Норман Джон. Капитан

   Кольцо в полу показалось ей чем-то знакомым. Она ощупала пол вокруг себя.
   Она пыталась убедить себя, что устроила для зрителей хорошее зрелище, но понимала, что это самообман. Несомненно, это хорошее зрелище было делом рук распорядителя аукциона, и нелепо было бы думать, что здесь играли свою роль ее решения или желание вести себя вызывающе. Она была всего лишь вещью, которую выставили на всеобщее обозрение, в различных положениях, при разном освещении. Однако как только прозвучало предложение, рабыню буквально ошеломили нахлынувшие на нее странные, возбуждающие, непонятные чувства. В этот момент она впервые по-настоящему поняла, что она — вещь, живая, теплая, чрезвычайно чувственная, умная, невозможно желанная вещь, собственность, которую большинство мужчин ценит наравне с золотом и алмазами, за которую они способны убить. Она попыталась подавить эти мысли и прогнать из воспоминания. Неужели она вела себя на е, как рабыня? Она возбуждалась от криков м Она чувствовала любопытство и желание, волнами накатывающие на нее, вызывающие странные чувства. Она чувствовала саму реальность — жестокую, неопровержимую — и это чувство возникло откуда-то изнутри. Впервые в жизни у нее не было выбора На помосте стояла всего лишь краснеющая, испуганная, взволнованная рабыня. Но теперь она вновь перепугалась. Один из покупателей, судя по койкам все время повышал цену. Он предложил за нее сорок даринов — сумма была неимоверно высока за рабыню, проданную на аукционе магистрата, и распорядитель остался доволен, но для невольничьего рынка даже маленького городка сумма была ничтожна. Конечно, богачи редко посещали аукционы магистрата находя их неинтересными для себя. К тому же девушка даже не была обучена. Но теперь она поняла, что принадлежит не городу, а некому частному лицу. Теперь у нее был хозяин! Она ощупывала кольцо и пол вокруг себя, и ее пальцы слегка дрожали.
   Она вскрикнула, когда сильные, грубые руки схватили ее за шею и принялись развязывать шнурки капюшона, а затем проникли под капюшон, не снимая его Руки дотронулись до ее дрожащих, полуоткрытых губ и эти руки, несомненно, были мужскими. Рабыня почувствовала, как ее волосы, сбившиеся под капюшоном, мягко рассыпались по плечам. Она чувствовала почти любопытство. Перед продажей ее волосы вымыли и тщательно причесали, но потом они смялись под капюшоном. Перед продажей ее также сбрызнули духами — вероятно, слишком хорошими для рабыни, но она была заклеймена только сегодня днем. Вероятно кто-то считал, что это скрасит ее первую ночь в цепях, во власти хозяина. Но скорее, этот запах должен был побудить хозяина повнимательнее отнестись к ней. Конечно, духи были дешевыми — чего еще следовало ожидать от аукциона магистрата! Кроме того, этими духами обычно пользовались рабыни, подчеркивая уязвимость своей красоты. Рабыня чувствовала, как стоящий рядом человек принюхивается к запаху духов.
   Она не осмелилась заговорить.
   Она знала, что она рабыня.
   К ее губам осторожно поднесли и наклонили стакан. Рабыня почувствовала вкус каны и захотела еще, но стакан уже убрали. Она едва успела смочить губы.
   Она поняла, что теперь другие будут решать за нее, что и в каком количестве она будет пить. Ее губы дрогнули. Она услышала шорох, как будто что-то сломали — должно быть, печенье. Тут же кусочек печенья прижали к ее зубам, раздвинув губы.
   Она хотела поднять руки, но поскольку они были скованы, то поднести их ко рту оказалось невозможным, не меняя позы, а на это рабыня не решилась. Она открыла рот, взяла из рук хозяина кусочек печенья и съела его.
