Страница:
– Я тут как раз по этому делу, – сказала она. – За мужиком пришла.
Леший почесался.
– У нас тут не базар, мужиками не торгуем. Базар и прочее непотребство – в городе.
– Мой мужик… – ее губы и язык не сразу осилили эту непривычную словесную конструкцию, – …он у Горгон.
– Ха! – вырвалось у лешего, и непонятно было, то ли это он так рассмеялся, то ли кашлянул, то ли выругался. То ли все сразу.
– Знаешь, где у вас тут Горгоны?
– Знаю…
– Проводишь меня туда?
– Ха… – Это было произнесено с задумчивостью. Одновременно леший яростно чесал коленку. – Проводить-то можно…
Настя ждала, что леший попросит о какой-то услуге взамен, и она не ошиблась.
– Ну, положим, я тебя провожу, – сказал деловито леший. – Положим, мужика своего у них заберешь и все такое… Только ты это… Баш на баш, услуга за услугу, идет?
– Смотря что за услуга, – поосторожничала Настя.
– Дело простое. И сдается мне, для тебя привычное…
Настя не сразу сообразила, какое же это дело, по мнению лешего, было ей привычным, но ей любезно пояснили:
– Короче, ты бы кокнула этих уродок, а?
– Кого?
– Горгон.
Настя молчала, и леший, наверное, решил, что она нуждается в каком-то объяснении; почесав в затылке, он выдал исчерпывающую причину, по которой сестрам Горгонам предлагалось завершить свое бренное существование:
– Они тут никому не нравятся.
– Хм, – понимающе отозвалась Настя.
– Какие-то они противные, – сказал леший, сунул палец в ухо и стал энергично прочищать слуховой канал. – У тебя ведь еще остались эти… патроны?
– Остались.
– Кроме тех, что на земле валяются?
Настя посмотрела себе под ноги и увидела там пистолетную обойму.
– Ой, – сказала она.
Леший немедленно отозвался на это «ой» складной матерной присказкой, на которую Настя никак не отреагировала, потому что до нее только что дошла простая и невозможная истина – она пять минут тыкала незаряженным пистолетом в лешего, который по всем моральным стандартам должен был желать ей смерти, ибо десять минут назад она лишила жизни брата этого лешего. Притом сама Настя не знала про незаряженный пистолет, а леший знал.
Получалось, что его поведение было лишено всякой логики. Или нет, не так… Получалось, что Настя ничего не понимает в логике и моральных стандартах этой расы. Пожалуй, что и затерявшийся в лесу Покровский понимал немного.
Настя вставила обойму в пистолет и опустила его стволом в землю.
– Меня зовут Настя, – сказала она.
– У меня тоже есть имя, – сказал леший и скорчил рожу, которая говорила что-то вроде: «И мы тоже не лыком шиты!» – Только я тебе его не скажу, а то еще наведешь порчу. Вы там, в городах, какими только гадостями не занимаетесь…
– Есть немного, – согласилась Настя. – Так ты проводишь меня к Горгонам?
– Пошли, – легко сказал леший и так же легко перешагнул через мертвое тело своего брата Антохи.
Как я потом узнала, лешие вообще все делали легко. Они легко обижались и легко прощали обиды, легко принимались за дело и так же легко про него забывали. Даже Священная книга леших была написана с легким сердцем и нимало не походила ни на Библию, ни на Коран, ни на Черную книгу Иерихона, ни на вампирские Хроники Детей Ночи. Вся вековая мудрость расы лесных хозяев уместилась на дюжине страниц, переплетенных под зеленой обложкой; причем половину из этих страниц занимали рисунки – простенькие, словно детские. Деревья, солнце, луна, река, озеро, огонь и улыбающаяся фигурка лешего посреди этих символов. «Живи просто», – гласила одна и едва ли не единственная заповедь этой книги. Или «Просто живи»? Я уже не помню. К тому же Зеленый не был силен в знании священных текстов своей расы. Зеленым я стала звать того лешего, который был моим проводником. Свое настоящее имя он упорно отказывался называть, а обращаться к нему «эй» было невежливо. Поэтому мой провожатый получил кодовое имя Зеленый и отнесся к этому легко и беззаботно.
Так же легко и беззаботно он вел меня к жилищу Горгон, которых я должна была убить. Идея исходила от Зеленого, но, честно говоря, в моей душе она не встретила сопротивления, напротив: через какое-то время мысль о том, что в конце нашего путешествия я прикончу мерзких сестер, стала органичной частью меня.
Словно деталь с легким щелчком встала на положенное место в хорошо смазанном механизме.
Настя попыталась разговаривать с Зеленым на ходу, но вскоре отказалась от этой идеи, потому что стала задыхаться – леший шел слишком быстро, уверенно раздвигая длинными руками ветки и перепрыгивая через упавшие деревья. Настя пыхтела и потела позади; сначала самолюбие заставляло бежать, тупо уставившись в спину Зеленого и скрипя зубами. Потом она уже не бежала, а скорее падала вперед, в последний момент хваталась за ветки, восстанавливала равновесие, бросалась вперед и немедленно начинала падать снова. Пот стекал меж лопаток, вокруг гудели какие-то мошки, и немудрено, что минут через сорок Настино самолюбие приказало долго жить.
– Стой! – крикнула она в спину Зеленому. Точнее, не крикнула, а протащила звуки через обезвоженное горло и высохший рот. – Стой, мне нужно…
Лечь и умереть.
– Ты это чего? – Зеленый даже и не запыхался. – Спать собралась, тетка? Нет уж, спать потом будешь, сейчас надо поспешать, чтоб к Горгонам до заката наведаться…
Настя забыла, что собиралась ложиться и помирать.
– До заката? – выдохнула она. – То есть сегодня?
– Ну а чего ж, зимы, что ли, дожидаться? Сегодня и поспеем.
Настя отпила из фляжки и закрыла глаза. Вот так. Оказывается, все случится уже сегодня. Почему-то из слов Покровского она сделала вывод, что идти придется долго, может быть, неделю, а может, и больше. Зеленый, наверное, знал короткую дорогу. И Настя почему-то была не очень рада этому обстоятельству. Впору было просить Зеленого поводить ее кругами вокруг логова Горгон. Пока она дозреет. Пока она решится сделать то, что должна.
– Почему? – Настя открыла глаза и посмотрела на Зеленого. – Почему вы сами не можете разобраться с Горгонами, если они такие… противные?
Зеленый ответил укоризненным взглядом:
– Что ж мы, живодеры, что ли, какие? Лес большой, мы тут живем, они тоже сюда пришли жить, места в лесу на всех хватит.
– Но ты сказал, что они противные.
