Нуждаев Александр. Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

   — Будут, — отозвался сосед, прожевав изрядный кусок хлеба. — Первую неделю натаскают, вот как сегодня утром, а потом поедем в отдельный городок. Возле Киева. Вот там и начнется настоящее учение. А сейчас проверяют — кто за первую неделю отсеется, а кого дальше учить стоит. — С этими словами он снова уткнулся носом в миску.
   Леший вздохнул — теперь-то уж точно надо выдержать — и тоже принялся за еду. Разговоры разговорами, а надо все съесть, пока не закончился завтрак.
 
   Неделя прошла быстро. К ее концу Ратибор уже достаточно спокойно переносил утреннее упражнение с палкой, равно как и бег, и приседания с мешком песка на плечах, и бег с тем же мешком, но уже в охапку. Из десяти претендентов осталось шестеро, а вместе с теми, кто пришел раньше и позже, набралось почти тридцать человек. И вот настал день отправки «в городок».
   Накануне Леший, окончательно подружившийся за эти дни с Хельги, спросил у него:
   — Слушай, Лодыжка, ты вроде говорил, что Митяй твой напарник, верно?
   Дядька кивнул.
   — А почему тогда он нас не учит?
   — Потому что он начнет вас учить уже там. И я тоже. Приедут нам на смену другие, станут натаскивать новеньких, пока не наберут полного числа. А мы — в городок. Я буду учить драться с мечом, копьем и секирой, а Митяй — вообще без оружия.
   Ратибор припомнил тогда, как неделю назад Молния сшиб его с ног. Конечно, Леший был тогда с большого бодуна, но все равно впечатляет. Ведь не последний же кулачник Ратибор, а не успел даже понять, как свалили его. Если Митяй хотя бы вполовину собственного мастерства выучит, уже и это неплохо.
   Ранним утром будущая дружина выехала из ворот княжьего терема. Юноши сидели в седлах как вкопанные, горделиво поглядывая вокруг, словно уже были богатырями и шли теперь бить хазар. Леший старался не отстать в этом от прочих. Но неожиданно, вертя головой, он натолкнулся на знакомое лицо. Секунду новгородец припоминал, а затем, словно озарение пришло, вспомнил, где он видел это лицо, а главное, эту бороду.
   Через рынок шел давешний монах. Шел, не обращая внимания ни на что вокруг себя, в том числе и на верховых.
   Ратибор залихватски свистнул в его сторону, а затем заорал:
   — Эгей, батя, помнишь меня?
   Монах поднял голову. Он тоже узнал Лешего, и, похоже, удивился, увидев его здесь. Во всяком случае, глаза его чуть расширились, а затем служитель чужеземного бога проворно скрылся за палатками.
   — Ты его знаешь? — спросил Лешего ехавший рядом паренек. Пришел он в дружину с двумя братьями. Отец-рыбак, не мудрствуя лукаво, одарил детей рыбными именами — Окунь, Щука и Налим. Окунь был старшим, и именно он разговаривал сейчас с новгородцем.
   — По пути в Киев встретились, — процедил Ратибор. — Сволочной народ эти монахи. И шуток не понимают.
 
   Городок стоял на берегу реки. Представлял он из себя длинный дом, где жили ученики и наставники, тренировочный двор, капище Перуна, обнесенное невысоким частоколом, и все это — за бревенчатым тыном.
   Во дворе будущих кметов встретил Митяй, приехавший заранее. С шутками и смехом юноши распределились по длинному дому, сложили вещи и снова вышли во двор.
   Митяй пошептался с напарником, а затем повернулся к толпе.
   — Значит так, молодые люди, — сказал он. — Вот здесь, — он показал на странного вида сооружение, немного напоминавшее виселицу, — будем учиться владеть копьем на скаку. Здесь, — теперь его палец был указующе простерт по направлению большого кожаного мешка, висящего на деревянной подставке и набитого чем-то тяжелым, — будем стучать кулаками. Всему остальному будем обучаться здесь. — Митяй обвел рукой остальной двор. — Всем все понятно? Тогда с завтрашнего дня и приступим.
   Впереди всей толпы стоял Чурила Пленкович (не позволявший, кстати, называть себя иначе, как по имени-отчеству) — сын какого-то знатного боярина, красавец, неисправимый бабник и при этом неплохой, по слухам, боец. За неделю на княжеском дворе Леший умудрился два раза поцапаться с Пленковичем. Один раз новгородская стеношная выучка одержала верх. Но зато в другой боярский сын одолел купеческого за счет ловкости. Поговаривали, что в дружину он решил проситься из-за того, что чем-то не угодил отцу, и тот выгнал непутевое чадо со двора долой. Владимир же принял Чурилу по старой памяти.
