Осипов Сергей. Ночная охотница

   – Потом, – сказала Горгона.
   – Что – потом? – не поняла Настя.
   – Потом ты увидишь нашего пленника. Когда ты пройдешь обряд перехода, станешь одной из нас, станешь сестрой, вот тогда…
   – Но я не могу ждать! Я чувствую, что…
   – Тебе не нужно беспокоиться о таких пустяках. Пленник, даже если он королевский сын, всего лишь человек, всего лишь… – Горгона свела брови, припоминая нужное слово, – приношение.
   – Приношение? Это как?
   – Ты узнаешь, когда пройдешь обряд.
   Почему-то это обещание Настю не успокоило, но притворно разыгрывать одержимость и с боем прорываться во двор было занятием безнадежным, так что Настя взяла тайм-аут; тем более что Покровский принес ей что-то вроде завтрака, который состоял из металлической кружки с водой и плошки с лесными ягодами.
   – Человеческой еды мы не держим, – сказала Горгона. – А наша тебе вряд ли понравится. Пока.
   – Чем же вы своего пленника кормите? – спросила Настя, подозрительно разглядывая ягоды.
   – Всяким, – равнодушно ответила Горгона. – Он уже давно перестал жаловаться.
   – А вот этого? – Настя показала на Покровского. – Этот на вашей ягодной диете долго не протянет…
   – А он у нас не задержится, – так же равнодушно сказала Горгона. – Это не наш слуга, он должен будет вернуться к своему хозяину.
   – Слуга? К хозяину? – Настя с интересом посмотрела на Покровского, который, кажется, влип в какую-то новую историю или же так и не смог отлипнуть от старой.
   Покровский до этого момента старался не встречаться с Настей глазами, но тут не выдержал, и это мимолетное столкновение взглядов было похоже на украдкой переданную записку; Покровский не мог или не хотел ничего говорить, однако в глазах его Настя увидела отчаяние, злобу и что-то очень похожее на стыд.
   – К хозяину, к хозяину, – вдруг ответил ей кто-то, и Настя вздрогнула, потому что в доме не было никого, кроме нее, Горгоны и Покровского.
   – Хозяин его заждался, – сказал с ухмылкой Сахнович, едва заметный в плохо освещенной комнате. Он пристроился за плечом у Покровского, словно полупрозрачное облачко, прилепившееся вдоль стены. – Хозяин у нас общий, и он очень не любит, когда его работники начинают без спроса по лесам бегать. Вот, пришлось разыскать товарища, провести с ним разъяснительную работу.
   Покровский скрипнул зубами, но не пошевелился.
   – Он ведь думал, что сам себе хозяин, – продолжал вещать Сахнович. – Поработал, не понравилось, уволился, так? Даже не уволился, просто ушел, и все. Только с нашим хозяином такие штуки не проходят. Трудовой кодекс у нас тоже не действует, и профком за тебя, Тема, не вступится. Я ведь тебе еще в Праге пытался мозги вправить, да только ты слушать не стал…
   – А-а, – догадалась Настя. – То есть тогда ночью он пошел с тобой поговорить и не вернулся.
   – Ага, пока ты героически дрыхла без задних ног.
   – И что же ты ему такого сказал, что… – Настя покосилась на Покровского, – …что он до сих пор сам не свой?
   – Я передал ему привет от хозяина, от мастера Леонарда. Сказал, что он не может никуда уйти, потому что принадлежит хозяину. С потрохами. Причем буквально, – Сахнович засмеялся. – Оказывается, не так уж и плохо быть призраком! Вот лично у меня нет потрохов, поэтому мастер Леонард не может взять меня за них и вывернуть наизнанку. А с Темой такие фокусы вполне возможны…
   Покровский что-то негромко сказал через плечо, но Сахнович не унимался:
   – Тебе, Анастасия, это должно быть особенно приятно услышать…
   – Про потроха? Нет, спасибо, я тут вообще постепенно становлюсь вегетарианкой. – Настя неприязненно посмотрела на ягоды.
