Норман Джон. Пленница Гора

   — Сегодня вечером вы все будете прислуживать за праздничными столами! — радостно сообщила Юта.
   На лицах девушек отразилось явное удовольствие.
   В этот день, впервые за несколько последних недель, рейд тарнсменов Раска оказался удачным. Они привезли с собой одиннадцать пленниц и много других трофеев. Седла их тарнов были увешаны нанизанными на ремни кубками, а сумки раздувались от драгоценностей и золотых монет. Кружась низко над землей, они бросали нитки жемчуга на головы встречающих их радостными криками невольниц.
   В лагере воцарилась праздничная атмосфера. Еще накануне заезжие торговцы доставили в лагерь Раска туши разделанных для жарки босков, корзины с фруктами и сыром, хлеб, шелка, вино, цветы и сладости. Всех охватило нетерпеливое ожидание вечера и предвкушение большого праздника. Занятые приготовлениями девушки суетились и, сгибаясь под тяжестью награбленных трофеев, помогали перетаскивать их в палатки воинов. Пленниц отвели в палатку для женщин, где они немедленно разбрелись по углам, со страхом дожидаясь приближения завтрашнего утра, когда на них должны будут надеть невольничьи ошейники.
   — Сегодня, — не вставая с седла, объявил Раск, — у нас будет праздничный ужин! — Его щит был обильно покрыт следами засохшей крови, а глаза все еще горели возбуждением выигранного сражения.
   Мужчины дружно загрохотали мечами и древками копий по своим щитам, а девушки с радостными возгласами разбежались, чтобы заняться приготовлениями к празднику.
   Я, конечно, решила, что не буду прислуживать на этом праздничном ужине. Юта, как обычно, позволит мне уйти. Она знала, что я не такая, как все.
   Сидя в темном бараке, я мрачно наблюдала за приготовлениями девушек к праздничному пиршеству. Они возбужденно переговаривались, смеялись и обменивались шутками. Такие, конечно, будут изо всех сил стараться услужить мужчинам!
   По приказу Юты девушки с радостными лицами выскочили из барака и побежали получать шелка и ножные браслеты с колокольчиками.
   Как я презирала этих жалких, слабых созданий!
   Я осталась в бараке. Мне украшения не понадобятся. Я сегодня лягу спать пораньше. Мне нужно хорошенько отдохнуть и набраться сил. Завтра предстоит обычный рабочий день.
   — Эли-нор, иди сюда! — услышала я голос Юты.
   Это меня озадачило.
   Я поднялась с пола и вышла из барака. У дверей стоял сундук с шелковыми накидками, колокольчиками и косметикой. К крышке сундука было прикреплено большое зеркало. Мужчин рядом не было. Никто не мешал девушкам делать последние приготовления.
   Я удивленно посмотрела на Юту.
   — Раздевайся, — приказала она. Меня пронзила страшная догадка.
   — Нет! — воскликнула я. — Только не это!
   Но под строгим взглядом старшей невольницы я сняла с себя рубаху. Юта бросила мне шелковую накидку и завернутые в нее ножные браслеты с колокольчиками.
   — Ну пожалуйста, Юта! Может, не надо? — пробормотала я, чувствуя, как слезы наворачиваются мне на глаза.
   Девушки прыснули со смеху. Они перестали вертеться перед зеркалом и уставились на меня.
   — Пожалуйста, Юта! — разрыдалась я. — Я тебя очень прошу!
   Юта была неумолима.
   — Приводи себя в порядок, — отрезала oна. — Да постарайся выглядеть как можно привлекательнее!
   Я обернула вокруг плеч шелковую накидку. Бросив на себя взгляд в зеркало, я невольно содрогнулась. Мне много раз приходилось стоять обнаженной перед мужчинами, но я еще никогда не чувствовала себя настолько голой, как в этом прозрачном одеянии. Это были горианские шелка для наслаждений. Даже одетая, я выглядела в них более чем обнаженной — если такое вообще возможно.
   Я дождалась своей очереди перед зеркалом и по приказу Юты наложила на себя тонкий слой косметики, как того требует от невольницы горианская традиция. Я хорошо умела пользоваться тенями и румянами, поскольку на занятиях в Ко-ро-ба этому искусству уделялось довольно много времени.
   Затем я привязала к щиколоткам ножные браслеты с колокольчиками и снова подошла к Юте.
