паломница из Первого Постоянства. — Порывшись в кошеле, он показал кожаный знак проводника, должным образом скрепленный печатью Санхедриона.
Законник внимательно рассмотрел знак и неохотно вернул его Даврону. После этого он устремил гневный взгляд на Керис:
— А где твой пропуск паломницы?
Девушка показала ему пропуск, купленный в Набле. Церковник посмотрел на дату, произвел подсчеты и с недовольным видом кивнул.
— Вы, из Первого, понятия не имеете о том, как положено одеваться, — проворчал он. — Будь моя воля, вас бы заставили носить то, что принято у нас в Пятом, пока вы здесь. Вы нарушаете своими нарядами Порядок, установленный Законом, и тем подвергаете всех опасности. Санхедриону следовало бы строже требовать одинаковости от всех Постоянств.
— Совершенно согласен, — решительно заявил Даврон. — Все должны носить абсолютно одинаковую одежду. — Керис с трудом удерживалась от смеха до тех пор, пока церковник не скрылся за углом.
Всю дорогу они обменивались шутками насчет нелепости действий церкви. Когда Керис рассказала о своих препирательствах с Небутнаром, который учил ее в школе, ее поразило, что снисходительный интерес Даврона сменился сначала заинтересованным вниманием, а потом и веселым смехом. Неужели Даврон Сторре способен смеяться? Когда они дошли до лавки картографа и проводник пошел дальше один, девушка ощутила горькое разочарование. Им так редко выпадала возможность быть беззаботными… К тому же и Летеринга не оказалось на месте.
— Мне очень жаль, — сказала его жена, — но он отправился покупать кожи у дубильщика. Думаю, вернется через полчаса или около того. Конечно, он будет рад поговорить с тобой, раз ты тоже картограф. — Последнюю фразу женщина произнесла неуверенно, явно сомневаясь не в готовности мужа встретиться с коллегой, а в правдивости слов Керис о том, что и она занимается изготовлением карт. — Ты можешь подождать или прогуляться пока. Дальше дорога выходит к реке, и там очень красиво: множество цветов, а уж вид на поместье…
— Чье поместье? — внезапно насторожившись, спросила Керис.
— Флери, — ответила женщина. — Не то чтобы это был такой уж большой дом — в наших краях и благородные не слишком богаты.
— Э-э… Не принадлежит ли поместье семье Алисс, которая замужем за Давроном Сторре?
— Так и есть.
— Она сейчас там?
— Ох, не думаю. Она же ведь замужем… а впрочем, откуда мне знать? Благородные не докладывают простолюдинам вроде нас, что у них на уме, верно?
— Верно, — согласилась Керис.
Она вышла из лавки и направилась к берегу, откуда было видно поместье, подхлестываемая неудержимым любопытством и каким-то странным стремлением причинить себе боль. «Прелестная Алисс, лунный свет и журчание ручейка…» Керис ни на минуту не усомнилась, что именно к ней Даврон и отправился.
Река оказалась совсем узкой, и дом — низкий и длинный, окруженный полями, — был хорошо виден. На том берегу, где стояла Керис, росли деревья и кусты, и узкая дорожка уходила в чащу. Лесистая местность здесь оказалась совсем не такая, к какой привыкла Керис, — Пятое Постоянство было гораздо суше Первого, и поэтому растения тянулись к воде, образуя густые заросли. Впрочем, все равно приятно было снова увидеть настоящие деревья, почувствовать траву под ногами, оставлять следы на земле… Керис двинулась по дорожке, рассматривая сквозь ветки дом на другом берегу.
Чего она никак не ожидала — так это увидеть перед собой Даврона.
Он же ведь должен быть там, в доме, — а вместо этого прячется среди деревьев, так напряженно всматриваясь в открывающийся на другом берегу вид, что не замечает Керис… Девушка, пораженная, остановилась и стояла неподвижно. Она нарушала его уединение, понимала, как это непростительно, но не могла заставить себя двинуться с места.
Оттуда, где она стояла, ей было видно, на что так пристально смотрит Даврон: перед домом играли двое детей — девочка лет восьми и мальчик года на три моложе. Дети принадлежали к благородному семейству: это было видно по качеству их серо-черной одежды.
Из дома вышла толстая пожилая женщина и позвала детей. Девочка тут же взяла за руку мальчика и потянула его к двери; тот закапризничал и вырвался. Началась погоня, донесся смех; потом дети исчезли в доме, и все стихло.
Это была мимолетная сценка обычной домашней жизни, не имеющая никакого особого значения, и все же она вызвала у Керис чувство глубокой печали. Она взглянула на Даврона и попятилась.
Однако тут Даврон повернулся, увидел девушку и замер на месте.
Керис подумала, что он рассердится. Однако Даврон стоял, как человек на краю пропасти, знающий, что земля под ним вот-вот начнет крошиться. Его отчаяние не оставляло места гневу. Керис сделала шаг к Даврону, не в силах удержаться.
— Почему? — прошептала она. — Почему ты не можешь просто пойти и увидеться с ними?
Лес вокруг них, казалось, замер, ожидая его ответа. Даврон молчал так долго, что Керис уже решила, что он не ответит вовсе, но тут он тихо и без всяких эмоций произнес:
— Потому что если я попытаюсь увидеться с ними, заговорить, она донесет церковникам вот об этом. — Он коснулся рукава в том месте, где ткань прикрывала знак Разрушителя. — Я не видел Миррин — мою дочь — с того дня, когда все это случилось. Я никогда не держал на руках сына, он никогда не называл меня отцом. — Даврон оглянулся на здание на противоположном берегу. — Каждый раз, когда я бываю в Дормуссе, я стою здесь и надеюсь, что увижу Миррин. Часто проходит целый день, а я ее так и не вижу.
