Норман Джон. Убийцы Гора

   Предложения цен посыпались одно за другим, перебивая ставки, которые аукционист едва успевал фиксировать. Среди общего шума мне удалось разобрать, что ставки повысились до четырехсот золотых монет. Зрители, наконец, начали постепенно успокаиваться.
   Ведущий аукциона снова посмотрел на ложу Самоеа.
   - Не соблаговолит ли теперь благородный Самое проявить интерес к рабыням-дикаркам? - спросил он.
   - Пусть они исполнят что-нибудь, - бросил Самое.
   Аукционист снова поклонился, а публика ревом выразила свое удовольствие.
   Музыканты подняли инструменты, и девушки плавно задвигались по сцене.
   Толпа застонала. Я слышал изумленные возгласы свободных женщин, ошеломленно глядящих на помост и словно не верящих, что женская красота способна достичь такого совершенства. На их лицах, скрытых плотной вуалью и обращенных на трех танцующих рабынь, сейчас наверняка можно было бы прочесть болезненную зависть и восхищение. Краем глаза наблюдая за ними, я заметил, как учащается их дыхание, как некоторые из них тайком приподнимают вуаль, и в их взглядах, бросаемых на стоящих рядом возбужденных зрелищем мужчин, постепенно появляются страх и затаенное желание. Тут до моего слуха донесся звук рвущейся материи, и я, обернувшись, увидел, как губы стоящей неподалеку от меня девушки слились с губами наклонившегося к ней молодого воина. Зрители словно обезумели. Отовсюду неслись крики женщин, обнимаемых и ласкаемых в темноте теми, кто находился рядом с ними. Одна из женщин попыталась было пробиться к проходу, но не смогла вырваться из объятий мужчины. Вторая сама сорвала с себя покрывало и, притянув к себе голову ближайшего мужчины, впилась в его губы сладострастным поцелуем.
   Четыре танца, исполняемые девушками на помосте, сменились один за другим под несмолкающие вопли неистовствующих зрителей. Наконец девушки остановились посреди освещенного круга, уставшие, мокрые, тяжело переводящие дыхание, с блестящими от возбуждения глазами.
   Аукционист вышел вперед.
   Ему не пришлось даже спрашивать, желает ли ктонибудь повысить предлагаемую ставку.
   - Пятьсот золотых! - понеслось из разных концов зала.
   - Пятьсот двадцать!
   - Пятьсот тридцать!
   - Пятьсот тридцать пять!
   Ведущий повернулся к ложе Самоса.
   - Не соблаговолит ли теперь благородный Самое, первый из рабовладельцев Порт-Кара, неоспоримый хозяин всего моря, блистательной Тассы, проявить интерес к этим недостойным девчонкам? - полюбопытствовал он. - Неужели не сумеют они тронуть сердце моряка, вернувшегося из дальнего плавания?
   Прокатившийся по залу смех лучше всяких слов говорил, что такого просто не может быть.
   - Неужели не приятно будет ему получить пагу из этих женских рук? Или не обласкает его взор их танец?
   А вид их юных тел, их приоткрытых в нетерпеливом ожидании губ неужели не разгонит суровых морщин у глаз, опаленных солнцем и ветром, уставших наблюдать однообразные волны блистательной Тассы?
   Толпа ревом подтвердила, что всякие сомнения в этом напрасны.
   Однако Самое продолжал хранить молчание: Лицо его оставалось бесстрастным.
   - Не будут ли они по праву служить достойным украшением даже дворца самого убара Порт-Кара, хозяина всей блистательной Тассы?
   Среди зрителей воцарилась полная тишина.
   Во мне все клокотало от бешенства и непритворного страха. Я боялся даже представить себе, что девушки будут проданы кому-нибудь из Порт-Кара. Никогда ещё ни одной рабыне не удавалось убежать из этого города, защищенного с одной стороны бесконечными, поросшими тростником болотами дельты реки Воск, с другой мощным, непреодолимым течением Тамберского пролива и охраняемого с третьей стороны безбрежными водами восхитительной, блистательной, но чрезвычайно опасной Тассы. Недаром говорят, что в Порт-Каре рабские цепи самые тяжелые. Вероятно, нигде больше на Горе судьба рабыни не складывается так тяжело и безрадостно, как в грязном, жестоком и злобном Порт-Каре.