   — Пожалуйста, Юта, — попросила я. Она посмотрела на меня и рассмеялась.
   — Ты хочешь, чтобы я помогла надеть тебе колокольчики на руки. Я правильно поняла? — поинтересовалась она, словно не замечая моего состояния.
   Я уронила голову.
   — Да, — прошептала я.
   Юта взяла два узких кожаных браслета с колокольчиками и завязала их у меня на запястьях.
   При каждом моем движении, как бы я ни старалась этого избежать, колокольчики издавали нежный, мелодичный перезвон. Я беспомощно оглянулась.
   Девушки прихорашивались перед зеркалом, заканчивая последние приготовления. В своих шелках, с колокольчиками и умело наложенной косметикой они выглядели нарядными и весьма привлекательными.
   — Ты довольно хорошенькая, — заметила мне Юта.
   Я промолчала. Я чувствовала себя подавленной.
   Через несколько минут Юта, остававшаяся в рабочей тунике, поскольку была освобождена от прислуживания за столами, начала проверку приготовившихся к празднеству невольниц. Она давала советы, делала замечания и говорила, что где кому из нас нужно подправить. Она за нас отвечала и хотела, чтобы мы выглядели как следует.
   Вскоре очередь дошла и до меня.
   — А ну выпрямись, — сказала она.
   Сдерживая раздражение, я выполнила ее приказ.
   Она подошла к сундуку, вытащила из него еще пять маленьких колокольчиков и привязала их к моему ошейнику.
   — Чего-то не хватает, — заметила она, окидывая меня скептическим взглядом.
   Я решила молчать.
   Она: снова направилась к сундуку. Девушки раскрыли рты от изумления.
   Юта достала из сундука громадные золотые серьги и вдела их мне в уши.
   Слезы градом покатились у меня по щекам.
   — Это, конечно, не оставит мужчин равнодушными, — усмехнулась она. — Нужно чем-то их поразить.
   Девушки дружно рассмеялись.
   Юта взяла белую шелковую ленточку и несколько раз, не завязывая, обернула ее вокруг моего ошейника.
   Этим она подчеркнула, что я была девушкой белого шелка.
   Инга с Реной рассмеялись.
   — А вы не смейтесь, — остановила их Юта. — Вы будете помечены точно так же, иначе как бы Рафф и Прон, эти охотники из Трева, в самый неподходящий момент не забыли о том, что и вы — девушки белого шелка!
   Теперь расхохотались остальные невольницы.
   Я с возмущением заметила, что Инга и Рена проявили явное неудовольствие по поводу того, что и их ошейники обмотали белыми лентами. Я не могла этого понять. Неужели они хотели почувствовать себя беспомощными рабынями в объятиях Раффа и Прона? Очевидно, все обстояло именно так, и я снова почувствовала глубокое презрение к их женской слабости. А ведь Инга некогда принадлежала к касте книжников, а Рена прежде вообще была свободной женщиной! Ее даже величали госпожой Реной из Лидиса. Впрочем, стоит ли удивляться: все они рабыни по самой своей природе.
   Мне было приятдо сознавать, что у меня нет с ними ничего общего.
   Но как же унизительно мне, Элеоноре Бринтон из Нью-Йорка, будет предстать перед мужчинами и тем более прислуживать им в подобном одеянии, с колокольчиками на руках и ногах!
   Юта сбрызнула каждую из нас туалетной водой.
   — Ну, вперед, рабыни! — хлопнула она в ладоши, и девушки побежали к центральной части лагеря, где их встретили радостные, полные восхищения крики мужчин.
   Мы с Ютой остались вдвоем.
   — Ты тоже иди, — сказала Юта.
   Со сжатыми от злости кулаками, надушенная, в прозрачной шелковой накидке, с колокольчиками, мелодично перезванивающимися при каждом моем движении, я угрюмо побрела к центру лагеря, где возвышался пламенеющий шелками шатер Раска из Трева.
   — Вина, Эли-нор! Принеси мне вина! — крикнул молодой воин.
   Сопровождаемая перезвоном колокольчиков, я поспешила его обслужить.
   Опустившись перед ним на колени, я наполнила его кубок. Аккорды разливающейся по всему лагерю музыки были такими же знойными и пьянящими, как подогретое вино. Повсюду слышались крики, смех и стоны удовольствия, вырывающиеся из груди девушек, попадавших в объятия мужчин.
   Праздник был в самом разгаре. Вино лилось рекой.