– На вкус и цвет, – пожал плечами Зеленый. – Кому-то ведь и я могу противным показаться… – Сказано это было с интонацией, подразумевающей, что этот «кто-то» явно не в своем уме. – Ну что в них противного? Ну змеи у них на башке живут. Я вот змей как-то не очень… А уж чтобы у бабы на башке змеи жили… – Он поморщился. – Чудно это. А еще детишки…
– Что – детишки?
– Детишки пропадать стали. Вот как эти Горгоны поселились, так у нас и детишки пропадать стали. Может, конечно, медведь какой умом тронулся, озверел совсем… А может, и не медведь.
– Детишки? – переспросила Настя, вспоминая садик позади «Трех сестер» и как-то вдруг сразу забывая про ноющие мышцы ног, ломоту в спине… Когда она вспоминала про тот садик, то вместо усталости и жалости к самой себе приходило кое-что другое, приходило всерьез и надолго. Кажется, это называлось «свирепеть». – Детишки, значит?
– Ага.
– И вы все равно Горгон не трогаете?
– А может, это и не они? Чего зря напраслину возводить? Еще обидятся тетки, а тетки, они жуть какие обидчивые! Сама, поди, знаешь, чего я тебе тут толкую….
– А если это они?
– А если и они, – Зеленый неожиданно посерьезнел лицом, – все одно не в наших обычаях чужую кровь пускать. Мы хозяева лесные, они – гости. Не годится хозяевам гостей обижать. Вот если одни гости, – он выразительно посмотрел на Настю, – с другими гостями чего не поделят… Вы же там, в городах, только тем и занимаетесь, что чего-нибудь делите друг с другом. Страшная, должно быть, у вас там жизнь…
– Подожди, – Насте под ложечку вдруг вступило нехорошее предчувствие. – То есть ваши обычаи запрещают нападать на тех, кто зашел в лес?
– Нападать? Это зачем нам нападать на гостей? Мы же не люди, которые там, в городах…
– Погоди ты со своими городами! Твой брательник Антоха, он же бросился на меня…
– Бросился? – Зеленый задумался, будто не понял значения слова.
– Напал, – сказала Настя и поняла, что мысль о том, что леший должен именно напасть, исходила от Покровского. Настя, как прилежная ученица, усвоила это правило и, наткнувшись на лешего, немедленно применила к нему выученное правило: леший нападает – человек защищается.
Человек убивает.
– Напал? – с сомнением повторил Зеленый. – И чего это ему на тебя нападать? Он что, людоед, что ли? Была б ты знатной лешачихой, в соку, еще был бы смысл, а то, я ж говорю, шкелябра и есть шкелябра…
Настя никак не отреагировала на повторное оскорбление.
– Просто тут на днях другого моего брательника прибили, – продолжал говорить Зеленый. – Может, Горгоны постарались, а может, и еще какой лиходей. Антоха, должно быть, глянул на тебя, увидал, какая ты хилая да напуганная, захотел проводить… Или предупредить. Уберечь, одним словом.
– И я его убила.
– Ты ж напугалась, – спокойно пояснил Зеленый. – Оно и понятно, Антоха, он крупный лешак-то был… С непривычки можно и перепугаться…
– Я убила твоего брата, а ты… – Настя все-таки решилась и посмотрела Зеленому в глаза, ожидая там увидеть хоть крохотный отблеск хитринки, не веря, что можно вот так спокойно рассуждать о гибели брата с его убийцей. То есть с ней, с Настей. – А ты не хочешь отомстить.
Это был не вопрос, это было утверждение, потому что не было никакой хитринки, не было никаких задних мыслей; Зеленый, весь как есть, стоял перед ней, и то, что у него было на уме, неизменно слетало затем с языка:
– Ото…мстить? Хм, слышал я такое слово. В детстве. Сказку мне бабка сказывала про страшного Мстя. Как он за обиды свои решил поквитаться и сначала родных своих покусал, потом друзей. А потом и сам себя сожрал, потому как сильнее всего сам себя и наобижал в жизни. Страшный Мстя. Нет, не хочу быть как он.
– Ясно, – тихо сказала Настя и только теперь поняла, что Зеленый и его брательники – действительно другая раса, и делали их такими не длинные, почти доходящие до колен руки, не серо-зеленый цвет кожи и не спутанные жесткие волосы, больше похожие на шерсть. Другой расой их делало вот это «не хочу быть как он» и желание жить просто, даже если это «просто» иногда включало себе перешагивание через тела близких. Настя не знала, хорошо это или плохо – жить так, как живут лесные хозяева, но это определенно была совсем другая жизнь.
И она поняла, как, должно быть, остро чувствуют лесные хозяева, недалеко ушедшие в своей простоте от прочих лесных обитателей, вторжение в свой мир иных существ, таких, как Горгоны, Покровский или же она, Настя. Таких, то есть одержимых страстями, пропахших металлом, несущих с собой память о смертях случившихся и ожидание смертей новых.
Однако лешие готовы были терпеть, нести утраты, но не отступаться от основ своего бытия; ждать, пока один пришелец не уничтожит другого и не восстановит тем самым порядок вещей; ждать, но не запачкаться в крови, не превратиться в страшного Мстя из древней легенды.
– Ну что, тетка? – спросил Зеленый. – Совсем скисла али как? Может, я тебя на закорках понесу?
– Обойдусь, – буркнула Настя, но, когда попыталась встать, боль в мышцах немедленно напомнила о себе и заставила задуматься – а может, и вправду на закорках? – Рюкзак можешь понести, – сказала она, как бы делая одолжение. Зеленый ухмыльнулся, цапнул рюкзак под мышку и снова убежал вперед, лихо пробираясь меж деревьев. Настя побрела следом. Пятиминутная передышка обошлась ей недешево – к обязательствам найти Дениса и покарать Горгон теперь добавилось еще одно: как можно скорее покинуть мир лесных хозяев, перестать быть источником беспокойства…
– Не много ли на себя берешь? – насмешливо спросил Люциус.
«Слава богу, этот болтун опять здесь, – подумала Настя. – Значит, мы на верном пути».
Как-то мне в руки попалась книжка, из тех, чьи название и аннотацию следует заучить, если хочешь прикинуться интеллектуалкой, чтобы потом произносить в компании как пароль: «Я это читала. А вы это читали?» Мне такие игры всегда были по барабану, так что книжка оказалась у меня в руках случайно, уже перестав быть актуальной новинкой и превратившись в потрепанный томик, который лениво листает продавщица в магазинчике женской одежды, когда нет покупателей и хозяйки. Продавщица – то есть я. В книжке было понамешано всякого-разного, и убийство, и политика, и секс, и какие-то шизофренические галлюцинации… Все равно что суп, сваренный из говяжьих костей, шоколада и рыбьей чешуи. Сюжет я уже и не вспомню, а вот одна фраза мне запала в память, из чего я делаю вывод, что фраза-то была краденая. Так вот, в книжке этой говорилось, что любого мужчину после тридцати можно без объяснения причин взять и посадить в одиночную камеру, и в глубине души мужчина будет знать, что сидит за дело. Ну то есть смысл в том, что нет на свете безгрешных людей, и если ты ставишь перед собой мало-мальски значимую цель, так непременно пройдешься и по головам, и по законам, писаным и неписаным.
