Страница:
Из его глаз выкатилась одинокая слеза.
Она пробежала по щеке, по шее и скатилась прямо на руку Дини, которая продолжала сжимать в кулачке ворот рубашки своего возлюбленного.
А потом он сказал, вернее, выдохнул:
– Господи, Дини, если бы ты знала, как я тебя люблю.
Вслед за этим последовал поцелуй. Он прижал свои губы к ее полураскрытому рту, и девушку затопила волна нежности. Она целиком растворилась в этом поцелуе, пытаясь выразить губами обуревавшие ее чувства. Она проникла языком к нему в рот и коснулась единственного искривленного зуба, который только подчеркивал идеальную форму всех прочих. Пожалуй, ни один паломник не приникал с большим трепетом к священному для него предмету.
Кит оторвался от ее рта, чуточку отстранил девушку и стал всматриваться в ее лицо. Прядка легких волос упала ей на лоб, и он нежно ее поправил.
– Дини, – тихо сказал он, словно пробуя ее имя на вкус. – Дини…
Она медленно распахнула глаза, блестевшие от желания и неги.
– Дини, ведь не можем же мы…
Его дыхание стало прерывистым, на лбу выступили крохотные бисеринки пота.
– Что ты сказал? – спросила она заплетающимся языком.
Кит застонал и снова прижал ее к себе. Она всем телом потянулась к нему, пытаясь соединить свои губы с его влекущим ртом. Кит рассмеялся:
– Дини, в любой момент сюда могут войти король или Кромвель, причем без предупреждения.
Эти слова вернули девушку к реальности, и она отстранилась от возлюбленного, пытаясь справиться с дрожью.
– Знаешь, Кит, – проговорила она, приходя в себя, – все эти люди больше не кажутся мне такими уж важными персонами. У меня такое ощущение, будто все они где-то далеко-далеко…
– Весьма опасное заблуждение, – произнес Кит, не сводя с нее глаз.
– Мне хочется остаться здесь навсегда, конечно, если ты будешь рядом, – вздохнула она и улыбнулась.
– Пожалуйста, послушай. Сейчас необходимо решить, как быть дальше. И не стоит улыбаться, это чрезвычайно важно. Нам следует немедленно убираться отсюда, и чем раньше, тем лучше. Если, к примеру, мы уедем в манор Гамильтон, вероятно, удастся выиграть немного времени. Там у меня есть свои люди – преданные слуги.
– А твое самочувствие позволяет тебе пуститься в путешествие? – спросила Дини, выразительно посмотрев на его раненое плечо. Растревоженная объятиями, рана кровоточила, и девушка соскочила с кровати, чтобы принести свежие бинты.
– Я в порядке, – заявил он, но потом заметил кровь и нахмурился. – Дьявольщина!
Дини опустила чистые полоски ткани в воду, отжала и приложила к ране.
– Скажи, а далеко ли манор Гамильтон от Хемптон-Корта?
– Примерно в пятидесяти милях.
– Прекрасно! И чем же мы туда долетим? На твоем бумажном самолетике?
Кит ухмыльнулся:
– Знала бы ты, как здорово слышать из твоих уст «самолетик». Столько пренебрежения, знаешь ли.
– Извини.
Он перестал улыбаться.
– Первой должна выбраться отсюда ты, Дини. Мне лично путешествовать пока не рекомендуется. Глупо, согласись, пускаться в дорогу с разрубленным кровоточащим плечом.
– Нет, – заявила Дини, складывая влажную ткань в подобие тампона. – Повторяю, я не хочу разлучаться с тобой.
– Я тоже. Но в этом наше единственное спасение, за исключением лабиринта. А я не уверен, что с ним все так просто, как мы с тобой тут придумали.
– У меня есть ужасное чувство, что стоит расстаться, как мы больше не увидимся.
Некоторое время Кит обдумывал ее слова, но, заговорив, продолжал гнуть свое:
– Насколько я помню, Саффолк хорошо знаком с одним испанским герцогом, а я сам неплохо знаю нескольких бывших придворных королевы Екатерины. Уверен, они уже вернулись в Испанию. Мне не хочется лишать тебя свободы действий, поскольку я со своей раной стану для тебя обузой.
Их глаза встретились, и она взяла его за руку.
– Я не брошу тебя в таком состоянии, – произнесла Дини тоном, не допускающим возражений. – И я-то как раз считаю, что с лабиринтом нам может повезти.
Кит улыбнулся, и Дини лишний раз поняла, что не в силах противостоять его обаянию. Даже такой, раненный и слабый, он был просто обворожителен.
– Что ж, лабиринт так лабиринт.
– Как ты думаешь, бутылочка из-под кока-колы все еще там?
– Надеюсь. Вряд ли там кто-нибудь разгуливает. С тех пор как обезглавили Анну Болейн, ходят слухи, что этот пресловутый лабиринт заколдован.
– Как ни странно, так оно и есть. – Она со вздохом перевела взгляд на их переплетенные пальцы. Было ощущение, что его ладонь – лучшее убежище для ее ручки. – Слушай, а что будет, если мы попадем в еще более жуткую эпоху?
– Честно говоря, Дини, любое другое место и время для нас лучше нынешнего. Единственное, что надо сделать, – это забраться в лабиринт и не бояться идти вперед. К тому же сейчас живой изгороди уже лет десять, а когда появился я, кусты были совсем маленькими. Запомни: главное – двигаться вперед, тогда с нами ничего не случится.
– А если мы не сумеем найти бутылку? Скажи, ты сохранил мотоциклетные очки?
– Очки? Ну да, конечно. Они в маноре Гамильтон. Я годами носил их с собой и пускался в путешествие по лабиринту, как только предоставлялся малейший шанс, но ничего не происходило. Я продолжал возвращаться на это место, иногда с очками, иногда без. Это уже стало привычкой, мне кажется. Кто знает, может быть, мне не так уж хотелось отсюда убраться? Но теперь другое дело.
Дини встревожилась:
– Силы небесные! Если кто-нибудь нашел мою бутылку, нам отсюда не выбраться…
– Мне пришла в голову та же мысль.
– Я пойду туда прямо сейчас – возьму свечу и пойду.
– Нет, Дини, только не сейчас. Если у тебя в руке будет свеча, тебя заметит любой стражник. Кроме того, свеча не самый лучший фонарь на свете. Почему бы не подождать до утра?
– Утром еще хуже. Все слуги будут на ногах и станут шляться где не надо. И не забывай о садовниках…
– Тогда дождись дня. Я пойду с тобой. Можно сказать, что мы, дескать, прогуливаемся, чтобы поправить мое здоровье, или еще какую-нибудь чушь в этом роде.
