Бет-Зана отпрянул, услышал окрик. Кричал, наверное, атаман пиратов, невероятно толстый для постоянно голодающей расы, похожий на белый кожаный пузырь с уродливым наростом головы, короткими кривыми ручками и ножками. Полнота его была, скорее всего, следствием целого букета наследственных болезней и гормональных расстройств, которые глифаны получили в результате газовых атак халган.
Один из стоящих под стеной глифанов сделал шаг, преграждая путь кренчику. Тот послушно остановился и стал говорить что-то примирительное, но пират с размаху ударил его в лицо прикладом арбалета. Даже до второго этажа донесся хруст челюсти. Кренчик с громким возгласом упал навзничь и, скорее всего, тут же потерял сознание от болевого шока.
Вряд ли кто-то из половинок сталкивался с подобным раньше. В зале послышались крики, несколько избранных попытались встать, чтобы подойти к раненому, но жирный пират вновь заорал, хрипло и угрожающе, и замахал арбалетом.
Все, и взрослые, и маленькие кренчики, вели себя как привыкшие к послушанию, не понимающие, что происходит, дети. Они тут же уселись, сложив руки на коленях, испуганно глядя друг на друга. Большинство детей тихо плакало, многие взрослые тоже. Атаман произнес несколько коротких фраз.
«Ищите других, – услышал пиччули. – Кто-то мог остаться на полях». Двое глифанов развернулись и вышли наружу.
Бет-Зана отполз, перевернулся на спину и тихо засопел. Золотые глаза, не мигая, глядели в низкий потолок, выложенный пластиковыми плитками.
Из сведений, которые он успел получить от ренши, из своих наблюдений, клочков воспоминаний и обрывков разговоров, которые слышал до того, как опустился на Глиф, он пытался сложить мозаику этого мира и решить, каким образом ему лучше всего обеспечить безопасность и здоровье своей новой доминанты.
Глата оглянулась. От зарослей колючек шел слабый поток холодного воздуха. Она пошевелила затекшими ногами, выпрямила их. Под навесом было темно, а из того, что находилось снаружи, ренша могла разглядеть лишь низ склона и край площади.
Однообразная, понятная, хорошая жизнь, которую она вела с самого рождения, нарушена. По привычке она продолжала думать, что стоит лишь Мастеру Горе спуститься с вершины и поговорить с дикими… спокойно, но в то же время твердо и непреклонно, именно так, как он всегда говорил с ней и остальными избранными, – и дикие поймут, как плохо поступали, ломая «Стену» и проникая в Долину. Но новый друг Бет-Зана не был диким, кажется, она уже успела полюбить его… Мастер Гора говорил, что они должны любить всех, даже диких, которых Глата раньше никогда не видела, и она любила их тоже, до тех пор, пока они не появились.
А Бет-Зана стал кричать и заставил ее влезть сюда.
Из темных зарослей тянуло холодом, и это было неправильно, хотя она и не могла понять, что именно здесь неправильного. Глата перевернулась на другой бок, спиной к тусклому, рассеянному свету, царапая руку, раздвинула колючки и всмотрелась.
Она была уверена в том, что ни один избранный никогда не залезал под этот помост. Никому бы в голову не могло прийти подобное, это совсем не вписывалось в ту жизнь, которую они вели. Для них казалось невероятным сделать хотя бы шаг в сторону от расписания, которому из года в год подчинялись их жизни: подъем в определенное время, молитва, завтрак, затем большинство идет на поля, забрав с собой детей, а некоторые остаются, чтобы убрать дом и приготовить пищу – эту пищу им давал Мастер Гора, в свою очередь, получавший ее от Властных. Работа, неторопливая и тщательная, ухаживание за клубнями, прополка, воткнутые в рыхлую землю тонкие палочки, к которым привязывались еще не окрепшие молодые стебли. Возвращение в дом, ужин и вечерняя молитва, и ночь, проведенная в общих комнатах, если тебе еще нет пятнадцати циклов, или с каким-нибудь кренчиком, тем, что тебе назначил Мастер Гора…
В этом мире не было места нелепым поступкам вроде того, чтобы залезть под помост дороги Мастера. Он бы не одобрил подобного и даже наказал, и все бы согласились, что наказание справедливо.
Поэтому, решила Глата, никто из кренчиков до сих пор не знает о том, что в зарослях колючек под помостом дороги есть глубокая яма, в которой мерцает тусклый свет.
Она испугалась.