   – Да не про потроха, дура… Помнишь, у тебя под кожей жил такой маленький смешной червячок? Помнишь?
   «Все-таки должны существовать какие-то способы, чтобы делать призракам больно, – подумала Настя. – Святая вода? Электричество? Лазеры? Что-то обязательно должно быть».
   – Так вот, – продолжал Сахнович. – Это просто детские игрушки по сравнению с тем, что живет в товарище Покровском. Твой червяк просто ел ненужные воспоминания и сообщал, где ты находишься. А этот может все, потому что он может причинять боль, такую боль, что ради избавления от нее ты готов на такое… Правда, Тема? На все готов, как юный пионер? Тема сначала не поверил, но после пары демонстраций… Так что товарищ Покровский остается с нами, то есть с мастером Леонардом и его компанией.
   – У него внутри… червяк? – переспросила Настя.
   – Ага.
   И Настя ничего не смогла поделать со своим лицом; она понимала, что это жестоко, неправильно, отвратительно, но помимо ее воли – а может быть, как раз во исполнение хорошо замаскировавшегося давнего страстного желания – рот скривился в злорадной усмешке, адресованной Покровскому. Как там говорится – побудь в моей шкуре? За что боролся, на то и напоролся?
   С трудом возвращая лицу нормальное выражение, Настя пробормотала в сторону Покровского:
   – Жаль, что так получилось.
   – Нет, не жаль, – ответил Сахнович.
   – Тебя не спрашивают.
   – А кого тут еще спрашивать, как не меня?! – изумился Сахнович. – Я-то хоть немного понимаю, что тут происходит, а ты? А он? А эти… – Он посмотрел на Горгону и махнул рукой, словно списывая и это конкретное существо, и весь ее биологический вид в разряд безнадежных. Вместо ответа Горгона запустила руку в складки своей длинной черной юбки и вытащила нож с коротким широким лезвием. Полюбовавшись им какое-то время, Горгона резко взмахнула рукой, и нож воткнулся в стену позади Покровского, пройдя сквозь силуэт Сахновича.
   – И что это значит? – поинтересовался призрак, разглядывая рукоятку ножа, торчащую на уровне его груди, но никак не мешающую Сахновичу говорить и перемещаться. – У тети Кати плохое настроение?
   – Это доказывает, что тебя нет, – уверенно сказала Горгона. – А зачем слушать того, кого нет?
   – Ох, – вздохнул Сахнович, отлепился от стены и поплыл к выходу. – Неблагодарный вы народ, бабы. Как на посту стоять, так я есть, а теперь меня уже и нет… А ты разве не понимаешь, что, когда я вернусь к хозяину, я должен буду рассказать ему, что здесь и как? И от моего рассказа будет зависеть отношение мастера Леонарда к тебе и твоим сестрицам, Катерина. А знаешь, сколько стоит отношение мастера Леонарда? Оно дорого стоит. От него зависит, позволит вам мастер Леонард существовать после или не позволит.
   – После чего? – не поняла Настя, но Сахнович не собирался пускаться в объяснения, тем более что Катерина Горгона, видимо, была в курсе дела и вопросов не задавала.
   – Мы не нуждаемся в его позволении, – спокойно сказала она. – Мы и раньше существовали безо всяких позволений, а теперь тем более будем жить безо всяких разрешений Леонарда или Утера Лионейского – неважно.
   – Вот это ты правильно подметила, – откликнулся Сахнович. – Вы не жили, вы существовали, это правильное слово, достаточно посмотреть вокруг. От мастера Леонарда зависит, позволят ли вам выбраться из ваших грязных змеиных нор на свет божий… Что?
   Настя тоже не сразу поняла, что это за звук, а потом сообразила – Покровский смеялся, уткнувшись лицом в ладони, отчего звук получился глухой и больше похожий на всхлип.
