Страница:
— Мне пора, — сказал крестьянин.
Теплые, влажные губы женщины прижались к его бедру — такой поцелуй могла бы подарить рабыня своему господину. Крестьянин отпрянул.
— Вернись в постель, — приказал он.
Женщина послушалась, опустилась на колени в ворох простынь, не спуская глаз с крестьянина.
— Ты не похожа на здешних женщин, — заметил он.
— Как это? — спросила она.
— Они тщеславны, холодны, обидчивы, вялы, — перечислил крестьянин. Он считал женщин скучными и не знал, кому они могут понравиться.
— Все они равны, — заметила она.
Крестьянин не стал спорить, даже не совсем понял эти слова. И в самом деле, что значит «быть равными»? Он считал, что в некоторых отношениях женщины превосходят мужчин — несомненно, они гораздо красивее.
— В юридическом смысле, — объяснила женщина, — по закону.
— Как может закон сделать равными совершенно разных людей? — спросил он.
— Не может, — согласилась она.
— Ты не такая, как другие женщины.
— Да, — подтвердила она, — я не похожа на них.
— Интересно, они настоящие женщины?
— Они — женщины, — кивнула она. — Просто они еще спят.
— Спят? — не понял он.
— Они еще не встретились со своими господами, — добавила она.
Крестьянин слушал, не перебивая.
— Каждой рабыне нужен господин, — продолжала она. — Без него она ненастоящая рабыня.
Не понимая этих слов, крестьянин запахнул плащ и подобрал с пола котомку с длинными лямками, приспособленную для того, чтобы носить ее за спиной. Когда он садился на корабль на Вениции, в котомке лежало несколько булок. Сейчас там оставался только последний кусок хлеба.
— Ты с другой планеты, — заметила женщина.
— Откуда ты знаешь? — удивился он.
— Ты брал меня по-другому.
— У меня есть монета, — сказал крестьянин. — Ты и в самом деле не возьмешь ее?
— Оставь ее себе.
Его посох стоял у двери.
— Если тебя спросят, — проговорила женщина вслед, — скажи Бун Тапу, что ты заплатил.
— Но я не платил, — возразил крестьянин.
— Все равно скажи так.
— Я не хочу лгать, — заметил он.
— Должно быть, он уже ушел, — решила женщина. — Я знаю, в это время он как раз уходит.
Конечно, крестьянин когда-нибудь все же покинул бы селение близ фестанга Сим-Гьядини. Он был сильным, гордым и любопытным, его влекли другие миры, а к Вениции каждый месяц подлетали и улетали обратно корабли, завершив свидание с тем, что, по мнению крестьянина, напоминало движущуюся в небе звезду. Корабли походили на пустотелые сосуды, способные летать, подобно птицам, только между планетами. Брат Вениамин часто говорил об этом. Вероятно, брат Вениамин уже знал, что крестьянин не останется в селении. Во всяком случае, он отказался носить монашескую одежду, которая никогда его не привлекала. Кроме того, его решение покинуть дом ускорило неприятности с Пиг. Гатрон ударил его палкой, которая затем была сломана о спину самого Гатрона. Не прошло и десятка минут, как Гатрон умер. Он умер, корчась, вздыхая, вытаращив глаза и не сводя взгляда с ног крестьянина. Крестьянин с любопытством наблюдал за ним, ибо еще никогда не видел умирающего человека. Он видел, как умирали животные — ему приходилось убивать и разделывать множество и домашних, и диких животных, как и всем мужчинам деревни. Они с малолетства знакомились с кровью и смертью. Это составляло часть их жизни и не вызывало никаких мыслей. (Вероятно, лучше было бы выяснить все сразу — тогда будет легче понять последующие события, если, конечно, хорошо помнить обо всем. Мы говорим не о наших временах, а о совсем других, о других планетах и людях). Теперь крестьянин не сводил глаз с умирающего человека. Смерть Гатрона не слишком отличалась от смерти диких кабанов, достигающих по весу семи-восьми сотен фунтов. Он один из всей деревни умел сворачивать кабанам шеи голыми руками. Удар наносился кулаком, левая рука придерживала зверя за шею. Вероятно, самым опасным и страшным в крестьянине был его нрав. Со временем ему удавалось наводить ужас на целые армии.
— У тебя есть деньги? — спросила женщина, запахивая короткий халат, только своей длиной напоминающий одежду деревенских женщин.
— Конечно, есть, — ответил крестьянин.
— Сколько?
— Пять грошей.
(«Грошом» мы будем называть самую мелкую монету Тереннии и других планет, где она имела хождение. Итак, в этом случае можно предположить, что крестьянин был совсем беден).
Когда он уходил из деревни, у него было семь грошей, подаренных братом Вениамином, его наставником еще с детских лет, и котомка с хлебом за спиной. Крестьянин отправился в Веницию пешком, опираясь на свой посох. Ему часто приходилось блуждать по лесам, и он привык растягивать запасы еды как можно дольше. Жить в лесу одному человеку или небольшой группе людей нетрудно, по крайней мере, некоторое время — надо только знать, что годится в пищу, а что нет, и не ошибаться. Крестьянин по пути останавливался в двух деревнях, где колол дрова, чтобы заработать себе ужин. Несколько дней спустя он вместе с еще несколькими парнями отрабатывал проезд до Тереннии, присматривая за скотом на корабле. Команда корабля охотно отказывалась от такой нудной и грязной работы, но крестьянин и еще пятеро человек не возражали против нее. Запахи и звуки здесь мало чем отличались от запахов и звуков их родных деревень.