Нужно бояться, говорил Мастер Гора. Страх перед Властными укрепит любовь к ним. Страх перед дикими усилит желание работать лучше и быстрее попасть в золотые поля. Вы должны любить, а любовь питается страхом.
Но то были законные, понятные страхи, привычные с детства. Сейчас она впервые в своей монотонной жизни ощутила страх перед чем-то абсолютно незнакомым, чужим.
Из ямы не доносилось ни звука. Мерцающий свет висел в воздухе расплывчатым пятном, ограниченным густыми зарослями колючек, а сверху помостом. Ренша вдруг поняла, что сейчас кто-то обязательно появится оттуда, поднимется костлявая лапа, она увидит глаза… почему-то они представлялись половинке красными и узкими… ее схватят и утянут вниз, под землю, откуда она уже никогда не выберется, потому что там с ней сделают что-то такое, по сравнению с чем самое жестокое наказание Мастера покажется лаской кренчика. Такое, чего она никогда не испытывала, даже не догадывалась, что подобное можно сотворить с живым избранным…
Она поползла. Край балахона зацепился за колючки. Глате показалось, что костлявая рука из ямы пытается схватить ее, она тихо заскулила, дернулась всем телом и выскочила наружу, под теплый дождь.
Бет-Зана принял решение. Особого выбора у него не было: фаза двойного «эго» требовала безусловной безопасности доминанты. Он бесшумно вернулся на крышу и скатился с нее, рухнув в заросли бурьяна и колючек, заполнявших узкое пространство между задней стеной общежития и склоном. Из-за угла здания пиччули еще раз оглядел площадь, затем стремительно пересек ее и присел позади платформы с лесенкой и низкими перилами. Пиччули уже решил, что с этой платформы жрец – Мастер Гора, как назвала его ренша, – читает свои проповеди избранным. Платформа располагалась гораздо выше, чем помост монорельсовой дороги, поэтому прятать доминанту здесь не имело смысла. Бет-Зана оглянулся на общежитие и побежал.
Площадь все еще была пуста. Далеко между склонами гор мерцала дымка репрессивного поля.
Пиччули нырнул в кусты, привстал и осмотрелся. Вторая долина Парника была в несколько раз больше первой, но там не имелось ни одного строения, лишь поля, расчерченные ровными рядами кустов. Дальний край долины терялся из виду в серой пелене. Приглушенные голоса донеслись сзади. Бет-Зана распластался на земле, раздвинул стебли и выглянул.
Из трехэтажного здания вышло несколько диких, трое направились в сторону пиччули, остальные – в противоположном направлении, к Стене. Раздались возгласы, – кажется, они заметили, что репрессивное поле включилось вновь, – один пират бегом вернулся к общежитию, скрылся в нем. Троица не спеша прошла мимо, тихо переговариваясь. Бет-Зана дождался, когда они скроются в пелене дождя, выбрался из зарослей и побежал обратно, двигаясь вдоль подножия горы, чтобы иметь возможность в любое мгновение нырнуть в кусты. Из общежития донеслись приглушенные крики, быстро смолкнувшие. Пиччули присел, отдышался, несколькими длинными прыжками пересек расстояние до монорельса. Там он нырнул под помост – и тут же выскочил обратно, вращая глазами и повизгивая.
Ренши не было.
В голове пиччули зазвенело. Он вскочил на помост, обежал его, тяжело дыша и шмыгая носом. Спрятаться здесь негде, хотя на помосте стояла металлическая тумба, накрытая прозрачным колпаком. Бет-Зана остановился, разглядывая ее. Панель управления под колпаком усеивали датчики и прямоугольные клавиши. Пиччули постучал по пластику костяшками пальцев, склонился, рассматривая простой магнитный замок, на который запирался колпак. Вскрыть его не представляло проблемы, скорее всего, все это было лишь формальной защитой – ни одному из послушных кренчиков не пришло бы в голову взламывать ее и вызывать вниз вагон монорельса.
Пиччули выпрямился, пытаясь унять головокружение, возникшее после исчезновения доминанты, соображая, смогут ли пираты справиться с магнитным замком. В его памяти уже всплыло название того цилиндра, что лежал у пограничных холмов. Скорее всего, он и стал причиной нарушения работы репрессивного поля.
Модуль.
Модуль, на котором прилетели дикие, – достаточно простое транспортное средство, но все же и его управление требовало известной сноровки. Если их специально обучали, то учителя должны были вложить в головы пиратов хотя бы минимальные основы стандартных систем управления, а значит, при желании дикие, вскрыв замок, смогут вызвать вагон и подняться на вершину горы.
