Страница:
Пока Иннокентий переваривал мою тираду, я ткнула автомат в нужную кнопку, и тот, капитулируя, выдал мне шоколадный батончик с орехами.
– Не в этом дело, – наконец сказал Иннокентий. – Ну не подруга, ну любовница или невеста… Неважно. Смысл в том, что она ему изменяла, а парень переживал и не знал, что делать. Ходил и ныл – кто виноват, что делать, куда катится мир…
– Дело было в России? – предположила я.
– Может быть, хотя… Не помню.
– Ну и где кульминация твоей истории?
– Кульминация в том, что я ему сказал – ты не виноват, парень. Это всё ваш король – не следит за моралью и нравственностью подданных, сам подает дурной пример, развратничая с актрисами, вот женщины совсем стыд и совесть потеряли…
– И?..
– Знаешь, оказывается, он пошел и убил своего короля, – Иннокентий выглядел по-настоящему потрясенным. – Но я-то просто пошутил, я совсем не это имел в виду, я пошутил…
Я вздохнула.
– Наверное, в следующий раз ты расскажешь, как звал Иисуса на рыбалку, а он тебя не послушал и пошел в Гефсиманский сад.
– Иисуса? Какого именно?
Самое возмутительное, что Иннокентию удавалось сохранять совершенно серьезное выражение лица.
– Кеша, я все больше понимаю людей, которые заковывали тебя в цепи, запирали в подвал, а потом выбрасывали ключ.
– Нет, не понимаешь. Меня ведь сажали не за мои воспоминания…
– Прости, я забыла. Тебя сажали за похищения девушек. Это совсем другое дело.
– Я всего лишь хотел, чтобы у меня была семья. Как и у всех. Жена, дети…
– Мне тебя жаль, – говорю я, доедая батончик. – И я даже плачу. Но про себя. Сдерживаю рыдания невероятным усилием воли.
Иннокентий кладет мне руку на плечо. Я в удивлении оборачиваюсь и вижу на его лице не грусть и не печаль, а именно скорбь, причем глубинную, основательную и настолько древнюю, что даже непонятно, как с такой скорбью можно жить.
– Ты не понимаешь, – говорит Иннокентий, и я с ним полностью согласна. – Ты не понимаешь, что это такое – быть одному на протяжении тысячи лет. Не знать, кто ты и зачем ты здесь. Видеть вокруг чужие расы и не видеть ни единого существа, похожего на тебя. Иногда… Иногда это очень тяжело, Настя.
– Ага, – механически соглашаюсь я.
– Но даже если это очень тяжело, я не могу никуда от этого деться, потому что… Ты знаешь.
Да, я знаю. Потому что Иннокентий не может умереть. Он пытался – бесполезно. Другие тоже пытались, и совсем не из чувства сострадания. Результат – тот же. Получается, что Иннокентий, если хотите, бессмертен.
А еще в некоторых азиатских странах его прозвали Кащей, это означает что-то вроде «вечный узник». Прозвище более чем обоснованное, учитывая, сколько лет Иннокентий провел в тюрьмах и подземельях. Последний раз он провисел на цепях в подвале родового особняка Гарджели лет сорок, не меньше. Я вытащила Иннокентия оттуда. Теперь мы вроде как приятели. Несмотря на существенную разницу в возрасте. Несмотря на то, что у нас есть взаимные долги. Он должен мне две шоколадки. Я ему должна два пальца. Его пальца, не мои.
– Тысяча лет одиночества, – продолжает Иннокентий. – Это серьезная штука…
– Да уж, – соглашаюсь я. – Это тебе не баран чихнул.
– А может, и не тысяча, а может, и больше… Я ведь не помню точно…
– Знаешь что, – поворачиваюсь я к Иннокентию – Терпеть не могу, когда ты ноешь. У всех есть свои проблемы. У бессмертных – свои, у смертных вроде меня – свои. Просто постарайся найти что-то приятное в своем положении.
– Легко, – отозвался Иннокентий. – Я сильно экономлю на подарках родственникам.
Я состроила сомневающуюся гримасу.
– И это всё?
– И еще когда у тебя в запасе куча времени, можно ко всему привыкнуть…
– Все простить… – подхватила я.
Иннокентий отрицательно покачал головой.
– Нет? – переспросила я.
– Нет, – сказал он.
– Соня?
– Соня, – сказал Иннокентий, подумал и добавил: – Никогда.
В свой первый день в Лионее Настя мало что увидела – нужно было отдохнуть после перелета, нужно было подождать, пока утрясутся какие-то неведомые, но, очевидно, многочисленные формальности, без соблюдения которых Насте и шагу невозможно было ступить за пределы гостиничного вестибюля. И чаще всего в тот день она слышала слово «Протокол». По Протоколу следовало делать то, и ни в коем случае не следовало делать это; по Протоколу можно было ходить туда и упаси бог, если на три шага дальше. Все эти знания Протокола содержались в голове и в ноутбуке негритянки в брючном костюме абсолютно протокольного серого цвета; по-русски негритянка не разговаривала, поэтому сначала она общалась с Армандо, а потом терпеливо ждала, пока тот переведет все Насте. Через какое-то время Настя стала чувствовать себя не просто Настей, а ужатой до размеров одного человека международной делегацией, находящейся в эпицентре немыслимо сложного дипломатического конфликта, который куда проще обставить сотней разных протоколов, чем разрешить.
Все это происходило в холле отеля «Оверлук», причем в специальном его секторе, отгороженном от посторонних взглядов конструкцией из цветного стекла и керамики, поверх которой расползались змейками какие-то экзотические растения. Настя некоторое время разглядывала эту символическую границу, которую все по тому же Протоколу следовало провести между нею и остальными гостями отеля, а потом повернулась к другому гостю отеля, который также был помещен в этот особый сектор, но, похоже, не испытывал по этому поводу никаких душевных терзаний.
– Это надолго? – шепотом спросила Настя.
– Не знаю, – сказал Иннокентий, рассматривая свои забинтованные кисти. – В Протоколе я не силен. Одно могу сказать – плохо, что Смайли уехал. Без него мы тут пропадем. Я имею в виду, что без него каждый мелкий чиновник будет вытирать о нас ноги и по три часа зачитывать свои любимые параграфы из Протокола.
– Но ведь Армандо остался…
– Армандо вроде бы неплохой парень, но он всего лишь человек Смайли, один из многих. Он вынужден следовать Протоколу, а это значит, что мы умрем в этих креслах от голода и скуки. Это я шучу, – пояснил Иннокентий. – В том смысле, что тебя-то можно уморить голодом, а у меня просто сильно испортится настроение…
– Я оценила твою шутку. Кстати, а как насчет рук?
– Что именно в моих руках тебя интересует?