   Я не позволял себе даже мысли о том, что с этого дере.лянного помоста, с этого самого часа судьба девушек
   круто изменится и они на долгие годы, полные нищенского убогого существования, окажутся в услужении и полной власти одного из самых жестоких и бесчеловечных рабовладельцев Гора, вынужденные доставлять наслаждение тому, кто видит в них только раба, только животное.
   - Я пока воздержусь от ставок, - бросил Самое.
   Ведущий аукциона понимающе улыбнулся и низко склонил голову.
   - Пятьсот сорок! - включился в новый виток борьбы какой-то богач из Ара, и земляки радостными криками приветствовали его предложение.
   На минуту в зале наступило затишье.
   - Итак, мне предложено пятьсот сорок золотых тарнов за этих волнующих кровь диких красавиц, - продолжал торг аукционист. - Всего пятьсот сорок за этих великолепных, необъезженных животных, вырванных прямо из лона матери-природы и специально обученных будить в вас желания, будоражить воображение и рыдать от наслаждения! Подумайте, досточтимые братья и сестры моего возлюбленного славного города Ар, неужели эти неповторимые создания не стоят того, чтобы к предложенной за них горсти золота добавить ещё пару монет!
   Смущенные улыбки большинства зрителей ясно свидетельствовали, что рабыни, безусловно, того стоят, но вот этой самой пары монет, как, впрочем, и самой горсти золота, у них нет.
   - Пятьсот сорок пять, - решился наконец рабовладелец с Тироса.
   Зрители дружно приветствовали его ставку, но на этом предложения закончились.
   Аукционист обвел глазами погруженные в темноту зрительские ряды, желающих перебить ставку не находилось.
   Он поднял вверх правую руку, ладонью обращенную к трибунам. Как только он сожмет кулак, это будет означать, что предложение принимается.
   Зал молча следил за его движениями.
   унималась Элизабет. - Она считает, что нет такого человека, который мог бы сделать из неё настоящую рабыню!
   Возмущенные крики одних зрителей заглушили раскаты дикого хохота их соседей.
   - Разве не стоит пяти сотен монет удовольствие привести эту девчонку домой в собственноручно надетом на неё ошейнике и доказать ей, что ты настоящий мужчина если, конечно, ты действительно мужчина, - а затем отправить её на кухню возиться с чайниками и грязными кастрюлями, пока она сама со слезами на глазах не станет умолять вас позволить ей спать у подножия вашего ложа?
   Рев удовольствия свидетельствовал, что на сей раз в зале собрались только настоящие мужчины.
   У Филлис по щекам катились слезы.
   - Опусти руки, рабыня, - скомандовала Элизабет, и Филлис с облегчением отошла назад, к Вирджинии.
   Впереди на помосте осталась только Элизабет. Она гордо встряхнула головой.
   - Ну, а-я сама? - рассмеялась она. - Кому из вас не хотелось бы заковать меня в цепи?
   Такого в зале не нашлось, в чем убеждал дружный рев зрителей, с энтузиазмом принявшихся колотить правым кулаком по левому плечу, даря девушке горианские аплодисменты.
   - Не могу сказать, - заметила она, - что я этого не достойна.
   Она этого, безусловно, достойна, подтвердили неистовые вопли зрителей.
   Элизабет пальцем указала на симпатичного парня в первых рядах, очевидно мастера по выделке шкур.
   - Вот ты, - спросила она, - хотел бы иметь меня своей рабыней?
   Тот, рассмеявшись, хлопнул руками по коленям.
   - Хотел бы! - признался он.
   - А ты, - указала она на торговца в богатых одеяниях, не сводящего с неё горящего взгляда, - ты хотел бы, чтобы я принадлежала тебе?