— Подожди, — попросила женщина, прошла к полке, на которой стояла закрытая банка, и извлекла оттуда серебряный дарин, составляющий двадцать грошей. Она сунула дарин в котомку крестьянина, а затем, поглядев ему в глаза, внезапно сорвала с запястья серебряный браслет, который, несомненно, стоил гораздо больше, чем дарин. Не глядя на крестьянина, она положила браслет ему в котомку.
— Тебе понадобятся деньги, — объяснила она. — Ты можешь продать браслет.
Крестьянин попытался возразить, но женщина не слушала его. Отвернувшись, она попросила:
— Уходи.
Он толкнул дверь и вышел.
Глава 4
Глава 5
Теплые, влажные губы женщины прижались к его бедру — такой поцелуй могла бы подарить рабыня своему господину. Крестьянин отпрянул.
— Вернись в постель, — приказал он.
Женщина послушалась, опустилась на колени в ворох простынь, не спуская глаз с крестьянина.
— Ты не похожа на здешних женщин, — заметил он.
— Как это? — спросила она.
— Они тщеславны, холодны, обидчивы, вялы, — перечислил крестьянин. Он считал женщин скучными и не знал, кому они могут понравиться.
— Все они равны, — заметила она.
Крестьянин не стал спорить, даже не совсем понял эти слова. И в самом деле, что значит «быть равными»? Он считал, что в некоторых отношениях женщины превосходят мужчин — несомненно, они гораздо красивее.
— В юридическом смысле, — объяснила женщина, — по закону.
— Как может закон сделать равными совершенно разных людей? — спросил он.
— Не может, — согласилась она.
— Ты не такая, как другие женщины.
— Да, — подтвердила она, — я не похожа на них.
— Интересно, они настоящие женщины?
— Они — женщины, — кивнула она. — Просто они еще спят.
— Спят? — не понял он.
— Они еще не встретились со своими господами, — добавила она.
Крестьянин слушал, не перебивая.
— Каждой рабыне нужен господин, — продолжала она. — Без него она ненастоящая рабыня.
Не понимая этих слов, крестьянин запахнул плащ и подобрал с пола котомку с длинными лямками, приспособленную для того, чтобы носить ее за спиной. Когда он садился на корабль на Вениции, в котомке лежало несколько булок. Сейчас там оставался только последний кусок хлеба.
— Ты с другой планеты, — заметила женщина.
— Откуда ты знаешь? — удивился он.
— Ты брал меня по-другому.
— У меня есть монета, — сказал крестьянин. — Ты и в самом деле не возьмешь ее?
— Оставь ее себе.
Его посох стоял у двери.
— Если тебя спросят, — проговорила женщина вслед, — скажи Бун Тапу, что ты заплатил.
— Но я не платил, — возразил крестьянин.
— Все равно скажи так.
— Я не хочу лгать, — заметил он.
— Должно быть, он уже ушел, — решила женщина. — Я знаю, в это время он как раз уходит.
Конечно, крестьянин когда-нибудь все же покинул бы селение близ фестанга Сим-Гьядини. Он был сильным, гордым и любопытным, его влекли другие миры, а к Вениции каждый месяц подлетали и улетали обратно корабли, завершив свидание с тем, что, по мнению крестьянина, напоминало движущуюся в небе звезду. Корабли походили на пустотелые сосуды, способные летать, подобно птицам, только между планетами. Брат Вениамин часто говорил об этом. Вероятно, брат Вениамин уже знал, что крестьянин не останется в селении. Во всяком случае, он отказался носить монашескую одежду, которая никогда его не привлекала. Кроме того, его решение покинуть дом ускорило неприятности с Пиг. Гатрон ударил его палкой, которая затем была сломана о спину самого Гатрона. Не прошло и десятка минут, как Гатрон умер. Он умер, корчась, вздыхая, вытаращив глаза и не сводя взгляда с ног крестьянина. Крестьянин с любопытством наблюдал за ним, ибо еще никогда не видел умирающего человека. Он видел, как умирали животные — ему приходилось убивать и разделывать множество и домашних, и диких животных, как и всем мужчинам деревни. Они с малолетства знакомились с кровью и смертью. Это составляло часть их жизни и не вызывало никаких мыслей. (Вероятно, лучше было бы выяснить все сразу — тогда будет легче понять последующие события, если, конечно, хорошо помнить обо всем. Мы говорим не о наших временах, а о совсем других, о других планетах и людях). Теперь крестьянин не сводил глаз с умирающего человека. Смерть Гатрона не слишком отличалась от смерти диких кабанов, достигающих по весу семи-восьми сотен фунтов. Он один из всей деревни умел сворачивать кабанам шеи голыми руками. Удар наносился кулаком, левая рука придерживала зверя за шею. Вероятно, самым опасным и страшным в крестьянине был его нрав. Со временем ему удавалось наводить ужас на целые армии.