Так вот, смотрю я на себя в зеркало и понимаю, что относится это не только к мужчинам. И почему именно тридцать лет? Мне не было еще и двадцати, когда на моей совести вдруг оказалось столько всякого добра… И леший Антоха в том числе. Отсюда мораль – тридцать лет, двадцать, мужчины, женщины, разницы никакой; все как слоны в посудной лавке. Обернешься – господи, неужели я все это натворила?
И господь тактично помалкивает.
Стыдно ли мне было, когда я поняла, что убила Антоху ни за что ни про что? Стыдно – немного не то слово. Меня чуть не стошнило. Поначалу.
А потом я встала и пошла дальше, потому что мне нужно было идти дальше; и никому не стало бы лучше, если бы я до конца дней сидела и оплакивала безвременный уход замечательного лешего по имени Антоха.
И вообще… Я тогда испугалась. Может быть, Антоха и вправду хотел позаботиться обо мне в хорошем смысле этого слова, но выглядело это…
Короче говоря, я себя не оправдываю, но я себя понимаю. Понимают ли меня остальные? Знаете, со временем это перестает иметь значение. У меня своя посудная лавка, у вас своя.
Так что если бы меня в тридцать лет взяли за шиворот и запихнули в изолированное помещение, я бы восприняла это как вполне естественное развитие событий.
К сожалению, мне никогда не исполнится тридцать.
Она подумала, что у Зеленого наконец кончились силы, и даже попыталась съехидничать по этому поводу, однако изо рта выкашлялось нечто нечленораздельное, так что ехидничать впору было именно над ней, маленьким измотанным человечком посреди большого леса.
– Вон там, – тихо сказал Зеленый, и Настя поняла, почему он застыл возле кривой сосны. Они пришли.
Зеленый поманил Настю пальцем, она подошла и осторожно выглянула из-под сосновых веток: в пяти шагах отсюда земля шла под уклон, давая выход корням деревьев, которые выглядели как засохшие щупальца захороненных здесь осьминогов. В низине лес расступался, обнажая овальной формы проплешину, и снова смыкался темными рядами сосен через пару километров. У самой границы леса стоял дом Горгон, точнее, два строения, одно побольше, другое поменьше, обнесенные довольно высоким деревянным забором.
– Они тут хорошо устроились, – прошептала Настя, как будто Горгоны на этом расстоянии могли ее услышать. – Домики, заборчики… – Она неожиданно услышала в своем голосе неудержимую злость, прорывающуюся сквозь шепот. Горгоны не имели права жить в таких вот аккуратных домиках в экологически чистых районах, они не имели права жить вообще. А когда Настя подумала, что, возможно, на заднем дворе у Горгон уже создается парк развлечений, подобный тому, что она видела у «Трех сестер»; что там уже стоят между аккуратно подстриженных кустиков неподвижные маленькие лешие с удивленными глазами….
– Мы с Антохой строили, – сказал Зеленый, и от этой фразы инстинктивно сжатые Настины кулаки разжались.
– Чего?
– Ну не только мы… Еще брательники помогали.
– То есть вы помогли Горгонам построить дом?
– Ага.
– Потому что вы тогда еще не знали, что они… Да? – попыталась Настя отыскать логику в этом рассказе.
– А если бы даже и знали, – спокойно сказал Зеленый. – Что ж, оставить их на земле спать? Они прошлой осенью пришли, холодать уже стало, так чего ж не помочь гостям обустроиться? Бабы все-таки, хоть и со змеюками на башке. А у парнишки ихнего нога еще болела, так что работник из него был никудышный…
– У парнишки?
– Ну, – сказал Зеленый, подумал и добавил: – А-а… Стало быть, это твой…
– Мой, – подтвердила Настя.
– Ну не знаю… – с какой-то новой, немного сварливой интонацией протянул Зеленый. – Дело, конечно, твое, только… Уж больно он гладкий. Я б свою дочь за такого не отдал…
– У тебя есть дочь?
– Ну так, – с достоинством подтвердил Зеленый.
На языке у Насти жегся кислотной каплей неизбежный вопрос: «А у Антохи?», но каков бы ни был ответ, он уже ничего не мог изменить, разве что добавил бы неудовольствия собственным поведением, а этого неудовольствия и так уже было выше крыши. Поэтому она сглотнула кислотную каплю и криво улыбнулась Зеленому.
– Поначалу-то у него нога болела, тут все понятно, – сказал ей в ответ на улыбку Зеленый. – А потом-то нога прошла, только он ведь все равно без дела шатался… Бестолковый он какой-то. А ты вот за ним из города сюда притащилась. Хотя, может, в городе от него прок есть?
– Есть, – сказала Настя и, прежде чем озадачила себя вопросом, стоит говорить такое или нет, уже ляпнула: – Он наследник.
– Это вряд ли, – покачал головой Зеленый. – У наследника нюхалка должна быть подходящая, вот как у брательника моего… Не скажу, как зовут. Так вот, у него нюхалка, будто два моих кулака, и глазищи – во! Потому он как на след упадет, так и не слезет с него, пока не отыщет зверя или лешака, ну а уж про вас, человеков, и говорить нечего… А этот твой… – Зеленый презрительно скривился, чем напомнил Насте страхолюдного Гринча из американского рождественского фильма. – Вряд ли.
– Наследник – это значит сын короля, – пояснила Настя. – Король Утер Андерсон, слышал про такого?
Зеленый отрицательно помотал головой.
– Двенадцать Великих старых рас?
Зеленый изобразил полное безразличие. Потом до него дошло:
– Двенадцать? Это ж целая куча народу… Только в наших краях не водится никаких двенадцати… Мы да вот человеки в городах. Еще медведи, – он сделал ударение на последний слог. – Медведи, они, конечно, умные…
– Не уверена, что медведи относятся к двенадцати Великим старым расам…
– А кто ж тогда? – ухмыльнулся Зеленый. – Белки, что ли?
– Гномы, великаны, драконы, вампиры…
Зеленый посмотрел на нее взглядом, содержавшим предположение, что Настя недавно упала с дерева и сильно ударилась головой об землю.