Она собралась было с ним заспорить, напомнить ему, что его рана вовсе не располагает к подобным приключениям. Кроме того, ей хотелось сказать, что чем дольше они будут ждать, тем больше шансов у кого-нибудь из придворных найти заветный сосуд. Но, взглянув на Кита, Дини лишь кивнула.
– Отлично, – сказала она, старательно пряча глаза.
В дверь постучали.
– Войдите, – произнес Кит, успев мимолетным движением пожать Дини руку.
В комнату вошла очень крупная женщина, одетая на голландский манер.
– Мистрис Дини? – осведомилась она. – Королева желает вам доброй ночи и попросила меня проводить вас в спальню.
Дини встала.
– Спасибо, матушка Лоув. – Она обернулась к Киту. – Вы не знакомы с главной придворной дамой королевы?
Тот отрицательно затряс головой. По-видимому, габариты дамы произвели на него должное впечатление.
Матушка Лоув коротко поклонилась и пробормотала:
– Так, герцог, – после чего развернула свои телеса по направлению к выходу.
– Хочешь верь, хочешь нет, но эта дама чрезвычайно застенчива, – прошептала Дини на ухо Киту, когда тот вопросительно поднял брови.
В коридоре послышались голоса людей, которые вели беседу по-немецки. Затем в комнату вошел Энгельберт.
– Сэр, – произнес он, поклонившись Киту, – королева приказала поставить у ваших дверей четырех голландских гвардейцев. Для вашего спокойствия. Кстати, вы не есть желать, чтобы к вам пришел брадобрей? Нет?
Дини очаровательно улыбнулась Энгельберту.
– Благодарю вас, – прошептала она с чувством, дотронувшись до плеча дворецкого. Тот в ответ покраснел.
– Надеюсь, у вас все будет хорошо? – спросила Дини, обращаясь к Киту.
Ей столько хотелось ему сказать, но в присутствии голландцев это было невозможно. Приходилось уходить, оставлять Кита в одиночестве. Кто знает, когда им теперь удастся встретиться наедине? Во всяком случае, не этой ночью. Она поймала взгляд Кита и поняла, что он чувствует то же самое. От волнения у нее перехватило дыхание, и Дини невольно прижала руку к сильно бьющемуся сердцу.
В то же самое мгновение Кит положил ладонь к себе на грудь.
– Мистрис Дини? – Монументальная фигура госпожи Лоув вновь появилась в дверном проеме, и Дини поспешила к своей патронессе, успев, правда, еще раз пожелать спокойной ночи возлюбленному.
– Спокойной ночи, – ответил Кит, и в его голосе отразились бушевавшие в его душе противоречивые чувства.
С таким вот напутствием отправилась Дини в дортуар, где спали или готовились отойти ко сну придворные дамы Анны Клевской.
Что-то его разбудило. Возможно, та последняя кружка горячего вина со специями, которым он запивал пирог с олениной, оказалась лишней. Но вероятнее всего, его разбудила злоба. Нет, он не позволит этим ничтожным людишкам претворить в жизнь вполне достойные их ничтожества планы. Пусть на это не рассчитывают.
Рывком он раздвинул тяжелый полог и понял, до чего холодно в комнате. В камине вместо весело горевших поленьев тлели жалкие головешки. Его ноги – ноги благороднейшего человека! – замерзли, стоило спустить их с постели.
Он подошел к окну. Не то чтобы он ожидал увидеть кого-нибудь в столь поздний час, нет… Луна освещала его комнату и внутренний дворик. Было темно и зябко, ничего интересного. Однако прежде чем он снова направился к кровати, его внимание привлек крохотный мигающий огонек, трепетавший в самом центре зарослей акации, образовывавших живую изгородь. Он продолжил наблюдения и заметил, что огонек свечи трепещет очень близко к земле, как будто человек, который среди ночи полез в кусты, то ли лежал, то ли стоял на четвереньках.
Накинув шлафрок, который висел на спинке стоявшего у окна стула, он решительно направился к двери.
Как нарочно, петли, которые всегда вели себя чрезвычайно пристойно, неожиданно заскрипели, напоминая, что их пора смазать. Паркетные доски самым подлым образом скрипели под ногами, хотя раньше они лишь послушно прогибались при ходьбе.
Наконец он добрался до входа в лабиринт и пошел по траве, опасаясь, что его выдаст хруст гравия.
Когда он подобрался ближе, то услышал голос, доносившийся из зарослей:
– Перестань прятаться, я знаю, что ты здесь.
Его первой мыслью было рвануться напролом, но потом он отказался от этой идеи. Подумать только, мистрис Дини – одна, ночью, в кустах! Нет. Торопиться не следовало. Если заняться наблюдением, то можно узнать куда больше. Мистрис Дини была занята кропотливыми поисками, и он вдруг почувствовал, что заинтригован не меньше вышеупомянутой дамы. Что же она, спрашивается, ищет?
– Есть! – произнесла тем временем мистрис Дини с явным удовлетворением.
Сразу же после этого она задула свечу и поспешила во дворец. Определить, что дама несла с собой, было невозможно.
Очень медленно он вошел в лабиринт и двинулся к тому самому месту, где мистрис Дини вела свои поиски. Ничего… Ему неожиданно представился весь идиотизм затеянной им импровизированной слежки. Было холодно. Он стоял босиком на земле. Каждый шаг по острым камешкам причинял боль, и он к тому же почти ничего не видел в тумане – предвестнике утра.
От души выругавшись, он направился было назад, когда нога наступила на нечто холодное и скользкое. Он нагнулся и поднял то, что принял поначалу за стопку бумаги.
Засунув пакет под мышку, он помчался к себе в спальню, стараясь ступать как можно тише. Тяжело дыша, прикрыл за собой дверь, затеплил свечку от тлеющих головешек в камине и развернул сверток.
Его удивлению не было предела. Чьих рук это дело – человека или дьявола?
Бумажные листы, гладкие и скользкие, как стекло, были скреплены вместе. На каждой странице красовалась картина такой красоты и качества, что невольно хотелось просунуть руку и коснуться изображения.
Снизу шли слова, напечатанные удивительно гладко, мелко и ровно. Такого ему не приходилось видеть, хотя у него имелось около дюжины книг. Склонившись над свечой, он попытался разобрать хоть что-нибудь.
Книга – если это и в самом деле была книга – рассказывала о дворце Хемптон-Корт, короле Генрихе и его женах.
Потом он едва не вскрикнул и прикрыл рот рукой. На одной из страниц красовался его собственный портрет кисти Гольбейна. На этой неделе он начал позировать для картины, и Гольбейн успел завершить набросок только в общих чертах. Но здесь, в этой удивительной книге, портрет казался вполне завершенным и сверкал великолепием красок.