   Так вот этот самый Чурила сначала смерил Митяя взглядом, а потом придал лицу удивленное выражение и произнес:
   — А кто ты такой будешь, собственно говоря?
   — Митяй, по прозвищу Молния, из Византии. Буду учить вас всех без оружия драться.
   Чурила поменял позу и небрежно поинтересовался:
   — Какой же ты Митяй из Византии, когда ты жид пархатый? — жидов Чурила за что-то особенно не любил и всячески это подчеркивал.
   — Ай, молодой человек, — нисколько не обидевшись, ответил Митяй. — Какое это имеет значение?
   — Да ни в жисть такому не бывать, — разозлился Пленкович, — чтобы жид русича драться учил!
   — А где же это видано, чтобы умный молодой человек вот так сразу говорил, не подумав и не проверив? Ведь может же так оказаться, что и я тебя научить могу…
   — Что? — взревел Чурила, выпячивая широкую грудь. — Да я тебя… одной левой!
   Леший ухмыльнулся, припомнив силу невзрачного жида в драке. Остальные с ней еще не сталкивались, а ростом Митяй был на голову ниже Пленковича, поэтому с интересом приготовились смотреть, как парень согласно обещанию одной левой уложит нахального чужеземца.
   — А почему бы и не попробовать? — широко улыбнулся Молния.
   Будущие кметы расчистили круг. Ратибору все это живо напомнило его собственное принятие в дружину — снова круг, снова в круге ученик против наставника. Только ученик был другой, и учителя он вызвал сам, и дрались без оружия.
   Чурила, так же как и Леший когда-то, широко размахнулся с намерением врезать слева в челюсть. Митяй плавно, но очень быстро развернулся на носке, поймал бьющую руку за кулак и провел дальше в том же направлении. Боярский сын рухнул, как срубленное дерево, но тут же вскочил и полез в ближний бой, желая, судя по всему, задавить противника в медвежьих объятиях. Но и это ему не удалось — Молния, в очередной раз оправдывая свое прозвище, отскочил, а затем его кулак по короткой дуге врезался в подбородок Чурилы, а нога в то же самое время подсекла противника под коленки — Леший только теперь понял, как дядька поверг его наземь неделю назад. Парень снова упал, и на сей раз надолго. Остальные некоторое время молчали, переваривая увиденное. Потом Пленкович зашевелился, с трудом поднялся, потирая челюсть, пошатал пальцем зубы, проверяя, все ли на месте. Затем повернулся к Митяю, как-то по-новому на него посмотрел и спросил:
   — А как это ты меня?
   Митяй снова засверкал зубами:
   — Вот! Теперь он таки понял, что даже у старого еврея есть чему поучиться! Еще у вас есть вопросы?
   Еще вопросов ни у кого не оказалось, за исключением одного, который вертелся на языке у всех: когда же и нас так же научат?
   — Киев не сразу строился, — хором ответили оба наставника.
 
   Лешему не привыкать было к тренировкам. И дома он, бывало, упражнялся до седьмого пота. Разумеется, курс молодого бойца, пройденный им в Киеве, несколько поменял его понятия о настоящей тренировке. Но то, чему организм Ратибора подвергся в городке, выходило за всякие рамки.
   Первый же день начался с того, что Хельги, бодрый и свежий, как всегда, вошел в длинный дом еще затемно и заревел, приставив ко рту широченные ладони:
   — Подъем, богатыри!
   «Богатыри» повскакивали с кроватей и потянулись было к одежде.
   — Куда? — снова заревел Лодыжка. — С утра тренироваться только в подштанниках. И босиком!
   Накануне подморозило, да еще и снег выпал довольно глубокий. Выбежав из дома полуголыми, ученики тут же принялись плясать: промерзшая земля немилосердно обжигала ноги. Но тут наставник (кстати, в сапогах и полушубке) тоже вышел во двор, и началась утренняя разминка. К ее концу от бегающих юношей валил густой пар, а устали они так, что на еду сначала смотреть не могли, а, немного отдохнув, съели все без остатка и попросили бы добавки, да знали — не дадут.
   Однако изнурительная «утренняя зарядка» не шла ни в какое сравнение с тем, что Хельги устроил своим подопечным перед обедом, «для улучшения аппетита», как он сам выразился.