– Даже и запоминать не буду, – сказал Зеленый. – У нас таких не водится, а стало быть, и знать мне про такие страсти не надо. Ну так что, идешь стрелять этих уродин со змеюками?
– Утром, – сказала Настя. – Рано утром. Когда взойдет солнце…
При чем тут было солнце? Она и сама толком не знала, просто чувствовала, что идти за жизнями Горгон надо утром, на рассвете. Это было как-то связано с отмщением, с восстановлением справедливости и еще с какими-то сильными словами, которые крутились у нее в голове.
– Утром так утром, – пожал плечами Зеленый. – Только патроны не потеряй, как в прошлый раз.
Это все еще была ночь, но уже слабеющая, постепенно собирающая вещи, чтобы вскоре юркнуть за дверь, досадливо морщась от наползающего с востока рассвета.
– С кем это ты балакаешь? – спросила темнота голосом Зеленого.
– Что? А? – Она не сразу сообразила, в чем дело, а когда сообразила, то раздраженно пробубнила про себя: «Люциус, скотина, скоро из-за тебя все станут считать меня чокнутой… Сама с собой разговариваю… Голоса и все такое. Жанна д'Арк, понимаешь ли, выискалась…»
– С Жанной было гораздо легче, – заметил Люциус. – Она больше мне доверяла и…
– И куда это ее привело? – саркастически отозвалась Настя.
– Ну это же не я, это вы, люди, привязали ее к столбу, принесли дрова и зажгли факелы.
– Да-да, конечно. Подставил бедную девушку…
Тут Настю посетила неожиданная мысль, и, разумеется, в ту же самую секунду она посетила и Люциуса.
– Интересно… – пробормотала Настя, выбралась из спального мешка и пошла искать Зеленого.
– Ты это серьезно? – отозвался Люциус.
– Серьезнее не бывает, – ответила она на ходу и после этого перестала обращать на Люциуса внимание.
Когда луч фонарика выловил Зеленого, тот недовольно поморщился и замахал рукой, словно отгоняя назойливое насекомое.
– Слушай… – начала было Настя, но тут на нее совершенно не ко времени напала зевота, так что прошла, пожалуй, целая минута, прежде чем она смогла продолжить. За эту минуту Зеленый успел спрыгнуть с дерева, поискать что-то в траве, выпрямиться, настороженно принюхаться, вспомнить про Настю, повернуться к ней и пробормотать с легким раздражением:
– Да слушаю, слушаю, чего там у тебя стряслось?
– Я вот думаю, – наконец справилась с нижней челюстью Настя. – Ты говоришь, Антоха не хотел на меня нападать…
– Ну, – равнодушно отозвался Зеленый.
– А если кто-то залез ему в голову и заставил его напасть на меня?
– В голову? Залез? Через ухо? Муравей, что ли?
– Нет, не муравей. Кто-то вроде злого духа, – Настя непроизвольно тряхнула головой, как будто от этого издевательский голос Люциуса мог вылететь из ее собственной головы.
– Злой дух? – Зеленый отрицательно покачал головой. – Им что, делать нечего, как по лешачьим головам шататься? У духов дела и поважнее имеются… Погоду делать или с другими духами воевать…
– Наверное, – сказала Настя, решив не продолжать этот разговор и не пытаться объяснить Зеленому, что некий злой дух решил повоевать руками покойного Антохи, а именно – остановить ее, Настю, не допустить возвращения Дениса Андерсона. Хотя, если все-таки протереть глаза и подумать хорошенько, имелись более простые и надежные способы угробить Настю на пути к Горгонам. К примеру, забраться в голову не к лешаку Антохе, а к пилоту самолета, на котором летели Настя и Покровский.
– Вот именно, – сказал Люциус. – Просто и надежно.
– Ага, – сказала Настя, делая вид, что разговаривает сама с собой. – Только это при условии, что злой дух может заставить пилота самолета сделать какую-нибудь глупость. А если нет? У пилота все-таки высшее образование, его не так-то просто сбить с толку. Лешего-то полегче обдурить…
– Замечательное человеческое свойство – выносить суждения о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, – сказал Люциус. – Нет никакой разницы между пилотом и лешим. Если бы я захотел, чтобы ты была мертва, ты бы уже проводила время в компании червей.
– Ты просто не хочешь, чтобы я снова встретилась с Денисом.
– Напротив, сгораю от нетерепения! Хочу посмотреть, что из всего этого получится. С меня рано или поздно спросят, как такое вышло, а я не хочу показаться некомпетентным или ленивым…
– Начальства боишься! – позлорадствовала Настя, а потом уточнила: – Как «такое» вышло? Что – «такое»?
Люциус не ответил. Настя повертела головой, посветила вокруг фонариком, как будто надеялась уловить следы присутствия Люциуса, но таковых, конечно же, не оказалось.
– Пора, что ли? – сказал у нее за спиной Зеленый.
– Пора, – согласилась она и кивнула сама себе, соглашаясь с простой мыслью, что чем раньше все это кончится, тем лучше.
– Я тут посижу, – сказал Зеленый.
– Ладно, – сказала Настя, вытаскивая из рюкзака пистолет.
– Слышь, ты, тетка… – Ну.
– Я понимаю, эти дуры у тебя мужика стырили и все такое…
– Ну.
– Может, все-таки не до смерти их постреляешь, а? Так, слегонца, чтоб напугать, чтоб они свалили с наших краев, а?
Настя посмотрела на Зеленого. Объяснять ему, какие чувства были испытаны Настей на заднем дворе «Трех сестер», было бы долгим, сложным и вряд ли вообще исполнимым делом. Зеленый не хотел быть Страшным Мстей, а Настя только им и могла быть после увиденного.
С востока вставало солнце, постепенно вытесняя ночь, загоняя ее под камни, в чащу леса, в пещеры. Таков был непреложный ход вещей, и то, что собралась сделать Настя, было не менее непреложно.
Она обещала себе, что не позволит Горгонам спокойно существовать в этом мире, и сегодняшним утром должно было закончиться существование еще трех Горгон.
Она обещала Денису, что вернется за ним, и она вернулась.
В общем-то, никакого плана у нее опять не было. Была задача – спуститься к дому Горгон, перестрелять их всех и освободить Дениса. Вот и все. Наверное, утро больше подходило для такой затеи, потому что Горгоны будут спать, хотя… Хотя Настя поняла, что вообще-то почти ничего не знает о Горгонах, в том числе ничего не знает об их режиме дня. Может быть, у них как раз на рассветные часы и приходится пик умственной и физической активности? Может, именно в это время они выходят на охоту, и Настя направляется к ним как раз к завтраку, будто предзаказанная пицца с доставкой на дом…
Леший почесался.
