Страница:
Только не до добычи сейчас тумену Консер-батора. Хитрая Отрезань почти ничего не оставила, а впереди – лишь заболоченная дорога и призрачная возможность поделить славу в Мозгве с основными силами Тандыр-хана.
Беглецов в армии темника не было, зато сдавшихся, переставших бороться с негостеприимной эрэфийской дорогой набралось десятка два. Их милосердно умертвили командиры. Лошадей распределили между самыми сильными и отличившимися бойцами.
Консер-батор не сомневался: в итоге он будет лучшим воеводой, нежели молодой выскочка Уминай. Просто сейчас полоса его неудач. Долгая и чавкающая.
Глава шестая,
Хотя Иван прибыл к лукоморью в полдень, ему пришлось задержаться в компании расстроенного и подавленного Баюна на весь день. Затем кот наконец-то взял себя в лапы и принял решение: коль скоро Карачун хотел его оживления, значит, надо двигать к старцу.
Емельянов-старший распрощался с черным сказителем и певцом. Тот потопал на юг, а дембель вернулся к Вятке. Переночевали в лесу, а наутро волк понес задольского князя в Дверь. Настало время вернуть радиоприемник.
«Ох, и редкостный же я кретин, – бранил себя парень, прижимаясь к холке быстрого оборотня. – Отдал Торгаши-Кериму все бабки, у самого пара золотых. А ростовщику должен десять монет.
Придя к четырехэтажным хоромам Мухаила, Иван остановился у здоровенной дубовой двери. Здесь, как и в прошлый раз, его встретил млеющий от безделья Дубыня.
– Куды?
– А ты совсем не меняешься, – заметил Старшой. – Все тот же поросячий цвет похмельных глаз.
– Чи-и-иво? – Стражник встал во весь немаленький рост, сжал пудовые кулачищи.
– Тпру, залетный. Зови Мухаила.
– На кой?
– Заклад вернуть.
– Все токмо возвращать. Хоть бы кто взять, – проворчал охранник. – Нету его, у князя.
– Надолго? – обеспокоился дембель.
– А то он мне отчитывается. Князь ему должен, вот он и ходит раз в седмицу напоминать. Иной раз допоздна сидят. Так напоминаются за княжий счет, хозяин аж песни поет.
– Давай я его подожду.
– Жди, мне-то что с того.
Иван сделал шаг к двери.
– Куды? – всполошился Дубыня.
– Ждать.
– Нет, мил человек, ждать жди, а в дом не ходи.
Старшой разозлился:
– А ты не пожалеешь, когда от хозяина влетит?
– Мне влетит, только если что-то пропадет, – безразлично проговорил стражник.
«Нет, с этого чурбана взятки гладки, – решил дембель. – Потопчусь тут».
Пооколачивавшись возле Гадцева дома с полчаса, парень отправился на постоялый двор. Там и пища была, и ночлег на случай, если встреча с ростовщиком отложится на вечер.
Отобедал, прогулялся до хором Мухаила. Хозяина все не было. Тогда Иван затеял навестить отшельника Космогония, но потом передумал и отправился на главную площадь Двери. Для этого было достаточно обойти дом ростовщика, хотя парень не ждал особо интересной программы.
С самого начала Старшой заметил изменения в настроениях дверян. В отличие от прошлого раза сегодня не было зазывал-рекламщиков, люди ходили хмурые, все делали вид, что торопятся или слишком заняты, но ощущение тревоги скрыть не удавалось. Наверное, вести о набеге мангало-тартар заставляли горожан думать о будущем. Погода тоже не предвещала солнышка. Было по-прежнему тепло, и ветер дул с юго-востока, но сплошная облачная пелена навевала мысли о полнейшем беспросвете.
Тем не менее на площади оказалось людно. Здесь велась какая-никакая торговлишка – столь же куцая, сколь куце смотрелась сама Дверь, которую Иван окрестил двухэтажной деревней. Меж рядов тихих торговок всякой снедью хаживали расписными красавцами лотошники-щепетильники. Дембелю вспомнилась встреча с одним плутом, срезавшим кошель у купца в Мозгве.
Были здесь и нищие. Семеро увечных сидели в сторонке и просили подаяние. С ними рядом стояла женщина с грудным ребенком на руках. Видимо, беженка из Тянитолкаева или вдова. Похлопав себя по бедру, Иван понял: не до благотворительности.
У обшарпанной стены княжьего городища, хотя городища как такового тут не было, просто дворик, стоял помост, на котором на потеху столпившейся публике кривлялся долговязый шут. Старшой подобрался ближе.
Скоморох разыгрывал представление, нацепив на обе руки по тряпочной кукле. Правая изображала девушку с косой, сплетенной изо льна, да малюсенькой корзинкой, левая обозначала волка в кике – женском головном уборе.
– Бабушка, а почему ты не отбрасываешь тени? – пищал лицедей за девушку.
Волк подбирался к вопрошающей красавице, а шут пробасил:
– Это потому, что я давно отбросила копыта!!!
Толпа ахнула.
– Вот такие гнилые басни ходят в далекой Парижуе, люд честной! – Скоморох спрятал руки за спину. – Коли не понравилось, то не стой, не ной. Коли люба сказочка, подай четвертной!
Длинный и с виду нескладный артист с гротескным красным носом и намазанным на щеках румянцем сделал сальто назад, прошелся по помосту колесом и бухнулся на «шпагат». Зрители захлопали, заулюлюкали. К ногам ловкача полетели монетки.
«Кажется, я с ним встречался, – подумал Иван. – На пиру. Он и еще один, коренастый. Нафаня и этот… Как же его?.. Сивояр!»
Отличная память – повод для гордости, только практической пользы имя скомороха не принесло. Сивояр, и ладно. Тем более шут собрал выручку и испарился.
Пошатавшись без дела еще час, дембель вернулся к резиденции Мухаила. В хитрой голове воронежца возник наглый план возврата приемника.
Дубыня все так же дремал на завалинке. Даже позы не сменил.
– Ну, явился? – гаркнул Старшой, подкравшись к млеющему бугаю.
– А? Что? Нет! Да! Нет! – затараторил спросонья Дубыня.
– Чего ты брешешь, остолоп! – раздался голос сверху.
Как и в день знакомства, ростовщик выглянул из окна второго этажа. Иван помахал плешивому Мухаилу:
– Привет, процентщик!
– Не злословь! – замахал тонкой ладонью Гадцев сын, считавший любое незнакомое слово страшным ругательством волшебного свойства. – Проходи, э… князь дорогой! Ну и денек нынче, сплошные князья… А ты, буйвол ненасытный, не спи в карауле. Ты мне тут всю еду сожрал, питье выдул и воздух выдышал!
