Норман Джон. Пленница Гора

   Он отвернулся, отошел к пылающей жаровне и опустился на ковер, скрестив перед собой ноги.
   Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
   — Приготовь мне вино, — наконец сказал он.
   Я выбрала в углу шатра бутылку каланского вина — наверняка из винных погребов Ара, хорошего качества, как и все остальное, попавшее к Раску из рук какого-нибудь ограбленного им торговца. Затем я отыскала небольшой медный бочонок, перелила в него вино и установила на треногу над пылающей жаровней.
   Раск, скрестив ноги, сидел рядом и не спускал с меня задумчивого взгляда.
   Через пару минут я сняла бочонок с треноги и прижалась к нему щекой; но он, как оказалось, еще недостаточно нагрелся. Я снова поставила его на огонь.
   Напряженная тишина в шатре производила на меня гнетущее впечатление. Мне стало страшно.
   — Не бойся, — словно почувствовав мое состояние, сказал Раск.
   — Хозяин… — умоляющим голосом начала я.
   — Я не давал тебе разрешения говорить, — оборвал меня мой повелитель.
   Я послушно замолчала.
   Мучительно медленно протекла еще минута-другая. Бочонок уже впитал в себя жар раскаленных углей, но не настолько, чтобы его нельзя было держать в руках. Я сняла его с огня и перелила вино в изящный, тонкой работы кувшин с узким вытянутым горлышком. На гладких стенках кувшина, покрытых искусной чеканкой, плясало искаженное до неузнаваемости отражение склонившейся над ним светловолосой невольницы с увешанным колокольчиками металлическим ошейником на шее.
   Подогретое вино уже успело подарить часть своего тепла тонкостенному кувшину. Прикосновение к нему щекой подтвердило, что вино не перегрелось.
   — Готово? — спросил Раск.
   Моего повелителя не интересовало, что мне известно о его вкусах; он желал услышать только утвердительный ответ.
   — Да, хозяин, — прошептала я.
   Я не знала, какой температуры вино он предпочитает. Некоторым воинам нравилось вино, обжигающее горло, другие пили его слегка подогретым. Попробуй тут угадай! А если не угадаешь…
   — Налей, — приказал Раск.
   Я поспешно подхватила тонкостенный кувшин, вскочила на ноги и, сопровождаемая мелодичным перезвоном колокольчиков, подбежала к своему хозяину. Опустившись перед ним на колени и низко склонив голову в позе рабыни для наслаждений, я осторожно наполнила вином большой золоченый кубок.
   — Позвольте, хозяин, предложить вам вина, — пробормотала я обязательную в данном случае фразу.
   Он взял кубок, и я замерла от страха, не зная, что меня ожидает. Он коснулся губами края кубка, сделал маленький глоток, и на лице у него заиграла удовлетворенная улыбка. У меня будто гора свалилась с плеч: меня не ждало наказание за ошибку.
   Я продолжала оставаться на коленях, пока он не торопясь, с наслаждением потягивал вино.
   Когда в его кубке оставалось несколько глотков, он знаком приказал мне подойти поближе. Я опустилась на колени рядом с ним. Он взял меня рукой за волосы и запрокинул мне голову назад.
   — Открой рот, — приказал он.
   Я разжала плотно сомкнутые губы, и он стал поить меня вином из собственных рук. Я чувствовала, как оно течет мне по щекам, стекает по подбородку, капает на ошейник и на грудь. Вино было приятно теплым, хотя последние его капли, со дна кубка, показались мне обжигающими. Вкус вина был изумительным, но я не могла им насладиться из-за сковывающего меня напряжения. Я глотала его, закрыв глаза и чувствуя, как по телу у меня разливается дурманящее тепло.
   Раск вложил мне в руки опустевший кубок.
   — Отнеси его, Эли-нор, и возвращайся ко мне, — приказал он.
   Я вскочила на ноги, отнесла кувшин туда, где в шатре складывалась пустая посуда, и снова вернулась к моему хозяину.