   Рабыня удивилась чувствительности и мягкости собственных губ — они отзывались на самое легкое прикосновение. Она едва понимала, что означают ее ощущения. Она почувствовала, как к ее губам поднесли еще кусок. Даже такое прикосновение она воспринимала отчетливо и ясно. Все ее тело ожило и наполнилось беспомощным возбуждением. Ее кормили.
   Она опять открыла рот, слегка приподнимая голову, всем своим видом показывая, что голодна. Ей должны дать еще!
   Ей ничего не дали.
   Она поняла, что теперь будет есть в зависимости от желания хозяина. Действительно, даже в своей еде и питье она не могла проявить самостоятельность, а должна была ждать воли хозяина. Она поняла, что ей дают первый урок. Она вздрогнула: первый урок был, несомненно, весьма важным для рабыни.
   Внезапно испугавшись, она схватилась руками за кольцо в полу, ощупывая ее неровную поверхность, а затем потрогала твердую металлическую пластину, прибитую к полу, в которую ввинчивалось кольцо и удерживающая его петля. Его размеры, форма, высота над полом, расположение, количество винтов, сами доски пола, трещина неподалеку — все это становилось все более знакомым. Ее сердце дико заколотилось. Она узнала и кольцо, и пластину, и петлю. Она была уверена, что трещину в полу она уже когда-то видела. Она подняла голову, ее губы дрожали. Она зашевелилась, но ей удалось лишь немного поднять руки — цепь была сильно укорочена.
   — Да, — сказал кто-то, — это та же самая комната.
   Она сжалась на коленях, цепь звякнула. Руки взялись за капюшон и разорвали его.
   — Вы! — воскликнула она.
   Теперь он казался очень высоким. В его руках были обрывки капюшона. Пышные влажные волосы рассыпались по ее плечам.
   — Это шутка? — умоляюще спросила она.
   — Думаю, да.
   — Это комната моего хозяина?
   — Конечно.
   — Что вы делаете здесь? — удивилась она.
   — Это моя комната.
   — Значит, вы мой хозяин?
   — Да, — кивнул Туво Авзоний. — Я — твой хозяин.

Глава 24

   — Нет! — закричала она. — Это неправда!
   — Нет, правда, — возразил Туво Авзоний. — Я купил тебя, я твой хозяин.
   Внезапное, дикое, почти страшное выражение ужаса, отчаяния, невероятного возбуждения исказило лицо рабыни, но всего на один момент. Спустя мгновение она полностью взяла себя в руки.
   — Я презираю вас, — заявила она. — Я не хочу, чтобы вы были моим хозяином!
   — Свиньи и собаки не выбирают себе хозяев, а тем более такие ничтожные создания, как рабыни, — возразил Туво Авзоний.
   Он отшвырнул капюшон на пол.
   — Ты — Сеселла, — сказал он, давая ей имя. Она взглянула на него.
   — Как тебя зовут?
   — Сеселла, — сердито повторила она.
   — Сеселла? — переспросил Туво Авзоний.
   — Сеселла, господин.
   — Не забывай об этом, — наставительно произнес он.
   — Нет, господин.
   — Как звучит из твоих уст слово «господин»? — поинтересовался он.
   — Оно мне подходит, — ответила женщина. Она сама едва могла поверить, что такое простое слово, обращенное к мужчине, способно так взволновать ее. Она почувствовала себя теплой, мягкой, влажной и жаждущей.
   — Что вы хотите делать с плетью? — вдруг беспокойно спросила она.
   — Может, ты помнишь, как в подвальной комнате участка, ты набросилась на коленопреклоненного, беспомощного мужчину и с радостью и яростью ударила его несколько раз?
   Он подошел поближе, вертя в руках плеть.
   — Это сделала свободная женщина, Сеселла Гарденер, — возразила она, — не станете же вы наказывать бедную рабыню за то, что совершила свободная женщина?
   — Я понимаю, что ты умна, — усмехнулся Туво Авзоний.
   — Спасибо, господин.
   — Но недостаточно умна. Свободной женщине неприлично становится рабыней, — продолжал Туво Авзоний. — В этом случае после ее обращения в рабство наказание будет даже более позорным, когда ее побьют, как простую рабыню.