Мельтешение шизофренических образов в его мозгу медленно нарастало. Эго, только-только достигшее второй фазы, возмущалось отсутствием недавно обретенной доминанты, грозя вновь лишить пиччули рассудка.
Спрыгнув на землю, он помчался обратно, но на полпути упал, заметив впереди четверых диких, которые конвоировали к общежитию нескольких кренчиков. Те шли, словно животные, сбившись в стадо, все, кроме одного, который то и дело останавливался и пытался что-то сказать, протягивая руки к пиратам. Они как раз миновали платформу в центре площади, когда кренчик вновь остановился. Пират толкнул его в спину, но избранный повернулся к нему и заговорил, улыбаясь, показывая на вершину горы. Пират шагнул назад, громкий щелчок донесся до пиччули. Кренчик упал на спину, дружный возглас ужаса избранных разнесся над площадью. Мозг Бет-Заны захлестнула волна жара.
Он не мог разглядеть лица упавшего кренчика, широкий балахон не позволял определить даже его пол. Эго второй фазы заставило его тело подняться и броситься вперед, в сторону диких, которые пинками подталкивали избранных к двери общежития.
Если бы хоть один из пиратов сейчас оглянулся, он увидел бы существо в коротких штанах и распахнутой рубахе, безмолвно бегущее к ним, вытянув перед собой сильные руки с растопыренными пальцами и длинными коричневыми когтями. Но пираты, втолкнув кренчиков в дверь, один за другим скрылись следом, так ни разу не оглянувшись. Последний отрезок пути Бет-Зана преодолел одним длинным прыжком и упал на колени возле избранного.
Это была не Глата. Кренчик лежал на спине, прижав руки к животу, обратив искаженное лицо к облакам. Между пальцами торчало толстое древко стрелы с пластиковым оперением. Кровь, смешиваясь с дождем, растеклась по животу водянисто-розовым пятном. Взгляд широко раскрытых глаз был бессмысленным. Пиччули наклонился ниже, вглядываясь в эти глаза. Их наполняла боль – умирающий не кричал лишь потому, что недоставало сил. Бет-Зана положил на шею кренчика широкие ладони и нажал, ощущая под пальцами предсмертное биение артерии. Когда жизнь покинула избранного, пиччули, пригибаясь, побежал в обход общежития.
В зале на первом этаже общежития Сэл Арка поднял голову. Еще несколько избранных добавилось к тем, что уже находились здесь. Среди них одно лицо привлекло внимание младшего сына атамана табора Вега.
Избранные были красивы; все, и кренчики и ренши, имели одинаково правильные черты лица, все были похожи друг на друга, но эта ренша выделялась среди них. На фоне остальных она выглядела почти уродливой, словно какой-то ген в заложенной Властными жесткой программе дал сбой.
Впрочем, такие понятия, как генетическая программа и наследственность, мало о чем говорили Арка. Будучи младшим сыном атамана, Сэл выглядел куда взрослее своего старшего сводного брата и двух старших сводных сестер. Его тело, лишенное волос даже в паху и под мышками, заплыло жиром – редкостное исключение среди тощих глифанов. Абсолютно лысая голова напоминала бледный кожаный шар, на котором едва виднелись плоские маленькие уши и лишь с трудом угадывались расплывшиеся черты лица. Из глубоких щелей между жировыми складками таращились маленькие светлые глазки. В самом многочисленном и влиятельном таборе Глифа, Арка Вега, занявшем наиболее богатые пищей южные топи, Сэл не имел возможности претендовать ни на что, кроме сытной однообразной жизни, которая могла в любой момент оборваться ударом наемного убийцы, подосланного Сэлом Арка-старшим, первым сыном атамана табора. Адепты Конклава не просчитались, из всех кочевников планеты избрав для своих целей именно Сэла. Стратостат, арбалеты и гипнотический курс обучения, позволивший ему управляться с приборами, давали младшему Арка надежду на будущую власть в таборе.
Сэл опустился на стул, затрещавший под его весом, и поманил к себе Берами. В руке Арка Вега держал коробочку переговорника с круглым глазком видеокамеры, и такие же коробочки болтались на поясах всех глифанов.
Кривоногий пират подошел, как всегда, ухмыляясь. Жизнь кочевников не способствовала развитию чувства юмора, но ближайший помощник Арка, не отличаясь умом, имел счастливый талант находить смешное во всем.
