Нуждаев Александр. Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

   Печенеги наконец не выдержали, снова засвистели и заорали, дружно ткнули коней пятками в бока — и устремились вперед. Русская конница, чуть помешкав, тоже поскакала навстречу, вниз по склону холма. За счет этого их удар получился более мощным.
   Ратибор командовал на левом крыле. Впрочем, сразу после начала боя его десяток действовал уже сам по себе — во-первых, десятник был полностью уверен в своих людях, а во-вторых, его захватила горячка боя. Правая рука молодого воина сжимала копье, левую оттягивал вниз щит — не богато украшенный, как у служилых богатырей. а простой: деревянный, закрытый спереди плетенкой из прутьев. Такому неказистому щиту не страшно почти никакое оружие — меч отскочит от прутьев, стрела или же копье завязнут в дереве.
   Вогнав копье в живот неосторожному печенегу, Леший схватился за топор — секиру он уже предпочитал именовать по-печенежски, коли речь шла об оружии, а не о полезном в хозяйстве инструменте. Топор, великолепно приспособленный как для рубки, так и для метания, до сих пор был более привычен руке новгородца, чем меч. Леший заученными движениями уходил от ударов и бил сам, старался выдернуть проивника из седла и в то же время не свалиться самому.
   Печенеги дрались ожесточенно. Раньше Ратибор никогда не подозревал, что кочевники, привыкшие воевать только ради грабежа, могут быть такими храбрыми и неутомимыми противниками. Необычно высокого роста степняк, который сейчас достался ему в противники, орудовал кривой саблей как заведенный, при этом еще норовя задеть русича острым навершием щита. Леший еле успевал уворачиваться от его ударов. То и дело лязгала сталь, когда новгородец принимал клинок печенега не на щит, а на лезвие топора.
   В конце концов кочевник зазевался на мгновение, и Ратибор успел задеть его бок, и неплохо задеть. Печенег взревел и продолжил махать саблей. но в его движениях уже не было той уверенности, да и рана сильно мешала, потому спустя немного времени новгородец изловчился и рубанул противника по шее. Хлынула кровь, степняк качнулся и рухнул на землю, под копыта коней. Только теперь Ратибор смог перевести дух и оглядеться.
   А вокруг сражение еще кипело. Муромец, отбросив щит, расщепленный ударом сабли, двумя руками махал огромной палицей, чудом умудряясь при этом удерживаться в седле. Вокруг него образовался расчищенный круг — палица выбивала из степняков всякую охоту сразиться с ее обладателем, а тех, кто был поблизости, Муромец уже уложил. Рагдай, с перекошенным от ярости лицом, рубил мечом налево и направо. Попович, не особо хорошо рубившийся. отыгрывался тем, что метко пинал печенегов по коленкам. Судя по всему, в тех сапогах, которые он одел сегодня, тоже были закладки. Братья Окунь, Щука и Налим как-то ухитрились даже верхом встать так, чтобы защищать друг другу спину, загородились со всех сторон щитами и отмахивались от наседавших противников. Подосён держался сзади, время от времени схлестываясь с особо настырными, пробивавшимися через строй русичей.
   Печенегов было несколько больше, да и воинами они были отменными, но за годы, проведенные в разбойных набегах, кочевники отвыкли иметь дело с противником, способным дать серьезный отпор. Так что уже спустя немного времени степняки начали понемногу отступать, а затем немногие уцелевшие развернули коней и устремились назад, в степь.
   — Будем догонять? — спросил Ратибор, подъезжая к Муромцу и вытирая топор. Кобыла под новгородцем фыркала от запаха крови и то и дело норовила повернуть домой. Леший еле ее сдерживал.
   — Думаю, не стоит, — ответил сотник, переводя дух. — Их все же осталось порядочно, а мы устали. Из твоей десятки много не раненых?
   Этого Ратибор не знал. Пришглось ехать проверять. Оказалось — четверо.