– Ты вроде бессмертен, но руки у тебя…
– С ними все будет в порядке, не волнуйся. Время лечит раны – это сказано именно про меня.
– Неужели?
– Ты ведь не видела меня в тот день, когда все случилось?
– Ты имеешь в виду, когда за нами гнался Давид Гарджели с армией упившихся кофе гномов?
– Гномы – не самая худшая часть его помощников, хотя пахли они и вправду ужасно… Я бы еще добавил – это был тот самый день, когда твой друг Филипп Петрович сдал меня Давиду Гарджели за возможность беспрепятственно уйти из подземелья.
– Мне очень жаль, но…
Иннокентий тихо засмеялся. Негритянка неодобрительно посмотрела на него поверх очков и вернулась к Протоколу.
– Что смешного? – шепотом спросила Настя.
– Ну о чем тут жалеть? Он мог выкрутиться за мой счет, значит, он должен был так поступить. Я бы на его месте поступил точно так же. И не забывай одну небольшую деталь: я бессмертен, а он – нет, ты – тоже. Поэтому я думаю, что Филипп ни секунды не колебался. А если учесть, что гранаты мне подсунул тоже он…
– Это Филипп Петрович дал тебе гранаты?
– И у меня не было никаких сомнений насчет того, как их использовать. Я дал вам немного отойти, а потом…
– Ты взорвал Давида Гарджели? – с ужасом произнесла Настя.
– Вряд ли, – с явным сожалением сказал Иннокентий. – Он стоял слишком далеко, между нами толпились все эти вонючие гномы, вот их-то и порвало в куски в первую очередь. Правда, при взрыве еще обвалился потолок, но это было не в той стороне, где стоял Гарджели, не со стороны дома, а со стороны подземного хода. Если помнишь, гномы наделали там дырок в потолке…
Настя кивнула. Она помнила. Это была та еще ночь. Ее можно было принять за материализовавшийся кошмар, вылезший из чьего-то больного подсознания. Хотя… Теперь, месяц спустя, почти все события той ночи получили свои логичные объяснения, и среди них не осталось ни галлюцинаций, ни миражей, ни фантасмагорий. Чистый реализм.
– Так вот, – продолжал Иннокентий. – Ты ведь не видела меня сразу после взрыва? Должен тебе сказать, зрелище было не из приятных. Я, конечно же, себя не видел в зеркале, но могу представить… Кусок паленого мяса, заваленный землей и камнями.
– Фу, – непроизвольно отозвалась Настя.
– Вот именно. Так и я сам себе и сказал: «Фу, Иннокентий, опять ты валяешься в какой-то канаве! В твоем-то возрасте…» Однако время лечит, Настя. Когда на развалинах появился Люциус, я уже был в форме. Если не считать рук. И если не считать дикой боли во всем теле.
– А эту боль ты глушил вином…
– А что делать? Вот это тело, – Иннокентий постучал себя по груди. – Оно способно на регенерацию, но фирма-изготовитель не предусмотрела обезболивания во время регенерации, пришлось решать проблему самостоятельно…
– Это сколько же ты не просыхал? Неделю?
– Глупо об этом спрашивать меня, потому что, как ты верно заметила, я находился в непросохшем состоянии… Понимаешь, взрывом обвалило не только потолок подземного хода, но и часть стены, за которой находился винный погреб брата Макса. Помнишь брата Макса?
Настя кивнула. Брат Макс был вампиром, первым вампиром, с которым Настя свела знакомство, а потому забыть его было сложно.
– Винный погреб? – Настя нахмурилась. Она помнила пыльные донышки бутылок, мимо которых они с Иннокентием и Филиппом Петровичем бежали в ту ночь, но ведь…
– Разве там было вино? Мне кажется, там хранились запасы…
– Крови? Да, и это тоже. Но я в состоянии отличить кровь от вина, не волнуйся. Могу сказать одно – мои отношения с братом Максом испорчены навсегда. Один взрыв в подвале чего стоит, а уж опустошение винного погреба… В Старых Пряниках мне теперь появляться не стоит. Хотя бы ближайшие лет сто.
Настя согласилась. Ее саму в Старые Пряники тоже не тянуло. Вообще, если задуматься, ей не хотелось возвращаться ни в одно из мест, где она побывала за последние семь месяцев. С некоторыми из этих мест были связаны неприятные воспоминания, некоторые были просто опасны для жизни. Настя словно двигалась по дороге с односторонним движением, и эта дорога привела ее в особый сектор вестибюля лионейского отеля «Оверлук». Здесь было до зевоты скучно, но пути назад отсюда не было.
Поэтому Настя терпеливо ждала, пока негритянка в сером брючном костюме исчерпает свой запас познаний в протокольных тонкостях.
И конечно же, она дождалась: не прошло и четырех часов, как негритянка одарила Армандо протокольной улыбкой, закрыла ноутбук и удалилась. Армандо обернулся, чтобы сообщить Насте радостную новость, но затем решил, что новость никуда не убежит. Он осторожно накрыл спящую девушку своим пальто и сел в кресло напротив. Так он мог наблюдать и за спящей Настей, и за бодрствующим Иннокентием. Впрочем, только очень внимательный наблюдатель смог бы определить, что мужчина, развалившийся в углу дивана, на самом деле не спит, а просто лежит с полуприкрытыми глазами. Армандо был как раз таким наблюдателем, поэтому он не удивился, когда некоторое время спустя Иннокентий тихо проговорил:
– Лионея – странное место…
– Что в ней странного? – вежливо поддержал разговор Армандо.
– Многие считают, что это сердце мира. Но каждый раз, как я попадаю сюда, я не чувствую в этом сердце жизни. Если оно еще и бьется, то все медленнее и медленнее… Может быть, скоро оно перестанет биться вообще, и, что самое интересное, мир этого не заметит. Вот это я считаю странным, Армандо.
– У вас еще будет время обсудить эти глубокие мысли с дознавателем.
– Ко мне пришлют дознавателя?
– Совершенно верно. Амбер Андерсон отдала необходимые распоряжения.
– Амбер Андерсон, – вздохнул Иннокентий. – Так это она заинтересовалась мной… А я-то надеялся, что меня закинули в самолет случайно, вместе с прочим багажом…
– В мире мало случайных совпадений. И твой случай – не из этого малого числа.
– Согласен. Тебя ведь тоже неслучайно приставили к ней, – Иннокентий качнул головой в сторону спящей Насти.
– Меня назначил Смайли.
– Да, конечно. Он выбрал тебя, потому что знает…
– Что он знает?
– Что в случае необходимости ты сможешь ее убить. У тебя есть опыт, Армандо. Правда?
– В случае необходимости я смогу убить даже тебя.