— У тебя есть деньги? — спросила женщина, запахивая короткий халат, только своей длиной напоминающий одежду деревенских женщин.
— Конечно, есть, — ответил крестьянин.
— Сколько?
— Пять грошей.
(«Грошом» мы будем называть самую мелкую монету Тереннии и других планет, где она имела хождение. Итак, в этом случае можно предположить, что крестьянин был совсем беден).
Когда он уходил из деревни, у него было семь грошей, подаренных братом Вениамином, его наставником еще с детских лет, и котомка с хлебом за спиной. Крестьянин отправился в Веницию пешком, опираясь на свой посох. Ему часто приходилось блуждать по лесам, и он привык растягивать запасы еды как можно дольше. Жить в лесу одному человеку или небольшой группе людей нетрудно, по крайней мере, некоторое время — надо только знать, что годится в пищу, а что нет, и не ошибаться. Крестьянин по пути останавливался в двух деревнях, где колол дрова, чтобы заработать себе ужин. Несколько дней спустя он вместе с еще несколькими парнями отрабатывал проезд до Тереннии, присматривая за скотом на корабле. Команда корабля охотно отказывалась от такой нудной и грязной работы, но крестьянин и еще пятеро человек не возражали против нее. Запахи и звуки здесь мало чем отличались от запахов и звуков их родных деревень.
— Подожди, — попросила женщина, прошла к полке, на которой стояла закрытая банка, и извлекла оттуда серебряный дарин, составляющий двадцать грошей. Она сунула дарин в котомку крестьянина, а затем, поглядев ему в глаза, внезапно сорвала с запястья серебряный браслет, который, несомненно, стоил гораздо больше, чем дарин. Не глядя на крестьянина, она положила браслет ему в котомку.
— Тебе понадобятся деньги, — объяснила она. — Ты можешь продать браслет.
Крестьянин попытался возразить, но женщина не слушала его. Отвернувшись, она попросила:
— Уходи.
Он толкнул дверь и вышел.
Глава 4
— Хо! — воскликнул Муджин, поворачивая коня. — Вон, смотри! — и он тут же достал из-за спины свое черное острое копье.
— Это мальчишка, — ответил Гунлаки, поворачивая коня.
— Ты точно знаешь?
— Да, — кивнул Гунлаки. Он давно заметил мальчишку, и надеялся, что Муджин не разглядит его. Однако у Муджина был острый глаз, как у всех воинов-герулов, которые охраняли колонну. Здесь, на равнине Баррионуэво, вдали от реки, спрятаться было негде.
— Он спятил, — пробормотал Муджин.
— Наверное, — пожал плечами Гунлаки. Он не стал доставать свое копье.
Гунлаки надеялся, что оборванный белобрысый парнишка лет четырнадцати, который двигался неуклюже — должно быть, захромал или обессилел — и опирался на палку, спрячется, упадет или придумает еще что-нибудь прежде, чем Муджин заметит его.
— Я загадаю на птицах или облаках, — решил Муджин.
— Один удар? — спросил Гунлаки.
— Видно будет, — ответил Муджин.
На равнинах, проводя долгие часы в седле, герулы придумывали себе своеобразные развлечения — читали древние легенды, пели песни, играли, пытаясь скоротать время. Некоторые из герулов славились поразительной памятью и знали песни, на исполнение которых иногда уходило более двух дней. Они обожали легенды, женщин и драки, с восторгом участвовали в азартных и опасных играх, скачках, наблюдали за смертельными поединками обученных боевых собак. Загадывая на птицах или облаках, полагалось не оглядываться, пока не будет подан сигнал.
— Птицы, — сказал Гунлаки. Муджин в ожидании не спускал с него глаз. — Чет.
— Ладно! — согласился Муджин, и оба повернули коней. Наконечник отделанного серебром копья Муджина описал в небе дугу. Гунлаки оглянулся. Внутри дуги, очерченной копьем, как в окне, можно было различить трех птиц. Они вновь повернулись к фигуре, ковыляющей впереди.
— Один удар? — спросил Гунлаки.
— Десять, — поправил Муджин.
На людях, застигнутых в открытом поле, или беглецах герулы обычно оттачивали свое умение владеть копьем — искусство, которое могло означать жизнь или смерть в бою.
— Он совсем мальчишка, — сказал Гунлаки.
— Десять, — повторил Муджин. — Десятый — в сердце или в горло?
— В сердце, — поспешил с ответом Гунлаки.
Раны в горло бывали мучительными — чтобы раненый умер, требовалось по меньшей мере еще два удара. При ударе в сердце смерть наступала более быстро и милосердно.
— В горло! — настаивал Муджин.
— В сердце, — повторил Гунлаки.
— Тогда будет не так забавно.
— Он же мальчишка, — возразил Гунлаки.
Парень остановился у колеи, оставленной колонной часа полтора назад.
Двое всадников медленно направились к жертве — Муджину не хотелось заранее пугать ее.
(Вероятно, следует сделать два отступления — одно из них напоминает о переправе через Лотар, другое связано с беспокойством Гунлаки.