   — Я несчастна и слаба, — возразила она. — Я принадлежу вам! Пожалуйста, не бейте меня!
   — Наверное, не следует слишком много вспоминать о том, что сделала свободная женщина Сеселла Гарденер, — сказал Туво Авзоний. — В конце концов, ее больше нет. Теперь ее место заняла всего лишь красивая малютка Сеселла, рабыня.
   — Да, господин! — благодарно воскликнула рабыня. — Но господин еще не отложил плеть в сторону, — напомнила она.
   — Потому что между свободной женщиной Сеселлой Гарденер и рабыней Сеселлой есть прочная связь — первая стала второй.
   — Да, господин, — упавшим голосом подтвердила рабыня.
   — Но не будем утруждать себя подобными вопросами.
   — Конечно, господин!
   — Тем более, что я могу побить тебя, когда захочу, — напомнил он. — Например, если мне понравится бить тебя, я буду делать это постоянно.
   — Да, господин.
   — Ты понимаешь, что теперь тебя можно подвергать наказаниям?
   — Да, господин.
   — Ты ведь сообразительная женщина, хотя и не слишком умная, и не можешь не понимать этого. Я могу наказать тебя в любое время, по любой причине или без причины.
   — Да, господин.
   — Наказания помогают прибавить усердия рабыням, — заметил Туво Авзоний, поглядывая на плеть.
   — Прошу вас, не надо, господин!
   — Не надо? — удивился Туво Авзоний.
   — Нет!
   — Почему же?
   — Я и так буду усердной, — прошептала рабыня.
   — Говори громче!
   — Я буду усердной!
   — Разве та, кто некогда была свободной женщиной Сеселлой Гарденер, а теперь стала рабыней Сеселлой, умеет проявлять усердие?
   — Да, господин.
   — Так кто умеет проявлять усердие?
   — Рабыня Сеселла будет усердной!
   Туво Авзоний не спеша ударил плетью по своей ладони.
   — Не бейте меня, — умоляла рабыня. — Позвольте мне доставить вам удовольствие!
   — Удовольствие? Мне?
   — Да, как должна делать рабыня! — попросила она.
   — Ты хочешь служить с таким жалким унижением?
   — Да, господин! Позвольте мне лечь в постель!
   — Ложись на спину, где сидишь, — приказал он. Он сорвал с кровати одеяло и бросил его на пол.
   Потом толкнул рабыню, так, что ее закованные в цепь руки оказались за головой, и подложил под нее одеяло. Возвышаясь над женщиной, Туво Авзоний внимательно разглядывал ее.
   — Верхняя пуговица твоего воротника была расстегнута, — напомнил он. — Ты наклонилась вперед, и твое белье не скрывало очертания твоей фигуры. Ты открыла волосы передо мной, «одинаковым», когда сама была из «одинаковых». Ты вставала на колени. Ты красила губы. Ты пришла сюда, разряженная так, как не подобает «одинаковым». Видишь, тебя можно во многом обвинить.
   — Накажите меня, — попросила рабыня.
   — Почему ты пришла сюда? — Она отвернулась. — Ты ненавидишь меня.
   — Нет, больше я не играю в эти игры. Я испытываю сложные чувства, мне страшно. Я ненавижу не вас, а то, каким вы были. С первой минуты, как я увидела вас, я захотела принадлежать вам.
   — Так, как сейчас?
   — Да! — воскликнула женщина.
   — Но я из «одинаковых», — возразил он.
   — Я тоже когда-то была такой, — напомнила она.
   — Верно.
   — Разве мы оба не знали, что теряем, что отрицаем и от чего отказываемся?
   — Наверное, — согласился он и склонился над ней. — У некоторых на нашей планете есть слуги.
   — Им не следует знать, что я ваша рабыня, господин.
   — Да, ты будешь носить одежду «одинаковых», но только вне дома. А что ты будешь надевать дома, мы решим позже.