Мальчишка провел парня по узкому коридору и крутой лестнице. Прием состоялся в том же роскошном кабинете, где один только диван тянул на произведение мебельных искусств. Щетинистые обвислые щеки Мухаила тряслись, когда он пожимал руку Старшого. Дембель уселся на диван и украдкой вытер пот, доставшийся ему с ладони ростовщика.
– Тебе понадобился дополнительный заем? – вкрадчиво спросил Гадцев сын.
– Хм, наоборот. Я бы хотел вернуть себе вещицу.
– Заклад?! – удивился Мухаил. – Вот уж не думал, не гадал, что ты так скоро расплатишься.
– Князь я или кто? – сыграл надменность Иван.
Ссутулившийся ростовщик стал похож на горбуна-гнома, который не хочет делиться сокровищами своих пещер. Руки, сложенные перед грудью в некое подобие крылышек курочки-гриль, беспрерывно трепетали. Мухаил готовился считать прибыль и в то же время кумекал, как бы обставить дело так, чтобы бесценная вещица не из Яви осталась в его распоряжении.
– Все ли денежки при тебе, княже? – проблеял процентщик. – Ты только не подумай, что я-де не верю, так ведь у вас товар, у нас…
– Делу время, Гадцев, – грубо оборвал Старшой, не скрывая антипатии к Мухаилу. – Ситуация критическая, и если ты подвергнешь затяжке наш коммерческий форум, то я применю адекватные санкции! Сиюмоментно!
Мигом потеряв лицемерную улыбочку, ростовщик впал в страшное оцепенение:
– Адек… ватные?.. Са-санкции?..
– Сиюмоментно, – мрачно повторил дембель.
Мухаил не понял ни слова, но ледяная убедительность и стальной взгляд Задольского князя обезоруживали. По разумению Гадцева сына, за одну реплику Иван умудрился наслать на бедную плешивую голову процентщика не менее семи адских бедствий. Мир катился к краю пропасти, на дне которой ждали острые колья и ядовитые змеи. Это был полный конец.
– Тащи сюда радиоприемник, шкура! – рыкнул Старшой, подражая хрипам Владимира Высоцкого. – Транзистор, эф-эм-ресивер, электроприбор!
Последнее заклинание полностью сломило скупердяйский дух ростовщика, и он поспешил в подвал.
– Вот так, – удовлетворенно протянул дембель, оставшись в одиночестве.
Через минуту по лестнице затопали башмаки Мухаила. Запинающийся процентщик нес многострадальный «Альпинист».
– Извольте…
– Врубай! – гаркнул парень.
– Ш-ш-што? – судорожно выдохнул Гадцев сын.
– Включай! Ручку крути, якорь тебе в сопло! Вон ту, круглую.
Ростовщик принялся трогать дрожащими пальцами ручку настройки. Чуть не выронил прибор от волнения. Радио, естественно, молчало.
– Ничего не понимаю. – На глазенки Мухаила навернулись слезки.
– Опаньки! – плотоядно ухмыльнулся Иван. – А вот это дело пахнет дефектом и, соответственно, рекламацией.
– Молю тебя всеми богами, перестань изрекать слова силы, княже. – Гроза всех заемщиков пал на колени, протягивая пластмассовую коробочку дембелю.
Старшому сделалось неловко: мол, не перегнул ли я?
– Чего ты мне его суешь? – понизил он голос до проникновенного. – Ты хоть понимаешь, чучело средневековое, что теперь не будет ни амплитудной, ни частотной модуляции?
– Понимаю… То есть нет, – промямлил уничтоженный по всем статьям процентщик.
– То-то и оно. – Взяв «Альпинист», парень пошел к выходу.
Мухаил робко крикнул вслед:
– А деньги?
– Во, точно! – Иван хлопнул себя по лбу. – Штрафные санкции! Сколько у тебя в карманах?
– Десять золотых, только…
– Давай сюда.
Вернувшись к ростовщику, Емельянов-старший отобрал у него мешочек, припасенный в глубоком кармане восточного халата.
– Впредь не обдирай нуждающихся, иначе что?
– Са-санкции?
– Молодец, сам все отлично знаешь.
Несмотря на полную победу, дембель чувствовал себя, будто в канализации искупался. Из дома Гадцева сына он проследовал обратно на площадь, подошел к семерым нищим и каждому дал по монете. Женщине с грудничком оставил три. Так легендарный жадина Мухаил стал благотворителем.
Иван, скомканно ответив на благодарность нищих, поспешил прочь. Вечерело, площадь почти опустела, и парень остановился возле помоста, желая проверить работоспособность радио. Вдруг он был так убедителен, что «Альпинист» отказал?
Накрыв клеммы пальцами, Старшой услышал знакомые трески-всхлипы и поймал новостную передачу. Бодрый мужичок докладывал скороговоркой привычный бред, прерываемый тревожными музыкальными акцентами:
Однако не так все оказалось глупо, как думал парень. Он не заметил, что за ним пристально наблюдал некто долговязый с коробом на шее. Стоило воронежцу пойти с площади, и щепетильник оставил свой товарец коллеге, а сам заспешил следом за Иваном.
Через квартал от княжьего терема длинный приблизился к расслабившемуся дембелю вплотную.
На углу он схватил говорящую диковину, вырвал ее и припустил в переулок.
– Ах ты!.. – воскликнул Старшой, бросаясь в погоню за грабителем. – Стой, гнида! Убью!
Бежалось отвратительно. Во-первых, мешал меч, стучащий по бедру. Парень взял его в руку. Во-вторых, в подворотнях, через которые неслись вор и преследователь, было грязно и мусорно – того и гляди, переломаешь ноги. В-третьих, похититель радио оказался ловкачом и скороходом.
Тем не менее Иван не отставал и даже сокращал расстояние. Кроме того, он узнал грабителя. Это был скоморох.
– Сивояр! – крикнул дембель. – Я ведь тебя из-под земли достану!
Услышав свое имя, лиходей запнулся и потерял еще несколько драгоценных мгновений. Погоня продолжилась во дворах каких-то безлюдных трущоб. Полуразрушенные домишки свисали над бегунами. То и дело приходилось перепрыгивать через завалы гнилых досок. Здесь царили запахи прения и сырости.
Старшой чувствовал: упускать радио нельзя, ведь Карачун неспроста велел иметь его при себе. Чем быстрее кончится свистопляска с исполнением заданий старца, тем быстрее братья Емельяновы окажутся дома. Эти соображения придали Ивану второе дыхание, и он практически настиг скомороха-щепетильника, которому в условиях завалов длинные ноги только мешали.