Целью похода, или, если угодно, налета и переправы через Лотар было поголовное истребление целого народа. Стратегической причиной подобного действия было, вероятно, очищение равнины Баррионуэво к востоку от Лотара для скота герулов. Как уже упоминалось, герулы были кочевниками. И, как уже стало ясно, множеству их возможных жертв удавалось избежать гибели. Некоторые успешно сопротивлялись в своих крепостях, другие ухитрялись ускользнуть в леса, где герулы и хагины не могли преследовать их. Трудно дать в этом случае точную оценку, но можно предположить, что лишь семьдесят-восемьдесят процентов людей в деревнях, подвергшихся нападению герулов к востоку, а особенно к западу от Лотара, были убиты или взяты в плен).
Муджин и Гунлаки остановились в пятидесяти ярдах от парня, замершего на месте. Он немного отступил от грязной колеи в заснеженную траву — здесь стоять было удобнее.
Пятьдесят ярдов были подходящим расстоянием — оно давало лошадям время развить большую скорость, если это было нужно; во время приближения можно было все предусмотреть, учесть любые движения жертвы и иметь возможность точно прицелиться.
Народ, на который герулы напали в этот раз, назывался «лесным». Следует дать историческую справку, без которой дальнейшие события будет труднее понять. Когда-то давно, на планете, удаленной от той, на которой сейчас находились Муджин, Гунлаки и парень, жили лесные люди. Они были варварами, что невозможно отрицать — безжалостными, невежественными, с жестокими нравами и дикими обычаями. Они промышляли охотой и земледелием. Этот народ с далекой планеты некогда восстал против могущества Телнарии. Во мраке дремучих лесов с помощью оружия, захваченного у пришельцев, лесному народу не раз удавалось заманить в ловушку и истребить карательные отряды, потери которых в то время не могла себе позволить раздираемая гражданскими войнами Империя. В конце концов, по мере того, как войска Империи завоевывали враждебные . планеты, рыская вдоль границ, они стали часто вторгаться вглубь чужих земель — тут и пришло время вновь обратить внимание на лесной народ. Войны велись на протяжении жизни нескольких поколений — кровавые и безжалостные. Заключались различные союзы, и в конце концов лесной народ и несколько подобных ему были покорены. Свою роль сыграли предательства и проявления вероломства, но, конечно, подобные народы — изолированные, лишенные поддержки извне, иногда враждующие между собой, испытывающие нехватку человеческих ресурсов и вооружения — не могли соперничать с войсками Империи. Иногда народы полностью истреблялись. Жалкие остатки были рассеяны по разным планетам и призваны нести службу Империи, особенно в отдельных видах работ. Они не имели федеративного статуса; варварам всего лишь позволяли оставаться во владениях Империи, а за эту милость они были обязаны поставлять ей рекрутов для ауксилий — дополнительных войск срочной службы, на которые во многом опиралась имперская власть. Такие образом компенсировалось нежелание горожан проходить военную службу. Некоторые из варваров даже занимали офицерские должности в постоянной армии. Военные силы Империи, как следует заметить, составляли в основном части обороны, где должны были проходить службу горожане и которые теперь состояли только из сельских жителей и профессиональных военных. Основная армия состояла главным образом из наемников и была полностью независима от гражданских властей. Она представляла собой значительную политическую силу, расположения которой добивались. Армия наемников была способна возводить на престол и свергать императоров.
Названия лесных народов, разбросанных по чужим планетам, были различными. Сначала их называли «вандалами» — откуда появилось это слово, неизвестно. Кое-кто утверждал, что так называли лесной народ его враги. Однако возможно, что это слово пришло из языка самого лесного народа — вначале от древнего «ванланд», то есть лес, но, как уже говорилось, в этом нет уверенности. Возможно происхождение слова от названия «ванганз» — так обозначали ритуальный акт отмщения. В истории лесные люди упомянуты как вандалы, и я буду употреблять это название, надеясь, что читатель не позволит себе заблуждаться относительно каких-либо несущественных значений, связанных с этим словом. Подобный народ, как известно, существовал и в нашей истории. Но я не собираюсь рассуждать об этом, предоставив такое право более сведущим людям. Моя задача, как я уже указывал, весьма проста — всего лишь рассказать о том, что случилось…
Мальчик стоял на заснеженной траве, опираясь на посох. Он казался настолько изнуренным, что не мог выпрямиться. Его одежда, изорванная, превратившаяся в лохмотья, развевалась на ветру.
Остатки лесного народа были привезены на эту планету. Мальчик был одним из последних уцелевших. Всего несколько месяцев назад, весной и в начале лета, герулы вели с ними продолжительные, отчаянные бои. Сражения длились более пяти недель — это была настоящая война. Лесные люди были неплохими наездниками; они изменили жизненный уклад в соответствии с укладом герулов, превратившись в пастухов. Их вражда вспыхнула неожиданно, ибо вначале лесной народ жил на востоке, за горами Баррионуэво, там, где начинались равнины; впоследствии он перебрался на север, к самим равнинам. Гунлаки был поражен искусством врагов, хотя герулы, имеющие численный перевес, со своими отличными конями, которых в течение столетий выращивали для боя и погони, искусством верховой езды и боя, отточенном веками и освященном традициями, с быстротой, способностью к длительным походам и осадам, победили противника. Вождь лесного народа погиб в бою. Его беременная жена избежала плена и вместе с группой приближенных скрылась неизвестно куда. Из черепа побежденного вождя не стали делать чашу — нет, вождь был предан торжественному сожжению, достойному вождя герулов. Гунлаки вместе с другими всадниками воздел копье в прощальном салюте, когда первая струйка дыма устремилась в небо…
— В правую руку! — крикнул Муджин, ударяя каблуками по бокам своего коня.