Далее шли портреты придворных дам, под которыми стояли надписи, утверждавшие, что это жены короля Генриха. Но они не были женами короля!
Его руки задрожали. Он увидел собственное имя, а под ним – дату скорой смерти. Неужели кто-то желает ему зла? Призывает на его голову смерть?
Затем он увидел такое, что на сей раз не сдержал сдавленного крика ужаса. На обложке книги – в самом конце – красовался портрет короля. На портрете король выглядел старым и обрюзгшим, а дата, стоявшая внизу, свидетельствовала, что король перейдет в лучший мир в 1547 году.
Да, кто-то и в самом деле занимался колдовством. Этот неизвестный предсказал смерть государя!
Он перевернул книгу и посмотрел на обложку. Там было отпечатано несколько слов, которые ни о чем ему не говорили.
Туристический справочник по дворцу Хемптон-Корт.
Его ладони вспотели. Влажными руками он засунул удивительную книгу под матрас.
Книгу в зарослях живой изгороди оставила мистрис Дини – больше некому. Она виновна не только в колдовстве, но и в измене – в государственной измене.
Он задернул полог и некоторое время лежал без сна, размышляя, как получше использовать попавшие в его руки сведения.
Когда за окном затеплился рассвет, сердцебиение успокоилось, а на губах заиграла улыбка уверенного в себе человека. Он наконец решил, как распорядиться этим упавшим ему на голову подарком судьбы. Очень скоро весь двор – а может быть, и сам король – станет плясать под его дудку.
Очень скоро он сможет закрепить за собой данное ему Богом место под солнцем. И это будет достойное место.
Глава 11
Она пробежала по щеке, по шее и скатилась прямо на руку Дини, которая продолжала сжимать в кулачке ворот рубашки своего возлюбленного.
А потом он сказал, вернее, выдохнул:
– Господи, Дини, если бы ты знала, как я тебя люблю.
Вслед за этим последовал поцелуй. Он прижал свои губы к ее полураскрытому рту, и девушку затопила волна нежности. Она целиком растворилась в этом поцелуе, пытаясь выразить губами обуревавшие ее чувства. Она проникла языком к нему в рот и коснулась единственного искривленного зуба, который только подчеркивал идеальную форму всех прочих. Пожалуй, ни один паломник не приникал с большим трепетом к священному для него предмету.
Кит оторвался от ее рта, чуточку отстранил девушку и стал всматриваться в ее лицо. Прядка легких волос упала ей на лоб, и он нежно ее поправил.
– Дини, – тихо сказал он, словно пробуя ее имя на вкус. – Дини…
Она медленно распахнула глаза, блестевшие от желания и неги.
– Дини, ведь не можем же мы…
Его дыхание стало прерывистым, на лбу выступили крохотные бисеринки пота.
– Что ты сказал? – спросила она заплетающимся языком.
Кит застонал и снова прижал ее к себе. Она всем телом потянулась к нему, пытаясь соединить свои губы с его влекущим ртом. Кит рассмеялся:
– Дини, в любой момент сюда могут войти король или Кромвель, причем без предупреждения.
Эти слова вернули девушку к реальности, и она отстранилась от возлюбленного, пытаясь справиться с дрожью.
– Знаешь, Кит, – проговорила она, приходя в себя, – все эти люди больше не кажутся мне такими уж важными персонами. У меня такое ощущение, будто все они где-то далеко-далеко…
– Весьма опасное заблуждение, – произнес Кит, не сводя с нее глаз.
– Мне хочется остаться здесь навсегда, конечно, если ты будешь рядом, – вздохнула она и улыбнулась.
– Пожалуйста, послушай. Сейчас необходимо решить, как быть дальше. И не стоит улыбаться, это чрезвычайно важно. Нам следует немедленно убираться отсюда, и чем раньше, тем лучше. Если, к примеру, мы уедем в манор Гамильтон, вероятно, удастся выиграть немного времени. Там у меня есть свои люди – преданные слуги.
– А твое самочувствие позволяет тебе пуститься в путешествие? – спросила Дини, выразительно посмотрев на его раненое плечо. Растревоженная объятиями, рана кровоточила, и девушка соскочила с кровати, чтобы принести свежие бинты.
– Я в порядке, – заявил он, но потом заметил кровь и нахмурился. – Дьявольщина!
Дини опустила чистые полоски ткани в воду, отжала и приложила к ране.
– Скажи, а далеко ли манор Гамильтон от Хемптон-Корта?
– Примерно в пятидесяти милях.
– Прекрасно! И чем же мы туда долетим? На твоем бумажном самолетике?
Кит ухмыльнулся:
– Знала бы ты, как здорово слышать из твоих уст «самолетик». Столько пренебрежения, знаешь ли.
– Извини.
Он перестал улыбаться.
– Первой должна выбраться отсюда ты, Дини. Мне лично путешествовать пока не рекомендуется. Глупо, согласись, пускаться в дорогу с разрубленным кровоточащим плечом.
– Нет, – заявила Дини, складывая влажную ткань в подобие тампона. – Повторяю, я не хочу разлучаться с тобой.
– Я тоже. Но в этом наше единственное спасение, за исключением лабиринта. А я не уверен, что с ним все так просто, как мы с тобой тут придумали.
– У меня есть ужасное чувство, что стоит расстаться, как мы больше не увидимся.
Некоторое время Кит обдумывал ее слова, но, заговорив, продолжал гнуть свое:
– Насколько я помню, Саффолк хорошо знаком с одним испанским герцогом, а я сам неплохо знаю нескольких бывших придворных королевы Екатерины. Уверен, они уже вернулись в Испанию. Мне не хочется лишать тебя свободы действий, поскольку я со своей раной стану для тебя обузой.
Их глаза встретились, и она взяла его за руку.
– Я не брошу тебя в таком состоянии, – произнесла Дини тоном, не допускающим возражений. – И я-то как раз считаю, что с лабиринтом нам может повезти.
Кит улыбнулся, и Дини лишний раз поняла, что не в силах противостоять его обаянию. Даже такой, раненный и слабый, он был просто обворожителен.
– Что ж, лабиринт так лабиринт.
– Как ты думаешь, бутылочка из-под кока-колы все еще там?
– Надеюсь. Вряд ли там кто-нибудь разгуливает. С тех пор как обезглавили Анну Болейн, ходят слухи, что этот пресловутый лабиринт заколдован.
– Как ни странно, так оно и есть. – Она со вздохом перевела взгляд на их переплетенные пальцы. Было ощущение, что его ладонь – лучшее убежище для ее ручки. – Слушай, а что будет, если мы попадем в еще более жуткую эпоху?