– Вы все только обещаете, – вздохнул Иннокентий. – Только обещаете…
Нас с Армандо познакомил Смайли. Точнее, он приставил Армандо ко мне в качестве персонального опекуна и телохранителя. Это случилось на второй или третий день после моего приезда из Старых Пряников в отель «Глория», а отель «Глория» тогда был чем-то вроде штаб-квартиры королевской службы безопасности на время поисков Дениса Андерсона. А Денис Андерсон был моим парнем и по совместительству наследником королевского трона Лионеи. Так вот, возвращаясь к Армандо: я вышла из номера, чтобы отыскать Смайли, и через некоторое время обнаружила, что за мной молчаливой тенью следует высокий брюнет лет тридцати. Это я помню. Чего я не помню, так это в какой момент Армандо перестал быть моей молчаливой тенью и превратился в… Я хотела написать «в моего ангела-хранителя», но потом решила, что это будет слишком банально. Тем более что по пути из отеля «Глория» в аэропорт Шереметьево и далее в Лионею охранять меня было не от кого, а если бы и была опасность, так ведь Р.Д. Смайли путешествовал в компании двух дюжин охранников, готовых к любым неожиданностям.
Так что таланты Армандо в области сохранения меня от напастей оставались до поры до времени непроявленными, а уж насчет ангела… Почему-то с некоторых пор я не могу воспринимать это слово как комплимент.
Кем же он тогда стал? Пожалуй, Армандо стал самым близким для меня человеком, учитывая, что в Лионее я никого не знала. Денис Андерсон пропал, Филипп Петрович лежал в больнице, Смайли был по горло занят делами… Ах да, и Смайли к тому же был гномом, а не человеком. Что не мешало ему возглавлять королевскую службу безопасности. Еще был Иннокентий, но и он не был человеком, к тому же, когда я проснулась на кожаном диване в холле лионейского отеля «Оверлук», Иннокентия рядом не было. Армандо сказал, что у королевской службы безопасности возникли кое-какие вопросы к нему; потом я узнала, что Иннокентий находится где-то на верхних этажах того же отеля, но не в качестве дорогого гостя, а в качестве заключенного под домашний арест. Почему-то меня это не удивило.
Вот так мой круг общения сузился до одного-единственного человека, Армандо. Не ангел, но и не молчаливая тень. Просто человек, который пытался мне помочь. В тех обстоятельствах и это было немало.
Впрочем, была еще Амбер Андерсон, старшая сестра Дениса. Она тоже пыталась помочь мне найти место в этой жизни.
По-своему.
Утром второго дня Настю накрыла депрессия. Она ухватила ее настолько по-хозяйски цепко, что Настя заскучала по Монаховой, по университетскому общежитию, по обеденным перерывам в магазине женской одежды, где она подрабатывала несколько месяцев…
Наверное, это было чрезвычайно глупо – лежать в огромной постели шикарного гостиничного номера шикарной гостиницы посреди шикарной европейской столицы, будучи при этом личной гостьей королевской семьи, и чувствовать себя глубоко несчастной. Однако Настя чувствовала себя именно так. Она немного поплакала, но это не помогло; нужно было выговориться и услышать в ответ нечто утешительное, некую гарантию, что все будет хорошо, что ее утренняя тоска – результат авиаперелета, смены часовых поясов, незнакомой обстановки и еще миллиона разных мелочей, которые вскоре перестанут иметь какое-либо значение.
Поскольку вокруг не было никого, кто бы мог эти слова произнести, Настя решила сама сказать это, сначала про себя, потом вслух. Звучало неубедительно. Тогда Настя подумала, что надо записать эту утешительную речь на бумаге, а потом попросить, чтобы ее прочитал вслух кто-то авторитетный – типа Армандо или Смайли, а лучше, чтобы сам король Утер, отец Дениса. Хотя, наверное, это было бы уже наглостью с ее стороны.
Часы на прикроватном столике показывали начало двенадцатого, когда депрессия тактично уступила место легкому беспокойству: если она особый гость королевской семьи, специально привезенный чартерным рейсом бог знает откуда, если она – как ни странно это звучит – без пяти минут невеста наследника престола, то почему тогда молчит телефон и никто не стучит в дверь? Она что, никому не нужна? Ее привезли в Лионею, чтобы она валялась в постели сутки напролет? Про нее забыли?!
Почему-то при этом Насте сразу вспомнилась Амбер Андерсон, брошенное ею в аэропорту: «Зачем ты привез ее с собой?» Тут наверняка дело было не только в личной неприязни – хотя откуда было ей взяться, они с Амбер ведь даже не перекинулись парой слов, – тут наверняка были замешаны какие-то более сложные вещи, типа придворных интриг и тому подобной ерунды, которые неплохо смотрятся на страницах исторических романов, но если сама оказываешься посреди этой фигни… Ой-ой-ой.
Депрессия любезно вернулась, и Настя поспешно натянула одеяло на голову, продолжая следовать череде пугающих мыслей. Наверняка у них тут в Лионее тысячелетние традиции плетения интриг и заговоров вокруг королевского престола, и Амбер, несомненный ас в этих делах, думает о Насте как о расчетливой стерве, которая коварно обольстила Дениса и таким образом попыталась затесаться в славную династию Андерсонов. Хм-м-м… Мысль о себе как о коварной соблазнительнице внезапно согрела Настино самолюбие. Мысль о себе как о расчетливой стерве была не столь вдохновляющей, но все равно лучше, чем образ плаксы, которая уже несколько часов никак не может заставить себя вылезти из-под одеяла.
Настя нахмурилась. Действительно, хватит быть плаксой, пора стать коварной стервой и… И что? Подняться наконец с постели, отдернуть шторы и посмотреть на страну, в которой ей предстоит жить? Нет, не так. Подняться с постели, отдернуть шторы и посмотреть на страну, которой ей предстоит править!
Упс. Это она сказала вслух? Нет? Какое счастье. Давайте все-таки действовать постепенно. Сначала встанем с постели, потом умоемся… А потом уже подумаем о борьбе за власть… В которой у Насти не будет никакого шанса и которую лучше и не начинать, потому что если Амбер Андерсон и ее приспешники (Настя не сомневалась, что у той есть приспешники; в ее представлении это были такие подобострастно ссутулившиеся люди, которые все время спешили, чтобы не отстать от своей хозяйки, поэтому они и звались приспешниками; у Амбер Андерсон их была наверняка целая куча) начнут относиться к Насте как к коварной стерве, алчущей власти… М-да, недолго Настя против них продержится. А проще говоря, Настю съедят с тапочками.
Отсюда напрашивался вопрос – зачем я сюда вообще приехала? Может, стоило сбежать от Смайли? Чтобы неминуемо попасть в руки либо Давида Гарджели, либо майора Покровского и его таинственных хозяев? Ответ отрицательный.