Гунлаки услышал, как парень пронзительно вскрикнул от боли.
— В левую руку! — крикнул Муджин.
Парень вновь закричал от боли. Муджин был умелым воином, почти таким же, как Гунлаки — было бы странно, если бы Муджин не попытался щегольнуть своим искусством. Гунлаки оглядел заснеженную равнину. Конечно, воины не стали бы медлить, если бы жертва попыталась ускользнуть или молить о пощаде. Позднее Муджин научился бы сочувствовать, а пока он был слишком молод. Вид крови легко возбуждал его.
Парень пронзительно взвизгнул. Гунлаки так и не взял в руки копье.
Не. то, чтобы ему не хотелось участвовать в развлечении, но парень казался совсем ослабленным ударами, хотя потерял не так уж много крови.
Вновь раздался крик — на этот раз копье пронзило бедняге предплечье. Это был уже четвертый удар. Муджин вначале бил в правую руку, надеясь, что его жертва не левша. Конечно, он мог ошибиться.
Гунлаки подъехал ближе, переступив узкую колею, оставленную колонной, напоминающую рану в траве.
Муджин наносил удары в плечи — сначала в правое, потом в левое.
Затем последовали уколы в бедра, чтобы жертва не могла сдвинуться с места в ожидании финального удара в горло или в сердце. На этот раз смертельный удар должен был поразить сердце, как сказал Гунлаки. Иногда жертву ранили в колени, а седьмой и восьмой удары приходились в подколенные впадины сзади. Поскольку Муджин решил убить парня десятью ударами, девятый из них наносился справа в грудь — так, чтобы пошла кровь, но жертва могла бы удержаться на ногах, а при десятом копье пробивало ребра и вонзалось в сердце. Лезвие копья сужалось к концу, чтобы его было легче извлекать из раны — зачастую именно это предрешало исход боя. Если бы Муджин сказал «девять», то последний удар поражал бы сердце, а если бы сказал «девять и в шею», девятый наносился бы сзади в шею с расчетом перебить позвоночник.
Парень пошатнулся — девятый удар справа в грудь оказался слишком силен.
Муджин пришпорил коня.
Парень едва стоял на ногах и в любую секунду мог упасть. Myджину следовало спешить.
— Берегись! — крикнул Гунлаки.
Внезапно парень поднял посох, стремительно отбил им копье и бросился к конскому боку, грубо нанеся удар по ребрам. Конь всхрапнул от боли, и парень изо всех сил ударил его еще раз; конь беспокойно задергался на месте, пытаясь избежать ударов и боли, и потерял равновесие. Муджин, нога которого застряла в стремени, упал вместе с конем так, что оказался прижатым к земле. С вытаращенными глазами он смотрел, как окровавленный парень заносит над ним посох. Он не успел нанести удар — подоспевший Гунлаки кольнул его копьем прямо под левую лопатку.
Чертыхаясь, Муджин поднялся и дернул коня за узду.
Гунлаки вытащил копье из тела парня.
Муджин был в бешенстве, он награждал безжизненное тело яростными пинками. Его конь стоял поодаль, еще пофыркивая и отряхиваясь от снега.
— Ты в порядке? — спросил Гунлаки.
— Пес! Пес! — орал Муджин, пиная труп.
Гунлаки привел его коня. Муджин проверил подпругу и взобрался в седло.
Гунлаки оглядел равнину — она казалась совершенно пустынной. Он вновь повернулся к трупу.
— Он был смелым, как мы, — сказал Гунлаки.
— Он пес!
— Да, но смелый пес, — поправил Гунлаки.
— Смелый, — кивнул Муджин.
— Конечно — все они смелые псы. Достойные противники.
Муджин кивнул.
Время от времени оглядываясь, всадники направились по тропе. Вскоре впереди показался связной.
— Это мальчишка, — ответил Гунлаки, поворачивая коня.
— Ты точно знаешь?
— Да, — кивнул Гунлаки. Он давно заметил мальчишку, и надеялся, что Муджин не разглядит его. Однако у Муджина был острый глаз, как у всех воинов-герулов, которые охраняли колонну. Здесь, на равнине Баррионуэво, вдали от реки, спрятаться было негде.
— Он спятил, — пробормотал Муджин.
— Наверное, — пожал плечами Гунлаки. Он не стал доставать свое копье.
Гунлаки надеялся, что оборванный белобрысый парнишка лет четырнадцати, который двигался неуклюже — должно быть, захромал или обессилел — и опирался на палку, спрячется, упадет или придумает еще что-нибудь прежде, чем Муджин заметит его.
— Я загадаю на птицах или облаках, — решил Муджин.
— Один удар? — спросил Гунлаки.
— Видно будет, — ответил Муджин.
