Ордубади Мамед. Подпольный Баку

   Слушая Павла, Женя водила карандашом по бумаге. Он кончил говорить, а она все продолжала рисовать что-то.
   Павел протянул руку, схватил листок. На нем был изображен молодой парень: ворот рубахи расстегнут, густые волосы растрепались, правой рукой он облокотился на стол, левая - жестикулирует.
   - Да ведь это же я! - удивился Павел. - Не знал, оказывается, ты хорошо рисуешь. Здесь я как живой!
   - Ты не дал мне докончить, - смущенно улыбнулась. Женя. - Могло бы получиться лучше. Что тебе стоило потерпеть? Думаю, я смогла бы передать все черты твоего лица, даже самые тонкие детали.
   Павел прищурился.
   - О каких это деталях ты говоришь? Скажи.
   Женя лукаво отвела взгляд.
   - О каких деталях? Я не точно выразилась. Я имею в виду твое сердце. Не смейся, да, я постаралась бы нарисовать на бумаге твое сердце!
   Он, шутливо сдвинув брови, стал приглядываться к рисунку Жени.
   - Значит, ты решила, что смогла бы прочесть то, что у меня на сердце?
   Женя кивнула головой.
   - По-моему, это не так трудно. Чтобы прочесть сердце юноши, надо видеть его глаза. Впрочем не только глаза, но и все лицо, лоб. По ним тоже можно угадать, что происходит в душе человека. Учитель рисования в нашей школе был настоящим художником и многому научил меня.
   Морщины на лбу Павла разгладились.
   - Это очень любопытно. А не могла бы ты сказать мне прямо сейчас, что у меня на сердце? Отгадай-ка...
   Женя, совсем смутившись, ответила негромко:
   - Нетрудно догадаться... Твое сердце полно сомнении и неясных предчувствий. Тобой владеют мечты о будущем, но они пока лишены определенности, часто меняют свое направление и поэтому не дают тебе возможности прийти к определенному решению.
   Густая краска залила лицо Павла. Стараясь побороть смущение, он отбросил рукой упавшую на лоб непокорную прядь.
   - А не могла бы ты., Женя, назвать причину того, что творится в моем сердце?
   Он взял в свои руки руку Жени. Девушка заметно волновалась.
   - Мне известна эта причина, Павлуша, - тихо сказала она. - Но неужели все надо непременно объяснять словами?... Ведь есть много человеческих мыслей и чувств, о которых можно узнать по глазам...
   Она вдруг умолкла, понурив голову.
   Наступило неловкое молчание.
   Павел в задумчивости протянул руку к стакану с остывшим чаем, сделал глоток.
   Женя поднялась со стула.
   - Павлуша, может, налить тебе чаю погорячее? - спросила она, и, не дожидаясь ответа, прошла в соседнюю комнату, где на маленькой железной печурке стоял чайник.
   Павел проводил девушку долгим взглядом, затем оглядел Небогатое убранство комнаты.
   "Сколь малым может довольствоваться человек! - подумал он. - Что есть у этой рабочей семьи? Одно корыто, стул, три табуретки, две деревянные кровати, самовар, три стакана, чугунок для варки щей и картошки, три старенькие тарелки. Живет ли кто в Баку беднее, чем Сергей Васильевич? Впрочем, разве я не беднее его? Ведь эта семья приютила меня, человека, у которого вовсе нет ничего - ни кола, ни двора, как говорится. И с моим приходом этот дом не стал богаче".
   Павел печально усмехнулся.
   В комнату вошла Женя, поставила перед ним стакан горячего чаю. Он встретился взглядом с ее глазами, и они будто согрели его.
   "Нет, как я мог подумать о бедности этого дома? - мысленно сказал он себе. - Разве это чудное лицо, эти серые глаза, эти светлые волосы - не самые прекрасные в мире драгоценности?!"
   В 1901 году из Тифлиса в Баку приехал Ладо Кецховели, которому было поручено создать в этом городе подпольную типографию и наладить выход нелегальной газеты.
   Подыскали подходящее место для будущей типографии, после чего Ладо хотел поехать в Тифлис за деньгами и типографским оборудованием. В этот момент из-за границы в Баку прибыл портативный гектограф, на котором можно было печатать прокламации и запрещенную литературу, столь необходимую для нелегальных рабочих кружков.