– Что там? – спросил Сэл.
– Еще пятерых дохляков поймали, – осклабившись, пробормотал Берами. – Двоих в полях, двоих на склоне, а одну прямо здесь.
– Пятеро… – сказал Арка, пересчитывая их. – Пятеро, а?.. Так почему их четверо?
Подойдя ближе, Берами пожал плечами.
– Один чудить вздумал… – сообщил он, доверительно наклоняясь к атаману. – Подраться захотел. Берами ему дырку в брюхе сделал.
Без замаха Сэл коротко и сильно саданул его кулаком в грудь. Помощник хрипло выдохнул и уселся на пол, разинув рот. Арбалет вылетел из его рук.
Арка вцепился в волосы на его макушке, приподнял и зашипел в сведенное судорогой боли, но продолжавшее ухмыляться лицо:
– Подраться захотел?! Они все от страха пошевелиться боятся! Их нельзя убивать, понял?! Они важнее для тех, кто вверху, чем даже кренч. Их можно пугать, бить, насиловать, но убивать нельзя! Еще раз убьешь хоть одного – я съем твои кишки!!
Когда он отпустил Берами, тот продолжал улыбаться. За одну эту кривую ухмылку, навсегда приклеившуюся к лицу помощника, Сэл иногда готов был растерзать его.
Он поманил некрасивую реншу. Та подошла маленькими шажками, бледная от испуга. На фоне пиратов все избранные казались физически очень здоровыми, но у этой сквозь бледность проглядывал болезненный румянец. Сэл схватил ее за плечо и потянул к себе, чувствуя внезапно возникшее влечение к этой воплощенной в плоть генетической ошибке, исключению из правил. Среди пиратов женщин не было, а в своем таборе он привык немедленно претворять в жизнь подобные желания – исключениями не являлись даже сводные сестры, не домогался он разве что женщин, принадлежащих отцу и старшему брату. С удовлетворением увидев слезы на ее глазах, Арка привлек реншу к себе, заставив прижаться лицом к своей груди, похожей на два сплюснутых белых шара. Он готов был взять ее здесь, на глазах у остальных дохляков, потому что ему уже сообщили, что вторичное мерцание репрессивного поля вновь возникло между горами, а значит, излучатели включились, и у пиратов появилось лишнее время. Но предстояло еще выйти на связь с орбитой и объявить свой ультиматум, и поэтому сейчас увлекаться не стоило.
Сэл оттолкнул реншу и этим спас себе жизнь: из-под потолка с прилепившегося к стене узкого коридора за ним наблюдал Бет-Зана, уже приготовившийся спрыгнуть вниз и свернуть пирату шею.
Атаман встал, окидывая взглядом притихших дохляков. Некрасивая ренша попыталась отойти, но Сэл притянул ее к себе и обхватил за шею.
– Здесь должен быть передатчик, – сказал он Берами. – Не у них, конечно. У жреца. Как они называют его?
– Мастер, – подсказал помощник, бессмысленно ухмыляясь. – Но он на верху горы.
– Туда ведет дорога…
– Монорельс, – захихикал Берами. – Это называется «монорельс».
– Надо взять заложников. Эту… – Сэл ущипнул реншу за шею и толкнул ее к двери. – И еще троих. Двух детей и одного самца. Самых напуганных, чтоб не дергались по дороге. Мы поедем впятером, ты с остальными останешься сторожить. Будем поддерживать постоянную связь.
Стоило доминанте исчезнуть из поля зрения, как ментальный хаос усиливался, но если золотые глаза пиччули видели ее, эго второй фазы сразу успокаивалось.
Услышав, что именно пираты собираются делать дальше, Бет-Зана вновь вскарабкался на крышу и замер там, раздираемый противоречивыми чувствами. Сейчас, когда сознание еще только вошло во вторую фазу, ему необходимо было постоянно иметь доминанту перед глазами. В первый раз ему пришлось сделать значительное внутреннее усилие, чтобы оставить реншу под помостом монорельса, а самому уйти оттуда. Но тогда сознание знало, где именно находится доминанта, и потому не бунтовало.
Пиччули тихо заскулил, преодолевая рефлексы, которые составляли основу выживания его расы – и в конечном счете привели к ее исчезновению, – затем скатился с крыши. Он во второй раз проделал короткий путь от общежития до помоста монорельсовой станции, увидел, как группа из пяти вооруженных арбалетами глифанов и четверых кренчиков идет в эту сторону. Бет-Зана взобрался на помост, окинув его быстрым взглядом, присел за тумбой с плексигласовым колпаком, но тут же понял, что спрятаться здесь не удастся, и перепрыгнул на склон.