На равнинах, проводя долгие часы в седле, герулы придумывали себе своеобразные развлечения — читали древние легенды, пели песни, играли, пытаясь скоротать время. Некоторые из герулов славились поразительной памятью и знали песни, на исполнение которых иногда уходило более двух дней. Они обожали легенды, женщин и драки, с восторгом участвовали в азартных и опасных играх, скачках, наблюдали за смертельными поединками обученных боевых собак. Загадывая на птицах или облаках, полагалось не оглядываться, пока не будет подан сигнал.
— Птицы, — сказал Гунлаки. Муджин в ожидании не спускал с него глаз. — Чет.
— Ладно! — согласился Муджин, и оба повернули коней. Наконечник отделанного серебром копья Муджина описал в небе дугу. Гунлаки оглянулся. Внутри дуги, очерченной копьем, как в окне, можно было различить трех птиц. Они вновь повернулись к фигуре, ковыляющей впереди.
— Один удар? — спросил Гунлаки.
— Десять, — поправил Муджин.
На людях, застигнутых в открытом поле, или беглецах герулы обычно оттачивали свое умение владеть копьем — искусство, которое могло означать жизнь или смерть в бою.
— Он совсем мальчишка, — сказал Гунлаки.
— Десять, — повторил Муджин. — Десятый — в сердце или в горло?
— В сердце, — поспешил с ответом Гунлаки.
Раны в горло бывали мучительными — чтобы раненый умер, требовалось по меньшей мере еще два удара. При ударе в сердце смерть наступала более быстро и милосердно.
— В горло! — настаивал Муджин.
— В сердце, — повторил Гунлаки.
— Тогда будет не так забавно.
— Он же мальчишка, — возразил Гунлаки.
Парень остановился у колеи, оставленной колонной часа полтора назад.
Двое всадников медленно направились к жертве — Муджину не хотелось заранее пугать ее.
(Вероятно, следует сделать два отступления — одно из них напоминает о переправе через Лотар, другое связано с беспокойством Гунлаки.
Целью похода, или, если угодно, налета и переправы через Лотар было поголовное истребление целого народа. Стратегической причиной подобного действия было, вероятно, очищение равнины Баррионуэво к востоку от Лотара для скота герулов. Как уже упоминалось, герулы были кочевниками. И, как уже стало ясно, множеству их возможных жертв удавалось избежать гибели. Некоторые успешно сопротивлялись в своих крепостях, другие ухитрялись ускользнуть в леса, где герулы и хагины не могли преследовать их. Трудно дать в этом случае точную оценку, но можно предположить, что лишь семьдесят-восемьдесят процентов людей в деревнях, подвергшихся нападению герулов к востоку, а особенно к западу от Лотара, были убиты или взяты в плен).
Муджин и Гунлаки остановились в пятидесяти ярдах от парня, замершего на месте. Он немного отступил от грязной колеи в заснеженную траву — здесь стоять было удобнее.
Пятьдесят ярдов были подходящим расстоянием — оно давало лошадям время развить большую скорость, если это было нужно; во время приближения можно было все предусмотреть, учесть любые движения жертвы и иметь возможность точно прицелиться.
Народ, на который герулы напали в этот раз, назывался «лесным». Следует дать историческую справку, без которой дальнейшие события будет труднее понять. Когда-то давно, на планете, удаленной от той, на которой сейчас находились Муджин, Гунлаки и парень, жили лесные люди. Они были варварами, что невозможно отрицать — безжалостными, невежественными, с жестокими нравами и дикими обычаями. Они промышляли охотой и земледелием. Этот народ с далекой планеты некогда восстал против могущества Телнарии. Во мраке дремучих лесов с помощью оружия, захваченного у пришельцев, лесному народу не раз удавалось заманить в ловушку и истребить карательные отряды, потери которых в то время не могла себе позволить раздираемая гражданскими войнами Империя. В конце концов, по мере того, как войска Империи завоевывали враждебные . планеты, рыская вдоль границ, они стали часто вторгаться вглубь чужих земель — тут и пришло время вновь обратить внимание на лесной народ. Войны велись на протяжении жизни нескольких поколений — кровавые и безжалостные. Заключались различные союзы, и в конце концов лесной народ и несколько подобных ему были покорены. Свою роль сыграли предательства и проявления вероломства, но, конечно, подобные народы — изолированные, лишенные поддержки извне, иногда враждующие между собой, испытывающие нехватку человеческих ресурсов и вооружения — не могли соперничать с войсками Империи. Иногда народы полностью истреблялись. Жалкие остатки были рассеяны по разным планетам и призваны нести службу Империи, особенно в отдельных видах работ. Они не имели федеративного статуса; варварам всего лишь позволяли оставаться во владениях Империи, а за эту милость они были обязаны поставлять ей рекрутов для ауксилий — дополнительных войск срочной службы, на которые во многом опиралась имперская власть. Такие образом компенсировалось нежелание горожан проходить военную службу. Некоторые из варваров даже занимали офицерские должности в постоянной армии. Военные силы Империи, как следует заметить, составляли в основном части обороны, где должны были проходить службу горожане и которые теперь состояли только из сельских жителей и профессиональных военных. Основная армия состояла главным образом из наемников и была полностью независима от гражданских властей. Она представляла собой значительную политическую силу, расположения которой добивались. Армия наемников была способна возводить на престол и свергать императоров.