   — Неплохо, — похвалил Илья. — Но все равно лучше будет отойти обратно на заставу, немного отдохнуть, а уж потом… Потом видно будет.
   Так и сделали. В конце концов, не война ведь, так просто — пограничная стычка, без которых ни один год не обходится. Печенежский каган, конечно, заключил с Киевом мирный договор, но не моеже же он уследить за всеми своими подданными! Обязательно найдутся горячие головы, кого кумысом не пои — дай саблей помахать. Вот и эти не усидели на месте. Ничего, те, кто жив остался, надолго запомнят этот набег.
   С такими мыслями Леший добрался до заставы, осмотрел немногочисленные царапины, принял народного средства — зелена вина — и отправился осмотреть своих подчиненных.
   Там серьезно раненых было двое. Возле них уже суетился лекарь, он же и волхв. Надо сказать, волхвом он был так себе, захудалым, в колдовстве мало смыслил, разве только на врачевство его знаний и хватало, зато уж в этом деле понимал дед туго. Под его руками раны почти что сами затягивались.
   Кстати вспомнил Леший и про Подосёна. Тот, естественно, был уже целехонек и, тихо сидя в уголке, зашивал длинную прореху на рукаве рубахи. Видно, не смог паренек отразить удара, вот и получил. Другой бы сейчас рукой пошевелить бы не смог, а на Подосёне все, как на собаке… то есть, конечно, как на волке, заживает, и даже еще быстрее.
   — Ну что? — спросил Ратибор, садясь на лавку рядом с Подосёном. — Это же вроде бы твоя первая битва была?
   — Именно так, — гордо подтвердил тот. — Самая что ни на есть первая.
   — И страшно было? — поинтересовался десятник.
   — Страшно, — честно признался Подосён. — Особенно поначалу.
   — И правильно, — похвалил Леший. — В нашем воинском деле кто не боится, тот долго не живет.
   — Это как? — юный оборотень уставился на старшего друга большими круглыми глазами. — Это что же, значит, надо за чужие спины прятаться?
   — Да нет, — терпеливо пояснил Ратибор. — Если врага не боишься, то осторожность теряешь. Тогда подходи кто хочет, бери голыми руками. Все равно как маленького ягненка, как Митяй, бывало, говаривал. А когда боишься, то всегда от врага какой-то гадости ожидаешь, и тогда уж врасплох тебя не застать никому. Только не надо путать страх с трусостью.
   Честно говоря, из того, что Ратибор сейчас сказал, он и сам понимал не все. Во всяком случае, разница между трусостью и страхом как-то ускользала от его разума. Но так всегда говорили Хельги и Митяй, а они, по опыту новгородца, в этих вещах редко ошибались. Ведь в воинском деле тот, кто часто ошибается, живет и вовсе недолго.
 
   Отдыха не получилось. Вовсе. Уже к вечеру примчался на заставу еще один дозорный отряд и сказал, что печенеги снова идут на север. На сей раз народу видели побольше — около трех сотен.
   Это уже попахивало не простым набегом, а настоящей войной. Пусть и ходят на войну в количестве побольшем, и не тянут три сотни на армию, а вот на передовое войско как раз.
   На специальной башне посреди заставы немедля разожгли огромный костер. К небу поднялся столб черного дыма. Не прошло и двух минут, как вдалеке, севернее, появился такой же точно столб. На следующей заставе увидали сигнал. Теперь весть о серьезной войне пойдет от заставы к заставе, пока не дойдет до Киева.
   Не удовольствовавшись этим, Муромец немедля отправил гонца в Киев, а сам спешно объявил боевую готовность.
   Но степняки успели раньше. Все три сотни появилсиь под укрепленными стенами заставы. Ратибору стало не по себе, когда он увидал сплошной ряд одинаковых мохноногих коней, таких же одинаковых всадников в шлемах, отороченных мехом, и — что было неприятнее всего — одинаковых же копий с зазубренными наконечниками. Если печенег пошел в набег с таким копьем, значит, пленных брать не будет. Зазубрины в ране зацепляются, так просто не вытащишь. А если такое в живот попадет, так легко все кишки на него намотаются.