   - Конечно, - не стал отрицать тот.
   - Найдется ли в зале мужчина, кто не хотел бы держать меня в объятиях?
   Дружный крик потряс стены старого, видавшего виды Куруманского рынка.
   - Нет! - в один голос убежденно заявили зрители.
   - Но ведь сейчас я только жалкая рабыня без господина, - грустным голосом поведала она о своей трагедии и протянула к публике свои руки, держа их над головой так, словно они были скованы цепями. - Кто из вас купит меня?
   На аукциониста обрушился шквал предложений.
   Элизабет вернулась к своим подругам и, взяв их под руки, вывела в самый центр помоста.
   - Кому мы достанемся? - снова спросила она.
   - Восемьсот золотых! - предложил один из желающих.
   - Восемьсот пятьдесят! - тут же перебил его другой.
   Затем ставка подпрыгнула до девятисот пятидесяти, ещё через мгновение дошла - страшно даже сказать! до тысячи, и наконец кто-то предложил совершенно астрономическую сумму в тысячу четыреста золотых тарнов.
   Ведущий сделал сигнал музыкантам, и пока он демонстративно держал над головой руку с открытой и повернутой к публике ладонью, девушки исполнили финальный момент танца новоприобретенной рабыни, отражающего её радость от сознания, что скоро она будет лежать в объятиях своего нового господина. Танец заканчивался сценой коленопреклоненной рабыни, застывающей в позе полной покорности, с низко опущенной головой и протянутыми господину для сковывания их наручниками ладонями.
   С минуту ведущий аукциона ждал, пока стихнут овации, и тут ему была предложена за девушек совершенно невероятная, фантастическая ставка в полторы тысячи золотых монет. Насколько я знаю, никогда ещё на Куруманском невольничьем рынке никто подобной суммы за трех рабынь не предлагал. Да, предприятие Кернуса, безусловно, было доходным.
   Аукционист обвел глазами притихший зал.
   - Итак, я закрываю ладонь, - объявил он.
   - Не закрывай, - крикнул ему Самое.
   Ведущий с почтением посмотрел на рабовладельца, представителя грязного, убогого, злобного Порт-Кара, на этого господина и - как его за глаза называли - бича блистательной Тассы.
   - Желает ли теперь Самое, первый и наиболее уважаемый из рабовладельцев Порт-Кара господин и украшение блистательной Тассы, проявить свой интерес к нашим торгам? - спросил аукционист.
   - Желает, - коротко, с невозмутимым выражением лица ответил тот.
   - И какую цену он собирается предложить?
   - Самое, - неторопливо ответил человек, - первый из рабовладельцев Порт-Кара предлагает за всех этих троих стоящих на помосте девчонок три тысячи золотых тарнов.
   Присутствующие ахнули.
   Аукционист, пораженный, отступил на шаг назад.
   Даже девушки невольно подняли головы, в корне разрушая финальную сцену танца с олицетворением ими полной покорности. Затем они, обменявшись улыбками, снова склонили головы, радостные и гордые своим успехом. Я почувствовал дурноту. Элизабет, несомненно, считает Самоса агентом Царствующих Жрецов, приобретающим их, чтобы предоставить свободу и безопасность.
   Кернус расхохотался.
   Кулак ведущего аукциона сомкнулся, словно схватывая пригоршню попавших в него монет.
   - Продано! - объявил он.
   Зрители принялись громко делиться переполнявшими их впечатлениями.
   Поднявшийся на помост помощник ведущего сковал наручниками запястья девушек и соединил их цепью, приготовив к выводу новым владельцем из здания рынка.
   - Еще дикарок! - бушевали зрители. - Давайте посмотрим следующих! требовали они.
   - Непременно! - воскликнул ведущий. - Непременно! Здесь хватит дикарок до конца ночи. Вы не будете
   разочарованы. Все они красивы и прошли отличное обучение Уверяю вас, вы получите настоящее удовольствие' Присутствующие ответили ликующими воплями.
