Норман Джон. Цари-жрецы Гора

   Она встала и попятилась, прижав руки к платью на плечах.
   - И все-таки я рабыня. - Она отвернулась. - Хочешь посмотреть мое клеймо? - презрительно спросила она.
   - Нет.
   Итак, она рабыня.
   Но на ошейнике не написано имя владельца и название города, как я ожидал. Там только номер - горянский, соответствующий по нашему счету 708.
   - Можешь сделать со мной, что хочешь, - сказала девушка, повернувшись ко мне лицом. - Пока ты в этой комнате, я принадлежу тебе.
   - Не понимаю, - сказал я.
   - Я рабыня комнаты.
   - Не понимаю, - повторил я.
   - Это значит, - раздраженно сказала она, - что я заключена в этой комнате и принадлежу всякому, кто в нее входит.
   - Но ведь ты можешь выйти, - возразил я.
   И указал на широкий вход, в котором не было ни двери, ни решетки, и на коридор за ним.
   - Нет, - с горечью сказала она, - я не могу выйти.
   Я встал, миновал вход и оказался в длинном каменном коридоре, который уходил в обоих направлениях, насколько хватал глаз. Он был освещен энергетическими шарами-лампами. В коридоре, на равном, но большом - не менее пятидесяти ярдов друг от друга - расстоянии видны были многочисленных входы, точно такие же, как мой. Из одной комнаты никак нельзя было заглянуть в другую. Но ни в одном входе-портале я не видел дверей, не было даже петель.
   Стоя снаружи в коридоре, я протянул девушке руку.
   - Пошли, - сказал я, - опасности нет.
   Она отбежала к дальней стене и прижалась к ней.
   - Нет! - воскликнула она.
   Я рассмеялся и зашел в комнату.
   Она отодвигалась от меня в ужасе, пока не оказалась в углу.
   Закричала и вцепилась в камни.
   Я взял ее на руки, но она сопротивлялась, как кошка, и кричала. Я хотел убедить ее, что опасности нет, что ее страхи беспочвенны. Она исцарапала мне лицо.
   Я рассердился, ударил ее, она повисла у меня на руках.
   Я понес ее к входу.
   - Не надо, - прошептала она полным ужаса голосом, - пожалуйста, хозяин, не надо!
   Голос ее звучал так жалко, что я отказался от своего плана и отпустил ее, хотя ее страх меня раздражал.
   Она упала на пол, дрожа и плача, прижалась к моим ногам.
   - Не надо, хозяин, - умоляла она.
   - Ну, хорошо.
   - Смотри, - сказала она, указывая на вход.
   Я посмотрел, но ничего не увидел, только каменные бока портала и на каждом три круглых красных купола, каждый примерно в четыре дюйма шириной.
   - Они безвредны, - сказал я, потому что сам несколько раз проходил мимо. Чтобы продемонстрировать это, я снова вышел из комнаты.
   Стоя снаружи, я заметил кое-что, чего не увидел раньше. Над входом был вырезан горянский номер 708. Теперь я понял значение числа на ошейнике девушки. Я вернулся в комнату.
   - Видишь, они безвредны.
   - Для тебя, - ответила она, - но не для меня.
   - Как это?
   Она отвернулась.
   - Рассказывай, - строго сказал я.
   Она посмотрела на меня.
   - Ты приказываешь?
   Я не хотел ей приказывать.
   - Нет.
   - Тогда я тебе не расскажу.
   - Ну, хорошо, - сказал я, - приказываю.
   Она негодующе, со страхом и слезами посмотрела на меня.
   - Говори, рабыня, - приказал я.
   Она в гневе прикусила губу.
   - Повинуйся.
   - Может быть, - ответила она.
   Я в гневе подошел к ней и схватил за руки. Она посмотрела мне в глаза и задрожала. Увидела, что должна будет говорить. Покорно опустила голову.
   - Повинуюсь, - сказала она, - хозяин.
   Я отпустил ее.
   Она снова отвернулась и отошла к дальней стене.