   Перед глазами у меня все поплыло. В голове застучали сотни крохотных молоточков. Жар подогретого вина обволакивал каждую клеточку моего тела, делал его ватным, невесомым.
   Он специально заставил меня пробежаться, чтобы ускорить пьянящее действие вина. Ноги у меня подкашивались.
   И внезапно во мне проснулась злость.
   — Я вас ненавижу! — гневно бросила я Раску и тут же прикусила язык, не в силах понять, как я на такое осмелилась. Это все, конечно, вино тому причина.
   Мой повелитель не казался разгневанным. Он продолжал все так же неподвижно восседать на коврах, не спуская глаз с моего лица.
   Это меня приободрило.
   Внезапно я вспомнила про серьги, вдетые мне в уши. Он смотрел именно на них. Это разозлило меня еще больше.
   — Я вас ненавижу! — снова воскликнула я. Он не проронил ни слова. А я уже не могла себя сдержать.
   — Вы похитили меня! — кричала я ему, борясь с подступающими к горлу рыданиями. — Вы надели на меня ошейник! — Словно в доказательство, я рванула стягивающую мне горло узкую полоску металла, на которой было выгравировано имя хозяина. Привязанные к ней колокольчики жалобно застонали.
   На лице Раска не дрогнул ни один мускул.
   — Вы изуродовали мое тело невольничьими клеймами! — продолжала я бушевать. — Вы исхлестали меня плетьми и держали в железном ящике!
   Раск продолжал хранить молчание.
   Это завело меня еще сильнее.
   — Вы даже не знаете и не хотите поверить, что я вовсе не с этой планеты! Что я не какая-нибудь горианка, с которой вы можете поступать, как вам заблагорассудится. Я рождена свободной, я не рабыня. Я не вещь, которой можно поиграть и выбросить за ненадобностью! Я не хорошенькое домашнее животное, которое можно покупать и продавать по желанию хозяина. Я — Элеонора Бринтон! Женщина с планеты Земля! Я жила в крупнейшем цивилизованном городе, Нью-Йорке, в небоскребе на Парк-авеню. Вы хотя бы знаете, что такое небоскреб? Не знаете? А я в нем жила. Я была богата. Я получила хорошее образование. В своем городе я была не последним человеком. Я из другого мира! Я — с Земли, понимаете, с Земли! Вы не можете обращаться со мной как с простой рабыней!
   Я не в силах была больше сдерживать рыдания. Ну что может понимать этот дикарь в вещах, о которых я ему говорю! Он, должно быть, вообще считал, что я сошла с ума.
   Я бессильно уронила голову и закрыла лицо руками.
   И тут я, к своему ужасу, заметила, что он поднялся на ноги. Я как-то не отдавала себе отчет в том, что он такой громадный, такой сильный. Рядом с ним я почувствовала себя маленькой и беспомощной.
   — Я принадлежу к касте воинов — к высшей горианской касте, — внезапно заговорил Раск. — Я получил знания второй ступени и знаю о существовании вашего мира. Твое произношение выдает в тебе дикарку, попавшую сюда с планеты, которую вы называете “Земля”.
   Я онемела от изумления и почувствовала, что мои глаза невольно округлились, а брови поднялись.
   — Женщины Земли годятся лишь на то, чтобы быть невольницами мужчин Гора.
   Он опустил руки мне на плечи.
   — Вот почему ты — моя рабыня!
   Я лишилась дара речи.
   Внезапно он грубым рывком оттолкнул меня. Я не удержалась на ногах и упала на устилающие пол толстые ковры. Не осмеливаясь пошевелиться, я робко подняла на него наполненные ужасом глаза.
   — У тебя на теле стоит клеймо лгуньи, — суровым голосом продолжал мой повелитель. — Ты носишь клеймо воровки и предательницы!
   — Пожалуйста, пощадите мою честь, — пробормотала я. — Рабыня белого шелка принесет вам хороший доход…
   — У тебя проколоты уши! — с презрением бросил он.
