Страница:
Врочек положил свой грязный автомат на скамейку, нагнулся и поднял аппарат.
– Товарищ, полковник! Товарищ полковник! Как слышите? – разражалась чудом уцелевшая трубка голосом прапорщика Машукшина.
– Говорит сержант Врочек. Приказ понятен?
– Кто говорит?
– Сержант Врочек. Приказ, едрена мать, понятен?!
– Так точно!
– Приступить к исполнению.
Дверь пыхтящего и постепенно оживающего броневика со скрежетом раскрылась. Несколько бойцов тут же наставили на нее оружие.
– Свои, свои! – В салон ввалились двое солдат, ходивших в разведку к месту засады. – Не стреляйте.
Пимкин все еще стоял, глядя в то место, куда швырнул трубку от радиостанции.
– Товарищ полковник, – обратился один из вернувшихся. – Товарищ полковник!
Он поморгал и поднял слезящиеся глаза.
– Возле орудия мы нашли одного раненого.
– Их? – очень спокойно спросил Пимкин.
– Так точно. Их.
– Привели «языка»?
– Вон, возле гусеницы валяется.
– Говорить сможет?
– Сможет. Только вряд ли станет. Он по званию – майор. И морда такая… кирпичом…
Полковник посмотрел на солдат без выражения и достал из нарукавного кармана прозрачный флакончик с порошком светло-кремового цвета.
– Я ему сейчас укольчик в яйца сделаю. Пентотальчик натрия. Он мне расскажет даже, кто Кеннеди замочил и первым на Луне насрал.
– Это еще не все, – продолжил солдат, протирая рукавом стекло своей каски. – Мы осмотрели окрестности и нашли четырех застреленных лошадей. Животные лежат, а повозки нет…
– А вы случайно не догадались чуть дальше поискать?
– Догадались, товарищ, полковник. В лесу, метрах в пятидесяти, нашли экипаж. Кучер убит, а четверо пассажиров…
– Что с ними?
– Связаны. Лиц не видать от грязи. И почти окоченели – на фонарик еле реагируют. И… кажется, один… одна из них – девушка.
– Вашу мать, – прошипел полковник. – Сержант, срочно организуйте доставку людей в машину!
Врочек принялся отдавать короткие, четкие команды.
– Девушку мы принесли, – добавил солдат, который до этого молчал.
– Так заносите, олухи членобромные! – взорвался полковник, отталкивая их и выбегая наружу.
Среди трупов, подтаявшего от крови снега и бурых разводов он не сразу различил маленькое тельце, скорчившееся на обочине. Подбежал, взглянул в серо-белое от грязи и мороза личико.
– Ну, олухи! Ну, салабоны тупорылые… – пробормотал полковник, поднимая Маринку на руки. – Ну, я вам дам, разведчики гребаные…
Он внес девушку в салон, осторожно положил на скамейку и принялся растирать заиндевевшие щеки. Еле слышно приговаривая:
– А тебя, Бонах, я лично похороню. Похороню-похороню, не сомневайся, товарищ генерал-лейтенант… Вот только узнаю, что происходит. Узнаю, что творится в этом ссаном мире, и похороню.
Глава пятая
– Товарищ, полковник! Товарищ полковник! Как слышите? – разражалась чудом уцелевшая трубка голосом прапорщика Машукшина.
– Говорит сержант Врочек. Приказ понятен?
– Кто говорит?
– Сержант Врочек. Приказ, едрена мать, понятен?!
– Так точно!
– Приступить к исполнению.
Дверь пыхтящего и постепенно оживающего броневика со скрежетом раскрылась. Несколько бойцов тут же наставили на нее оружие.
– Свои, свои! – В салон ввалились двое солдат, ходивших в разведку к месту засады. – Не стреляйте.
Пимкин все еще стоял, глядя в то место, куда швырнул трубку от радиостанции.
– Товарищ полковник, – обратился один из вернувшихся. – Товарищ полковник!
Он поморгал и поднял слезящиеся глаза.
– Возле орудия мы нашли одного раненого.
– Их? – очень спокойно спросил Пимкин.
– Так точно. Их.
– Привели «языка»?
– Вон, возле гусеницы валяется.
– Говорить сможет?
– Сможет. Только вряд ли станет. Он по званию – майор. И морда такая… кирпичом…
Полковник посмотрел на солдат без выражения и достал из нарукавного кармана прозрачный флакончик с порошком светло-кремового цвета.
– Я ему сейчас укольчик в яйца сделаю. Пентотальчик натрия. Он мне расскажет даже, кто Кеннеди замочил и первым на Луне насрал.
– Это еще не все, – продолжил солдат, протирая рукавом стекло своей каски. – Мы осмотрели окрестности и нашли четырех застреленных лошадей. Животные лежат, а повозки нет…
– А вы случайно не догадались чуть дальше поискать?
– Догадались, товарищ, полковник. В лесу, метрах в пятидесяти, нашли экипаж. Кучер убит, а четверо пассажиров…
– Что с ними?
– Связаны. Лиц не видать от грязи. И почти окоченели – на фонарик еле реагируют. И… кажется, один… одна из них – девушка.
– Вашу мать, – прошипел полковник. – Сержант, срочно организуйте доставку людей в машину!
Врочек принялся отдавать короткие, четкие команды.
– Девушку мы принесли, – добавил солдат, который до этого молчал.
– Так заносите, олухи членобромные! – взорвался полковник, отталкивая их и выбегая наружу.
Среди трупов, подтаявшего от крови снега и бурых разводов он не сразу различил маленькое тельце, скорчившееся на обочине. Подбежал, взглянул в серо-белое от грязи и мороза личико.
– Ну, олухи! Ну, салабоны тупорылые… – пробормотал полковник, поднимая Маринку на руки. – Ну, я вам дам, разведчики гребаные…
Он внес девушку в салон, осторожно положил на скамейку и принялся растирать заиндевевшие щеки. Еле слышно приговаривая:
– А тебя, Бонах, я лично похороню. Похороню-похороню, не сомневайся, товарищ генерал-лейтенант… Вот только узнаю, что происходит. Узнаю, что творится в этом ссаном мире, и похороню.
Глава пятая
Бывают помещения, в которых чувствуешь себя неуютно, несмотря ни на что. Ни на хорошую обстановку, ни на дизайн интерьера, выполненный со вкусом, в приятной цветовой гамме, ни на гравюры на стенах, ни на шкуру перед незажженным камином.
Это потому, что они большие.
Просто в больших комнатах – слишком низкая концентрация уюта на кубометр…
Полковник в пятый раз за последние четверть часа снял очки и положил их на стол перед собой. Максиму был неприятен этот по-военному грубый, черствый человек с сухими пальцами и высоким бликующим лбом, но его солдаты спасли их от верной гибели на морозе…
После того, как девчонка-эллинес сбежала, друзья стали постоянно ощущать взгляд в спину. Этот тяжелый немигающий взор подгонял их, заставлял пренебрегать сном, а иногда и пищей.