   – Что ты ржешь? – недовольно проговорил Сахнович.
   – Она правильно говорит, – Покровский кивнул на Горгону. – Помалкивать бы тебе надо, потому что ты дурак, а дураки еще хуже призраков.
   – Я дурак?
   – Ты ведь понятия не имеешь, что собирается сделать Леонард, правильно? Он никогда с тобой об этом не говорил и не будет говорить. Потому что ты всего лишь слуга, а он хозяин.
   – Как и ты.
   – Как и я, – согласился Покровский. – Но у меня нет никаких иллюзий насчет того, что будет после. Так что не прикидывайся, что у тебя в кармане пачка билетов на Ноев ковчег. Потому что никакого ковчега не будет. Вот так-то, – он встал, хмуро посмотрел на Настю, потом на Горгону. – Я буду во дворе, если что…
   Горгона проводила Покровского внимательным взглядом, неодобрительно покачала головой (змеи тоже неодобрительно зашипели, вызвав у Насти холодную дрожь) и подвела краткий итог услышанному:
   – Разговоры. Много разных слов.
   – О чем это все? – спросила Настя. – Что это за после? После чего?
   Горгона улыбнулась и погладила обложку своей книги.
   – У каждой расы есть своя священная книга с рассказом о прошлом и будущем. Каждая раса старается следовать своей священной книге. Хозяину этих двоих, Леонарду, мало следовать уже написанной книге. Он хочет написать свою собственную, он хочет стать…
   – Богом?
   – Богом, да, только не таким, который создает из ничего все живое, а таким, который пытается работать уже с готовым материалом. Бог с маленькой буквы. Но чтобы стать даже таким богом, он должен сделать нечто, чего не делал никто и никогда, сделать что-то такое, что перечеркнет дела его предшественников. Так он получит тот самый чистый лист, на котором можно будет начать писать новую священную книгу.
   – И что же он собирается сделать?
   – Откуда мне знать? Но самое простое, что обычно делают в таких случаях, – конец света.
   – Что?
   – Конец. Финал. Ликвидация. Чтобы начать с чистого листа. Ну, почти с чистого листа. Но ты не волнуйся…
   – Правда? Думаете, не стоит?
   – Не стоит. Ведь в нашей священной книге никакого конца света не значится, а как только ты пройдешь обряд и станешь нашей сестрой, ты станешь персонажем этой книги, а не того дурацкого сочинения, что задумал написать Леонард.
   – И… Типа, конец света меня тогда не коснется?
   – Типа, не коснется, – улыбнулась Горгона.
   – А если ваша книга – неправильная?
   – Она будет правильной, когда мы – и ты в том числе – захотим, чтобы все пошло по написанному здесь, именно здесь, а не в других книгах, не в книге Леонарда, не в Библии и не в какой-нибудь Черной книге Иерихона. Чего ты больше хочешь – конца света с последующей эпохой чокнутого Леонарда или славного восстания народа Горгон?
   «Эпоха чокнутого Леонарда или славное восстание Горгон? Славная эпоха Леонарда или восстание чокнутых Горгон? Кто тут из них хрен, а кто редька, и почему мне так несладко? – подумала Настя. – А насчет «чего я хочу?»… Я хочу домой».
   – Ты дома, Анастасия, – сказала вдруг Горгона, и Настя вздрогнула. «Она не может читать мои мысли, – сказала она себе. – Нет, это просто случайное совпадение. Это ужасное, нелепое совпадение. А если ты все-таки читаешь мои мысли, овца, то имей в виду, я пришла сюда не как домой, я пришла, чтобы сжечь это место дотла. И убить вас всех. Пока у меня плохо получается, но посмотрим, что будет дальше».
   – Посмотрим, – сказала Горгона, и на мгновение Настя похолодела, но потом поняла, что это не было ответом на ее мысль, это было кое-что другое. – Пойдем посмотрим, как идет подготовка к обряду.
   – К обряду?