   Лодыжка выжимал из учеников все соки, заставляя сначала часами махать в воздухе палкой (весившей раза в два больше самого тяжелого меча), потом рубить стоячие бревна и упражняться с деревянным болваном. Болван крутился на стояке и держал в одной руке щит, в другой — увесистый мешочек на веревке. Требовалось, ударив мечом в щит, тут же защититься от кистеня, который в противном случае ощутимо бил по спине или затылку. Тех же немногих, кто возмущался чрезмерной нагрузкой, Хельги заставлял делать и вовсе бессмысленные вещи — например, прямо посреди двора упасть, а потом отжиматься от земли на руках, пока не посинеешь. Пару раз так проделав, Леший понял, наконец, что наставник в свободное время и наставник на учениях — два разных человека, и если первый ему друг, то со вторым лучше не спорить.
   Настоящему бою на мечах стали учить только на второй месяц, когда все ученики изрядно поднаторели махать железкой по воздуху и болвану. Тогда-то Леший и понял, что это такое, когда по голому телу бьют мечом, пусть даже завернутым в тряпки. Потом частью снова привык, а до тех частей, которые не смогли привыкнуть, старался оружие противника не допускать.
   А потом Митяй начал тиранить учеников своими методами. Как он сам не раз выражался, «если человек не чувствует прием на своей собственной шкуре, он его и на другом человеке никогда не сделает как надо.» Руководствуясь этим принципом, он раз за разом швырял учеников на землю хитрым броском или попросту сбивал коротким, но мощным тычком кулака. И действительно — на своей шкуре приемы усваивались легко и быстро.
   Здесь Лешему стало несколько легче. На костяшках его кулаков еще дома наросли твердые мозоли, и кожаный мешок он молотил без последствий, в отличие от некоторых других, которые поначалу сбивали кулаки до крови.
   Вообще же среди остальных купеческий сын не особенно выделялся. Это на родной улице он был первым, а здесь, в городке, когда вокруг были сплошь первые парни на своих улицах, Ратибор уже не казался могучим и непобедимым. Тот же Чурила, к примеру, нередко повергал новгородца наземь, ибо, уступая ему в силе, превосходил в скорости и вдобавок, быстрее учился новому.
   Как только на реке исчезли последние льдины, наставники немедленно принялись натаскивать учеников биться на кораблях. В их распоряжении были две старые ладьи, спешно спущенные на воду. Всех юношей разделили на два отряда, один возглавил Хельги, другой — Митяй, и пошла потеха. Парни рубились тупыми мечами и секирами, так что звон стоял до самого Киева, раз за разом сталкивали друг друга в воду, выплывали и снова лезли на борт…
   А летом завел себе Ратибор нового друга. Случилось это так…
   Каждую неделю Митяй Молния категорически отказывался тренировать учеников и целый день валялся на кровати в своей комнате или занимался совершенно непонятными вещами — например, накрывал голову вышитым платком и подолгу так стоял. Называл он такие дни «субботами». Хельги по этому поводу всегда страшно ругался, говоря, что у Митяя семь суббот на неделе, но тем не менее тоже ничего не делал. Так что дружинники были предоставлены самим себе, шли в Киев и гуляли там, где хотели.
   Леший обычно гулял либо по оружейному ряду (очень любил глядеть на оружие, прикидывать его по руке… и по карману), либо по ярмарке, где торговали разными безделушками и всегда хватало красивых девок. Правда, после той памятной истории в Новгороде Ратибор был в сердечных делах очень осторожен… но осторожность осторожностью, а за погляд ведь денег не берут!
   Вскоре он заметил, что там же часто прохаживается какой-то парень, ненамного старше самого Ратибора и явно воин, но не из младшей дружины, а больше похожий на богатыря. Еще через день Леший вспомнил, что видел его на княжеском пиру. Тогда же новгородец решил подойти и познакомиться.
   — Гой еси, — вежливо сказал он однажды, чуть не столкнувшись с тем юношей в тесном проходе.
   — И ты, — кивнул тот. — Что надо-то?
   — Ты не из старшей дружины ли будешь?
   — А ты с чего взял? — прищурился парень.
   — Видел, — коротко ответил Ратибор.
   — И впрямь оттуда. Меня Алешей звать, но все больше Лешаком зовут. По прозвищу Попович.
   — Лешаком? — обрадовался Ратибор. — так ведь и я по прозвищу-то Леший! А звать Ратибором. Это ж выходит, мы почти тезки?
