Норман Джон. Вождь

   Вождь сел в кресло, а она смотрела на него снизу вверх.
   — Подложи дров в огонь, — приказал он. Она разыскала дрова у стены хижины.
   — Довольно, — сказал он. — Встань на колени, — и он указал на место перед собой.
   Она повиновалась, положив руки на бедра, но тесно сжав колени.
   Он зло и раздраженно разглядывал рабыню. Женщина еще плотнее сдвинула колени. Он молчал.
   — Меня заклеймили, — вдруг сказала она.
   — Раздвинь колени! — рявкнул он.
   Она повиновалась, испытывая странное ощущение. На ее шее болтался на шнурке круглый кусочек кожи. Такой же диск висел на шее блондинки, посаженной в клетку.
   Рабыне Акселя тоже надели на шею диск хозяина. Аксель сам связал ей руки за спиной и повел на веревке к себе в хижину. Оона боязливо шла за ним, но не упиралась.
   — Ты не боишься принадлежать такому человеку? — спросила ее черноволосая рабыня, когда их согнали вместе после клеймения.
   — Лучше один час принадлежать такому человеку, чем всю жизнь провести со слабаком, — возразила Оона.
   Затем ее поставили на ноги, и Аксель надел ей на шею диск и связал руки за спиной.
   — Не забудь, — напомнил вождь, — что сначала она не подчинилась приказу.
   — Я помню, вождь, — отозвался Аксель.
   Черноволосая женщина похолодела, поняв, что Оону накажут за ее проступок. Она не сомневалась, что урок окажется полезным. При одной мысли об этом уроке она сама и блондинка пришли в ужас, поняв, что эти мужчины не похожи на их бывших знакомых, которыми можно было с легкостью играть. Аксель увел женщину к себе. Вскоре издалека раздался свист плети — он звучал резко, но недолго. Женщины поняли, что Аксель без ума от своей рабыни. Он хотел только дать ей понять, каким будет наказание, если она не угодит ему. Аксель хотел быть добрым к своей рабыне, но не слишком — ей не следовало забывать, что она рабыня. Ее надо было держать в строгости.
   Затем вождь приказал обеим женщинам встать и надел каждой на шею свой диск. Этот диск и теперь висел на груди черноволосой рабыни, и она не осмеливалась дотронуться до него.
   Она удивилась, когда вождь приказал Янине отвести блондинку в клетку и запереть ее там. Но еще сильнее она удивилась, когда вождь схватил ее за плечо и втолкнул в свою хижину. Теперь они сидели вдвоем — Янине вождь запретил входить, приказав уйти в маленькую хижину, где трех рабынь держали во время пиршества. Янине явно не хотелось уходить, и черноволосая женщина насмешливо улыбнулась, о чем впоследствии пожалела. Она все же чувствовала испуг: еще никогда ей не приходилось оставаться наедине с мужчиной, особенно как рабыне с господином.
   — Прошло уже много времени с тех пор, как состоялся суд, — задумчиво проговорил Отто, — и с тех пор, как я был в цирке.
   — Да, господин, — согласилась она.
   Где-то снаружи, за частоколом раздался угрожающий рык — вероятно, в деревню забрел какой-то хищный зверь. Рабыня съежилась.
   — Это лесной лев, — сказал вождь. — Ты относилась ко мне пренебрежительно и жестоко, — продолжал он. — На арене ты приказала связать меня, на корабле пыталась пожаловаться на меня Палендию.
   Снаружи снова раздался рык.
   — Ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули за ограду? — спросил вождь.
   — Нет, господин! — вскрикнула она.
   — Таких, как ты, надо не скармливать львам, а оставлять на пищу фильхенам. («Фильхенами» называли мелких всеядных прожорливых грызунов. Они жили в норах.)
   — Прошу вас, не надо, господин, — едва слышным голосом попросила она.
   — Ты ничтожество, — сказал вождь.
   — Да, господин.
   — Ты хорошо выглядишь сейчас, стоя голой на коленях перед мужчиной. Тут твое место, — грубо сказал он. — Я презираю тебя:
   — Господин? — недоуменно спросила она.