В Омске они наспех закупили предметы первой необходимости, провизию в самой дешевой питачке и практически на последние деньги наняли экипаж до Новосибирска. Маринка совсем сдала. Она тихонько сидела возле окна кареты и глядела на ползущий за ним пейзаж. Кормить ее приходилось чуть ли не насильно. Фрунзик тоже замкнулся в себе. Между белых бровей у него прочно укрепилась глубокая вертикальная морщина. Егоров то пытался развеселить друзей бородатыми анекдотами, то впадал в хандру, то вдруг принимался скулить – какого фига они вообще затеяли эту дурацкую поездку?
На таможне при выезде из Омска Максиму показалось, будто погранцы косо смотрят на него, что вот-вот схватят и расстреляют на месте. Пришлось заварить остатки чая в ближайшей таверне и наглотаться суррогата, дабы хоть немного встряхнуться от надвигающейся паранойи.
А потом пошел снег.
И уныние достигло апогея, того момента, когда готово обернуться истерикой.
Также Долгову не давали покоя воспоминания о том случае, когда Фрунзик разговаривал со сбежавшей девчонкой. Это был какой-то другой Герасимов, пугающий. Не прагматик, не самодовольный эстет… а очень острый и жесткий человек, у которого в прошлом осталось нечто гнетущее. Нечто, требующее разрешения в будущем. «Наверное, это тоже паранойя», – решил в конце концов Максим, оставив тем не менее зарубочку в памяти.
Напали на них неожиданно. В первый момент Максиму показалось, что их экипаж куда-то врезался, но потом снаружи раздался крик кучера и захлебывающиеся всхрапы лошадей. «Неужели девчонка уже накапала Зевсу, и он так быстро среагировал? – мелькнула мысль. – Или снова бандиты?»
Левая дверь слетела с петель, словно ее кто-то выдрал. Дико завизжала Маринка, перекрывая остальной шум голосом, рвущимся в ультразвуковой спектр. Вылетела правая дверь. Люди в серых камуфляжах навалились с двух сторон, взревел Фрунзик, и Максим провалился в небытие…
Он пришел в себя от боли в затылке. Видимо, его крепко приложили чем-то тупым и твердым, но кожу не рассекли и череп вроде бы не проломили. Их связали и бросили на сиденья в экипаже с выставленными дверями, продуваемом насквозь. На полу уже образовался маленький снежный нанос.
Потом увели Герасимова и вполголоса с ним о чем-то беседовали. Очнулась Маринка и принялась тихонько, монотонно постанывать, покачивая головой взад-вперед. Максиму стало страшно – не хотелось вот так бессмысленно и паскудно подохнуть в трех тысячах километров от родного города. Связанные запястья и лодыжки затекли. Минут через пять Фрунзика привели обратно, злого и с разбитой губой.
– Что им нужно? – спросил Долгов.
– Про Торика спрашивали, – огрызнулся Герасимов. – Про наш план.
– А какой у нас план?
– Выжить, твою мать! Вот теперь весь наш план! Стрельба началась, когда стемнело. К тому моменту друзья уже теряли сознание от холода…
– И какого хера вам понадобилась АЭС? – неожиданно спросил полковник.
Максим некоторое время тупо смотрел на него, переваривая смысл вопроса.
– Какая еще АЭС?
– Ты пей чаек, пей.
Долгов послушно взял обеими руками теплый стакан и отхлебнул. Ногти на пальцах были обломаны, грязь намертво забилась под них за время этого долгого бесполезного путешествия. Максиму вдруг стало до слез обидно, что их затея так дешево провалилась, и они никогда теперь не узнают – верно было предположение Фрунзика или нет.
– Я не знаю ни о какой АЭС, – хмуро сказал он. – Зачем вы нас спасли, а, товарищ полковник?
– Потому что у меня был приказ, – очень спокойно ответил Пимкин. – Меня зовут Николай Сергеевич.
Максим промолчал.
– А ты знаешь, дружок, кто вас повязал?
– Разведка какая-нибудь…
– Это мы – разведка. А вас скрутили федералы.
– Федералы?
– ФСБ.
Долгов снова замолчал, хлебая чай. Через минуту полковник усмехнулся:
– Гляди, какая хрень получается. Ты узнаёшь, что вас схватили гэбисты. Что спросил бы любой невиновный человек в такой ситуации? Правильно! Он спросил бы: почему? По какой причине? Заметь, невиновный человек. А ты не спрашиваешь. Значит, ты можешь по крайней мере предположить причину вашего задержания.
– Где мы находимся? – спросил Максим, чтобы не молчать.
– Мы находимся в доме моего хорошего приятеля. В пригороде Новосибирска.
– То есть ваше командование не знает… – Долгов осекся.
– Мое командование тебя волновать не должно! – резко сказал полковник. – Ты мне будешь отвечать, какого хрена вы поперлись из Москвы в Сибирь?! Уж явно не на каникулы к бабушке!
Максим не знал, что Пимкину так и не удалось допросить раненого «языка» – тот умер, прежде чем ему сделали укол пентотала натрия. Поэтому полковник так и оставался в неведении. Он не знал ни о настоящей цели путешествия этой злополучной четверки, ни о мотивах нападения федералов, ни о том, на какой высоте служебной лестницы находится источник приказа задержать и допросить «диверсантов». То, что эта шпана не собиралась совершать никакой диверсии, он понял сразу же, как увидел их.
– Ну, мы будем по-хорошему разговаривать? Я же вам помочь хочу, идиоты. Разобраться и помочь. Если вы выйдете из этого здания одни, вас шлепнут максимум через час, ясно тебе?
– Товарищ полковник… Николай Сергеевич, – начал Максим, сомневаясь, поверит ли профессиональный военный в ту чушь, что они себе нафантазировали. – Я много работал с людьми. В том числе приходилось иметь дело с силовиками. И я вижу, что вы порядочный человек.
Пимкин снова надел очки и внимательно посмотрел в глаза Максиму.
– Возможно, – сказал он, едва заметно улыбнувшись.
– Так вот. Мы просим вас… Нет, я вас прошу об одной услуге. Доставьте нас к человеку по имени Святослав Торик. Это единственный космонавт, выживший в экспедиции на Марс в 2010 году. У нас есть одна гипотеза.
– Та-а-ак… – протянул полковник, и его сухие пальцы отбили дробь по столу. – Та-а-ак… Вот теперь хоть что-то начинает сходиться… Солдат!
Резная дверь красного дерева немедленно отворилась, и на пороге появился выбритый до синевы военный. Он потоптался на персидском ковре восемнадцатого века, словно искал место, где его удобнее всего примять берцами, и выкрикнул:
– Рядовой Пилидзе!