   — Выходит, так, — немного удивленно сказал Попович. — А пойдем-ка обмоем такое событие…
   С того дня каждую субботу Леший шел на рынок, встречал там Поповича, и они закатывались в ближайшее питейное заведение. Постепенно кметы подружились окончательно, в чем неоднократно заверяли друг друга после весело проведенных вечеров. Надо сказать, что, после того, как Леший приплелся однажды в длинный дом на бровях, наставники подняли его на следующий день раньше всех и вместо опохмела заставили бегать вокруг двора до одурения. Пережив такое, Ратибор стал весьма умерен в выпивке и позволял себе ровно столько, сколько нужно было, чтобы с утра голова не трещала. Но это обстоятельство дружеским попойкам ничуть не мешало, а наоборот, помогало, не давая перейти в пьянку. Кроме того, выпив, Попович становился необычайно словоохотливым и все норовил рассказать в очередной раз о своей славной победе над неким Тугарином. При этом у него каждый раз получалось, что Тугарина он сначала повстречал в чистом поле, победил в честном бою и убил, а потом встретил его же на княжьем пиру, вызвал на поединок и еще раз убил. Эту в высшей степени запутанную историю знал, пожалуй, весь Киев, так что, стоило Лешаку Поповичу открыть рот и произнести: «Это еще что! А вот как я убил Тугарина…», как все, сидевшие в корчме, немедленно начинали хохотать.
   Но так расслабиться Ратибор позволял себе (а вернее, наставники позволяли ему) только по субботам. В остальные же дни он усердно постигал премудрости военной науки: учился драться, владеть конем в бою (а это оказалось не так просто: конь — зверь глупый и необыкновенно пугливый, и даже к свисту стрелы его нужно приучать, а то на бранном поле испугается, понесет — и пропал богатырь ни за пучок репки), управлять ладьей — вдруг пригодится, прятаться за кустами, деревьями и даже кротовьими кучками — разведка на войне первое дело.
 
   В таких вот занятиях прошел год. К его концу Леший окончательно освоился с военным бытом и даже начал потихоньку считать себя богатырем. Он по-прежнему был не лучше и не хуже прочих, поэтому мог надеяться на то, что по окончании обучения его возьмут в отряд и дадут боевое задание. Но его мечте суждено было сбыться несколько раньше, чем он мог ожидать. Собственно, раньше даже, чем мог ожидать любой…
 
   Тот день начался необычно. Когда ученики вышли на утреннюю зарядку, их загнали обратно в дом. Затем Хельги вышел вперед и сказал:
   — Пришли вести. Посылают нас нынче к древлянам дань с них собирать. А древляне что-то неспокойны в последнее время. Как бы не получилось у нас войны вместо посольства.
   Гомон недоумевавших воинов мгновенно стих. Древляне — дикий народ, усмиренный в свое время княгиней Ольгой, но не покоренный до конца даже воинственным Святославом, народ, среди которого, по слухам, еще попадаются оборотни, — такой народ был опасным противником. Коли уж так вышло, что и война возможна, то почему посылают туда младшую дружину? И вдобавок, где это видано, чтобы на полюдье не сам князь ездил? В этом смысле Чурила и задал вопрос. И получил ответ:
   — Ныне князь Владимир с дружиной на южных рубежах. То ли со степняками воюет, то ли с другим князем не поделил чего — нам все едино выходит к древлянам идти.
   Но что бы ни думали дружинники по этому поводу, а приказ князя есть приказ князя, как ни крути. Так что принялись воины готовиться. Посольство — дело серьезное, не просто съездить надо, а так, чтобы перед чужим племенем в грязь лицом не ударить. К тому же, многие откровенно радовались, что, может, выйдет случай повоевать.
   И вот морозным утром кметы — теперь уже самые настоящие кметы — ровным строем выехали из ворот городка, направляясь на север, в древлянское Чернолесье.
   За плечом Ратибора всходило солнце. Холодный воздух приятно пощипывал нос. На душе новгородца было так же безоблачно, как и на синем небе над головой. Настроение хозяина передалось и игривой кобыле-трехлетке, и она то и дело норовила встать на дыбы или пыталась выплюнуть удила, при этом поворачивая голову и кося на седока веселым глазом.
   — Радостно? — неожиданно спросил знакомый голос из-за плеча. Ратибор повернулся и увидел Лешака Поповича. Сын служителя чужого бога как ни в чем не бывало ехал рядом.
   — А ты-то как здесь? — вместо ответа поразился новгородец. — Ты же в старшей дружине, тебе рядом с князем место!
