Страница:
Но в такой глупости заключалось и горькое утешение. Дед Виталий когда-то объяснял мне основы психологии: нормальному человеку необходима референтная группа, мнение которой он учитывает в своих поступках. Она может быть реальной или воображаемой, как у людей религиозных. А если ее не осталось никакой, этой группой человек должен стать сам для себя. И, как бы я ни был жалок и беспомощен, дурацкая невозможность переступить через остатки собственного достоинства сейчас казалась мне последним оправданием – теперь уже только перед самим собой! – и моего существования в обезумевшем мире, и моего ухода из него.
21
22
21
Я мог попытаться сбежать. Путь за границу, конечно, был отрезан: агенты «ДИГО» без труда засекли бы меня при заказе билета на поезд или на корабль, не говоря об одном из редких международных авиарейсов. Но оставал-
ся шанс затеряться на просторах нашей бескрайней Рос-кони. Пока на моем «карманнике» не иссякли наличные, пока я мог не пользоваться своей пенсионной карточкой (чтобы ищейки, влезшие в сеть пенсионного фонда, не уловили, откуда пришел запрос), сохранялась возможность вырваться из Петрограда. Закатиться как можно дальше в глубь страны, за Урал, в Сибирь.
Я так и эдак обдумывал план побега. Правда, всё это походило на некое упражнение ума для отвлечения от горьких мыслей. В душе я прекрасно понимал, что никуда бежать не стану. И вовсе не потому, что перспектива превратиться в петляющего по-заячьи беглеца тоже казалась мне унизительной. Наоборот: для бегства, для игры с преследователями нужно было самому иметь характер азартного игрока, а уж на эту роль я годился меньше всего. Из собственной шкуры не вырвешься. Для меня – так опять получалось само собою! – было естественней оставаться дома, в привычных стенах, и ждать, что произойдет.
А не происходило пока ничего. Дни сменялись днями. Я продолжал по инерции свое прежнее существование. Ночевал в гостинице. Утром приезжал к девяти в квартирку-офис и часами тупо смотрел новости. Вот только обзоров больше не составлял, посылать их теперь было некому. Всё ждал (с ревностью и обидой) сообщения о том, что назначен новый представитель Службы информации и расследований ООН в Петрограде. А сообщение упорно не появлялось. Даже о моей отставке нигде не промелькнуло ни слова. Даже страничка нашего представительства в Интернете сохранялась без всяких изменений, украшенная моей физиономией. О статусе безработного мне напоминал только денежный счет на моем «карманнике»: сумма потихоньку начала уменьшаться вслед за ежедневными расходами.
Сияющую табличку с двери я отвинтил. Мои соседи по лестнице, арендовавшие остальные квартирки под офисы фирм и фирмочек, раскланивались со мной при встречах с той же равнодушной вежливостью. Никто не задал ни единого вопроса. Елена не звонила.
Страх не покидал меня, но оказалось, можно жить и с постоянным страхом. Он не ослаб, он просто сделался привычной составляющей моего бытия, как хроническая болезнь. Его нервное напряжение почти не мешало совершать необходимые житейские действия. Разве что давило и давило (при моем-то безделье) гнетущей усталостью, а по ночам не давало заснуть без снотворного.
В конце концов полупотайное сидение взаперти – то в гостинице, то в офисе, с короткими переездами между ними, – сделалось для меня невыносимым. Я стал выезжать в город. Без всякой цели, чтобы только занять время и немного размяться. Выбирал пешеходные зоны или просто малолюдные окраины и, припарковав свою «Цереру», подолгу там бродил. После таких прогулок по зимнему Петрограду мне лучше спалось. Никакой слежки за собою я пока не замечал.
Прошло уже больше двух недель после визита Андрея, а со мной всё еще ничего не случилось. И привычка к страху постепенно стала оборачиваться надеждой: бандиты поняли, что я не поддерживаю контактов с «РЭМИ», с меня нечего взять. Не идиоты же они, в самом деле, чтобы убить меня просто так! Наверное, это было не слишком достойно – надеяться на благоразумие негодяев. Но что мне еще оставалось? Я сам перед собой стыдился этих мыслей. Я никому, никогда бы их не открыл. Но я не мог от них отказаться.
Иллюзии мои были разбиты очень скоро и самым жестоким образом. В тот пасмурный январский день на пустынной набережной у Охтинского моста я вышел из «Цереры», чтобы пройтись. Стоял легкий мороз, падали редкие снежинки. Я привалился к чугунному ограждению и стал смотреть на Неву. Из-за мягкой зимы и теплых городских стоков она так и не покрылась льдом. Тускло блестела синевато-серая поверхность воды. Я подумал, что в старых книгах такой цвет называли свинцовым, и стал припоминать, видел ли когда-нибудь в своей жизни хоть кусочек чистого свинца…
В этот миг меня точно кнутом резко хлестнуло по левому плечу, перед глазами сверкнула вспышка и в реке,
среди плывущего мусора взлетела струйка пара. Только в следующую секунду я почувствовал острую боль. Я схватился за плечо, развернулся, успел еще увидеть силуэт какой-то удаляющейся машины и крикнуть: «Сволочи!»
На ладони, которую я прижимал к плечу, осталась кровь. От прожженной куртки пахло едким дымком горелой синтетической ткани. «Процесс пошел», – нелепо вспомнил я поговорку деда Виталия. Процесс пошел! Всего два месяца назад напавшие на меня бандиты были вооружены только ломиком и могли испугаться муляжного револьвера. А теперь у них уже появились лазерные пистолеты. Если дело и дальше покатит в таком бодром темпе, всеобщий пожар запылает гораздо раньше, чем я рассчитывал.
Впрочем, это будут уже не мои заботы. Я получил последнее предупреждение. Именно предупреждение: хоть поражающая способность у лазерного оружия слабей, чем у пулевого, если бы меня сегодня хотели убить, убили бы и из него, стреляя в голову. Так они сделают в следующий раз, если я не начну на них работать. Сделают обязательно, потому что работать на них я не стану ни за что! Сволочи, сволочи!!
Кровотечение как будто остановилось, но левая рука висела плетью, и при попытке шевельнуть ею плечо обжигала адская боль. Я вспомнил перебитую левую ключицу господина Чуборя. Тогда мне повезло: я уничтожил двух подонков, а сам остался цел. Больше такое везение не могло повториться. Но и покорно подставлять себя под финальный выстрел я не собирался!
Во мне кипело бешенство. Вот теперь я готов был бежать – не в поисках спасения, мне всё равно не спастись, – для того, чтобы создать убийцам хоть какие-то проблемы. И хорошо бы, когда они рано или поздно меня настигнут, не дать захватить себя врасплох и попытаться подороже продать свою жизнь.