   Один из самых деятельных помощников Ладо Кецховели рабочий Трафченко наладил гектограф, и в Сабунчах, в доме плотника Гияса, закипело дело.
   Женя с головой ушла в работу, все дни проводила у гектографа. Ей приходилось и печатать листовки, и разносить их по конспиративным адресам, тайком передавать доверенным товарищам.
   Однажды, когда она работала на гектографе, товарищ, стоявший на часах, крикнул в дверь:
   - На улице жандармы! Идут прямо сюда... - И он перемахнул через забор в соседний двор.
   Кроме Жени в комнате находился еще один подпольщик, рабочий Симон. Они не растерялись. Женя быстро спрятала на груди под платьем пачку отпечатанных листовок, а Симон навалил на гектограф груду тряпья, приготовленного заранее. Поверх этой груды положил веник. Затем Женя сунула в ведро с водой пузырьки с краской, схватила тряпку и начала мыть пол.
   Спустя несколько минут в комнату ворвались трое полицейских во главе с жандармским офицером.
   Видя, что в комнате идет уборка, они сели на скамью у двери в ожидании, когда девушка закончит мыть пол. Блюстители порядка были убеждены, что поймали рабочего-подпольщика, скрывающего у себя тот самый гектограф, за которым полиция давно охотилась.
   Женя как ни в чем не бывало продолжала мыть пол. не обращая внимания на полицейских и Симона. Окончив уборку, она подняла с пола прикрытый тряпьем гектограф и вынесла его во двор. Вернулась, швырнула в ведро мокрую тряпку и вынесла также его. Опять вернулась, спросила Симона:
   - Что еще надо делать, хозяин?
   Симон даже глазом не моргнул.
   - Это все, - ответил он. - Можешь идти. Вот тебе двугривенный за работу, больше нет мелочи.
   Женя сунула монету в карман платья.
   - Очень вам благодарна, хозяин, - и вышла из комнаты.
   Один из полицейских подмигнул другому.
   - Недурна!
   Второй полицейский осклабился:
   - Да, ничего не скажешь!
   Жандармский офицер подошел к Симону:
   - Твоя комната?
   - Моя.
   - Мы обыщем ее, голубок. Может, ты облегчишь наш труд и сразу отдашь гектограф, на котором вы печатаете ваши бунтарские прокламации?
   Симон пожал плечами.
   - Глубоко сожалею, господин офицер, но вы напрасно затруднили себя приходом ко мне. И все-таки прошу вас приступить к обыску, дабы у вас не осталось сомнений относительно достоверности моих слов.
   Обыск начался. Через несколько минут в комнате все было перевернуто вверх дном. То и дело полицейские бросали друг на друга вопросительные взгляды. Чувствовалось: они были убеждены, что в этой комнате печатаются запрещенные прокламации. Полицейские вели себя так, будто уже видели здесь эти прокламации своими собственными глазами.
   "Среди нас есть провокатор! Кто это?" - тревожно думал Симон.
   Обыск ничего не обнаружил. Одеяла и матрацы были распороты. Полицейские старательно ощупали всю одежду, какая имелась в комнате, заглянули в печь, оторвали несколько половиц. Но гектографа нигде не оказалось.
   Жандармский офицер, сев на стул, задумался. Один из полицейских примостился на табуретке у дверей и тотчас задремал. Назойливая муха то и дело садилась на его мясистую родинку у носа. Он отмахивался от нее рукой и вновь погружался в дрему.
   Вдруг жандармский офицер хлопнул себя рукой по колену.
   - Чертова девчонка! - воскликнул он. - Да ведь она провела нас, вынесла из комнаты на наших глазах то, что нам было нужно!
   Полицейский у дверей проснулся и, тараща глаза, принялся разглаживать усы.
   IV
   Было созвано собрание актива революционной социал-демократии. На нем Ладо Кецховели должен был сделать сообщение о созданной в Баку подпольной типографии. Пришедшие на собрание рабочие-революционеры с нетерпением ждали прихода всеобщего любимца Ладо. Когда он в сопровождении Александра Цулукидзе вошел в комнату, все тепло приветствовали его.