   Элизабет и обе девушки были уже в цепях Филлис и Вирджиния, очевидно, мучительно переживали только что перенесенное ими тяжелое испытание; в глазах у них блестели слезы. Элизабет, напротив, казалась радостной и довольной собой. Когда они готовились спуститься с деревянного помоста, Кернус, ткнув в мою сторону рукой, приказал двоим охранникам:
   - Поднимите этого идиота на ноги, пусть она на него посмотрит!
   Я отчаянно сопротивлялся, но выстоять против дюжих охранников не смог.
   - Эй! - крикнул Филемон, обращаясь к девушкам на помосте. - Посмотрите на того, кто осмелился быть в числе врагов Кернуса!
   Девушки обернулись, и Элизабет, пристально вглядываясь в толпу, впервые за все это время заметила меня, в рабских лохмотьях, со скованными за спиной руками - безнадежного пленника Кернуса, рабовладельца и убара Ара.
   Она остолбенела от неожиданности. Глаза её широко распахнулись, а руки в тяжелых цепях невольно потянулись к искаженному ужасом лицу. Тут её довольно грубо потянули за цепи вниз с помоста, и она, едва не упав, спустилась на одну-две ступени. И тут, наконец, она поняла, что торги и продажа её были настоящими, что они несут ей рабство, а не освобождение. У неё вырвался дикий, пронзительный крик, крик боли и отчаяния, страха и разрушенных надежд. Она изменилась буквально на глазах; у неё началась истерика, и сопровождавшие её служащие невольничьего рынка, расценив её реакцию по-своему, быстро стащили её с помоста и увели кудато в глубь здания.
   - Пока её ещё официально не передали Самосу, - с кривой усмешкой заметил Кернус, - я, пожалуй, верну её домой и воспользуюсь её услугами. Сегодня она меня
   заинтересовала. Поскольку она рабыня красного шелка, думаю, Самое не станет возражать.
   Я продолжал молчать.
   - Уберите его отсюда, - распорядился Кернус.
   Охранники, повиснув на моих скованных цепями руках, выволокли меня из амфитеатра.
   Огни над зрительскими рядами снова начали гаснуть.
   Отовсюду понеслись удивленные и восхищенные возгласы, заглушаемые предлагающими свои ставки покупателями, а за спиной у меня все продолжал звучать артистичный голос ведущего аукциона, подчеркивающего прелести и достоинства очередной рабыни, вышедшей на помост, чтобы заинтересовать собою граждан-рабовладельцев славного города Ар.
   Глава 20 СЫГРАННАЯ ПАРТИЯ
   - Эта ночь, - объявил Кернус, поднимая свой кубок, - будет ночью развлечений и удовольствий!
   Никогда ещё я не видел обычно невозмутимого работорговца таким ликующим, как в эту ночь, и причиной тому были превысившие все его ожидания торги на Куруманском невольничьем рынке.
   Ночь близилась к концу, и пир в центральном зале дома был в разгаре. Вино и нага лились рекой. Девушки, прикованные цепями к стенам для развлечения пьяной стражи, визжали и извивались под ощупывающими их руками. Подвыпившие охранники, спотыкаясь на каждом шагу, с кубками в руках бродили по всему залу. Жареное мясо на длинных шампурах доставляли к столам на своих плечах обнаженные рабыни Вино подносила целая вереница раздетых девушек Пьяные музыканты в центре зала бренчали на своих инструментах нечто невнятное.
   Проходящие мимо пинали меня, закованного в цепи, раздетого до пояса, с кожаным колпаком на голове, или лупили палками. Затем уже без колпака, но все ещё в цепях меня подтащили к трону Кернуса и бросили возле него на колени
   По другую сторону трона, также в кандалах, стояла жалкая, ошеломленная, все ещё не пришедшая в себя Элизабет, единственным её одеянием была цепь на шее с медальоном дома Кернуса Здесь же, в нескольких шагах от неё я, к своему ужасу, увидел закованных в цепи Ремиуса и Хо-Сорла. Рядом с ними со связанными за спиной кожаным ремнем руками стояла на коленях Сура; голова её была низко опущена, волосы касались пола.