– У нас тут не базар, мужиками не торгуем. Базар и прочее непотребство – в городе.
– Мой мужик… – ее губы и язык не сразу осилили эту непривычную словесную конструкцию, – …он у Горгон.
– Ха! – вырвалось у лешего, и непонятно было, то ли это он так рассмеялся, то ли кашлянул, то ли выругался. То ли все сразу.
– Знаешь, где у вас тут Горгоны?
– Знаю…
– Проводишь меня туда?
– Ха… – Это было произнесено с задумчивостью. Одновременно леший яростно чесал коленку. – Проводить-то можно…
Настя ждала, что леший попросит о какой-то услуге взамен, и она не ошиблась.
– Ну, положим, я тебя провожу, – сказал деловито леший. – Положим, мужика своего у них заберешь и все такое… Только ты это… Баш на баш, услуга за услугу, идет?
– Смотря что за услуга, – поосторожничала Настя.
– Дело простое. И сдается мне, для тебя привычное…
Настя не сразу сообразила, какое же это дело, по мнению лешего, было ей привычным, но ей любезно пояснили:
– Короче, ты бы кокнула этих уродок, а?
– Кого?
– Горгон.
Настя молчала, и леший, наверное, решил, что она нуждается в каком-то объяснении; почесав в затылке, он выдал исчерпывающую причину, по которой сестрам Горгонам предлагалось завершить свое бренное существование:
– Они тут никому не нравятся.
– Хм, – понимающе отозвалась Настя.
– Какие-то они противные, – сказал леший, сунул палец в ухо и стал энергично прочищать слуховой канал. – У тебя ведь еще остались эти… патроны?
– Остались.
– Кроме тех, что на земле валяются?
Настя посмотрела себе под ноги и увидела там пистолетную обойму.
– Ой, – сказала она.
Леший немедленно отозвался на это «ой» складной матерной присказкой, на которую Настя никак не отреагировала, потому что до нее только что дошла простая и невозможная истина – она пять минут тыкала незаряженным пистолетом в лешего, который по всем моральным стандартам должен был желать ей смерти, ибо десять минут назад она лишила жизни брата этого лешего. Притом сама Настя не знала про незаряженный пистолет, а леший знал.
Получалось, что его поведение было лишено всякой логики. Или нет, не так… Получалось, что Настя ничего не понимает в логике и моральных стандартах этой расы. Пожалуй, что и затерявшийся в лесу Покровский понимал немного.
Настя вставила обойму в пистолет и опустила его стволом в землю.
– Меня зовут Настя, – сказала она.
– У меня тоже есть имя, – сказал леший и скорчил рожу, которая говорила что-то вроде: «И мы тоже не лыком шиты!» – Только я тебе его не скажу, а то еще наведешь порчу. Вы там, в городах, какими только гадостями не занимаетесь…
– Есть немного, – согласилась Настя. – Так ты проводишь меня к Горгонам?
– Пошли, – легко сказал леший и так же легко перешагнул через мертвое тело своего брата Антохи.
Как я потом узнала, лешие вообще все делали легко. Они легко обижались и легко прощали обиды, легко принимались за дело и так же легко про него забывали. Даже Священная книга леших была написана с легким сердцем и нимало не походила ни на Библию, ни на Коран, ни на Черную книгу Иерихона, ни на вампирские Хроники Детей Ночи. Вся вековая мудрость расы лесных хозяев уместилась на дюжине страниц, переплетенных под зеленой обложкой; причем половину из этих страниц занимали рисунки – простенькие, словно детские. Деревья, солнце, луна, река, озеро, огонь и улыбающаяся фигурка лешего посреди этих символов. «Живи просто», – гласила одна и едва ли не единственная заповедь этой книги. Или «Просто живи»? Я уже не помню. К тому же Зеленый не был силен в знании священных текстов своей расы. Зеленым я стала звать того лешего, который был моим проводником. Свое настоящее имя он упорно отказывался называть, а обращаться к нему «эй» было невежливо. Поэтому мой провожатый получил кодовое имя Зеленый и отнесся к этому легко и беззаботно.
Так же легко и беззаботно он вел меня к жилищу Горгон, которых я должна была убить. Идея исходила от Зеленого, но, честно говоря, в моей душе она не встретила сопротивления, напротив: через какое-то время мысль о том, что в конце нашего путешествия я прикончу мерзких сестер, стала органичной частью меня.
Словно деталь с легким щелчком встала на положенное место в хорошо смазанном механизме.
11
Настя попыталась разговаривать с Зеленым на ходу, но вскоре отказалась от этой идеи, потому что стала задыхаться – леший шел слишком быстро, уверенно раздвигая длинными руками ветки и перепрыгивая через упавшие деревья. Настя пыхтела и потела позади; сначала самолюбие заставляло бежать, тупо уставившись в спину Зеленого и скрипя зубами. Потом она уже не бежала, а скорее падала вперед, в последний момент хваталась за ветки, восстанавливала равновесие, бросалась вперед и немедленно начинала падать снова. Пот стекал меж лопаток, вокруг гудели какие-то мошки, и немудрено, что минут через сорок Настино самолюбие приказало долго жить.
– Стой! – крикнула она в спину Зеленому. Точнее, не крикнула, а протащила звуки через обезвоженное горло и высохший рот. – Стой, мне нужно…
Лечь и умереть.
– Ты это чего? – Зеленый даже и не запыхался. – Спать собралась, тетка? Нет уж, спать потом будешь, сейчас надо поспешать, чтоб к Горгонам до заката наведаться…
Настя забыла, что собиралась ложиться и помирать.
– До заката? – выдохнула она. – То есть сегодня?
– Ну а чего ж, зимы, что ли, дожидаться? Сегодня и поспеем.
Настя отпила из фляжки и закрыла глаза. Вот так. Оказывается, все случится уже сегодня. Почему-то из слов Покровского она сделала вывод, что идти придется долго, может быть, неделю, а может, и больше. Зеленый, наверное, знал короткую дорогу. И Настя почему-то была не очень рада этому обстоятельству. Впору было просить Зеленого поводить ее кругами вокруг логова Горгон. Пока она дозреет. Пока она решится сделать то, что должна.
– Почему? – Настя открыла глаза и посмотрела на Зеленого. – Почему вы сами не можете разобраться с Горгонами, если они такие… противные?
Зеленый ответил укоризненным взглядом:
– Что ж мы, живодеры, что ли, какие? Лес большой, мы тут живем, они тоже сюда пришли жить, места в лесу на всех хватит.
– Но ты сказал, что они противные.