   Руки у меня непроизвольно потянулись к золотым серьгам.
   Сквозь пелену слез я с ужасом смотрела, как он вытащил из-за сундуков свернутые шкуры ларла и бросил их на ковры, к пылающей жаровне.
   У меня вырвался глухой стон.
   Он решительным жестом указал на разложенные шкуры.
   — Пожалуйста! — прошептала я. — Прошу вас! Он оставался неумолим.
   Я поднялась на ноги и с грустным перезвоном колокольчиков подошла к нему.
   Его тяжелые руки легли мне на плечи.
   — Ты явилась сюда из мира, женщины которого по самой своей природе не могут быть ничем другим, кроме как невольницами мужчин Гора, — сказал он.
   Я не смела поднять на него глаза.
   — А кроме того, ты — лгунья, воровка и предательница.
   Я чувствовала на своей щеке его дыхание.
   — Ты знаешь, чем от тебя пахнет? — спросил он. Я отрицательно покачала головой.
   — Это духи для невольниц, — сказал Раск. Плечи у меня обреченно поникли. Его ладони приподняли мне подбородок. Я старательно отводила глаза.
   — Девушка с проколотыми ушами, — насмешливо произнес он.
   Я не могла выдавить из себя ни слова. Я только стояла, чувствуя, как меня бьет крупная дрожь.
   Внезапно его пальцы потянулись к белой шелковой ленточке, опоясывающей мой ошейник, сорвали ее и отбросили в сторону.
   — Нет! — испуганно прошептала я.
   — С тобой будут обращаться так, как ты того заслуживаешь, — сказал он. — Как с самой ничтожной, презренной горианской рабыней!
   Я не смела, не могла найти в себе сил посмотреть ему в лицо.
   — Подними голову, — приказал мой повелитель.
   Я робко приподняла подбородок, и колокольчики на моем ошейнике ответили мне понимающим, печальным звоном.
   Я на миг заглянула в его глаза и тут же беспомощно уронила голову. По телу моему пробежала конвульсивная дрожь. Никогда еще я не видела таких глаз — темных, бездонных, путающих и пронизывающих насквозь глаз воина.
   Ноги у меня подкосились, и я утонула в его объятиях, чувствуя, как мое тело все глубже погружается в длинный ворс брошенных на пол шкур.

16. ПОД СВЕТОМ ЛУН ЗАКОВАННАЯ В ЦЕПИ

   — Оставьте ее одну под лунным небом, — предложила Вьерна.
   Раск рассмеялся.
   Цепь от моей левой ноги тянулась к железному кольцу, укрепленному на верхней части закопанного в землю каменного столба. Этот невысокий холм, на котором я сейчас находилась, я заметила еще при первом своем знакомстве с лагерем Раска. Я сидела на его вершине совсем одна и с тоской смотрела на крыши темнеющих невдалеке палаток и упирающуюся в ночное небо стену огораживающего лагерь частокола.
   Луны еще не взошли.
   Я была вне себя от злости. Сидя на траве, я приподняла левую ногу и подергала тяжелую, сковывающую мои движения цепь.
   Впервые за последние несколько недель я охотно поддерживала разговор с другими девушками и даже приняла участие в их нехитрых развлечениях. С сегодняшнего дня Элеонора Бринтон, горианская невольница, стала совсем другим человеком. Другие девушки сразу заметили происшедшую со мной перемену и с удовольствием стали брать меня в свои игры, принимая меня как равную — не лучшую и не худшую среди остальных.
   Когда однажды мы остались с Ютой наедине, я упала перед ней на колени и со слезами на глазах попросила у нее прощения за все обиды и неприятности, которые я ей доставила прежде. Она рассмеялась и подняла меня с пола. Глаза ее также были мокрыми от слез.
   — Давай работай, маленькая рабыня, — усмехнулась она, целуя меня в щеку.