Похититель заскочил в какой-то ветхий дом. Дембель без раздумий метнулся за ним. Пробежав по коридору, долговязый свернул в боковую комнату, запнулся и растянулся с диким грохотом.
Запыхавшийся Старшой склонился над вором, валяющимся на куче поломанных деревяшек и какой-то сомнительной ветоши. К счастью, приемник остался цел – грабителя развернуло при падении.
– Ну, Сивояр… – Иван держался за покосившийся дверной косяк. – Что же ты, сволочь, не у тех крадешь?
Обнажив меч, дембель приставил его острие к вздымающейся груди скомороха.
– Но-но, я самого Зарубы Лютозара человек, – попробовал наглеть вор.
– Заруба далеко, – криво усмехнулся парень, слегка прокалывая одежду и кожу Сивояра.
– Я… Я не виноват! – тонко взвизгнул он. – И на старуху бывает проруха, я понимаю. Но без вины виноватого не казни, прояви милосердие, витязь. Я тебя помню! И брата твоего. Мы с ним вместе из Тянитолкаева ехали, славный масыга.
– Кто?!
– Ну, человек хороший. А диковину твою мне пришлось прихватить из-за Нафани. Он, злодей окаянный, нас всех с ума свел, запугал, аки пащенков беспорточных! – Глаза обзетильника буквально лучились правдой, но Старшой актеришке не верил. – Он и холщовую банду замастырил!
– Котов, что ли? – уточнил дембель.
– Их самых! Было от него толку, как от козла молока, но вдруг вошел во вредную мудрость, сколотили мы с братвой ватагу, а потом за нами много кто повторил. Слава пошла, будто нас много и везде успеваем. Народ под Мозгвой вообще запугали.
– Ну-ну, продолжай свое чистосердечное признание. – Старшой промотивировал Сивояра легким уколом меча.
– Ай! – пискнул скоморох, коробейник и по совместительству участник банды. – Я все расскажу! Нафане мало грабежа, ему и не для наживы вовсе, как оказалось! Он хотел людей в отчаянье ввергнуть. Я тебе больше поведаю. Нафаня, он… Ну, будто бы ему кто волю свою сообщает. Я тогда убег от него и сообщников, да только на днях снова тут свиделись. С великого дела, говорит, вернулись.
– С какого дела?
Сивояр сглотнул, уставившись поверх плеча Ивана.
– Ну, он у меня за спиной, – устало промолвил дембель. – Я сейчас обернусь, ты вмажешь мне между ног, и понеслась махаловка, так?
– Так, – прошептал зло улыбающийся щепетильник. – Только он и правда сзади.
Старшой никак не успел среагировать на последнее откровение Сивояра.
На голову парня обрушилось что-то тяжелое, и он плюхнулся без сознания рядом с долговязым.
А в день, когда волхвы пришли к Юрию и сказали, что пал славный град Тянитолкаев, на самой высокой башне княжьего городища зажегся странный огонь. Горело алым, а в середке чернела огромной чечевицей тьма. Красный глаз зыркал в разные стороны, рычал утробно, пробуждая в людях странные желания и неприличные мысли. Так продолжалось ровно сутки. Потом жуткий пламень потускнел и погас, оставив после себя клуб черного дыма и крик, услышанный всеми мозгвичами:
– Должок за тобой!
Некоторым причудилась в дымовой туче сухая рука, грозящая когтистым пальчиком.
Волхвы взывали к богам, но в небесной канцелярии было занято. Верховный жрец Перуна, здоровый мужик Ставр, плакал пуще дитяти, ибо во сне ему якобы явился сиятельный громовержец и предрек страшную гибель Мозгве, Эрэфии и, чтобы никому не было обидно, всему свету.
Как сказал бы Егор Емельянов, отрыв башки.
Но пуще всех знамений напугало князя полное отсутствие в Мозгве иноземных купцов. Сбежали все – от хитрых восточных гостей с их бесконечными диковинами до суровых кочевряжских торговцев, сбывающих награбленное в морских походах. Это уже было приговором.
Юрий Близорукий расхаживал вокруг трона, потрясая листом бумаги и яростно загибая пальцы свободной руки. Испытанное средство от гнева не помогало – князь явно сбивался со счета, и это еще больше его распаляло.
– Блудливая кошка! – возопил властитель Мозгвы. – Что это за грамотка, я тебя спрашиваю!
Краснощекая Рогнеда стояла, потупив взор. Пальцы нервно теребили каштановую косищу. Князь плюхнулся на трон и принялся в десятый раз перечитывать написанное на листе:
– «Я сымаю с тебя, краса моя и ненагляда, сарафан, целуя тя в червленыя губки и обымая крепкимя объятьями. Потом расплетаю косу… – Тут княжна резко, как бы пряча с глаз отца, откинула ее за спину. – Неспешно, одну за другой, высвобождаю ленты, потом мои руки опускаются ниже…» Тьфу, срамота!
Юрий отбросил бумажку, словно нечто отвратительное, например свежераздавленную жабу.
Стоявший в стороне советник Розглузд деликатно прокашлялся, выступил из полумрака на свет.
– Княже, не убивайся понапрасну. Сие есть разновидность подметных писем, кои пришли к нам с гнилого Заката. Такими грамотками обмениваются молодые люди, то бишь молодой человек и девушка, дабы возжечь запретный огонь желания. Забава сия не носит большого вреда и называется прелюбодействием по переписке. Понарошку, стало быть.
– Ты мне брось поганку мою выгораживать! – Близорукий саданул кулаком о подлокотник трона. – Сегодня понарошку, а завтра в подоле крошка! И ведь, аспид, не подписывается… Кто таков?
Рогнеда дернула плечиками, мол, не выдам.
– В подвале запру, – пригрозил отец. – Нет, в Кощеевой усыпальнице оставлю!
Княжна молчала. Советник приблизился к князю, поднял лист. Проговорил тихо:
– Дозволь, я этим сам займусь, князь-опора. Подсыла вычислю, он признается, чье писмецо. А дочь не заставляй дружка выдавать. Мало чести в предательстве.
– Она, змеюка, меня предала! Совесть презрела! – Юрий спрятал лицо в пухлых руках.
– Нынче об ином печалиться надобно, – с мягкой настойчивостью промолвил Розглузд. – Враг идет. Мозгва нуждается в твоем крепком руководстве. Забудь пока об этой неурядице.