– Проводи-ка этого… охламона в ванную, а то несет, как от бомжа. А ко мне приведи Фрунзика Герасимова.
В ванной Долгов чуть было не соскреб с себя кожу вместе с грязью – так приятно было растирать мочалкой ноющее тело. Одноразовой бритвой он с садистским наслаждением срезал недельную щетину, трижды вымыл голову ароматным шампунем и стоял под теплыми струями до тех пор, пока в дверь не постучал давешний солдат.
– Эй, слышишь!
– Чего?
– Хватит попусту горячую воду тратить! Не на курорте!
Максим с сожалением закрутил кран и принялся остервенело растираться жестким полотенцем. Он надел чистое белье, выданное из армейских запасов, хорошую, утепленную химзащитку, новые берцы. Глянул на себя в зеркало и довольно ощерился.
Выйдя в коридор, он сиял, как пряжка новобранца. В голове крутилась какая-то легкая мелодия, все тело приятно пощипывало, а военные, стрельба, дорожная грязь, нищие города, холод и голод казались ночным кошмаром, о котором думаешь лишь в первые пять минут после пробуждения. А потом быстро-быстро забываешь. Теперь он готов был найти Торика, вывести на чистую воду всех богов, повернуть сибирские реки вспять…
– Куда полотенце поволок, мазут? – Голос рядового Пилидзе швырнул Долгова в бренный мир обратно. – Положь на место и следуй за мной.
– Мазут – это ж вроде флотское словечко…
– Не умничай.
Максим бросил полотенце на край ванной и двинулся за солдатом, глядя на его гладко выбритый затылок. «Интересно, не боится он, что я сейчас возьму и огрею его по балде? Видать, не боится».
Экипированы люди полковника были очень серьезно. Пневматические автоматы Калашникова, десантные ножи, рации, фонари еще какие-то штуки непонятного назначения… А футуристического вида броневик, на котором их везли, Долгов вообще видел впервые и не думал, что на вооружении у российской армии есть подобные грозные машины.
Пилидзе поправил на плече ремень АКП и открыл магнитным ключом дверь одной из комнат на втором этаже.
– Жди здесь, мазут, – скомандовал он. – И больше не воруй полотенца.
– Сам ты… мазут, – беззлобно сказал Максим, за что тут же получил легкий тычок прикладом в бок.
Дверь за ним захлопнулась.
Комната была небольшая, с единственным окном, наглухо закрытым защитными жалюзи. Возле левой стены стоял диван, обитый светло-коричневой кожей, рядом находилось кресло и два пуфика для ног, справа, над небольшим бюро, висела огромная плазменная панель, к дальней стене прижимался объемистый книжный шкаф, щерящийся разноцветными зубами корешков. В углу стояла импортная тепловая пушка, едва слышно гудя.
На диване, забравшись на него с ногами, сидела Маринка. Она тоже была чистенькая, и черные волосы уже не выглядели паклей, как в последние несколько дней. Скорее всего она успела помыться, пока Максим был на допросе.
Глянув из-под челки, девушка приветливо улыбнулась. На ее щеках еще остались красноватые пятна от обморожения, но теперь они скорее походили на румянец, а в глазах снова горел огонек жизни. В этот момент она показалась Долгову самым прекрасным созданием на всем свете.
– Привет, – сказал он, тоже улыбнувшись. – Отогрелась?
– Да, – ответила Маринка, сдувая со лба волосы. – Сначала около тепловой пушки сидела, а сейчас уже на диван переместилась.
– Маринка, ты такая красивая… Ее глаза округлились.
Но Максим даже больше девушки опешил от собственных слов, так неожиданно слетевших с губ.
– То есть… я хотел сказать… Где Егоров? – чувствуя себя кретином, пробормотал Долгов. После того, что он устроил в ту ночь в Ишиме, Максим не имел никакого права даже думать о хрупкой Маринке.
– Егоров? – переспросила она, будто забыла, кто это вообще такой. – Юра… он… Ой! А ты разве не знаешь? Его увел какой-то военный! И Фрунзика тоже!
– Понятно. На допрос, – сказал Максим, подходя к окну, словно можно было разглядеть что-то сквозь плотные жалюзи. – Меня уже допрашивали.
– Тебя пытали?!
– Да нет, что ты! Они вроде бы не хотят нам зла.
– А кто они?
– По всей видимости, военная разведка. Я сказал полковнику про Торика, попросил помочь нам добраться до него. Слушай, Маринка…
– Да?
– Тебе не кажется, что Фрунзик не тот… э-э… за кого себя выдает?
– А за кого он себя выдает? Максим задумался ненадолго.
– То-то и оно. Он ведь ни за кого себя и не выдает. Мы абсолютно ничего о нем не знаем. Я как-то спросил Юрку – давно ли он знаком с Фрунзиком? Он сказал, что года полтора, но, мол, парень в доску свой и все такое… А сам Герасимов о себе никогда и не рассказывал. Подумай, постарайся вспомнить, что мы знаем о его прошлом?
– Я… я не могу припомнить точно. Кажется, он работал… Хм… то там, то тут.
– Видишь.
– Ты думаешь, что Фрунзик…
– Я пока ничего не думаю… Да и то, что он себя педиком позиционирует, – туфта. Я однажды – мы еще в Москве были – застукал незнакомую девушку, выходящую из квартиры, когда там был только он. До последнего времени я не придавал этим мелочам особого значения, но после случая с доносчицей эллинес обратил внимание, что Герасимов прячется под какой-то личиной.
Позади Долгова скрипнул диван.
– Ты видела его глаза в тот момент, когда он разговаривал с этой девчонкой? – продолжил Максим. – Если бы в них не было столько ненависти, я бы подумал, что Герасимов заодно с богами. Но он так смотрел на нее…
– Как? – тихо спросила Маринка, обнимая Максима сзади за шею.
Он повернулся. Опустил голову, касаясь лбом ее лба. И все мысли вылетели из его головы от этого прикосновения.
– Почему я столько лет не замечал тебя. Ведь ты была совсем рядом. Боже, какая же ты красивая…
Маринка усмехнулась, глядя на Долгова своими огромными карими глазами снизу вверх.
– Я-то уж точно не бог, – прошептала она. – В этом можешь не сомневаться.
– Не сомневаюсь.
– А помнишь тот день, когда ты впервые пришел к нам в пресс-службу? Народ был в курсе, что за тебя батя хлопотал. Многие косо смотрели на тебя. А я почти сразу поняла, что ты не чванливый протеже, которого ждали.
Максим смотрел на Маринку почти в упор, но взгляд почему-то отказывался фокусироваться.
– А когда Зевс меня за горло схватил, помнишь? Ты бросился на него, а он тебе в грудь как шарахнет, по ребрам…
– До сих пор побаливает, если погода резко меняется, – сказал Долгов, машинально прикасаясь к левой стороне груди.