   — Если вы вообще позволите мне одеваться, — добавила она.
   — Да.
   — Коснитесь меня, — попросила она. — Рабыня умоляет об этом.
   — Я еще никогда не был мужчиной, — признался Туво Авзоний.
   — Наверное, господину это понравится.
   — Возможно. Она застонала.
   — Да, это было бы любопытно, — задумался он.
   — О, господин! — прошептала она.
   — Мне не следует так прикасаться к тебе — я из «одинаковых».
   — Мы оба уже совсем другие.
   — Кто же мы тогда?
   — Я принадлежу вам, — решительно заявила она. — Сжальтесь!
   — Кто мы такие?
   — Мужчина и женщина, господин и его рабыня!
   — Думаю, я найду, чем занять тебя, — размышлял он, — например, домашней работой.
   Она плавно изогнула спину.
   — Ты умеешь готовить, убирать, шить? — спросил он.
   — Нет, нет! — заплакала она. — Прошу вас, не останавливайтесь!
   — Тебе нравится быть женщиной?
   — Да! Да! Да! — почти кричала она.
   — А рабыней?
   — Да! Тысячу раз «да»!
   — Ты так странно изогнулась, — заметил он.
   — Не надо ругать меня, господин!
   — А теперь сжалась…
   — Я ничего не могу поделать с собой, господин.
   — Ты можешь вести себя, как захочешь.
   — Спасибо вам, господин!
   — Цепи надежно держат тебя. Я еще никогда не видел такой женщины.
   — О! — застонала она.
   — Ты так красива, Сеселла, — произнес он.
   — Я ваша! — простонала она.
   — Встань на колени, головой к полу.
   — Повинуюсь, господин.
   — Я должен кое-что обдумать, — заявил он.
   — Да, господин?
   Он сидел на одеяле, расстеленном по полу, рядом с ней. Она была все еще прикована к кольцу.
   — На этой планете находиться опасно, — продолжал он.
   — Да, господин.
   — Интересно, здесь знают, что такое честь? — размышлял он.
   — Я не знаю, — ответила она. — Я всего лишь рабыня.
   — Раньше я не задумывался об этом, — заключил он. — Но теперь ни в чем не уверен.

Глава 25

   — Почему она связана? — спросил Юлиан.
   — Он связал меня! — пожаловалась рабыня.
   — Она разбила тарелку, — объяснил управляющий домом.
   — Какая ты неловкая, Геруна, — покачал головой Юлиан.
   — Тарелка просто выскользнула, — оправдывалась она.
   — Как вы собираетесь наказать ее? — обратился Юлиан к управляющему.
   — Думаю, пяти плетей будет достаточно.
   — Господин никогда не позволит вам наказывать меня! — воскликнула рабыня.
   — Почему же? — удивился Юлиан.
   — Господин, конечно, помнит прошлую ночь? — напомнила она.
   — Да, — ответил Юлиан. — Ты быстро учишься и становишься отличной рабыней.
   — Тогда господин отпустит меня?
   — Разумеется.
   — Благодарю вас, господин! — воскликнула рабыня, бросая косой взгляд на управляющего.
   — После того, как ты получишь десять плетей, — добавил Юлиан.
   — Господин! — закричала она, но тот уже вышел из комнаты.

Глава 26

   — Прошло уже много времени, — заметил Юлиан.
   — Я должен вернуться на Варну, — решил Отто. — Видно, мне не дождаться ни чина, ни назначения.
   — У них нет выбора, — возразил Юлиан. — Они не осмелятся отказать мне.
   — На полях вольфангов пора убирать урожай, — вздохнул Отто.
   — Они могут управиться без тебя.
   — Там в лесах есть львы, на которых я могу испытать свою силу, — продолжал Отто.
   — Самые свирепые львы — в Империи.
   — Я еще не видел их.
   — Их не так-то легко увидеть, — объяснил Юлиан.
   — Я постоянно думаю о Варне.