   – К твоему переходу.
   – Его готовят? Кто его готовит?
   Не могла же она спросить напрямик – да сколько же вас здесь, в конце концов?!
   – Другие сестры.
   Или могла?
   – Да сколько же вас здесь?
   – Десяток наберется, – Горгона внезапно улыбнулась. – Странное чувство, я никогда прежде не видела столько сестер в одном месте. Вчера их было еще больше, но трое принесли себя в жертву.
   «Точнее, я их прикончила», – сказала себе Настя, которой очень хотелось думать о случившемся не как о заклании трех беспомощных овечек, а как о заслуженном возмездии трем чудовищам.
   – С одной стороны, мне немного неуютно, будто тесно, – откровенничала Горгона. – Но с другой стороны, я как никогда сильно ощущаю себя частью целого, частью своего народа… И все это благодаря тебе, Анастасия.
   – Рада была помочь. И в качестве ответного жеста… покажи мне вашего пленника.
   – Не стоит о нем переживать. Я думаю, тебе сейчас стоит встретиться кое с кем другим.
   – С кем?
   – Со старейшей из сестер.
 

17

 
   Горгоны определенно не были дурами. Они были жестокими, они были странными, но глупыми они не были, это точно. Даже эти два небольших домика, затерянные посреди дремучих лесов, были выстроены не просто так, а с фигой в кармане, а именно – с тайным ходом на случай появления врага.
   В смысле, на случай появления серьезного врага, а не этого недоразумения по имени Настя Колесникова.
   Тот первый дом без окон и дверей, вокруг которого поначалу крутилась Настя, на самом деле был не тюрьмой, а резиденцией старейшей из сестер. А попасть туда можно было через колодец, который на самом деле был не колодцем, а спуском в подземный ход. Рыли его, наверное, не лешие, а то Зеленый не преминул бы похвастаться, хотя… Хотя кто их знает, этих леших. Может быть, все его наивное дружелюбие на грани идиотизма было напускным, а на самом деле он выполнял поручение Горгон – довести Настю до их лагеря. Так сказать, привести мессию к пастве. Тьфу ты, блин, даже на вкус эти слова были отвратительны, а уж по смыслу…
   Но хуже всего были не слова и даже не душная темнота подземного хода, через который протащили Настю, а знание, что в этой темноте рядом с тобой, в сантиметрах от твоего лица, шевелятся змеи, десятки мелких прожорливых тварей, готовых моментально впрыснуть тебе яд, если что-то пойдет не так.
   Катерина Горгона держала Настю за предплечье и подталкивала вперед, где-то в темноте была еще одна сестра, и под конец Насте стало плохо от засевших в мозгу отвратительных слов, темноты, пугающего знания и потери ориентации в пространстве. Снова темные коридоры, как в логове Ключника, как в жилище вампира Макса; темные коридоры, из которых ей никак не удавалось выбраться на свет.
   И когда ее вытолкали наверх, когда через квадратный люк Настя выползла в какую-то комнату, света там тоже было немного. В крыше дома имелись маленькие окошки, но через них разве что можно было определить, день сейчас или ночь.
   – Вставай, – сказал Катеринин голос. – Встань перед старейшей сестрой.
   – Я ничего не вижу, – отозвалась Настя, трогая руками пол и опасаясь поднять руки выше, чтобы не наткнуться на что-нибудь живое и шевелящееся.
   Катерина что-то раздраженно прошипела (или это были ее змеи?) и выпустила Настану руку. После этого, судя по шуму, Катерина или кто-то из других Горгон передвигали какие-то тяжелые предметы, потом вверху что-то стукнуло, и, как это бывает на картинах религиозной тематики, с неба пролился невероятно яркий и чистый свет. Настя протянула руку, чтобы та попала под свет, и с радостью узнавания старого знакомого стала разглядывать свои пальцы…
   – Теперь-то ты можешь встать? – спросила Катерина, слезая со стола. – Старейшая сестра не терпит дневного света, поэтому давай побыстрее…
   Настя встала и послушно последовала за Катериной, точнее, повернулась в ту сторону, куда велела Катерина…
   Она пожалела, что с неба лился чистый яркий свет, разбавляя здешний сумрак и позволяя Насте не только чувствовать присутствие Горгон, но и видеть их очертания; не только знать, что где-то рядом находится некое чудовище под названием старейшая сестра, но и…
   Да, видеть ее.