– Честно говоря, Дини, любое другое место и время для нас лучше нынешнего. Единственное, что надо сделать, – это забраться в лабиринт и не бояться идти вперед. К тому же сейчас живой изгороди уже лет десять, а когда появился я, кусты были совсем маленькими. Запомни: главное – двигаться вперед, тогда с нами ничего не случится.
– А если мы не сумеем найти бутылку? Скажи, ты сохранил мотоциклетные очки?
– Очки? Ну да, конечно. Они в маноре Гамильтон. Я годами носил их с собой и пускался в путешествие по лабиринту, как только предоставлялся малейший шанс, но ничего не происходило. Я продолжал возвращаться на это место, иногда с очками, иногда без. Это уже стало привычкой, мне кажется. Кто знает, может быть, мне не так уж хотелось отсюда убраться? Но теперь другое дело.
Дини встревожилась:
– Силы небесные! Если кто-нибудь нашел мою бутылку, нам отсюда не выбраться…
– Мне пришла в голову та же мысль.
– Я пойду туда прямо сейчас – возьму свечу и пойду.
– Нет, Дини, только не сейчас. Если у тебя в руке будет свеча, тебя заметит любой стражник. Кроме того, свеча не самый лучший фонарь на свете. Почему бы не подождать до утра?
– Утром еще хуже. Все слуги будут на ногах и станут шляться где не надо. И не забывай о садовниках…
– Тогда дождись дня. Я пойду с тобой. Можно сказать, что мы, дескать, прогуливаемся, чтобы поправить мое здоровье, или еще какую-нибудь чушь в этом роде.
Она собралась было с ним заспорить, напомнить ему, что его рана вовсе не располагает к подобным приключениям. Кроме того, ей хотелось сказать, что чем дольше они будут ждать, тем больше шансов у кого-нибудь из придворных найти заветный сосуд. Но, взглянув на Кита, Дини лишь кивнула.
– Отлично, – сказала она, старательно пряча глаза.
В дверь постучали.
– Войдите, – произнес Кит, успев мимолетным движением пожать Дини руку.
В комнату вошла очень крупная женщина, одетая на голландский манер.
– Мистрис Дини? – осведомилась она. – Королева желает вам доброй ночи и попросила меня проводить вас в спальню.
Дини встала.
– Спасибо, матушка Лоув. – Она обернулась к Киту. – Вы не знакомы с главной придворной дамой королевы?
Тот отрицательно затряс головой. По-видимому, габариты дамы произвели на него должное впечатление.
Матушка Лоув коротко поклонилась и пробормотала:
– Так, герцог, – после чего развернула свои телеса по направлению к выходу.
– Хочешь верь, хочешь нет, но эта дама чрезвычайно застенчива, – прошептала Дини на ухо Киту, когда тот вопросительно поднял брови.
В коридоре послышались голоса людей, которые вели беседу по-немецки. Затем в комнату вошел Энгельберт.
– Сэр, – произнес он, поклонившись Киту, – королева приказала поставить у ваших дверей четырех голландских гвардейцев. Для вашего спокойствия. Кстати, вы не есть желать, чтобы к вам пришел брадобрей? Нет?
Дини очаровательно улыбнулась Энгельберту.
– Благодарю вас, – прошептала она с чувством, дотронувшись до плеча дворецкого. Тот в ответ покраснел.
– Надеюсь, у вас все будет хорошо? – спросила Дини, обращаясь к Киту.
Ей столько хотелось ему сказать, но в присутствии голландцев это было невозможно. Приходилось уходить, оставлять Кита в одиночестве. Кто знает, когда им теперь удастся встретиться наедине? Во всяком случае, не этой ночью. Она поймала взгляд Кита и поняла, что он чувствует то же самое. От волнения у нее перехватило дыхание, и Дини невольно прижала руку к сильно бьющемуся сердцу.
В то же самое мгновение Кит положил ладонь к себе на грудь.
– Мистрис Дини? – Монументальная фигура госпожи Лоув вновь появилась в дверном проеме, и Дини поспешила к своей патронессе, успев, правда, еще раз пожелать спокойной ночи возлюбленному.
– Спокойной ночи, – ответил Кит, и в его голосе отразились бушевавшие в его душе противоречивые чувства.
С таким вот напутствием отправилась Дини в дортуар, где спали или готовились отойти ко сну придворные дамы Анны Клевской.
Что-то его разбудило. Возможно, та последняя кружка горячего вина со специями, которым он запивал пирог с олениной, оказалась лишней. Но вероятнее всего, его разбудила злоба. Нет, он не позволит этим ничтожным людишкам претворить в жизнь вполне достойные их ничтожества планы. Пусть на это не рассчитывают.
Рывком он раздвинул тяжелый полог и понял, до чего холодно в комнате. В камине вместо весело горевших поленьев тлели жалкие головешки. Его ноги – ноги благороднейшего человека! – замерзли, стоило спустить их с постели.
Он подошел к окну. Не то чтобы он ожидал увидеть кого-нибудь в столь поздний час, нет… Луна освещала его комнату и внутренний дворик. Было темно и зябко, ничего интересного. Однако прежде чем он снова направился к кровати, его внимание привлек крохотный мигающий огонек, трепетавший в самом центре зарослей акации, образовывавших живую изгородь. Он продолжил наблюдения и заметил, что огонек свечи трепещет очень близко к земле, как будто человек, который среди ночи полез в кусты, то ли лежал, то ли стоял на четвереньках.
Накинув шлафрок, который висел на спинке стоявшего у окна стула, он решительно направился к двери.
Как нарочно, петли, которые всегда вели себя чрезвычайно пристойно, неожиданно заскрипели, напоминая, что их пора смазать. Паркетные доски самым подлым образом скрипели под ногами, хотя раньше они лишь послушно прогибались при ходьбе.
Наконец он добрался до входа в лабиринт и пошел по траве, опасаясь, что его выдаст хруст гравия.
Когда он подобрался ближе, то услышал голос, доносившийся из зарослей:
– Перестань прятаться, я знаю, что ты здесь.
Его первой мыслью было рвануться напролом, но потом он отказался от этой идеи. Подумать только, мистрис Дини – одна, ночью, в кустах! Нет. Торопиться не следовало. Если заняться наблюдением, то можно узнать куда больше. Мистрис Дини была занята кропотливыми поисками, и он вдруг почувствовал, что заинтригован не меньше вышеупомянутой дамы. Что же она, спрашивается, ищет?
– Есть! – произнесла тем временем мистрис Дини с явным удовлетворением.
Сразу же после этого она задула свечу и поспешила во дворец. Определить, что дама несла с собой, было невозможно.