   — Когда-то я считал, что ты сможешь стать достойной рабыней, — продолжал он.
   — Не понимаю… — она увидела, что вождь разматывает длинный сыромятный ремень.
   — Подними руки и сдвинь запястья, — потребовал он.
   Она смотрела, как он связывает ее запястья, оставляя длинный свободный конец ремня — как на руках рабыни Акселя. Ее поставили на колени лицом к столбу и привязали к нему.
   — Ты ведь фригидна, да? — презрительно спросил он.
   — Не знаю, господин.
   — Плеть хорошо объясняет женщинам, что быть холодными нельзя.
   — Я не считаю себя холодной, господин!
   — Неужели? — деланно удивился вождь.
   — Попробуй меня, — сдавленно попросила она.
   — Попробовать тебя? — изумился он.
   — Да! У меня какое-то странное чувство — такого я никогда не испытывала или, по крайней мере, не с такой силой. Я не считаю себя фригидной, я хочу быть в руках своего господина!
   — Ты, судебный исполнитель, женщина с Тереннии, хочешь оказаться в руках господина? — недоверчиво переспросил он.
   Неожиданно беспомощно и жалко она прильнула к столбу.
   — Да, — хрипло умоляла она, — да!
   — А ты не думаешь, что я поставил тебя к столбу только для того, чтобы выбить из тебя всю дурь? — с затаенной угрозой спросил он.
   — Вы будете бить меня? За что?
   — Ты была рабыней по закону, когда подчинилась мне в темноте, на «Аларии», — объяснил он. — Но я не стал напоминать о твоем рабстве. Я продолжал уважать тебя, относиться к тебе так, как к свободной женщине из сословия хонестори, даже патрицианке, и только поэтому не стал завязывать тебе рот — я взял с тебя обещание молчать. Но ты солгала мне. Я поплатился, поверив твоему слову. Ты закричала, и нас обнаружили варвары. Нас всех могли перебить. Ты вела себя как предательница и лгунья!
   — Господин… — попыталась оправдаться она.
   — Тебя надо убить как солгавшую рабыню! — бешено крикнул он.
   Она забилась в ужасе.
   — Тогда я понял, что ты недостойна, что ты более ничтожна, чем самая презренная из рабынь.
   — Не бей меня! — зарыдала она.
   — Ты будешь наказана, ничтожная тварь! — рявкнул он.
   Но он ударил рабыню всего несколько раз и в ярости отшвырнул плеть. Одним взмахом ножа он перерезал ремень, и рабыня соскользнула по столбу на пол.
   Вождь вернулся к креслу и устало упал в него.
   Рабыня распростерлась у столба. Она не могла поверить тому, что с ней произошло.
   До сих пор ее никто не бил, кроме женщин, которые вымыли ее в деревянной лохани. А теперь она, избитая рабыня, лежала на жестком тростнике.
   — Я уже наказана, не правда ли, господин? — наконец осмелилась спросить она.
   — Твое наказание еще даже не началось, — отрезал вождь.
   Она встала на четвереньки, подползла поближе и попыталась поставить ногу вождя к себе на голову.
   — Рабыня умоляет своего господина простить ее, — пролепетала она.
   Вождь досадливо отдернул ногу.
   — Прошу вас, дайте мне возможность угодить вам…
   Он не ответил.
   — Разве мое тело вам безразлично?
   Она сказала так, ибо в своей наивности считала, что для вождя важнее всего ее красивое тело, а не нежная чувственная женственность и безграничная покорность рабыни. Она не знала, что истинная глубина ее рабства заключена в ее сердце и чреве, в ее мыслях, преданности, тепле, любви, желании самоотверженно служить господину, полностью отдаться ему, делать все, что ему угодно. То, что ее тело было красивым, возбуждающим и притягательным, радовало ее, казалось, помогало выразить внутреннее рабство и любовь, ибо с первого момента, как она увидела на Тереннии этого громадного, свирепого мужчину, она страстно пожелала, чтобы он хотел ее, заботился о ней, был внимателен и в то же время безжалостно надел бы на нее цепи, чтобы завладеть ею.