Неужто эти нелюди и вправду надеются без вселенского кровопролития осуществить «великий раздел» и сплотиться в высшую касту? Заменить свою грызню мирным третейским судом и уцелеть? Утопия дельцов и гангстеров! Если только они попытаются воплотить ее в жизнь, как
раз и начнется та самая, настоящая, всеобщая гражданская. Потому что они умеют только убивать. И потому что в условиях бессмертия у них всё равно нет выбора. Они будут убивать тех, кого объявят низшими и начнут загонять в гетто для париев, вызывая ответную ненависть и бешеное сопротивление. Они будут убивать друг друга, пытаясь объединиться в свой мафиозный интернационал. И если даже один клан, частью истребив, частью подмяв под себя остальные, окажется наверху, он не установит и подобие вымечтанного порядка: его участники продолжат побоище между собой, до полного самоуничтожения.
Задыхаясь от боли, я добрел до своей «Цереры», кое-как втиснулся на сиденье:
– Антон, закрой дверцу, я не могу, я ранен!
Он захлопнул дверцу, мгновенно выбросил на экран карту Петрограда с горящим на ней созвездием больниц и затараторил:
– Ближайшее к нам травматологическое отделение находится…
– Отставить!
Добросовестный Антон истолковал это по-своему:
– Ближайшее отделение, в котором тебя обслужат бесплатно, по страховому полису, находится…
– Прекрати! Слушай маршрут! – и, вглядываясь в карту, я продиктовал ему кружной путь по «собачьим» районам, выводивший из города в северном направлении. – Веди сам, Антон, и следи за обстановкой. Если увидишь, что какая-то машина движется за нами слишком долго, сразу сообщи мне. Поехали!
Заурчал мотор, «Церера» сорвалась с места. Я достал из автомобильной аптечки обезболивающие таблетки и таблетки, дезинфицирующие кровь, проглотил сразу по две тех и других. Потом устроился полулежа на сиденье, расслабив раненую руку, и стал наблюдать, как на экране сменяются видеокадры кругового обзора. Антон, с его локатором и объективами, конечно, сам контролировал ситуацию, но мне надо было чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Наша дорога пролегала по самым пустынным кварталам. Мы несколько раз пересекали свой собствен-. ный след и затем оказывались на открытом пространстве.
Мне казалось, так у меня больше шансов обнаружить преследование.
Наконец Петроград остался позади, а «хвоста» за нами как будто не было.
– Куда теперь? – спросил Антон.
– Гони в Приозерск. Там должна быть частная клиника доктора Завлина. Адрес не помню, где-то у Соборной площади, уточни сам в Интернете.
– До Приозерска сто тридцать километров, – доложил педантичный Антон, – а при ранении необходимо срочно…
– Гони, гони, Антоша, миленький!
Заметенный снегом городок Приозерск был погружен в сонное спокойствие. «Церера» остановилась у двухэтажного домика со скромной эмалевой табличкой на дверях: «Доктор Завлин Г.С.». Он сам, высокий, рыжеволосый, длиннорукий, в белом халате выскочил на крыльцо, когда я посигналил. Узнал меня сразу, хоть мы не виделись больше двадцати лет, с тех пор как он ушел из полиции:
– Виталий?!
Когда Гоша служил полицейским врачом, он вечно сетовал на нехватку денег, был худ, небрит и со своей рыжей щетиной и зеленоватыми глазами напоминал тощего дворового кота. Зато сейчас он прямо-таки лоснился сытостью и благополучием – розоволицый, весь какой-то округлый. Видно, дела у него шли неплохо.
– Меня подстрелили, Гоша. Лазерный пистолет. Несмертельно, но очень больно. Помоги.
В его зеленых глазах сверкнули опасливые кошачьи искорки:
– На тебя напали, с оружием?! Как ты мог явиться ко мне?! Ты должен обратиться в больницу, они должны сообщить в полицию…
– Гоша, я не хочу, чтобы меня добили.
– Так ты знаешь нападавших?! И мог привести их сюда?!
– Успокойся, за мной чисто от самого Петрограда. Несколько секунд он колебался. Потом сморщился и
махнул рукой:
– Сможешь сам подняться в приемную? Выключи своего Антона и шагай! А я загоню машину в гараж, нечего ей стоять на виду!
Он сделал рентгеновские снимки моего плеча и местную томограмму, запустил их вместе с картой моей ДНК в диагностический компьютер.
– Сколько ты меня продержишь? – спросил я.
– Неделю, не меньше. Смотря как пойдет регенерация тканей. Сустав задет. В истории болезни я запишу несчастный случай при обращении со сварочным аппаратом. А почему ты всё-таки примчался именно ко мне?
– Мы же с тобой знакомые. И я помню, когда ты уходил из полиции в частную практику, то говорил, что собираешься заниматься травмами. Кстати, неужели в маленьком Приозерске для тебя хватает пациентов?
Он замялся:
– Ну, травмы – такая вещь… А у меня уже есть определенная известность… В общем, ко мне едут из Петрограда. Бывает, что и финны приезжают, здесь граница рядом.
– Всё ясно, Гоша.
– Что тебе ясно?! – вскинулся он.
– Ты растерялся при моем появлении, потому что я прибыл не по твоим каналам, без предупреждения. Так?
Он не ответил.
– Видишь ли, Гоша, за последнее время я многое понял. Даже кое-что просчитал. Не стану тебя пытать о подробностях, скажи только: много бывает клиентов вроде меня, раненных настоящим оружием?
Он помялся. Неохотно произнес:
– Ты первый.
– Так я и думал. Наконец хоть в чем-то мне досталось первенство. Зато, могу ручаться, в твоей практике потоком идут ушибы, переломы, колотые-резаные раны, и число их всё время нарастает.
Гоша угрюмо молчал.
– Но ты готовься, – подбодрил я, – вслед за мной скоро пойдут новые лучевые ранения. А там – и пулевые, минно-взрывные, осколочные. Ты выбрал перспективную специальность!
Гоша продержал меня под замком в одной из крохотных палат своей клиники десять дней, пока мое плечо не пришло в порядок. А на прощанье снял с моего «карманника» половину всех денег:
– Извини, старик, ты не представляешь моих расходов!
– Догадываюсь, – вздохнул я, разглядывая на экран-чике цифру остатка. – Полиция, госмединспекция, налоговая служба – от всех надо откупиться. Кстати, как ты оформляешь истории болезни покалеченным гангстерам? Проводишь их как разбившихся прыгунов с трамплина?