   И лица у пришедших были нехорошие. В жилах у кочевников вместо крови течет вино, оно бродит и пенится, а потому не может степняк на походе не свистеть, не гикать и не насмехаться над противником. А сейчас стояли всадники какие-то слишком уж спокойные. Не бывает так. Не должно быть.
   Вот предводитель напавших был правильный. Он выехал вперед, сверкнул ослепительно-белыми зубами, сорвал с пояса булаву, высоко подкинул ее в воздух и другой рукой поймал.
   — Ну что, урус? — крикнул он высоким смеющимся голосом. — Кто из вас со мной сразись? Вы победи — мои люди домой степь ходи. Мы победи — на Киев ходи!
   — Это что же вы там забыли? — буркнул Илья куда-то себе в бороду, но так громко, что все его услышали. — Вроде не так давно ваш каган нашему Владимиру сладкие песни пел да в вечной дружбе клялся. Что, передумал?
   Тут необычно невозмутимые печенеги не выдержали и сдержанно зафыркали. Предводитель же и вовсе расхохотался, словно сотник на редкость удачно пошутил.
   — Так то старый каган был! — пояснил он. — Теперь в степи другой каган.
   — Да какой у вас там каган ни будь, — не выдержал Илья, — а нечего вам на нашей земле делать! Убирайтесь обратно!
   — Ай-вай, — ненатурально испугался печенег. — Мои глаза мне всегда верно служи, а теперь вдруг обманывай! Это, наверно, мы в осаде сиди, а у тебя, урус багадур, много сотня войска!
   Тут Муромцу надоело попусту разговаривать.
   — Ты там вроде что-то говорил о поединке, — сказал он. — Прикажи своим отойти, тогда мы тебе и покажем, где раки зимуют.
   — Клянись, урус, — потребовал степняк. — Клянись, что твоя люди подляну делать не будут. А иначе вам от нас веры нет!
   — Клянусь, — сквозь зубы сказал Илья.
   Печенеги немедленно повернули коней и отъехали шагов на пятьдесят. Предводитель сунул булаву обратно за пояс, отцепил от седла копье и тоже отъехал, чтобы было место для разгона.
   — Ну, — повернулся Муромец к остальным, — кто из вас нахала уму-разуму поучит?
   — Давайте я, — вызвался Попович, выразительно поигрывая носком сапога.
   — Нельзя, — отвел Муромец, — ты без этой своей уловки не сдюжишь, а я поклялся, чтобы без подлостей, слышал?
   — Ну так давайте я пойду, — лениво сказал Рагдай.
   — Да нет, пожалуй, и ты не сдюжишь, — с сожалением сказал Илья. — Воин ты, каких поискать, но против печенега не одно воинское умение надобно. Степь — дело тонкое. И потом — если тебя убьют, как мы без лучшего воина обороняться будем? Про остальных, — он глянул в сторону Ратибора, — я уж и не говорю. По всему видать, надо мне идти.
   Как Илья Муромец на бой собирался — про это надо былину складывать. Ведь в седло он сам забраться не мог, приходилось вдвоем подсаживать. Зато уж коли уселся Муромец на коня, да взял в левую руку щит, а в правую — копье долгомерное, тогда уж сразу видно — богатырь. Приосанившись и сделав грозное лицо, он выехал за ворота.
   Печенег немедленно поскакал на Муромца, пригнувшись, закрывшись щитом и выставив вперед копье. Русич не успел разогнаться до той же скорости, но превосходил худощавого и низкорослого кочевника по весу, так что удар с обеих сторон получился одинаковым. Копья ударились в щиты и почти одновременно переломились.
   Заставщики, наблюдавшие со стены, сопроводили это событие криками. Печенеги остались по-прежнему равнодушны. Леший в очередной раз за этот час подумал, что в этом есть что-то нехорошее.