Названия лесных народов, разбросанных по чужим планетам, были различными. Сначала их называли «вандалами» — откуда появилось это слово, неизвестно. Кое-кто утверждал, что так называли лесной народ его враги. Однако возможно, что это слово пришло из языка самого лесного народа — вначале от древнего «ванланд», то есть лес, но, как уже говорилось, в этом нет уверенности. Возможно происхождение слова от названия «ванганз» — так обозначали ритуальный акт отмщения. В истории лесные люди упомянуты как вандалы, и я буду употреблять это название, надеясь, что читатель не позволит себе заблуждаться относительно каких-либо несущественных значений, связанных с этим словом. Подобный народ, как известно, существовал и в нашей истории. Но я не собираюсь рассуждать об этом, предоставив такое право более сведущим людям. Моя задача, как я уже указывал, весьма проста — всего лишь рассказать о том, что случилось…
Мальчик стоял на заснеженной траве, опираясь на посох. Он казался настолько изнуренным, что не мог выпрямиться. Его одежда, изорванная, превратившаяся в лохмотья, развевалась на ветру.
Остатки лесного народа были привезены на эту планету. Мальчик был одним из последних уцелевших. Всего несколько месяцев назад, весной и в начале лета, герулы вели с ними продолжительные, отчаянные бои. Сражения длились более пяти недель — это была настоящая война. Лесные люди были неплохими наездниками; они изменили жизненный уклад в соответствии с укладом герулов, превратившись в пастухов. Их вражда вспыхнула неожиданно, ибо вначале лесной народ жил на востоке, за горами Баррионуэво, там, где начинались равнины; впоследствии он перебрался на север, к самим равнинам. Гунлаки был поражен искусством врагов, хотя герулы, имеющие численный перевес, со своими отличными конями, которых в течение столетий выращивали для боя и погони, искусством верховой езды и боя, отточенном веками и освященном традициями, с быстротой, способностью к длительным походам и осадам, победили противника. Вождь лесного народа погиб в бою. Его беременная жена избежала плена и вместе с группой приближенных скрылась неизвестно куда. Из черепа побежденного вождя не стали делать чашу — нет, вождь был предан торжественному сожжению, достойному вождя герулов. Гунлаки вместе с другими всадниками воздел копье в прощальном салюте, когда первая струйка дыма устремилась в небо…
— В правую руку! — крикнул Муджин, ударяя каблуками по бокам своего коня.
Гунлаки услышал, как парень пронзительно вскрикнул от боли.
— В левую руку! — крикнул Муджин.
Парень вновь закричал от боли. Муджин был умелым воином, почти таким же, как Гунлаки — было бы странно, если бы Муджин не попытался щегольнуть своим искусством. Гунлаки оглядел заснеженную равнину. Конечно, воины не стали бы медлить, если бы жертва попыталась ускользнуть или молить о пощаде. Позднее Муджин научился бы сочувствовать, а пока он был слишком молод. Вид крови легко возбуждал его.
Парень пронзительно взвизгнул. Гунлаки так и не взял в руки копье.
Не. то, чтобы ему не хотелось участвовать в развлечении, но парень казался совсем ослабленным ударами, хотя потерял не так уж много крови.
Вновь раздался крик — на этот раз копье пронзило бедняге предплечье. Это был уже четвертый удар. Муджин вначале бил в правую руку, надеясь, что его жертва не левша. Конечно, он мог ошибиться.
Гунлаки подъехал ближе, переступив узкую колею, оставленную колонной, напоминающую рану в траве.
Муджин наносил удары в плечи — сначала в правое, потом в левое.
Затем последовали уколы в бедра, чтобы жертва не могла сдвинуться с места в ожидании финального удара в горло или в сердце. На этот раз смертельный удар должен был поразить сердце, как сказал Гунлаки. Иногда жертву ранили в колени, а седьмой и восьмой удары приходились в подколенные впадины сзади. Поскольку Муджин решил убить парня десятью ударами, девятый из них наносился справа в грудь — так, чтобы пошла кровь, но жертва могла бы удержаться на ногах, а при десятом копье пробивало ребра и вонзалось в сердце. Лезвие копья сужалось к концу, чтобы его было легче извлекать из раны — зачастую именно это предрешало исход боя. Если бы Муджин сказал «девять», то последний удар поражал бы сердце, а если бы сказал «девять и в шею», девятый наносился бы сзади в шею с расчетом перебить позвоночник.
Парень пошатнулся — девятый удар справа в грудь оказался слишком силен.
Муджин пришпорил коня.
Парень едва стоял на ногах и в любую секунду мог упасть. Myджину следовало спешить.
— Берегись! — крикнул Гунлаки.
Внезапно парень поднял посох, стремительно отбил им копье и бросился к конскому боку, грубо нанеся удар по ребрам. Конь всхрапнул от боли, и парень изо всех сил ударил его еще раз; конь беспокойно задергался на месте, пытаясь избежать ударов и боли, и потерял равновесие. Муджин, нога которого застряла в стремени, упал вместе с конем так, что оказался прижатым к земле. С вытаращенными глазами он смотрел, как окровавленный парень заносит над ним посох. Он не успел нанести удар — подоспевший Гунлаки кольнул его копьем прямо под левую лопатку.