   Настя смотрела на нее секунд пять, а потом отвернулась, согнулась пополам, реагируя на резкую боль от желудка до гортани, выворачиваясь наизнанку снова и снова. Уже с горьким привкусом желчи на губах она никак не могла остановиться, потому что слишком много ужаса было в ней, и вытошнить его до конца казалось невозможным…
   Она так и стояла на четвереньках, когда в воздухе проскрипели слова, страшные, старые.
   – Старейшая приветствует тебя, – перевела Катерина. – И благодарит за знаки уважения.
   – Чего? – переспросила Настя, вытирая рот.
   – Знаки уважения. Было очень вежливо с твоей стороны показать такой страх.
   – А-а… – Она встала, но все еще не решалась повернуться к старейшей. «Знаки уважения, – подумала Настя. – Отлично. Только подумаешь, что хуже быть не может, как на тебе… Ползаешь на коленях перед Горгонами как последняя…»
   Старейшая снова заговорила, медленно, жутко, однако Настя уже слышала этот голос, поэтому теперь страх был не единственной реакцией, теперь было еще и узнавание.
   Она уже слышала язык, на котором разговаривала старейшая из сестер; этот был тот самый древний язык, на котором, согласно преданиям, когда-то разговаривали все расы. Настя впервые услышала хрипящие и скрежещущие звуки от Дениса Андерсона, потом – в телефонной трубке в подземной базе Ключника, потом – от таксиста-оборотня в Лионее… Как там его звали? Роман Ставицкий? Когда это было? Давно. Было ли это вообще? Была ли где-то на свете Лионея или это просто миф, галлюцинация, которую Настино сознание лихорадочно создает, чтобы отгородиться от жуткой реальности?..
   Как бы то ни было, тварь, в гости к которой привели Настю, была по-настоящему древней. Она помнила Первоначальный язык, да и выглядела она на пару тысяч лет, не меньше…
   Змеи на ее голове были толщиной с водопроводную трубу, а сама голова – как большой арбуз, только немного потерявший форму, расплывшийся, отекший, как расплавленный воск. На этом чудовищном лице, наверное, где-то были и глаза, и рот, и нос, только разглядеть их сейчас было невозможно среди слипшихся складок кожи, да Настя и не старалась. Змеи обвили старейшей сестре шею, раздувшиеся руки, само тело в том месте, где должна быть талия; а ниже предполагаемой талии старейшая и вовсе не походила на живое существо, став огромным куском плоти, вросшим в пол. Головой же старейшая почти достигала потолка, словно созданная безумным архитектором колонна, гудящая, шевелящаяся, заставляющая цепенеть от отвращения.
   – Такой же страх мы должны внушать всем остальным расам, – переводила между тем Катерина Горгона. – Когда-то так и было, когда-то мы правили этим миром… Если пророчество верно, то мы вернем себе Землю.
   – А если нет? – вдруг вырвалось у Насти. – А если пророчество неверно? И вы уверены, что Горгоны когда-то правили этим миром? Если такое написано в вашей священной книжке, то это еще не значит…
   Она прикусила язык, замерла и перестала дышать. Головки змей с Катерининой головы покачивались в паре сантиметров от ее лица, и – Настя готова была в этом поклясться – у змей были очень злобные глаза.
   – Я не буду это переводить, – сказала Катерина. – Представим, как будто ты этого не говорила. Представим, что ты даже не думала ничего такого. Эти глупости… Они забудутся, когда ты станешь одной из нас. А это будет скоро.