Карликовые деревья и плотные заросли колючек изогнулись ветвями к тучам. Бет-Зана припал к земле, разглядывая узкий рельс. По склону тянулась неглубокая канава, на дне которой он и находился. С двух сторон торчали короткие ярко-красные столбики, словно покрытые мириадами тускло отблескивающих снежинок.
Стеклокерамика … всплыла в сознании опасная, острая словоформа. С виду гладкая, стеклокерамика могла порезать до крови при малейшем прикосновении.
Пиччули полез вверх, хватаясь за мокрые ветки и выгнутые дугами стволы. Колючки цеплялись за одежду.
Снизу сквозь шелест дождя донеслись голоса, Бет-Зана, не останавливаясь, пригнулся – и услышал щелчок.
В сознании второй фазы оставалась еще значительная часть звериных рефлексов, и только животная часть пиччули заставила его отпрянуть, распластаться на склоне, вцепившись в кусты. Над головой заструился воздух, когда три закамуфлированных под толстые ветви оружейных ствола послали силовые потоки, перекрестившиеся там, где за мгновение до того находилось тело Бет-Заны. Атака длилась несколько секунд, затем сомкнувшиеся диафрагмы, неотличимые от древесной коры, скрыли отверстия стволов.
Голоса приблизились и смолкли. Ругань, короткий приказ, приглушенный скрежет… Глухой хлопок возвестил о том, что магнитный замок защитного колпака вскрыт. Пиччули лежал не шевелясь. Тонко загудел рельс – вызванный с пульта вагон покатил вниз от станции на вершине горы.
Бет-Зана осторожно поднял голову, разглядывая прозрачную лесу, протянувшуюся рядом с его головой. Он не сомневался, что эта леса не единственная. Наверняка здесь спрятаны и другие ловушки.
Мастер Гора предпочитал контролировать все пути. Внешне все было пристойно, но на самом деле любого взрослого или ребенка кренчиков, вздумавшего вдруг выйти из раз и навсегда установленного расписания и от нечего делать забраться к жилищу жреца по склону, ожидали капканы. Строенные силовые потоки, накладываясь друг на друга, резонировали в пиковой фазе, что разрушительно действовало на любую органику.
Бет-Зана встал, медленно переступил через лесу, вытянул руку, ухватившись за ствол дерева, росшего выше по склону, и прыгнул.
Рельс загудел громче, по склону посыпались комья влажной земли. Дальше идти не имело смысла, никакие инстинкты не помогли бы преодолеть все ловушки. Он остановился и присел, вглядываясь.
Из просвета между кустами появился закругленный передок вагона. Тот состоял из узкой платформы, низко сидящей на рельсе, четырех круглых штанг, подпирающих плоский навес, и нескольких скамеек. Склон везде имел примерно одинаковый наклон, штанги и спинки сидений возвышались наискось, перпендикулярно к нему. Низкие перильца ограждали платформу, по углам их виднелись шары, состоящие из множества маленьких зеркальных шестиугольников.
Черная яма его памяти изрыгнула словоформу, которая пузырем всплыла к поверхности и закачалась, разбрызгивая по мозгу капли – сигналы смертельной опасности.
Замри-шар … Замри-шар… ЗАМРИ-ШАР!
Пиччули замер.
Зеркальные шары медленно вращались по углам перил, в их гранях отражались ветви и листья, склон и неподвижная фигура приживалы, весь калейдоскоп фрагментов, из которых складывался окружающий мир.
Замри-шар мог иметь лазерную, силовую или плазменную приставку, но в любом случае его накачивали желеобразной электроколлоидной субстанцией, которая агрессивно реагировала на любое движение в непосредственной близости. Эти четыре замри-шара работали только во время движения вагона, при остановке на вершине горы или у подножия их полусознания автоматически усыплялись специальным сигналом. Кроме того, в них наверняка были введены абрисы мертвой зоны, совпадающие контурами с платформой вагона, а иначе они бы открывали огонь и по пассажирам, которым вздумалось шелохнуться на своих сиденьях.
Вагон медленно проплыл мимо. Несколько долгих мгновений пиччули видел свое отражение, кривящееся на зеркальной грани шара, потом заросли скрыли вагон, и Бет-Зана позволил себе пошевелиться.