– Сейчас не болит? – совсем тихо спросила Маринка, кладя свою маленькую ладошку поверх его.
– Просто раскалывается…
Внутри будто взорвался заряд, аккумулировавшийся очень долго. Долгову показалось, что на мгновение на планете снова вспыхнуло пламя – жгучее, рвущееся вверх. Он сам не заметил, как принялся расстегивать непослушными пальцами химзащитку на груди у Маринки. Девушка тоже стала дергать пуговицы на его одежде, путаясь в движениях. Спустя несколько чрезвычайно длинных секунд они прильнули друг к другу огненными телами…
…подошел к ее лежанке в дальнем углу. Уперся взглядом в комочек желанной плоти, прожигая его насквозь налитыми кровью глазами. Сорвал сначала одно одеяло. Затем второе. Она села на лежанке, не понимая спросонья, что происходит. Химза слегка съехала в сторону, обнажив светлый кусочек плеча. Это еще больше возбудило его – теперь совсем не осталось сил сдерживаться! Да и зачем?! Вот она, прямо перед ним! Маленькая, уступчивая! Теплая… Он протянул руку и расстегнул пуговицу… Зачем она завизжала, дура?! Перебудит же всех! Ну вот, кажется, этот урод Герасимов заворочался… Кто это отшвырнул его – Максима – в сторону? Да хватит же вопить, как резаная! Кто сбил его с ног? А-а, это ты, Герасимов! Белобрысый сукин сын! Педик несчастный, зачем ты лезешь не в свое дело? Главное подняться и не обращать на его скотские выходки внимания. Ведь его ждет миниатюрное, но оттого лишь более милое тельце этой невыносимо пищащей девки. Удар… Прямо в губу попал, сивый пидор…
Максим оттолкнул Маринку от себя, бешено глядя на ее обнаженную грудь. Маленькую, размера первого – не больше, с напряженными темно-коричневыми сосками, забавно торчащими в разные стороны.
– Т-ты… т-ты что?
– Маринка, – запинаясь, произнес Максим, закрывая лицо руками. – Маринка… я не могу…
– Почему? – В голосе девушки сквозь непонимание и шок прорезались слезы.
– Я вспомнил… Только что вспомнил… Как все это случилось той ночью… В Ишиме.
Маринка беззвучно заплакала. Быстрыми и точными движениями застегнула сорочку и куртку.
– Это ведь прошло, Долгов, – как-то отрывисто и жестко сказала она.
– Нет, – ответил он, не отрывая рук от лица, – это пока не прошло. И я не хочу, чтобы это снова когда-нибудь вырвалось на свободу.
– У меня уже больше года не было мужика.
– У меня тоже…
Маринка перестала всхлипывать и обескураженно замолчала. Потом сухо произнесла:
– Не смешно.
До Максима только теперь дошел смысл сказанной им фразы, и он пробормотал:
– Я не то, совсем не то хотел сказать. Женщины… конечно, женщины, у меня не было… Я… просто боюсь какого-то внутреннего чудовища.
– У усредненных людей не бывает внутренних чудовищ, – тихо произнесла Маринка. – Застегнись, не позорься.
На пороге уже в течение целой минуты стоял Юрка Егоров.
Через час полковник собрал всех четверых и еще какого-то сержанта в холле на первом этаже.
Здесь было довольно светло и приятно пахло недавно обработанной древесиной. Узкая винтовая лестница вела наверх, возле массивной стальной двери находились вешалки и полочки для обуви, на одной из стен висела здоровенная картина, на которой была изображена какая-то невообразимая вакханалия. Сесть было некуда.
Пимкин в одной руке держал автомат стволом вниз, а в другой – небольшую рацию. Его высокий лоб был покрыт едва заметными капельками пота и несимметрично разрезан вертикальными бороздками морщин.
Все молча ждали, что он скажет.
– Ситуация такова, – начал он, переводя взгляд с пола на хмурое лицо Фрунзика. Помедлил, словно собираясь с мыслями. – Господин Герасимов объяснил нам с сержантом Врочеком основные, так сказать, положения вашей… э-э… гипотезы. И многое прояснилось. Если предположить, просто гипотетически предположить, что вы правы, и Торик является ключом к разгадке сущности так называемых богов, то вся суета, связанная с вашим путешествием, становится объяснима. И я не удивлюсь, если через минуту под нами взорвется ядерная боеголовка эквивалентом в пару мегатонн.
Егоров сглотнул, но промолчал. Лишь покосился на мрачного Фрунзика, привычно теребящего отвисшую мочку уха.
– Скажу больше, – продолжил Пимкин. – Скорее всего ваш сумасшедший космонавт уже уничтожен по приказу Зевса. Надеюсь, ни у кого не возникает сомнений по поводу того факта, что боги контролируют верхушки всех силовых структур нашей страны? И не только нашей. – Полковник помолчал. – Мне предписано допросить вас четверых, сфабриковать обвинение в попытке проведения диверсионной операции на территории Сибирской АЭС и доставить в штаб округа… А лучше сразу ликвидировать на хер.
Маринка чуть слышно ойкнула.
– Вас сдали с потрохами, ребятки, – сказал полковник. Пристально посмотрел в глаза Герасимову. – А ты, дорогой Фрунзик, сознательно подставил своих приятелей под удар, не так ли?
Максим медленно повернул голову в сторону Герасимова и увидел, как тот внимательно смотрит своими красными глазами на полковника. Без тени страха. Без тени стыда.
– Кто ты? – спросил Максим. Герасимов никак не отреагировал.
– Я внимательно изучил твое личное дело, Герасимов, – сказал Пимкин. – Я понял, почему тебе была так нужна эта гипотеза. Я понял, почему тебе так необходима встреча с Ториком. Только твоя затея никчемна, потому что огня-то все равно нет, и никто не сможет…
– Да что здесь происходит, в конце-то концов? – вскричал Юрка, некрасиво поджимая губы.
– Помолчи, мазут, – спокойно ответил полковник, криво усмехнувшись. – Сюрприз будет.
– Какой еще сюрприз? Фрунзик, ты что же, получается, все это время нас дурачил?
Сержант Врочек выразительно посмотрел на Егорова, воспылавшего праведным гневом, и тот заткнулся, не переставая, впрочем, метать испепеляющие взгляды в сторону Фрунзика.
– Слушать сюда внимательно. Повторять дважды не намерен, – громко сказал полковник изменившимся тоном. – Мы выяснили точное местонахождение Святослава Торика. Западнее Томска, в тайге, расположена закрытая клиника функциональной неврологии, попросту – психушка, в которой держат политически опасных больных. Охрана полностью укомплектована бывшими сотрудниками различных спецподразделений, руководство подчиняется напрямую директору ФСБ. Двадцать четыре камеры наружного наблюдения по периметру и шестнадцать на территории, служебные собаки, система контроля воздушного пространства, сейсмические датчики в почве. Не знаю, почему этих психов так берегут, наверное – они какие-нибудь злые гении.