   — Ты изголодался по рабыням, — понял Юлиан. Отто промолчал.
   — Как дела у Ренаты? — поинтересовался Юлиан.
   — Ей живется отлично, — ответил Отто. — От одного прикосновения она становится возбужденной и беспомощной. Думаю, она будет прекрасным подарком для кого-нибудь.
   — Кажется, есть особая рабыня, по которой ты изголодался, та, которую ты никогда не забудешь.
   Отто не ответил. Он смотрел в окно машины на иссушенную землю.
   — Наверное, тебе даже не случалось попробовать ее, — с еле заметной улыбкой продолжал Юлиан.
   — Она — лживая, ничтожная, вероломная шлюха, — фыркнул Отто.
   — Но, согласись, весьма привлекательная, — добавил Юлиан.
   — Да, — неохотно признался Отто, — в ней есть своя прелесть.
   — Думаю, она привыкла к ошейнику, — заметил Юлиан, — и стала пугливой.
   — Она и должна быть пугливой, — возразил Отто, — она же рабыня.
   — Думаю, она отчаянно желает угодить своему хозяину.
   — Эта коварная, распутная тварь?
   — Да, — кивнул Юлиан, — я уверен, что она желает угодить тебе.
   — Рабыни часто испытывают возбуждение, — возразил Отто. — Если она когда-то предала тебя, ты можешь насладиться, попробовав ее.
   — Она далеко отсюда, на Варне, — вздохнул Отто.
   — Останови машину, — обратился Юлиан к шоферу-
   Шофер затормозил. Это была большая машина с широкими колесами.
   Они стояли у поворота дороги, ведущей к вилле Юлиана.
   Юлиан вышел и остановился, глядя на дорогу, извивающуюся внизу, по долине.
   — Позади нас дорога пустынна, — заметил Юлиан.
   — Ив небе не видно катеров, — сказал Отто, прикрывая глаза сложенной козырьком ладонью.
   — Почему же они медлят? — раздраженно проговорил Юлиан.
   — Вероятно, еще не оформили бумаги.
   — Да, скорее всего, процедура присвоения чина еще не закончена, — согласился Юлиан.
   Дом было нелегко заметить, так как он располагался среди гранитных скал, сам был вырублен в скале, а окнами служили естественные трещины.
   — Спасибо тебе за прогулку, — сказал Отто.
   — Ты должен научиться управлять такими машинами, — заметил Юлиан.
   — Я был бы рад этому.
   — Твоя верховая езда неподражаема, — с завистью произнес Юлиан.
   — Да, мне нравится — как будто летишь низко над землей.
   — Должно быть, прежде тебе приходилось много ездить верхом?
   — Нет, я попробовал только здесь, — возразил Отто. — В деревне нет лошадей.
   — Как ты думаешь, ты смог бы сражаться, сидя верхом? — поинтересовался Юлиан.
   — Конечно, — кивнул Отто.
   Они находились на одной из новых Телнарианских планет, Веллмере, в первом квадранте, но не провинциальном. Дом был одним из нескольких принадлежащих роду Аврелиев, и одним из пяти, где живущие могли чувствовать себя в безопасности и уединении.
   — Почему ты не захотел ждать в родовом доме? — спросил Отто несколько дней назад.
   — Мне бы не хотелось рисковать, — серьезно ответил Юлиан.
   — Но как во дворце могут узнать, где ты находишься? — удивился Отто.
   — Они могут, — усмехнулся Юлиан. — Им докладывают обо всем.
   Юлиан и Отто вновь сели в машину.
   Спустя минуту после передачи кодированного пароля по радио, ворота отворились, пропуская машину. Ворота толщиной больше ярда, обитые сталью, сразу же закрылись за ней.

Глава 27

   — Где я? — умоляюще спросила Флора, поднимаясь с подстилки, как только открылась дверца клетки.