   - Давным-давно, - сказала она, - когда я впервые пришла в Сардар и нашла зал царей-жрецов, я была молодой и глупой. Я считала, что цари-жрецы очень богаты, и я, с моей красотой... - она повернулась, посмотрела на меня и откинула голову... - я ведь красива, правда?
   Я посмотрел на нее. Хоть лицо ее было в слезах, волосы растрепались, одежда измялась, она была прекрасна, еще прекрасней в своем расстройстве, потому что оно уничтожило холодную отчужденность, с которой она держалась вначале. Я знал, что теперь она меня боится, но не понимал, почему. Это имеет какое-то отношение к двери, она боится, что я заставлю ее выйти.
   - Да, ты прекрасна.
   Она горько рассмеялась.
   - И вот я, - продолжала она, - вооруженная своей красотой, решила прийти в Сардар и отобрать у царей-жрецов их богатство и силу, потому что мужчины всегда хотели служить мне, давали мне все, что я хотела, а разве цари-жрецы не мужчины?
   Люди приходят в Сардар по самым неожиданным причинам, но то, что рассказала Вика, казалось мне невероятным. Только избалованная, высокомерная, честолюбивая девушка могла до такого додуматься, к тому же, как она сама сказала, молодая и глупая.
   - Я стала бы убарой всего Гора, - смеялась она, - у меня за спиной были бы цари-жрецы и все их богатства и несказанная сила.
   Я молчал.
   - Но когда я пришла в Сардар... - она вздрогнула. Губы ее шевелились, но она, казалось, не в состоянии говорить.
   Я подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она не сопротивлялась.
   - Вот это, - сказала она, указывая на маленькие круглые купола по обе стороны от входа.
   - Не понимаю, - ответил я.
   Она высвободилась и подошла к входу. Когда до входа оставался примерно ярд, красные выпуклости засветились.
   - В Сардаре, - сказала она, поворачиваясь ко мне и дрожа, - меня отвели в туннель и надели на голову отвратительный металлический шар с проводами и огоньками, а когда меня освободили, мне показали металлическую пластинку и сказали, что на ней записан мой мозг, все мои воспоминания, самые старые, самые первые - все там.
   Я слушал внимательно, зная, что девушка, даже принадлежащая к высшей касте, мало что может понять из происшедшего с ней. Цари-жрецы разрешают представителям высших каст на Горе доступ только к знаниям второго уровня. Низшие касты получают только отрывочные сведения знаний первого уровня. Я полагал, что есть и третий уровень, предназначенный только для самих царей-жрецов, и рассказ девушки подтверждал мое предположение. Я сам не разобрался бы в действии машины, о которой она говорила, но ее назначение и теоретические принципы в целом мне были ясны. Она говорила о сканере мозга, который делает трехмерные микросрезы, особенно наиболее глубоких и наименее подверженных изменениям участков мозга. Получившаяся в результате пластина-запись более индивидуальна, чем отпечатки пальцев; она так же уникальна и неповторима, как ее жизнь; в сущности это и есть физическая модель ее жизни, изоморфный аналог ее прошлого, всего, что она испытала.
   - Эта пластинка, - сказала она, - хранится в туннелях царей-жрецов, а эти, - она вздрогнула и указала на выпуклости, несомненно, сенсоры какого-то типа, - ее глаза.
   - Должна существовать какая-то связь, может быть, луч между пластинкой и ими, - сказал я, осматривая выпуклости.
   - Ты странно говоришь, - заметила она.
   - А что произойдет, если ты пройдешь между ними?
   - Мне показывали. - Глаза ее были полны ужаса. - Провели между ними девушку, которая, по их мнению, не исполняла свои обязанности.
   Я неожиданно вздрогнул.
   - По их мнению?
   - По мнению царей-жрецов, - просто ответила она.
   - Но ведь есть только один царь-жрец, - сказал я. - Он называет себя Парп.
   Она улыбнулась, но не ответила. Печально покачала головой.
   - Ах, да, Парп.
   Я думал, что когда-то здесь было больше царей-жрецов. Может, Парп последний из них. Не может быть, чтобы такое огромное сооружение, как зал царей-жрецов, построил он один.