«Она донесет церковникам?» Алисс, его жена? Керис была потрясена. Если церковники узнают о знаке Разрушителя, Даврона проклянут как отступника и казнят — казнят немедленно, не слушая никаких оправданий. Эта женщина грозила ему смертью, а ведь он согласился на сделку с Карасмой ради нее, Алисс, своей жены.
Даврон прислонился к дереву, и Керис с ужасом увидела, что он плачет; плечи его беспомощно тряслись, горе, которое он хранил в себе все эти пять лет, наконец-то перелилось через край.
ГЛАВА 20
Нет ничего холоднее, чем пепел былой любви, и нет ничего теплее, чем яркое пламя новой.
Пословица времен древнего маркграфства
Благородным — владельцам поместий — позволялось иметь большие семьи. Причина этого была очевидна и никем не оспаривалась: очень многие из их сыновей отдавали жизни на службе Постоянств — отдавали жизни или становились мечеными и изгонялись.
Поэтому когда у жены благородного Сторре в Четвертом Постоянстве родился сын Даврон, у него уже было четверо старших братьев и двое сестер.
Его отец, Камон Сторрийский, могучий неряшливый мужчина, женился на очаровательной девице, совершенно несклонной к самодисциплине. В результате большая семья жила в состоянии вечного беспорядка и постоянного веселья. Дети большую часть времени были предоставлены сами себе, их проказы только увеличивали суматоху в доме, а последствия приходилось расхлебывать слугам. Будь они не так милы, их, может быть, начали ненавидеть за безответственность, но все дети отличались добросердечием и легким характером. Они могли быть легкомысленны, но никто из семьи Сторре никогда не бывал зловредным. Более сообразительные из слуг давно поняли, что неуправляемость и эгоизм молодых Сторре — следствие скорее их будущего, чем настоящего: юноши знали, что радости жизни, да и сама их жизнь, возможно, окажутся короткими, а потому стремились успеть как можно больше.
Впрочем, определенные вещи в жизни семьи были святы: никто из молодежи не мог пренебрегать уроками и тренировками. Мальчики начинали учиться владеть оружием, когда им исполнялось пять лет, и подготовка была ежедневной. Учебные схватки и упражнения становились неотъемлемой частью их жизни. По мере взросления им приходилось овладевать разными видами оружия; только достигнув определенного совершенства, им разрешалось выбрать себе личное вооружение.
Были и другие уроки: в местной церковной школе дети постигали премудрости грамоты и счета, а также Закон. Кое-чему мальчиков учил отец, когда бывал дома: как находить дорогу в Неустойчивости, как читать карту. Умение ездить верхом и другие практические навыки должны были в один прекрасный день, когда они станут Защитниками, сослужить им хорошую службу. Сыновья Камона Сторре умели пользоваться компасом, могли проложить курс по звездам, сумели бы прожить в глуши без припасов. К тому времени, когда им исполнялось десять, каждый мог вскочить на несущуюся галопом лошадь и спрыгнуть с нее, а также поставить диагноз и вылечить наиболее распространенные конские болезни вроде вывихнутого сустава или колик.
К двенадцати годам Даврон сдал все письменные и устные экзамены, необходимые для того, чтобы стать Защитником, и выбрал свое личное вооружение: метательные ножи и кнут. Еще два года он совершенствовался в военном искусстве, не покидая отцовского дома, но к этому времени беззаботная жизнь уже закончилась. Первая неизбежная трагедия наложила отпечаток на жизнь семьи — в Неустойчивости погиб старший брат Даврона, сопровождавший большое товарищество и убитый Приспешником.
Когда Даврону исполнилось четырнадцать, он начал службу в местном отряде Защитников, следившем за соблюдением Закона в Постоянстве. Еще через год от старых ран умер отец Даврона, и поместье перешло к одному из братьев, которого изувечили Дикие и который не мог больше сражаться. В том же году Даврон убил первого человека — мальчишку-выродка, единственное преступление которого состояло в том, что он родился калекой. А через несколько месяцев шестнадцатилетний Геральт Сторре, самый любимый и близкий по возрасту брат Даврона, стал меченым и пропал в Неустойчивости.
Когда самому Даврону исполнилось шестнадцать, он впервые отправился охранять товарищество паломников, в первый раз переправился через поток леу и обнаружил — чего никак не ожидал, — что он леувидец.
Даврон Сторре был привлекательным юношей, к которому дружески относились товарищи по отряду и на которого начали бросать выразительные взгляды девушки из благородных семейств. Их привлекали качества, выделявшие его из сверстников: романтичность, несгибаемое чувство чести, предусмотрительность, постепенно вытеснившая легкомыслие, порожденное нестрогим воспитанием. В двенадцать Даврон был избалованным капризным мальчишкой. В шестнадцать он стал заботливым и вдумчивым; он готов был принимать на себя ответственность и храбро сражаться. Если у него и имелся недостаток, то это была гордость: он считал себя вправе гордиться незапятнанной честью и несгибаемой прямотой.
Будучи младшим сыном, он не имел шанса унаследовать поместье и стать землевладельцем; ему предстояло оставаться Защитником, сопровождая паломников и выполняя полицейские функции в Постоянствах. Поскольку другая профессия была ему недоступна, Даврон должен был вести в значительной мере кочевую жизнь; впрочем, на главе семейства Сторре лежала обязанность предоставить ему один из коттеджей в поместье.
Отсутствие выбора нисколько не беспокоило юношу. С первого же раза, когда он отправился с отрядом Защитников в Неустойчивость, такая жизнь очаровала его. Ему нравились товарищеские отношения в отряде, он наслаждался постоянной борьбой с неизвестностью, опасностью при переправах через потоки леу. Вечно меняющаяся Неустойчивость предоставляла ему множество приключений.