Очень медленно он вошел в лабиринт и двинулся к тому самому месту, где мистрис Дини вела свои поиски. Ничего… Ему неожиданно представился весь идиотизм затеянной им импровизированной слежки. Было холодно. Он стоял босиком на земле. Каждый шаг по острым камешкам причинял боль, и он к тому же почти ничего не видел в тумане – предвестнике утра.
От души выругавшись, он направился было назад, когда нога наступила на нечто холодное и скользкое. Он нагнулся и поднял то, что принял поначалу за стопку бумаги.
Засунув пакет под мышку, он помчался к себе в спальню, стараясь ступать как можно тише. Тяжело дыша, прикрыл за собой дверь, затеплил свечку от тлеющих головешек в камине и развернул сверток.
Его удивлению не было предела. Чьих рук это дело – человека или дьявола?
Бумажные листы, гладкие и скользкие, как стекло, были скреплены вместе. На каждой странице красовалась картина такой красоты и качества, что невольно хотелось просунуть руку и коснуться изображения.
Снизу шли слова, напечатанные удивительно гладко, мелко и ровно. Такого ему не приходилось видеть, хотя у него имелось около дюжины книг. Склонившись над свечой, он попытался разобрать хоть что-нибудь.
Книга – если это и в самом деле была книга – рассказывала о дворце Хемптон-Корт, короле Генрихе и его женах.
Потом он едва не вскрикнул и прикрыл рот рукой. На одной из страниц красовался его собственный портрет кисти Гольбейна. На этой неделе он начал позировать для картины, и Гольбейн успел завершить набросок только в общих чертах. Но здесь, в этой удивительной книге, портрет казался вполне завершенным и сверкал великолепием красок.
Далее шли портреты придворных дам, под которыми стояли надписи, утверждавшие, что это жены короля Генриха. Но они не были женами короля!
Его руки задрожали. Он увидел собственное имя, а под ним – дату скорой смерти. Неужели кто-то желает ему зла? Призывает на его голову смерть?
Затем он увидел такое, что на сей раз не сдержал сдавленного крика ужаса. На обложке книги – в самом конце – красовался портрет короля. На портрете король выглядел старым и обрюзгшим, а дата, стоявшая внизу, свидетельствовала, что король перейдет в лучший мир в 1547 году.
Да, кто-то и в самом деле занимался колдовством. Этот неизвестный предсказал смерть государя!
Он перевернул книгу и посмотрел на обложку. Там было отпечатано несколько слов, которые ни о чем ему не говорили.
Туристический справочник по дворцу Хемптон-Корт.
Его ладони вспотели. Влажными руками он засунул удивительную книгу под матрас.
Книгу в зарослях живой изгороди оставила мистрис Дини – больше некому. Она виновна не только в колдовстве, но и в измене – в государственной измене.
Он задернул полог и некоторое время лежал без сна, размышляя, как получше использовать попавшие в его руки сведения.
Когда за окном затеплился рассвет, сердцебиение успокоилось, а на губах заиграла улыбка уверенного в себе человека. Он наконец решил, как распорядиться этим упавшим ему на голову подарком судьбы. Очень скоро весь двор – а может быть, и сам король – станет плясать под его дудку.
Очень скоро он сможет закрепить за собой данное ему Богом место под солнцем. И это будет достойное место.
Глава 11
Ничего не выйдет.
Дини убедилась, что незаметно пронести бутылку в спальню Кита не удастся. Она не лезла ни за пояс, ни в прорезь рукава ее платья. Дини попыталась было засунуть ее в свою высокую прическу, скрепленную прутьями, но стоило после этого взглянуть на себя в зеркало, как пришлось отвергнуть эту мысль. В самом деле, придворная дама с пустой бутылкой из-под кока-колы на голове – это уж слишком. Подобное издевательство над образом не пришло бы в голову даже Энди Уорхолу, известному остряку.
Тогда девушка решила нести бутылку открыто. Поначалу придумала наполнить ее элем и так, с открытой бутылкой, двинуться прямо к Киту в надежде, что никто не обратит на это внимания.
Потом забраковала эту идею из-за высохших, почерневших орешков, которые по-прежнему болтались на дне сосуда.
Хотя Дини и была абсолютно уверена, что орешки не имели никакого отношения к переходу во времени, и знала, что в автомобильных очках Кита ничего подобного не было, она поняла, что осторожность не помешает.
Вид из окна подсказал ей, что делать. Яркое солнце причудливо освещало переплетения ветвей в парке, цветы, яркие, словно тропические бабочки, могли дать сто очков форы палитре Гольбейна. И Дини просто-напросто вышла во двор и устремилась в парк, сжимая в кулачке заветную бутылку. Вежливо отвечая на приветствия придворных, она в то же время самым бессовестным образом обрывала с кустов розы. К тому времени, когда прогулка закончилась, у нее в руках оказался огромный букет, полностью закрывший бутылку, в которую она вставляла стебли. Мало у кого хватило бы наблюдательности, чтобы заметить чрезвычайно странную для того времени форму ее сосуда.
…Дини ни словом не обмолвилась Киту, что нашла бутылку. Она хранила секрет целых четыре дня, ожидая, когда раны Кита затянутся. Тот же, наоборот, словно породистый щенок, стремился побыстрее вырваться из тесной комнатушки на свободу. Впрочем, Дини вместе с Энгельбертом, Саффолком и матушкой Лоув удавалось сдерживать его порывы.
На третий день вынужденного пребывания у себя в спальне герцог Гамильтон вовсе изнемог от безделья и, будто плененный хищник, беспрестанно ходил по импровизированной камере, насылая вполголоса проклятия на голландских гвардейцев, не дававших ему улизнуть на волю.
Терпение Дини, приложившей немало сил, чтобы урезонить его, наконец лопнуло.
– Ты, значит, решил, что тебе плохо живется? – заговорила она сердито. Уперев руки в боки, девушка стояла и смотрела на Кита, который в этот момент пытался растворить окно и выпрыгнуть во двор. – А вот мне уже десять раз побрили ноги, я переругалась и чуть не подралась с прачкой, отказавшейся кипятить твои бинты, вступила в конфронтацию с доктором Корнелиусом, который одержим навязчивой идеей пустить тебе кровь по всем правилам здешней медицины. Смотри на все с юмором, Кит, и посиди в спальне еще хотя бы пару дней. Тогда я по крайней мере буду уверена, что если ты все-таки вылезешь через окно, то ничего себе не повредишь.
Сраженный ее аргументацией, Кит расхохотался и согласился ждать, сколько потребуется…
Итак, все это время она подавляла в себе жесточайшее искушение броситься на шею любимому и рассказать, как заполучила драгоценную бутылку. Впрочем, у нее были и другие причины сдерживать свои эмоции.