   — Позвольте услужить зам, — попросила она еще раз, уже ни на что не надеясь.
   — Разве женщина с Тереннии может знать, как надо служить мужчинам?
   — Научите меня, — умоляла она.
   — Отведай плети и научишься, — сердито оборвал ее вождь.
   Она понурилась.
   — Неужели ты считаешь, что я привел тебя сюда, чтобы ты услужила мне?
   Она удивленно подняла голову.
   — Я привел тебя, только чтобы наказать и унизить.
   — Позвольте доказать, что я такая, какой вы бы хотели видеть меня… — робко начала она.
   — Какая же ты? — насмешливо спросил вождь.
   — Я рабыня, господин.
   — Да, но какая рабыня?
   — Любящая рабыня, которая станет служить вам каждой частицей своего тела, всей собой без остатка!
   — Умная рабыня, — иронически протянул вождь и вдруг крикнул: — Рабыня-лгунья!
   Удар обрушился на ее лицо. Женщина упала на колени, вытирая губы руками. Глядя на вождя, она неожиданно испытала еще более странное чувство — смесь страха и ненависти, отчаяния, желания и беспомощности.
   — Я… не понимаю, что со мной, — зарыдала она, — я ничего не могу с собой поделать… Ну накажите меня как ненавистную, презренную женщину! Избейте меня! Ведь вы недовольны мной? Я не угодила вам? Так накажите меня, как следует накажите! Изнасилуйте, сломайте меня! Покажите, что я женщина — так, чтобы я в этом больше не сомневалась. Заставьте меня просить о милости! Но только не пренебрегайте мной!
   — И что же это за чувство? — невозмутимо спросил вождь.
   — Я думаю… что я… возбуждена, господин.
   — Да, — усмехнулся вождь, — даже такая женщина, как ты — тщеславная, низкая, ничтожная, презренная, с диском рабыни на шее — может почувствовать себя возбужденной!
   На нее опять нахлынули потоки любви, беспомощности и уязвимости.
   — Я вся ваша, господин. Прошу вас, сжальтесь! — простонала она.
   Она поднялся с кресла и стремительно прошел к двери.
   — Янина! — позвал он. — Янина!
   Янина мгновенно появилась у двери. Вождь указал на черноволосую рабыню, на четвереньках стоящую перед его креслом.
   — Убери эту суку с глаз моих долой, — приказал он, — посади ее в клетку.
   Янина сняла со стены плеть и подошла к рабыне. Взмах — и рабыня завизжала от боли.
   — Уходи! — прикрикнула Янина, подгоняя поспешно выползающую рабыню. — Нет, не вставай! Убирайся отсюда на четвереньках!
   — Да, госпожа! — рыдала рабыня.
   Подгоняемая ударами, она быстро очутилась перед дверцей тесной, но крепкой клетки. Она вползла в нее, и дверца тут же захлопнулась, а в петли легли два тяжелых засова.
   Стоя на коленях, вцепившись в прутья клетки, рабыня умоляюще взглянула на Янину.
   — Прежде ты смеялась надо мной, когда думала, что останешься с господином, — издевательски произнесла Янина. — А теперь над тобой посмеюсь я!
   — Простите, госпожа! — взмолилась рабыня.
   — Янина! — позвал вождь, и она опрометью бросилась к нему.
   Рабыня в клетке упала на пол. Ей было холодно. Она заплакала.

Глава 20

   За грубым столом в хижине вождя сидело четверо мужчин — Отто, вождь, и его советники: унылый циник и пессимист Астубакс, суровый мудрый Аксель и офицер Юлиан из рода Аврелиев.
   У задней стены хижины блондинка Эллин, которая некогда была продавщицей на «Аларии», и черноволосая, пока безымянная рабыня стояли на коленях перед Яниной. Другая рабыня лежала обнаженной на шкурах в хижине Акселя, как ей и было приказано, дожидаясь возвращения своего господина. Рабыню звали Оона — это имя осталось за ней с прежней жизни.