   - Что случилось с девушкой? - спросил я.
   Она содрогнулась.
   - Как ножи и огонь.
   Теперь я понял, почему она так боялась покинуть комнату.
   - Ты пыталась закрываться? - спросил я, глядя на бронзовый сосуд у стены.
   - Да, - ответила она, - но глаза знают. - Она печально улыбнулась. Они видят сквозь металл.
   Я удивился.
   Она подошла к стене и подняла бронзовый сосуд. Закрывая им лицо, как щитом, приблизилась к входу. Выпуклости снова засветились.
   - Видишь, - сказала она, - они знают. Они видят сквозь металл.
   - Понимаю.
   Я молча поздравил царей-жрецов с эффективностью их оборудования. Очевидно, лучи, исходящие из этих сенсоров и расположенные в части спектра, которую не воспринимает глаз человека, способны проникать через молекулярные структуры, как рентгеновские лучи проникают сквозь тело человека.
   Вика угрюмо смотрела на меня.
   - Я пленница в этой комнате уже девять лет.
   - Мне жаль, - сказал я.
   - Я пришла в Сардар, - рассмеялась она, - чтобы завоевать царей-жрецов и отобрать у них богатство и силу.
   И, расплакавшись, побежала к дальней стене. Стоя лицом к ней, она продолжала плакать.
   Потом повернулась ко мне.
   - А вместо этого у меня только каменные стены и стальной ошейник рабыни!
   И беспомощно в гневе попыталась сорвать ошейник. В ярости она дергала его, плакала и наконец перестала. Конечно, знак рабства остался на ней. Сталь рабских ошейников Гора не поддается рукам девушки.
   Она успокоилась.
   С любопытством посмотрела на меня.
   - Раньше мужчины делали все, чтобы доставить мне удовольствие, теперь я должна доставлять удовольствие им.
   Я ничего не ответил.
   Она смотрела на меня, смотрела дерзко, как будто приглашала воспользоваться властью над нею, приказать ей сделать то, что мне понравится. И у нее не было бы выбора, только подчиниться приказу.
   Наступило долгое молчание, которое я не хотел нарушать. Жизнь у Вики и так тяжелая, я не желал ей вреда.
   Ее губы слегка изогнулись презрительно.
   Я хорошо чувствовал призыв ее плоти, очевидный вызов во взгляде и в позе.
   Казалось, она говорит: ты не сможешь покорить меня.
   Интересно, сколько мужчин уступили ей.
   Пожав плечами, она подошла к спальному возвышению и взяла белый шелковый шарф, который я снял у нее с горла. Набросила его, закрыв рабский ошейник.
   - Не носи шарф, - мягко сказал я.
   В глазах ее сверкнул гнев.
   - Хочешь видеть ошейник? - зашипела она.
   - Можешь оставить шарф, если хочешь.
   Она удивленно смотрела на меня.
   - Но я считаю, что его не нужно надевать.
   - Почему?
   - Потому что без него ты красивее, - сказал я. - Но еще важнее, что, пряча ошейник, ты его не снимешь.
   В глазах ее блеснул огонь, она улыбнулась.
   - Ты прав. - Она с горечью отвернулась. - Когда я одна, я делаю вид, что свободна, что я знатная леди, убара большого города, может быть, даже Ара. Но когда в мою комнату входит мужчина, я снова только рабыня. - Она медленно сняла шарф и бросила его на пол, потом повернулась ко мне. Высокомерно подняла голову, и я увидел, что ошейник очень красив на ее горле.
   - Со мной, - мягко сказал я, - ты свободна.
   Она презрительно взглянула на меня.
   - До тебя в этой комнате побывала сотня мужчин, - сказала она, - и они меня научили, хорошо научили, что на мне ошейник.
   - Тем не менее со мной ты свободна, - повторил я.
   - И после тебя будет сотня.
   Вероятно, она говорила правду. Я улыбнулся.
   - А тем временем я дарю тебе свободу.
   Она рассмеялась.
   - Спрятать ошейник, - насмешливо передразнила меня, - не значит снять его.