   — Так уж вышло, — уклончиво ответил Алеша и поспешно отъехал подальше, оставив Лешего с чувством недоумения и подозрением, что дело тут нечисто.
   Выехав на большую дорогу, воины сразу же разрушили строй (разумеется, с разрешения наставников, поважневших за короткое время немерено и велевших теперь именовать себя не иначе как воеводами или послами), и теперь ехали просто толпой. Неподалеку от Ратибора, например, трусил на невзрачном жеребчике Митяй, собравший вокруг себя нескольких кметов и рассказывавший им байки из своей жизни. Леший вслушался:
   — … решил отдать деньги на сохранение нашему раввину. Прихожу к нему через месяц. И что бы вы думали, он мне говорит? Что я ему ничего не давал. Я ему — ребе, что вы мне будете говорить, когда я точно все помню? Так он позвал соседей, и все соседи говорят, что я никаких денег раввину не давал!
   — И что, так и пропали? — спросил кто-то из слушателей.
   — Как только эти свидетели ушли — достает раввин мои деньги и говорит — вот, возьми. Я ему говорю — ребе, говорю, зачем же было все это устраивать? И как бы вы думали, он мне ответил? Чтобы, говорит, ты понял, среди какой сволочи мне приходится жить!
   Дружинники грохнули от смеха так, что из придорожного куста вылетел ошалевший заяц и понесся куда-то, сам не зная куда.
   Но потом Молния замолчал, а целый день не вылезать из седла и только любоваться видами было изрядно скучно, так что к вечеру Леший начал подумывать, а не устроить ли ему какой-никакой скандал или дебош, чтобы чуть повеселее стало.
   И, как только он окончательно утвердился в этом неблаговидном намерении, издали послышался шум. Вскоре стало ясно, что шум этот исходит из раскрытых дверей корчмы. Точнее, его источником были два дюжих мордоворота, один из которых держал за шиворот какого-то потрепанного мужичка, а другой спокойно и размеренно бил его по морде. Мужик сопротивлялся и что-то кричал про несправедливость.
   — Несправедливость? — оживился Ратибор, радуясь, что не пришлось даже подыскивать повод для драки — сам нашелся. — Где? — он повернул лошадь к корчме. Тут же выяснилось, что и остальные орлы-богатыри прямо-таки жаждут постоять за правду, так что Хельги назначил привал именно в стенах этого заведения.
   Увидев вооруженный отряд, мордовороты, кажется, смутились.
   — В чем дело? — внушительным голосом вопросил Хельги, чуть не наезжая на вышибал своим жеребцом.
   Старший из парней почесал в затылке, а затем буркнул:
   — А ты кто такой будешь, что спрашиваешь?
   — Воевода младшей княжеской дружины, — все тем же тоном ответил Хельги. — Вся дружина здесь же, если ты не заметил.
   Неприветливость вышибал как ветром сдуло. Они немедленно принялись почтительно кланяться воеводе и сняли бы шапки, если бы и без того были не с непокрытыми головами. Один тут же побежал назад в корчму (видимо, звать хозяина), а другой начал объяснять:
   — Вот этот мужик, — кстати, «этот мужик», судя по всему, ошалевший от мордобития, а теперь еще и от нежданного прибытия большого начальства, так и остался сидеть на крылечке и тупо созерцал дружинников снизу вверх, — зашел, понимаешь ли, в корчму и давай нюхать водку, что гостям наливали. Нанюхался, сами видите, допьяна, а платить не желает!
   За спиной Ратибора раздалось фырканье, столь похожее на лошадиное, что новгородец не сразу понял, что это Митяй еле сдерживает смех.
   — Да это ведь… — сказал он, слегка отсмеявшись, — один в один та история, что я слышал в Константинополе…
   — Где-где? — не понял Леший.
   — В Царьграде, по-вашему, — пояснил Молния. — Ну все, молодые люди! Сейчас я вам буду показать, как надо решать такие маленькие житейские проблемки…
   С этими словами Митяй слез с коня и подошел к крылечку. Как раз в это время из дверей вышел корчемник. За его спиной уже стояла небольшая толпа любопытных посетителей.
   — Итак, важно сказал Митяй, — этот человек должен тебе деньги за вынюханную у тебя водку?
   — Именно так, — сказал корчемник.
   — Любезнейший, — совсем непохоже на самого себя обратился Молния к мужику, — у тебя есть деньги?
   Мужик кивнул, похоже, так и не отошедший до конца от изумления.
   — Дай их сюда! — строго приказал жид.