   Я почувствовала к ней беспредельную признательность. Она меня простила! Эта девушка из касты мастеров по выделке кож оказалась самым добрым и благородным человеком, которого я знала. Мне было стыдно перед ней. Я ненавидела себя за то, как подло и низко когда-то с ней поступила! Инга и Рена, я чувствовала, тоже стали относиться ко мне совершенно иначе.
   — Несчастная рабыня! — увидев меня, добродушно усмехнулись они.
   — Нет, счастливая рабыня, — призналась я и подарила им дружеский поцелуй.
   Они проводили меня понимающим взглядом, испытывая ко мне легкую зависть. Я даже пожалела их в душе — ничего не знающих девушек белого шелка.
   Я стала рабыней красного шелка!
   Но почему же меня бросили здесь, на этом холме?
   Почему?
   Еще пару часов назад, выполнив в срок дневное задание, я в глубине души таила надежду, что меня снова отправят в шатер Раска. Я даже успела помочь выполнить задание еще нескольким девушкам. Я была так счастлива сегодня, что мне хотелось петь и смеяться, и я потихоньку мурлыкала себе под нос какую-то простенькую мелодию.
 

***

 
   — Оставьте ее одну под лунным небом, — предложила Вьерна, и Раск из Трева, смеясь, выполнил ее просьбу.
   Почему?
   Я снова потрогала цепи у себя на ноге.
   Луны еще не взошли. Ночь была душной, безветренной.
   В течение всего дня, едва лишь выпадала возможность, я старалась пройти мимо шатра Раска в надежде, что он посмотрит на меня.
   Но он, казалось, совершенно забыл о моем существовании.
   В прошлую ночь все было совершенно иначе!
   Я поудобнее улеглась на траве и улыбнулась своим приятным воспоминаниям. Я помнила каждое мгновение из тех коротких часов, что провела в его шатре.
   Я лежала, прижавшись щекой к его плечу, и слушала его дыхание. Он спал, но я так и не смогла сомкнуть глаз до самого рассвета, боясь пошевелиться и тем самым нарушить все волшебство этой ночи.
   С восходом солнца он отправил меня в барак для рабочих невольниц. Я вынуждена была уйти.
   Сегодня вечером Раск ужинал с Вьерной, и я прислуживала им за столом, как самая обычная, ничем не отличающаяся от остальных невольница. Раск смотрел на меня, как и прежде, словно в прошлую ночь ничего не случилось. Я прислуживала ему, стараясь держаться с полным безразличием.
   “Позовут ли меня снова в его шатер?” — мучила меня неотступная мысль.
   После ужина он вызвал к себе охранника.
   — Слушаю вас, командир, — сказал охранник, откидывая полог шатра.
   — Сегодня вечером пришли ко мне Талену, — даже не глядя в мою сторону, распорядился Раск.
   — Да, капитан, — ответил охранник и снова занял свой пост.
   Перед глазами у меня все потемнело. Я почувствовала, как кровь приливает к вискам, и едва удержалась на ногах. Меня охватила такая злость, такое отчаяние, что, казалось, еще мгновение — и я просто взорвусь от ярости!
   — Вина! — потребовал Раск.
   Я поспешила наполнить его кубок.
   — Вина, — протянула свой кубок Вьерна. Я налила вина и ей.
   Ноги меня не слушались. Я отошла к краю низкого столика и опустилась там на колени.
   Как я ненавидела сейчас эту Талену! Как мне хотелось наброситься на нее, вцепиться ей в волосы и пинками гонять по всему лагерю, пока она не зарыдает, не завоет, не уберется из нашего лагеря с глаз долой. Подумаешь — дочка великого убара! Да она — обычная рабыня. Я в сто раз лучше ее!
   — Ваша рабыня, кажется, о чем-то задумалась, — с усмешкой заметила Вьерна. Я опустила голову.
   — Ты меня слышишь, рабыня? — окликнула меня она.
   — Да, госпожа, — откликнулась я.
   — Мне стало известно, будто ты говорила девушкам, что ты не такая, как они, что лишена женских слабостей. Это верно?