   — Еда готова, — произнесла Янина, — пора подавать ее.
   — Мы не знаем, как прислуживать мужчинам, — робко произнесла Эллин.
   — Прошу, научите нас, госпожа, — добавила черноволосая рабыня.
   — Главное для вас — быть настоящими рабынями, — объяснила Янина.
   — Принеси еду, — приказал вождь.
   — Да, господин, — отозвалась Янина.
   Янина была в скромной одежде женщин-вольфангов с длинными рукавами, высоким воротом и подолом, доходящим до щиколоток. Две ее подчиненные, блондинка и брюнетка, были в импровизированных кебах — одежде, в которой сама Янина стояла у столба во время состязаний на «Аларии».
   — Несите блюда, — сказала Янина.
   Обе рабыни поднялись, взяли огромные деревянные блюда и принялись накрывать на стол.
   Астубакс коснулся руки блондинки, которая ставила блюдо перед ним. Та испуганно отдернула руку, но тут же опомнилась — ведь она была рабыней. Она дрожала, так как еще не привыкла к ласкам господина. Но Эллин была умна и понимала, почему Астубакс поглядывает на нее. Когда в хижину вошли свободные мужчины, Янина приветствовала их поклонами. Низшие рабыни в своих открытых кебах стояли на коленях, прижавшись головами к полу. Когда вошел офицер, который теперь не был закован в цепи и облачен в длинную тунику из ткани, брюнетка осмелилась взглянуть на него, но быстро отвела глаза. Она густо покраснела: впервые офицер видел ее в качестве рабыни.
   — У вас нет передатчика? — спросил офицер у вождя.
   — Нет, — покачал тот головой, — но у дризриаков и ортунгов передатчик будет. Ты сможешь управляться с ним?
   — Думаю, да, — кивнул офицер. — Их передатчики либо похищены с имперских кораблей, либо скопированы по нашим образцам. По крайней мере, я сумею передать короткое сообщение.
   — Налей, — приказал Отто, поднимая рог, и черноволосая рабыня поспешила услужить ему.
   Отто осушил рог и отложил его в сторону.
   — Мне кажется, этот план зависит от множества случайностей, — заметил офицер.
   — От некоторых, а главным образом — от законов чести, — ответил вождь.
   — Честь — хрупкая тростинка, на которую опираются надежды.
   — Мы будем иметь дело не с людьми из Империи, — возразил Отто.
   — Когда-то и мы имели понятие о чести, — вздохнул офицер.
   — Очень важно время, — сказал Отто. — Мы должны выиграть время. Ясно, что дризриаки не приняли разрыв с ортунгами.
   — Вы надеетесь выиграть время за счет того, что вы называете «вызовом»? — спросил офицер. Отто кивнул.
   Отто взглянул на черноволосую рабыню. Она красиво выглядела в своем кебе, осторожно переступая босыми ступнями по устланному тростником полу хижины. Робко и вопросительно она подняла флягу, которую держала в руках, думая, что вождь хочет пить. Но тот отвернулся.
   — Все будет разворачиваться с бешеной скоростью, как только удастся воспользоваться передатчиком для отправки сообщения, — заверил офицер.
   — Отлично, — кивнул Отто.
   — Что такое «передатчик»? — озадаченно спросил Астубакс.
   — Это устройство, которое позволяет переговариваться людям, находящимся далеко друг от друга, — объяснил офицер.
   — Должно быть, надо говорить очень громко, — заметил Астубакс.
   — Конечно, вы понимаете, что я попытаюсь связаться с имперскими кораблями? — спросил офицер.
   — Я рассчитываю на это, — усмехнулся Отто.
   — И вы не боитесь?
   — Это входит в мой план.
   — Но дризриаки, несомненно, перехватят сообщение, — уточнил офицер.
   — Да, — кивнул Отто, — они должны быть гораздо ближе к нам, чем любой имперский корабль.
   — Вам не отказать в изобретательности, — восхищенно проговорил Юлиан.
   — У вождя длинные мысли, — подтвердил Аксель.