   Тем временем Муромец схватился за меч, а его противник — за саблю. Кони стояли почти неподвижно, только изредка, повинуясь поводьям, переступали из стороны в сторону, а всадники ожестояенно махали клинками.
   Тяжелый прямой меч Ильи превосходил оружие кочевника по длине, но зато предводитель степняков был более увертлив, а за счет меньшего веса своей сабли мог бить чаще. Так что и здесь оба противника оказались примерно равными, а потому бой затянулся.
   Наконец, и Илья, и печенег ударили друг друга по щитам настолько неудачно, что поломали клинки, и тоже почти одновременно. Кочевник птицей вылетел из седла и слегка подпрыгнул на земле, приглашая и русича спешиться для рукопашной схватки. Стоявшие на стене не смогли сдержать возгласов досады — теперь Муромцу еще понадобится время, чтобы слезть, да и вообще пешим он всегда чувствовал себя неуверенно… Но выбора уже не было.
   Илья неуклюже почти свалился с коня и пошел на противника. Тот расхохотался, увидев неуверенную походку сотника, и закружил вокруг него легким скользящим шагом. Такому шагу обучал в свое время Ратибора Митяй, говоря при этом: «Если правильно идешь, то противник ни за что не догадается, что у тебя на уме и куда ты будешь бить». Похоже, что Митяй и этот степняк учились искусству драки где-то в одном и том же месте.
   Но Илья уже давно не ловился на простые уловки. Несмотря на свои непослушные ноги, двигаться он мог неожиданно быстро. Так что печенег не успел даже среагировать на молниеносный рывок сотника. Еще миг — и вот уже предводитель кочевников лежит на земле, а верхом на нем сидит Муромец и приставляет к горлу противника нож.
   — Ну что? — мрачно спросил Илья. — Зарезать тебя или отпустить?
   — Пусти, урус, — прохрипел тот, скашивая глаза на острие ножа, поблескивавшее совсем близко.
   — То-то же, — заключил Илья, слез с противника, взгромоздился в седло (для этого ему понадобилось сначала лечь туда животом, а затем уже перебрасывать ногу через лошадиную спину) и с достоинством въехал обратно в ворота. Спустя пару минут его голова вновь показалась над стеной.
   — Помнишь уговор? — спросил Муромец. — Сам ведь условился, никто тебя за язык не тянул.
   — Помню, — убитым голосом ответил степняк. — Моя люди уходи обратно в степь. На этот раз. Но мы еще встретимся, урус!
   Когда на горизонте осела пыль от копыт, Муромец вернулся в избу, а потом созвал всех десятников на совет, который по своему обыкновению совместил с обедом.
   — Мне кажется, — сказал он, — что печенеги вернутся намного скорее, чем мы могли бы ожидать. Не верится мне что-то, чтобы они так легко сдались. Никогда так не бывало. Что-то на уме у косоглазых.
   Рагдай хмыкнул и, доливая щей в тарелку, сказал:
   — А может, они уже куда-нибудь снова скачут. Присоединились к основным силам и скачут.
   — К каким таким силам? — поднял брови сотник.
   — Да так, — пожал плечами Рагдай. — Просто в голову пришло — а вдруг все это специально было задумано, чтобы нас отвлечь? А главное печенежское войско уж где-то там… — он махнул рукой на север.
   — А как проверить? — встрял Попович. — Как бы там ни было, лучше всего снова разослать дозоры, да специально им наказать, чтобы смотрели — не видно ли где следов большого конного войска, прошедшего в сторону Киева.
   — Мысль, — одобрил сотник.
   Ратибор пока сидел молча. Во-первых, ему не нравилось есть и думать одновременно, а во-вторых, своего мнения на этот счет он пока не имел, полагая составить его на основе предложений других. Сказанное Поповичем показалось ему наиболее верным, и он активно поддержал, добавив только, что все равно темнеет уже, так что лучше сейчас идти спать, утро вечера мудренее.