   Я тоже рассмеялся. Она достойный собеседник.
   - Хорошо, - согласился я, - ты рабыня.
   Я пошутил, но она вздрогнула, как от удара.
   Вернулся вызывающий тон.
   - Тогда воспользуйся мной, - горько сказала она. - Научи меня, что означает ошейник.
   Я удивился: Вика, несмотря на девять лет, проведенные в заключении в этой комнате, оставалась упрямой избалованной высокомерной девушкой, сознававшей всю власть своего тела, всю силу свой красоты, способность привлекать мужчин, мучить их, приводить в ярость, заставлять исполнять ее малейшие прихоти. Передо мной была та же прекрасная хищная девушка, которая когда-то пришла в Сардар, чтобы овладеть царями-жрецами.
   - Позже, - сказал я.
   Она подавилась от ярости.
   Я не желал ей зла, но она не только прекрасна, она еще и раздражает меня. Я понимал, что она, умная, гордая девушка, не может смириться со своим положением. Она должны выполнять приказы всех, кого царям-жрецам вздумается послать в ее комнату, но я все же не находил в ее трудном положении извинения для враждебности по отношению ко мне. Ведь я тоже пленник царей-жрецов и не по своей воле пришел в ее комнату.
   - Как я оказался в этой комнате? - спросил я.
   - Тебя принесли.
   - Цари-жрецы?
   - Да.
   - Парп?
   Вместо ответа она рассмеялась.
   - Долго ли я спал?
   - Долго.
   - Сколько?
   - Пятнадцать анов.
   Я про себя свистнул. Горянские сутки делятся на двадцать анов. Я проспал почти целые сутки.
   - Ну, что ж, Вика, - сказал я, - мне кажется, сейчас я могу тобой воспользоваться.
   - Хорошо, хозяин, - ответила девушка, и в голосе ее звучала ирония. Она расстегнула пряжку на левом плече.
   - Готовить можешь?
   Она посмотрела на меня.
   - Да! - выпалила в ответ. Раздраженно возилась с пряжкой, но пальцы ее дрожали от гнева. Она не могла застегнуть пряжку.
   Я застегнул ее.
   Она, сверкая глазами, смотрела на меня.
   - Приготовлю пищу, - сказала она.
   - Побыстрее, рабыня!
   Плечи ее дрожали от гнева.
   - Похоже, придется научить тебя, что означает твой ошейник. - Я сделал к ней шаг, и она с испуганным криком отступила в угол.
   Я громко рассмеялся.
   Покраснев, Вика почти тут же овладела собой, распрямилась, откинула голову, отбросила упавшие на лоб волосы. Полоска ткани, которой она их перевязывала, развязалась. С отвращением глядя на меня, она подняла руки, собираясь снова перевязать волосы.
   - Нет, - сказал я.
   Я решил, что с распущенными волосами она красивее.
   Она продолжала завязывать волосы.
   Наши взгляды встретились.
   Она в гневе бросила перевязь на пол и принялась готовить пищу.
   Волосы у нее очень красивые.
   6. КОГДА ИДУТ ЦАРИ-ЖРЕЦЫ
   Вика готовила хорошо, и я наслаждался приготовленной ею пищей.
   Запасы пищи находились в закрытых шкафах у одной стены комнаты; открывались шкафы так же, как и другие отверстия; я это уже видел раньше.
   По моему приказу Вика показала, как открываются и закрываются все шкафы и приемники отходов в этой необычной кухне.
   Я узнал, что температура воды в кране регулируется направлением, в каком тень руки проходит по светочувствительному сенсору над краном; количество воды определяется скоростью, с какой перемещается рука. Я с интересом заметил, что холодную воду дает перемещение руки слева направо, а горячую - справа налево. Это напомнило мне водопроводные краны Земли: кран с горячей водой обычно слева, а с холодной - справа. Несомненно, есть какая-то причина, вызывающая такую аналогию на Горе и Земле. Холодная вода используется чаще горячей, а левши среди людей - меньшинство. Продукты, которые Вика извлекала из шкафов, не заморожены, а защищены чем-то напоминающим голубую пластиковую пленку. Все продукты свежие и аппетитные.