Он окрысился:
– В следующий раз я не стану тебя спасать!
– Боюсь, что в следующий раз я не смогу до тебя доехать.
Гоша смягчился:
– Не обижайся, прости меня.
– И ты прости!
На обратном пути в Петроград я приказал Антону ехать помедленнее. Я не знал, куда мне направиться. И в гостинице, и в квартирке-офисе могла ждать засада. Может быть, обогнуть город по кольцевой и сразу устремиться в бега?
Все последние дни мой «карманник» был выключен. Сейчас – сам не зная почему, повинуясь интуиции, – я перевел его в состояние приема. И неожиданно «карманник» резко зазвонил. У меня на миг оборвалось сердце: я подумал, что меня разыскивают бандиты. Звонки били, не смолкая. С опаской вытащив «карманник», я взглянул на номер вызывающего абонента. Это был номер Елены.
Я только что миновал Сосново, до Петрограда оставалось километров шестьдесят. Отвечать на вызов было рискованно, мой выход в эфир могли засечь. Но Елена хотела говорить со мной… С тем чувством рывка навстречу опасности, с каким, наверное, вставали из окопов под пули, я дал соединение.
– Куда ты пропал? – послышался ее голос. – Нам нужно встретиться!
Я отчетливо представил, как в это самое мгновение в секретной лаборатории где-то на верхнем этаже пирамиды «ДИГО» проснулся пеленгатор, записывая наш разго-
вор, а на крыше над ним завертелась антенна, определяя направление и расстояние.
– За мной следят! – быстро сказал я. – Нас могут подслушивать! Говори коротко: где и когда?
– Лучше сегодня. И если можно, у тебя в офисе. Мне хотелось бы еще раз побывать там, потому что…
– Понятно! – перебил я. – Ровно через два часа, тебя устроит? Запоминай: на стоянку возле офиса въезжаем одновременно, и ты прибудешь с охраной! С хорошей охраной, чтобы прикрыть нас обоих!
Когда я подъехал к моей родимой пятиэтажке, уже стемнело. В сиянии оранжевой световой полосы, окаймлявшей стоянку, я увидел только несколько знакомых машин, принадлежавших арендаторам соседних квартирок. Мелькнула мысль: Елена подвела меня, из-за нее я попаду в ловушку! И в тот же миг кто-то постучал по боковому стеклу «Цереры». Я вскинулся, готовый защищаться, но с облегчением разглядел в полутьме Елену. Она стояла в легкой курточке, с непокрытой, как всегда, головой на зимнем ветру. Манила меня рукой – выходи!
Я выскочил, захлопнул дверцу.
– Мои сопровождающие остались за углом, – сказала Елена.
До угла, на который она указывала, было метров триста. Я предпочел бы видеть охрану поближе.
– Беспокоиться не надо, – подбодрила она, – всё. вокруг под контролем.
– Приговоренные не беспокоятся, – усмехнулся я. – Им остается только ждать.
– Что случилось? Тебя пытаются использовать против нас? Тебе угрожают?
– Меня собираются убить. В качестве последнего предупреждения мне продырявили плечо.
– Даже так… – она задумалась на секунду. – Ну что ж, пошли!
Мы поднялись в квартирку-офис. В ней не было засады. В ней ничего не изменилось за те дни, что я отлеживался в клинике Гоши. Но вид привычных стен, обстановки, шкафов с книгами сейчас не успокаивал, а вызывал чув-
ство утраты. Я знал, что теряю навсегда этот спасительный мирок.
И Елена осматривалась вокруг так, словно хотела всё получше запомнить. Когда она заговорила, в ее голосе не было обычной иронии:
– Я не смогу добиться, чтобы тебя включили в наше движение как полноправного участника. У тебя недостаточный коэффициент интеллектуального развития, у тебя низкие моральные качества…
– Одно из этих моих низких качеств, – перебил я, – совсем недавно тебе очень нравилось!
Ее опушенные черными ресницами голубые глаза посветлели до ледяной прозрачности:
– Сейчас не до шуток! Слушай меня: на заводе и в обслуживании фирмы трудится немало людей, не являющихся членами организации. Мы вербуем их с предельной осторожностью, они не догадываются, на кого работают. Если хочешь, я попытаюсь устроить тебя таким сотрудником. Да, это низший слой, простые исполнители. Но некоторые из них, самые прилежные, в будущем имеют шанс спастись вместе с нами.
– Самые прилежные, – усмехнулся я. – Имеют шанс… Город Солнца во все века не может существовать без рабства. Противники ваши хотят разбить человечество на касты, а вы обходитесь более простой и надежной структурой. Двоичной. Новые илоты и спартанцы.
Елена пропустила мимо ушей непонятные для нее сравнения. Волновало ее другое:
– Конечно, если это получится, тебе придется скрывать, как много ты знаешь о наших целях.
– От кого скрывать? От подобных мне рабов?
По ее лицу пробежала недовольная гримаска. Она сердилась на меня, значит, я в самом деле был ей небезразличен:
– От непосвященных, в кругу которых ты окажешься! Вот всё, что я могу для тебя сделать!
Она предлагала мне безопасность. Под прикрытием ее организации я был бы защищен от бандитов. Но вместо благодарности у меня невольно вырвалось:
– А ты останешься со мной?
Взгляд ее потеплел, в голосе зазвучали прежние, лукавые нотки:
– Ну, если ты сумеешь и здесь хранить тайну, кое-что иногда будет возможно…
И тут я окончательно сорвался:
– Ты только лишний раз подтверждаешь, что ваша затея обречена! В старину говорили: «Если бога нет, дозволено всё». Чушь! Как раз наоборот: ЕСЛИ БОГА НЕТ, НИЧТО НЕ ДОЗВОЛЕНО! НИЧТО, СПОСОБНОЕ ХОТЬ В МАЛЕЙШЕЙ СТЕПЕНИ УНИЗИТЬ ЧЕЛОВЕКА! Это абсолютный закон! Просто в смертные времена его действие смягчалось общей недолговечностью, а в бессмертные – его нарушение означает всеобщую гибель! Тебе кажется, что ты хочешь меня спасти, но ты начинаешь с того, что прямо предлагаешь мне унижение!
Она опустила голову.
– Уходи! – сказал я, успокаиваясь. – Уходи, мне нужно собраться в дорогу.
– Куда ты отправишься?
– Не знаю.
Она долго молчала, виновато глядя в пол. Я слышал только, как учащается ее дыхание. Нечто подобное в минувшем происходило с другими женщинами в моей судьбе. Когда они осознавали бесповоротность разрыва, их тоже напоследок охватывало возбуждение. Вот только ни от одной женщины я не уходил так, как от Елены, – в никуда.