– На вкус и цвет, – пожал плечами Зеленый. – Кому-то ведь и я могу противным показаться… – Сказано это было с интонацией, подразумевающей, что этот «кто-то» явно не в своем уме. – Ну что в них противного? Ну змеи у них на башке живут. Я вот змей как-то не очень… А уж чтобы у бабы на башке змеи жили… – Он поморщился. – Чудно это. А еще детишки…
– Что – детишки?
– Детишки пропадать стали. Вот как эти Горгоны поселились, так у нас и детишки пропадать стали. Может, конечно, медведь какой умом тронулся, озверел совсем… А может, и не медведь.
– Детишки? – переспросила Настя, вспоминая садик позади «Трех сестер» и как-то вдруг сразу забывая про ноющие мышцы ног, ломоту в спине… Когда она вспоминала про тот садик, то вместо усталости и жалости к самой себе приходило кое-что другое, приходило всерьез и надолго. Кажется, это называлось «свирепеть». – Детишки, значит?
– Ага.
– И вы все равно Горгон не трогаете?
– А может, это и не они? Чего зря напраслину возводить? Еще обидятся тетки, а тетки, они жуть какие обидчивые! Сама, поди, знаешь, чего я тебе тут толкую….
– А если это они?
– А если и они, – Зеленый неожиданно посерьезнел лицом, – все одно не в наших обычаях чужую кровь пускать. Мы хозяева лесные, они – гости. Не годится хозяевам гостей обижать. Вот если одни гости, – он выразительно посмотрел на Настю, – с другими гостями чего не поделят… Вы же там, в городах, только тем и занимаетесь, что чего-нибудь делите друг с другом. Страшная, должно быть, у вас там жизнь…
– Подожди, – Насте под ложечку вдруг вступило нехорошее предчувствие. – То есть ваши обычаи запрещают нападать на тех, кто зашел в лес?
– Нападать? Это зачем нам нападать на гостей? Мы же не люди, которые там, в городах…
– Погоди ты со своими городами! Твой брательник Антоха, он же бросился на меня…
– Бросился? – Зеленый задумался, будто не понял значения слова.
– Напал, – сказала Настя и поняла, что мысль о том, что леший должен именно напасть, исходила от Покровского. Настя, как прилежная ученица, усвоила это правило и, наткнувшись на лешего, немедленно применила к нему выученное правило: леший нападает – человек защищается.
Человек убивает.
– Напал? – с сомнением повторил Зеленый. – И чего это ему на тебя нападать? Он что, людоед, что ли? Была б ты знатной лешачихой, в соку, еще был бы смысл, а то, я ж говорю, шкелябра и есть шкелябра…
Настя никак не отреагировала на повторное оскорбление.
– Просто тут на днях другого моего брательника прибили, – продолжал говорить Зеленый. – Может, Горгоны постарались, а может, и еще какой лиходей. Антоха, должно быть, глянул на тебя, увидал, какая ты хилая да напуганная, захотел проводить… Или предупредить. Уберечь, одним словом.
– И я его убила.
– Ты ж напугалась, – спокойно пояснил Зеленый. – Оно и понятно, Антоха, он крупный лешак-то был… С непривычки можно и перепугаться…
– Я убила твоего брата, а ты… – Настя все-таки решилась и посмотрела Зеленому в глаза, ожидая там увидеть хоть крохотный отблеск хитринки, не веря, что можно вот так спокойно рассуждать о гибели брата с его убийцей. То есть с ней, с Настей. – А ты не хочешь отомстить.
Это был не вопрос, это было утверждение, потому что не было никакой хитринки, не было никаких задних мыслей; Зеленый, весь как есть, стоял перед ней, и то, что у него было на уме, неизменно слетало затем с языка:
– Ото…мстить? Хм, слышал я такое слово. В детстве. Сказку мне бабка сказывала про страшного Мстя. Как он за обиды свои решил поквитаться и сначала родных своих покусал, потом друзей. А потом и сам себя сожрал, потому как сильнее всего сам себя и наобижал в жизни. Страшный Мстя. Нет, не хочу быть как он.
– Ясно, – тихо сказала Настя и только теперь поняла, что Зеленый и его брательники – действительно другая раса, и делали их такими не длинные, почти доходящие до колен руки, не серо-зеленый цвет кожи и не спутанные жесткие волосы, больше похожие на шерсть. Другой расой их делало вот это «не хочу быть как он» и желание жить просто, даже если это «просто» иногда включало себе перешагивание через тела близких. Настя не знала, хорошо это или плохо – жить так, как живут лесные хозяева, но это определенно была совсем другая жизнь.
И она поняла, как, должно быть, остро чувствуют лесные хозяева, недалеко ушедшие в своей простоте от прочих лесных обитателей, вторжение в свой мир иных существ, таких, как Горгоны, Покровский или же она, Настя. Таких, то есть одержимых страстями, пропахших металлом, несущих с собой память о смертях случившихся и ожидание смертей новых.
Однако лешие готовы были терпеть, нести утраты, но не отступаться от основ своего бытия; ждать, пока один пришелец не уничтожит другого и не восстановит тем самым порядок вещей; ждать, но не запачкаться в крови, не превратиться в страшного Мстя из древней легенды.
– Ну что, тетка? – спросил Зеленый. – Совсем скисла али как? Может, я тебя на закорках понесу?
– Обойдусь, – буркнула Настя, но, когда попыталась встать, боль в мышцах немедленно напомнила о себе и заставила задуматься – а может, и вправду на закорках? – Рюкзак можешь понести, – сказала она, как бы делая одолжение. Зеленый ухмыльнулся, цапнул рюкзак под мышку и снова убежал вперед, лихо пробираясь меж деревьев. Настя побрела следом. Пятиминутная передышка обошлась ей недешево – к обязательствам найти Дениса и покарать Горгон теперь добавилось еще одно: как можно скорее покинуть мир лесных хозяев, перестать быть источником беспокойства…
– Не много ли на себя берешь? – насмешливо спросил Люциус.
«Слава богу, этот болтун опять здесь, – подумала Настя. – Значит, мы на верном пути».
Как-то мне в руки попалась книжка, из тех, чьи название и аннотацию следует заучить, если хочешь прикинуться интеллектуалкой, чтобы потом произносить в компании как пароль: «Я это читала. А вы это читали?» Мне такие игры всегда были по барабану, так что книжка оказалась у меня в руках случайно, уже перестав быть актуальной новинкой и превратившись в потрепанный томик, который лениво листает продавщица в магазинчике женской одежды, когда нет покупателей и хозяйки. Продавщица – то есть я. В книжке было понамешано всякого-разного, и убийство, и политика, и секс, и какие-то шизофренические галлюцинации… Все равно что суп, сваренный из говяжьих костей, шоколада и рыбьей чешуи. Сюжет я уже и не вспомню, а вот одна фраза мне запала в память, из чего я делаю вывод, что фраза-то была краденая. Так вот, в книжке этой говорилось, что любого мужчину после тридцати можно без объяснения причин взять и посадить в одиночную камеру, и в глубине души мужчина будет знать, что сидит за дело. Ну то есть смысл в том, что нет на свете безгрешных людей, и если ты ставишь перед собой мало-мальски значимую цель, так непременно пройдешься и по головам, и по законам, писаным и неписаным.