Ее, к примеру, поместили в тот же самый дортуар, где Кромвель грозил ей страшными карами и где был ранен Кит. Конечно, никаких следов происшедшего в комнате не осталось, но Дини всякий раз бледнела, подходя к злополучной двери, и напоминала себе, что смертельная опасность, нависшая над ними, продолжает оставаться совершенно реальной.
К тому же она боялась гнева Кита, который, конечно, рассвирепеет, узнав, что она отправилась на поиски бутылки на свой страх и риск. Она и сама понимала, что делает глупость, когда в абсолютной темноте, стоя на четвереньках, шарила рукой в зарослях кустарника. С другой стороны, они не могли приступить к осуществлению своих планов без этого сосуда.
Таким образом, когда она решилась наконец принести бутылочку в комнату Кита, у нее было такое чувство, что она держит в руках ключ к их спасению.
Дини надеялась застать его уже на ногах и даже, возможно, в окружении брадобреев. Впрочем, она была бы не прочь обнаружить его спящим и разбудить нежным поцелуем.
Но Кита в комнате не оказалось, а на это она совершенно не рассчитывала.
Поняв, что Гамильтон пропал, она едва не выронила драгоценную бутылочку.
– Кит! – позвала она шепотом, будто пришла навестить его в больницу.
Ответа не последовало. Как ни странно, но вместе с Китом исчезли и гвардейцы королевы, охранявшие его покой все предыдущие ночи. Комната казалась нежилой, настолько пустой и заброшенной она выглядела. Даже бинты и тазик с кипяченой водой пропали.
С силой сжав в кулаке горлышко бутылки, Дини попыталась подавить нахлынувший страх. Ведь должно же быть объяснение случившемуся! Вполне вероятно, что оно очень простое. В конце концов, его могли пригласить на завтрак к Саффолку или королю. А может, матушка Лоув решила перевести больного в более просторные апартаменты?
Но тогда достопочтенная Лоув предупредила бы Дини. Для этого у нее были возможности, а главное – знание языка, которым матушка владела совсем неплохо.
Чуть позже Дини посетила другая мысль, куда более зловещая: это дело рук Кромвеля. Девушка отлично помнила, как тот исходил злобой в Большом зале, испепеляя ее взглядом. У Кромвеля есть люди, готовые за грош и мать родную зарезать. Они полагались на покровительство Эссекса, а о совести забыли начисто.
Конечно, Кит сильный, но ведь он еще не до конца оправился от ран.
– Кит! – почти простонала Дини.
Тишина…
Высоко подняв голову, девушка вышла из спальни, стараясь придать своему лицу выражение спокойствия. Нет, она не станет рыдать и причитать. Она начала путешествие по коридорам и закоулкам дворца, стараясь заглянуть в каждую комнату, попадавшуюся ей по дороге. Разумеется, в Хемптон-Корте множество помещений, но она должна обойти их все.
Дини бродила словно сомнамбула по дворцовым переходам, ее отчаяние росло. Многочисленному населению Хемптон-Корта не было до нее никакого дела. Люди резвились на природе, о чем свидетельствовали взрывы хохота, доносившиеся из парка. Все это время Дини прижимала розы к груди, так что постепенно нежные цветы начали вянуть. Почувствовав легкое головокружение, девушка вспомнила, что не ела с прошлого вечера. Но ведь она собиралась позавтракать с Китом…
Через час Дини, отбросив какую бы то ни было систему, бродила по замку, полагаясь только на удачу. Под конец она вышла в парк в надежде встретить Энгельберта или матушку Лоув. Она была бы рада любому, кто смог бы ответить на вопрос: где Кит?
Толпа придворных окружала мощенный булыжником двор. Они перебрасывались шутками и аплодировали. Из центра круга доносился звон металла, и Дини вспомнила, что с подобным звуком сталкиваются мечи, ударяясь друг о друга.
Стоило ей приблизиться, как кружок придворных раздался, и она смогла видеть происходящее.
– Гамильтон, вот идет твоя кузина. По-моему, она оборвала все розовые кусты в округе!
Голос принадлежал Чарлзу Брендону, герцогу Саффолку. В центре импровизированной площадки, окруженной зрителями, несколько молодых людей демонстрировали мастерство фехтования.
Одним из них был Кит, который сражался левой рукой.
Увидев Дини, он сразу же передал свой меч Саффолку и направился к ней. Он выглядел прекрасно, а распахнутая на груди белоснежная рубашка и короткие штаны только подчеркивали стройность его фигуры и мужское обаяние. Дини отметила про себя, что многие женщины смотрели вслед Киту блестевшими от вожделения глазами.
– Кузина, неужели это все мне? – спросил Гамильтон, оказавшись рядом и указывая на букет.
Некоторые из придворных рассмеялись, но скоро вернулись к привычным занятиям. Одни просто болтали, другие снова образовали плотный круг, чтобы насладиться зрелищем поединка между Саффолком и молодым Сурреем.
– Куда ты, черт возьми, подевалась? – обрушился на нее Кит и положил ей на плечо руку, что со стороны, впрочем, выглядело как вполне невинный родственный жест. Он смотрел на нее сверху вниз, и она заметила, как в его глазах заплясали чертики. – Нет, серьезно, Дини, где я тебя только не искал! Больше не исчезай так внезапно, пожалуйста!
– Ты спрашиваешь, где я была? – возмутилась Дини. – Всего-навсего искала тебя, бегая по всему замку и заглядывая в каждую дверь! Когда я увидела, что тебя нет в комнате, то, понятное дело, подумала, что случилось что-то ужасное. О Кит, я так волновалась…
Хотя Кит и сердился на девушку, он не мог не отметить, что выглядела она великолепно. Но больше всего его поразили цветы, которые она прижимала к груди. С этим увядшим букетом в руках Дини показалась ему на удивление хрупкой и трогательной – ни дать ни взять, маленькая девочка из сказки.
Оглянувшись вокруг, он быстро подхватил ее за руку и повел к лабиринту. Укрывшись за кустами живой изгороди, они прильнули друг к другу, причем Киту пришлось трудно, так как у Дини подкашивались ноги и она в прямом смысле повисла у него на шее.
– Где ты был? – спросила девушка, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Рано утром меня разбудил Энгельберт. Он сообщил, что видел, как Кромвель о чем-то совещался со своими головорезами, и предложил мне перебраться в другую комнату. Я, честно говоря, надеялся, что он рассказал тебе о своих намерениях.