   — Хватит об этом, — прервал Отто.
   — Какое оружие у вас есть? — спросил офицер.
   — Винтовка и револьвер с «Аларии», — ответил Отто, — но они незаряжены.
   — И еще револьвер, отнятый у меня в лесу, — напомнил офицер.
   — Там всего один заряд, — усмехнулся Отто.
   — Знаю, — кивнул офицер.
   — Рабыня! — позвал Отто, и брюнетка торопливо подошла к нему. — Повернись спиной.
   Она повиновалась.
   — Не возражаешь? — спросил Отто у офицера.
   — Нет, конечно, нет.
   Вождь развязал кеб и бросил его в сторону, приказав рабыне повернуться к нему лицом. Он поднял рог.
   — Налей.
   — Да, господин, — ответила рабыня.
   — Я бы тоже выпил, — произнес офицер.
   — Да, господин, — и рабыня наполнила его рог.
   — Она недурна, — произнес вождь. — Как ты думаешь?
   — Согласен.
   — Ты хочешь взять ее на ночь? — спросил вождь. — Я пришлю ее к твоей хижине на четвереньках, с хлыстом в зубах.
   Девушка молча, перепуганными глазами смотрела в лицо вождя, начиная дрожать. Конечно, она знала, что господин может предложить ее кому угодно и когда угодно.
   — В другой раз, — отказался офицер. — Завтра мне рано вставать — предстоит тяжелый день в поле.
   — Я слышал, ты хорошо работаешь, — заметил Отто.
   — Вы же видели мою работу.
   — Вождь! — крикнули со двора.
   — Входи, — позвал Отто.
   Вошел один из вольфангов с голубем в руках. Он положил птицу на стол, и Астубакс снял с ее левой лапки узкую полоску кожи с письменами.
   — Что это значит? — спросил Отто.
   — Ортунги будут здесь завтра, — сказал Астубакс.

Глава 21

   — Ты хорошо накормил нас, — благосклонно произнес Хендрикс, посыльный ортунгов.
   Отто склонил голову в ответ на этот комплимент.
   — Железо, меха и кожи, сложенные здесь, и зерно во дворе гораздо лучше, чем мы ожидали, — добавил Гундлихт, второй посыльный.
   — Но мы привезли с собой и цепи, — лениво продолжал Хендрикс, — и не хотим уносить их просто так.
   — Сколько женщин вы хотите? — спросил Отто.
   — Соберите своих женщин голыми за частоколом, всех до единой, — приказал Хендрикс, — мы выберем пятьдесят.
   — Пятьдесят! — воскликнул Астубакс.
   — Вы прячетесь в лесах, — объяснил Хендрикс, — рынки переполнены — из-за войны много женщин попало в рабство. Нам нужно больше, чтобы возместить убытки. Да и перевозка обходится недешево.
   — Пятьдесят — это слишком много, — возразил Астубакс.
   — Мы оставим вам достаточно, чтобы наплодить детей, — усмехнулся Хендрикс.
   — Вольфанги плодятся, как фильхены, — добавил Гундлихт.
   Астубакс вскочил. Но револьвер, выдернутый Гундлихтом из кобуры, нацелился ему прямо в сердце.
   — Почему вы говорите с Астубаксом, а не со мной? — спросил Отто.
   Астубакс сел на место. Гундлихт сунул револьвер в кобуру.
   — Он всегда говорит за вольфангов, — объяснил Хендрикс.
   — А я — вождь вольфангов.
   — У них нет вождя, — удивился Гундлихт.
   — Я — вождь, — повторил Отто.
   — Поскольку ты приготовил обильную дань, хорошо накормил нас и напоил добрым пивом, — заявил Хендрикс, — мы готовы не обращать внимание на то, что ты называешь себя вождем.
   — Я вождь, — еще раз сказал Отто.
   — Лучше забудь об этом.
   — Нет.
   — Мы не разрешаем вольфангам выбирать вождей, — наставительно произнес Хендрикс.
   — Не хотите ли посмотреть женщин нашей деревни? — предложил Отто.