   В центре, на посыпанной песком площадке, в алой шелковой накидке перед воинами танцевала Талена. Они осыпали ее обидными словами и швыряли в нее обглоданные кости и куски мяса.
   Я уже хотела было подняться на ноги, но молодой воин, кубок которого я наполняла, схватил меня за волосы и пригнул к земле.
   — Так, значит, ты лгунья, воровка и предательница? — поинтересовался он.
   — Да, — испуганно пробормотала я.
   Он развернул меня к себе и присмотрелся к моим серьгам. Воин был пьян, и я чувствовала, что он возбужден. Одним махом он опрокинул в себя целый кубок и снова протянул его ко мне.
   — Еще вина! — потребовал он.
   Я вторично наполнила его кубок подогретым вином.
   — Уши у тебя проколоты, — заметил он, стараясь сосредоточить на мне свой помутневший взгляд.
   — Чтобы было приятнее моему хозяину, — прошептала я.
   — Вина! — снова раздался его требовательный голос.
   Я поднялась на ноги и побежала наполнить опустевший кувшин.
   Талена покинула посыпанную песком площадку, и ее место заняла другая танцовщица.
   Пиршество возглавлял величественно восседающий на коврах Раск. Это был его день, его победа. Рядом с ним, по-мужски скрестив перед собой ноги, сидела Вьерна, которой девушки-невольницы прислуживали так, словно она была одним из воинов. Как я сейчас позавидовала ее свободе, ее красоте, гордости и одеянию из шкур лесных пантер! Она не была одета в прозрачные шелка, не гремела при каждом движении треклятыми колокольчиками!
   Воин, которому я наполнила кубок, неуклюже потянулся ко мне руками.
   — Я девушка белого шелка! — испуганно отшатнулась я.
   — Вина! — потребовал другой мужчина, постарше, за моей спиной.
   Я стала подниматься на ноги, но тут почувствовала, что молодой воин держит меня рукой за накидку. Если я встану, накидка или порвется, или соскользнет у меня с плеч.
   Тут рядом с нами на траву опустилась еще одна девушка. Она протиснулась к самому лицу молодого воина и обольстительно ему улыбнулась.
   — А я — девушка красного шелка, — проворковала она. — Притронься ко мне! Ты увидишь, что я того стою!
   Рука парня отпустила мою накидку, и я вскочила на ноги.
   Не теряя времени, я переместилась к требовавшему вина другому мужчине и обслужила его.
   — Вина! — воскликнула Вьерна.
   Я поспешила к ней и наполнила ее кубок.
   — Вина! — подвинул ко мне свой кубок Раск.
   Все во мне затрепетало. Я не осмеливалась поднять на него глаза. Когда я наполняла его кубок, руки у меня дрожали.
   — А она хорошенькая, — прозвучал надо мной голос Вьерны.
   Под насмешливое глумление зрителей очередная танцовщица покинула посыпанную песком площадку, и ее место заняла следующая девушка.
   — Вина! — крикнул воин из первого ряда наблюдающих за танцами зрителей.
   Я вскочила на ноги и под перезвон своих колокольчиков поспешила к нему. Когда я опрокинула кувшин над его кубком, оказалось, что кувшин пуст. Мне нужно будет снова бежать к подогретому котлу на кухне, чтобы наполнить кувшин.
   — Давай беги быстрее! — недовольно поморщился подозвавший меня воин.
   — Я сейчас, хозяин, — пообещала я.
   Я отбежала от пылающего костра и тут же об кого-то споткнулась в темноте. Мужской голос выругался. Я отпрянула в сторону и в отблеске костра увидела лежащую на траве Тейшу. Счастливое лицо девушки было залито лунным светом, волосы разметались, а раскрытые влажные губы все еще тянулись к мужчине в страстном поцелуе. Я поскорее нырнула в темноту и поспешила к кухне.
   У самой кухни меня вдруг рванули в сторону, и я утонула в мужских объятиях. Волосатая рука воина потянулась к потаенным складкам моей невесомой накидки.
   — Нет! — испуганно закричала я.
   Мужчина приблизил к себе мое лицо. -А-а! Ты — Эли-нор, — пьяным голосом протянул мужчина. — Маленькая лгунья, воровка и предательница!
   Я стала выворачиваться из его рук. Он заметил серьги у меня в ушах и сильнее прижал меня к себе.
   — Я девушка белого шелка! — воскликнула я.
   Он покачал головой и попытался задержать свой пьяный взгляд на белой ленте, обвивающей мой ошейник. На лице у мужчины отразилось разочарование.
   — Пожалуйста, — прошептала я, — отпустите меня!
   — А что с тобой еще делать? — презрительно усмехнулся он.
   Под улюлюканье зрителей посыпанную песком площадку у костра покинула очередная танцовщица. За весь вечер лишь две девушки добились аплодисментов, остальных рабынь выпроваживали с арены объедками фруктов и обглоданными костями.
   — Я хочу увидеть, как ты танцуешь, маленькая предательница, — решил схвативший меня воин.
   — Я должна приносить вино пирующим, — вывернулась я из ослабевших объятий потерявшего ко мне интерес воина и поспешила к кухонному бараку.
   У дверей барака стояла Юта и следила за выдачей вина.
   — Юта, не посылай меня назад к столам! — взмолилась я.
   — Наливай вино и возвращайся, — скомандовала старшая невольница.
   Я наполнила свой кувшин вином и снова подошла к ней.
   — Ну пожалуйста, Юта! Прошу тебя! — обращалась я к ней, едва удерживая подступающие к глазам слезы.
   Крики у костра зазвучали громче; зрители желали смотреть новые танцы, но никто из девушек не решался выйти на площадку.
   — Где Эли-нор? — услышала я чей-то крик. — Элинор, предательница!
   Я вздрогнула.
   — Тебя зовут, — кивнула Юта в сторону костра.
   — Иди сюда, рабыня! Танцуй! — В голосе кричавшего человека — того бородатого воина, который только что сжимал меня в объятиях, — слышалось нетерпение.
   — Поторапливайся, рабыня! — подтолкнула меня Юта. Сдерживая рыдания, расплескивая вино из кувшина, я побежала обратно к костру.
   Едва лишь его пламя осветило меня, какая-то молодая невольница забрала у меня кувшин.
   Меня грубым пинком вытолкнули на середину площадки для танцев. Чьи-то руки сорвали с меня шелковую накидку. Я упала на колени и закрыла лицо руками.
   — Лгунья! Воровка! — посыпалось со всех сторон. — Предательница!
   Музыканты заиграли снова. Я не могла даже пошевелиться.
   Девушки принялись осыпать меня оскорблениями. Послышались возмущенные крики мужчин.
   — Принести плеть! — приказал чей-то начальственный голос.
   — Давай, рабыня! Потанцуй для своих хозяев! — крикнула Вьерна.
   Стоя на коленях в самой середине посыпанной песком площадки, я оторвала руки от лица и протянула их к величественно восседающему на коврах Раску. У меня за спиной раздались шаги приближающегося к арене воина. Я заметила у него в руках длинную плеть-семихвостку. Я застонала и снова с мольбой в глазах посмотрела на Раска. Он должен, должен проявить ко мне жалость и понимание! Он обязан это сделать!
   Однако напрасно я ждала от него сочувствия. На лице Раска не дрогнул ни один мускул.
   — Танцуй, рабыня, — властным голосом произнес он.
   Я вскочила на ноги и застыла с поднятыми над головой руками.
   Музыканты снова ударили в свои инструменты.
   Элеонора Бринтон из Нью-Йорка, бывшая там богатой женщиной, закружилась в варварском танце перед воинами этого жестокого, грубого мира.
   Над лагерем поплыла тихая, наполненная глубокой чувственностью мелодия.
   Внезапно на лицах зрителей я заметила восхищение, граничащее с каким-то благоговейным ужасом. Глаза их пылали. Мускулы напряглись. Мужчины подались вперед. Рабыни замерли в напряженном безмолвии.
   Не зря я проходила столь долгий курс обучения в невольничьей школе в Ко-ро-ба, и не напрасно нас с Ланой считали одними из самых лучших учениц.
   Пляшущие в такт музыке языки костра бросали на меня кровавый отсвет. Сладострастно стонала флейта. В медленную ритмичную дробь барабанов вплетался трепетный перезвон колокольчиков. Обволакивающий меня запах духов обострял чувства зрителей, пьянил разум. Колдовской отблеск золотых серег у меня в ушах зажигал устремленные ко мне взгляды. Пылающая на губах помада будоражила кровь.
   Музыканты наращивали темп. Мелодия стала как-то жестче, ее аккорды зазвучали отрывисто.
   Я продолжала плыть в ее бурных, поглощающих все вокруг переливах.
   Внезапно я осознала ту колоссальную, невероятную власть, которую имеет над мужчинами моя красота, зажигающая их кровь, туманящая разум, сводящая с ума — пробуждающая в них желание.
   — Она великолепна! — услышала я восхищенный шепот.
   Я заметила произнесшего эти слова воина и в танцевальном движении потянулась к нему всем телом. Он рванулся ко мне, и только схватившим его за руки товарищам удалось удержать его на месте. Я медленно и плавно отошла в другой конец площадки, протягивая к нему ладони, словно изнемогая от боли разлуки с ним — моим возлюбленным.
   Парень заскрипел зубами. По рядам зрителей пронесся стон. Я видела, что даже девушки пожирают меня восхищенными взглядами. Мужчины изнемогали от бушующего в их крови желания.
   Я отбросила голову назад и отдалась пронизывающей все мое тело разбушевавшейся варварской мелодии.
   Из каких-то потаенных глубин моего сознания выплеснулось неведомое мне прежде стремление покорить мужчину своей чувственностью, красотой, женской силой. Да, у меня есть над ними власть — безграничная, не знающая пределов. Я заставлю их страдать! Заставлю умирать от желания!
   И я сделаю это совершенно безболезненно для себя, потому что я — девушка белого шелка!
   Я могла танцевать перед ними как угодно, пытать их своей соблазнительной красотой и абсолютной раскрепощенностью.
   Потрясенные зрители разражались дикими криками, стонали от неутоленного желания и восхищения. Они все были у меня в руках! И я знала, что это доставляет им наслаждение.
   Ритм музыки непрестанно менялся. Он требовал от танцовщицы перерождения в дрожащую от страха молодую невольницу, впервые познавшую плеть и ошейник, превращал ее в томящуюся в одиночестве рабыню, изнывающую от тоски по покинувшему ее хозяину, дарил черты гордой, сознающей свою силу и власть женщины, презирающей всякие оковы и находящей удовольствие в подчинении себе мужчин, наделял горечью опытной рабыни красного шелка, сходящей с ума по рукам своего хозяина.
   И все эти черты воплощала в себе я, то робко приближаясь к выбранному мною воину и каждым своим жестом умоляя его о защите и прощении, то удаляясь от него и заламывая руки в безысходной тоске, словно не в силах перенести разлуку с любимым, то проходя мимо, бросая высокомерный взгляд царственной особы, знающей себе цену, а то корчась в беззвучном стоне изнывающей от тоски покинутой женщины.
   Зрители бурно реагировали на каждое мое движение. Они вскакивали на ноги, потрясали кулаками и разражались глухими стонами, но я лишь бросала каждому из них мимолетную, дразнящую улыбку и тут же переходила к следующему участнику моего маленького представления. Затем, когда музыка в бушующей ярости аккордов достигла своего апогея, я обратила все свое мастерство на моего хозяина — Раска.
   Возлежа на пламенеющих в свете костра толстых коврах, он равнодушно потягивал из кубка подогретое вино. Взгляд его холодных глаз на каменном лице оставался безучастным.
   Я танцевала, каждым своим движением стремясь передать всю мою ненависть к нему — ненависть и презрение. Я стремилась заставить его кровь закипеть в жилах, затуманить сознание, взорваться диким желанием, которое я своей властью оставила бы неразделенным, безответным, потому что я способна была держать себя в руках, потому что я была лишена женских слабостей и именно в этом заключалось мое могущество, моя сила. Я могла терзать его и даровать помилование. Я могла уничтожить его — похитившего меня, обратившего в рабство, изувечившего мое тело рабскими клеймами и плетьми, унизившего заточением в железном ящике. Теперь настал мой час. Я заставлю его страдать.
   Мой танец превратился в поединок с этим каменным изваянием. Все во мне сконцентрировалось, напряглось и выплеснулось в этом акте моего отмщения.
   Я отчаянно старалась пробудить в нем желание, но взгляд его оставался все таким же безучастным. Наблюдая за мной с холодной отрешенностью многоопытного ценителя, он время от времени поднимал свой кубок и отхлебывал подогретое вино. Постепенно я начала ловить себя на мысли, что его взгляд приобретает надо мной все большую власть, что каждое мое движение уже порождено не волей моего разума и моих стремлений, а каким-то странным, непонятным образом подчинено власти, безоговорочному диктату этих холодных глаз. Я почувствовала страх и с переходящей в остервенение настойчивостью выплеснула на него всю свою ненависть и презрение.