Дини отрицательно покачала головой:
– Ничего подобного, но я даже этому рада. Кто знает, может быть, один из парней Кромвеля, заметив, что мы секретничаем, начал бы за мной следить и я привела бы его прямо к тебе. – Она наконец стала успокаиваться и даже улыбнулась. – А ты, между прочим, был прав. Эти розы для тебя.
Она протянула ему увядший букет в бутылочке, и Кит собрался было что-то сказать, когда понял, что держит в руке.
– Как же ты…
– Не спрашивай. – Она приложила ему пальчик ко рту.
– Тебя кто-нибудь видел?
– Нет, я ходила туда ночью – только не сходи с ума. Было уже часа три, и я задула свечу, как только нашла бутылочку. Разве ты не знаешь, что в это время суток темно, хоть глаз выколи? Я несколько раз натыкалась на стену…
– Мне, конечно, следовало бы на тебя разозлиться, – проговорил Кит, сжав в кулаке горлышко заветной бутылочки, – но я слишком рад тебя видеть. Знаешь, когда Саффолк в самой настоятельной форме попросил меня принять участие в этом фехтовальном турнире, у меня просто не хватило сил отказаться. У него к тому же имелся довольно основательный аргумент: наш король, утверждает Саффолк, не любит, когда кто-нибудь из его придворных подолгу прячется в норке и не играет вместе со всеми.
Дини смахнула у него со лба прядь.
– Как ты себя чувствуешь? Я и представить себе не могла, что ты в состоянии фехтовать.
– Чувствую себя я ужасно, – признался Кит. В самом деле, вблизи было видно, что его лицо под золотистым загаром отливало нездоровой белизной, а морщины у глаз и в уголках рта стали глубже. – Но я, наверное, не смог бы выдержать в четырех стенах ни дня. Похоже, я пошел на поправку.
Дини убедилась, что незаметно пронести бутылку в спальню Кита не удастся. Она не лезла ни за пояс, ни в прорезь рукава ее платья. Дини попыталась было засунуть ее в свою высокую прическу, скрепленную прутьями, но стоило после этого взглянуть на себя в зеркало, как пришлось отвергнуть эту мысль. В самом деле, придворная дама с пустой бутылкой из-под кока-колы на голове – это уж слишком. Подобное издевательство над образом не пришло бы в голову даже Энди Уорхолу, известному остряку.
Тогда девушка решила нести бутылку открыто. Поначалу придумала наполнить ее элем и так, с открытой бутылкой, двинуться прямо к Киту в надежде, что никто не обратит на это внимания.
Потом забраковала эту идею из-за высохших, почерневших орешков, которые по-прежнему болтались на дне сосуда.
Хотя Дини и была абсолютно уверена, что орешки не имели никакого отношения к переходу во времени, и знала, что в автомобильных очках Кита ничего подобного не было, она поняла, что осторожность не помешает.
Вид из окна подсказал ей, что делать. Яркое солнце причудливо освещало переплетения ветвей в парке, цветы, яркие, словно тропические бабочки, могли дать сто очков форы палитре Гольбейна. И Дини просто-напросто вышла во двор и устремилась в парк, сжимая в кулачке заветную бутылку. Вежливо отвечая на приветствия придворных, она в то же время самым бессовестным образом обрывала с кустов розы. К тому времени, когда прогулка закончилась, у нее в руках оказался огромный букет, полностью закрывший бутылку, в которую она вставляла стебли. Мало у кого хватило бы наблюдательности, чтобы заметить чрезвычайно странную для того времени форму ее сосуда.
…Дини ни словом не обмолвилась Киту, что нашла бутылку. Она хранила секрет целых четыре дня, ожидая, когда раны Кита затянутся. Тот же, наоборот, словно породистый щенок, стремился побыстрее вырваться из тесной комнатушки на свободу. Впрочем, Дини вместе с Энгельбертом, Саффолком и матушкой Лоув удавалось сдерживать его порывы.
На третий день вынужденного пребывания у себя в спальне герцог Гамильтон вовсе изнемог от безделья и, будто плененный хищник, беспрестанно ходил по импровизированной камере, насылая вполголоса проклятия на голландских гвардейцев, не дававших ему улизнуть на волю.
Терпение Дини, приложившей немало сил, чтобы урезонить его, наконец лопнуло.
– Ты, значит, решил, что тебе плохо живется? – заговорила она сердито. Уперев руки в боки, девушка стояла и смотрела на Кита, который в этот момент пытался растворить окно и выпрыгнуть во двор. – А вот мне уже десять раз побрили ноги, я переругалась и чуть не подралась с прачкой, отказавшейся кипятить твои бинты, вступила в конфронтацию с доктором Корнелиусом, который одержим навязчивой идеей пустить тебе кровь по всем правилам здешней медицины. Смотри на все с юмором, Кит, и посиди в спальне еще хотя бы пару дней. Тогда я по крайней мере буду уверена, что если ты все-таки вылезешь через окно, то ничего себе не повредишь.
Сраженный ее аргументацией, Кит расхохотался и согласился ждать, сколько потребуется…
Итак, все это время она подавляла в себе жесточайшее искушение броситься на шею любимому и рассказать, как заполучила драгоценную бутылку. Впрочем, у нее были и другие причины сдерживать свои эмоции.
Ее, к примеру, поместили в тот же самый дортуар, где Кромвель грозил ей страшными карами и где был ранен Кит. Конечно, никаких следов происшедшего в комнате не осталось, но Дини всякий раз бледнела, подходя к злополучной двери, и напоминала себе, что смертельная опасность, нависшая над ними, продолжает оставаться совершенно реальной.
К тому же она боялась гнева Кита, который, конечно, рассвирепеет, узнав, что она отправилась на поиски бутылки на свой страх и риск. Она и сама понимала, что делает глупость, когда в абсолютной темноте, стоя на четвереньках, шарила рукой в зарослях кустарника. С другой стороны, они не могли приступить к осуществлению своих планов без этого сосуда.
Таким образом, когда она решилась наконец принести бутылочку в комнату Кита, у нее было такое чувство, что она держит в руках ключ к их спасению.
Дини надеялась застать его уже на ногах и даже, возможно, в окружении брадобреев. Впрочем, она была бы не прочь обнаружить его спящим и разбудить нежным поцелуем.
Но Кита в комнате не оказалось, а на это она совершенно не рассчитывала.
Поняв, что Гамильтон пропал, она едва не выронила драгоценную бутылочку.
– Кит! – позвала она шепотом, будто пришла навестить его в больницу.
Ответа не последовало. Как ни странно, но вместе с Китом исчезли и гвардейцы королевы, охранявшие его покой все предыдущие ночи. Комната казалась нежилой, настолько пустой и заброшенной она выглядела. Даже бинты и тазик с кипяченой водой пропали.