Врочек хмыкнул. Пимкин резанул по нему свирепым взглядом и продолжил:
– Если вдруг, совершенно случайно, ваш долбаный космический мазут жив, то мы его оттуда вытащим. Вы, все четверо, поедете с нами. Если, что совсем уж маловероятно, ваш Торик сможет нам что-то внятно объяснить и если, что абсолютно невозможно, твоя сраная гипотеза верна, Герасимов, то я приложу все усилия, чтобы помочь вам хоть что-нибудь изменить в этом мире. Но во всех противоположных случаях я лично отдам вас под трибунал как военных преступников, не погляжу, что гражданские. Попробуете сбежать – перестреляю, как цыплят. Влезли в оглоблю? Вот и тяните теперь. Расклад ясен? Вопросы есть? Хотя мне насрать, есть у вас вопросы или нет. Сержант, свяжись с нашей дежуркой, пусть пудрят округу мозги столько, сколько возможно. Под мою личную ответственность. GPS на машине все равно после той электромагнитной ебамбы вырубился, поэтому засечь нас не смогут. Если только оптикой с орбиты. Собери бойцов, пусть все свои коммуникаторы вырубят, по сигналу запеленговать могут. Выступаем через десять минут. Всё. Выполнять!
Врочек без лишних слов кивнул и побежал по лестнице на второй этаж.
У полковника пискнула рация.
– Пимкин на связи. Прием.
– Товарищ полковник, это рядовой Клещов. Округ вызывает по стационарке. Переключить? Прием.
– Давай.
– Коля, твою мать! Ты что же творишь, сукин сын?! – заорала рация командным голосом.
– Выполняю ваш приказ, товарищ генерал-лейтенант. Прием, – четко произнес Пимкин.
– Ты на кой хер взвод федералов положил?! Прием!
– А они первые начали. Прием, – явно издеваясь, ответил полковник.
Рация обескуражено пошипела помехами.
– Диверсанты у тебя? Прием.
– Эти четверо школьников? Да, вот тут стоят, сверлят друг друга взорами. Наверное, сожалеют, что не смогли пачку петард под атомную станцию засунуть и устроить мировой катаклизм. Прием.
– А ну-ка отставить! – неистово захрипела рация. – Немедленно доставить их в штаб! Я тебя в лейтехи разжалую! Я тебя под трибунал отдам!
– Знаешь что, Бонах, – устало проговорил Пимкин. – Иди ты нах, Бонах… Прием окончен.
Он вырубил рацию, достал из нее аккумуляторы и отбросил в сторону. В наступившей тишине железные цилиндрики с каким-то оглушительным грохотом покатились по паркету.
Фрунзик смотрел на полковника с интересом, Егоров и Долгов смотрели на Фрунзика со смесью непонимания, обиды и гнева, Маринка смотрела перед собой, о чем-то напряженно размышляя, а полковник смотрел на мертвую рацию и внутренне посмеивался мыслям, которые посещали его менее суток назад. О том, как скучно проходит служба в его части на границе с дружественным Казахстаном.
Это потому, что они большие.
Просто в больших комнатах – слишком низкая концентрация уюта на кубометр…
Полковник в пятый раз за последние четверть часа снял очки и положил их на стол перед собой. Максиму был неприятен этот по-военному грубый, черствый человек с сухими пальцами и высоким бликующим лбом, но его солдаты спасли их от верной гибели на морозе…
После того, как девчонка-эллинес сбежала, друзья стали постоянно ощущать взгляд в спину. Этот тяжелый немигающий взор подгонял их, заставлял пренебрегать сном, а иногда и пищей.
В Омске они наспех закупили предметы первой необходимости, провизию в самой дешевой питачке и практически на последние деньги наняли экипаж до Новосибирска. Маринка совсем сдала. Она тихонько сидела возле окна кареты и глядела на ползущий за ним пейзаж. Кормить ее приходилось чуть ли не насильно. Фрунзик тоже замкнулся в себе. Между белых бровей у него прочно укрепилась глубокая вертикальная морщина. Егоров то пытался развеселить друзей бородатыми анекдотами, то впадал в хандру, то вдруг принимался скулить – какого фига они вообще затеяли эту дурацкую поездку?
На таможне при выезде из Омска Максиму показалось, будто погранцы косо смотрят на него, что вот-вот схватят и расстреляют на месте. Пришлось заварить остатки чая в ближайшей таверне и наглотаться суррогата, дабы хоть немного встряхнуться от надвигающейся паранойи.
А потом пошел снег.
И уныние достигло апогея, того момента, когда готово обернуться истерикой.
Также Долгову не давали покоя воспоминания о том случае, когда Фрунзик разговаривал со сбежавшей девчонкой. Это был какой-то другой Герасимов, пугающий. Не прагматик, не самодовольный эстет… а очень острый и жесткий человек, у которого в прошлом осталось нечто гнетущее. Нечто, требующее разрешения в будущем. «Наверное, это тоже паранойя», – решил в конце концов Максим, оставив тем не менее зарубочку в памяти.
Напали на них неожиданно. В первый момент Максиму показалось, что их экипаж куда-то врезался, но потом снаружи раздался крик кучера и захлебывающиеся всхрапы лошадей. «Неужели девчонка уже накапала Зевсу, и он так быстро среагировал? – мелькнула мысль. – Или снова бандиты?»
Левая дверь слетела с петель, словно ее кто-то выдрал. Дико завизжала Маринка, перекрывая остальной шум голосом, рвущимся в ультразвуковой спектр. Вылетела правая дверь. Люди в серых камуфляжах навалились с двух сторон, взревел Фрунзик, и Максим провалился в небытие…
Он пришел в себя от боли в затылке. Видимо, его крепко приложили чем-то тупым и твердым, но кожу не рассекли и череп вроде бы не проломили. Их связали и бросили на сиденья в экипаже с выставленными дверями, продуваемом насквозь. На полу уже образовался маленький снежный нанос.
Потом увели Герасимова и вполголоса с ним о чем-то беседовали. Очнулась Маринка и принялась тихонько, монотонно постанывать, покачивая головой взад-вперед. Максиму стало страшно – не хотелось вот так бессмысленно и паскудно подохнуть в трех тысячах километров от родного города. Связанные запястья и лодыжки затекли. Минут через пять Фрунзика привели обратно, злого и с разбитой губой.
– Что им нужно? – спросил Долгов.
– Про Торика спрашивали, – огрызнулся Герасимов. – Про наш план.
– А какой у нас план?
– Выжить, твою мать! Вот теперь весь наш план! Стрельба началась, когда стемнело. К тому моменту друзья уже теряли сознание от холода…
– И какого хера вам понадобилась АЭС? – неожиданно спросил полковник.