Княжна наградила седовласого советника взглядом, полным благодарности. Близорукий снял соболью шапку-блин, утер с лысины пот. Водрузил убор на место, погрозил дочери пальцем:
– Изыдь в светлицу. Оттудова носа не высовывать, записок не передавать и не принимать, без мамок-нянек не сидеть. А ты, мудрец, найди охальника. Я ему сыму сарафан, я ему покажу, как руки ниже опускать, – голос князя стих до неразборчивого бормотания.
Девушка убежала к себе, чтобы броситься на подушку и как следует выплакаться. Государственные мужи вернулись к важным делам.
– Да, да, – закивал князь. – О первостепенном давай… Нет, ну какова бестия?! В такое темное время… Дитя нерадивое! Все, все.
– Бегут мимо нас и из разоренного Тянитолкаева, и из сожженной Отрезани. Сегодня прибыли к тебе остатки дружины тянитолкаевской во главе с богатырем Егорием.
– С каким еще Егорием?
Розглузд видел, что Юрий отлично понял, о ком речь. Недоразумение с головой Лиха подпортило князю немало нервов.
– Около четырех тысяч легендоградцев, – продолжил доклад советник. – Хорошая помощь нам будет, княже.
– И черт дернул Тандыр-хана сюда припереться! – воскликнул Близорукий, не подозревая, насколько буквально следует понимать это выражение.
Грудь обручем сдавила ноющая боль. Она не отпускала главного мозгвича несколько дней кряду. Стоило заволноваться чуть сильней обычного, и она усиливалась. «Сведет меня в могилу Рогнеда, – посетовал мысленно князь. – А тут еще кочевник близится. И знамения тяжкие, безысходные… И летописи, мудрость вековая да свидетельства деяний наших славных предков, погорели. Что же деется? И почему – я? Почему именно на меня это все навалилось?»
– Юрий. – Розглузд положил руку на его плечо. – Тебе нехорошо?
Близорукий сухо рассмеялся:
– Нет, мне просто великолепно! Я болею, друг мой…
Распахнулась дверь, и в залу вихрем внесся воевода Бранибор.
– От Отрезани двигается тьма ворога. Это к неполным двум, которые идут из Тянитолкаева.
– А у нас что есть? – слабым голосом спросил князь, откинувшись на спинку трона.
– Полторы тьмы. Ежели с легендоградцами. – Седовласый воевода поправил ворот рубахи, торчащей из-под кольчуги. – Прими их начальника.
Юрий махнул: давай.
– Егорий! – позвал Бранибор.
Вошел Емельянов-младший. Голова и кисти рук в пропитанных кровью повязках, сам бодрый и готовый к бою.
– Как же это тебе тело не искромсали? – спросил властелин Мозгвы вместо приветствия.
– Меня форма бережет, – ответил ефрейтор. – Вон, только башку и кисти смогли достать, черти. Что, князь, дадим отпор басурманам? Ты, говорят, Тянитолкаеву помочь отказался. Теперь сам принимай помощь.
Метко попал пришлый богатырь – грудь, где полевее, заныла еще сильней, и Юрий, как ни хотелось отринуть руку дружбы, протягиваемую, считай, легендоградской малолетней княгиней, вяло сказал:
– Благодарю от лица всех мозгвичей за братское или сестринское, уж и не знаю, спомошествие. Окажем последний бой супостату. Думаю, за МОТом.
– Конечно, – подхватил Розглузд. – Надо выбрать место подальше от города.
– С нашими-то стенами, – невесело хмыкнул Бранибор, имея в виду их полное отсутствие.
Очнувшийся на неровном земляном полу Иван Емельянов, естественно, не чувствовал себя ни рыбой, ни деревом. Но первое слово, которое он услышал, было именно «лох». А попало оно в уши парня из обрывка разговора разбойников Нафани и Сивояра:
– Надо было четче работать, а ты опять устроил переполох!
– Кто лох? Я лох?! – гундел долговязый. – Вот тебе странная штуковина не из нашего мира, и вот тебе богатырь. Один, промежду прочим, из двоих, кто сейчас самый известный в Эрэфии. А этот, – Иван почувствовал тычок в ребра, – еще и князем заделался, как я на ярманке нонче слышал.
– Ботай на кантюжном, – велел главарь. – Вдруг он откемарился.
– Зеть, масыги, какая манатка [15], – подал голос кто-то из подельников известной Старшому парочки. – Небось юсов отслюнявят, масья не горюй! И шерсно затейное, я такого отродясь не трогал.
– Ты хирги-то [16]прими, все потом, – скомандовал Нафаня.
– А чего ты, чего ты? – взвился голос бандита. – Ради масыг стараюся!
– Ишь, закурыщал ворыхан [17], – тихо проговорил Сивояр, и бандиты заржали.
Старшой почти ничего не понял из интеллектуальной беседы грабителей. Более того, парень всерьез заопасался: а не приключилось ли с ним недуга наподобие того, как Егор стал путать слоги в словах? Ведь от удара по голове мозгам лучше не становится.
Распахнув глаза, Иван застонал от боли в затылке.
– Вот, что я говорил? Очухался! – обрадовался главарь.
– Отхандырился дулец, – прокомментировал раскосый висельник, тот, что минуту назад заинтересовался армейским кителем.
– Да, отгулялся, – кивнул Нафаня, а дембель тем временем оценил количество врагов.
Получилось семеро. Сивояр все еще тискал в руках приемник. Прикинув шансы на спасение, воронежец пришел к неутешительным выводам. А не скрывающий злобного ликования начальник бандитов приготовился выступить перед пленным с речью:
– Слушай сюда, витязь. Я знаю, кто ты. И собираюсь тебя кокнуть. И не просто так, а из высшей мести. Из самой чистой – божеской. Это я дубок ваш спилил. И котяру со свету сжил тоже я. И знаешь почему?
– Потому что ты идиот, – предположил Старшой, в котором стремительно закипал ни с чем не сопоставимый по силе гнев.
Нафаня не знал слова «идиот» и вообще не обратил внимания на ответ пленника. Главного холщового кота разбирало желание той самой исповеди, на которые так падки мерзавцы, собирающиеся умертвить жертву.
Беглецов в армии темника не было, зато сдавшихся, переставших бороться с негостеприимной эрэфийской дорогой набралось десятка два. Их милосердно умертвили командиры. Лошадей распределили между самыми сильными и отличившимися бойцами.
Консер-батор не сомневался: в итоге он будет лучшим воеводой, нежели молодой выскочка Уминай. Просто сейчас полоса его неудач. Долгая и чавкающая.