   Ее кукла, доставшаяся ей от матери, кукла, которую она так любила и так ревностно охраняла, что некогда набросилась на меня и готова была даже убить, валялась теперь перед ней на полу, разодранная на части.
   - В чем их преступление? - спросил я у Кернуса.
   - Они хотели тебя освободить, - рассмеялся он.Пытались попасть к тебе, когда ты был в темнице, и нам удалось схватить их только после жестокой стычки А эта женщина пыталась пагой и своими бриллиантами подкупить твою охрану.
   Я удивленно вскинул голову. Я не мог понять, почему Ремиус и Хо-Сорл хотели разделить мою участь и что заставило Суру рисковать своей жизнью, теперь, несомненно, потерянной. Я сделал так мало, чтобы иметь таких друзей, чтобы заслужить их преданность. Теперь в моем положении я чувствовал, что невольно предал не только Элизабет и девушек, но и Царствующих Жрецов, и даже Ремиуса, Хо-Сорла, Суру... Меня охватило отчаяние; я осознавал себя побежденным и беспомощным. Я посмотрел на Элизабет: она словно оцепенела, уставившись невидящим взглядом в пол; тугой ошейник стягивал ей горло.
   Я предал их всех.
   - Приведите Портуса1 - приказал Кернус Работорговца, прежде главного соперника дома Кернуса, втолкнули в зал Его, очевидно, недавно доставили сюда из темниц Центрального Цилиндра Ара по приказу убара этого города Кернуса, некогда обычного работорговца, принадлежавшего теперь к касте воинов
   Измученного, раздетого по пояс, выглядевшего, как обтянутый кожей скелет, Портуса привели в цепях и оставили в центре зала на арене.
   С него сняли кандалы и вложили в дрожащую руку кривой нож.
   - Кернус, пожалуйста, ваше величество! - запричитал он - Проявите великодушие.
   - Готовься к схватке! - бросил ему Кернус.
   На арену вступил бывший раб, которого я впервые увидел, когда он вышел победителем в поединке на тупьгх ножах, и стал медленно, осторожно подкрадываться к Портусу.
   - Умоляю, Кернус! - завопил Портус, на груди которого через мгновение появилась кровавая полоса. Теперь ножи не были тупыми. - Пожалуйста, пощади! Умоляю как собрата по касте! - кричал он, в то время как раб, задыхаясь от нетерпения, со злорадной усмешкой один за другим безнаказанно наносил ему удары ножом.
   Портус попытался было оказать сопротивление, но, неловкий и ослабевший, он лишь напрасно тратил усилия, истекая кровью, но не получая последнего, смертельного удара. В конце концов, окончательно выбившийся из сил, залитый кровью, он упал на песок к ногам раба и остался лежать неподвижно, издавая глухие предсмертные стоны.
   - Бросьте его зверю! - распорядился Кернус.
   Двое охранников подхватили Портуса под руки и, оставляя на полу кровавые следы, выволокли его из зала.
   - Приведите Хинрабию! - приказал Кернус.
   Я удивился. Семейство Хинрабиусов, направлявшееся в полном составе к Тору, несколько месяцев назад подверглось чудовищному нападению неподалеку от Ара. Предполагали, что вся семья была уничтожена Единственным ненайденным оставалось тело Клаудии Тентиус Хинрабии, по несчастью ставшей первой жертвой интриг Кернуса, всеми средствами стремившегося к разорению дома Портуса.
   Я услышал донесшийся издалека душераздирающий вопль Портуса и дикий звериный рев
   Присутствующие невольно содрогнулись.
   - Ну вот, зверь насытился, - заметил Кернус, дрогнувшей рукой проливая вино по столу.
   В этот момент в зал привели худощавую девушку в желтой шелковой тунике рабыни для наслаждений, с короткими черными волосами и тонкими высокими скулами.
   Она робко прошла через зал и опустилась на колени перед троном.