Максим некоторое время тупо смотрел на него, переваривая смысл вопроса.
– Какая еще АЭС?
– Ты пей чаек, пей.
Долгов послушно взял обеими руками теплый стакан и отхлебнул. Ногти на пальцах были обломаны, грязь намертво забилась под них за время этого долгого бесполезного путешествия. Максиму вдруг стало до слез обидно, что их затея так дешево провалилась, и они никогда теперь не узнают – верно было предположение Фрунзика или нет.
– Я не знаю ни о какой АЭС, – хмуро сказал он. – Зачем вы нас спасли, а, товарищ полковник?
– Потому что у меня был приказ, – очень спокойно ответил Пимкин. – Меня зовут Николай Сергеевич.
Максим промолчал.
– А ты знаешь, дружок, кто вас повязал?
– Разведка какая-нибудь…
– Это мы – разведка. А вас скрутили федералы.
– Федералы?
– ФСБ.
Долгов снова замолчал, хлебая чай. Через минуту полковник усмехнулся:
– Гляди, какая хрень получается. Ты узнаёшь, что вас схватили гэбисты. Что спросил бы любой невиновный человек в такой ситуации? Правильно! Он спросил бы: почему? По какой причине? Заметь, невиновный человек. А ты не спрашиваешь. Значит, ты можешь по крайней мере предположить причину вашего задержания.
– Где мы находимся? – спросил Максим, чтобы не молчать.
– Мы находимся в доме моего хорошего приятеля. В пригороде Новосибирска.
– То есть ваше командование не знает… – Долгов осекся.
– Мое командование тебя волновать не должно! – резко сказал полковник. – Ты мне будешь отвечать, какого хрена вы поперлись из Москвы в Сибирь?! Уж явно не на каникулы к бабушке!
Максим не знал, что Пимкину так и не удалось допросить раненого «языка» – тот умер, прежде чем ему сделали укол пентотала натрия. Поэтому полковник так и оставался в неведении. Он не знал ни о настоящей цели путешествия этой злополучной четверки, ни о мотивах нападения федералов, ни о том, на какой высоте служебной лестницы находится источник приказа задержать и допросить «диверсантов». То, что эта шпана не собиралась совершать никакой диверсии, он понял сразу же, как увидел их.
– Ну, мы будем по-хорошему разговаривать? Я же вам помочь хочу, идиоты. Разобраться и помочь. Если вы выйдете из этого здания одни, вас шлепнут максимум через час, ясно тебе?
– Товарищ полковник… Николай Сергеевич, – начал Максим, сомневаясь, поверит ли профессиональный военный в ту чушь, что они себе нафантазировали. – Я много работал с людьми. В том числе приходилось иметь дело с силовиками. И я вижу, что вы порядочный человек.
Пимкин снова надел очки и внимательно посмотрел в глаза Максиму.
– Возможно, – сказал он, едва заметно улыбнувшись.
– Так вот. Мы просим вас… Нет, я вас прошу об одной услуге. Доставьте нас к человеку по имени Святослав Торик. Это единственный космонавт, выживший в экспедиции на Марс в 2010 году. У нас есть одна гипотеза.
– Та-а-ак… – протянул полковник, и его сухие пальцы отбили дробь по столу. – Та-а-ак… Вот теперь хоть что-то начинает сходиться… Солдат!
Резная дверь красного дерева немедленно отворилась, и на пороге появился выбритый до синевы военный. Он потоптался на персидском ковре восемнадцатого века, словно искал место, где его удобнее всего примять берцами, и выкрикнул:
– Рядовой Пилидзе!
– Проводи-ка этого… охламона в ванную, а то несет, как от бомжа. А ко мне приведи Фрунзика Герасимова.
В ванной Долгов чуть было не соскреб с себя кожу вместе с грязью – так приятно было растирать мочалкой ноющее тело. Одноразовой бритвой он с садистским наслаждением срезал недельную щетину, трижды вымыл голову ароматным шампунем и стоял под теплыми струями до тех пор, пока в дверь не постучал давешний солдат.
– Эй, слышишь!
– Чего?
– Хватит попусту горячую воду тратить! Не на курорте!
Максим с сожалением закрутил кран и принялся остервенело растираться жестким полотенцем. Он надел чистое белье, выданное из армейских запасов, хорошую, утепленную химзащитку, новые берцы. Глянул на себя в зеркало и довольно ощерился.
Выйдя в коридор, он сиял, как пряжка новобранца. В голове крутилась какая-то легкая мелодия, все тело приятно пощипывало, а военные, стрельба, дорожная грязь, нищие города, холод и голод казались ночным кошмаром, о котором думаешь лишь в первые пять минут после пробуждения. А потом быстро-быстро забываешь. Теперь он готов был найти Торика, вывести на чистую воду всех богов, повернуть сибирские реки вспять…
– Куда полотенце поволок, мазут? – Голос рядового Пилидзе швырнул Долгова в бренный мир обратно. – Положь на место и следуй за мной.
– Мазут – это ж вроде флотское словечко…
– Не умничай.
Максим бросил полотенце на край ванной и двинулся за солдатом, глядя на его гладко выбритый затылок. «Интересно, не боится он, что я сейчас возьму и огрею его по балде? Видать, не боится».
Экипированы люди полковника были очень серьезно. Пневматические автоматы Калашникова, десантные ножи, рации, фонари еще какие-то штуки непонятного назначения… А футуристического вида броневик, на котором их везли, Долгов вообще видел впервые и не думал, что на вооружении у российской армии есть подобные грозные машины.
Пилидзе поправил на плече ремень АКП и открыл магнитным ключом дверь одной из комнат на втором этаже.
– Жди здесь, мазут, – скомандовал он. – И больше не воруй полотенца.
– Сам ты… мазут, – беззлобно сказал Максим, за что тут же получил легкий тычок прикладом в бок.
Дверь за ним захлопнулась.
Комната была небольшая, с единственным окном, наглухо закрытым защитными жалюзи. Возле левой стены стоял диван, обитый светло-коричневой кожей, рядом находилось кресло и два пуфика для ног, справа, над небольшим бюро, висела огромная плазменная панель, к дальней стене прижимался объемистый книжный шкаф, щерящийся разноцветными зубами корешков. В углу стояла импортная тепловая пушка, едва слышно гудя.
На диване, забравшись на него с ногами, сидела Маринка. Она тоже была чистенькая, и черные волосы уже не выглядели паклей, как в последние несколько дней. Скорее всего она успела помыться, пока Максим был на допросе.
Глянув из-под челки, девушка приветливо улыбнулась. На ее щеках еще остались красноватые пятна от обморожения, но теперь они скорее походили на румянец, а в глазах снова горел огонек жизни. В этот момент она показалась Долгову самым прекрасным созданием на всем свете.