Чертыхаясь, Муджин поднялся и дернул коня за узду.
Гунлаки вытащил копье из тела парня.
Муджин был в бешенстве, он награждал безжизненное тело яростными пинками. Его конь стоял поодаль, еще пофыркивая и отряхиваясь от снега.
— Ты в порядке? — спросил Гунлаки.
— Пес! Пес! — орал Муджин, пиная труп.
Гунлаки привел его коня. Муджин проверил подпругу и взобрался в седло.
Гунлаки оглядел равнину — она казалась совершенно пустынной. Он вновь повернулся к трупу.
— Он был смелым, как мы, — сказал Гунлаки.
— Он пес!
— Да, но смелый пес, — поправил Гунлаки.
— Смелый, — кивнул Муджин.
— Конечно — все они смелые псы. Достойные противники.
Муджин кивнул.
Время от времени оглядываясь, всадники направились по тропе. Вскоре впереди показался связной.
Глава 5
Крестьянин спустился по лестнице в зал таверны. Было уже поздно.
— Постой, — подал голос Бун Тал. Он стоял за стойкой, мимо которой надо было пройти, чтобы достичь двери.
Крестьянин остановился.
Двое мужчин, сидящие за грязным столом справа от двери, оглянулись. Больше в таверне никого не было. На круглой столешнице перед ними стояли стаканы. Мужчины резались в карточную игру «танлин». Круглая доска с колышками для ведения счета лежала между ними.
Бун Тал, владелец заведения, извлек из-под стойки неглубокое медное блюдо и водрузил его перед собой. На блюде валялось несколько монет.
— Плати, — сказал Бун Тап.
Крестьянин вспомнил, что такое же блюдо видел в комнате наверху — именно туда полагалось класть деньги в уплату за услуги женщины. Он приехал издалека, с другой планеты. Однако планета входила в Империю, и крестьянин знал о здешних правилах.
— Почему? — спросил он.
— Плати, — повторил Бун Тап.
— Я не ел и не пил здесь, — медленно проговорил крестьянин.
Бун Тап махнул рукой в сторону лестницы.
— С ней было хорошо?
— Да, — ответил крестьянин.
И это была правда — женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему — беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
— Ты взял ее? — спросил Бун Тап.
— Да, — ответил крестьянин.
— Тогда плати.
— Я не ел и не пил здесь, — повторил крестьянин.
— Ты должен заплатить, — настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
— Лучше не нарывайся, — предупредил Бун Тап.
— Я не нарываюсь, — ответил крестьянин.
Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
— Кто я? — еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
— Ты — Пес, — ответил брат Вениамин. — Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
Потом крестьянин ушел.
Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
— Я скажу, сколько ты должен заплатить, — заявил Бун Тал. — Сколько ты дал в комнате наверху?
Крестьянин молчал.
Сколько ты заплатил ей? — повторил Бун Тап.
— Ничего.
— Как «ничего»? — удивился Бун Тап.
— Она ничего не взяла, — объяснил крестьянин.
— Лгун! — воскликнул Бун Тап.
Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
— Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
— Нет, — ответил крестьянин.
— Постой, — подал голос Бун Тал. Он стоял за стойкой, мимо которой надо было пройти, чтобы достичь двери.
Крестьянин остановился.
Двое мужчин, сидящие за грязным столом справа от двери, оглянулись. Больше в таверне никого не было. На круглой столешнице перед ними стояли стаканы. Мужчины резались в карточную игру «танлин». Круглая доска с колышками для ведения счета лежала между ними.
Бун Тал, владелец заведения, извлек из-под стойки неглубокое медное блюдо и водрузил его перед собой. На блюде валялось несколько монет.
— Плати, — сказал Бун Тап.
Крестьянин вспомнил, что такое же блюдо видел в комнате наверху — именно туда полагалось класть деньги в уплату за услуги женщины. Он приехал издалека, с другой планеты. Однако планета входила в Империю, и крестьянин знал о здешних правилах.
— Почему? — спросил он.
— Плати, — повторил Бун Тап.
— Я не ел и не пил здесь, — медленно проговорил крестьянин.
Бун Тап махнул рукой в сторону лестницы.
— С ней было хорошо?
— Да, — ответил крестьянин.
И это была правда — женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему — беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
— Ты взял ее? — спросил Бун Тап.
— Да, — ответил крестьянин.
— Тогда плати.
— Я не ел и не пил здесь, — повторил крестьянин.
— Ты должен заплатить, — настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
— Лучше не нарывайся, — предупредил Бун Тап.
— Я не нарываюсь, — ответил крестьянин.
Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
— Кто я? — еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
— Ты — Пес, — ответил брат Вениамин. — Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
Потом крестьянин ушел.
Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
— Я скажу, сколько ты должен заплатить, — заявил Бун Тал. — Сколько ты дал в комнате наверху?
Крестьянин молчал.
Сколько ты заплатил ей? — повторил Бун Тап.
— Ничего.
— Как «ничего»? — удивился Бун Тап.
— Она ничего не взяла, — объяснил крестьянин.
— Лгун! — воскликнул Бун Тап.
Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
— Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
— Нет, — ответил крестьянин.