Ну тогда… Ну тогда она все-таки решила поддаться на собственные уговоры, встать с постели и отдернуть шторы, чтобы посмотреть на страну, которая… Которая на самом деле была ей совершенно незнакома, и, наверное, первым делом стоило ее узнать, а уж потом решать, хочет ли Настя ею править или хочет бежать отсюда со всех ног.
Настя по-прежнему не была уверена в своих властных амбициях, но, глядя с высоты гостиничного номера на полуденную Лионею, она решила, что по меньшей мере попытается понять эту страну.
С тех пор я часто смотрела на Лионею из окна гостиничного номера. Я видела ее весной и осенью, утром и ночью, я видела ее в дни праздников и в дни печали. Я не могу сказать, что до конца поняла ее, по одной простой причине – той Лионеи, которую, отдернув шторы, увидела девятнадцатилетняя Настя Колесникова, больше не существует. Точнее, она умирает, она исчезает с лица земли. Ее огни медленно гаснут, ее улицы, никогда и прежде не бывшие многолюдными, окончательно пустеют.
Сегодня я тоже смотрела на Лионею из окна гостиничного номера.
Я увидела страну, в которой всем нам предстоит умереть.
Оказалось, что если хорошенько протереть глаза и осмотреться, то в соседней комнате можно обнаружить мобильный телефон и ноутбук. Их оставил вчера вечером Армандо, однако полусонная Настя тогда просто кивнула в ответ на появление этих предметов и тут же про них забыла. В мобильнике нашлись номера Армандо, Смайли и администратора гостиницы. О чем говорить с администратором, Настя не знала, на Смайли она была слегка обижена за вчерашнее, оставался Армандо.
– Анастасия?
– Она самая. Э-э-э…
– Да, я слушаю.
– Короче, я вот тут сижу в гостинице…
– Так.
– И я не знаю, что мне делать.
– То есть?
– Я проснулась, и я не знаю, что мне теперь делать. Мне надо куда-то идти или надо сидеть в номере и ждать? Мне нужно будет встречаться с королем или с этой дурой Амбер? Что мне вообще можно делать? Я помню, что вчера негритянка два часа объясняла тебе этот дурацкий Протокол, ну так просвети меня, только вкратце…
– На самом деле четыре часа.
– Что?
– Негритянка объясняла мне Протокол четыре часа, просто вы под конец заснули.
– Неважно. Что мне делать?
– Вкратце, у вас свободный день. Можете погулять по городу, осмотреть достопримечательности.
– А как насчет поесть?
– Это не запрещено.
– Но… Деньги?
– Анастасия, вы личный гость королевской семьи.
– И что это значит?
– Деньги вам не нужны. Просто звоните администратору и заказывайте что угодно.
– Круто. На алкоголь это тоже распространяется? – Да.
– Очень круто, потому что есть сильное желание напиться.
– Я могу чем-то помочь?
– В смысле составить компанию? Вполне…
– Нет, я о другом. Желание напиться вызвано…
– Тем, что мне тошно. Было, по крайней мере.
– Рекомендую прогулку по городу. Хотите – пешком, хотите – на специальном такси….
– Тоже на халяву?
– Несомненно.
– Мне уже не так тошно, Армандо, спасибо.
– Это моя работа, Анастасия.
– Что ты заканчивал, чтобы устроиться на такую работу? Просто интересно…
– Это передается по наследству.
– Так я и знала, сплошной блат кругом…
– Сплошной что?
– Неважно. А разве ты не должен быть рядом со мной, если я отправлюсь разгуливать по Лионее? Вдруг я потеряюсь? Вдруг на меня нападут?
– Здесь очень сложно потеряться, – заверил Армандо. – И здесь вполне безопасно. Хотя, если хотите, я могу сопровождать вас…
– Я подумаю над этим предложением. А ты вообще сейчас где?
– В здании королевской службы безопасности. Это недалеко от гостиницы. Впрочем, в Лионее все недалеко друг от друга. Так что, нуждаетесь в эскорте или будете наслаждаться свободой?
– А ты там сильно занят, на своей службе?
– Достаточно.
– Это из-за письма, которое мы привезли?
– Из-за письма тоже.
– Король уже вскрыл письмо?
– Хм-м…
– Да? Или нет?
– Это довольно сложный вопрос, Анастасия.
– И он напрямую касается меня, Армандо. Да или нет?
– И да, и нет.
– Как это?
– Это не совсем письмо, Анастасия.
– Неужели? А что же это? Чайник? А было так похоже на письмо!
– Анастасия, у меня есть предложение. Давайте встретимся в пять часов возле здания КСБ…
– Возле чего?
– Королевской Службы безопасности.
– Ты всем девушкам назначаешь там свидания?
– Нет, только вам, потому что, вероятно, с вами захочет пообщаться Смайли.
– Передай ему, что я на него обиделась за вчерашнее. Он забыл меня в аэропорту, как будто я чемодан или еще хуже…
– Хуже чемодана? – уточнил Армандо. – Настя, скажите это ему лично.
– А ты что, боишься его?
– Я боюсь, что не подберу правильных слов, чтобы выразить ваши оскорбленные чувства, Анастасия.
– Это что, ирония?!
– Как можно. Я ведь на работе.
– На работе… – повторила Настя, уже отложив телефон. – Он на работе. Иннокентий под домашним арестом. Филипп Петрович в больнице. Монахова в России. Денис у Горгон. Все на своих местах. Только я непонятно где. Где я?
Ответ «В Лионее» ее категорически не устраивал, потому что пока не было понятно, что скрывается под этим географическим названием: работа, домашний арест, санаторий, ловушка или же просто место, где ей предстоит страдать от тоски и одиночества, сожалея об очередном неверном выборе.
Лионейские такси были похожи на упитанных синих жуков, и Настя, устроившись на заднем сиденье, почему-то почувствовала себя Дюймовочкой из сказки; не в смысле маленького роста, а в смысле того, что к Дюймовочке тоже все время клеились какие-то странные типы вроде слепого крота; а потом прилетел принц (вроде бы на стрекозе?) и увез в волшебную страну. И хотя в сказке эти важные вопросы оставались неразъясненными, но, наверное, Дюймовочка тоже поначалу психовала, очутившись в незнакомом городе, побаивалась родственников своего принца, плакала в подушку, а потом пыталась успокоиться, вытащив саму себя за уши на экскурсию по городу. Однако у Дюймовочки, по крайней мере, был рядом ее принц, а у того наверняка имелась жилетка, куда в случае чего можно было пореветь. У Насти же не было и этого, зато была пластиковая карточка с неограниченным кредитом, и, как обещал Армандо, ее с радостью должны были принимать во всех лионейских магазинах. По крайней мере, проблемы с покупкой мелкооптовой партии носовых платков не должно было возникнуть.
– Не в этом дело, – наконец сказал Иннокентий. – Ну не подруга, ну любовница или невеста… Неважно. Смысл в том, что она ему изменяла, а парень переживал и не знал, что делать. Ходил и ныл – кто виноват, что делать, куда катится мир…
– Дело было в России? – предположила я.
– Может быть, хотя… Не помню.
– Ну и где кульминация твоей истории?
– Кульминация в том, что я ему сказал – ты не виноват, парень. Это всё ваш король – не следит за моралью и нравственностью подданных, сам подает дурной пример, развратничая с актрисами, вот женщины совсем стыд и совесть потеряли…
– И?..
– Знаешь, оказывается, он пошел и убил своего короля, – Иннокентий выглядел по-настоящему потрясенным. – Но я-то просто пошутил, я совсем не это имел в виду, я пошутил…
Я вздохнула.
– Наверное, в следующий раз ты расскажешь, как звал Иисуса на рыбалку, а он тебя не послушал и пошел в Гефсиманский сад.
– Иисуса? Какого именно?
Самое возмутительное, что Иннокентию удавалось сохранять совершенно серьезное выражение лица.
– Кеша, я все больше понимаю людей, которые заковывали тебя в цепи, запирали в подвал, а потом выбрасывали ключ.
– Нет, не понимаешь. Меня ведь сажали не за мои воспоминания…
– Прости, я забыла. Тебя сажали за похищения девушек. Это совсем другое дело.
– Я всего лишь хотел, чтобы у меня была семья. Как и у всех. Жена, дети…
– Мне тебя жаль, – говорю я, доедая батончик. – И я даже плачу. Но про себя. Сдерживаю рыдания невероятным усилием воли.
Иннокентий кладет мне руку на плечо. Я в удивлении оборачиваюсь и вижу на его лице не грусть и не печаль, а именно скорбь, причем глубинную, основательную и настолько древнюю, что даже непонятно, как с такой скорбью можно жить.
– Ты не понимаешь, – говорит Иннокентий, и я с ним полностью согласна. – Ты не понимаешь, что это такое – быть одному на протяжении тысячи лет. Не знать, кто ты и зачем ты здесь. Видеть вокруг чужие расы и не видеть ни единого существа, похожего на тебя. Иногда… Иногда это очень тяжело, Настя.
– Ага, – механически соглашаюсь я.
– Но даже если это очень тяжело, я не могу никуда от этого деться, потому что… Ты знаешь.
Да, я знаю. Потому что Иннокентий не может умереть. Он пытался – бесполезно. Другие тоже пытались, и совсем не из чувства сострадания. Результат – тот же. Получается, что Иннокентий, если хотите, бессмертен.
А еще в некоторых азиатских странах его прозвали Кащей, это означает что-то вроде «вечный узник». Прозвище более чем обоснованное, учитывая, сколько лет Иннокентий провел в тюрьмах и подземельях. Последний раз он провисел на цепях в подвале родового особняка Гарджели лет сорок, не меньше. Я вытащила Иннокентия оттуда. Теперь мы вроде как приятели. Несмотря на существенную разницу в возрасте. Несмотря на то, что у нас есть взаимные долги. Он должен мне две шоколадки. Я ему должна два пальца. Его пальца, не мои.
– Тысяча лет одиночества, – продолжает Иннокентий. – Это серьезная штука…
– Да уж, – соглашаюсь я. – Это тебе не баран чихнул.
– А может, и не тысяча, а может, и больше… Я ведь не помню точно…
– Знаешь что, – поворачиваюсь я к Иннокентию – Терпеть не могу, когда ты ноешь. У всех есть свои проблемы. У бессмертных – свои, у смертных вроде меня – свои. Просто постарайся найти что-то приятное в своем положении.
– Легко, – отозвался Иннокентий. – Я сильно экономлю на подарках родственникам.
Я состроила сомневающуюся гримасу.
– И это всё?
– И еще когда у тебя в запасе куча времени, можно ко всему привыкнуть…
– Все простить… – подхватила я.
Иннокентий отрицательно покачал головой.
– Нет? – переспросила я.
– Нет, – сказал он.
– Соня?
– Соня, – сказал Иннокентий, подумал и добавил: – Никогда.
3
В свой первый день в Лионее Настя мало что увидела – нужно было отдохнуть после перелета, нужно было подождать, пока утрясутся какие-то неведомые, но, очевидно, многочисленные формальности, без соблюдения которых Насте и шагу невозможно было ступить за пределы гостиничного вестибюля. И чаще всего в тот день она слышала слово «Протокол». По Протоколу следовало делать то, и ни в коем случае не следовало делать это; по Протоколу можно было ходить туда и упаси бог, если на три шага дальше. Все эти знания Протокола содержались в голове и в ноутбуке негритянки в брючном костюме абсолютно протокольного серого цвета; по-русски негритянка не разговаривала, поэтому сначала она общалась с Армандо, а потом терпеливо ждала, пока тот переведет все Насте. Через какое-то время Настя стала чувствовать себя не просто Настей, а ужатой до размеров одного человека международной делегацией, находящейся в эпицентре немыслимо сложного дипломатического конфликта, который куда проще обставить сотней разных протоколов, чем разрешить.
Все это происходило в холле отеля «Оверлук», причем в специальном его секторе, отгороженном от посторонних взглядов конструкцией из цветного стекла и керамики, поверх которой расползались змейками какие-то экзотические растения. Настя некоторое время разглядывала эту символическую границу, которую все по тому же Протоколу следовало провести между нею и остальными гостями отеля, а потом повернулась к другому гостю отеля, который также был помещен в этот особый сектор, но, похоже, не испытывал по этому поводу никаких душевных терзаний.
– Это надолго? – шепотом спросила Настя.
– Не знаю, – сказал Иннокентий, рассматривая свои забинтованные кисти. – В Протоколе я не силен. Одно могу сказать – плохо, что Смайли уехал. Без него мы тут пропадем. Я имею в виду, что без него каждый мелкий чиновник будет вытирать о нас ноги и по три часа зачитывать свои любимые параграфы из Протокола.
– Но ведь Армандо остался…
– Армандо вроде бы неплохой парень, но он всего лишь человек Смайли, один из многих. Он вынужден следовать Протоколу, а это значит, что мы умрем в этих креслах от голода и скуки. Это я шучу, – пояснил Иннокентий. – В том смысле, что тебя-то можно уморить голодом, а у меня просто сильно испортится настроение…
– Я оценила твою шутку. Кстати, а как насчет рук?
– Что именно в моих руках тебя интересует?
– Ты вроде бессмертен, но руки у тебя…
– С ними все будет в порядке, не волнуйся. Время лечит раны – это сказано именно про меня.