   Вначале Вика сварила котелок сулажа, наиболее распространенного горянского супа, состоящего их трех обязательных компонентов плюс, как говорится, все, что можно раздобыть, кроме камней на поле. А обязательные компоненты таковы: золотой сул, крахмалистый золотисто-коричневый плод вьющихся растений с равнины Сул; свернувшиеся красные овальные листья тур-па, древесного растительного паразита, которого выращивают в садах Тура; засоленные вторичные корни кустов кес, маленького растения с мощными корнями, лучше всего растущего на песчаной почве.
   Затем бифштекс из ноги боска, огромного шерстистого длиннорогого быка с дурным характером; большие стада таких животных медленно перемещаются по прериям Гора. Вика поджарила кусок мяса, толстый, как предплечье воина, на металлической решетке над цилиндром с горящим углем, так что поверхность мяса стала черной, хрупкой и волокнистой, а под ней горячее и сочное мясо.
   Помимо сулажа и бифштекса из боска были неизбежные круглые плоские лепешки желтого са-тарна - хлеба. Завершилась еда пригоршней ягод и глотком воды из крана. Я решил, что ягоды - это пурпурные плоды та с нижних виноградников острова Кос, что в четырехстах пасангах от Порт-Кара. Я уже пробовал такие ягоды на пиру, который давала в мою честь Лара, тарикса города Тарна. Вероятно, ягоды в кораблях привозят с Коса в Порт-Кар, а оттуда на ярмарку в Эн-Кара. Порт-Кар и Кос - наследственные враги, однако эта вражда нисколько не мешает выгодной контрабанде. Но, может, это вовсе и не ягоды та: Кос далеко, и даже если перевозить ягоды на тарнах, они не будут такими свежими. Потом я перестал думать об этом. Интересно, почему для питья только вода, нет никаких перебродивших напитков Гора, таких, как пага, вино ка-ла-на или кал-да. Я был уверен, что Вика подала бы их мне, если бы они у нее были.
   Я посмотрел на нее.
   Она не приготовила себе порцию, а, обслужив меня, молча присела сбоку в позе раба цилиндра. Рабу цилиндра обычно поручают все домашние обязанности в цилиндрических жилищах горян.
   Между прочим, на Горе стулья имеют особое значение, и их не часто встретишь в частных домах. Они обычно предназначаются для значительных лиц, таких, как администраторы и судьи. Больше того. Вам трудно это понять, но стулья не считаются удобным сидением. Когда я в первый раз вернулся на Землю с Гора, мне было довольно трудно снова привыкнуть к простому делу - сидеть на стуле. В течение нескольких месяцев я чувствовал себя неуверенно и неудобно, сидя на маленькой деревянной платформе, стоящей на четырех тонких ножках. Представьте себе, что сидите на краю высокого узкого стола - вот такое чувство.
   Мужчины Гора обычно сидят скрестив ноги, а женщины поджимают ноги под себя. Поза рабыни цилиндра отличается от позы свободной женщины только положением рук: рабыня, руки которой не заняты, держит их перед собой так, будто они связаны. Свободная женщина никогда не держит так руки. Олдер Тарл, который учил меня владеть оружием в городе Ко-ро-ба много лет назад, однажды рассказал историю свободной женщины, отчаянно влюбленной в воина. Однажды в присутствии всей семьи она развлекала его. И вот случайно она сложила руки в позе рабыни. С большим трудом удалось удержать ее: она хотела броситься с одного из высоких мостов и разбиться насмерть. Рассказывал Олдер Тарл со смехом, хотя продолжение этой истории нравилось ему меньше. Смущенная этим происшествием, женщина отказалась видеться с воином, и он, нетерпеливый, желающий ее, увез ее из города в качестве рабыни, а через несколько месяцев вернулся, и она была его вольной спутницей. Когда я был в Ко-ро-ба, эта пара все еще жила там. Что с ними теперь?