   Я открыл рот от удивления: то была Клаудия Тентиус Хинрабия, прежде избалованная дочь убара Ара, а теперь бесправная, скованная цепями рабыня, ничем не отличающаяся от тысяч других в этом поистине славном городе.
   Девушка удивленно огляделась. Не думаю, что ей уже приходилось бывать в этой комнате.
   - Ты рабыня Клаудия? - громогласно поинтересовался Кернус.
   - Да, хозяин, - робко ответила девушка.
   - Ты знаешь, в каком городе находишься? - спросил Кернус.
   - Нет, хозяин, - пробормотала она. - Меня доставили в ваш дом с повязкой на лице.
   - Кто тебя привел? - допытывался Кернус.
   - Не знаю, хозяин, - ответила она.
   - Говорят, будто ты называешь себя Клаудия Тентиус Хинрабия, констатировал Кернус.
   Девушка вскинула голову.
   - Это правда! - воскликнула она. - Правда, хозяин!
   - Я знаю, - ответил Кернус.
   В её глазах появился ужас.
   - А что это за город? - спросила она.
   - Ар, - ответил Кернус.
   - Ар? - изумилась девушка.
   - Да, - кивнул Кернус. - Славный город Ар.
   В глазах девушки вспыхнул луч надежды. Она едва не вскочила на ноги.
   - Ар! - воскликнула она. - О, прошу вас, освободите меня! Освободите! - Она протянула руки к Кернусу. - Я
   из Ара! Из Ара! Я - Клаудия Тентиус Хинрабия из Ара' Освободите меня, хозяин!
   - Ты знаешь, кто я такой? - спросил Кернус.
   - Нет, хозяин, - покачала она головой.
   - Я - Кернус, убар Ара!
   Она ошеломленно посмотрела на него.
   - Прошу вас, благородный Кернус, - прошептала она, - если вы мой хозяин, освободите меня, выпустите на волю!
   - Зачем? - поинтересовался Кернус.
   - Я - Клаудия Хинрабия, - неуверенно пробормотала девушка, - из Ара.
   - Нет, - покачал головой Кернус. - Ты - рабыня!
   Она в ужасе взглянула на него.
   - Прошу вас, убар, пожалуйста, - простонала она, глотая катящиеся по щекам слезы. - Благородный Кернус, убар моего города, прошу вас, освободите меня!
   - Твой отец должен мне деньги. Много денег, - ответил Кернус. Поэтому ты останешься моей рабыней.
   - Умоляю вас!
   - Ты осталась одна. Твоя семья ушла, покинула этот город. Тебя некому здесь защитить. Нет, - покачал он головой, - ты будешь моей рабыней.
   Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась.
   - С тех пор как меня выкрали люди из доМа Портуса и обратили в рабство, - всхлипывала она, - я уже столько настрадалась!
   Кернус расхохотался.
   Девушка посмотрела на него, ничего не понимая.
   - А как могли люди Портуса войти в Центральный Цилиндр, - спросил он, - и увести тебя оттуда?
   - Я не знаю, - ответила она.
   - На тебя надели колпак и похитили таурентины,сказал Кернус, - сама дворцовая охрана.
   Девушка была изумлена сверх всякой меры.
   - Сафроникус, их предводитель, состоит у меня на службе, - продолжал Кернус.
   Она в оцепенении покачала головой.
   - Но дом Портуса, - пробормотала она. - Я сама видела его ошейник на одной из рабынь...
   Кернус расхохотался. Он поднялся с трона и подошел к ней - Встань, рабыня, - приказал он.
   Хинрабия поднялась на ноги, в её глазах застыл ужас.
   Кернус разорвал на ней шелковое одеяние. Затем он снял тяжелую цепочку с медальоном с шеи Элизабет Кардуэл и повесил её на шею Хинрабии.
   - Нет! Нет! - закричала она, простирая руки и падая на колени к ногам Кернуса.
   Тот весело смеялся.
   - Это были вы! - пробормотала она. - Вы!