– Неужели?
– Ты ведь не видела меня в тот день, когда все случилось?
– Ты имеешь в виду, когда за нами гнался Давид Гарджели с армией упившихся кофе гномов?
– Гномы – не самая худшая часть его помощников, хотя пахли они и вправду ужасно… Я бы еще добавил – это был тот самый день, когда твой друг Филипп Петрович сдал меня Давиду Гарджели за возможность беспрепятственно уйти из подземелья.
– Мне очень жаль, но…
Иннокентий тихо засмеялся. Негритянка неодобрительно посмотрела на него поверх очков и вернулась к Протоколу.
– Что смешного? – шепотом спросила Настя.
– Ну о чем тут жалеть? Он мог выкрутиться за мой счет, значит, он должен был так поступить. Я бы на его месте поступил точно так же. И не забывай одну небольшую деталь: я бессмертен, а он – нет, ты – тоже. Поэтому я думаю, что Филипп ни секунды не колебался. А если учесть, что гранаты мне подсунул тоже он…
– Это Филипп Петрович дал тебе гранаты?
– И у меня не было никаких сомнений насчет того, как их использовать. Я дал вам немного отойти, а потом…
– Ты взорвал Давида Гарджели? – с ужасом произнесла Настя.
– Вряд ли, – с явным сожалением сказал Иннокентий. – Он стоял слишком далеко, между нами толпились все эти вонючие гномы, вот их-то и порвало в куски в первую очередь. Правда, при взрыве еще обвалился потолок, но это было не в той стороне, где стоял Гарджели, не со стороны дома, а со стороны подземного хода. Если помнишь, гномы наделали там дырок в потолке…
Настя кивнула. Она помнила. Это была та еще ночь. Ее можно было принять за материализовавшийся кошмар, вылезший из чьего-то больного подсознания. Хотя… Теперь, месяц спустя, почти все события той ночи получили свои логичные объяснения, и среди них не осталось ни галлюцинаций, ни миражей, ни фантасмагорий. Чистый реализм.
– Так вот, – продолжал Иннокентий. – Ты ведь не видела меня сразу после взрыва? Должен тебе сказать, зрелище было не из приятных. Я, конечно же, себя не видел в зеркале, но могу представить… Кусок паленого мяса, заваленный землей и камнями.
– Фу, – непроизвольно отозвалась Настя.
– Вот именно. Так и я сам себе и сказал: «Фу, Иннокентий, опять ты валяешься в какой-то канаве! В твоем-то возрасте…» Однако время лечит, Настя. Когда на развалинах появился Люциус, я уже был в форме. Если не считать рук. И если не считать дикой боли во всем теле.
– А эту боль ты глушил вином…
– А что делать? Вот это тело, – Иннокентий постучал себя по груди. – Оно способно на регенерацию, но фирма-изготовитель не предусмотрела обезболивания во время регенерации, пришлось решать проблему самостоятельно…
– Это сколько же ты не просыхал? Неделю?
– Глупо об этом спрашивать меня, потому что, как ты верно заметила, я находился в непросохшем состоянии… Понимаешь, взрывом обвалило не только потолок подземного хода, но и часть стены, за которой находился винный погреб брата Макса. Помнишь брата Макса?
Настя кивнула. Брат Макс был вампиром, первым вампиром, с которым Настя свела знакомство, а потому забыть его было сложно.
– Винный погреб? – Настя нахмурилась. Она помнила пыльные донышки бутылок, мимо которых они с Иннокентием и Филиппом Петровичем бежали в ту ночь, но ведь…
– Разве там было вино? Мне кажется, там хранились запасы…
– Крови? Да, и это тоже. Но я в состоянии отличить кровь от вина, не волнуйся. Могу сказать одно – мои отношения с братом Максом испорчены навсегда. Один взрыв в подвале чего стоит, а уж опустошение винного погреба… В Старых Пряниках мне теперь появляться не стоит. Хотя бы ближайшие лет сто.
Настя согласилась. Ее саму в Старые Пряники тоже не тянуло. Вообще, если задуматься, ей не хотелось возвращаться ни в одно из мест, где она побывала за последние семь месяцев. С некоторыми из этих мест были связаны неприятные воспоминания, некоторые были просто опасны для жизни. Настя словно двигалась по дороге с односторонним движением, и эта дорога привела ее в особый сектор вестибюля лионейского отеля «Оверлук». Здесь было до зевоты скучно, но пути назад отсюда не было.
Поэтому Настя терпеливо ждала, пока негритянка в сером брючном костюме исчерпает свой запас познаний в протокольных тонкостях.
И конечно же, она дождалась: не прошло и четырех часов, как негритянка одарила Армандо протокольной улыбкой, закрыла ноутбук и удалилась. Армандо обернулся, чтобы сообщить Насте радостную новость, но затем решил, что новость никуда не убежит. Он осторожно накрыл спящую девушку своим пальто и сел в кресло напротив. Так он мог наблюдать и за спящей Настей, и за бодрствующим Иннокентием. Впрочем, только очень внимательный наблюдатель смог бы определить, что мужчина, развалившийся в углу дивана, на самом деле не спит, а просто лежит с полуприкрытыми глазами. Армандо был как раз таким наблюдателем, поэтому он не удивился, когда некоторое время спустя Иннокентий тихо проговорил:
– Лионея – странное место…
– Что в ней странного? – вежливо поддержал разговор Армандо.
– Многие считают, что это сердце мира. Но каждый раз, как я попадаю сюда, я не чувствую в этом сердце жизни. Если оно еще и бьется, то все медленнее и медленнее… Может быть, скоро оно перестанет биться вообще, и, что самое интересное, мир этого не заметит. Вот это я считаю странным, Армандо.
– У вас еще будет время обсудить эти глубокие мысли с дознавателем.
– Ко мне пришлют дознавателя?
– Совершенно верно. Амбер Андерсон отдала необходимые распоряжения.
– Амбер Андерсон, – вздохнул Иннокентий. – Так это она заинтересовалась мной… А я-то надеялся, что меня закинули в самолет случайно, вместе с прочим багажом…
– В мире мало случайных совпадений. И твой случай – не из этого малого числа.
– Согласен. Тебя ведь тоже неслучайно приставили к ней, – Иннокентий качнул головой в сторону спящей Насти.
– Меня назначил Смайли.
– Да, конечно. Он выбрал тебя, потому что знает…
– Что он знает?
– Что в случае необходимости ты сможешь ее убить. У тебя есть опыт, Армандо. Правда?
– В случае необходимости я смогу убить даже тебя.