   — Почему бы и нет? — осклабился Хендрикс.
   Предложение явно было примирительным, попыткой загладить вину и смягчить напряженную ситуацию. Разве таких вольфангов стоило бояться!
   — Хо! — крикнул Отто.
   Воины вошли в хижину и расстелили шкуры на полу. Хендрикс и Гундлихт с интересом наблюдали за ними.
   — Хо! — опять скомандовал Отто, и в хижину ввели гибкую, стройную блондинку. Она встала на шкуры перед мужчинами. Блондинка была одета в длинное облегающее платье из домотканого полотна. Хендрикс и Гундлихт подались вперед.
   Блондинка спустила платье с плеч и дала ему упасть на пол. Оба посыльных восхищенно причмокнули. Блондинка легла на шкуры слева от мужчин, лицом к ним.
   — Хо! — еще раз крикнул Отто, и вторая женщина, очаровательная брюнетка, вошла и грациозно обнажилась перед мужчинами. Она тоже легла на шкуры справа от мужчин.
   Отто отдал приказание еще раз, и вошла Янина. Остановившись в нескольких футах от мужчин, она отвернулась и сбросила одежду.
   — Повернись! — возбужденно крикнул Хендрикс. Рабыня робко повернулась и застыла с опущенной головой, слегка отставив ножку в сторону и приподняв бедро.
   — Ближе! — крикнул Хендрикс. Гундлихт сглотнул слюну.
   Янина была опытной рабыней. Она плавно опустилась на шкуры посредине и взглянула на блондинку, подавая ей сигнал.
   Астубакс почти стонал от удовольствия.
   Эллин теперь была обучена и вышколена Яниной, но она и сама знала, как доставить мужчине удовольствие. Теперь, в рабстве, ее сексуальность проявилась полностью. Как рабыне, ей больше не приходилось ни подавлять свою сексуальность, ни бояться ее; она не испытывала ни беспокойства, ни вины. Теперь она радостно выражала ее, открываясь вся целиком. Ее движения были уверенными, она манила к себе, медленно изгибаясь на шкурах.
   Наконец, она соблазнительно выгнулась, как могла бы сделать на помосте, на невольничьих торгах, слыша приказания и сознавая себя необычайно притягательной и желанной, Янина подала знак брюнетке, и та, коротко взглянув на вождя, тоже принялась изгибаться на шкурах.
   Все ее движения демонстрировали бесстыдную, рабскую покорность и она делала все это только для одного человека — для вождя. Бывший судебный исполнитель, а ныне обнаженная рабыня, она лежала на шкурах перед своим хозяином, выгибаясь, замирая, поворачиваясь, демонстрируя свои прелести в самом лучшем, притягательном виде. На мгновение ее глаза встретились с глазами вождя, но этого никто не заметил. «Я твоя, — откровенно говорили глаза рабыни, — умоляю, сжалься надо мной!»
   — Замечательно! Великолепно! — выдохнули в один голос Хендрикс и Гундлихт.
   Брюнетка легла на живот и опустила голову, тяжело дыша. Последней соблазняла посыльных Янина.
   — Восхитительно! — кричали мужчины, уставясь на нее вытаращенными глазами.
   Янина кокетливо села перед ними, обхватив гибкими пальцами левое колено.
   — Разве такие женщины не стоят десяти обычных? — спросил Астубакс.
   — Не надейся, что мы возьмем меньше пятидесяти, — отрезал Хендрикс.
   — Но эти трое войдут в число пятидесяти, — добавил Гундлихт.
   — Но разве обычные свободные женщины не меняются самым поразительным образом, лишь только они становятся рабынями? — спросил вождь.
   — Конечно, — кивнул Хендрикс.
   Астубакс сжал кулаки.
   — Мы берем этих троих и еще пятьдесят самых красивых из ваших женщин, — решил Хендрикс.
   — Это будет уже пятьдесят три, — заметил Астубакс.
   — Верно, — ухмыльнулся Хендрикс.
   — Эти трое, — сказал Гундлихт, указывая на рабынь на шкурах, — уже носят клеймо.