   — На Веллмере, — объяснила рабыня, держащая поднос с двумя ломтиками хлеба, пучком зелени и питьем. Она опустилась на колени и поставила поднос на маленький квадратный столик на низких ножках, поднимающихся от пола не более чем на фут. Возле стола лежали циновки. Клетку занимала только одна рабыня. В ней не было стульев, в углу валялась тощая подстилка. Рабыням редко позволялось сидеть на стульях, и постели им устраивали обычно на полу.
   — Разве вы не прикажете мне встать на колени? — удивилась Флора.
   Девушка взглянула на нее.
   — Или лечь на пол?
   — Я всего лишь рабыня, — ответила девушка.
   Флора села на циновку рядом со столом. Девушка устроилась с другой стороны, готовая в любую минуту подняться и уйти.
   Обе они были без ошейников.
   — Подожди, — попросила Флора, и незнакомка, уже собравшаяся уходить, остановилась. — Я знаю, что я на Веллмере, мне сказали адрес, но потом на меня надели капюшон и привезли неизвестно куда.
   — Да, — кивнула девушка.
   — Тогда где же я? — спросила Флора.
   — Мне нельзя говорить об этом, — объяснила рабыня.
   — Мой хозяин здесь?
   — Да.
   — Кто же мой хозяин? — умоляюще спросила Флора.
   — Я не могу сказать, — вновь повторила рабыня.
   — Я даже не знаю, кому принадлежу, — вздохнула Флора.
   — Ты узнаешь, когда это будет угодно господину, — объяснила рабыня.
   — Это дом моего хозяина?
   — Нет.
   — Но сам хозяин здесь?
   — Конечно.
   — Так кто же мой хозяин?
   — Не могу сказать, — еще раз повторила рабыня.
   — Не уходи! — попросила Флора. Рабыня взяла поднос.
   — Ты удивительно красива, — с завистью проговорила она.
   Флора тоже поднялась на ноги. Обе рабыни были почти одного роста, Флора казалась чуть выше, но тоньше.
   — Ты тоже очень красива, — ответила Флора.
   — Должно быть, тебя любят, ты из высших рабынь, — заметила девушка, — тебе дали платье.
   Флора была одета в простое, свободное белое шерстяное платье, прикрывающее щиколотки. У платья не было рукавов. Вырез был настолько велик, что не оставлял у рабыни сомнения в ее положении.
   Одежда девушки была похожей — белое шерстяное платье без рукавов, однако оно прикрывало только бедра. Платье было сшито проще и позволяло лучше подчеркнуть сложение рабыни. Оно напоминало обычную тунику.
   Кроме платьев, на женщинах ничего не было.
   — Тебя хорошо кормят, у тебя своя клетка, — продолжала рабыня, — и тебя не приковывают.
   — А разве тебя приковывают на ночь? — удивилась Флора.
   — Даже когда я провожу ночь в ногах у хозяина, — ответила девушка и с подносом направилась к дверце клетки из тяжелых, переплетенных железных полос. Она на мгновение задержалась и оглянулась на Флору, затем вышла и прикрыла дверцу. Та захлопнулась с тяжелым, неприятным щелчком.
   — Подожди! — позвала Флора.
   Рабыня остановилась и оглянулась, стоя в нескольких футах от клетки.
   — Почему ко мне так относятся? — умоляюще спросила Флора, прижимаясь к прутьям клетки. — Почему я ничего не делаю, почему меня не зовут к господину?
   — Не знаю, — пожала плечами рабыня. — Наверное, тебя готовят в подарок.
   — В подарок?
   — Я точно не знаю, — прибавила рабыня.
   — Что ж, пусть будет так, — вздохнула Флора.
   — Как я понимаю, тебя обучали? — спросила рабыня.
   — Совсем немного, — скромно призналась Флора.
   — Завидую, — произнесла рабыня.
   — Нас обучают хозяева.
   — Верно, каждый хозяин обучает нас для своего удовольствия, — подтвердила рабыня.
   — Значит, твой хозяин учит тебя?
   — Конечно, так, как нужно ему.
   — Постой, — снова попросила Флора.