– Привет, – сказал он, тоже улыбнувшись. – Отогрелась?
– Да, – ответила Маринка, сдувая со лба волосы. – Сначала около тепловой пушки сидела, а сейчас уже на диван переместилась.
– Маринка, ты такая красивая… Ее глаза округлились.
Но Максим даже больше девушки опешил от собственных слов, так неожиданно слетевших с губ.
– То есть… я хотел сказать… Где Егоров? – чувствуя себя кретином, пробормотал Долгов. После того, что он устроил в ту ночь в Ишиме, Максим не имел никакого права даже думать о хрупкой Маринке.
– Егоров? – переспросила она, будто забыла, кто это вообще такой. – Юра… он… Ой! А ты разве не знаешь? Его увел какой-то военный! И Фрунзика тоже!
– Понятно. На допрос, – сказал Максим, подходя к окну, словно можно было разглядеть что-то сквозь плотные жалюзи. – Меня уже допрашивали.
– Тебя пытали?!
– Да нет, что ты! Они вроде бы не хотят нам зла.
– А кто они?
– По всей видимости, военная разведка. Я сказал полковнику про Торика, попросил помочь нам добраться до него. Слушай, Маринка…
– Да?
– Тебе не кажется, что Фрунзик не тот… э-э… за кого себя выдает?
– А за кого он себя выдает? Максим задумался ненадолго.
– То-то и оно. Он ведь ни за кого себя и не выдает. Мы абсолютно ничего о нем не знаем. Я как-то спросил Юрку – давно ли он знаком с Фрунзиком? Он сказал, что года полтора, но, мол, парень в доску свой и все такое… А сам Герасимов о себе никогда и не рассказывал. Подумай, постарайся вспомнить, что мы знаем о его прошлом?
– Я… я не могу припомнить точно. Кажется, он работал… Хм… то там, то тут.
– Видишь.
– Ты думаешь, что Фрунзик…
– Я пока ничего не думаю… Да и то, что он себя педиком позиционирует, – туфта. Я однажды – мы еще в Москве были – застукал незнакомую девушку, выходящую из квартиры, когда там был только он. До последнего времени я не придавал этим мелочам особого значения, но после случая с доносчицей эллинес обратил внимание, что Герасимов прячется под какой-то личиной.
Позади Долгова скрипнул диван.
– Ты видела его глаза в тот момент, когда он разговаривал с этой девчонкой? – продолжил Максим. – Если бы в них не было столько ненависти, я бы подумал, что Герасимов заодно с богами. Но он так смотрел на нее…
– Как? – тихо спросила Маринка, обнимая Максима сзади за шею.
Он повернулся. Опустил голову, касаясь лбом ее лба. И все мысли вылетели из его головы от этого прикосновения.
– Почему я столько лет не замечал тебя. Ведь ты была совсем рядом. Боже, какая же ты красивая…
Маринка усмехнулась, глядя на Долгова своими огромными карими глазами снизу вверх.
– Я-то уж точно не бог, – прошептала она. – В этом можешь не сомневаться.
– Не сомневаюсь.
– А помнишь тот день, когда ты впервые пришел к нам в пресс-службу? Народ был в курсе, что за тебя батя хлопотал. Многие косо смотрели на тебя. А я почти сразу поняла, что ты не чванливый протеже, которого ждали.
Максим смотрел на Маринку почти в упор, но взгляд почему-то отказывался фокусироваться.
– А когда Зевс меня за горло схватил, помнишь? Ты бросился на него, а он тебе в грудь как шарахнет, по ребрам…
– До сих пор побаливает, если погода резко меняется, – сказал Долгов, машинально прикасаясь к левой стороне груди.
– Сейчас не болит? – совсем тихо спросила Маринка, кладя свою маленькую ладошку поверх его.
– Просто раскалывается…
Внутри будто взорвался заряд, аккумулировавшийся очень долго. Долгову показалось, что на мгновение на планете снова вспыхнуло пламя – жгучее, рвущееся вверх. Он сам не заметил, как принялся расстегивать непослушными пальцами химзащитку на груди у Маринки. Девушка тоже стала дергать пуговицы на его одежде, путаясь в движениях. Спустя несколько чрезвычайно длинных секунд они прильнули друг к другу огненными телами…
…подошел к ее лежанке в дальнем углу. Уперся взглядом в комочек желанной плоти, прожигая его насквозь налитыми кровью глазами. Сорвал сначала одно одеяло. Затем второе. Она села на лежанке, не понимая спросонья, что происходит. Химза слегка съехала в сторону, обнажив светлый кусочек плеча. Это еще больше возбудило его – теперь совсем не осталось сил сдерживаться! Да и зачем?! Вот она, прямо перед ним! Маленькая, уступчивая! Теплая… Он протянул руку и расстегнул пуговицу… Зачем она завизжала, дура?! Перебудит же всех! Ну вот, кажется, этот урод Герасимов заворочался… Кто это отшвырнул его – Максима – в сторону? Да хватит же вопить, как резаная! Кто сбил его с ног? А-а, это ты, Герасимов! Белобрысый сукин сын! Педик несчастный, зачем ты лезешь не в свое дело? Главное подняться и не обращать на его скотские выходки внимания. Ведь его ждет миниатюрное, но оттого лишь более милое тельце этой невыносимо пищащей девки. Удар… Прямо в губу попал, сивый пидор…
Максим оттолкнул Маринку от себя, бешено глядя на ее обнаженную грудь. Маленькую, размера первого – не больше, с напряженными темно-коричневыми сосками, забавно торчащими в разные стороны.
– Т-ты… т-ты что?
– Маринка, – запинаясь, произнес Максим, закрывая лицо руками. – Маринка… я не могу…
– Почему? – В голосе девушки сквозь непонимание и шок прорезались слезы.
– Я вспомнил… Только что вспомнил… Как все это случилось той ночью… В Ишиме.
Маринка беззвучно заплакала. Быстрыми и точными движениями застегнула сорочку и куртку.
– Это ведь прошло, Долгов, – как-то отрывисто и жестко сказала она.
– Нет, – ответил он, не отрывая рук от лица, – это пока не прошло. И я не хочу, чтобы это снова когда-нибудь вырвалось на свободу.
– У меня уже больше года не было мужика.
– У меня тоже…
Маринка перестала всхлипывать и обескураженно замолчала. Потом сухо произнесла:
– Не смешно.
До Максима только теперь дошел смысл сказанной им фразы, и он пробормотал:
– Я не то, совсем не то хотел сказать. Женщины… конечно, женщины, у меня не было… Я… просто боюсь какого-то внутреннего чудовища.
– У усредненных людей не бывает внутренних чудовищ, – тихо произнесла Маринка. – Застегнись, не позорься.
На пороге уже в течение целой минуты стоял Юрка Егоров.