   А с утра черед дозорить был уже другим кметам, и Леший остался на заставе. Настроение у него сразу улучшилось, так что он решил уделить внимание Подосёну и обучить его нескольким новым приемам.
   Оказалось, что бывший ученик волхва и в воинском деле проявил необыкновенную сообразительность, усовершенствовав прием «стой там — иди сюда» так, чтобы он срабатывал и на противнике, вооруженном мечом и щитом. Леший немедленно возжелал испробовать это на себе и убедился, что хитрая фигура, которую долженствовало проделать мечом, несмотря на всю свою замысловатость, остается воистину смертоубийственной.
   Еще несколько дней дружина ждала. А потом примчался гонец, отосланный в Киев еще перед набегом. Он прямо-таки ворвался в избу сотника и прямо с порога, не очень смотря, кто перед ним, выпалил:
   — Они прошли мимо вас и отправились к Киеву!
   Илья, не спрашивая, кто эти загадочные «они», вскочил и заорал:
   — Что?
   — Истинная правда, — похоже, гонец и сам испугался того состояния, в которое его весть повергла впечатлительного Муромца. — На полпути к стольному граду перехватила степняков дружина во главе с Добрыней Никитичем. Ни один не ушел рассказать, как дерутся на Руси. Теперь что делать будем?
   — Как что? — когда было надо, голос Ильи Муромца намного превосходил по громкости любой боевой рог. — Седлайте коней, братцы! — последние слова он произнес, уже стоя на крыльце. — Пойдем-ка в степь, покажем печенегам, каково это — собственные обещания нарушать да честных людей обманывать!
   Рагдай, как самый рассудительный, пробовал сказать что-то о воинском долге, который вроде как повелевает им остаться на заставе и нести службу, как положено, но Муромец в ответ рявкнул нечто невразумительное насчет подлых печенегов и малых детей, которых те намеревались осиротить. Десятник, будучи ко всему весьма вспыльчивым и падким на подвиги, немедленно сменил мнение и тоже загорелся идеей мести.
   Леший остался при мнении, совпадавшем с первоначальным мнением Рагдая, но он был в меньшинстве. На самом деле, он остался один. Даже Подосён возжаждал воинской славы.
   — Ох, будет нам потом, — проворчал Ратибор и сдался, пошел седлать кобылу и вооружаться.
 
   Дружина неслась по еще различимым следам степной орды. Трава, словно посеченная мечами — а именно такой след оставляет за собой войско на полном скаку — могла остаться в том же положении еще несколько дней.
   Кочевье оказалось неподалеку… по степным меркам, конечно — всего в полдне пути. Около десятка шатров, дымки, запах готовящегося обеда. И воины.
   Их было совсем мало, человек двадцать пять. Конечно, если призадуматься, то именно столько и должно быть в кочевье, откуда не так давно все мужчины ушли в набег, оставив только самую малость охранять женщин и детей. Но дружинникам задумываться было некогда, да и не хотелось. А хотелось им мстить.
   Илья первым влетел в стойбище, размахивая своей знаменитой палицей. Огромная дубина, окованная на конце железом и утыканная шипами, крутилась над его головой с обманчивой легкостью, словно тростинка. Но удары, ей наносимые, выбивали всадников из седел с той же легкостью, и мало кто из упавших поднимался снова. Как и много раз до того, Муромец впал в боевую ярость — сработал дар волхвов, исцеливших деревенского парня от сидячей болезни. Из его горла вырывалось неразборчивое рычание, а глаза горели бешеным огнем. Когда-то Хельги рассказывал Ратибору, что такие вот рычащие воины есть и на его родине, в Норвегии. Он называл их бьерсеркрами и даже пытался как-то объяснить значение этого сложного наименования, но Ратибор тогда отказался.