   Девушка остановилась в конце короткого коридора перед железной дверью. Она должна была постучать в нее, чтобы выйти. Позднее стражник должен был прийти проверить клетку и убедиться, что она надежно заперта.
   Флора вцепилась в прутья дверцы. Она в отчаянии потрясла их, но прутья даже не шелохнулись.
   — Меня продали! — воскликнула она.
   — Может, ты надоела хозяину? — спросила рабыня. — Наверное, он больше не хотел тебя или даже разлюбил.
   — Меня продали! — рыдала Флора. — И теперь я на Веллмере, меня готовят в подарок!
   — Не знаю, — пожала плечами рабыня.
   — Не уходи, — попросила Флора.
   — Я должна, у меня много работы.
   — Пожалей меня!
   — Можно, я буду называть тебя Флорой?
   — Да, да! — радостно согласилась Флора».
   — Тебе нравится это имя?
   — Конечно.
   — Это имя было написано на листе, на дверце твоего ящика, — пояснила рабыня.
   — Так меня назвали в школе, — сказала Флора.
   — Разве хозяин не дал тебе имени?
   — Нет, — вздохнула Флора.
   — Должно быть, ужасно — не иметь имени, — посочувствовала рабыня.
   — Да.
   — Я скажу, что тебя зовут Флора и попрошу стражника называть тебя так, — пообещала рабыня.
   — Спасибо тебе.
   — Так я и сделаю, — с улыбкой решила рабыня. — Мы будем звать тебя Флорой.
   — Пока мужчины не решат изменить мое имя или лишить меня имени.
   — Да, такие вещи решают сами хозяева, — согласилась рабыня. — Мы бесправны, мы полностью находимся в их власти.
   — Да, — кивнула Флора.
   — Мне пора идти, — вспомнила рабыня.
   — Как тебя зовут?
   — Рената, — ответила девушка.
   Она постучала в железную дверь в конце коридора и быстро вышла, как только дверь открылась. В двери громко щелкнул замок.
   Флора вцепилась в прутья клетки.
   — Меня продали, — рыдала она. — Меня увезли кому-то в подарок!
   Сотрясаясь от рыданий, она прижалась лицом к прутьям. Слезы текли по холодному металлу.

Глава 28

   — Мое имя — Туво Авзоний. Надеюсь, что все мои рекомендации в порядке. Я прибыл по поручению его величества Асилезия, императора Телнарии. Я привез весть о присвоении капитанского звания некоему Оттонию, известному вам, господин. Насколько я понимаю, он гостит в вашем доме.
   — Вот он, — произнес Юлиан, указывая на стоящего рядом Отто.
   — Приветствую вас, — произнес Туво Авзоний.
   — Приветствую, — отозвался Отто.
   — Позвольте представить моего коллегу, Сеселлу, — продолжал Туво Авзоний.
   — Странно, обычно у «одинаковых» бывает несколько имен, — удивился Юлиан.
   — Приветствую вас, — произнесла спутница Туво Авзония.
   — Приветствуем, — отозвались Юлиан и Отто.
   Юлиан разглядывал своих посетителей. Он не ожидал, что с летней планеты будут посланы именно «одинаковые». Какими грубыми, мешковатыми казались их одежды, но еще больше удивляло то, что эти люди вели себя не как «одинаковые» — по крайней мере, таких манер было трудно ожидать от них. Вероятно, они не «одинаковые», решил Юлиан, но что толку было думать об этом и какая разница в том, кто они такие?
   — Кажется, ваш коллега — женщина, — поинтересовался Юлиан.
   Более хрупкий из одинаково одетой пары гость заметно испугался.
   — «Одинаковые» не думают о проблемах пола, — ответил Туво Авзоний.
   Рассматривая женщину, Юлиан гадал, какое тело скрывается под массивной защитой одежды — вероятно, оно было не лишено привлекательности.
   — Полагаю, вас прислал наш достойный друг Иаак, третейский судья? — поинтересовался Юлиан.