Глава шестая,
в коей Иван сражается за радио, а князь Юрий – за нравственность дочери и за Мозгву
Беспечных лохов сонный рой
Тревожит меткою острогой…
Ф. Н. Глинка
Хотя Иван прибыл к лукоморью в полдень, ему пришлось задержаться в компании расстроенного и подавленного Баюна на весь день. Затем кот наконец-то взял себя в лапы и принял решение: коль скоро Карачун хотел его оживления, значит, надо двигать к старцу.
Емельянов-старший распрощался с черным сказителем и певцом. Тот потопал на юг, а дембель вернулся к Вятке. Переночевали в лесу, а наутро волк понес задольского князя в Дверь. Настало время вернуть радиоприемник.
«Ох, и редкостный же я кретин, – бранил себя парень, прижимаясь к холке быстрого оборотня. – Отдал Торгаши-Кериму все бабки, у самого пара золотых. А ростовщику должен десять монет.
Придя к четырехэтажным хоромам Мухаила, Иван остановился у здоровенной дубовой двери. Здесь, как и в прошлый раз, его встретил млеющий от безделья Дубыня.
– Куды?
– А ты совсем не меняешься, – заметил Старшой. – Все тот же поросячий цвет похмельных глаз.
– Чи-и-иво? – Стражник встал во весь немаленький рост, сжал пудовые кулачищи.
– Тпру, залетный. Зови Мухаила.
– На кой?
– Заклад вернуть.
– Все токмо возвращать. Хоть бы кто взять, – проворчал охранник. – Нету его, у князя.
– Надолго? – обеспокоился дембель.
– А то он мне отчитывается. Князь ему должен, вот он и ходит раз в седмицу напоминать. Иной раз допоздна сидят. Так напоминаются за княжий счет, хозяин аж песни поет.
– Давай я его подожду.
– Жди, мне-то что с того.
Иван сделал шаг к двери.
– Куды? – всполошился Дубыня.
– Ждать.
– Нет, мил человек, ждать жди, а в дом не ходи.
Старшой разозлился:
– А ты не пожалеешь, когда от хозяина влетит?
– Мне влетит, только если что-то пропадет, – безразлично проговорил стражник.
«Нет, с этого чурбана взятки гладки, – решил дембель. – Потопчусь тут».
Пооколачивавшись возле Гадцева дома с полчаса, парень отправился на постоялый двор. Там и пища была, и ночлег на случай, если встреча с ростовщиком отложится на вечер.
Отобедал, прогулялся до хором Мухаила. Хозяина все не было. Тогда Иван затеял навестить отшельника Космогония, но потом передумал и отправился на главную площадь Двери. Для этого было достаточно обойти дом ростовщика, хотя парень не ждал особо интересной программы.
С самого начала Старшой заметил изменения в настроениях дверян. В отличие от прошлого раза сегодня не было зазывал-рекламщиков, люди ходили хмурые, все делали вид, что торопятся или слишком заняты, но ощущение тревоги скрыть не удавалось. Наверное, вести о набеге мангало-тартар заставляли горожан думать о будущем. Погода тоже не предвещала солнышка. Было по-прежнему тепло, и ветер дул с юго-востока, но сплошная облачная пелена навевала мысли о полнейшем беспросвете.
Тем не менее на площади оказалось людно. Здесь велась какая-никакая торговлишка – столь же куцая, сколь куце смотрелась сама Дверь, которую Иван окрестил двухэтажной деревней. Меж рядов тихих торговок всякой снедью хаживали расписными красавцами лотошники-щепетильники. Дембелю вспомнилась встреча с одним плутом, срезавшим кошель у купца в Мозгве.
Были здесь и нищие. Семеро увечных сидели в сторонке и просили подаяние. С ними рядом стояла женщина с грудным ребенком на руках. Видимо, беженка из Тянитолкаева или вдова. Похлопав себя по бедру, Иван понял: не до благотворительности.
У обшарпанной стены княжьего городища, хотя городища как такового тут не было, просто дворик, стоял помост, на котором на потеху столпившейся публике кривлялся долговязый шут. Старшой подобрался ближе.
Скоморох разыгрывал представление, нацепив на обе руки по тряпочной кукле. Правая изображала девушку с косой, сплетенной изо льна, да малюсенькой корзинкой, левая обозначала волка в кике – женском головном уборе.
– Бабушка, а почему ты не отбрасываешь тени? – пищал лицедей за девушку.
Волк подбирался к вопрошающей красавице, а шут пробасил:
– Это потому, что я давно отбросила копыта!!!
Толпа ахнула.
– Вот такие гнилые басни ходят в далекой Парижуе, люд честной! – Скоморох спрятал руки за спину. – Коли не понравилось, то не стой, не ной. Коли люба сказочка, подай четвертной!
Длинный и с виду нескладный артист с гротескным красным носом и намазанным на щеках румянцем сделал сальто назад, прошелся по помосту колесом и бухнулся на «шпагат». Зрители захлопали, заулюлюкали. К ногам ловкача полетели монетки.
«Кажется, я с ним встречался, – подумал Иван. – На пиру. Он и еще один, коренастый. Нафаня и этот… Как же его?.. Сивояр!»
Отличная память – повод для гордости, только практической пользы имя скомороха не принесло. Сивояр, и ладно. Тем более шут собрал выручку и испарился.
Пошатавшись без дела еще час, дембель вернулся к резиденции Мухаила. В хитрой голове воронежца возник наглый план возврата приемника.
Дубыня все так же дремал на завалинке. Даже позы не сменил.
– Ну, явился? – гаркнул Старшой, подкравшись к млеющему бугаю.
– А? Что? Нет! Да! Нет! – затараторил спросонья Дубыня.
– Чего ты брешешь, остолоп! – раздался голос сверху.
Как и в день знакомства, ростовщик выглянул из окна второго этажа. Иван помахал плешивому Мухаилу:
– Привет, процентщик!
– Не злословь! – замахал тонкой ладонью Гадцев сын, считавший любое незнакомое слово страшным ругательством волшебного свойства. – Проходи, э… князь дорогой! Ну и денек нынче, сплошные князья… А ты, буйвол ненасытный, не спи в карауле. Ты мне тут всю еду сожрал, питье выдул и воздух выдышал!
Мальчишка провел парня по узкому коридору и крутой лестнице. Прием состоялся в том же роскошном кабинете, где один только диван тянул на произведение мебельных искусств. Щетинистые обвислые щеки Мухаила тряслись, когда он пожимал руку Старшого. Дембель уселся на диван и украдкой вытер пот, доставшийся ему с ладони ростовщика.
– Тебе понадобился дополнительный заем? – вкрадчиво спросил Гадцев сын.
– Хм, наоборот. Я бы хотел вернуть себе вещицу.
– Заклад?! – удивился Мухаил. – Вот уж не думал, не гадал, что ты так скоро расплатишься.