   Кстати, поза рабыни для удовольствия отличается и от позы свободной женщины, и от позы рабыни цилиндра. Руки рабыни для удовольствия обычно лежат на бедрах, но в некоторых городах, например, в Тентисе, она держит руки за спиной. Свободная женщина тоже может держать руки на бедрах; значение имеет положение колен. Во всех позах, включая позу рабыни для удовольствия, женщины Гора держатся исключительно хорошо: спина у них прямая, подбородок высоко поднят. Женщины Гора всегда прекрасны.
   - Почему для питья только вода? - спросил я Вику.
   Она пожала плечами.
   - Вероятно, потому что рабыни комнаты слишком много времени проводят в одиночестве.
   Я взглянул на нее, не вполне поняв смысл ее слов.
   Она прямо посмотрела на меня.
   - Было бы слишком легко напиться, - сказала она.
   Я почувствовал себя дураком. Конечно, рабыням комнаты не дадут спрятаться в опьянении, потому что в таком случае их красота, а следовательно, и полезность царям-жрецам уменьшится. Они станут безответственными, потеряются в своих снах.
   - Понятно, - сказал я.
   - Пищу приносят дважды в год.
   - Приносят цари-жрецы?
   - Наверно.
   - Но ты не знаешь?
   - Нет, - сказала она. - Я просыпаюсь утром, и пища уже на месте.
   - Вероятно, ее приносит Парп, - сказал я.
   Она посмотрела на меня с легкой улыбкой.
   - Парп - царь-жрец, - сказал я.
   - Он тебе это сказал?
   - Да.
   - Понятно, - ответила она.
   Девушка, очевидно, больше не хотела говорить об этом, и я ее не заставлял.
   Я почти кончил есть.
   - Ты хорошо готовишь, - поблагодарил я ее. - Еда превосходная.
   - Я хочу есть, - сказала она.
   Я тупо смотрел на нее. Она не приготовила еды для себя, и я решил, что она уже поела, или просто не голодна, или приготовит себе еду позже.
   - Приготовь себе что-нибудь, - сказал я.
   - Не могу, - просто ответила она. - Я могу есть только то, что ты дашь мне.
   Я молча обозвал себя дураком.
   Неужели я настолько стал горянским воинам, что не обратил внимания на чувства этой девушки? Согласно кодексу моей касты, я должен не думать о ней, считать ее не более чем домашним животным, презренной рабыней, пригодной только для службы и удовольствия.
   - Прости, - сказал я.
   - Ты хочешь меня наказать?
   - Нет.
   - Значит, мой хозяин дурак, - сказала девушка и потянулась к остаткам мяса на тарелке.
   Я схватил ее за руку.
   - Теперь я намерен тебя наказать.
   Глаза ее заполнились слезами.
   - Хорошо. - Она отвела руку.
   Сегодня ночью Вика будет спать голодной.
   Хотя судя по часам в крышке одного из шкафов было уже поздно, я решил выйти из комнаты. К несчастью, естественного света в комнате не было, и судить о времени по солнцу, звездам и лунам Гора было невозможно. Мне их не хватало. С самого моего пробуждения лампы-шары продолжали гореть все так же ярко.
   Я, как мог, умылся под струей воды из крана.
   В одном из шкафов у стены, среди одежды множества разных каст, я нашел и одежду воина. Моя изорвана когтями ларла, поэтому я надел новую.
   Вика расстелила соломенный матрац на полу у каменного возвышения для сна. Сидя на матраце, она наблюдала за мной.
   В ногах постели толстое рабское кольцо: если хочу, я могу приковать к нему Вику.
   Я прицепил к поясу меч.
   - Ты хочешь выйти из комнаты? - спросила Вика. Это были ее первые слова после еды.
   - Да.
   - Но тебе нельзя.
   - Почему? - насторожился я.
   - Это запрещено, - сказала она.
   - Понятно.
   И я двинулся к двери.
   - Когда ты понадобишься царям-жрецам, за тобой придут, - сказала она. - А пока ты должен ждать.
   - Не собираюсь ждать.
   - Но ты должен, - настаивала она, вставая.
   Я подошел к ней и положил руки ей на плечи.