   Он, казалось, забавлялся всем происходящим, не более того.
   Я задохнулась от ярости.
   Последние аккорды музыки угасли.
   Я опустилась перед ним на колени, покорно склонив голову к его ногам.
   Зрители на мгновение замерли и затем разразились бурей аплодисментов. Даже девушки, я видела, неистово колотили ладонью правой руки по левому плечу.
   К Раску приблизился один из его воинов.
   — Наказать ее плетьми? — спросил он. Я покрылась холодным потом.
   — Нет, — покачал головой Раск и жестом показал, что я могу оставить площадку. — Пусть танцуют другие невольницы.
   Я подняла с земли свою шелковую накидку и отошла от костра.
   Все во мне дрожало от возбуждения. Я была мокрой от пота и едва держалась на ногах.
   Рафф и Прон вытолкали на песочную площадку Ингу с Реной, требуя, чтобы те продемонстрировали свое мастерство в танце.
   Зрители шумно переговаривались, делясь впечатлениями.
   Я поспешила укрыться в темноте и тут же наткнулась на поджидающую меня Юту.
   — Ты очень красивая, Эли-нор, — заметила она.
   Я промолчала и пошла за ней к кухонному бараку.
   Здесь Юта омыла меня водой и протянула полотенце. Я насухо вытерлась и собралась отправляться в барак для рабочих невольниц.
   — Нет, — остановила меня Юта. Я с удивлением посмотрела на нее.
   — Приведи себя в порядок, — сказала она, — и снова наложи косметику.
   — Зачем? — спросила я.
   — Делай то, что я тебе говорю, — приказала она. Я послушно наложила тени на веки и накрасила губы. Юта привязала мне к рукам колокольчики.
   — А теперь сиди здесь и жди, — сказала она.
   Больше двух часов мы просидели с ней на кухне. Наконец праздничный шум начал стихать, и воины, прихватив с собой понравившихся им невольниц, стали расходиться по своим палаткам.
   Юта подошла и помазала меня за ушами и на груди туалетной водой.
   Меня пронзила страшная догадка.
   — Нет! — воскликнула я. — Только не это! Лицо Юты оставалось непроницаемым.
   — Отправляйся в шатер Раска, — приказала она.
   Мне не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться…
   — Входи, — сказал Раск. Я вошла в его шатер.
   В этот момент я с наибольшей остротой ощущала свою беспомощность и полнейшее одиночество.
   — Опусти полог шатра, — распорядился Раск из Трева.
   Я задернула полог и стянула его края кожаными ремнями, отделяя себя и моего повелителя от всего внешнего мира.
   Обреченно уронив руки вдоль негнущегося тела, я повернулась к нему.
   Над полной пылающих углей жаровней стояла тренога, предназначенная для установки железного бочонка и подогрева в нем вина.
   Изнутри шатер был обтянут красным шелком. С поддерживающих полотняные стены шестов на толстых цепях свисали изящные, заправленные тарларионовым жиром светильники. По краям помещения стояло множество мешков, сундуков и баулов, наполненных сокровищами, награбленными тарнсменами во время своих разбойничьих рейдов и нападений на караваны торговцев. Горловины некоторых мешков были развязаны, и доверху наполняющие их золотые монеты отбрасывали на стены шатра яркие блики. Под откинутой крышкой ближайшего ко мне сундука я увидела целые россыпи украшений из благородных металлов, усыпанных жемчугом и драгоценными камнями.
   Что и говорить: Раск из Трева владел большими богатствами.
   — Подойди сюда, — приказал он.
   Сопровождаемая перезвоном колокольчиков, я шагнула к нему.
   Ноги мои утопали в толстых коврах, устилающих полы шатра. Их мягкий ворс приятно ласкал мои ступни.
   В нескольких футах от своего повелителя я остановилась.
   — Подойди ближе, — распорядился он. Еще несколько шагов в полной тишине, нарушаемой только перезвоном колокольчиков.
   — Подними голову, — сказал мой повелитель. Я посмотрела ему в глаза.
   На мне был надетый им ошейник, поставленные его рукой невольничьи клейма.
   Я не могла выдержать его взгляд.
   Я почувствовала, как он потянулся к моей накидке и через мгновение белые шелка соскользнули к моим ногам.