– Князь я или кто? – сыграл надменность Иван.
Ссутулившийся ростовщик стал похож на горбуна-гнома, который не хочет делиться сокровищами своих пещер. Руки, сложенные перед грудью в некое подобие крылышек курочки-гриль, беспрерывно трепетали. Мухаил готовился считать прибыль и в то же время кумекал, как бы обставить дело так, чтобы бесценная вещица не из Яви осталась в его распоряжении.
– Все ли денежки при тебе, княже? – проблеял процентщик. – Ты только не подумай, что я-де не верю, так ведь у вас товар, у нас…
– Делу время, Гадцев, – грубо оборвал Старшой, не скрывая антипатии к Мухаилу. – Ситуация критическая, и если ты подвергнешь затяжке наш коммерческий форум, то я применю адекватные санкции! Сиюмоментно!
Мигом потеряв лицемерную улыбочку, ростовщик впал в страшное оцепенение:
– Адек… ватные?.. Са-санкции?..
– Сиюмоментно, – мрачно повторил дембель.
Мухаил не понял ни слова, но ледяная убедительность и стальной взгляд Задольского князя обезоруживали. По разумению Гадцева сына, за одну реплику Иван умудрился наслать на бедную плешивую голову процентщика не менее семи адских бедствий. Мир катился к краю пропасти, на дне которой ждали острые колья и ядовитые змеи. Это был полный конец.
– Тащи сюда радиоприемник, шкура! – рыкнул Старшой, подражая хрипам Владимира Высоцкого. – Транзистор, эф-эм-ресивер, электроприбор!
Последнее заклинание полностью сломило скупердяйский дух ростовщика, и он поспешил в подвал.
– Вот так, – удовлетворенно протянул дембель, оставшись в одиночестве.
Через минуту по лестнице затопали башмаки Мухаила. Запинающийся процентщик нес многострадальный «Альпинист».
– Извольте…
– Врубай! – гаркнул парень.
– Ш-ш-што? – судорожно выдохнул Гадцев сын.
– Включай! Ручку крути, якорь тебе в сопло! Вон ту, круглую.
Ростовщик принялся трогать дрожащими пальцами ручку настройки. Чуть не выронил прибор от волнения. Радио, естественно, молчало.
– Ничего не понимаю. – На глазенки Мухаила навернулись слезки.
– Опаньки! – плотоядно ухмыльнулся Иван. – А вот это дело пахнет дефектом и, соответственно, рекламацией.
– Молю тебя всеми богами, перестань изрекать слова силы, княже. – Гроза всех заемщиков пал на колени, протягивая пластмассовую коробочку дембелю.
Старшому сделалось неловко: мол, не перегнул ли я?
– Чего ты мне его суешь? – понизил он голос до проникновенного. – Ты хоть понимаешь, чучело средневековое, что теперь не будет ни амплитудной, ни частотной модуляции?
– Понимаю… То есть нет, – промямлил уничтоженный по всем статьям процентщик.
– То-то и оно. – Взяв «Альпинист», парень пошел к выходу.
Мухаил робко крикнул вслед:
– А деньги?
– Во, точно! – Иван хлопнул себя по лбу. – Штрафные санкции! Сколько у тебя в карманах?
– Десять золотых, только…
– Давай сюда.
Вернувшись к ростовщику, Емельянов-старший отобрал у него мешочек, припасенный в глубоком кармане восточного халата.
– Впредь не обдирай нуждающихся, иначе что?
– Са-санкции?
– Молодец, сам все отлично знаешь.
Несмотря на полную победу, дембель чувствовал себя, будто в канализации искупался. Из дома Гадцева сына он проследовал обратно на площадь, подошел к семерым нищим и каждому дал по монете. Женщине с грудничком оставил три. Так легендарный жадина Мухаил стал благотворителем.
Иван, скомканно ответив на благодарность нищих, поспешил прочь. Вечерело, площадь почти опустела, и парень остановился возле помоста, желая проверить работоспособность радио. Вдруг он был так убедителен, что «Альпинист» отказал?
Накрыв клеммы пальцами, Старшой услышал знакомые трески-всхлипы и поймал новостную передачу. Бодрый мужичок докладывал скороговоркой привычный бред, прерываемый тревожными музыкальными акцентами:
– Мальчик, игравший с ножницами, случайно принял иудаизм.– Глупость какая-то, – буркнул Старшой, разорвав контакт, сунул приемник под мышку и отправился на постоялый двор.
– Мозгвичи, боящиеся собак, учредили первый в стране клуб служебного собакофобства.
– Мангальский мастер горлового пения ошибочно попал в Книгу рекордов Гиннесса как обладатель самой длительной отрыжки.
– Участились кражи чего угодно и где угодно. Будьте бдительны, ничего не оставляйте без присмотра, все прячьте и везде будьте осторожны.
Однако не так все оказалось глупо, как думал парень. Он не заметил, что за ним пристально наблюдал некто долговязый с коробом на шее. Стоило воронежцу пойти с площади, и щепетильник оставил свой товарец коллеге, а сам заспешил следом за Иваном.
Через квартал от княжьего терема длинный приблизился к расслабившемуся дембелю вплотную.
На углу он схватил говорящую диковину, вырвал ее и припустил в переулок.
– Ах ты!.. – воскликнул Старшой, бросаясь в погоню за грабителем. – Стой, гнида! Убью!
Бежалось отвратительно. Во-первых, мешал меч, стучащий по бедру. Парень взял его в руку. Во-вторых, в подворотнях, через которые неслись вор и преследователь, было грязно и мусорно – того и гляди, переломаешь ноги. В-третьих, похититель радио оказался ловкачом и скороходом.
Тем не менее Иван не отставал и даже сокращал расстояние. Кроме того, он узнал грабителя. Это был скоморох.
– Сивояр! – крикнул дембель. – Я ведь тебя из-под земли достану!
Услышав свое имя, лиходей запнулся и потерял еще несколько драгоценных мгновений. Погоня продолжилась во дворах каких-то безлюдных трущоб. Полуразрушенные домишки свисали над бегунами. То и дело приходилось перепрыгивать через завалы гнилых досок. Здесь царили запахи прения и сырости.
Старшой чувствовал: упускать радио нельзя, ведь Карачун неспроста велел иметь его при себе. Чем быстрее кончится свистопляска с исполнением заданий старца, тем быстрее братья Емельяновы окажутся дома. Эти соображения придали Ивану второе дыхание, и он практически настиг скомороха-щепетильника, которому в условиях завалов длинные ноги только мешали.