   Бой, конечно, был коротким. Несмотря на то, что среди защитников стойбища оказался профессиональный воин — багадур. Непривычно высокий и крепкий для печенега, он вертелся вместе с конем, успевая отмахиваться разом от нескольких дружинников. Но на него налетел Попович, ударил разом мечом сверху и щитом снизу — багадур растерялся, пошатнулся в седле и попал на меч Рагдая. На этом сражение закончилось.
   Ратибор соскочил с седла и вбежал в ближайший шатер, рывком сорвав полог. Там было пусто. Леший убеждал себя, что просто хочет проверить, чтобы в стойбище больше не осталось защитников, но на самом деле хотелось ему совсем другого…
   И в следующем шатре его ожидания оправдались. Конечно, узкоглазая печенежская девушка не была красавицей, но когда это воин в таких делах выбирал? И такая сойдет!
   Леший рванулся к добыче. Девушка, до тех пор сидевшая неподвижно, видимо, оцепенев от страха, очнулась, коротко вскрикнула, а затем в ее руке неизвестно откуда появился кривой нож. Ратибор машинально отмахнулся мечом — и растерянно посмотрел на мертвое тело.
   — Тьфу ты, пропасть! — плюнул Ратибор. Неудача еще больше разозлила его, но и отрезвила. Теперь кровь перестала кипеть, и Леший вновь был способен здраво мыслить.
   Новгородец поспешно — чтобы не застал никто из своих — вышел из шатра. Остальные уже собирались в обратный путь. Женщин и детей Илья решил не трогать — недостойно воина — и стойбище не жечь — и так сойдет.
   — Эй! — крикнул кто-то. — Гляньте-ка сюда!
   Дружинники сбежались на крик. Молодой воин стоял перед самым богатым шатром, возле которого стоял шест-бунчук, и показывал на самую верхушку этого бунчука.
   Обычно знаменем печенегов служил конский хвост. Иногда хвостов было два или три — тем больше, чем богаче племя. Здесь же бунчук был украшен вырезанным из раскрашенной кожи изображением трехголового змея. Оно было сделано так искусно, что все три шеи торчали вверх, покачиваясь на ветру, отчего вид у змея был весьма зловещий.
   Почесав в затылке, Ратибор решительно срубил бунчук мечом, тем же оружием снес с его верхушки изображение змея и сунул странное знамя в мешок. На опыте прошлых походов он уже знал, что непонятные вещи лучше всего нести волхвам — пусть они разбираются. С тем дружина и поехала на заставу.
   А там отряд встретили двое. Богато разодетые, они стояли на крылечке избы сотника, пока молодые воины проводили по двору их откормленных коней. Одного из них Ратибор никогда раньше не видел. А вот второго…
   — А мы смотрим — где же это пропадают защитники земли Русской? — насмешливо проговорил Волх Всеславьевич, сходя с крыльца и делая три шага навстречу прибывшим.
   Илья густо покраснел, но в ответ обратился вовсе не к знаменитому богатырю, а к его спутнику — человеку, если чем и примечательному, так это своим невероятно надменным видом. Впрочем, это неприятное выражение лица он сохранял только, когда глядел на Муромца. Стоило же боярину повернуться в сторону Волха, как он немедленно надевал личину смирения и послушания.
   — Не взыщи, тысяцкий, — хмуро сказал Илья. — Я не просто так с заставы отлучился. В ответный поход ходили. На печенегов.
   «Тысяцкий?» — мелькнул в голове у Ратибора. — «Как его там зовут-то… Путята, кажись. А что он здесь забыл?»
   Путята тем временем, похоже, пропустив слова Муромца мимо ушей, обратился к нему с речью.
   — Мы к тебе не развлекаться приехали, а по делу. Видишь, это — знаменитый богатырь и вообще герой Волх Всеславьевич.