   — Одна, в центре, носит его давно, — объяснил Отто, — а двух других мы заклеймили вашими клеймами.
   — Спасибо, вы избавили нас от лишних хлопот, — усмехнулся Хендрикс.
   — Тебе понравилась блондинка? — спросил Отто у Хендрикса, старшего из двух посыльных.
   — Да, — кивнул тот.
   Астубакс, я отдаю ее тебе.
   — Спасибо, вождь! — воскликнул Астубакс.
   Хендрикс изумленно уставился на вождя.
   — Поспеши к своему господину, — приказал Отто Эллин.
   Та быстро повиновалась, подбежала к Астубаксу и встала на колени, заискивающе глядя на своего господина. Она не знала, какой он человек, только твердо помнила, что полностью принадлежит ему. Она наклонилась и поцеловала ему ноги.
   — Это шутка? — наконец выговорил Хендрикс.
   — А остальные две рабыни — мои, — заключил Отто, — они будут носить мой диск.
   Янина благодарно взглянула на вождя, как и маленькая, беспомощная обнаженная брюнетка.
   — Не понимаю, — проговорил Гундлихт.
   — Я проявил гостеприимство, — добавил Отто, — а теперь вам пора возвращаться к себе в лагерь.
   — А как же женщины и дань? — растерянно пробормотал Хендрикс.
   — Дани больше нет, — объяснил Отто. — Мы собрали здесь лучшие меха и все прочее только, чтобы показать вам, как богаты вольфанги. Мы могли бы платить отличную дань, если бы не передумали. Но мы передумали ее платить.
   — Значит, никакой дани? — недоверчиво спросил Хендрикс.
   — Никакой, — подтвердил Отто.
   — Кажется, — обратился Хендрикс к Гундлихту, — вождь вольфангов зажился на свете.
   — Прежде, чем выстрелить, — предупредил Отто, глядя на револьвер в руке Гундлихта, — оглянитесь по сторонам.
   Слева на посыльных была направлена телнарианская винтовка. Остальные вольфганги отошли за линию огня, поскольку выстрел мог бы снести стену хижины. Неподалеку стояли двое воинов с мощными револьверами.
   — Мы уничтожим ваши деревни, все до единой, — пригрозил Хендрикс.
   — Но до этого вы оба умрете, — напомнил Отто.
   — Откуда вы взяли оружие?
   — Из наших арсеналов, — ответил Отто.
   — Оно незаряжено, — пренебрежительно усмехнулся Хендрикс. — Это бесполезные железки. В них нет зарядов.
   — Дай мне револьвер, — сказал Отто, протягивая руку к одному из воинов. Конечно, он знал, какой револьвер следует выбрать. Отто прицелился в голову Хендрикса, и тот мгновенно покрылся потом.
   — Мне выстрелить? — спросил Отто.
   — Как хочешь, — дрогнувшим голосом ответил Хендрикс.
   Вождь отвел револьвер и направил его в пол хижины. Он нажал на курок, и огненная полоса пролегла между Яниной и брюнеткой. Обе женщины вскрикнули и отшатнулись. Посреди пола осталась глубокая, узкая дымящаяся щель. Огонь прожег шкуры, тростник и ударил в земляной пол. По краям щели еще догорали искры, неподалеку валялись отлетевшие оплавленные камешки, которые уже остывали. По хижине распространился сильный запах паленого волоса от шкур. Конечно, вождь израсходовал единственный заряд, оставшийся в револьвере офицера. Он вновь прицелился в голову Хендрикса.
   — Так мне выстрелить? — спросил он.
   — Нет, — с трудом выдавил Хендрикс.
   Отто протянул револьвер одному из воинов.
   — Передай своему господину, Ортогу, принцу Дризриакскому, который называет себя королем Ортунгена, весточку от меня, — решительно продолжал Отто. — Скажи, что от вольфангов он больше никогда не дождется дани, а если желает примириться, пусть пошлет нам дары — золото, оружие и женщин. Тогда мы посмотрим, стоит ли жить с ним в мире.