Похититель заскочил в какой-то ветхий дом. Дембель без раздумий метнулся за ним. Пробежав по коридору, долговязый свернул в боковую комнату, запнулся и растянулся с диким грохотом.
Запыхавшийся Старшой склонился над вором, валяющимся на куче поломанных деревяшек и какой-то сомнительной ветоши. К счастью, приемник остался цел – грабителя развернуло при падении.
– Ну, Сивояр… – Иван держался за покосившийся дверной косяк. – Что же ты, сволочь, не у тех крадешь?
Обнажив меч, дембель приставил его острие к вздымающейся груди скомороха.
– Но-но, я самого Зарубы Лютозара человек, – попробовал наглеть вор.
– Заруба далеко, – криво усмехнулся парень, слегка прокалывая одежду и кожу Сивояра.
– Я… Я не виноват! – тонко взвизгнул он. – И на старуху бывает проруха, я понимаю. Но без вины виноватого не казни, прояви милосердие, витязь. Я тебя помню! И брата твоего. Мы с ним вместе из Тянитолкаева ехали, славный масыга.
– Кто?!
– Ну, человек хороший. А диковину твою мне пришлось прихватить из-за Нафани. Он, злодей окаянный, нас всех с ума свел, запугал, аки пащенков беспорточных! – Глаза обзетильника буквально лучились правдой, но Старшой актеришке не верил. – Он и холщовую банду замастырил!
– Котов, что ли? – уточнил дембель.
– Их самых! Было от него толку, как от козла молока, но вдруг вошел во вредную мудрость, сколотили мы с братвой ватагу, а потом за нами много кто повторил. Слава пошла, будто нас много и везде успеваем. Народ под Мозгвой вообще запугали.
– Ну-ну, продолжай свое чистосердечное признание. – Старшой промотивировал Сивояра легким уколом меча.
– Ай! – пискнул скоморох, коробейник и по совместительству участник банды. – Я все расскажу! Нафане мало грабежа, ему и не для наживы вовсе, как оказалось! Он хотел людей в отчаянье ввергнуть. Я тебе больше поведаю. Нафаня, он… Ну, будто бы ему кто волю свою сообщает. Я тогда убег от него и сообщников, да только на днях снова тут свиделись. С великого дела, говорит, вернулись.
– С какого дела?
Сивояр сглотнул, уставившись поверх плеча Ивана.
– Ну, он у меня за спиной, – устало промолвил дембель. – Я сейчас обернусь, ты вмажешь мне между ног, и понеслась махаловка, так?
– Так, – прошептал зло улыбающийся щепетильник. – Только он и правда сзади.
Старшой никак не успел среагировать на последнее откровение Сивояра.
На голову парня обрушилось что-то тяжелое, и он плюхнулся без сознания рядом с долговязым.
* * *
Тучи сгустились над строптивым Мозговским княжеством. Сначала занедужил Юрий Близорукий, потом по селам волной прошел небывалый падеж скота. В народе судачили, дескать, завелась в округе бешеная кикимора, она коровок-лошадок и попортила. Только кто ж эти слухи проверит? Кикиморы ведь невидимые.А в день, когда волхвы пришли к Юрию и сказали, что пал славный град Тянитолкаев, на самой высокой башне княжьего городища зажегся странный огонь. Горело алым, а в середке чернела огромной чечевицей тьма. Красный глаз зыркал в разные стороны, рычал утробно, пробуждая в людях странные желания и неприличные мысли. Так продолжалось ровно сутки. Потом жуткий пламень потускнел и погас, оставив после себя клуб черного дыма и крик, услышанный всеми мозгвичами:
– Должок за тобой!
Некоторым причудилась в дымовой туче сухая рука, грозящая когтистым пальчиком.
Волхвы взывали к богам, но в небесной канцелярии было занято. Верховный жрец Перуна, здоровый мужик Ставр, плакал пуще дитяти, ибо во сне ему якобы явился сиятельный громовержец и предрек страшную гибель Мозгве, Эрэфии и, чтобы никому не было обидно, всему свету.
Как сказал бы Егор Емельянов, отрыв башки.
Но пуще всех знамений напугало князя полное отсутствие в Мозгве иноземных купцов. Сбежали все – от хитрых восточных гостей с их бесконечными диковинами до суровых кочевряжских торговцев, сбывающих награбленное в морских походах. Это уже было приговором.
Юрий Близорукий расхаживал вокруг трона, потрясая листом бумаги и яростно загибая пальцы свободной руки. Испытанное средство от гнева не помогало – князь явно сбивался со счета, и это еще больше его распаляло.
– Блудливая кошка! – возопил властитель Мозгвы. – Что это за грамотка, я тебя спрашиваю!
Краснощекая Рогнеда стояла, потупив взор. Пальцы нервно теребили каштановую косищу. Князь плюхнулся на трон и принялся в десятый раз перечитывать написанное на листе:
– «Я сымаю с тебя, краса моя и ненагляда, сарафан, целуя тя в червленыя губки и обымая крепкимя объятьями. Потом расплетаю косу… – Тут княжна резко, как бы пряча с глаз отца, откинула ее за спину. – Неспешно, одну за другой, высвобождаю ленты, потом мои руки опускаются ниже…» Тьфу, срамота!
Юрий отбросил бумажку, словно нечто отвратительное, например свежераздавленную жабу.
Стоявший в стороне советник Розглузд деликатно прокашлялся, выступил из полумрака на свет.
– Княже, не убивайся понапрасну. Сие есть разновидность подметных писем, кои пришли к нам с гнилого Заката. Такими грамотками обмениваются молодые люди, то бишь молодой человек и девушка, дабы возжечь запретный огонь желания. Забава сия не носит большого вреда и называется прелюбодействием по переписке. Понарошку, стало быть.
– Ты мне брось поганку мою выгораживать! – Близорукий саданул кулаком о подлокотник трона. – Сегодня понарошку, а завтра в подоле крошка! И ведь, аспид, не подписывается… Кто таков?
Рогнеда дернула плечиками, мол, не выдам.
– В подвале запру, – пригрозил отец. – Нет, в Кощеевой усыпальнице оставлю!
Княжна молчала. Советник приблизился к князю, поднял лист. Проговорил тихо:
– Дозволь, я этим сам займусь, князь-опора. Подсыла вычислю, он признается, чье писмецо. А дочь не заставляй дружка выдавать. Мало чести в предательстве.
– Она, змеюка, меня предала! Совесть презрела! – Юрий спрятал лицо в пухлых руках.
– Нынче об ином печалиться надобно, – с мягкой настойчивостью промолвил Розглузд. – Враг идет. Мозгва нуждается в твоем крепком руководстве. Забудь пока об этой неурядице.