   Мне вспомнилось, что однажды в приступе гнева я действительно имела глупость заявить об этом.
   Я посмотрела Вьерне в глаза. Во мне снова закипела ненависть к этой женщине. Она знала, что я помню о ее безумных плясках в лесу, о ее бессилии перед сжигающим ее желанием. Она не могла ни сама забыть об этом, ни рассчитывать на то, что моя память окажется слишком короткой. Я усмехнулась. Раск, конечно, подарил мне несколько незабываемых минут, но я продолжала считать себя не похожей на остальных женщин. Во мне нет их слабости, их безволия, их непреходящей тоски по объятиям мужчин.
   — Я такая, какая есть, — почтительно опустив глаза, сказала я Вьерне, — и ничего не могу с этим поделать. Раск рассмеялся.
   — Оставьте ее одну под лунами, — тогда-то и предложила Вьерна.
   Как я ее ненавидела! Раск расхохотался.
   — Охранник! — позвал он.
   Стоявший на посту у его шатра охранник откинул полог.
   — Надень на нее цепи, — кивнул на меня Раск, — и прикуй на холме к каменному столбу.
   — Пойдем, — приказал охранник. Я последовала за ним.
   Три луны начали медленно выплывать из-за стены ограждающего лагерь частокола.
   Какое мне, собственно, дело до того, будет сегодня эта девчонка, Талена, ночевать в шатре Раска или нет? Он мне вообще безразличен…
   Нет, не безразличен! Он мне ненавистен! Да, я ненавижу его! Ненавижу самой лютой ненавистью.
   Жаль только, что охранник заставил меня снять с себя тунику и забрал ее с собой.
   Интересно, чего они от меня хотят?
   Я заложила руки под голову и вытянулась на траве. Губы у меня сами собой сложились в улыбку.
   Я, конечно, была вне себя от ярости за то, как он поступал со мной, но не могла теперь относиться к нему так, как относилась прежде. Он был жесток со мной, безжалостен, вел себя совершенно неподобающим образом, он исчерпал меня всю до дна, до тех фантастических глубин, которые для меня самой оставались загадкой. Прикосновения его рук находили отклик в каждой клеточке моего тела, наполняли его трепетом, глушили волю, опьяняли разум. Я чувствовала себя послушным воском в руках умелого ваятеля — в руках хозяина. Возможно, я изменила сама себе, своим убеждениям, но даже в глубине души я не могла называть Раска иначе как “хозяин”. Но думаю, что любая земная женщина, оказавшись в один прекрасный день в далеком, чужом мире, в ошейнике, испытав прикосновение такого человека, признала бы себя самой последней из рабынь.
   Я открыла глаза.
   Луны поднялись над зубчатыми вершинами частокола и продолжали свой неспешный путь по черному ночному небу.
   Горло у меня стягивал узкий невольничий ошейник; и мне было хорошо известно, что несет с собой эта надетая на шею женщины полоска металла. Помню, как безумное количество лет тому назад, в одном из земных мотелей, обнаженная, с клеймом на теле, рассматривая себя в зеркало, я с ужасом предположила: неужели это значит быть рабыней в каком-то варварском мире? И каково это? Теперь я это знала! Ох, как хорошо знала!
   Я застонала от отчаяния и вырвала из земли пучок травы.
   Но почему Раск не послал за мной в этот вечер? Я ему не понравилась? Но я сделала все, все, что могла!
   Луны стояли высоко в ночном небе, пристально вглядываясь в расстилающуюся под ними землю.
   Разметавшись на траве, обнаженная, закованная в цепи, я беспомощно плыла в их холодном мерцающем свете.
   Сердце у меня сжалось от тоски. К горлу подкатили рыдания.
   Ну почему… почему?..
   — Позови меня к себе, Раск из Трева! — застонала я. — Позови! Я хочу быть рядом с тобой, хочу служить тебе!