   - Товарищи, - сказал Ладо, - сентябрь 1901 года был счастливым месяцем для бакинского пролетариата. Можно считать, что в сентябре наша революционная организация вышла из зачаточного состояния и сейчас становится сплоченной, боевой силой. В настоящее время рабочий класс Баку насчитывает в своих рядах более пятидесяти тысяч человек. Такое количество людей невозможно обеспечить революционной литературой с помощью одного примитивного гектографа. Между тем доставлять из-за границы политическую литературу с каждым днем все труднее. Царские власти, стремясь любыми средствами задушить рабочее движение, посылают в Баку опытнейших жандармов и полицейских начальников. Принимая во внимание то обстоятельство, что выпускаемая в Тифлисе с ведома царских властей так называемая легальная марксистская литература не способна привить рабочим революционного сознания, мы решили наладить печатание подлинно марксистской, революционной литературы здесь, в Баку, который, по нашему мнению, во всех отношениях является местом, наиболее подходящим для этого. По совету товарища Ленина мы создали в Баку подпольную типографию и налаживаем широкий выпуск революционной литературы. Товарищи, мы будем перепечатывать здесь ленинскую газету "Искра"... Следует всем, засучив рукава, взяться за дело. На днях вышел первый номер рабочей газеты "Брдзола" на грузинском языке. Мы должны стараться обеспечить подпольной литературой не только бакинский пролетариат, но и рабочих всего Закавказья, а также России.
   После Ладо выступали другие товарищи. Собрание закончилось поздно ночью.
   Жене и Павлу пришлось возвращаться в Сабунчи пешком.
   Уже подходя к дому, Павел взял девушку под руку.
   - Ты должна быть осторожна, Женя.
   - О чем ты, Павел? - спросила она.
   - Я не советую тебе работать в типографии и заниматься распространением подпольной литературы. Попроси для себя в организации другую работу.
   - Объясни мне, почему я не должна делать этого?
   - Неужели не понимаешь, Женя? Ты же знаешь, полиция следит за тобой. В любой момент могут арестовать.
   - В нашем деле нельзя без риска, Павел. Те, кому страшно, не могут по-настоящему бороться с самодержавием. Мой тебе совет, Павел: если не можешь побороть в себе чувство страха, уйди с революционного пути...
   - Пойми же, я боюсь не за себя, а за тебя, Женя.
   - За меня бояться нечего. Я действую осторожно, расчетливо, остерегаясь. И потом, я давно хотела сказать тебе: не вмешивайся в мои дела, если не хочешь, чтобы нашей дружбе пришел конец. Я выполняю поручения Бакинского комитета, и освободить меня от них может только комитет.
   - Почему ты вчера попросила меня сопровождать тебя из Сабунчей не до города, а до Кишлов?
   - Если бы ты задал мне этот вопрос вчера, я все равно избрала бы путь через Кишлы, так как накануне мне стало известно, что жандарм, дежуривший на станции Сабунчи, сообщил в Баку: "Девушка, которая занимается распространением запрещенной литературы, направляется в город". Бакинская полиция знает, что в Баку печатается революционная литература, но где, на какой улице находится типография, кто именно печатает прокламации и запрещенные брошюры полиция не знает. Я уже передала Красину, Козеренко и другим товарищам о том, что меня выслеживают. Поэтому ты можешь не тревожиться за меня. Слышишь, Павлуша?... По моим следам каждый день ходят шпики. Я вожу их по всему городу до тех пор, пока они языки не высунут от усталости. Когда им надоедает бегать за мной и они оставляют меня в покое, или когда мне удается ускользнуть от них, я иду по своим делам.
   - Полицейские хитры, как лисы, Женя. Не считай их такими глупенькими.
   - А я и не считаю. В последние дни я чувствую: полиция решила взяться за меня всерьез. Вчера едва я приехала из Сабунчей в город и стала спускаться по вокзальной лестнице, как вдруг вижу: какой-то тип с фотоаппаратом в руках хочет сфотографировать меня...
   - Ну и что?... Сфотографировал?... - заволновался Павел.
   - Сфотографировал... мой чемоданчик, которым я успела прикрыть лицо.
   - Вот видишь, Женя, а ты еще рассердилась на меня, когда я сказал, что ты не должна работать в типографии. Если тебя арестуют, полиции могут стать известны все наши тайны!
   - Предположим, меня арестуют, но кто тогда сообщит полиции о системе нашей конспирации?
   - Тебя вынудят, Женя... Ты еще не знаешь, какие это мерзавцы - царские жандармы.
   Разговор оборвался.
   Павлу показалось, что в отношении Жени к нему произошла перемена.
   Придя домой, молодые люди решили, прежде чем лечь спать, выпить по стакану чая.
   - Скажи мне, Женя, - обратился Павел к девушке, о чем ты говорила сегодня с товарищем Ладо?
   - По-моему, ты сам отлично слышал все. Я предупредила товарища Ладо о том, что несколько дней не буду появляться в типографии, так как нахожусь на подозрении у полиции. Мое частое появление на Воронцовской улице, в типографии, ставит ее под угрозу.
   - Вот видишь!... Теперь ты сама боишься.
   - Неужели ты не видишь разницы между чувством страха и необходимостью соблюдать осторожность?
   - Но ведь чувство страха и заставляет нас прибегать к осторожности.
   - А излишняя, неоправданная смелость, Павел, нередко является результатом бездумья, неумелости. Не считай, будто я оставляю на время работу в типографии из-за твоих советов. Будь это так, я отказалась бы от этой работы уже несколько месяцев назад. Ты знаешь, я не сделала этого. Просто мне стало известно, что жандармерия пустила по моим следам своих псов-сыщиков.
   - Как ты узнала об этом?
   Женя невесело усмехнулась.
   - Уже несколько дней за мной неотступно ходит хорошо одетый молодой человек. Убеждена, это шпик.
   - А если ты ошибаешься? Если это какой-нибудь бакинский кутила, мечтающий поухаживать за симпатичной девушкой? Отчитай его разок хорошенько - увидишь, отстанет.
   - Этого делать нельзя. Надо выяснить, кто он. Если сыщик - проучить.
   Павел нахмурился.
   - Кажется, ты непрочь погулять с ним?... Тогда другое дело!
   - Не веришь мне?
   - Верю.
   - Тогда, почему же... ревнуешь?
   - Я верю тебе так же, как ты - мне.
   - А если я перестану тебе верить, ты мне - тоже?
   - Доверие должно быть взаимным.
   - Давай говорить напрямик. Ты станешь ревновать, если встретишь меня на улице с этим парнем?
   - А у меня есть на это право?
   Женя смутилась.
   - Я дала тебе это право давно. Не думала я, Павел, что ты настолько несообразительный, что до сих пор ничего не мог почувствовать и понять. Слушай меня внимательно. Оставим дипломатию в покое. Будь со мной искренним и откровенным!
   Павел пристально посмотрел в глаза Жени.
   - Я хочу, чтобы ты знала: я никогда и ни к кому не стану ревновать тебя. Говорят, ревность - признак невежества. Не сердись на меня, Женя, однако мне кажется: как бы женщина ни была культурна и образованна, она все же гораздо ревнивее мужчины. Ведь женщины никогда не верят нам.
   Глаза Жени выражали недовольство.
   - Если бы ты не произнес этих слов - культурная, образованная, я, возможно, не стала бы осуждать ошибочности твоих суждений о нас, женщинах. Скажу прямо: глупости ты болтаешь, Павел. Не будем сейчас разводить философию по поводу ревности. Я хотела бы только поговорить с тобой об этом парне, который преследует меня.
   - Вот и отлично, - обиженно бросил Павел. - Что же ты хотела сказать мне?
   Женя строго посмотрела на него.
   - Не злись! Парень, который ходит за мной, хорошо одет. Внешность выдает в нем человека из знатной семьи. Тем не менее, я убеждена: это сыщик, подосланный полицией, которой нужен повод для моего ареста. Он ходит за мной, как тень. Он шпик - это бесспорно, только неопытный шпик. Получил задание завязать знакомство со мной, но не знает, как это сделать. Я первая подойду к нему и в дальнейшем постараюсь провести его. Вот почему я хочу попросить тебя, Павел: не ревнуй меня к этому прохвосту, если увидишь нас вместе.
   Павел едва заметно вздохнул.
   - Хорошо, не буду ревновать. Но еще раз прошу тебя. Женя, будь осторожна с этим человеком, ибо шпики - коварное племя. Одна из их хитростей состоит в том, что они умеют прикидываться глупенькими простачками. Ты приметная, красивая девушка и находишься на подозрении у бакинской полиции. С тобой могут жестоко расправиться. Не забывай и того, что часто судьбу красивых девушек решают богатые, модно одетые молодые люди. По-моему, царской полиции этот прием тоже известен.
   Женя не сдержала улыбки.
   - Ах, Павел, Павел, ведь ты хорошо знаешь меня и все-таки говоришь подобную ересь. И не стыдно тебе? Полиция задумала какую-то ловушку. Молодому шалопаю поручили заманить меня в нее. Увидишь, я выйду победительницей из этого поединка со шпиком!
   Глаза у Павла насмешливо сверкнули.
   - Твой отец часто говорит, что мы с тобой еще слишком молоды и во многом можем ошибаться. Я согласен с ним. Ни ты, ни я не застрахованы от опрометчивых суждений и от ошибок. Но есть одна истина, которая не подлежит сомнению.
   - А именно?
   - Побежденный - тот, кто спешил стать победителем, обманутые - те, кто стремился обмануть. Прошу тебя, Женя, не знакомься с этим молодым человеком. Взвесь все хорошенько. Подумай, ведь ты же революционерка, подпольщица. К чему тебе изучать повадки шпионов как раз тогда, когда они сами хотят уличить тебя в антиправительственной деятельности?!
   Телефонная улица жила своей обычной кипучей жизнью. По направлению к Черному городу мчались фаэтоны, в которых восседали хозяева фабрик, заводов, нефтяных промыслов. Со звоном и скрежетом катились конки. Громко кричали, зазывая покупателей, торговцы. Дворовые собаки злобным лаем встречали нищих. Дворники не менее злобными выкриками усмиряли псов. Домашние хозяйки на балконах домов энергично выбивали половики и коврики, пыль от которых летела вниз, прямо на головы прохожих. Из окон на тротуары выплескивался спитой чай. Прохожие разражались проклятиями. Владельцы балконов и окон, не желая оставаться в долгу, отвечали тем же:
   - Эй ты, лягушка, выпрыгнувшая из мазута!... Помалкивай!...
   - Оборванец!... Не дери глотку!
   - Чумазый!...
   - Ах ты, проклятый небом!...
   Прохожие грозили пальцами:
   - Сбросить бы вас оттуда, сверху!...
   Обитатели балконов призывали на помощь стоявшего на перекрестке городового:
   - Отведи этих нахалов в полицию!
   Прибытие из Сабунчей пригородного поезда мгновенно преобразило жизнь прилегавших к вокзалу улиц. Приехавшие из Сураханов кочи, эти наемные убийцы, охранявшие бакинских миллионеров, завязали перестрелку с городскими кочи, поджидавшими своих загородных "коллег" в засаде.
   Женя, выйдя из аптеки, увидела, как вскрикнул и упал шагавший ей навстречу человек с холщовой сумкой в руках, по виду - рабочий доков. Очевидно, шальная пуля пробила ему сонную артерию, так как кровь тугой струей хлестала из раны на шее.
   При виде крови у Жени закружилась голова, она остановилась и, пошатнувашсь, привалилась к стене. Это был минутный обморок.
   Открыв глаза, девушка увидела близко перед собой лицо молодого человека, того самого, который уже несколько дней ходил за ней по пятам.
   Юноша достал из кармана пахнущий дорогими духами платок и вытер ее потный лоб. Их взгляды встретились. Женя, будто застыдившись, опустила веки.
   Молодой человек робко и нежно гладил руки и волосы Жени.
   Перестрелка на Телефонной прекратилась столь же внезапно, как и началась. Кочи решили куда-то переместиться.
   Спрятавшиеся в подворотнях городовые возвратились на свои посты.
   Женя окончательно пришла в себя, поправила сбившийся на шею платок, одернула платье.
   - Я так благодарна вам за помощь, - сказала она. - Вы очень любезны.
   Молодой человек приветливо улыбнулся:
   - Как вы себя чувствуете?
   - Много лучше. Обморок не был случайным, иногда со мной бывает такое...
   Глаза молодого человека преданно смотрели на Женю.
   - Позвольте мне проводить вас, - попросил он.
   Женя кивнула головой. Во взгляде ее была усталость.
   - Если это не затруднит вас. Я сама хотела обратиться к вам с такой просьбой.
   Они вошли в кафе "Париж" на Торговой улице, сели за столик.
   Юноша протянул Жене руку.
   - Мы должны познакомиться.
   Женя, зная о том, что ее имя и фамилия отлично известны полиции, не сочла нужным вводить в заблуждение своего нового знакомого.
   - Евгения Сергеевна, - представилась она. - Можно просто: Женя.
   - Константин Иванович, - назвался молодой человек и, улыбнувшись, добавил: - Для вас - Костя.
   Почему-то Женя подумала: - "Наверное его так и зовут".
   - Я убежден: вы служите в какой-нибудь солидной фирме, - сказал он.
   Женя уловила в голосе молодого человека фальшь.
   - Увы, нет.
   - Где же вы работаете?
   - Пока нигде. Сейчас очень трудно устроиться. Я прилагаю много усилий, но пока хожу без работы.
   - Если у вас есть желание устроиться на хорошо оплачиваемую работу, могу вам помочь.
   - Чтобы устроиться в Баку на хорошую работу, нужны влиятельные покровители, протекция.
   - Вы сами можете составить себе протекцию. Хозяева и предприниматели благосклонно относятся к хорошеньким, воспитанным работницам.
   Женя покраснела.
   - Это мне известно, - с горечью сказала она. - Возможность устроиться на хорошо оплачиваемое место представлялась мне не раз, но ведь за это надо было платить своей честью. Это не для меня. Я не из тех, кто становится игрушкой сластолюбцев, принимающих девушку на работу за ее привлекательную внешность.
   Было заметно, что ответ Жени понравился молодому человеку.
   - Какое у вас образование? Где вы учились?
   - Окончила школу в Балаханах. В гимназию поступить не удалось. В этом году хотела сдавать экстерном на аттестат зрелости, - дирекция женской гимназии отклонила мою просьбу.
   Женя удрученно вздохнула.
   Молодой человек сочувственно улыбнулся.
   - Я помогу вам устроиться на работу и окажу протекцию при поступлении в гимназию. Требуется только одно - ваше желание. Распоряжайтесь мной. Я посоветовал бы вам выбрать второе - аттестат зрелости.
   - И отец мой говорит то же. Но, вы понимаете, есть обстоятельства, более сильные, чем личные желания человека и те советы, которые он получает от родных и близких. Мой отец в преклонном возрасте и серьезно болен. Страшно подумать и говорить об этом, но я боюсь, что скоро наша семья останется без кормильца...
   - Велика ли ваша семья?
   - Нас трое.
   - Не много. Содержание семьи из трех человек не требует больших расходов.
   - Вы правы. Однако в бедняцких семьях даже самая, казалось бы, незначительная нужда часто становится большой бедой.
   - Простите за нескромный вопрос: у вас есть жених? Вы обручены с кем-нибудь?
   На щеках у молодого человека заиграл стыдливый румянец.
   "Ловко прикидывается, - додумала Женя. - Прямо актер".
   - У меня нет жениха. Я еще не думаю о замужестве.
   - Почему же?
   - Богатый человек на бедной девушке не женится. А соединение двух неимущих - соединение двух бед. Что хорошего можно ждать от брака бедняков?
   - Ваши слова свидетельствуют о вашем благоразумии. Однако к вам эта философия не относится. Вы настолько привлекательны, больше того, - красивы и воспитаны, что можете оказать честь любой благородной семье.
   - Красоты и воспитанности недостаточно для того, чтобы иметь возможность породниться с благородной семьей. Для этого надо быть прежде всего богатой и также благородной.
   Константин Иванович дружелюбно усмехнулся.
   - Мне приятно слушать ваши рассуждения, многоуважаемая Женя, но они ничем не обоснованы и, мне кажется, сродни фантазии.
   - Я вижу, вы не читаете газет.
   - Да, не читаю, вы угадали.
   - Но почему же?
   - Газеты уделяют внимание главным образом злободневным темам, быстро утрачивающим свое значение и поэтому отрицательно влияющим на общее мировоззрение человека.
   - Пожалуй, я соглашусь с вами. Вы правы. В газетах трудно прочесть такое, что могло бы послужить духовной пищей для человека.
   - Если вы такая любительница газетного чтения, я могу доставать для вас иностранные газеты.
   Женя, чувствуя, что молодой человек неспроста интересуется ее отношением к газетам, внутренне насторожилась, хотя виду не подала.
   - Откровенно говоря, газеты и меня не очень интересуют, - сказала она, - особенно иностранные. Романы, беллетристика - это другое дело. Книги рассказывают, что происходит на свете, учат жить. Кроме того, они помогают людям подмечать свои недостатки и исправлять их.