Княжна наградила седовласого советника взглядом, полным благодарности. Близорукий снял соболью шапку-блин, утер с лысины пот. Водрузил убор на место, погрозил дочери пальцем:
– Изыдь в светлицу. Оттудова носа не высовывать, записок не передавать и не принимать, без мамок-нянек не сидеть. А ты, мудрец, найди охальника. Я ему сыму сарафан, я ему покажу, как руки ниже опускать, – голос князя стих до неразборчивого бормотания.
Девушка убежала к себе, чтобы броситься на подушку и как следует выплакаться. Государственные мужи вернулись к важным делам.
– Да, да, – закивал князь. – О первостепенном давай… Нет, ну какова бестия?! В такое темное время… Дитя нерадивое! Все, все.
– Бегут мимо нас и из разоренного Тянитолкаева, и из сожженной Отрезани. Сегодня прибыли к тебе остатки дружины тянитолкаевской во главе с богатырем Егорием.
– С каким еще Егорием?
Розглузд видел, что Юрий отлично понял, о ком речь. Недоразумение с головой Лиха подпортило князю немало нервов.
– Около четырех тысяч легендоградцев, – продолжил доклад советник. – Хорошая помощь нам будет, княже.
– И черт дернул Тандыр-хана сюда припереться! – воскликнул Близорукий, не подозревая, насколько буквально следует понимать это выражение.
Грудь обручем сдавила ноющая боль. Она не отпускала главного мозгвича несколько дней кряду. Стоило заволноваться чуть сильней обычного, и она усиливалась. «Сведет меня в могилу Рогнеда, – посетовал мысленно князь. – А тут еще кочевник близится. И знамения тяжкие, безысходные… И летописи, мудрость вековая да свидетельства деяний наших славных предков, погорели. Что же деется? И почему – я? Почему именно на меня это все навалилось?»
– Юрий. – Розглузд положил руку на его плечо. – Тебе нехорошо?
Близорукий сухо рассмеялся:
– Нет, мне просто великолепно! Я болею, друг мой…
Распахнулась дверь, и в залу вихрем внесся воевода Бранибор.
– От Отрезани двигается тьма ворога. Это к неполным двум, которые идут из Тянитолкаева.
– А у нас что есть? – слабым голосом спросил князь, откинувшись на спинку трона.
– Полторы тьмы. Ежели с легендоградцами. – Седовласый воевода поправил ворот рубахи, торчащей из-под кольчуги. – Прими их начальника.
Юрий махнул: давай.
– Егорий! – позвал Бранибор.
Вошел Емельянов-младший. Голова и кисти рук в пропитанных кровью повязках, сам бодрый и готовый к бою.
– Как же это тебе тело не искромсали? – спросил властелин Мозгвы вместо приветствия.
– Меня форма бережет, – ответил ефрейтор. – Вон, только башку и кисти смогли достать, черти. Что, князь, дадим отпор басурманам? Ты, говорят, Тянитолкаеву помочь отказался. Теперь сам принимай помощь.
Метко попал пришлый богатырь – грудь, где полевее, заныла еще сильней, и Юрий, как ни хотелось отринуть руку дружбы, протягиваемую, считай, легендоградской малолетней княгиней, вяло сказал:
– Благодарю от лица всех мозгвичей за братское или сестринское, уж и не знаю, спомошествие. Окажем последний бой супостату. Думаю, за МОТом.
– Конечно, – подхватил Розглузд. – Надо выбрать место подальше от города.
– С нашими-то стенами, – невесело хмыкнул Бранибор, имея в виду их полное отсутствие.
* * *
Навскидку можно вспомнить три значения слова «лох». Во-первых, знакомое нам просторечное обозначение недалекого человека, потенциальной жертвы мошенников. Во-вторых, на севере рыбаки промышляли лоха, о чем сохранились упоминания даже в поэзии. В-третьих, мало кто знает, что существует дерево с таким трехбуквенным именем. Большое такое, узколистное, раскидистое.Очнувшийся на неровном земляном полу Иван Емельянов, естественно, не чувствовал себя ни рыбой, ни деревом. Но первое слово, которое он услышал, было именно «лох». А попало оно в уши парня из обрывка разговора разбойников Нафани и Сивояра:
– Надо было четче работать, а ты опять устроил переполох!
– Кто лох? Я лох?! – гундел долговязый. – Вот тебе странная штуковина не из нашего мира, и вот тебе богатырь. Один, промежду прочим, из двоих, кто сейчас самый известный в Эрэфии. А этот, – Иван почувствовал тычок в ребра, – еще и князем заделался, как я на ярманке нонче слышал.
– Ботай на кантюжном, – велел главарь. – Вдруг он откемарился.
– Зеть, масыги, какая манатка [15], – подал голос кто-то из подельников известной Старшому парочки. – Небось юсов отслюнявят, масья не горюй! И шерсно затейное, я такого отродясь не трогал.
– Ты хирги-то [16]прими, все потом, – скомандовал Нафаня.
– А чего ты, чего ты? – взвился голос бандита. – Ради масыг стараюся!
– Ишь, закурыщал ворыхан [17], – тихо проговорил Сивояр, и бандиты заржали.
Старшой почти ничего не понял из интеллектуальной беседы грабителей. Более того, парень всерьез заопасался: а не приключилось ли с ним недуга наподобие того, как Егор стал путать слоги в словах? Ведь от удара по голове мозгам лучше не становится.
Распахнув глаза, Иван застонал от боли в затылке.
– Вот, что я говорил? Очухался! – обрадовался главарь.
– Отхандырился дулец, – прокомментировал раскосый висельник, тот, что минуту назад заинтересовался армейским кителем.
– Да, отгулялся, – кивнул Нафаня, а дембель тем временем оценил количество врагов.
Получилось семеро. Сивояр все еще тискал в руках приемник. Прикинув шансы на спасение, воронежец пришел к неутешительным выводам. А не скрывающий злобного ликования начальник бандитов приготовился выступить перед пленным с речью:
– Слушай сюда, витязь. Я знаю, кто ты. И собираюсь тебя кокнуть. И не просто так, а из высшей мести. Из самой чистой – божеской. Это я дубок ваш спилил. И котяру со свету сжил тоже я. И знаешь почему?
– Потому что ты идиот, – предположил Старшой, в котором стремительно закипал ни с чем не сопоставимый по силе гнев.
Нафаня не знал слова «идиот» и вообще не обратил внимания на ответ пленника. Главного холщового кота разбирало желание той самой исповеди, на которые так падки мерзавцы, собирающиеся умертвить жертву.