   Сквозь застилающую мне глаза пелену слез я неотрывно следила за сияющими в черном небе лунами. Их густой желтый свет затопил весь лагерь, и уже хорошо были видны расположенные неподалеку палатки воинов, окрашенные изнутри легким отблеском пылающих жаровен, и остатки догорающих костров, и бревенчатые стены уснувшего барака для рабочих невольниц…
   Я одна не спала в эту жаркую, наполненную тяжелой духотой летнюю ночь, нарушаемую лишь мерным стрекотом насекомых да редкими криками тарное на взлетной площадке.
   Прикованная цепями на вершине небольшого холма, я исполненным безысходной тоски взглядом обводила мирно дремлющий лагерь.
   Я была совсем одна…
   Если бы только не эти цепи, я побежала бы к Раску! Я умоляла бы его подарить мне еще хоть одно прикосновение! Пусть бы он только посмотрел на меня!
   Я потрогала цепи у себя на ногах. Нет, слишком прочны… Я не смогу ни снять их с ноги, ни отсоединить от кольца, прикрепленного к верхушке каменного столба. Слезы брызнули у меня из глаз.
   Я встала на четвереньки и, насколько позволяли кандалы, поползла к шатру Раска. Пусть я хоть на несколько шагов буду ближе к нему!
   Цепь натянулась, и я со стоном опустилась на траву.
   Я перевернулась на спину, и снова мне в глаза устремился свет трех нависших над землей горианских лун — огромных, величественных, волнующих и одновременно безразличных ко всему живому.
   Я почувствовала неодолимую власть над собой этих трех немигающих желтых холодных глаз — пристальных, таинственных, всезнающих. Их взгляд проникал в мое сознание, требовал какого-то ответа.
   Что я могла-одинокая невольница, оставленная на вершине холма в полном распоряжении этих всевластных хозяев ночного горианского неба? Куда мне скрыться от их взгляда, знающего все мои желания, все мои тайные помыслы? Куда мне уйти от себя самой?
   Тоска и отчаяние захлестнули меня с новой силой.
   Я вскочила на ноги. Я выкрикивала проклятия и грозила кулаком этому трехглазому чудовищу. Почему оно мучит меня? Почему не оставит в покое? Почему своим проницательным взглядом увеличивает мои страдания, иссушающие мозг, изматывающие душу? Почему? Почему?..
   Я рвала траву у себя под ногами и швыряла ее в небо. Я кричала и рыдала, раздираемая одиночеством, тоской и переполнявшим меня желанием. Я топала ногами и рвала сковывающие меня цепи. Я потрясала кулаками перед трехоким ликом горианского чудовища и молила его о пощаде.
   Все это напоминало какой-то безумный танец, сотрясавший мое тело помимо моей воли, помимо моего желания. Он изматывал меня, мучил, уносил все силы, все мысли.
   Я упала на землю и залилась слезами.
   Я больше не могла вынести этого томления, этого отчаяния и тоски. Я окинула обезумевшим взглядом уснувший лагерь и вдруг, к своему ужасу, заметила наблюдающую за мной из-за палаток у подножия холма Вьерну, предводительницу женщин-пантер.
   — Ты вертишься и рыдаешь, как брошенная хозяином кейджера, — усмехнулась она и подошла ко мне поближе.
   — Я и есть кейджера, — прошептала я.
   — Не может быть, — возразила Вьерна. — Ведь ты не такая, как остальные девушки. Ты сильная. В твоем сердце нет места обычным женским слабостям!
   Я опустилась перед ней на колени.
   — Сжальтесь надо мной, госпожа, — пробормотала я. Глаза лесной разбойницы смотрели твердо и сурово. Я уронила голову.
   — Я не сильная, — призналась я. — Мое сердце открыто всем женским слабостям. Я такая же, как остальные девушки. Может быть, я даже слабее их…
   — Ты права, Эли-нор, — не без участия заметила предводительница разбойниц. — Иногда требуется такой мужчина, как Раск, чтобы женщина почувствовала себя слабой и беспомощной — осознала себя женщиной.