Через час полковник собрал всех четверых и еще какого-то сержанта в холле на первом этаже.
Здесь было довольно светло и приятно пахло недавно обработанной древесиной. Узкая винтовая лестница вела наверх, возле массивной стальной двери находились вешалки и полочки для обуви, на одной из стен висела здоровенная картина, на которой была изображена какая-то невообразимая вакханалия. Сесть было некуда.
Пимкин в одной руке держал автомат стволом вниз, а в другой – небольшую рацию. Его высокий лоб был покрыт едва заметными капельками пота и несимметрично разрезан вертикальными бороздками морщин.
Все молча ждали, что он скажет.
– Ситуация такова, – начал он, переводя взгляд с пола на хмурое лицо Фрунзика. Помедлил, словно собираясь с мыслями. – Господин Герасимов объяснил нам с сержантом Врочеком основные, так сказать, положения вашей… э-э… гипотезы. И многое прояснилось. Если предположить, просто гипотетически предположить, что вы правы, и Торик является ключом к разгадке сущности так называемых богов, то вся суета, связанная с вашим путешествием, становится объяснима. И я не удивлюсь, если через минуту под нами взорвется ядерная боеголовка эквивалентом в пару мегатонн.
Егоров сглотнул, но промолчал. Лишь покосился на мрачного Фрунзика, привычно теребящего отвисшую мочку уха.
– Скажу больше, – продолжил Пимкин. – Скорее всего ваш сумасшедший космонавт уже уничтожен по приказу Зевса. Надеюсь, ни у кого не возникает сомнений по поводу того факта, что боги контролируют верхушки всех силовых структур нашей страны? И не только нашей. – Полковник помолчал. – Мне предписано допросить вас четверых, сфабриковать обвинение в попытке проведения диверсионной операции на территории Сибирской АЭС и доставить в штаб округа… А лучше сразу ликвидировать на хер.
Маринка чуть слышно ойкнула.
– Вас сдали с потрохами, ребятки, – сказал полковник. Пристально посмотрел в глаза Герасимову. – А ты, дорогой Фрунзик, сознательно подставил своих приятелей под удар, не так ли?
Максим медленно повернул голову в сторону Герасимова и увидел, как тот внимательно смотрит своими красными глазами на полковника. Без тени страха. Без тени стыда.
– Кто ты? – спросил Максим. Герасимов никак не отреагировал.
– Я внимательно изучил твое личное дело, Герасимов, – сказал Пимкин. – Я понял, почему тебе была так нужна эта гипотеза. Я понял, почему тебе так необходима встреча с Ториком. Только твоя затея никчемна, потому что огня-то все равно нет, и никто не сможет…
– Да что здесь происходит, в конце-то концов? – вскричал Юрка, некрасиво поджимая губы.
– Помолчи, мазут, – спокойно ответил полковник, криво усмехнувшись. – Сюрприз будет.
– Какой еще сюрприз? Фрунзик, ты что же, получается, все это время нас дурачил?
Сержант Врочек выразительно посмотрел на Егорова, воспылавшего праведным гневом, и тот заткнулся, не переставая, впрочем, метать испепеляющие взгляды в сторону Фрунзика.
– Слушать сюда внимательно. Повторять дважды не намерен, – громко сказал полковник изменившимся тоном. – Мы выяснили точное местонахождение Святослава Торика. Западнее Томска, в тайге, расположена закрытая клиника функциональной неврологии, попросту – психушка, в которой держат политически опасных больных. Охрана полностью укомплектована бывшими сотрудниками различных спецподразделений, руководство подчиняется напрямую директору ФСБ. Двадцать четыре камеры наружного наблюдения по периметру и шестнадцать на территории, служебные собаки, система контроля воздушного пространства, сейсмические датчики в почве. Не знаю, почему этих психов так берегут, наверное – они какие-нибудь злые гении.
Врочек хмыкнул. Пимкин резанул по нему свирепым взглядом и продолжил:
– Если вдруг, совершенно случайно, ваш долбаный космический мазут жив, то мы его оттуда вытащим. Вы, все четверо, поедете с нами. Если, что совсем уж маловероятно, ваш Торик сможет нам что-то внятно объяснить и если, что абсолютно невозможно, твоя сраная гипотеза верна, Герасимов, то я приложу все усилия, чтобы помочь вам хоть что-нибудь изменить в этом мире. Но во всех противоположных случаях я лично отдам вас под трибунал как военных преступников, не погляжу, что гражданские. Попробуете сбежать – перестреляю, как цыплят. Влезли в оглоблю? Вот и тяните теперь. Расклад ясен? Вопросы есть? Хотя мне насрать, есть у вас вопросы или нет. Сержант, свяжись с нашей дежуркой, пусть пудрят округу мозги столько, сколько возможно. Под мою личную ответственность. GPS на машине все равно после той электромагнитной ебамбы вырубился, поэтому засечь нас не смогут. Если только оптикой с орбиты. Собери бойцов, пусть все свои коммуникаторы вырубят, по сигналу запеленговать могут. Выступаем через десять минут. Всё. Выполнять!
Врочек без лишних слов кивнул и побежал по лестнице на второй этаж.
У полковника пискнула рация.
– Пимкин на связи. Прием.
– Товарищ полковник, это рядовой Клещов. Округ вызывает по стационарке. Переключить? Прием.
– Давай.
– Коля, твою мать! Ты что же творишь, сукин сын?! – заорала рация командным голосом.
– Выполняю ваш приказ, товарищ генерал-лейтенант. Прием, – четко произнес Пимкин.
– Ты на кой хер взвод федералов положил?! Прием!
– А они первые начали. Прием, – явно издеваясь, ответил полковник.
Рация обескуражено пошипела помехами.
– Диверсанты у тебя? Прием.
– Эти четверо школьников? Да, вот тут стоят, сверлят друг друга взорами. Наверное, сожалеют, что не смогли пачку петард под атомную станцию засунуть и устроить мировой катаклизм. Прием.
– А ну-ка отставить! – неистово захрипела рация. – Немедленно доставить их в штаб! Я тебя в лейтехи разжалую! Я тебя под трибунал отдам!
– Знаешь что, Бонах, – устало проговорил Пимкин. – Иди ты нах, Бонах… Прием окончен.
Он вырубил рацию, достал из нее аккумуляторы и отбросил в сторону. В наступившей тишине железные цилиндрики с каким-то оглушительным грохотом покатились по паркету.
Фрунзик смотрел на полковника с интересом, Егоров и Долгов смотрели на Фрунзика со смесью непонимания, обиды и гнева, Маринка смотрела перед собой, о чем-то напряженно размышляя, а полковник смотрел на мертвую рацию и внутренне посмеивался мыслям, которые посещали его менее суток назад. О том, как скучно проходит служба в его части на границе с дружественным Казахстаном.