Так вот, смотрю я на себя в зеркало и понимаю, что относится это не только к мужчинам. И почему именно тридцать лет? Мне не было еще и двадцати, когда на моей совести вдруг оказалось столько всякого добра… И леший Антоха в том числе. Отсюда мораль – тридцать лет, двадцать, мужчины, женщины, разницы никакой; все как слоны в посудной лавке. Обернешься – господи, неужели я все это натворила?
И господь тактично помалкивает.
Стыдно ли мне было, когда я поняла, что убила Антоху ни за что ни про что? Стыдно – немного не то слово. Меня чуть не стошнило. Поначалу.
А потом я встала и пошла дальше, потому что мне нужно было идти дальше; и никому не стало бы лучше, если бы я до конца дней сидела и оплакивала безвременный уход замечательного лешего по имени Антоха.
И вообще… Я тогда испугалась. Может быть, Антоха и вправду хотел позаботиться обо мне в хорошем смысле этого слова, но выглядело это…
Короче говоря, я себя не оправдываю, но я себя понимаю. Понимают ли меня остальные? Знаете, со временем это перестает иметь значение. У меня своя посудная лавка, у вас своя.
Так что если бы меня в тридцать лет взяли за шиворот и запихнули в изолированное помещение, я бы восприняла это как вполне естественное развитие событий.
К сожалению, мне никогда не исполнится тридцать.
12
Она подумала, что у Зеленого наконец кончились силы, и даже попыталась съехидничать по этому поводу, однако изо рта выкашлялось нечто нечленораздельное, так что ехидничать впору было именно над ней, маленьким измотанным человечком посреди большого леса.
– Вон там, – тихо сказал Зеленый, и Настя поняла, почему он застыл возле кривой сосны. Они пришли.
Зеленый поманил Настю пальцем, она подошла и осторожно выглянула из-под сосновых веток: в пяти шагах отсюда земля шла под уклон, давая выход корням деревьев, которые выглядели как засохшие щупальца захороненных здесь осьминогов. В низине лес расступался, обнажая овальной формы проплешину, и снова смыкался темными рядами сосен через пару километров. У самой границы леса стоял дом Горгон, точнее, два строения, одно побольше, другое поменьше, обнесенные довольно высоким деревянным забором.
– Они тут хорошо устроились, – прошептала Настя, как будто Горгоны на этом расстоянии могли ее услышать. – Домики, заборчики… – Она неожиданно услышала в своем голосе неудержимую злость, прорывающуюся сквозь шепот. Горгоны не имели права жить в таких вот аккуратных домиках в экологически чистых районах, они не имели права жить вообще. А когда Настя подумала, что, возможно, на заднем дворе у Горгон уже создается парк развлечений, подобный тому, что она видела у «Трех сестер»; что там уже стоят между аккуратно подстриженных кустиков неподвижные маленькие лешие с удивленными глазами….
– Мы с Антохой строили, – сказал Зеленый, и от этой фразы инстинктивно сжатые Настины кулаки разжались.
– Чего?
– Ну не только мы… Еще брательники помогали.
– То есть вы помогли Горгонам построить дом?
– Ага.
– Потому что вы тогда еще не знали, что они… Да? – попыталась Настя отыскать логику в этом рассказе.
– А если бы даже и знали, – спокойно сказал Зеленый. – Что ж, оставить их на земле спать? Они прошлой осенью пришли, холодать уже стало, так чего ж не помочь гостям обустроиться? Бабы все-таки, хоть и со змеюками на башке. А у парнишки ихнего нога еще болела, так что работник из него был никудышный…
– У парнишки?
– Ну, – сказал Зеленый, подумал и добавил: – А-а… Стало быть, это твой…
– Мой, – подтвердила Настя.
– Ну не знаю… – с какой-то новой, немного сварливой интонацией протянул Зеленый. – Дело, конечно, твое, только… Уж больно он гладкий. Я б свою дочь за такого не отдал…
– У тебя есть дочь?
– Ну так, – с достоинством подтвердил Зеленый.
На языке у Насти жегся кислотной каплей неизбежный вопрос: «А у Антохи?», но каков бы ни был ответ, он уже ничего не мог изменить, разве что добавил бы неудовольствия собственным поведением, а этого неудовольствия и так уже было выше крыши. Поэтому она сглотнула кислотную каплю и криво улыбнулась Зеленому.
– Поначалу-то у него нога болела, тут все понятно, – сказал ей в ответ на улыбку Зеленый. – А потом-то нога прошла, только он ведь все равно без дела шатался… Бестолковый он какой-то. А ты вот за ним из города сюда притащилась. Хотя, может, в городе от него прок есть?
– Есть, – сказала Настя и, прежде чем озадачила себя вопросом, стоит говорить такое или нет, уже ляпнула: – Он наследник.
– Это вряд ли, – покачал головой Зеленый. – У наследника нюхалка должна быть подходящая, вот как у брательника моего… Не скажу, как зовут. Так вот, у него нюхалка, будто два моих кулака, и глазищи – во! Потому он как на след упадет, так и не слезет с него, пока не отыщет зверя или лешака, ну а уж про вас, человеков, и говорить нечего… А этот твой… – Зеленый презрительно скривился, чем напомнил Насте страхолюдного Гринча из американского рождественского фильма. – Вряд ли.
– Наследник – это значит сын короля, – пояснила Настя. – Король Утер Андерсон, слышал про такого?
Зеленый отрицательно помотал головой.
– Двенадцать Великих старых рас?
Зеленый изобразил полное безразличие. Потом до него дошло:
– Двенадцать? Это ж целая куча народу… Только в наших краях не водится никаких двенадцати… Мы да вот человеки в городах. Еще медведи, – он сделал ударение на последний слог. – Медведи, они, конечно, умные…
– Не уверена, что медведи относятся к двенадцати Великим старым расам…
– А кто ж тогда? – ухмыльнулся Зеленый. – Белки, что ли?
– Гномы, великаны, драконы, вампиры…
Зеленый посмотрел на нее взглядом, содержавшим предположение, что Настя недавно упала с дерева и сильно ударилась головой об землю.