Она подняла на меня взгляд и тихо спросила:
– Неужели мы сейчас расстанемся?
– Я предпочитаю уйти свободным человеком по собственной воле, чем дожидаться, пока ты бросишь меня, как надоевшего слугу.
Она медленно приблизилась, положила руки на мои плечи. Медленно потянулась к моему рту.
– А как же твои спутники, – спросил я, – оставшиеся за углом?
– Это как раз те, кого ты называешь рабами, – хрипловатым шепотом выговорила Елена, – они подождут, подождут…
Потом, в постели, она кусала мне губы и сжималась с такой силой, словно хотела навсегда оставить меня в себе. Наша последняя близость была не наслаждением, а горечью.
Я проснулся первым от внутреннего тревожного толчка. Елена спала рядом, свернувшись калачиком. Ей, видно, тоже снились беспокойные сны: темные брови подергивались, губы шевелились. На часах было четыре утра.
– Вставай, – сказал я, – одевайся, быстро! С закрытыми глазами она потянулась ко мне:
– Ляг… Еще на минуточку…
– Вставай, надо уходить! – я метался по квартирке, собирая вещи в сумку.
Мы оделись и вышли в морозную темень. Моя «Церера» одиноко стояла на совершенно пустой площадке. Я забросил сумку в багажник:
– Вызывай охрану, пусть подъедут за тобой сюда.
– Лучше проводи меня, – попросила Елена.
Ей хотелось до конца исполнить ритуал прощания. Мы пошли по ночной улице. Здесь, на окраине, с ее редкими домами, в это время суток не было ни машин, ни прохожих.
– Наверное, ты прав, – сказала она. – Мы всё равно не сможем быть вместе. И мне легче будет вспоминать тебя сильным. Я смогу думать, что ты, хоть немного, действительно любил меня.
Я не ответил. Мне тоже нелегко давалось расставание. Но Елена прощалась только со мной, а я – со всем, что составляло мою жизнь, и с самой жизнью.
За углом, тускло освещенные изнутри, дожидались знакомый мне «Оберон» и угловатый джип. Нет, конечно, из меня бы никогда не получился безропотный слуга на манер тех, что столько времени в них сидели.
Дверца «Оберона» распахнулась. На глазах своих людей Елена не осмелилась меня поцеловать. Только сжала мою руку и шепнула: «Беги!»
Я постоял немного. Посмотрел, как она села в машину, как «Оберон» и джип тронулись с места, набрали скорость. Еще какие-то нити, привязывавшие меня к жизни,
натянулись вслед их исчезавшим в темноте рубиновым огонькам и, стегнув болью в груди, оборвались.
Я медленно двинулся назад, к «Церере». Я шел по тро- тУ аРУ› черные деревья отгораживали меня от слабо освещенной проезжей части. Когда на дороге, сзади, возникло сияние и послышался гул мотора, я сперва подумал, что это возвращается Елена, однако на всякий случай укрылся за густыми ветвями ближайшей ели.
Это была не Елена. Какая-то незнакомая машина медленно катила по пустой темной улице. Она развернулась у стоянки, яркими лучами фар выхватила там на мгновение мою одинокую «Цереру» и так же не спеша поехала обратно.
Обострившимся до звериного чутьем я сразу уловил опасность. Сердце гулко забилось под самым горлом. Когда подозрительная машина скрылась в ночи, я перебежками, стараясь держаться неосвещенных мест, достиг «Цереры», свалился на сиденье, включил мотор. Я был так перепуган, что не стал терять время на обдумывание маршрута и его объяснение Антону, а тут же на ручном управлении рванул с площадки и понесся куда глаза глядят. Это спасло мне жизнь. Верней, продлило ее еще немного.
Я не пролетел и двухсот метров, как ночь вокруг озарилась огненной вспышкой, и через долю секунды, словно пытаясь настигнуть меня, на крышу «Цереры» обрушился сзади тяжкий, громовой удар воздушной волны. Я невольно пригнулся, но не сбавил скорость.
ся шанс затеряться на просторах нашей бескрайней Рос-кони. Пока на моем «карманнике» не иссякли наличные, пока я мог не пользоваться своей пенсионной карточкой (чтобы ищейки, влезшие в сеть пенсионного фонда, не уловили, откуда пришел запрос), сохранялась возможность вырваться из Петрограда. Закатиться как можно дальше в глубь страны, за Урал, в Сибирь.
Я так и эдак обдумывал план побега. Правда, всё это походило на некое упражнение ума для отвлечения от горьких мыслей. В душе я прекрасно понимал, что никуда бежать не стану. И вовсе не потому, что перспектива превратиться в петляющего по-заячьи беглеца тоже казалась мне унизительной. Наоборот: для бегства, для игры с преследователями нужно было самому иметь характер азартного игрока, а уж на эту роль я годился меньше всего. Из собственной шкуры не вырвешься. Для меня – так опять получалось само собою! – было естественней оставаться дома, в привычных стенах, и ждать, что произойдет.
А не происходило пока ничего. Дни сменялись днями. Я продолжал по инерции свое прежнее существование. Ночевал в гостинице. Утром приезжал к девяти в квартирку-офис и часами тупо смотрел новости. Вот только обзоров больше не составлял, посылать их теперь было некому. Всё ждал (с ревностью и обидой) сообщения о том, что назначен новый представитель Службы информации и расследований ООН в Петрограде. А сообщение упорно не появлялось. Даже о моей отставке нигде не промелькнуло ни слова. Даже страничка нашего представительства в Интернете сохранялась без всяких изменений, украшенная моей физиономией. О статусе безработного мне напоминал только денежный счет на моем «карманнике»: сумма потихоньку начала уменьшаться вслед за ежедневными расходами.
Сияющую табличку с двери я отвинтил. Мои соседи по лестнице, арендовавшие остальные квартирки под офисы фирм и фирмочек, раскланивались со мной при встречах с той же равнодушной вежливостью. Никто не задал ни единого вопроса. Елена не звонила.
Страх не покидал меня, но оказалось, можно жить и с постоянным страхом. Он не ослаб, он просто сделался привычной составляющей моего бытия, как хроническая болезнь. Его нервное напряжение почти не мешало совершать необходимые житейские действия. Разве что давило и давило (при моем-то безделье) гнетущей усталостью, а по ночам не давало заснуть без снотворного.
В конце концов полупотайное сидение взаперти – то в гостинице, то в офисе, с короткими переездами между ними, – сделалось для меня невыносимым. Я стал выезжать в город. Без всякой цели, чтобы только занять время и немного размяться. Выбирал пешеходные зоны или просто малолюдные окраины и, припарковав свою «Цереру», подолгу там бродил. После таких прогулок по зимнему Петрограду мне лучше спалось. Никакой слежки за собою я пока не замечал.
Прошло уже больше двух недель после визита Андрея, а со мной всё еще ничего не случилось. И привычка к страху постепенно стала оборачиваться надеждой: бандиты поняли, что я не поддерживаю контактов с «РЭМИ», с меня нечего взять. Не идиоты же они, в самом деле, чтобы убить меня просто так! Наверное, это было не слишком достойно – надеяться на благоразумие негодяев. Но что мне еще оставалось? Я сам перед собой стыдился этих мыслей. Я никому, никогда бы их не открыл. Но я не мог от них отказаться.
Иллюзии мои были разбиты очень скоро и самым жестоким образом. В тот пасмурный январский день на пустынной набережной у Охтинского моста я вышел из «Цереры», чтобы пройтись. Стоял легкий мороз, падали редкие снежинки. Я привалился к чугунному ограждению и стал смотреть на Неву. Из-за мягкой зимы и теплых городских стоков она так и не покрылась льдом. Тускло блестела синевато-серая поверхность воды. Я подумал, что в старых книгах такой цвет называли свинцовым, и стал припоминать, видел ли когда-нибудь в своей жизни хоть кусочек чистого свинца…
В этот миг меня точно кнутом резко хлестнуло по левому плечу, перед глазами сверкнула вспышка и в реке,
среди плывущего мусора взлетела струйка пара. Только в следующую секунду я почувствовал острую боль. Я схватился за плечо, развернулся, успел еще увидеть силуэт какой-то удаляющейся машины и крикнуть: «Сволочи!»
На ладони, которую я прижимал к плечу, осталась кровь. От прожженной куртки пахло едким дымком горелой синтетической ткани. «Процесс пошел», – нелепо вспомнил я поговорку деда Виталия. Процесс пошел! Всего два месяца назад напавшие на меня бандиты были вооружены только ломиком и могли испугаться муляжного револьвера. А теперь у них уже появились лазерные пистолеты. Если дело и дальше покатит в таком бодром темпе, всеобщий пожар запылает гораздо раньше, чем я рассчитывал.
Впрочем, это будут уже не мои заботы. Я получил последнее предупреждение. Именно предупреждение: хоть поражающая способность у лазерного оружия слабей, чем у пулевого, если бы меня сегодня хотели убить, убили бы и из него, стреляя в голову. Так они сделают в следующий раз, если я не начну на них работать. Сделают обязательно, потому что работать на них я не стану ни за что! Сволочи, сволочи!!
Кровотечение как будто остановилось, но левая рука висела плетью, и при попытке шевельнуть ею плечо обжигала адская боль. Я вспомнил перебитую левую ключицу господина Чуборя. Тогда мне повезло: я уничтожил двух подонков, а сам остался цел. Больше такое везение не могло повториться. Но и покорно подставлять себя под финальный выстрел я не собирался!
Во мне кипело бешенство. Вот теперь я готов был бежать – не в поисках спасения, мне всё равно не спастись, – для того, чтобы создать убийцам хоть какие-то проблемы. И хорошо бы, когда они рано или поздно меня настигнут, не дать захватить себя врасплох и попытаться подороже продать свою жизнь.
Неужто эти нелюди и вправду надеются без вселенского кровопролития осуществить «великий раздел» и сплотиться в высшую касту? Заменить свою грызню мирным третейским судом и уцелеть? Утопия дельцов и гангстеров! Если только они попытаются воплотить ее в жизнь, как
раз и начнется та самая, настоящая, всеобщая гражданская. Потому что они умеют только убивать. И потому что в условиях бессмертия у них всё равно нет выбора. Они будут убивать тех, кого объявят низшими и начнут загонять в гетто для париев, вызывая ответную ненависть и бешеное сопротивление. Они будут убивать друг друга, пытаясь объединиться в свой мафиозный интернационал. И если даже один клан, частью истребив, частью подмяв под себя остальные, окажется наверху, он не установит и подобие вымечтанного порядка: его участники продолжат побоище между собой, до полного самоуничтожения.
Задыхаясь от боли, я добрел до своей «Цереры», кое-как втиснулся на сиденье:
– Антон, закрой дверцу, я не могу, я ранен!
Он захлопнул дверцу, мгновенно выбросил на экран карту Петрограда с горящим на ней созвездием больниц и затараторил:
– Ближайшее к нам травматологическое отделение находится…
– Отставить!
Добросовестный Антон истолковал это по-своему:
– Ближайшее отделение, в котором тебя обслужат бесплатно, по страховому полису, находится…
– Прекрати! Слушай маршрут! – и, вглядываясь в карту, я продиктовал ему кружной путь по «собачьим» районам, выводивший из города в северном направлении. – Веди сам, Антон, и следи за обстановкой. Если увидишь, что какая-то машина движется за нами слишком долго, сразу сообщи мне. Поехали!
Заурчал мотор, «Церера» сорвалась с места. Я достал из автомобильной аптечки обезболивающие таблетки и таблетки, дезинфицирующие кровь, проглотил сразу по две тех и других. Потом устроился полулежа на сиденье, расслабив раненую руку, и стал наблюдать, как на экране сменяются видеокадры кругового обзора. Антон, с его локатором и объективами, конечно, сам контролировал ситуацию, но мне надо было чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Наша дорога пролегала по самым пустынным кварталам. Мы несколько раз пересекали свой собствен-. ный след и затем оказывались на открытом пространстве.
Мне казалось, так у меня больше шансов обнаружить преследование.
Наконец Петроград остался позади, а «хвоста» за нами как будто не было.
– Куда теперь? – спросил Антон.
– Гони в Приозерск. Там должна быть частная клиника доктора Завлина. Адрес не помню, где-то у Соборной площади, уточни сам в Интернете.
– До Приозерска сто тридцать километров, – доложил педантичный Антон, – а при ранении необходимо срочно…
– Гони, гони, Антоша, миленький!
Заметенный снегом городок Приозерск был погружен в сонное спокойствие. «Церера» остановилась у двухэтажного домика со скромной эмалевой табличкой на дверях: «Доктор Завлин Г.С.». Он сам, высокий, рыжеволосый, длиннорукий, в белом халате выскочил на крыльцо, когда я посигналил. Узнал меня сразу, хоть мы не виделись больше двадцати лет, с тех пор как он ушел из полиции:
– Виталий?!
Когда Гоша служил полицейским врачом, он вечно сетовал на нехватку денег, был худ, небрит и со своей рыжей щетиной и зеленоватыми глазами напоминал тощего дворового кота. Зато сейчас он прямо-таки лоснился сытостью и благополучием – розоволицый, весь какой-то округлый. Видно, дела у него шли неплохо.
– Меня подстрелили, Гоша. Лазерный пистолет. Несмертельно, но очень больно. Помоги.
В его зеленых глазах сверкнули опасливые кошачьи искорки:
– На тебя напали, с оружием?! Как ты мог явиться ко мне?! Ты должен обратиться в больницу, они должны сообщить в полицию…
– Гоша, я не хочу, чтобы меня добили.
– Так ты знаешь нападавших?! И мог привести их сюда?!
– Успокойся, за мной чисто от самого Петрограда. Несколько секунд он колебался. Потом сморщился и
махнул рукой:
– Сможешь сам подняться в приемную? Выключи своего Антона и шагай! А я загоню машину в гараж, нечего ей стоять на виду!
Он сделал рентгеновские снимки моего плеча и местную томограмму, запустил их вместе с картой моей ДНК в диагностический компьютер.
– Сколько ты меня продержишь? – спросил я.
– Неделю, не меньше. Смотря как пойдет регенерация тканей. Сустав задет. В истории болезни я запишу несчастный случай при обращении со сварочным аппаратом. А почему ты всё-таки примчался именно ко мне?
– Мы же с тобой знакомые. И я помню, когда ты уходил из полиции в частную практику, то говорил, что собираешься заниматься травмами. Кстати, неужели в маленьком Приозерске для тебя хватает пациентов?
Он замялся:
– Ну, травмы – такая вещь… А у меня уже есть определенная известность… В общем, ко мне едут из Петрограда. Бывает, что и финны приезжают, здесь граница рядом.
– Всё ясно, Гоша.
– Что тебе ясно?! – вскинулся он.
– Ты растерялся при моем появлении, потому что я прибыл не по твоим каналам, без предупреждения. Так?
Он не ответил.
– Видишь ли, Гоша, за последнее время я многое понял. Даже кое-что просчитал. Не стану тебя пытать о подробностях, скажи только: много бывает клиентов вроде меня, раненных настоящим оружием?
Он помялся. Неохотно произнес:
– Ты первый.
– Так я и думал. Наконец хоть в чем-то мне досталось первенство. Зато, могу ручаться, в твоей практике потоком идут ушибы, переломы, колотые-резаные раны, и число их всё время нарастает.
Гоша угрюмо молчал.
– Но ты готовься, – подбодрил я, – вслед за мной скоро пойдут новые лучевые ранения. А там – и пулевые, минно-взрывные, осколочные. Ты выбрал перспективную специальность!
Гоша продержал меня под замком в одной из крохотных палат своей клиники десять дней, пока мое плечо не пришло в порядок. А на прощанье снял с моего «карманника» половину всех денег:
– Извини, старик, ты не представляешь моих расходов!
– Догадываюсь, – вздохнул я, разглядывая на экран-чике цифру остатка. – Полиция, госмединспекция, налоговая служба – от всех надо откупиться. Кстати, как ты оформляешь истории болезни покалеченным гангстерам? Проводишь их как разбившихся прыгунов с трамплина?
Он окрысился:
– В следующий раз я не стану тебя спасать!
– Боюсь, что в следующий раз я не смогу до тебя доехать.
Гоша смягчился:
– Не обижайся, прости меня.
– И ты прости!
На обратном пути в Петроград я приказал Антону ехать помедленнее. Я не знал, куда мне направиться. И в гостинице, и в квартирке-офисе могла ждать засада. Может быть, обогнуть город по кольцевой и сразу устремиться в бега?
Все последние дни мой «карманник» был выключен. Сейчас – сам не зная почему, повинуясь интуиции, – я перевел его в состояние приема. И неожиданно «карманник» резко зазвонил. У меня на миг оборвалось сердце: я подумал, что меня разыскивают бандиты. Звонки били, не смолкая. С опаской вытащив «карманник», я взглянул на номер вызывающего абонента. Это был номер Елены.
Я только что миновал Сосново, до Петрограда оставалось километров шестьдесят. Отвечать на вызов было рискованно, мой выход в эфир могли засечь. Но Елена хотела говорить со мной… С тем чувством рывка навстречу опасности, с каким, наверное, вставали из окопов под пули, я дал соединение.
– Куда ты пропал? – послышался ее голос. – Нам нужно встретиться!
Я отчетливо представил, как в это самое мгновение в секретной лаборатории где-то на верхнем этаже пирамиды «ДИГО» проснулся пеленгатор, записывая наш разго-
вор, а на крыше над ним завертелась антенна, определяя направление и расстояние.
– За мной следят! – быстро сказал я. – Нас могут подслушивать! Говори коротко: где и когда?
– Лучше сегодня. И если можно, у тебя в офисе. Мне хотелось бы еще раз побывать там, потому что…
– Понятно! – перебил я. – Ровно через два часа, тебя устроит? Запоминай: на стоянку возле офиса въезжаем одновременно, и ты прибудешь с охраной! С хорошей охраной, чтобы прикрыть нас обоих!
Когда я подъехал к моей родимой пятиэтажке, уже стемнело. В сиянии оранжевой световой полосы, окаймлявшей стоянку, я увидел только несколько знакомых машин, принадлежавших арендаторам соседних квартирок. Мелькнула мысль: Елена подвела меня, из-за нее я попаду в ловушку! И в тот же миг кто-то постучал по боковому стеклу «Цереры». Я вскинулся, готовый защищаться, но с облегчением разглядел в полутьме Елену. Она стояла в легкой курточке, с непокрытой, как всегда, головой на зимнем ветру. Манила меня рукой – выходи!
Я выскочил, захлопнул дверцу.
– Мои сопровождающие остались за углом, – сказала Елена.
До угла, на который она указывала, было метров триста. Я предпочел бы видеть охрану поближе.
– Беспокоиться не надо, – подбодрила она, – всё. вокруг под контролем.
– Приговоренные не беспокоятся, – усмехнулся я. – Им остается только ждать.
– Что случилось? Тебя пытаются использовать против нас? Тебе угрожают?
– Меня собираются убить. В качестве последнего предупреждения мне продырявили плечо.
– Даже так… – она задумалась на секунду. – Ну что ж, пошли!
Мы поднялись в квартирку-офис. В ней не было засады. В ней ничего не изменилось за те дни, что я отлеживался в клинике Гоши. Но вид привычных стен, обстановки, шкафов с книгами сейчас не успокаивал, а вызывал чув-
ство утраты. Я знал, что теряю навсегда этот спасительный мирок.
И Елена осматривалась вокруг так, словно хотела всё получше запомнить. Когда она заговорила, в ее голосе не было обычной иронии:
– Я не смогу добиться, чтобы тебя включили в наше движение как полноправного участника. У тебя недостаточный коэффициент интеллектуального развития, у тебя низкие моральные качества…
– Одно из этих моих низких качеств, – перебил я, – совсем недавно тебе очень нравилось!
Ее опушенные черными ресницами голубые глаза посветлели до ледяной прозрачности:
– Сейчас не до шуток! Слушай меня: на заводе и в обслуживании фирмы трудится немало людей, не являющихся членами организации. Мы вербуем их с предельной осторожностью, они не догадываются, на кого работают. Если хочешь, я попытаюсь устроить тебя таким сотрудником. Да, это низший слой, простые исполнители. Но некоторые из них, самые прилежные, в будущем имеют шанс спастись вместе с нами.
– Самые прилежные, – усмехнулся я. – Имеют шанс… Город Солнца во все века не может существовать без рабства. Противники ваши хотят разбить человечество на касты, а вы обходитесь более простой и надежной структурой. Двоичной. Новые илоты и спартанцы.
Елена пропустила мимо ушей непонятные для нее сравнения. Волновало ее другое:
– Конечно, если это получится, тебе придется скрывать, как много ты знаешь о наших целях.
– От кого скрывать? От подобных мне рабов?
По ее лицу пробежала недовольная гримаска. Она сердилась на меня, значит, я в самом деле был ей небезразличен:
– От непосвященных, в кругу которых ты окажешься! Вот всё, что я могу для тебя сделать!
Она предлагала мне безопасность. Под прикрытием ее организации я был бы защищен от бандитов. Но вместо благодарности у меня невольно вырвалось:
– А ты останешься со мной?
Взгляд ее потеплел, в голосе зазвучали прежние, лукавые нотки:
– Ну, если ты сумеешь и здесь хранить тайну, кое-что иногда будет возможно…
И тут я окончательно сорвался:
– Ты только лишний раз подтверждаешь, что ваша затея обречена! В старину говорили: «Если бога нет, дозволено всё». Чушь! Как раз наоборот: ЕСЛИ БОГА НЕТ, НИЧТО НЕ ДОЗВОЛЕНО! НИЧТО, СПОСОБНОЕ ХОТЬ В МАЛЕЙШЕЙ СТЕПЕНИ УНИЗИТЬ ЧЕЛОВЕКА! Это абсолютный закон! Просто в смертные времена его действие смягчалось общей недолговечностью, а в бессмертные – его нарушение означает всеобщую гибель! Тебе кажется, что ты хочешь меня спасти, но ты начинаешь с того, что прямо предлагаешь мне унижение!
Она опустила голову.
– Уходи! – сказал я, успокаиваясь. – Уходи, мне нужно собраться в дорогу.
– Куда ты отправишься?
– Не знаю.
Она долго молчала, виновато глядя в пол. Я слышал только, как учащается ее дыхание. Нечто подобное в минувшем происходило с другими женщинами в моей судьбе. Когда они осознавали бесповоротность разрыва, их тоже напоследок охватывало возбуждение. Вот только ни от одной женщины я не уходил так, как от Елены, – в никуда.
Она подняла на меня взгляд и тихо спросила:
– Неужели мы сейчас расстанемся?
– Я предпочитаю уйти свободным человеком по собственной воле, чем дожидаться, пока ты бросишь меня, как надоевшего слугу.
Она медленно приблизилась, положила руки на мои плечи. Медленно потянулась к моему рту.
– А как же твои спутники, – спросил я, – оставшиеся за углом?
– Это как раз те, кого ты называешь рабами, – хрипловатым шепотом выговорила Елена, – они подождут, подождут…
Потом, в постели, она кусала мне губы и сжималась с такой силой, словно хотела навсегда оставить меня в себе. Наша последняя близость была не наслаждением, а горечью.
Я проснулся первым от внутреннего тревожного толчка. Елена спала рядом, свернувшись калачиком. Ей, видно, тоже снились беспокойные сны: темные брови подергивались, губы шевелились. На часах было четыре утра.
– Вставай, – сказал я, – одевайся, быстро! С закрытыми глазами она потянулась ко мне:
– Ляг… Еще на минуточку…
– Вставай, надо уходить! – я метался по квартирке, собирая вещи в сумку.
Мы оделись и вышли в морозную темень. Моя «Церера» одиноко стояла на совершенно пустой площадке. Я забросил сумку в багажник:
– Вызывай охрану, пусть подъедут за тобой сюда.
– Лучше проводи меня, – попросила Елена.
Ей хотелось до конца исполнить ритуал прощания. Мы пошли по ночной улице. Здесь, на окраине, с ее редкими домами, в это время суток не было ни машин, ни прохожих.
– Наверное, ты прав, – сказала она. – Мы всё равно не сможем быть вместе. И мне легче будет вспоминать тебя сильным. Я смогу думать, что ты, хоть немного, действительно любил меня.
Я не ответил. Мне тоже нелегко давалось расставание. Но Елена прощалась только со мной, а я – со всем, что составляло мою жизнь, и с самой жизнью.
За углом, тускло освещенные изнутри, дожидались знакомый мне «Оберон» и угловатый джип. Нет, конечно, из меня бы никогда не получился безропотный слуга на манер тех, что столько времени в них сидели.
Дверца «Оберона» распахнулась. На глазах своих людей Елена не осмелилась меня поцеловать. Только сжала мою руку и шепнула: «Беги!»
Я постоял немного. Посмотрел, как она села в машину, как «Оберон» и джип тронулись с места, набрали скорость. Еще какие-то нити, привязывавшие меня к жизни,
натянулись вслед их исчезавшим в темноте рубиновым огонькам и, стегнув болью в груди, оборвались.
Я медленно двинулся назад, к «Церере». Я шел по тро- тУ аРУ› черные деревья отгораживали меня от слабо освещенной проезжей части. Когда на дороге, сзади, возникло сияние и послышался гул мотора, я сперва подумал, что это возвращается Елена, однако на всякий случай укрылся за густыми ветвями ближайшей ели.
Это была не Елена. Какая-то незнакомая машина медленно катила по пустой темной улице. Она развернулась у стоянки, яркими лучами фар выхватила там на мгновение мою одинокую «Цереру» и так же не спеша поехала обратно.
Обострившимся до звериного чутьем я сразу уловил опасность. Сердце гулко забилось под самым горлом. Когда подозрительная машина скрылась в ночи, я перебежками, стараясь держаться неосвещенных мест, достиг «Цереры», свалился на сиденье, включил мотор. Я был так перепуган, что не стал терять время на обдумывание маршрута и его объяснение Антону, а тут же на ручном управлении рванул с площадки и понесся куда глаза глядят. Это спасло мне жизнь. Верней, продлило ее еще немного.
Я не пролетел и двухсот метров, как ночь вокруг озарилась огненной вспышкой, и через долю секунды, словно пытаясь настигнуть меня, на крышу «Цереры» обрушился сзади тяжкий, громовой удар воздушной волны. Я невольно пригнулся, но не сбавил скорость.
22
Петляя по глухим «собачьим» районам, я окраинами обогнул город и выскочил на Таллинское шоссе. Почему-то мне думалось, будто мои преследователи в этом направлении искать не догадаются. А в том, что они кинутся за мной в погоню, как только обнаружат, что «Цереры» не оказалось у взорванного дома, а значит, я не погиб в своей квартирке, можно было не сомневаться.
Яркой кометой в темноте промелькнул навстречу утренний автобус из Прибалтики. Следовать дальше на за-
пад по оживленной трассе было рискованно. Я свернул на первый попавшийся проселок. Остановился. Долго разглядывал на экране Антона схему областных дорог, выбирая самые заброшенные, по которым развернусь и двинусь в восточном направлении, в глубь страны.
Потом я просмотрел шестичасовой выпуск местных новостей. (Вспомнилось, как мы с дедом смотрели когда-то «Последние известия». Вот и обернулось реальностью мое наивное детское понимание: теперь любая передача могла стать для меня действительно последней, и больше не будет ни событий, ни известий.) Первый же сюжет в новостях был о взрыве у Ланской. На маленьком экране появилась моя пятиэтажка, вернее, то, что от нее осталось: в центре дома зиял гигантский пролом – вся секция, где располагалась квартирка-офис, взлетела на воздух. У меня было такое чувство, будто я смотрю на тело погибшего близкого человека. Где-то там, среди битого кирпича и обломков бетона, обгорелые, раздавленные, сейчас валялись бумажные книги деда и его дневники.
«Полиция считает, – звенел бодрый голос ведущего, – что в подвале взорвалась старая мина, заложенная восемьдесят лет назад, во время кавказских войн, чеченскими террористами. Тогда, в начале века, эта пятиэтажка была обычным жилым зданием. Сейчас в ней находятся только офисы различных фирм, и поскольку взрыв произошел в предутренние часы, когда на рабочих местах не было сотрудников, к счастью, никто из людей не пострадал. Материальные убытки ориентировочно составляют…»
Это был мастерский ход. Если виноваты давно сгинувшие кавказские террористы, дело можно сразу закрывать.
– Антон, – скомандовал я, – слушай маршрут!
– Не могу, запас водорода критический, менее пятнадцати процентов, – скучно отозвался он.
Черт, как не вовремя!
Ближайшая заправка находилась на шоссе, пришлось опять выскочить туда, понадеявшись на раннее время и темноту. Сонный заправщик очнулся в своей освещенной будке на возвышении, в динамиках послышался его голос:
– Сколько?
Я включил внешнюю трансляцию, крикнул: «Пятьсот кубов!» – опустил боковое стекло и протянул руку с «карманником» к кассовому аппарату.
Суставчатая металлическая змея манипулятора подтащила ярко-оранжевый шланг, примкнула к моей машине. На экране Антона, в уголке, замелькали нарастающие цифры: 250, 300, 350… Последним загорелось число 440, и в тот же миг, лязгнув переходником, шланг отсоединился и скользнул прочь. Антон невозмутимо подтвердил: «Принято четыреста сорок кубометров водорода».
Яркой кометой в темноте промелькнул навстречу утренний автобус из Прибалтики. Следовать дальше на за-
пад по оживленной трассе было рискованно. Я свернул на первый попавшийся проселок. Остановился. Долго разглядывал на экране Антона схему областных дорог, выбирая самые заброшенные, по которым развернусь и двинусь в восточном направлении, в глубь страны.
Потом я просмотрел шестичасовой выпуск местных новостей. (Вспомнилось, как мы с дедом смотрели когда-то «Последние известия». Вот и обернулось реальностью мое наивное детское понимание: теперь любая передача могла стать для меня действительно последней, и больше не будет ни событий, ни известий.) Первый же сюжет в новостях был о взрыве у Ланской. На маленьком экране появилась моя пятиэтажка, вернее, то, что от нее осталось: в центре дома зиял гигантский пролом – вся секция, где располагалась квартирка-офис, взлетела на воздух. У меня было такое чувство, будто я смотрю на тело погибшего близкого человека. Где-то там, среди битого кирпича и обломков бетона, обгорелые, раздавленные, сейчас валялись бумажные книги деда и его дневники.
«Полиция считает, – звенел бодрый голос ведущего, – что в подвале взорвалась старая мина, заложенная восемьдесят лет назад, во время кавказских войн, чеченскими террористами. Тогда, в начале века, эта пятиэтажка была обычным жилым зданием. Сейчас в ней находятся только офисы различных фирм, и поскольку взрыв произошел в предутренние часы, когда на рабочих местах не было сотрудников, к счастью, никто из людей не пострадал. Материальные убытки ориентировочно составляют…»
Это был мастерский ход. Если виноваты давно сгинувшие кавказские террористы, дело можно сразу закрывать.
– Антон, – скомандовал я, – слушай маршрут!
– Не могу, запас водорода критический, менее пятнадцати процентов, – скучно отозвался он.
Черт, как не вовремя!
Ближайшая заправка находилась на шоссе, пришлось опять выскочить туда, понадеявшись на раннее время и темноту. Сонный заправщик очнулся в своей освещенной будке на возвышении, в динамиках послышался его голос:
– Сколько?
Я включил внешнюю трансляцию, крикнул: «Пятьсот кубов!» – опустил боковое стекло и протянул руку с «карманником» к кассовому аппарату.
Суставчатая металлическая змея манипулятора подтащила ярко-оранжевый шланг, примкнула к моей машине. На экране Антона, в уголке, замелькали нарастающие цифры: 250, 300, 350… Последним загорелось число 440, и в тот же миг, лязгнув переходником, шланг отсоединился и скользнул прочь. Антон невозмутимо подтвердил: «Принято четыреста сорок кубометров водорода».