– Вы все только обещаете, – вздохнул Иннокентий. – Только обещаете…
Нас с Армандо познакомил Смайли. Точнее, он приставил Армандо ко мне в качестве персонального опекуна и телохранителя. Это случилось на второй или третий день после моего приезда из Старых Пряников в отель «Глория», а отель «Глория» тогда был чем-то вроде штаб-квартиры королевской службы безопасности на время поисков Дениса Андерсона. А Денис Андерсон был моим парнем и по совместительству наследником королевского трона Лионеи. Так вот, возвращаясь к Армандо: я вышла из номера, чтобы отыскать Смайли, и через некоторое время обнаружила, что за мной молчаливой тенью следует высокий брюнет лет тридцати. Это я помню. Чего я не помню, так это в какой момент Армандо перестал быть моей молчаливой тенью и превратился в… Я хотела написать «в моего ангела-хранителя», но потом решила, что это будет слишком банально. Тем более что по пути из отеля «Глория» в аэропорт Шереметьево и далее в Лионею охранять меня было не от кого, а если бы и была опасность, так ведь Р.Д. Смайли путешествовал в компании двух дюжин охранников, готовых к любым неожиданностям.
Так что таланты Армандо в области сохранения меня от напастей оставались до поры до времени непроявленными, а уж насчет ангела… Почему-то с некоторых пор я не могу воспринимать это слово как комплимент.
Кем же он тогда стал? Пожалуй, Армандо стал самым близким для меня человеком, учитывая, что в Лионее я никого не знала. Денис Андерсон пропал, Филипп Петрович лежал в больнице, Смайли был по горло занят делами… Ах да, и Смайли к тому же был гномом, а не человеком. Что не мешало ему возглавлять королевскую службу безопасности. Еще был Иннокентий, но и он не был человеком, к тому же, когда я проснулась на кожаном диване в холле лионейского отеля «Оверлук», Иннокентия рядом не было. Армандо сказал, что у королевской службы безопасности возникли кое-какие вопросы к нему; потом я узнала, что Иннокентий находится где-то на верхних этажах того же отеля, но не в качестве дорогого гостя, а в качестве заключенного под домашний арест. Почему-то меня это не удивило.
Вот так мой круг общения сузился до одного-единственного человека, Армандо. Не ангел, но и не молчаливая тень. Просто человек, который пытался мне помочь. В тех обстоятельствах и это было немало.
Впрочем, была еще Амбер Андерсон, старшая сестра Дениса. Она тоже пыталась помочь мне найти место в этой жизни.
По-своему.
4
Утром второго дня Настю накрыла депрессия. Она ухватила ее настолько по-хозяйски цепко, что Настя заскучала по Монаховой, по университетскому общежитию, по обеденным перерывам в магазине женской одежды, где она подрабатывала несколько месяцев…
Наверное, это было чрезвычайно глупо – лежать в огромной постели шикарного гостиничного номера шикарной гостиницы посреди шикарной европейской столицы, будучи при этом личной гостьей королевской семьи, и чувствовать себя глубоко несчастной. Однако Настя чувствовала себя именно так. Она немного поплакала, но это не помогло; нужно было выговориться и услышать в ответ нечто утешительное, некую гарантию, что все будет хорошо, что ее утренняя тоска – результат авиаперелета, смены часовых поясов, незнакомой обстановки и еще миллиона разных мелочей, которые вскоре перестанут иметь какое-либо значение.
Поскольку вокруг не было никого, кто бы мог эти слова произнести, Настя решила сама сказать это, сначала про себя, потом вслух. Звучало неубедительно. Тогда Настя подумала, что надо записать эту утешительную речь на бумаге, а потом попросить, чтобы ее прочитал вслух кто-то авторитетный – типа Армандо или Смайли, а лучше, чтобы сам король Утер, отец Дениса. Хотя, наверное, это было бы уже наглостью с ее стороны.
Часы на прикроватном столике показывали начало двенадцатого, когда депрессия тактично уступила место легкому беспокойству: если она особый гость королевской семьи, специально привезенный чартерным рейсом бог знает откуда, если она – как ни странно это звучит – без пяти минут невеста наследника престола, то почему тогда молчит телефон и никто не стучит в дверь? Она что, никому не нужна? Ее привезли в Лионею, чтобы она валялась в постели сутки напролет? Про нее забыли?!
Почему-то при этом Насте сразу вспомнилась Амбер Андерсон, брошенное ею в аэропорту: «Зачем ты привез ее с собой?» Тут наверняка дело было не только в личной неприязни – хотя откуда было ей взяться, они с Амбер ведь даже не перекинулись парой слов, – тут наверняка были замешаны какие-то более сложные вещи, типа придворных интриг и тому подобной ерунды, которые неплохо смотрятся на страницах исторических романов, но если сама оказываешься посреди этой фигни… Ой-ой-ой.
Депрессия любезно вернулась, и Настя поспешно натянула одеяло на голову, продолжая следовать череде пугающих мыслей. Наверняка у них тут в Лионее тысячелетние традиции плетения интриг и заговоров вокруг королевского престола, и Амбер, несомненный ас в этих делах, думает о Насте как о расчетливой стерве, которая коварно обольстила Дениса и таким образом попыталась затесаться в славную династию Андерсонов. Хм-м-м… Мысль о себе как о коварной соблазнительнице внезапно согрела Настино самолюбие. Мысль о себе как о расчетливой стерве была не столь вдохновляющей, но все равно лучше, чем образ плаксы, которая уже несколько часов никак не может заставить себя вылезти из-под одеяла.
Настя нахмурилась. Действительно, хватит быть плаксой, пора стать коварной стервой и… И что? Подняться наконец с постели, отдернуть шторы и посмотреть на страну, в которой ей предстоит жить? Нет, не так. Подняться с постели, отдернуть шторы и посмотреть на страну, которой ей предстоит править!
Упс. Это она сказала вслух? Нет? Какое счастье. Давайте все-таки действовать постепенно. Сначала встанем с постели, потом умоемся… А потом уже подумаем о борьбе за власть… В которой у Насти не будет никакого шанса и которую лучше и не начинать, потому что если Амбер Андерсон и ее приспешники (Настя не сомневалась, что у той есть приспешники; в ее представлении это были такие подобострастно ссутулившиеся люди, которые все время спешили, чтобы не отстать от своей хозяйки, поэтому они и звались приспешниками; у Амбер Андерсон их была наверняка целая куча) начнут относиться к Насте как к коварной стерве, алчущей власти… М-да, недолго Настя против них продержится. А проще говоря, Настю съедят с тапочками.
Отсюда напрашивался вопрос – зачем я сюда вообще приехала? Может, стоило сбежать от Смайли? Чтобы неминуемо попасть в руки либо Давида Гарджели, либо майора Покровского и его таинственных хозяев? Ответ отрицательный.