– Даже и запоминать не буду, – сказал Зеленый. – У нас таких не водится, а стало быть, и знать мне про такие страсти не надо. Ну так что, идешь стрелять этих уродин со змеюками?
– Утром, – сказала Настя. – Рано утром. Когда взойдет солнце…
При чем тут было солнце? Она и сама толком не знала, просто чувствовала, что идти за жизнями Горгон надо утром, на рассвете. Это было как-то связано с отмщением, с восстановлением справедливости и еще с какими-то сильными словами, которые крутились у нее в голове.
– Утром так утром, – пожал плечами Зеленый. – Только патроны не потеряй, как в прошлый раз.
13
Это все еще была ночь, но уже слабеющая, постепенно собирающая вещи, чтобы вскоре юркнуть за дверь, досадливо морщась от наползающего с востока рассвета.
– С кем это ты балакаешь? – спросила темнота голосом Зеленого.
– Что? А? – Она не сразу сообразила, в чем дело, а когда сообразила, то раздраженно пробубнила про себя: «Люциус, скотина, скоро из-за тебя все станут считать меня чокнутой… Сама с собой разговариваю… Голоса и все такое. Жанна д'Арк, понимаешь ли, выискалась…»
– С Жанной было гораздо легче, – заметил Люциус. – Она больше мне доверяла и…
– И куда это ее привело? – саркастически отозвалась Настя.
– Ну это же не я, это вы, люди, привязали ее к столбу, принесли дрова и зажгли факелы.
– Да-да, конечно. Подставил бедную девушку…
Тут Настю посетила неожиданная мысль, и, разумеется, в ту же самую секунду она посетила и Люциуса.
– Интересно… – пробормотала Настя, выбралась из спального мешка и пошла искать Зеленого.
– Ты это серьезно? – отозвался Люциус.
– Серьезнее не бывает, – ответила она на ходу и после этого перестала обращать на Люциуса внимание.
Когда луч фонарика выловил Зеленого, тот недовольно поморщился и замахал рукой, словно отгоняя назойливое насекомое.
– Слушай… – начала было Настя, но тут на нее совершенно не ко времени напала зевота, так что прошла, пожалуй, целая минута, прежде чем она смогла продолжить. За эту минуту Зеленый успел спрыгнуть с дерева, поискать что-то в траве, выпрямиться, настороженно принюхаться, вспомнить про Настю, повернуться к ней и пробормотать с легким раздражением:
– Да слушаю, слушаю, чего там у тебя стряслось?
– Я вот думаю, – наконец справилась с нижней челюстью Настя. – Ты говоришь, Антоха не хотел на меня нападать…
– Ну, – равнодушно отозвался Зеленый.
– А если кто-то залез ему в голову и заставил его напасть на меня?
– В голову? Залез? Через ухо? Муравей, что ли?
– Нет, не муравей. Кто-то вроде злого духа, – Настя непроизвольно тряхнула головой, как будто от этого издевательский голос Люциуса мог вылететь из ее собственной головы.
– Злой дух? – Зеленый отрицательно покачал головой. – Им что, делать нечего, как по лешачьим головам шататься? У духов дела и поважнее имеются… Погоду делать или с другими духами воевать…
– Наверное, – сказала Настя, решив не продолжать этот разговор и не пытаться объяснить Зеленому, что некий злой дух решил повоевать руками покойного Антохи, а именно – остановить ее, Настю, не допустить возвращения Дениса Андерсона. Хотя, если все-таки протереть глаза и подумать хорошенько, имелись более простые и надежные способы угробить Настю на пути к Горгонам. К примеру, забраться в голову не к лешаку Антохе, а к пилоту самолета, на котором летели Настя и Покровский.
– Вот именно, – сказал Люциус. – Просто и надежно.
– Ага, – сказала Настя, делая вид, что разговаривает сама с собой. – Только это при условии, что злой дух может заставить пилота самолета сделать какую-нибудь глупость. А если нет? У пилота все-таки высшее образование, его не так-то просто сбить с толку. Лешего-то полегче обдурить…
– Замечательное человеческое свойство – выносить суждения о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, – сказал Люциус. – Нет никакой разницы между пилотом и лешим. Если бы я захотел, чтобы ты была мертва, ты бы уже проводила время в компании червей.
– Ты просто не хочешь, чтобы я снова встретилась с Денисом.
– Напротив, сгораю от нетерепения! Хочу посмотреть, что из всего этого получится. С меня рано или поздно спросят, как такое вышло, а я не хочу показаться некомпетентным или ленивым…
– Начальства боишься! – позлорадствовала Настя, а потом уточнила: – Как «такое» вышло? Что – «такое»?
Люциус не ответил. Настя повертела головой, посветила вокруг фонариком, как будто надеялась уловить следы присутствия Люциуса, но таковых, конечно же, не оказалось.
– Пора, что ли? – сказал у нее за спиной Зеленый.
– Пора, – согласилась она и кивнула сама себе, соглашаясь с простой мыслью, что чем раньше все это кончится, тем лучше.
– Я тут посижу, – сказал Зеленый.
– Ладно, – сказала Настя, вытаскивая из рюкзака пистолет.
– Слышь, ты, тетка… – Ну.
– Я понимаю, эти дуры у тебя мужика стырили и все такое…
– Ну.
– Может, все-таки не до смерти их постреляешь, а? Так, слегонца, чтоб напугать, чтоб они свалили с наших краев, а?
Настя посмотрела на Зеленого. Объяснять ему, какие чувства были испытаны Настей на заднем дворе «Трех сестер», было бы долгим, сложным и вряд ли вообще исполнимым делом. Зеленый не хотел быть Страшным Мстей, а Настя только им и могла быть после увиденного.
С востока вставало солнце, постепенно вытесняя ночь, загоняя ее под камни, в чащу леса, в пещеры. Таков был непреложный ход вещей, и то, что собралась сделать Настя, было не менее непреложно.
Она обещала себе, что не позволит Горгонам спокойно существовать в этом мире, и сегодняшним утром должно было закончиться существование еще трех Горгон.
Она обещала Денису, что вернется за ним, и она вернулась.
14
В общем-то, никакого плана у нее опять не было. Была задача – спуститься к дому Горгон, перестрелять их всех и освободить Дениса. Вот и все. Наверное, утро больше подходило для такой затеи, потому что Горгоны будут спать, хотя… Хотя Настя поняла, что вообще-то почти ничего не знает о Горгонах, в том числе ничего не знает об их режиме дня. Может быть, у них как раз на рассветные часы и приходится пик умственной и физической активности? Может, именно в это время они выходят на охоту, и Настя направляется к ним как раз к завтраку, будто предзаказанная пицца с доставкой на дом…