   – Понятно, – Настины губы все-таки разлепились. – И как… как это будет?
   – Обряд? Очень красиво. Ты наденешь все белое…
   – Я не про шмотки. Как я стану Горгоной?
   – Не просто Горгоной, Анастасия, а той единственной Горгоной, появление которой предсказано священной книгой…
   – А конкретно?
   – Старейшая сестра передаст тебе свою мудрость. Свою жизненную силу.
   – Это как?
   – Она обнимет тебя. Всеми своими….
   – Я поняла… – Настя на всякий случай зажала рот ладонью и стала смотреть в пол, чтобы ненароком не поймать даже краем глаза омерзительный живой столб, собравшийся передать ей свою «мудрость».
   – …и они напитают тебя всем, что было накоплено в старейшей сестре. Потом ты уснешь, а когда проснешься, будешь одной из нас…
   – Понятно.
   – И начнется новая эра. Славное восхождение Горгон…
   – И слава богу, что я этого не увижу.
   – То есть?
   – Когда меня покусают эти твари, я умру. То, что будет потом, – буду уже не я.
   – Та, что будет потом, – будет лучше, сильнее…
   – Но это уже буду не я…
   Катерина хотела сказать что-то еще столь же воодушевляющее, но Настя опередила ее:
   – Это буду не я, точно так же, как ты – это не ты. Ты сказала, что стала Горгоной пятнадцать лет назад, то есть до этого ты была обычным человеком, женщиной… И ты была другой. Ты уверена, что тогда тебе было хуже, чем сейчас? Или ты не помнишь ту, старую себя?
   – Я помню, – сказала Катерина, и глаза ее блеснули. – Не в подробностях, но в общем. Я помню свои ощущения… И должна тебе сказать, что тогда мне было хуже, да. Я была одна. Когда я была человеком, я все время чувствовала себя одинокой. Людей в этом мире несколько миллиардов, но оказывается, что это не избавляет тебя от одиночества. Странно, правда? Горгон в миллионы раз меньше, но я всегда чувствую связь с сестрами. Я не одна…
   – Да уж это точно, не одна, считать умею, – сказал кто-то сверху. – Праздник, что ли, у вас какой?
   Настя задрала голову и увидела болтающиеся в небе ботинки. То есть это не были, конечно же, фабричные ботинки, ибо лешие с подозрением (и в то же время с неуемным любопытством) относились ко всему произведенному в городе. На ногах у Зеленого сейчас было что-то вроде мокасин со шнурками, завязанными вокруг лешачьих икр.
   Зеленый сидел на крыше, свесив ноги в раскрытое окно, и с интересом разглядывал Настю и Горгон.
   – Так я и думал, – со вздохом проговорил он. – Нельзя городским теткам доверять, нет, нельзя. Наврут с три короба… Ты ж обещала этих, со змеюками на башках, выгнать из лесу или поубивать! – Зеленый состроил укоризненную физиономию. – Обещала, так? А сама тут лясы точишь с ними, чаи распиваешь… Когда за дело-то примешься?
   Настя растерянно посмотрела на Зеленого, не зная, что ответить и стоит ли отвечать вообще; может, лучше крикнуть Зеленому, чтобы уносил ноги, пока не поздно, а может….
   А может быть, стоит просто помолчать и посмотреть, как высоко в небе, над головой Зеленого, движется черная точка, которая не может быть ни птицей, ни чем бы то ни было еще…
   Кроме как вертолетом.
 

18

 
   Катерина Горгона тоже посмотрела вверх, но вертолета она не увидела, ибо внимание сосредоточила на Зеленом.
   – Старейшая сказала, что все расы должны жить в страхе перед нами, – тихо сказала Катерина. – И что же мы видим? Лесное отродье без спросу сует свои грязные лапы в дом старейшей сестры…
   – Грязные лапы? – расслышал ее Зеленый. – Футы ну-ты… А вот когда вам надо было этот домишко сострогать, вы к моим лапам не принюхивались…
   – Вам была оказана честь…
   – А я так скажу – уродины вы неблагодарные. Не хотел сам говорить, думал, городская тетка вас уму-разуму научит, да от нее проку, как от брюхатой лешачихи… Короче, шли бы вы отсюда по-хорошему…
   – …которую вы оказались неспособны оценить…
   Это был странный диалог, потому что Катерина с каждым словом словно наливалась злобой, и ее змеи выбирались из-под платка, шипели, хищно вертели головами в разные стороны, готовясь к нападению. Зеленый же был беззаботен, словно играл в детскую игру, где по определению никому не может быть причинен вред.
   И он ошибался. Настя все-таки преодолела оцепенение и махнула Зеленому рукой, что значило – беги, уноси ноги; однако Зеленый в своем благодушии решил, что его так приветствуют, и помахал Насте в ответ.
   – Так не должно быть, – решительно сказала Катерина, и Настя поняла, что обращаются к ней. – И так не будет. Будет вот так…
   Настя инстинктивно попятилась от Катерины, чтобы находиться подальше от ее разъяренных змей; вот почему позже она уже не могла достать Катерину, остановить ее, предотвратить ужас, который должен был свершиться в этом доме… А еще, наверное, и потому, что именно для ужаса этот дом и был выстроен.
   Если бы у Насти было время, она бы сказала Горгонам, что видела вертолет и что это неспроста, это наверняка люди Смайли, которые наконец-то выследили ее, Дениса, Горгон – то есть всех, кого только можно и нужно было выследить в этом лесу. И если это так, то Горгонам нужно разбегаться или по крайней мере думать о переговорах, об условиях, на которых им позволят уйти живыми…
   А не делать то, что они продолжали делать.
   – Будет вот так, – торжественно сказала Катерина, подпрыгнула, ухватила Зеленого за ногу и сдернула его вниз. Настя вскрикнула, протянула руку, чтобы оттащить Горгону назад, но рука прошла по пустому месту, а Зеленый уже летел сверху, что-то громко и сердито крича; он упал на стол, потом скатился на пол, задев Катерину ногами и отбросив ее к стене. На мгновение стало тихо, а потом Зеленый откуда-то с пола укоризненно сказал:
   – Ты чего творишь-то, а?
   – Вселяю страх, – ответила Катерина и вскочила на ноги.
   – Ну и дура, – отозвался Зеленый, и тут грохнул выстрел, от которого у Насти заложило в ушах.
   В доме стало дымно, и совершенно невозможно было понять, кто стрелял, в кого стрелял и каковы результаты этой стрельбы. Настя на всякий случай присела и прижалась к стене.
   – Фу-ты, – раздался голос Зеленого, который был не испуганным и не обозленным, а скорее разочарованным. – Ну и навоняли… Ты, тетка, не страх вселяешь, ты воздух портишь.
   – Это не я, – сказала Катерина. – Динара, опусти ружье. Мы сделаем это по-другому, мы сделаем это правильно…
   Настя присмотрелась и увидела в глубине комнаты, ближе к расплывшейся живой колонне, именовавшейся старейшей сестрой, силуэт с ружьем. Динара не торопилась опускать оружие. Зеленый посмотрел в ее сторону и неодобрительно покачал головой:
   – Ох уж эти мне городские придумки… Шум да вонь, вот и все дела…
   Настя поняла, что еще некоторое время все внимание Горгон будет сосредоточено на лешем, а стало быть – это ее шанс.
   Шанс на что? Шанс, чтобы отыскать тот люк, через который Горгоны втащили ее в дом, влезть в подземный ход и выбраться на волю. Ну то есть не совсем на волю, добраться до колодца, вылезти наружу, спрятаться и переждать, пока не появятся люди Смайли… Которым, наверное, не помешает сигнал, и таким сигналом должен стать…