   — Знаю я знаменитого богатыря Волха Всеславьевича, — в тон ему сказал Муромец. — Меня когда неведомые старцы лечили, только с тремя богатырями не велели драться — со Святогором, потому как его от великой его силы земля не держит, с каким-то Микулой Селяниновичем, уж не знаю, кто таков, но, видать, силен, и вот с ним, с Волхом Всеславьевичем — сказали, не силой возьмет, так хитростью одолеет.
   — Это они тебе правду сказали, — рассмеялся Волх. — Меня еще никто и ниеогда не побеждал. А дело у меня к тебе будет вот какое, — покопавшись за пазухой, он извлек оттуда свиток с княжьей печатью. Илья взял грамоту, развернул, поводил немного пальцем по строкам — видать, тоже грамоте не шибко разумел — и сказал:
   — Княжья воля, конечно. Только зачем он тебе понадобился? Да ладно. Эй, Ратибор! Собирай вещи. Тебя Волх Всеславьевич в свою дружину требует. Вот так всегда — только встретишь знакомое лицо, так сразу что-то случается, — Илья махнул рукой и замолчал.
   Леший стоял и осмысливал услышанное. С одной стороны, поступить в дружину легендарного героя было весьма лестно. С другой — здесь оставались друзья, да и потом…
   — Я же не простой дружинник, — произнес он наконец. — На кого я свой десяток оставлю?
   Волх снова блеснул зубами.
   — Об этом не беспокойся. Мы тебе и замену отыщем, и все что угодно. Прямо сейчас.
   — Откуда? — недоверчиво спросил Ратибор.
   — Оттуда, — непонятно ответил Волх и негромко хлопнул в ладоши.
   Глаза всех присутствующих на редкость дружно поползли на лоб. Прямо поспеди двора из воздуха начали появляться всадники в полном вооружении. Когда их число достигло двадцати, Волх снова хлопнул в ладоши, и появление прекратилось.
   — Это моя дружина, — скромно улыбаясь, сказал знаменитый богатырь. — Уж простите, не смог удержаться от желания вас удивить. Получилось?
   Муромец первым пришел в себя.
   — Где ты их прятал, в кармане? — удивленно спросил он, явно забыв о полагающейся вежливости.
   — Зачем же? Просто отвел глаза вам всем, а они в это время в ворота въезжали. Там снаружи еще сотня осталась.
   — А зачем столько народу? — спросил Ратибор, неизвестно когда успевший заседлать кобылу и собрать вещи.
   — Затем же, зачем мне еще один понадобился. В поход я иду. Ну не совсем, конечно, просто князь мне отдал в кормление три городка там, к северу. Так что иду дань собирать. А на вашем примере, — он обвел взглядом толпу заставщиков, больше чем наполовину состоявшую из участников богатого приключениями посольства к древлянам, — знаю, что часто полюдье в войну превращается. А потому — собирайся, Ратибор.
   Леший совсем уже собрался сесть в седло, потом, что-то вспомнив, подошел к Подосёну и хлопнул его по плечу.
   — Не грусти, друг, — сказал он. — Еще свидимся.
   Подосён ничего не сказал, только подозрительно шмыгнул носом — то ли принюхивался, чтобы запомнить запах Ратибора навсегда, то ли просто глаза у него уже были на мокром месте.
 
   — Нет, а если серьезно, зачем я тебе понадобился? — спросил Ратибор.
   Дружина Волха уже довольно далеко отъехала от заставы. Строя пока никто не соблюдал, так что Леший сейчас ехал рядом с новым воеводой.
   Волх вместо ответа вопросительно поднял брови.
   — Я не самый сильный, — пояснил Ратибор, — Илья сильнее. Я не самый лучший боец — если бы тебе такой был нужен, брал бы Рагдая. И хитростью особой не отличаюсь — Попович меня в этом далеко переплюнет.
   — Можешь не продолжать, я понял, — кивнул Волх. — Я и не набираю в дружину лучших — я их делаю такими. И потом… Ты хороший воин, Ратибор, а кроме того, в тебе есть задатки волхва.