   - Не надо так бояться царей-жрецов, - сказал я.
   Она поняла, что я не отказался от своего решения.
   - Если выйдешь, - сказала она, - возвращайся до второго гонга.
   - Почему?
   - Ради тебя самого, - сказала она, опустив глаза.
   - Я не боюсь.
   - Тогда ради меня. - По-прежнему она не поднимала глаз.
   - Но почему?
   Она, казалось, смутилась.
   - Я боюсь оставаться одна.
   - Но ты была одна много ночей, - заметил я.
   Она посмотрела на меня, и я не смог понять выражения ее обеспокоенных глаз.
   - Бояться никогда не перестаешь, - сказала она.
   - Я должен идти.
   Неожиданно издалека донесся удар гонга, какой я уже слышал в зале царей-жрецов.
   Вика улыбнулась мне.
   - Видишь, - облегченно сказала она, - уже слишком поздно. Ты должен остаться.
   - Почему?
   Она смотрела в сторону, избегая моего взгляда.
   - Потому что скоро потускнеют лампы и начнутся часы, отведенные для сна.
   Она как будто не хотела говорить дальше.
   - Почему я должен остаться? - спросил я.
   Я крепче сжал ее плечи и потряс, чтобы заставить говорить.
   - Почему? - настаивал я.
   В глазах ее показался страх.
   - Почему? - требовал я.
   Послышался второй удар гонга, и Вика, казалось, вздрогнула у меня в руках.
   Глаза ее в страхе широко раскрылись.
   Я свирепо потряс ее.
   - Почему? - воскликнул я.
   Она с трудом могла говорить. Голос ее был еле слышен.
   - Потому что после гонга... - сказала она.
   - Да?
   - ...они ходят.
   - Кто!
   - Цари-жрецы! - воскликнула она и отвернулась от меня.
   - Я не боюсь Парпа, - сказал я.
   Она повернулась и посмотрела на меня.
   - Он не царь-жрец, - негромко сказала она.
   И тут раздался третий и последний удар далекого гонга, и в то же мгновение лампы в комнате потускнели, и я понял, что где-то в длинных пустых коридорах этого убежища ходят цари-жрецы Гора.
   7. Я ОХОЧУСЬ ЗА ЦАРЯМИ-ЖРЕЦАМИ
   Несмотря на возражения Вики, я с легким сердцем вышел из комнаты в коридор. Поищу царей-жрецов Гора.
   Она шла за мной почти до входа, и я помню, как засветились и запульсировали сенсоры, когда она приблизилась к ним.
   Я видел ее белое платье, ее прекрасную белую кожу, когда она стояла на пороге потемневшей комнаты.
   - Не ходи, - просила она.
   - Но я должен.
   - Возвращайся!
   Я не ответил и пошел по коридору.
   - Я боюсь, - услышал я сзади ее слова.
   Я решил, что с ней ничего не случится, как и во все прошлые ночи, и потому пошел дальше.
   Мне показалось, я слышу ее плач, но я подумал, что она боится за себя.
   И продолжал идти по коридору.
   Не мое дело утешать ее, говорить ей "не бойся", успокаивать ее присутствием другого человека. У меня дело к страшным обитателям этих коридоров, которые вызвали у нее такой ужас; я не утешитель и не друг, я воин.
   Идя по коридору, я заглядывал в многочисленные комнаты, такие же, как моя. У всех не было дверей, только массивный вход-портал двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Не хотелось бы мне спать в такой комнате: в нее невозможно закрыть доступ из коридора, а со временем, разумеется, все равно уснешь.
   Я прошел множество комнат, и почти все они оказались пустыми.
   Впрочем, в двух были рабыни, девушки, как Вика, точно так же одетые и с ошейниками. Единственным отличием в их убранстве были номера на ошейниках. Вика закрывала ошейник шарфом, а эти девушки не закрывали, но сейчас на Вике тоже нет шарфа; теперь ее ошейник, стальной и сверкающий, закрытый, охватывающий ее красивое горло, ясно свидетельствовал перед всеми, что она, как и эти девушки, рабыня.