   Мужик с обреченным видом извлек из-за пазухи несколько монет. Митяй зажал их в кулаке и несколько раз встряхнул рукой над ухом корчемника, после чего вернул деньги мужику.
   До корчемника только теперь дошло, что не все здесь ладно. Он с изумлением уставился на Митяя, а затем медленно сказал:
   — А расплатиться?
   — Вы в расчете! — наставник еле сдерживался, чтобы не расхохотаться самым неприличным образом. Ратибор, раньше всех раскусивший, что Митяй замышляет — тоже. — Он нюхал твою водку, а ты слышал, как звенят его деньги!
   Тут уж не удержался никто. Дружинники, не успевшие слезть с лошадей, дружно уткнулись носами в гривы, успевшие, вместе с посетителями — попадали кто где стоял. Минут пять вся местность содрогалась. Корчемник побагровел, шумно выдохнул и скрылся в корчме.
   Отсмеявшись, наставники-воеводы пошли договариваться о ночлеге. Обиженный корчемник заломил несусветную цену, долго торговался, а сдался только после неоднократного упоминания о княжьем гневе и его тяжелых и непоправимых последствиях.
   Спустившись перед сном в главный зал, Ратибор заметил, что Окунь сидит возле очага, держа на коленях собственный шлем, и что-то выцарапывает на нем кончиком ножа. Сын рыбака недавно научился читать и писать и очень гордился этим умением. Леший подошел и посмотрел через его плечо. По ободку шлема большими корявыми буквами было написано: «сей шелом окуня а хто ево возьмет бес спросу тот будет бес носу». Окунь только что закончил выцарапывать последнее «у».
   — Зачем тебе это? — зевнув, спросил новгородец.
   — Чтобы воры не стащили, — ответил Окунь, глядя на приятеля честными глазами. — А если и стащат, то по надписи всегда свою вещь отличить можно. Я и на щите написал, и на кольчуге, только на мече не смог — он твердый, нож не берет.
   В качестве достойного завершения дня Ратибор удалился спать, согнувшись от смеха.
 
   Только в сказках герой всегда натыкается по пути на разные приключения. На самом же деле дорога — не лучший способ проводить время. На третий день пути даже неутомимый Митяй исчерпал свой запас шуток и ехал с мрачным видом, совершенно не вязавшимся с его обычным ехидным выражением лица. Но зато на рассвете четвертого дня вдали показалась зубчатая стена древлянского Чернолесья. Дружинники приободрились, готовясь к началу интересных событий. Из вьюков появились нарядные кафтаны и красные шапки. Но на всякий случай осторожные кметы проверяли крепость кольчуг и шлемов и остроту мечей.
   Ратибор, срубив для пробы ни в чем не повинную ветку, принялся крутить мечом в воздухе, вспоминая навык.
   — Уже воюешь? — усмехнулся Чурила, проходя мимо. — Не торопись, вот начнется заварушка, так намашешься, что мало не покажется!
   Для разнообразия Леший ничего не ответил говорливому однополчанину.
   Затем воеводы собрали младшую дружину для наставления.
   — Помните, — говорил серьезный, как никогда, Хельги. — Первое — идем мы не воевать, а по делу, за данью — это чтобы все помнили, а то, я вижу, кое-кто засиделся без ратных дел, ровно жеребец без кобылы. Так что прежде всего — ни в коем случае не нарываться. Древляне — люди вспыльчивые, им слово не так скажешь, тут же начинают оружием потрясать. Никогда не слышали, как они с князем Ингваром, — имя деда нынешнего князя он произносил на норманнский манер, — расправились?
   Оказалось, что почти вся младшая дружина, хотя и слышала в свое время, что именно древляне когда-то убили князя Игоря, но почти никто не имеет представления о том, как это было сделано. Махнув рукой, Лодыжка начал расказывать.
   — Честно говоря, если по-моему, то князь, конечно, сам виноват. Жадность не одного его погубила. Собрал он с древлян дань положенную, а потом, как уж домой возвращался, показалось ему мало. Хотя, говорят, не ему самому, а дружина настояла… Да тем более, что это за князь, коли не он в дружине главный… Короче, половину людей он по домам послал, а с остальной половиной решил вернуться в лес да отобрать, что осталось. Ну и… получил. Поймали его древляне, привязали за ноги к двум березкам да и отпустили.
   Налим, младший брат Окуня, тихонько ахнул, видимо, представив себе ужасную казнь во всех подробностях. Остальные зашептались. Хельги между тем продолжал: