Блаженство включает в себя и пик радости, и бездну печали, поэтому оно
трансцендирует и то, и другое. Только центральная точка может быть полной
трансценденцией обеих крайностей.
Эти три термина -- сат, чит, ананда -- являются границами: наибольшее,
что может быть сказано, и наименьшее из того, что может быть пережито. Это
последнее, что может быть выражено, и граница, с которой можно прыгнуть в
невыразимое. Это не конец. Это всего лишь начало.
Сатчитананда -- всего лишь выражение, не реальность. Если об этом
помнить, то никакого вреда не случится. Однако ум забывает об этом, и
выражение сатчитананда становится реальностью. Вокруг него мы строим теории
и учения, и ум закрывается. Тогда уже прыжка не происходит. Такое произошло
в Индии. Вокруг этих трех слов была сплетена целая традиция. Но реальность
не есть сатчитананда она за пределом его. Это только то, что может быть
выражено словами и должно быть воспринято как метафора. Вся религиозная
литература состоит из притч, она символична. Это выражение в словах того,
что от природы невыразимо.
Я даже не люблю употреблять термин сатчитананда, ибо как только ум
знает, что должно произойти, он начинает просить и требовать. Тогда он
требует сатчитананды, и появляются учителя, которые удовлетворяют эти
требования с помощью мантр, техник и методов. Любые запросы могут быть
удовлетворены, а на бессмысленные требования даются бессмыслицы. Таким
образом созданы все богословия и институты гуру. Нужно все время
остерегаться того, чтобы не превратить высшее в вожделенную цель. Не
превращайте его в желание, в объект, которого вы стремитесь достигнуть, в
место вашего паломничества. Высшее здесь прямо сейчас! Если мы осознаем это,
произойдет взрыв. Оно уже рядом, оно наш ближайший сосед, а мы продолжаем
стремиться в неведомые дали. Высшее не за пределами нас, а мы отправляемся в
дальние странствия. Высшее следует за нами, а мы не видим его, потому что
наши глаза устремлены куда-то далеко. Жизнь должна быть в бытии.
Глава 10
Окно в Божественное
В индийской философии природа Высшей Истины определяется как истина
(сатьям), красота (сундарам) и добродетель (шивам). Являются ли они
свойствами Бога?
Это не свойства Бога. Это, скорее, наше восприятие Бога. Перечисленные
качества не принадлежат Божественному как таковому; это наше восприятие.
Божественное само по себе неведомо. Оно обладает либо всеми качествами, либо
никакими. Но что касается человеческого ума, то он способен воспринять
Божественное через три окна: вы можете получить представление либо через
красоту, либо через истину, либо через добродетель.
Эти три измерения доступны человеческому уму. Мы сами ограничили
Божественное тремя рамками: само же Божественное не ограничено. Например, мы
видим небо через окно. Оконная рама смотрится как рама вокруг неба, но само
небо не имеет обрамления. Оно бесконечно. Только окно дает ему обрамление.
Точно так же красота, истина и добродетель являются окнами, через которые мы
можем взглянуть на Божественное.
Человеческая личность разделена на три слоя. Если преобладает
интеллект, тогда Божественное обретает форму истины. Если ум эмоциональный
-- если вы приходите к реальности не через голову, а через сердце, -- тогда
Божественное становится красотой. Вы придаете ему поэтическое качество. Но
это только рамка. Интеллект обрамляет Божественное в истину, чувства -- в
красоту. А если личность не интеллектуальна, не эмоциональна -- если
преобладает действие, -- тогда обрамлением становится добродетель.
В Индии мы используем эти три термина для обозначения Божественного.
Бхакти-Йога означает путь поклонения, он для типа эмоционального. Бог
воспринимается как красота. Джняна-Йога -- путь действия. Бог является
добродетелью.
Само слово "Бог" (God) происходит от слова "добро" (good). Это слово
имело наибольшее влияние, потому что большинство человечества в основном
активно, а не интеллектуально или эмоционально. Это не означает, что люди не
обладают умом или чувствами, просто ни одно из них не преобладает. Очень
немногие являются чисто эмоциональными или чисто интеллектуальными типами.
Большинство человечества преимущественно активно. Благодаря действию Бог
становится "добром".
Однако должен существовать и противоположный полюс, и если Бог
рассматривается как добро, тогда дьявол является олицетворением зла.
Активный ум воспринимает дьявола как зло; эмоциональный ум дьяволом будет
считать безобразность, а для интеллектуального ума дьяволом станет
иллюзорность, ложность, неистинность.
Эти три свойства (истина, добродетель и красота) суть человеческие
категории, оформляющие Божественное, которое само по себе не оформлено. Это
совсем не те качества, которые присущи Божественному. Имей человеческий ум
возможность воспринимать Божественное через любое четвертое измерение, это
четвертое измерение тоже стало бы свойством Божественного. Я не утверждаю,
что Божественное не есть добро. Я только говорю, что добродетель -- свойство
видимое и выбранное нами. Не будь в мире человека, Божественное не было бы
добродетелью, не стало бы прекрасным и истинным. Божественное все равно
существовало бы, но эти качества, избранные нами, не присутствовали бы. Это
всего лишь человеческое восприятие. Божественное можно наделить и другими
качествами.
Мы не знаем, как животные воспринимают Божественное, нам не известно,
воспринимают ли они его вообще, но одно очевидно: животные не могут
воспринимать Божественное в человеческих терминах. Если же они действительно
воспринимают Божественное, то совершенно не так, как мы. И свойства, которые
они в нем находят, не похожи на те, что находим мы. Человек преимущественно
интеллектуального типа не может понять, как это Бог воспринимается как
красота. Для него чуждо такое понятие. А поэт не может представить себе,
чтобы истина была чем-то иным, нежели красотой. Иного для него нет. Истина
-- это красота; все остальное просто умствование. Для поэта, художника,
человека, воспринимающего мир сердцем, истина бессмысленна без красоты.
Иначе она просто интеллектуальная категория.
Преимущественно интеллектуальный ум не способен понять ум
эмоциональный, и наоборот. Вот почему существует так много недоразумений и
так много определений. Ни одно определение не может быть принято всем
человечеством. Бог должен прийти к вам в ваших собственных терминах. Давая
определение Богу, вы сами становитесь частью своего определения. Определение
идет от вас, сам же Бог не поддается определению. Поэтому смотрящие на него
через эти три окна в каком-то смысле налагают свои определения на
Божественное. Существует также возможность четвертого пути видения
Божественного для того, кто преодолел эти три измерения в своей личности.
Для этого четвертого у нас в Индии нет специального слова. Мы просто
называем его турия (четвертое). Есть такой тип сознания, когда вы не
являетесь ни интеллектуальным, ни эмоциональным, ни активным типом, а просто
осознающим. Тогда вы смотрите на небо не через окно. Вы вышли из дома и
познали небо без всяких рам, окон или моделей.
Только тот тип сознания, который реализовал четвертое состояние,
способен понять ограниченность первых трех. Он может осознать, как трудно им
понять друг друга, но он также понимает сходство, лежащее в основе красоты,
истины и добродетели. Только четвертый тип способен понять и быть терпимым.
Остальные три типа всегда будут ссориться.
Религии относятся к одной из этих трех категорий. И они постоянно
ссорятся между собой. Будда не может принять в этом участия. Он принадлежит
к четвертому типу. Он говорит: "Это не чепуха. Вы спорите не о свойствах
Божественного, вы спорите о своих окнах. Но из любого окна видно одно и то
же небо".
Так что это не качества Божественного. Это в нашем восприятии качества
Божественного! Если бы мы разрушили наши окна, мы смогли бы познать
Божественное как бескачественное -- ниргуна. Тогда мы выйдем за пределы
свойств. Только тогда человеческая проекция не вмешивается.
Однако в этом случае трудно что-либо выразить. Все, что можно сказать о
Божественном, будет сказано только через какое-то окно, потому что все, что
можно выразить, говорится, по сути, об окне, а не о самом небе. Когда мы не
ограничены окнами, небо так огромно, бескрайне. Его невозможно определить.
Все слова неприложимы; все теории неадекватны.
И тот, кто находится в четвертом состоянии, обязательно молчит об этом.
А все определения Божественного приходят от первых трех. Если же тот, кто
находится в четвертом, что-либо и сказал, то его речи кажутся нелепыми,
нелогичными, иррациональными. Он противоречит самому себе. Через эти
противоречия он пытается что-то показать. Не сказать что-то, а показать.
Витгенштейн21 указал на это различие. Он утверждал, что есть истины,
которые можно высказать, а есть и такие, которые могут быть только показаны,
но не высказаны. Предмет можно определить, потому что он существует среди
других предметов. Он может быть соотнесен с ними, сравнен. Например, можно
всегда сказать, что стол это не стул. Можно определить его, соотнеся еще с
чем-нибудь. Предмет имеет границы, очертания, за пределами которых
начинается что-то еще. По сути, мы определяем границу. Любое определение
означает границу, от которой начинается что-то иное.
Однако о Божественном сказать ничего нельзя. Божественное является
целым, у него нет границ; нет такого места, где начиналось бы что-либо иное.
Нет "чего-то иного". Божественное безгранично и потому не может быть
определено.
Четвертое может только показывать, только указывать. Вот почему
четвертое осталось тайным. И четвертое -- самое истинное, потому что оно не
окрашено человеческим восприятием. Все великие святые только указывали; они
ничего не сказали. Не имеет значения, Иисус или Будда, Махавира или Кришна.
Они ничего не говорят; они на что-то указывают -- просто палец, указывающий
на луну.
Однако всегда существует опасность, что вы слишком увлечетесь пальцем.
Палец не имеет значения, он только указывает на что-то. На него не нужно
смотреть. Если хотите увидеть луну, совершенно забудьте о пальце.
Это всегда представляло наибольшую трудность в отношении Божественного.
Вы видите указатель, и вам кажется, что он и есть истина. И тогда теряется
весь смысл. Палец -- не луна, они совершенно отличны друг от друга. На луну
можно указать пальцем, но не нужно цепляться за палец. Если христианин не
может забыть Библию, а индус -- свою Гиту, тогда разрушается весь замысел. И
все становится бессмысленным, бесцельным и даже нерелигиозным,
антирелигиозным.
Приближаясь к Божественному, нужно помнить о своем уме. Если подходить
к Божественному через ум, Божественное окрашивается им. Если подходить к
Божественному без ума, без себя, не привнося человеческое, если подходить к
Божественному как к пустоте, как к ничто, без предвзятых мнений, без
пристрастия к определенной точке зрения, только тогда можно познать
бескачественность Божественного, и никак иначе. В противном случае все те
качества, которыми мы наделяем Божественное, принадлежат нашим человеческим
окнам. Мы навязываем их Божественному.
Означает ли это, что не следует использовать окна, чтобы смотреть на
небо?
Да. Лучше смотреть из окна, чем вообще не смотреть, но ничто не
сравнится с небом, не ограниченным окнами.
Но как же выйти из комнаты под открытое небо без помощи окна?
Можно пройти через окно, но не нужно оставаться у окна. Иначе окно так
навсегда и останется. Окно нужно оставить позади. Через него нужно пройти и
трансцендировать.
Когда находишься под открытым небом, слов нет -- пока не возвратишься
назад в комнату. Тогда все и начинается...
Да, можно вернуться назад. Но уже не таким, каким вы были раньше. Вы
познали не ограниченное моделями бесконечное. Тогда, даже глядя из окна, вы
знаете, что небо бескрайне. Окно вас уже не обманет. Даже если в комнате
темно и окна закрыты, вы все равно знаете, что есть бескрайнее небо. И вы
уже не можете быть прежним.
Однажды познав бесконечность, вы становитесь ею. Мы есть то, что мы
познали, прочувствовали. Познав безбрежное, бесконечное, вы и сами
становитесь бесконечностью. Узнать что-то значит быть этим. Знать любовь
значит быть любовью, знать молитву значит быть молитвой, знать Божественное
значит быть божественным. Знание есть реализация, видение есть бытие.
Могут ли все три окна стать одним?
Нет. Каждое окно остается таким, какое оно есть. Окно не изменяется,
изменяетесь вы. Эмоциональный человек выйдет и вернется через то же окно, но
теперь он не будет отрицать существования других окон, не будет против них.
Теперь он будет понимать других, он будет знать, что другие окна ведут в то
же самое небо.
Только побывав под открытым небом, узнаешь, что другие окна являются
частью того же самого дома. Теперь можно подходить к другим окнам, а можно и
не подходить. Все зависит от вас. В этом нет необходимости, одного окна
вполне достаточно. А такой, как Рамакришна, может ходить от окна к окну,
чтобы удостовериться в том, что небо везде одно. Все зависит от человека.
Можно заглядывать в другие окна, а можно и не заглядывать.
Вообще-то в этом нет необходимости. Достаточно один раз познать небо.
Но любознательный может заглядывать и в другие окна. Однако человек,
познавший открытое небо, уже не будет отрицать иные подходы. Он подтвердит,
что все окна выходят в одно и то же небо. Познавший небо становится
религиозным человеком, а не сектантом. Сектантский ум остается у окна; ум
религиозный выходит за его пределы.
Увидевший небо может бродить, подходить к разным окнам. Окон
бесконечное множество. Это основные окна, но не единственные. Есть так много
комбинаций.
Существует ли окно для каждого сознания, для каждого человека?
Да. Можно сказать, что каждый человек приходит к Божественному через
свое окно. И каждое окно значительно отличается от другого. Бесконечно
количество окон, бесконечно количество сект. Каждый человек -- это уже
отдельная секта. Два христианина не одинаковы. Один христианин может
отличаться от другого, как христианство отличается от индуизма.
Когда вы выходите под открытое небо, узнаете, что все различия
принадлежат дому, а не вам. Они никогда не принадлежали вам. Они относятся к
дому, в котором вы жили, через окна которого вы смотрели и чувствовали, но
не к вам как таковому.
Оказавшись под открытым небом, вы узнаете, что вы тоже часть неба, но
только живущая в доме, пространство внутри которого ничем не отличается от
пространства вне его. Выйдя на улицу, мы понимаем, что перегородки не
настоящие. Даже стена не является барьером для неба, она не разделяет небо
как таковое, она только создает видимость разделения -- это мой дом, а это
твой; пространство внутри моего дома -- мое, а внутри твоего дома -- твое.
Когда вы узнаете само небо, разделения исчезают. Тогда нет и индивидуумов.
Тогда волны теряются, и остается лишь океан. Вы возвращаетесь в дом. Теперь
вы ничем не отличаетесь от неба.
Создается впечатление, что очень немногие христиане, побывав в небе,
вернулись назад с таким пониманием.
Есть несколько таких. Святой Франциск Ассизский, Экхарт22, Беме23.
Но ведь они не рассказали нам, что небо всюду одно?
Они не могли этого сделать. Небо всегда одно и то же, но они не могли
рассказать о небе одинаково. Сообщения о небе неизбежно будут разными;
одинаково то, о чем говорится.
Для тех, кто не познал того, о чем сообщается, сам отчет будет всем.
Тогда различия воспринимаются очень остро. Но ведь само сообщение является
выборочным. Ведь целое невозможно сообщить; только часть целого может быть
отражена. И когда она сообщается, то умирает.
Святой Франциск способен рассказать только как святой Франциск. Он не
может рассказать, как Мухаммед, потому что сообщение не спускается с неба.
Сообщение идет от модели, от индивидуальности. Оно идет от ума: памяти,
образования, опыта; через слова, язык, общину; от образа жизни. Все это
определяет сообщение. Сообщение не может идти только от святого Франциска,
оно не может быть сугубо индивидуальным. Оно должно сообщаться, иначе его
никто не поймет.
Когда я говорю на моем собственном языке, никто не поймет его. Когда я
переживал небо, я переживал его без общения. В момент знания я совершенно
одинок. Нет слов, нет языка. Но сообщаю я об этом тем, кто этого не познал.
Я должен говорить на их языке. И я буду пользоваться тем языком, который я
знал до момента познания.
Святой Франциск использует язык христианства. Для меня все религии --
это только разные языки. Христианство -- особый язык, идущий от Христа.
Индуизм -- еще один язык; буддизм -- еще один язык. Вся разница в языке. И
если знаешь только один язык, а не само переживание, то различие будет
огромным.
Иисус говорит о "царствии Божием", чтобы быть понятым своей аудиторией.
Слово "царство" одними было понято правильно, а другими -- неправильно. И за
этим последовал крест и распятие. Те, кто понимал Иисуса, знали, что он имел
в виду под "царством", а те, кто не способен был понять, думали, что он
говорит о царстве на земле.
Иисус не мог употреблять слова Будды. Будда никогда бы не употребил
слово "царство". Для этого есть много причин. Иисус происходил из бедной
семьи и говорил на языке бедняков. Для бедного человека слово "царство"
необыкновенно выразительно, но для Будды в этом слове нет ничего
привлекательного, потому что он сам был царевичем. Это слово имело большое
значение для Иисуса и не имело никакого значения для Будды.
Будда стал нищим, а Иисус -- царем. Так должно было быть.
Противоположность становится значимой. Неизвестная противоположность
становится выразителем неизвестного. Для Будды самым неизвестным было
нищенство, и он принял форму неизвестного -- стал нищим. Для него "бхикху"
(нищий) стало самым значительным словом.
В Индии слово "бхикху" не употребляется, потому что здесь слишком много
нищих. Вместо этого мы говорим "свами" (хозяин). Когда человек отрешается и
становится саньяси, его называют "свами" -- хозяин. Но Будда, отрекшись,
стал "бхикху" -- нищим. Для Будды это слово имело какое-то значение, которое
оно не могло иметь для Христа.
Иисус мог использовать понятия иудейской культуры. Он понемногу изменял
кое-что, но не мог изменить весь язык, иначе его никто не понял бы. Так что,
по сути, он не был христианином. Когда появился святой Франциск,
христианская культура и ее язык уже развились. И святой Франциск был больше
христианином, чем сам Христос. Христос остался иудеем; он прожил жизнь
иудея. И иначе не могло быть.
Если вы рождены христианином, то христианство может не иметь для вас
столь большого значения. Чем лучше вы его знаете, тем более оно становится
бессмысленным, ибо тайна утеряна. Для христианина более привлекательным и
значимым может стать индуизм. Поскольку он неизвестен, индуизм может стать
выразителем непознаваемого.
Мне кажется, что человеку лучше не оставаться в рамках той религии, в
которой он родился. Положения и верования, данные ему от рождения, однажды
должны быть отвергнуты, иначе приключение невозможно начать. Не следует
оставаться там, где родился. Нужно идти в неизвестное и ощутить
животворность перемен.
Очень часто мы не понимаем самой сути того, что как нам кажется, мы
хорошо знаем. Христианин считает, что он знает христианство. Это становится
препятствием. Буддист считает, что он понимает буддизм, потому что знает
его, но именно это чувство знания и становится барьером. Только неизвестное
может иметь притягательную, оккультную, эзотерическую силу.
Нужно трансцендировать обстоятельства своего рождения. Ведь это
случайность, что один родился христианином, а другой -- индусом. Не следует
быть привязанным к условиям, данным рождением. Что касается религии, нужно
быть "дважды-рожденным". Идите, исследуйте неизведанные уголки. Только тогда
возникает трепет открытий.
Все религии, по сути, дополняют одна другую. Они должны работать друг
для друга и принимать друг друга. Христианин, индус, иудей -- все должны
познать восторг обращения. Восторг обращения в другую религию создает фон
для преображения. Приезжающий с Запада находит на Востоке что-то новое.
Восточный подход настолько иной, что его невозможно втиснуть в знакомые
категории. Все положения настолько противоположны тому, с чем вы знакомы,
что для понимания чего-нибудь нужно измениться самому.
То же самое происходит с тем, кто с Востока приезжает на Запад. Так и
должно быть. И чтобы это произошло, нужно быть открытым. Изменение
происходит под влиянием незнакомого, неизвестного.
В Индии мы не могли создать религию наподобие христианства. Мы не
способны создать теологию, Ватикан, Церковь. У нас есть храмы, но нет
Церкви. Восточный ум по природе своей нелогичен и поэтому обречен быть
хаотичным; он не может быть организован. Католический священник --
совершенно иное. Он воспитан быть частью организации. Он имеет свое место в
иерархии. И это срабатывает. Организация, иерархия логичны, поэтому
христианство смогло распространиться по всему миру.
Индуизм никогда никого не пытался обращать. Даже если кто-то сам
принимает индуизм, индусам до этого дела нет. Индуизм -- неорганизованная
религия, в ней нет института священнослужителей в том смысле, в каком он
существует в католицизме. Индуистский монах не принадлежит ни к какой
организации, иерархии, он идет сам по себе. Он не имеет никаких корней. Что
касается внешнего мира, такой подход оказывается поражением, но что касается
внутренней глубины, индивидуальности, такой подход ведет к успеху.
Свами Вивекананду очень привлекало христианство. Он основал Орден
Рамакришны по образцу католического священства. Это совершенно чуждо
Востоку. Это свойственно только Западу. У Вивекананды был совсем не
восточный тип ума. И в той мере, в какой Вивекананда обладал западным умом,
святой Франциск и Иоганн Экхарт имели восточный тип ума. По сути, они
принадлежат Востоку.
Сам Иисус Христос тоже принадлежит Востоку; христианство же принадлежит
Западу. Иисус по природе своей восточный человек, он был против всякой
церкви, против организаций. В этом состоял конфликт. Западный ум мыслит
терминами логики, разума, системы, доказательства. Он не способен проникнуть
глубоко; он остается на поверхности. Он идет вширь, но не вглубь.
Таким образом организованные религии подобны занавесу. И чтобы мы могли
увидеть небо, они должны уйти?
Да. Они закрывают небо. Они являются помехами.
Должен ли западный ум расшириться подобно восточному уму?
Западный ум преуспевает в науке, но не может преуспеть в религиозном
сознании. Когда на Западе рождается религиозный ум, он, по сути своей,
восточного типа. Таким восточным качеством отличаются умы Экхарта и Беме. А
когда на Востоке рождается научный ум, он обязательно будет западного типа.
Запад и Восток здесь не географические понятия. "Запад" значит
аристотелевский тип. "Восток" значит не-аристотелевский ум. "Запад" означает
равновесие, "Восток" -- отсутствие равновесия. "Запад" означает
рациональное, "Восток" -- иррациональное.
Тертуллиан24 был одним из самых восточных умов на Западе. Он сказал: "Я
верю в Бога, потому что верить невозможно. Я верю в Бога, потому что это
абсурдно". В этом основа восточного подхода: потому что это абсурдно. На
Западе так не скажут. На Западе скажут, что верить следует только тому, что
рационально, логично. Иначе все это поверья, предрассудки.
Экхарт тоже восточный человек. Он утверждает: "Когда верят в возможное,
это не вера. Когда верят в доказательства, это не религия. Это области
науки. Только когда вы верите в абсурдное, в ваш ум проникает нечто из
запредельного". Это не западное понимание, оно принадлежит Востоку.
У Конфуция западный ум. На Западе хорошо понимают Конфуция, но совсем
не воспринимают Лао-цзы. Лао-цзы говорит: "Ты глуп уже потому, что
рационален. Недостаточно быть только разумным и рациональным. Иррациональное
тоже должно иметь свое место для существования. Только тот разумен, кто
одновременно рационален и иррационален".
Полностью рациональный человек не может быть разумным. Разум имеет
темный уголок иррационального. Ребенок выходит из мрака чрева. Цветок
рождается во тьме корней. Нельзя отрицать тьму; она лежит в основе. Это
самое значительное и животворящее явление.
Западный ум вносит в мир свой вклад -- науку, но не религию. Восточный
ум может дать только религию, но не науку, не технологию. Наука и религия
взаимно дополняют друг друга. Если мы сумеем понять их различия и
взаимодополняемость, то из этого может родиться лучшая мировая культура.
Тот, кому нужна наука, должен обращаться к Западу. Но если Запад
создаст религию, она не поднимется выше богословия. На Западе вы сами себе
приводите доказательства в пользу существования Бога. Доказательства Бога!
Для Востока это просто непостижимо. Нельзя доказать существование Бога. Сама
такая попытка бессмысленна. То, что можно доказать, не Бог; это научный
вывод. На Востоке мы говорим, что Божественное недоказуемо. Когда вам
трансцендирует и то, и другое. Только центральная точка может быть полной
трансценденцией обеих крайностей.
Эти три термина -- сат, чит, ананда -- являются границами: наибольшее,
что может быть сказано, и наименьшее из того, что может быть пережито. Это
последнее, что может быть выражено, и граница, с которой можно прыгнуть в
невыразимое. Это не конец. Это всего лишь начало.
Сатчитананда -- всего лишь выражение, не реальность. Если об этом
помнить, то никакого вреда не случится. Однако ум забывает об этом, и
выражение сатчитананда становится реальностью. Вокруг него мы строим теории
и учения, и ум закрывается. Тогда уже прыжка не происходит. Такое произошло
в Индии. Вокруг этих трех слов была сплетена целая традиция. Но реальность
не есть сатчитананда она за пределом его. Это только то, что может быть
выражено словами и должно быть воспринято как метафора. Вся религиозная
литература состоит из притч, она символична. Это выражение в словах того,
что от природы невыразимо.
Я даже не люблю употреблять термин сатчитананда, ибо как только ум
знает, что должно произойти, он начинает просить и требовать. Тогда он
требует сатчитананды, и появляются учителя, которые удовлетворяют эти
требования с помощью мантр, техник и методов. Любые запросы могут быть
удовлетворены, а на бессмысленные требования даются бессмыслицы. Таким
образом созданы все богословия и институты гуру. Нужно все время
остерегаться того, чтобы не превратить высшее в вожделенную цель. Не
превращайте его в желание, в объект, которого вы стремитесь достигнуть, в
место вашего паломничества. Высшее здесь прямо сейчас! Если мы осознаем это,
произойдет взрыв. Оно уже рядом, оно наш ближайший сосед, а мы продолжаем
стремиться в неведомые дали. Высшее не за пределами нас, а мы отправляемся в
дальние странствия. Высшее следует за нами, а мы не видим его, потому что
наши глаза устремлены куда-то далеко. Жизнь должна быть в бытии.
Глава 10
Окно в Божественное
В индийской философии природа Высшей Истины определяется как истина
(сатьям), красота (сундарам) и добродетель (шивам). Являются ли они
свойствами Бога?
Это не свойства Бога. Это, скорее, наше восприятие Бога. Перечисленные
качества не принадлежат Божественному как таковому; это наше восприятие.
Божественное само по себе неведомо. Оно обладает либо всеми качествами, либо
никакими. Но что касается человеческого ума, то он способен воспринять
Божественное через три окна: вы можете получить представление либо через
красоту, либо через истину, либо через добродетель.
Эти три измерения доступны человеческому уму. Мы сами ограничили
Божественное тремя рамками: само же Божественное не ограничено. Например, мы
видим небо через окно. Оконная рама смотрится как рама вокруг неба, но само
небо не имеет обрамления. Оно бесконечно. Только окно дает ему обрамление.
Точно так же красота, истина и добродетель являются окнами, через которые мы
можем взглянуть на Божественное.
Человеческая личность разделена на три слоя. Если преобладает
интеллект, тогда Божественное обретает форму истины. Если ум эмоциональный
-- если вы приходите к реальности не через голову, а через сердце, -- тогда
Божественное становится красотой. Вы придаете ему поэтическое качество. Но
это только рамка. Интеллект обрамляет Божественное в истину, чувства -- в
красоту. А если личность не интеллектуальна, не эмоциональна -- если
преобладает действие, -- тогда обрамлением становится добродетель.
В Индии мы используем эти три термина для обозначения Божественного.
Бхакти-Йога означает путь поклонения, он для типа эмоционального. Бог
воспринимается как красота. Джняна-Йога -- путь действия. Бог является
добродетелью.
Само слово "Бог" (God) происходит от слова "добро" (good). Это слово
имело наибольшее влияние, потому что большинство человечества в основном
активно, а не интеллектуально или эмоционально. Это не означает, что люди не
обладают умом или чувствами, просто ни одно из них не преобладает. Очень
немногие являются чисто эмоциональными или чисто интеллектуальными типами.
Большинство человечества преимущественно активно. Благодаря действию Бог
становится "добром".
Однако должен существовать и противоположный полюс, и если Бог
рассматривается как добро, тогда дьявол является олицетворением зла.
Активный ум воспринимает дьявола как зло; эмоциональный ум дьяволом будет
считать безобразность, а для интеллектуального ума дьяволом станет
иллюзорность, ложность, неистинность.
Эти три свойства (истина, добродетель и красота) суть человеческие
категории, оформляющие Божественное, которое само по себе не оформлено. Это
совсем не те качества, которые присущи Божественному. Имей человеческий ум
возможность воспринимать Божественное через любое четвертое измерение, это
четвертое измерение тоже стало бы свойством Божественного. Я не утверждаю,
что Божественное не есть добро. Я только говорю, что добродетель -- свойство
видимое и выбранное нами. Не будь в мире человека, Божественное не было бы
добродетелью, не стало бы прекрасным и истинным. Божественное все равно
существовало бы, но эти качества, избранные нами, не присутствовали бы. Это
всего лишь человеческое восприятие. Божественное можно наделить и другими
качествами.
Мы не знаем, как животные воспринимают Божественное, нам не известно,
воспринимают ли они его вообще, но одно очевидно: животные не могут
воспринимать Божественное в человеческих терминах. Если же они действительно
воспринимают Божественное, то совершенно не так, как мы. И свойства, которые
они в нем находят, не похожи на те, что находим мы. Человек преимущественно
интеллектуального типа не может понять, как это Бог воспринимается как
красота. Для него чуждо такое понятие. А поэт не может представить себе,
чтобы истина была чем-то иным, нежели красотой. Иного для него нет. Истина
-- это красота; все остальное просто умствование. Для поэта, художника,
человека, воспринимающего мир сердцем, истина бессмысленна без красоты.
Иначе она просто интеллектуальная категория.
Преимущественно интеллектуальный ум не способен понять ум
эмоциональный, и наоборот. Вот почему существует так много недоразумений и
так много определений. Ни одно определение не может быть принято всем
человечеством. Бог должен прийти к вам в ваших собственных терминах. Давая
определение Богу, вы сами становитесь частью своего определения. Определение
идет от вас, сам же Бог не поддается определению. Поэтому смотрящие на него
через эти три окна в каком-то смысле налагают свои определения на
Божественное. Существует также возможность четвертого пути видения
Божественного для того, кто преодолел эти три измерения в своей личности.
Для этого четвертого у нас в Индии нет специального слова. Мы просто
называем его турия (четвертое). Есть такой тип сознания, когда вы не
являетесь ни интеллектуальным, ни эмоциональным, ни активным типом, а просто
осознающим. Тогда вы смотрите на небо не через окно. Вы вышли из дома и
познали небо без всяких рам, окон или моделей.
Только тот тип сознания, который реализовал четвертое состояние,
способен понять ограниченность первых трех. Он может осознать, как трудно им
понять друг друга, но он также понимает сходство, лежащее в основе красоты,
истины и добродетели. Только четвертый тип способен понять и быть терпимым.
Остальные три типа всегда будут ссориться.
Религии относятся к одной из этих трех категорий. И они постоянно
ссорятся между собой. Будда не может принять в этом участия. Он принадлежит
к четвертому типу. Он говорит: "Это не чепуха. Вы спорите не о свойствах
Божественного, вы спорите о своих окнах. Но из любого окна видно одно и то
же небо".
Так что это не качества Божественного. Это в нашем восприятии качества
Божественного! Если бы мы разрушили наши окна, мы смогли бы познать
Божественное как бескачественное -- ниргуна. Тогда мы выйдем за пределы
свойств. Только тогда человеческая проекция не вмешивается.
Однако в этом случае трудно что-либо выразить. Все, что можно сказать о
Божественном, будет сказано только через какое-то окно, потому что все, что
можно выразить, говорится, по сути, об окне, а не о самом небе. Когда мы не
ограничены окнами, небо так огромно, бескрайне. Его невозможно определить.
Все слова неприложимы; все теории неадекватны.
И тот, кто находится в четвертом состоянии, обязательно молчит об этом.
А все определения Божественного приходят от первых трех. Если же тот, кто
находится в четвертом, что-либо и сказал, то его речи кажутся нелепыми,
нелогичными, иррациональными. Он противоречит самому себе. Через эти
противоречия он пытается что-то показать. Не сказать что-то, а показать.
Витгенштейн21 указал на это различие. Он утверждал, что есть истины,
которые можно высказать, а есть и такие, которые могут быть только показаны,
но не высказаны. Предмет можно определить, потому что он существует среди
других предметов. Он может быть соотнесен с ними, сравнен. Например, можно
всегда сказать, что стол это не стул. Можно определить его, соотнеся еще с
чем-нибудь. Предмет имеет границы, очертания, за пределами которых
начинается что-то еще. По сути, мы определяем границу. Любое определение
означает границу, от которой начинается что-то иное.
Однако о Божественном сказать ничего нельзя. Божественное является
целым, у него нет границ; нет такого места, где начиналось бы что-либо иное.
Нет "чего-то иного". Божественное безгранично и потому не может быть
определено.
Четвертое может только показывать, только указывать. Вот почему
четвертое осталось тайным. И четвертое -- самое истинное, потому что оно не
окрашено человеческим восприятием. Все великие святые только указывали; они
ничего не сказали. Не имеет значения, Иисус или Будда, Махавира или Кришна.
Они ничего не говорят; они на что-то указывают -- просто палец, указывающий
на луну.
Однако всегда существует опасность, что вы слишком увлечетесь пальцем.
Палец не имеет значения, он только указывает на что-то. На него не нужно
смотреть. Если хотите увидеть луну, совершенно забудьте о пальце.
Это всегда представляло наибольшую трудность в отношении Божественного.
Вы видите указатель, и вам кажется, что он и есть истина. И тогда теряется
весь смысл. Палец -- не луна, они совершенно отличны друг от друга. На луну
можно указать пальцем, но не нужно цепляться за палец. Если христианин не
может забыть Библию, а индус -- свою Гиту, тогда разрушается весь замысел. И
все становится бессмысленным, бесцельным и даже нерелигиозным,
антирелигиозным.
Приближаясь к Божественному, нужно помнить о своем уме. Если подходить
к Божественному через ум, Божественное окрашивается им. Если подходить к
Божественному без ума, без себя, не привнося человеческое, если подходить к
Божественному как к пустоте, как к ничто, без предвзятых мнений, без
пристрастия к определенной точке зрения, только тогда можно познать
бескачественность Божественного, и никак иначе. В противном случае все те
качества, которыми мы наделяем Божественное, принадлежат нашим человеческим
окнам. Мы навязываем их Божественному.
Означает ли это, что не следует использовать окна, чтобы смотреть на
небо?
Да. Лучше смотреть из окна, чем вообще не смотреть, но ничто не
сравнится с небом, не ограниченным окнами.
Но как же выйти из комнаты под открытое небо без помощи окна?
Можно пройти через окно, но не нужно оставаться у окна. Иначе окно так
навсегда и останется. Окно нужно оставить позади. Через него нужно пройти и
трансцендировать.
Когда находишься под открытым небом, слов нет -- пока не возвратишься
назад в комнату. Тогда все и начинается...
Да, можно вернуться назад. Но уже не таким, каким вы были раньше. Вы
познали не ограниченное моделями бесконечное. Тогда, даже глядя из окна, вы
знаете, что небо бескрайне. Окно вас уже не обманет. Даже если в комнате
темно и окна закрыты, вы все равно знаете, что есть бескрайнее небо. И вы
уже не можете быть прежним.
Однажды познав бесконечность, вы становитесь ею. Мы есть то, что мы
познали, прочувствовали. Познав безбрежное, бесконечное, вы и сами
становитесь бесконечностью. Узнать что-то значит быть этим. Знать любовь
значит быть любовью, знать молитву значит быть молитвой, знать Божественное
значит быть божественным. Знание есть реализация, видение есть бытие.
Могут ли все три окна стать одним?
Нет. Каждое окно остается таким, какое оно есть. Окно не изменяется,
изменяетесь вы. Эмоциональный человек выйдет и вернется через то же окно, но
теперь он не будет отрицать существования других окон, не будет против них.
Теперь он будет понимать других, он будет знать, что другие окна ведут в то
же самое небо.
Только побывав под открытым небом, узнаешь, что другие окна являются
частью того же самого дома. Теперь можно подходить к другим окнам, а можно и
не подходить. Все зависит от вас. В этом нет необходимости, одного окна
вполне достаточно. А такой, как Рамакришна, может ходить от окна к окну,
чтобы удостовериться в том, что небо везде одно. Все зависит от человека.
Можно заглядывать в другие окна, а можно и не заглядывать.
Вообще-то в этом нет необходимости. Достаточно один раз познать небо.
Но любознательный может заглядывать и в другие окна. Однако человек,
познавший открытое небо, уже не будет отрицать иные подходы. Он подтвердит,
что все окна выходят в одно и то же небо. Познавший небо становится
религиозным человеком, а не сектантом. Сектантский ум остается у окна; ум
религиозный выходит за его пределы.
Увидевший небо может бродить, подходить к разным окнам. Окон
бесконечное множество. Это основные окна, но не единственные. Есть так много
комбинаций.
Существует ли окно для каждого сознания, для каждого человека?
Да. Можно сказать, что каждый человек приходит к Божественному через
свое окно. И каждое окно значительно отличается от другого. Бесконечно
количество окон, бесконечно количество сект. Каждый человек -- это уже
отдельная секта. Два христианина не одинаковы. Один христианин может
отличаться от другого, как христианство отличается от индуизма.
Когда вы выходите под открытое небо, узнаете, что все различия
принадлежат дому, а не вам. Они никогда не принадлежали вам. Они относятся к
дому, в котором вы жили, через окна которого вы смотрели и чувствовали, но
не к вам как таковому.
Оказавшись под открытым небом, вы узнаете, что вы тоже часть неба, но
только живущая в доме, пространство внутри которого ничем не отличается от
пространства вне его. Выйдя на улицу, мы понимаем, что перегородки не
настоящие. Даже стена не является барьером для неба, она не разделяет небо
как таковое, она только создает видимость разделения -- это мой дом, а это
твой; пространство внутри моего дома -- мое, а внутри твоего дома -- твое.
Когда вы узнаете само небо, разделения исчезают. Тогда нет и индивидуумов.
Тогда волны теряются, и остается лишь океан. Вы возвращаетесь в дом. Теперь
вы ничем не отличаетесь от неба.
Создается впечатление, что очень немногие христиане, побывав в небе,
вернулись назад с таким пониманием.
Есть несколько таких. Святой Франциск Ассизский, Экхарт22, Беме23.
Но ведь они не рассказали нам, что небо всюду одно?
Они не могли этого сделать. Небо всегда одно и то же, но они не могли
рассказать о небе одинаково. Сообщения о небе неизбежно будут разными;
одинаково то, о чем говорится.
Для тех, кто не познал того, о чем сообщается, сам отчет будет всем.
Тогда различия воспринимаются очень остро. Но ведь само сообщение является
выборочным. Ведь целое невозможно сообщить; только часть целого может быть
отражена. И когда она сообщается, то умирает.
Святой Франциск способен рассказать только как святой Франциск. Он не
может рассказать, как Мухаммед, потому что сообщение не спускается с неба.
Сообщение идет от модели, от индивидуальности. Оно идет от ума: памяти,
образования, опыта; через слова, язык, общину; от образа жизни. Все это
определяет сообщение. Сообщение не может идти только от святого Франциска,
оно не может быть сугубо индивидуальным. Оно должно сообщаться, иначе его
никто не поймет.
Когда я говорю на моем собственном языке, никто не поймет его. Когда я
переживал небо, я переживал его без общения. В момент знания я совершенно
одинок. Нет слов, нет языка. Но сообщаю я об этом тем, кто этого не познал.
Я должен говорить на их языке. И я буду пользоваться тем языком, который я
знал до момента познания.
Святой Франциск использует язык христианства. Для меня все религии --
это только разные языки. Христианство -- особый язык, идущий от Христа.
Индуизм -- еще один язык; буддизм -- еще один язык. Вся разница в языке. И
если знаешь только один язык, а не само переживание, то различие будет
огромным.
Иисус говорит о "царствии Божием", чтобы быть понятым своей аудиторией.
Слово "царство" одними было понято правильно, а другими -- неправильно. И за
этим последовал крест и распятие. Те, кто понимал Иисуса, знали, что он имел
в виду под "царством", а те, кто не способен был понять, думали, что он
говорит о царстве на земле.
Иисус не мог употреблять слова Будды. Будда никогда бы не употребил
слово "царство". Для этого есть много причин. Иисус происходил из бедной
семьи и говорил на языке бедняков. Для бедного человека слово "царство"
необыкновенно выразительно, но для Будды в этом слове нет ничего
привлекательного, потому что он сам был царевичем. Это слово имело большое
значение для Иисуса и не имело никакого значения для Будды.
Будда стал нищим, а Иисус -- царем. Так должно было быть.
Противоположность становится значимой. Неизвестная противоположность
становится выразителем неизвестного. Для Будды самым неизвестным было
нищенство, и он принял форму неизвестного -- стал нищим. Для него "бхикху"
(нищий) стало самым значительным словом.
В Индии слово "бхикху" не употребляется, потому что здесь слишком много
нищих. Вместо этого мы говорим "свами" (хозяин). Когда человек отрешается и
становится саньяси, его называют "свами" -- хозяин. Но Будда, отрекшись,
стал "бхикху" -- нищим. Для Будды это слово имело какое-то значение, которое
оно не могло иметь для Христа.
Иисус мог использовать понятия иудейской культуры. Он понемногу изменял
кое-что, но не мог изменить весь язык, иначе его никто не понял бы. Так что,
по сути, он не был христианином. Когда появился святой Франциск,
христианская культура и ее язык уже развились. И святой Франциск был больше
христианином, чем сам Христос. Христос остался иудеем; он прожил жизнь
иудея. И иначе не могло быть.
Если вы рождены христианином, то христианство может не иметь для вас
столь большого значения. Чем лучше вы его знаете, тем более оно становится
бессмысленным, ибо тайна утеряна. Для христианина более привлекательным и
значимым может стать индуизм. Поскольку он неизвестен, индуизм может стать
выразителем непознаваемого.
Мне кажется, что человеку лучше не оставаться в рамках той религии, в
которой он родился. Положения и верования, данные ему от рождения, однажды
должны быть отвергнуты, иначе приключение невозможно начать. Не следует
оставаться там, где родился. Нужно идти в неизвестное и ощутить
животворность перемен.
Очень часто мы не понимаем самой сути того, что как нам кажется, мы
хорошо знаем. Христианин считает, что он знает христианство. Это становится
препятствием. Буддист считает, что он понимает буддизм, потому что знает
его, но именно это чувство знания и становится барьером. Только неизвестное
может иметь притягательную, оккультную, эзотерическую силу.
Нужно трансцендировать обстоятельства своего рождения. Ведь это
случайность, что один родился христианином, а другой -- индусом. Не следует
быть привязанным к условиям, данным рождением. Что касается религии, нужно
быть "дважды-рожденным". Идите, исследуйте неизведанные уголки. Только тогда
возникает трепет открытий.
Все религии, по сути, дополняют одна другую. Они должны работать друг
для друга и принимать друг друга. Христианин, индус, иудей -- все должны
познать восторг обращения. Восторг обращения в другую религию создает фон
для преображения. Приезжающий с Запада находит на Востоке что-то новое.
Восточный подход настолько иной, что его невозможно втиснуть в знакомые
категории. Все положения настолько противоположны тому, с чем вы знакомы,
что для понимания чего-нибудь нужно измениться самому.
То же самое происходит с тем, кто с Востока приезжает на Запад. Так и
должно быть. И чтобы это произошло, нужно быть открытым. Изменение
происходит под влиянием незнакомого, неизвестного.
В Индии мы не могли создать религию наподобие христианства. Мы не
способны создать теологию, Ватикан, Церковь. У нас есть храмы, но нет
Церкви. Восточный ум по природе своей нелогичен и поэтому обречен быть
хаотичным; он не может быть организован. Католический священник --
совершенно иное. Он воспитан быть частью организации. Он имеет свое место в
иерархии. И это срабатывает. Организация, иерархия логичны, поэтому
христианство смогло распространиться по всему миру.
Индуизм никогда никого не пытался обращать. Даже если кто-то сам
принимает индуизм, индусам до этого дела нет. Индуизм -- неорганизованная
религия, в ней нет института священнослужителей в том смысле, в каком он
существует в католицизме. Индуистский монах не принадлежит ни к какой
организации, иерархии, он идет сам по себе. Он не имеет никаких корней. Что
касается внешнего мира, такой подход оказывается поражением, но что касается
внутренней глубины, индивидуальности, такой подход ведет к успеху.
Свами Вивекананду очень привлекало христианство. Он основал Орден
Рамакришны по образцу католического священства. Это совершенно чуждо
Востоку. Это свойственно только Западу. У Вивекананды был совсем не
восточный тип ума. И в той мере, в какой Вивекананда обладал западным умом,
святой Франциск и Иоганн Экхарт имели восточный тип ума. По сути, они
принадлежат Востоку.
Сам Иисус Христос тоже принадлежит Востоку; христианство же принадлежит
Западу. Иисус по природе своей восточный человек, он был против всякой
церкви, против организаций. В этом состоял конфликт. Западный ум мыслит
терминами логики, разума, системы, доказательства. Он не способен проникнуть
глубоко; он остается на поверхности. Он идет вширь, но не вглубь.
Таким образом организованные религии подобны занавесу. И чтобы мы могли
увидеть небо, они должны уйти?
Да. Они закрывают небо. Они являются помехами.
Должен ли западный ум расшириться подобно восточному уму?
Западный ум преуспевает в науке, но не может преуспеть в религиозном
сознании. Когда на Западе рождается религиозный ум, он, по сути своей,
восточного типа. Таким восточным качеством отличаются умы Экхарта и Беме. А
когда на Востоке рождается научный ум, он обязательно будет западного типа.
Запад и Восток здесь не географические понятия. "Запад" значит
аристотелевский тип. "Восток" значит не-аристотелевский ум. "Запад" означает
равновесие, "Восток" -- отсутствие равновесия. "Запад" означает
рациональное, "Восток" -- иррациональное.
Тертуллиан24 был одним из самых восточных умов на Западе. Он сказал: "Я
верю в Бога, потому что верить невозможно. Я верю в Бога, потому что это
абсурдно". В этом основа восточного подхода: потому что это абсурдно. На
Западе так не скажут. На Западе скажут, что верить следует только тому, что
рационально, логично. Иначе все это поверья, предрассудки.
Экхарт тоже восточный человек. Он утверждает: "Когда верят в возможное,
это не вера. Когда верят в доказательства, это не религия. Это области
науки. Только когда вы верите в абсурдное, в ваш ум проникает нечто из
запредельного". Это не западное понимание, оно принадлежит Востоку.
У Конфуция западный ум. На Западе хорошо понимают Конфуция, но совсем
не воспринимают Лао-цзы. Лао-цзы говорит: "Ты глуп уже потому, что
рационален. Недостаточно быть только разумным и рациональным. Иррациональное
тоже должно иметь свое место для существования. Только тот разумен, кто
одновременно рационален и иррационален".
Полностью рациональный человек не может быть разумным. Разум имеет
темный уголок иррационального. Ребенок выходит из мрака чрева. Цветок
рождается во тьме корней. Нельзя отрицать тьму; она лежит в основе. Это
самое значительное и животворящее явление.
Западный ум вносит в мир свой вклад -- науку, но не религию. Восточный
ум может дать только религию, но не науку, не технологию. Наука и религия
взаимно дополняют друг друга. Если мы сумеем понять их различия и
взаимодополняемость, то из этого может родиться лучшая мировая культура.
Тот, кому нужна наука, должен обращаться к Западу. Но если Запад
создаст религию, она не поднимется выше богословия. На Западе вы сами себе
приводите доказательства в пользу существования Бога. Доказательства Бога!
Для Востока это просто непостижимо. Нельзя доказать существование Бога. Сама
такая попытка бессмысленна. То, что можно доказать, не Бог; это научный
вывод. На Востоке мы говорим, что Божественное недоказуемо. Когда вам