   - Конечно, - удовлетворенно ответил Кернус. Он снял с неё цепь с медальоном, повесил себе на грудь и вернулся к трону.
   Зал огласился взрывами хохота.
   - Свяжите её, - приказал Кернус охранникам.
   Те быстро стянули ремнями руки девушки.
   - У нас есть для тебя ещё один сюрприз, моя дорогая Хинрабия, заметил ей Кернус.
   Она ответила ему безучастным взглядом.
   - Приведите служанку, - распорядился Кернус, и один из охранников, ухмыльнувшись, тотчас оставил комнату.
   - Клаудия Хинрабия, - пояснял Кернус присутствующим, осушая очередной кубок ка-ла-на, - была известна во всем Аре как очень строгая и требовательная госпожа. Говорят, что однажды, когда рабыня уронила зеркало, она велела отрезать этой несчастной нос и уши, а затем продала её как ненужную вещь.
   Из-за столов последовали громкие комментарии этого известного всем случая.
   Стоящую на коленях Клаудию держали два охранника, её руки были крепко связаны за спиной, по лицу девушки разливалась смертельная бледность.
   - Я долго искал, - продолжал делиться впечатлениями Кернус, - пока мне не удалось найти эту девицу.
   Мне вспомнилось, как на кухне - кажется, это было несколько месяцев назад, хотя прошло всего два-три дня, - я увидел одну изуродованную девушку.
   - Я купил её, - произнес Кернус.
   Присутствующие ответили одобрительными возгласами.
   Клаудия Хинрабия казалась совершенно оцепеневшей и охваченной ужасом настолько, что неспособна была даже пошевелиться.
   Из кухни вслед за посланным за ней охранником появилась девушка; это была та самая, которой я несколько дней назад, когда меня схватили, предложил бутыль паги.
   Не только нос, но и уши её были отрезаны. Раньше она, вероятно, была очень недурна собой.
   Когда девушка появилась в зале, Клаудию, все так же связанную и стоящую на коленях, охранники развернули лицом к пришедшей.
   Девушка, ошеломленная, замерла на месте. Широко раскрытые глаза Клаудии глядели на неё с беспредельным ужасом.
   - Как тебя зовут? - стараясь казаться участливым, спросил её Кернус.
   - Мелани, - ответила та, не сводя глаз с Хинрабии, испуганная и пораженная тем, что нашла свою прежнюю госпожу в таком виде.
   - Мелани, - спросил Кернус, - ты знаешь эту рабыню?
   - Это Клаудия Тентиус Хинрабия, - еле слышно прошептала девушка.
   - Ты помнишь ее? - поинтересовался Кернус.
   - Да, - ответила девушка. - Она была моей хозяйкой.
   - Дай ей нож, - обратился Кернус к одному из стоящих рядом охранников.
   В руки изуродованной девушки вложили кривой нож.
   Она посмотрела на нож и перевела взгляд на связанную Хинрабию, которая со слезами на глазах покачала головой.
   - Пожалуйста, Мелани, не причиняй мне боли,прошептала Хинрабия.
   Девушка ничего не ответила и снова посмотрела на кривой нож, зажатый у неё в руке.
   - Ты можешь отрезать уши и нос у этой рабыни,сказал ей Кернус.
   - Пожалуйста, Мелани, - взмолилась Хинрабия, - не нужно! Не причиняй мне вреда!
   Девушка с кинжалом медленно подошла к ней.
   - Вспомни, ведь ты любила меня, - прошептала Хинрабия. - Ты меня любила!
   - А теперь я тебя ненавижу, - сказала девушка.
   Она левой рукой схватила Клаудию за волосы и поднесла острый, как бритва, нож к её лицу. Хинрабия разразилась истерическими рыданиями.
   Но служанка не дотронулась ножом до лица Клаудии. Ко всеобщему удивлению, через минуту она опустила руку.
   - Отрежь ей уши и нос, - приказал Кернус.
   Девушка с состраданием смотрела на беззащитную Хинрабию.