Все усложнилось. Он начал раздумывать над тем, чтобы спуститься и атаковать глифанов, пока они будут садиться в вагон, но быстро отбросил эту мысль, поняв, что уже не успеет сойти медленно и бесшумно, а в случае быстрого спуска, сопровождаемого обязательным треском сломанных ветвей, будет немедленно обстрелян.
Бет-Зана посмотрел вверх, затем вниз.
Потом через голову стянул рубашку.
Через минуту вагон вновь появился в поле его зрения. Какофония голосов, мельтешение полузнакомых образов и картинок беспрерывной чередой осаждали рассудок Бет-Заны, но все это исчезло, как только его глаза увидели Глату.
Она сидела рядом с кренчиком-ребенком в окружении еще двоих избранных, ренши-девочки и светловолосого парня. Напротив расположился тот жирный глифан, которого пиччули собирался убить в доме-общежитии. Четверо диких стояли на ступеньках по углам платформы, сбоку от замри-шаров, внимательно глядя по сторонам, со взведенными арбалетами наизготовку.
Бет-Зану от них пока еще скрывали заросли, к тому же он прислонился плечом к изогнутому стволу карликового дерева. Густая шерсть, покрывавшая его обнаженный торс, цветом почти не отличалась от древесины и пожухлой листвы. Одна рука была прижата к груди, другая опущена вдоль тела, и пальцы ее оттопыривались. Ноги он согнул, как перед прыжком.
Вагон поднимался медленнее, чем спускался. Жирный глифан скользнул взглядом по кустам, посмотрел на пленных и что-то сказал. Маленькая ренша захныкала и закрыла лицо ладонями. Глифан поправил прямоугольную коробочку, лежащую на спинке сиденья в соседнем с ним ряду.
Передняя часть вагона поравнялась с пиччули. Стовший ближе всех дикий начал поворачивать голову, уловив что-то необычное.
От пальца опущенной вниз руки Бет-Заны шла натянутая веревка – связанные друг с другом лоскутья рубахи. Второй конец пиччули привязал к толстой ветке растущего у монорельса карликового дерева. Ветка у основания была надломлена.
Палец пиччули опустился, веревка натянулась, и сучок с треском сломался. Пара передних замри-шаров издала предостерегающий визг, от них к падающей под вагон ветке протянулись световые спицы – приставки шаров были лазерными. Ветка влажно зашипела и вспыхнула, а пиччули прыгнул на плечи глифана.
Выдирая из рук противника арбалет, он услышал хруст и не глядя, наотмашь обрушил приклад на замри-шар, который, не переставая верещать, поливал пространство вокруг вагона колючими спицами лазерных импульсов.
Вопли всех четырех сфер напоминали пронзительные сирены, но каким-то странным образом они складывались в словоформы, произносимые квартетом нечеловеческих голосов, словно доносящихся из звукового синтезатора. «ОПАСНО! ВРАГИ! УБЬЕМ! ОПАСНО!» – неистовствовали шары. Тот, по которому пиччули нанес удар, лопнул. Из трещин в зеркальной поверхности полезла густая масса электроколлоидной субстанции – полусознание замри-шара.
Пиччули уже попал в мертвую зону, и шары, потеряв из виду двигающийся объект, поливали окрестности лазерными импульсами, прожигая в зарослях широкую просеку. Дикий, на которого прыгнул Бет-Зана, корчился у его ног со сломанной ключицей. Второй глифан вскинул арбалет, когда пиччули выстрелил.
Пират упал на живот, стрела вонзилась в расположенную дальше сферу, пройдя насквозь, так что трезубец появился с противоположной стороны. Вопль шара захлебнулся, когда его полусознание умерло. Глифан попробовал выпрямиться, но в его спину между лопаток ударила твердая, как камень, покрытая коркой мозоли пятка Бет-Заны. В спине дикого хрустнуло, он вскрикнул и затих.
Оттолкнувшись от поверженного тела, пиччули вспрыгнул на спинку сиденья и сверху обрушился на голову жирного атамана, только-только успевшего развернуться. Тот встретил его ударом кулака в лицо. Бет-Зана, зажмурившись, вцепился зубами в толстые складки на лбу и под глазом Сэла, рванул, выдрав их с мясом.
Двое пиратов бежали слева и справа в обход сидений, не решаясь стрелять. Пара оставшихся шаров, для полусознаний которых все происходящее в мертвой зоне оставалось незримым, постепенно успокаивалась. Передние погибли, еще функционировавшие задние отвечали за область пространства позади вагона, а там сейчас было тихо.