Ну тогда… Ну тогда она все-таки решила поддаться на собственные уговоры, встать с постели и отдернуть шторы, чтобы посмотреть на страну, которая… Которая на самом деле была ей совершенно незнакома, и, наверное, первым делом стоило ее узнать, а уж потом решать, хочет ли Настя ею править или хочет бежать отсюда со всех ног.
Настя по-прежнему не была уверена в своих властных амбициях, но, глядя с высоты гостиничного номера на полуденную Лионею, она решила, что по меньшей мере попытается понять эту страну.
С тех пор я часто смотрела на Лионею из окна гостиничного номера. Я видела ее весной и осенью, утром и ночью, я видела ее в дни праздников и в дни печали. Я не могу сказать, что до конца поняла ее, по одной простой причине – той Лионеи, которую, отдернув шторы, увидела девятнадцатилетняя Настя Колесникова, больше не существует. Точнее, она умирает, она исчезает с лица земли. Ее огни медленно гаснут, ее улицы, никогда и прежде не бывшие многолюдными, окончательно пустеют.
Сегодня я тоже смотрела на Лионею из окна гостиничного номера.
Я увидела страну, в которой всем нам предстоит умереть.
5
Оказалось, что если хорошенько протереть глаза и осмотреться, то в соседней комнате можно обнаружить мобильный телефон и ноутбук. Их оставил вчера вечером Армандо, однако полусонная Настя тогда просто кивнула в ответ на появление этих предметов и тут же про них забыла. В мобильнике нашлись номера Армандо, Смайли и администратора гостиницы. О чем говорить с администратором, Настя не знала, на Смайли она была слегка обижена за вчерашнее, оставался Армандо.
– Анастасия?
– Она самая. Э-э-э…
– Да, я слушаю.
– Короче, я вот тут сижу в гостинице…
– Так.
– И я не знаю, что мне делать.
– То есть?
– Я проснулась, и я не знаю, что мне теперь делать. Мне надо куда-то идти или надо сидеть в номере и ждать? Мне нужно будет встречаться с королем или с этой дурой Амбер? Что мне вообще можно делать? Я помню, что вчера негритянка два часа объясняла тебе этот дурацкий Протокол, ну так просвети меня, только вкратце…
– На самом деле четыре часа.
– Что?
– Негритянка объясняла мне Протокол четыре часа, просто вы под конец заснули.
– Неважно. Что мне делать?
– Вкратце, у вас свободный день. Можете погулять по городу, осмотреть достопримечательности.
– А как насчет поесть?
– Это не запрещено.
– Но… Деньги?
– Анастасия, вы личный гость королевской семьи.
– И что это значит?
– Деньги вам не нужны. Просто звоните администратору и заказывайте что угодно.
– Круто. На алкоголь это тоже распространяется? – Да.
– Очень круто, потому что есть сильное желание напиться.
– Я могу чем-то помочь?
– В смысле составить компанию? Вполне…
– Нет, я о другом. Желание напиться вызвано…
– Тем, что мне тошно. Было, по крайней мере.
– Рекомендую прогулку по городу. Хотите – пешком, хотите – на специальном такси….
– Тоже на халяву?
– Несомненно.
– Мне уже не так тошно, Армандо, спасибо.
– Это моя работа, Анастасия.
– Что ты заканчивал, чтобы устроиться на такую работу? Просто интересно…
– Это передается по наследству.
– Так я и знала, сплошной блат кругом…
– Сплошной что?
– Неважно. А разве ты не должен быть рядом со мной, если я отправлюсь разгуливать по Лионее? Вдруг я потеряюсь? Вдруг на меня нападут?
– Здесь очень сложно потеряться, – заверил Армандо. – И здесь вполне безопасно. Хотя, если хотите, я могу сопровождать вас…
– Я подумаю над этим предложением. А ты вообще сейчас где?
– В здании королевской службы безопасности. Это недалеко от гостиницы. Впрочем, в Лионее все недалеко друг от друга. Так что, нуждаетесь в эскорте или будете наслаждаться свободой?
– А ты там сильно занят, на своей службе?
– Достаточно.
– Это из-за письма, которое мы привезли?
– Из-за письма тоже.
– Король уже вскрыл письмо?
– Хм-м…
– Да? Или нет?
– Это довольно сложный вопрос, Анастасия.
– И он напрямую касается меня, Армандо. Да или нет?
– И да, и нет.
– Как это?
– Это не совсем письмо, Анастасия.
– Неужели? А что же это? Чайник? А было так похоже на письмо!
– Анастасия, у меня есть предложение. Давайте встретимся в пять часов возле здания КСБ…
– Возле чего?
– Королевской Службы безопасности.
– Ты всем девушкам назначаешь там свидания?
– Нет, только вам, потому что, вероятно, с вами захочет пообщаться Смайли.
– Передай ему, что я на него обиделась за вчерашнее. Он забыл меня в аэропорту, как будто я чемодан или еще хуже…
– Хуже чемодана? – уточнил Армандо. – Настя, скажите это ему лично.
– А ты что, боишься его?
– Я боюсь, что не подберу правильных слов, чтобы выразить ваши оскорбленные чувства, Анастасия.
– Это что, ирония?!
– Как можно. Я ведь на работе.
– На работе… – повторила Настя, уже отложив телефон. – Он на работе. Иннокентий под домашним арестом. Филипп Петрович в больнице. Монахова в России. Денис у Горгон. Все на своих местах. Только я непонятно где. Где я?
Ответ «В Лионее» ее категорически не устраивал, потому что пока не было понятно, что скрывается под этим географическим названием: работа, домашний арест, санаторий, ловушка или же просто место, где ей предстоит страдать от тоски и одиночества, сожалея об очередном неверном выборе.
6
Лионейские такси были похожи на упитанных синих жуков, и Настя, устроившись на заднем сиденье, почему-то почувствовала себя Дюймовочкой из сказки; не в смысле маленького роста, а в смысле того, что к Дюймовочке тоже все время клеились какие-то странные типы вроде слепого крота; а потом прилетел принц (вроде бы на стрекозе?) и увез в волшебную страну. И хотя в сказке эти важные вопросы оставались неразъясненными, но, наверное, Дюймовочка тоже поначалу психовала, очутившись в незнакомом городе, побаивалась родственников своего принца, плакала в подушку, а потом пыталась успокоиться, вытащив саму себя за уши на экскурсию по городу. Однако у Дюймовочки, по крайней мере, был рядом ее принц, а у того наверняка имелась жилетка, куда в случае чего можно было пореветь. У Насти же не было и этого, зато была пластиковая карточка с неограниченным кредитом, и, как обещал Армандо, ее с радостью должны были принимать во всех лионейских магазинах. По крайней мере, проблемы с покупкой мелкооптовой партии носовых платков не должно было возникнуть.