   — Он дал мне это понимание.
   — Сама я постаралась убить в себе подобную слабость.
   — А я не хочу с ней бороться. Я готова ее признать.
   — Раск просто не оставил тебе выбора, — усмехнулась предводительница разбойниц.
   — Это верно, — согласилась я.
   Раск, мой хозяин, мой повелитель, не оставил мне возможности почувствовать себя кем-то иным, кроме как беспомощным исполнителем его воли.
   — Он покорил тебя, — сказала Вьерна.
   — Да, — ответила я. — Он полностью покорил меня. Я опустила глаза.
   — Сегодня ночью я уезжаю отсюда, — внезапно, без всякого перехода, сказала Вьерна.
   Я изумленно посмотрела на нее.
   Она кивком указала мне на темную фигуру, стоящую на коленях в нескольких ярдах от холма боком ко мне. Руки у девушки были связаны. На шее тускло мерцала в сиянии лун узкая полоска железного ошейника. Из-под длинных черных волос спускался на землю привязанный к ошейнику ремень.
   — Я забираю Талену с собой, — сообщила Вьерна. — Раск из Трева отдал ее мне. Я уведу ее в северные леса.
   — Но она ведь была любимой невольницей Раска! — удивилась я.
   — Нет, — покачала головой предводительница лесных разбойниц
   — А вы сами разве не остаетесь с Раском в качестве его свободной спутницы или боевой соратницы? — спросила я.
   Она только рассмеялась.
   — Нет, мое место — в северных лесах.
   Я кивнула. Мне, кейджере, было трудно понять свободную женщину.
   — Приятно быть покоренной мужчиной? — поинтересовалась Вьерна.
   Я смущенно опустила глаза.
   — Все понятно, — усмехнулась Вьерна; в ее голосе зазвучала не свойственная разбойнице мягкость. — Однажды, много лет назад, в Аре я увидела мужчину и впервые в жизни испугалась, что он, если пожелает, может сделать со мной то же, что сделал с тобой Раск — покорит меня! Никогда прежде я этого не боялась, считала, что это невозможно.
   Не ожидая от нее подобных признаний, я смотрела на нее со всевозрастающим интересом.
   — Я возненавидела этого человека. Я решила, что мы с ним еще потягаемся, посмотрим, кто из нас будет покорен.
   — Как eго о имя? — спросила я.
   — Марленус.
   Я была настолько поражена, что не могла вымолвить ни слова.
   Она кивнула на стоящую у подножия холма связанную девушку.
   — Эта девчонка — приманка для него, — сказала Вьерна. Она еще раз посмотрела на меня и пошла прочь. Пройдя несколько шагов, она обернулась.
   — Прощай, рабыня, — бросила она. — Если я увижу Раска, я скажу ему, что здесь, на этом холме, под светом германских лун стоит прикованная цепями невольница, которая жаждет его прикосновения.
   — Желаю вам удачи, госпожа! — крикнула я ей вслед. — Желаю вам всего хорошего!
   Вьерна не обернулась.
   Она подошла к покорно ожидающей ее девушке, развязала ей ноги, подняла с земли и за привязанный к ее ошейнику ремень повела за собой. Когда они огибали ближайшую палатку, я заметила, что рот девушки заткнут кляпом. У меня не было сомнений, что этой отважной женщине, предводительнице разбойниц, без труда удастся доставить свою пленницу в северные леса.
   Я снова осталась в полном одиночестве, прикованная цепями под безмолвно плывущими над землей огромными германскими лунами.
   Внезапно я ощутила чье-то присутствие. Я вскинула голову и заметила стоящего неподалеку человека.
   Стон вырвался у меня из груди. Я протянула руки и рванулась к нему.
   Раск не стал снимать с меня цепи. Но он утопил меня в своих объятиях и прижал рыдающую от счастья рабыню к теплой сырой земле.
   Близился рассвет. Мы лежали на вершине поросшего травой холма, завернутые в его длинный плащ.