С силой сжав в кулаке горлышко бутылки, Дини попыталась подавить нахлынувший страх. Ведь должно же быть объяснение случившемуся! Вполне вероятно, что оно очень простое. В конце концов, его могли пригласить на завтрак к Саффолку или королю. А может, матушка Лоув решила перевести больного в более просторные апартаменты?
Но тогда достопочтенная Лоув предупредила бы Дини. Для этого у нее были возможности, а главное – знание языка, которым матушка владела совсем неплохо.
Чуть позже Дини посетила другая мысль, куда более зловещая: это дело рук Кромвеля. Девушка отлично помнила, как тот исходил злобой в Большом зале, испепеляя ее взглядом. У Кромвеля есть люди, готовые за грош и мать родную зарезать. Они полагались на покровительство Эссекса, а о совести забыли начисто.
Конечно, Кит сильный, но ведь он еще не до конца оправился от ран.
– Кит! – почти простонала Дини.
Тишина…
Высоко подняв голову, девушка вышла из спальни, стараясь придать своему лицу выражение спокойствия. Нет, она не станет рыдать и причитать. Она начала путешествие по коридорам и закоулкам дворца, стараясь заглянуть в каждую комнату, попадавшуюся ей по дороге. Разумеется, в Хемптон-Корте множество помещений, но она должна обойти их все.
Дини бродила словно сомнамбула по дворцовым переходам, ее отчаяние росло. Многочисленному населению Хемптон-Корта не было до нее никакого дела. Люди резвились на природе, о чем свидетельствовали взрывы хохота, доносившиеся из парка. Все это время Дини прижимала розы к груди, так что постепенно нежные цветы начали вянуть. Почувствовав легкое головокружение, девушка вспомнила, что не ела с прошлого вечера. Но ведь она собиралась позавтракать с Китом…
Через час Дини, отбросив какую бы то ни было систему, бродила по замку, полагаясь только на удачу. Под конец она вышла в парк в надежде встретить Энгельберта или матушку Лоув. Она была бы рада любому, кто смог бы ответить на вопрос: где Кит?
Толпа придворных окружала мощенный булыжником двор. Они перебрасывались шутками и аплодировали. Из центра круга доносился звон металла, и Дини вспомнила, что с подобным звуком сталкиваются мечи, ударяясь друг о друга.
Стоило ей приблизиться, как кружок придворных раздался, и она смогла видеть происходящее.
– Гамильтон, вот идет твоя кузина. По-моему, она оборвала все розовые кусты в округе!
Голос принадлежал Чарлзу Брендону, герцогу Саффолку. В центре импровизированной площадки, окруженной зрителями, несколько молодых людей демонстрировали мастерство фехтования.
Одним из них был Кит, который сражался левой рукой.
Увидев Дини, он сразу же передал свой меч Саффолку и направился к ней. Он выглядел прекрасно, а распахнутая на груди белоснежная рубашка и короткие штаны только подчеркивали стройность его фигуры и мужское обаяние. Дини отметила про себя, что многие женщины смотрели вслед Киту блестевшими от вожделения глазами.
– Кузина, неужели это все мне? – спросил Гамильтон, оказавшись рядом и указывая на букет.
Некоторые из придворных рассмеялись, но скоро вернулись к привычным занятиям. Одни просто болтали, другие снова образовали плотный круг, чтобы насладиться зрелищем поединка между Саффолком и молодым Сурреем.
– Куда ты, черт возьми, подевалась? – обрушился на нее Кит и положил ей на плечо руку, что со стороны, впрочем, выглядело как вполне невинный родственный жест. Он смотрел на нее сверху вниз, и она заметила, как в его глазах заплясали чертики. – Нет, серьезно, Дини, где я тебя только не искал! Больше не исчезай так внезапно, пожалуйста!
– Ты спрашиваешь, где я была? – возмутилась Дини. – Всего-навсего искала тебя, бегая по всему замку и заглядывая в каждую дверь! Когда я увидела, что тебя нет в комнате, то, понятное дело, подумала, что случилось что-то ужасное. О Кит, я так волновалась…
Хотя Кит и сердился на девушку, он не мог не отметить, что выглядела она великолепно. Но больше всего его поразили цветы, которые она прижимала к груди. С этим увядшим букетом в руках Дини показалась ему на удивление хрупкой и трогательной – ни дать ни взять, маленькая девочка из сказки.
Оглянувшись вокруг, он быстро подхватил ее за руку и повел к лабиринту. Укрывшись за кустами живой изгороди, они прильнули друг к другу, причем Киту пришлось трудно, так как у Дини подкашивались ноги и она в прямом смысле повисла у него на шее.
– Где ты был? – спросила девушка, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Рано утром меня разбудил Энгельберт. Он сообщил, что видел, как Кромвель о чем-то совещался со своими головорезами, и предложил мне перебраться в другую комнату. Я, честно говоря, надеялся, что он рассказал тебе о своих намерениях.
Дини отрицательно покачала головой:
– Ничего подобного, но я даже этому рада. Кто знает, может быть, один из парней Кромвеля, заметив, что мы секретничаем, начал бы за мной следить и я привела бы его прямо к тебе. – Она наконец стала успокаиваться и даже улыбнулась. – А ты, между прочим, был прав. Эти розы для тебя.
Она протянула ему увядший букет в бутылочке, и Кит собрался было что-то сказать, когда понял, что держит в руке.
– Как же ты…
– Не спрашивай. – Она приложила ему пальчик ко рту.
– Тебя кто-нибудь видел?
– Нет, я ходила туда ночью – только не сходи с ума. Было уже часа три, и я задула свечу, как только нашла бутылочку. Разве ты не знаешь, что в это время суток темно, хоть глаз выколи? Я несколько раз натыкалась на стену…
– Мне, конечно, следовало бы на тебя разозлиться, – проговорил Кит, сжав в кулаке горлышко заветной бутылочки, – но я слишком рад тебя видеть. Знаешь, когда Саффолк в самой настоятельной форме попросил меня принять участие в этом фехтовальном турнире, у меня просто не хватило сил отказаться. У него к тому же имелся довольно основательный аргумент: наш король, утверждает Саффолк, не любит, когда кто-нибудь из его придворных подолгу прячется в норке и не играет вместе со всеми.
Дини смахнула у него со лба прядь.
– Как ты себя чувствуешь? Я и представить себе не могла, что ты в состоянии фехтовать.
– Чувствую себя я ужасно, – признался Кит. В самом деле, вблизи было видно, что его лицо под золотистым загаром отливало нездоровой белизной, а морщины у глаз и в уголках рта стали глубже. – Но я, наверное, не смог бы выдержать в четырех стенах ни дня. Похоже, я пошел на поправку.